Для объективной оценки криминальной ситуации в Японии в конце XX и в начале XXI столетия очень важно уяснить место и роль культурных и социально-психологических факторов в формировании столь своеобразного криминологического феномена, который сложился в этой стране.

На протяжении многих десятилетий «загадочная» во многих отношениях Япония по праву считалась и считается самой безопасной страной, где общий уровень преступности, и особенно насильственной преступности, самый низкий, а основные количественные и качественные параметры преступности, как уже отмечалось, выгодно отличаются от показателей, характеризующих преступность в других, в том числе наиболее развитых, странах.

В самом деле, чем объяснить то, что в стране с населением около 130 млн человек коэффициент преступности к началу 2000-х годов составляет в среднем около 2000 преступлений, а доля насильственных преступлений в общей структуре преступности десятилетиями не превышала 1,5 %? В какой еще стране доля убийств в структуре преступности в последние 50 лет не превышала 0,2 %, а раскрываемость преступлений была значительно выше, чем в других развитых странах?

Многие зарубежные и российские исследователи, обращая внимание на стабильно низкий уровень преступности и ее более выгодные качественные характеристики, пытаются определить истоки, причины и своеобразие этого уникального для современной цивилизации криминологического феномена.

С учетом целей и задач настоящей работы представляется целесообразным остановиться лишь на анализе позитивных факторов преступности (т. е. факторов, противодействующих преступности), с которыми, на наш взгляд, в большей мере, чем с негативными факторами, связаны основные направления развития японской правоприменительной практики в целом и практики назначения различных мер наказания в особенности.

Основные позитивные факторы формирования и развития современной криминологической ситуации в Японии лежат, прежде всего, в плоскости японской культуры и психологии; они обусловлены специфическими особенностями менталитета и психологии японцев, которые неразрывно связаны с многовековыми традициями и обычаями страны. Именно чрезвычайно бережное сохранение вековых обычаев и традиций, консервация межличностных отношений и всего издавна принятого уклада жизни, несмотря на пережитые страной многочисленные потрясения, формируют необычность и «странности» многих сторон ее повседневной общественной жизни, в том числе и «нетипичную» картину в сфере противоправного поведения.

Почти до конца XIX века в Стране Восходящего Солнца, как известно, царили средневековые нравы. В феодальной Японии самураям, например, нарушившим общественный порядок, обычно рекомендовали «по собственному желанию» совершить харакири, что они и делали, строго придерживаясь предписанных правил и церемоний. Тем, кто стоял на более низких ступенях социальной иерархии, за правонарушения рубили головы или назначали другие жестокие наказания (сажали, например, на бамбуковый кол), а упорствующих в вере христиан распинали на стоящих вдоль дорог крестах, считая таких людей носителями чуждой идеологии. Поэтому важнейшим фактором, сдерживающим преступность в Японии, принято считать незыблемый приоритет традиционных общинных и моральных ценностей. Каждый японец внутри своей социальной группы придерживался строго определенного кодекса поведения и старался ему соответствовать. С этим, кстати, всегда были связаны и многочисленные проявления суицида.

Не менее важными в криминологическом плане являются такие факторы, как особенности японской этики и всего стиля поведения, во многих отношениях отличного, скажем, от поведения европейцев (кодекс самурайской чести, как известно, чтят даже многие члены криминальных сообществ).

Несомненно, к числу таких факторов следует отнести и издавна сложившуюся максимальную закрытость страны от внешнего влияния с целью сохранения собственной идентичности. Япония – одна из немногих стран, которая веками «цеплялась» за свою уникальность и собственное своеобразие, как огня опасаясь иноземного влияния. После того как португальские моряки в 1542 году открыли эту страну для Европы, распространение христианства стало реальной угрозой для общественного строя Японии. Поэтому еще с начала XVII века – в эпоху сегунов Токугава (1603–1868 гг.) – Япония встала на путь политики самоизоляции, в которой правители держали страну 250 лет. Именно в этот период конфуцианство в качестве защитной реакции на влияние европейской культуры и религии стало официальной доктриной. С закрытостью страны от внешнего влияния связаны редкая даже для азиатских стран этническая однородность японцев и единство языка.

Сказанное, кстати, во многом объясняет и относительно низкий (по сравнению с другими странами) удельный вес преступности иностранцев. В самом деле, за последние 10 лет из ежегодно регистрируемых статистикой почти 3 млн преступлений иностранцами совершается в среднем лишь 35 тыс. преступлений, причем значительную часть из них составляют нарушения правил управления автотранспортом. В основном эти преступления совершаются лицами из соседних азиатских стран (главным образом, китайцами, вьетнамцами и корейцами), а также прибывшими в Японию из латиноамериканских стран (Бразилии и Колумбии).

Влияние криминальных элементов из Китая особенно ощутимо в сфере организованной преступности. Китайские «триады» уже потеснили доморощенную мафию – «якудзу». К 2007 году на долю китайцев приходилась почти половина всех преступлений, совершенных иностранцами, хотя еще в 1996 году этот показатель был в 2 раза ниже. Сегодня «триады» контролируют в Японии две трети торговли героином.

К числу антикриминогенных следует, далее, отнести и такие важные факторы, как запрет на огнестрельное оружие, специфическую организацию системы уголовной юстиции, особенно деятельности полиции, и, конечно, поднявшуюся из руин и процветающую в последние десятилетия экономику страны. Все это во многом объясняет уникальность и неповторимость криминологического феномена современной Японии, на которые обращают внимание многие зарубежные исследователи.

Один из родоначальников исследований японской практики борьбы с правонарушениями, английский ученый Р. Ламонт-Браун связывает указанный феномен, прежде всего, с характером японцев, в подавляющем большинстве законопослушных граждан, не склонных к криминальным поступкам. Причин для этого у японцев, по его мнению, много, и в первую очередь имеются в виду причины социально-экономического плана.

Характеризуя эти причины, Р. Ламонт-Браун отмечает, что японское общество – это почти целиком общество среднего класса с весьма незначительными различиями в социальном статусе; по такому статусу в среде японской молодежи практически не видно признаков расслоения и взаимного отчуждения. Семья в Японии – это общественная ячейка, которая отвечает за поведение своих членов, и если кто-то из семьи нарушает закон, нравственные нормы, то вся семья страдает от этого морально. При такой структуре общества нет противопоставления по принципу «они или мы», как это распространено в других странах. Кроме того, для послевоенной Японии характерна весьма низкая безработица, уровень которой, например, в середине 90-х годов составлял всего 2,1 %, что, несомненно, положительно влияет на криминальную ситуацию в стране.

Анализируя японскую систему воздействия на преступность, отечественные и зарубежные исследователи считают главными в ней все же не только и не столько экономические факторы, сколько факторы историко-культурного, политического и социально-психологического характера. При этом речь, скорее, должна идти о вкладе, вносимом в предупреждение преступности не просто особыми психологическими чертами японского национального характера, а национальной культурой в целом, включающей в себя высокоразвитое сознание солидарности в семье, локальном обществе, а также высокий уровень образования и трудолюбия. Кроме того, среди основных факторов, сдерживающих преступность в Японии, следует выделить традиционную антикриминально-конформистскую ориентацию общественных стереотипов и способность японского общества быстро приспосабливаться к новой нетрадиционной ситуации.

Если суммировать позиции отечественных и зарубежных ученых, то к числу таких факторов, противодействующих криминальной экспансии в Японии, следует отнести:

– традиционную послушность, готовность подчиняться, строго придерживаться установленных правил поведения;

– традиционную общинность и семью, состоящую из нескольких поколений;

– мононациональность и монорелигиозность, а отсюда и наличие ярко выраженной гомогенной культуры и, конечно, единого языка;

– низкий уровень разводов (один на тысячу браков);

– систему пожизненного найма и более низкий уровень безработицы (разрыв между богатыми и бедными незначителен, людям гарантированы равные права в предоставлении работы и социального статуса);

– строгий контроль за огнестрельным оружием и наркотиками.

По сути, именно эти факторы можно назвать системообразующими, и в этом плане позиция отечественных исследователей, несомненно, является более четкой и точной, нежели простой симбиоз «характера японцев» и благоприятных экономических обстоятельств. Тем более, что само по себе социальное и экономическое благополучие в стране, как показывает, например, опыт современной Швеции, не является панацеей от роста криминальной активности. В самом деле, криминальный бум в этой скандинавской стране в начале 2000-х годов возник как раз вопреки всем самым благоприятным социально-экономическим предпосылкам. В этом плане универсальные принципы европейской цивилизации не вступили в Японии в острое противоречие с системой традиционных человеческих отношений. Во многом именно этим объясняются удачи государственной политики по профилактике преступности и значительно более низкие показатели преступности по сравнению с другими развитыми странами.

Важный вклад в сдерживание преступности вносит, как уже отмечалось, и весьма специфическая национальная психология (логика взаимоотношений японцев), которую характеризуют подчеркнутое чувство стыда, честь и достоинство, забота о собственной репутации, требования самоотречения и самовоспитания, ценностные ориентации, вызывающие не дух соперничества, а сочувствие к человеку и гармонию в обществе. Именно отсюда берут начало и устойчивая психологическая установка японцев, и уникальный феномен японской культуры, ставшей «культурой стыда».

В связи с этим весьма сомнительной, на наш взгляд, является позиция О. Н. Ведерниковой, которая относит Японию к «азиатско-тихоокеанскому типу криминологических систем». Этот тип отражает, по ее мнению, религиозные и философские традиции Востока, «азиатский менталитет», придающий в регуляции поведения решающее значение не праву, а традиционным нормам и обычаям, соседско-семейному коллективизму, уважению к старшим, чувству долга и чести. «Нравственные правила, личная этика, стремление избежать конфликтов, – отмечает О. Н. Ведерникова, – сильнейшие регуляторы поведения восточного человека». Наиболее отчетливо этот тип криминологической системы, по ее мнению, проявляется в Японии. Однако даже такая оговорка не снимает излишне широкой и обобщенной трактовки таких категорий, как «восточный человек» или «азиатский менталитет». В том-то и дело, что эти категории далеко не полностью отражают особенности японской ментальности, стиля поведения и всего уклада жизни в этой стране.

В самом деле, в Азии немало стран, исповедующих буддизм. К их числу относится и Япония, но вся жизненная практика этой страны серьезно противоречит учению Будды. В заимствованную ими древнекитайскую мораль японцы внесли целый ряд существенных изменений. Поэтому при всей живучести конфуцианского наследия в сознании японцев их поведение существенно отличается от культуры поведения, например, китайцев – также людей «восточных» и также носителей «азиатского менталитета».

Южнокорейский исследователь Баюнг Сан Чо в связи с этим отмечает, что, действительно, Китай, Япония и Южная Корея – это архаичные авторитарные общественные системы, опирающиеся на конфуцианство, которое подчеркивает значимость социального порядка, а буддизм характеризуется, прежде всего, уважением к человеческой жизни. Кстати говоря, именно поэтому страны, исповедующие буддизм, так отличаются от Китая и Японии по своему отношению к проблеме смертной казни.

В начале 1970-х годов советской общественности Японию, можно сказать, открыла быстро ставшая бестселлером «Ветка сакуры». Вот что, в частности, писал о японцах ее автор Всеволод Овчинников: «Преданность семье, клану, государству должна быть беспредельной и безоговорочной… Устои патриархальной семьи – это устои японского образа жизни. Его столпы – субординация и семейственность… Человек в Японии постоянно чувствует себя частью какой-то группы – то ли семьи, то ли общины, то ли фирмы. Он приучен подчиняться мнению этой группы и вести себя соответственно своему положению в ней… В этом-то и коренятся причины неистребимой фракционности, а проще говоря – групповщины или семейственности, которые пронизывают общественную и политическую жизнь… Есть две скрытые пружины, которые исподволь движут сложным механизмом поведения японцев. Одна из них – долг признательности. Но есть и вторая – долг чести…

На протяжении всей японской истории люди рубили чужие головы и вспарывали собственные животы во имя „гири“, или долга чести. И хотя самураи с их обычаем совершать харакири сохранились сейчас лишь в кинофильмах, понятие „гири“ по-прежнему незримо присутствует в поступках современных японцев. Если такая первейшая для японцев добродетель, как долг признательности, уходит корнями в древнекитайскую мораль, то долг чести – это сугубо японское понятие, которое не имеет ничего общего ни с учением Конфуция, ни с учением Будды… Гири – это долг чести, основанный не на абстрактных понятиях добра и зла, а на строгом предписанном регламенте человеческих взаимоотношений, требующем подобающих поступков в подобающих обстоятельствах».

Таким образом, не только поведение, но и сам образ мысли японцев существенно отличается от образа мысли китайцев, поскольку он сохранил свою ярко выраженную оригинальность, связанную с национальным характером японцев. Не случайно сама О. Н. Ведерникова относит Китай к другому типу (социалистическому) криминологических систем, что, впрочем, не снимает вопроса о весьма условном и спорном характере такого рода типологии криминологических систем.

Если же сравнивать менталитет и психологию японцев, например, с европейцами или, скажем, с американцами, то надо будет признать, что это «не просто другая культура, это – разные цивилизации». И потому составить единый понятийный ряд этих двух цивилизаций невозможно.

Это отступление сделано для того, чтобы еще раз подчеркнуть уникальность многих сторон образа жизни и культуры японцев, которые веками формировали свои особые правила поведения, во многом отличные даже от соседних «азиатских» стран. Именно этим определяются особые тенденции формирования и развития правомерного поведения, суть которых на протяжении многих десятилетий, так или иначе, сводится к стабильно низкому уровню преступности, резко контрастирующему с криминологической ситуацией в большинстве других стран. Другое дело, что эти факторы, наряду с высоким уровнем социально-экономического развития и демократическими условиями общественной жизни, «работают» главным образом на макроуровне.

Во второй половине XX века все более интенсивная «вестернизация» культуры, быта, почти всех других сторон общественной жизни в Японии нашла отражение в нарастающей деформации массового сознания, утрате традиционных ценностей и, в конечном счете, сказалась на заметном росте преступности. Несомненно, негативное влияние на стиль поведения японцев, в первую очередь на поведение молодежи, оказывало широкое присутствие в стране Вооруженных сил США, навязчивая пропаганда американского образа жизни, которую проводили кино и телевидение – основные средства развращения молодежи и фронтального разрушения традиционной японской культуры.

Если для европейских стран характерна христианская система ценностей, то в Японии подобного рода идеологическая основа общественной жизни отсутствует. Поэтому к началу 80-х годов широкое распространение в стране получили такие течения, как английский утилитаризм, французский индивидуализм, американский прагматизм, а также течения, основанные, с одной стороны, на абсолютизации роли экономики и, с другой – на абсолютизации роли индивидуумов в жизни общества. Другое дело, что при той или иной интерпретации этих учений, при всех изменениях в общественной жизни Японии ключевой по-прежнему оставалась и остается именно такая категория, как «система ценностей».

Рассматриваемый период японской истории бывший премьер-министр Японии Ясухиро Накасонэ обозначает тремя словами – брожение, смута, деградация, к которым, по его выражению, привел «крах трех мыльных пузырей». Первый из них «лопнул» в политической сфере, когда политическая стабильность исчезла и на смену ей пришел хаос. Второй существовал в экономической и финансовой сферах и был связан с затянувшимся спадом в экономической ситуации. Третьим «мыльным пузырем» было само общество. Символом краха стала коррупция, которая получила широкое распространение не только среди представителей политических и деловых кругов, но даже среди сотрудников полиции и сил самообороны.

Пресса тех лет была наводнена ежедневными сообщениями о тяжких преступлениях, в том числе среди молодежи и в среде несовершеннолетних. Одним из примеров нездоровой ситуации в обществе стало широко распространенное вступление школьниц в интимную связь по меркантильным соображениям. Тревогу вызывало и растущее распространение пьянства и алкоголизма. К началу 80-х годов Япония стала мировым лидером по количеству алкогольных напитков, употребляемых на душу населения. Волна алкоголизма захлестнула даже женщин (они составляли половину всех пьющих), что способствовало росту преступности среди женщин, которого страна не знала ранее. Свою негативную роль играл и кризис системы образования.

В конечном итоге, отмечает бывший премьер, изменились подходы людей к смыслу жизни, к универсальным ценностям. «Нация» лишилась характерной для себя системы ценностей, которая до войны определяла моральный климат в обществе. Имеются в виду такие основанные на конфуцианстве устои, как верность долгу, вежливость, мудрость, вера, чувство стыда за неблаговидные поступки, а также принципы, вытекающие из кодекса самурайской чести. После войны эти понятия практически утратили свое значение и трансформировались в принцип «всемогущества индивидуума». Признавая японское общество больным, Я. Накасонэ диагнозом этой болезни называет «болезнь послевоенной цивилизации». Речь идет о том, что названные выше традиционные институты японского общества, ценностные ориентации и психологические установки постепенно размывались и модернизировались, способствуя все большему росту антисоциальных проявлений.

Таковы основные социально-психологические и культурологические факторы, обусловившие всплеск преступности в Японии на рубеже 80-90-х годов и развитие некоторых негативных тенденций в криминологической ситуации. Вместе с тем на эти негативные процессы определенное воздействие оказали также факторы, лежащие в плоскости самой системы воздействия на преступность и, в частности, факторы, связанные с реализацией основных принципов уголовной политики.

Практическая уголовная политика в Японии построена, по выражению О. А. Белявской, на интеграции социальных и правовых средств борьбы с преступностью, на «удачном включении формального контроля в традиционный неформальный». В этом смысле в стране создана даже не общегосударственная, а общенациональная система, включающая в борьбу с преступностью широкую сеть активно действующих формирований граждан. Таким образом «сложился фактический всеяпонский консенсус» относительно невозможности развития общества без защищенности социальных ценностей от преступности и необходимости их защиты с участием всех граждан. Поэтому активное участие населения в контроле над преступностью рассматривается как одна из важнейших причин значительно более низкого уровня общеуголовной преступности по сравнению с другими странами.

Наконец, следует отметить и то, что в сфере борьбы с новыми формами преступлений (компьютерная преступность, преступления в сфере экологии, в кредитной и банковской сфере и т. д.) важное значение придается интеграции стратегии предупреждения преступности в плане социально-экономического развития, что позволяет включить функционирование системы уголовной юстиции в процесс социально-экономического развития страны.