Анализируя особенности японской системы воздействия на преступность, большинство исследователей отмечают ее патерналистский характер и, давая весьма высокую оценку правоприменительной системе в целом, характеризуют ее как «благожелательную». Более того, перечисляя многочисленные «мягкие элементы» японской правоприменительной системы, некоторые исследователи (Д. Фут) относят ее к разряду «семейной модели» уголовной юстиции; другие авторы не совсем обоснованно усматривают в ней «чрезмерный либерализм». В любом случае специфика этой системы, увязанная с тенденциями развития преступности в Японии, заслуживает самостоятельного анализа, при котором исходными следует признать основные концепции уголовной политики, уголовно-правовой доктрины и практики применения мер ответственности и наказания.

Дело в том, что традиционные для европейской и российской науки понятие и трактовка уголовной политики не являются адекватными тому, как они закреплены в теории уголовного и уголовно-процессуального права, в законодательстве и судебной практике Японии. Российские ученые, говоря об уголовной политике, традиционно обращают основное внимание на ее уголовно-правовые аспекты, где предметом является борьба с преступностью средствами государственного принуждения. Что же касается понимания уголовной политики японскими учеными, то они сосредоточивают основное внимание на более широких проблемах социальной политики, предполагающих использование в деле борьбы с преступностью всего арсенала средств социального контроля и принуждения, имеющихся в распоряжении государства и общества. Иными словами, в сфере борьбы с преступностью основные акценты смещены из области государственно-правового контроля в область социального контроля, что и определяет основные особенности содержания и реализации уголовной политики в Японии.

Ее эффективность объясняется не столько уровнем разработки тех или иных институтов японского уголовного права, сколько соответствием его норм ожиданиям и стереотипам, выработанным в сознании японцев, соответствием правовой системы устоям японского общества, его традициям, социальным поведенческим стереотипам, этическим воззрениям. И главное, не столько использованием уголовно-правовых средств и, тем более, не ужесточением уголовной репрессии, сколько применением всего арсенала мер социального контроля с упором на профилактику преступлений.

В науке уголовного права, как и в практике применения уголовного закона в Японии, еще преобладает традиционное для многих стран представление, что наказание призвано, главным образом, выполнять функцию возмездия, адекватного преступному деянию. Однако наряду с этим и японское уголовное право, и вся правоприменительная практика отчетливо демонстрируют значимость и место воспитательного подхода, который закреплен в целом ряде важнейших правовых и процессуальных норм и институтов.

К их числу можно отнести: вывод малозначительных правонарушений из подсудности уголовной юстиции; особые полномочия прокуроров, позволяющие им отказывать в возбуждении уголовного дела, если есть основания считать, что на правонарушителя можно эффективно воздействовать, не прибегая к средствам уголовной репрессии; широкое использование судьями права на отсрочку исполнения приговора (ст. 25 УК Японии); распространенную практику применения условного осуждения, кратких сроков лишения свободы, условно-досрочного освобождения (ст. 28 УК Японии). В практике применения наказаний самой распространенной мерой (более 90 %) является штраф. Следует сказать и о функционировании своеобразной системы «первичных судов», занятых разбирательством преступлений, единственным наказанием за которые может быть штраф; процедура в этих судах предельно упрощена и дела рассматриваются в ускоренном порядке.

Одновременно уголовное законодательство закрепляет требование ужесточения наказания за рецидивы преступного поведения. Таким образом, и в доктрине, и в законодательстве, и в правоприменительной практике налицо сочетание обоих подходов (воспитательного и карательного). На это прямо указывают и видные теоретики японского уголовного права Сугияма и Вати, подчеркивающие, что принцип «наказание – возмездие» связывает уголовное право с моральным осуждением. «Поэтому, – отмечают ученые, – не следует, насколько возможно, соглашаться с наложением в интересах общей превенции таких тяжких наказаний, которые превышали бы пределы, необходимые для совершившего деяние, для воспитания или социальных гарантий. Очевидно сущностное противоречие обоих подходов, однако они гармонизируются через их учет в уголовной политике и судебной практике, где в среде реальных институтов они вступают в отношения взаимной поддержки».

Каким образом это реализуется на практике? Дело в том, что принятый в 1907 году и практически не менявшийся УК Японии, при всем консерватизме, предоставляет широкие возможности для «судейского усмотрения», право на которое едва ли следует трактовать лишь в негативном, издавна принятом значении этого института. Такому усмотрению способствуют, с одной стороны, абстрактность описания составов преступления и отсутствие их дробной классификации, а с другой – возможность назначения наказания выше верхнего предела, предусмотренного законом, и ниже низшего предела не только по закону, но и по усмотрению суда. И конечно, в наибольшей мере этому способствует чрезвычайно широкий диапазон между верхними и нижними пределами санкций, предусмотренных за конкретные составы. Так, ст. 199 УК Японии, устанавливающая ответственность за убийство, предусматривает наказание в виде смертной казни, пожизненного лишения свободы либо лишения свободы с принудительным трудом на срок не ниже трех лет.

Применяя содержащуюся в законе норму о «судебном усмотрении», можно варьировать наказание в весьма широких пределах с учетом всех обстоятельств конкретного уголовного дела, в соответствии с изменениями социальной обстановки, состоянием общественного мнения и т. д. Иногда такого рода практику связывают с присущим японским юристам «широким толкованием» закона, что, впрочем, сути дела не меняет, поскольку главное – сохранить для принятия решения максимально широкую возможность для маневра. При этом суровость санкций вовсе не исключается, но обращение к ней резко сужается до пределов, в которых она максимально обоснованна. Вот почему в японской системе воздействия на преступность почти идеально удалось совместить относительную мягкость наказания с высокой эффективностью.

Именно в этом контексте в настоящем разделе работы рассматривается практика применения различных мер ответственности и наказания, за пределами которой находится применение таких наиболее суровых мер, как смертная казнь и ее альтернатива в виде пожизненного лишения свободы – их анализ составляет самостоятельную цель исследования, и потому практика применения этих мер наказания рассматривается отдельно.

В отличие от других стран, в Японии действует четырехзвенная система уголовных судов. Из первичных судов (каньи сайбансе) апелляционные дела передаются в районные (тихо сайбансе), затем – в окружные суды (кото сайбансе), а окончательное решение, не подлежащее пересмотру, принимает Верховный суд (сайко сайбансе), если, разумеется, апелляция подается по всем инстанциям. При рассмотрении дел о тяжких преступлениях, в отличие от упрощенной процедуры первичных судов, присутствие сторон обязательно, а единоличное принятие решений предопределяет значимость роли судьи, ибо еще в 1943 году японское уголовно-процессуальное право отказалось от института присяжных. Все это еще раз подчеркивает значимость «судебного усмотрения», хотя и вовсе не предопределяет перспективу ужесточения наказания.

Здесь чрезвычайно важно иметь в виду, что отправление правосудия в Японии зиждется на распространенном в Азии конфуцианском постулате, согласно которому рекомендуется «осудить преступление, но при этом проявить снисхождение к преступнику». Поэтому для японцев важно дать шанс начать все снова даже тем, кто хотя и совершил тяжкое преступление, но раскаялся в содеянном.

Вся система правосудия в Японии и взгляды населения в основном великодушны в отношении раскаявшихся преступников. Это традиция, а традиция в Японии накладывает большой отпечаток на все стороны общественной жизни, в том числе и на судопроизводство. «У японцев тот, кто соблюдает нормы поведения, сложившиеся в ходе веков, тот, кто проявляет, хотя бы внешне, благородные порывы души, вызывает глубокое сочувствие, и наоборот. Поэтому, – отмечает О. Н. Железняк, – японские суды при толковании нормативных актов обращаются к реальной жизни, учитывают не только логику права, но и логику традиций». Вот почему раскаяние виновного, его извинения перед потерпевшими играют в ходе судебного процесса столь важную роль.

Исповедуя в судебной практике конфуцианский постулат о примате снисхождения к преступнику, Япония всегда шла в этом отношении дальше других азиатских стран. Отсюда и практика применения наказаний, ориентированная на стандарты, которые гораздо ближе к нижним пределам санкций, и, как следствие, не сопоставимая с другими странами по «мягкости» практика назначения наказания за все, в том числе даже за тяжкие преступления.

Судебная практика Японии, действительно, поражает своим либерализмом. За последнее десятилетие XX века преступность в стране выросла, как уже отмечалось, почти на 30 %, а число лиц, отбывающих лишение свободы, по данным Министерства юстиции, возросло всего на 6 %. Причем, независимо от того, какими данными оперировать – национальной или международной статистики, – все эти годы по числу осужденных, отбывающих наказание в виде лишения свободы, Япония занимает самое низкое место в мире.

В 1995 году число заключенных в Японии в расчете на 100 тыс. населения было в 14 раз меньше, чем в США и России, а в абсолютных показателях, соответственно, в 30 и 20 раз меньше. По данным национальной статистики, еще в 2000 году, например, в Японии в расчете на 100 тыс. населения было 43 заключенных против 680, содержащихся в тюрьмах США. Указанный факт сам по себе является крайне важным, поскольку речь идет об одном из весьма существенных показателей правового и криминологического состояния общества и гуманистических тенденций в уголовной политике.

Чтобы представить динамику этого показателя на протяжении последних 20 лет, отметим, что в Японии в местах лишения свободы в 1985 году содержалось 55 263 заключенных; в 1992 году – 44 871; в 1995 году – 46 585; в 1996 году – 48 395; в 1997 году – 50 091; в 1999 году – 64 164; в 2001 году – 63 415; в 2002 году – 63 815 заключенных. К 2006 году при численности населения почти в 130 млн человек в местах лишения свободы отбывали наказание 65 780 осужденных.

Здесь, однако, следует иметь в виду, что указанный показатель включает в себя не только число лиц, осужденных к лишению свободы, но и тех, кто находится под следствием или же ожидает вынесения приговора, а их доля в среднесписочном числе лиц, находящихся в местах лишения свободы, с 1975 года ежегодно составляет в среднем 18 %. Так, из 77,9 тыс. заключенных, содержавшихся в 2005 году в местах лишения свободы, осужденные к этой мере наказания составляли 84,4 %, а 15,6 % приходилось на долю тех лиц, которые находились под следствием или ожидали вынесения приговора.

Кроме того, в связи с весьма широким применением в Японии института отсрочки исполнения приговора данные о численности лишенных свободы, приводимые в различных источниках, зачастую указываются неточно, поскольку в ряде случаев показатели осужденных в том или ином году необоснованно отождествляются со среднесписочным числом лиц, находящихся в местах лишения свободы. Между тем количественные различия указанных показателей весьма значительны, ибо в разные годы в связи с применением отсрочки исполнения приговора в места лишения свободы реально поступает статистически различное число осужденных.

Указанные причины статистических расхождений в рассматриваемой сфере не всегда учитываются и в сравнительных криминологических исследованиях, и в статистических отчетах международных организаций. Примером служат расчетные данные Интерпола за 1992–2002 годы (см. табл. 14).

Исходя из этих данных, иногда делается вывод, что среднегодовой прирост уровня заключенных за указанный период в Японии был самым высоким и составлял 3,5 %, тогда как в Германии – 2,5 %; в России – 1,9; в США – 3,0 %.

Между тем в силу только что указанных причин оперировать термином «число заключенных» без дифференциации контингента тюремных учреждений той или иной страны неверно. Такой подход, помимо всего прочего, не учитывает различную политику и, соответственно, практику применения арестов, продолжительность периода расследования и содержания под стражей в период следствия, которые по понятным причинам зависят еще и от динамики и структуры преступности, и от численности сотрудников правоохранительных органов, занятых расследованием, и от многих других факторов. Однако масштабы применения ареста и содержания под стражей до осуждения и масштабы использования наказания в виде лишения свободы в разных странах имеют весьма существенные различия, которые никак не могут быть отражены в мифической категории «число заключенных».

В названном исследовании, во-первых, не учтены раздельно лица, содержащиеся под стражей до вынесения приговора, – они, кстати, содержатся не в тюрьмах, как осужденные правонарушители (Prison), а в специальных учреждениях для арестованных и подследственных (Detention Houses). Во-вторых, не учтено весьма значительное число лиц, осужденных с отсрочкой исполнения приговора. Отсюда и неточные показатели общего числа заключенных, и ошибочный расчет уровня заключенных на 100 тыс. населения, и, как следствие, ошибка в расчете среднегодовых изменений этого уровня. Между тем, по данным национальной статистики, реальная ситуация к концу 2005 года выглядела иначе (см. табл. 15).

В конечном итоге проведенный анализ показывает, что, во-первых, прирост числа заключенных в расчете на 100 тыс. населения в Японии, по сравнению с другими странами, всегда был наименьшим; во-вторых, разрыв между ней и другими странами и по относительным, и по абсолютным показателям за последние 15 лет в целом сохранился. В 2005 году коэффициент заключенных (в расчете на 100 тыс. населения) в Японии был в 2,5 раза меньше, чем в Германии, в 3 раза меньше, чем в Великобритании, в 14 раз меньше, чем в США.

По данным Центра по защите прав осужденных, тюремное население Японии с 1999 по 2007 год выросло на 48,9 % и его численность составила 80 344 (темпы этого роста привели к размещению части осужденных в «полуприватизированных» тюрьмах). В результате к 2008 году в стране на 100 тыс. населения приходилось уже 63 заключенных. Для сравнения: в Скандинавских странах в среднем – 71; в ФРГ – 93; во Франции – 95; в Великобритании – 146. Таким образом, несмотря на значительный рост общего числа осужденных к лишению свободы, сегодня число заключенных в Японии в расчете на 100 тыс. населения в 1,5 раза меньше, чем в ФРГ и во Франции, и в 2,5 раза меньше, чем в Великобритании.

Отмеченная ситуация объективно связана с тенденцией к заметному росту общего числа зарегистрированных преступлений, но из приведенных данных никак не следует вывод об ужесточении карательной практики. Эти тенденции развиваются параллельно лишь в количественном плане. Что же касается качественных характеристик политики и практики применения наказания, то они по-прежнему отличаются, во-первых, стабильностью и, во-вторых, максимальной экономией наиболее острых мер принуждения. Причем реализуется такая политика не только в стадии применения наказания, а на самых первых этапах реагирования на совершенные преступления, иначе говоря, еще при выборе меры пресечения.

Понятно, что практика применения ареста в качестве меры пресечения – одна из форм и в то же время составная часть политики обеспечения общественного порядка и безопасности в стране. При этом обоснованность и эффективность практики применения арестов можно определить, исследуя соотношение общего числа арестованных, общего числа всех осужденных и, наконец, числа осужденных к наказанию в виде лишения свободы. Анализ такого рода взаимосвязей, помимо всего прочего, позволяет судить не только об эффективности деятельности полиции и практической целесообразности использования этой меры пресечения, но также о практичности политики судебных органов, которые в подавляющем большинстве случаев считают возможным ограничиться в отношении арестованных именно этой мерой пресечения, избирая затем в качестве наказания штрафы либо – в случаях назначения наказания в виде лишения свободы – максимально широко применяя условное осуждение либо отсрочку исполнения приговора. Вот как выглядит указанное соотношение, например, в 2000–2002 годах (см. табл. 16).

Как видно, на фоне отмеченного выше роста преступности и параллельного роста арестов общее число всех осужденных последовательно снижается, а масштабы применения наказания в виде лишения свободы растут. Указанные тенденции отражают, во-первых, рост удельного веса наиболее опасных преступлений, а во-вторых, стабильность реализации принципа индивидуализации наказания в судебной практике Японии и ее адекватность характеру определенных неблагоприятных изменений в динамике и структуре преступности. Что же касается практики применения арестов, то она фактически охватывает 60 % всех выявленных лиц, виновных или подозреваемых в совершении преступлений. При этом общий рост преступности в стране в силу указанных причин определяет и рост числа арестованных (см. табл. 17).

Другое дело, что уровень арестов за такие наиболее распространенные преступления, как кражи и преступления на автотранспорте, в Японии все же значительно ниже, чем в других индустриально развитых странах. В самом деле, в последние 15 лет практически две трети от общего числа зарегистрированных преступлений составляют, как уже отмечалось, кражи (65,2 %). Между тем уровень арестов за эти преступления к 2003 году, например, в Японии составлял всего 15,7 %, что почти в 1,5 раза ниже, чем в США, и в 2 раза ниже, чем, скажем, в Германии.

Возвращаясь к анализу судебной практики по назначению наказаний, можно проследить, как складываются динамика и структура применяемых мер наказания, как именно они отражают концепцию уголовной политики, иными словами, как она преломляется в судебной практике. Приведем, например, опубликованные данные за 1993–2004 годы (см. табл. 18).

Практика применения наказания в 1993–2004 гг.

В 2005 году к лишению свободы, как уже отмечалось, было осуждено 76 396 человек (в том числе 45 854 – за преступления, предусмотренные УК Японии), в их число входят также 119 осужденных к пожизненному лишению свободы (из них 38 осуждены за убийства и 77 – за грабежи) и 13 осужденных к смертной казни.

Из анализа данных, приведенных в табл. 18, следует, по крайней мере, несколько выводов, имеющих прямое отношение к оценке принципиальных направлений уголовной политики Японии, ибо они самым непосредственным образом отражаются в судебной практике по применению наказаний.

Что касается наказания в виде лишения свободы, то доля осужденных к этой мере наказания (вместе с пожизненно осужденными, чья доля равна 0,07 %) в общем числе всех осужденных в Японии к концу XX века составляла, как отмечалось, всего около 6,0 %; к 2006 году этот показатель вырос до 8,5 %. При этом рост приговоров к лишению свободы, во-первых, корреспондируется с отмеченным выше ростом наиболее опасных преступлений. Во-вторых, рост удельного веса лишения свободы и общего числа осужденных к этой мере наказания (особенно в последние несколько лет) происходит на фоне определенного снижения общего числа осужденных. В-третьих, масштабы применения наказания в виде лишения свободы в Японии значительно меньше, чем в странах Западной Европы, и не идут ни в какое сравнение с судебной практикой таких стран, как США и Россия, где эта мера наказания является самой распространенной.

Еще одним свидетельством более экономного и рационального расходования уголовной репрессии являются данные о назначенных осужденным сроках лишения свободы и масштабах реального исполнения этой меры наказания в связи с традиционно широким применением отсрочки исполнения приговора. Причем и здесь налицо высокая стабильность, которая, как уже неоднократно отмечалось, характеризует всю правоприменительную практику в этой стране.

Так, в 1973 году, например, из общего числа всех осужденных к лишению свободы было приговорено 57 643 человека, или лишь 12 %. Из них на срок до 6 месяцев было приговорено 6,0 %; свыше 6 месяцев до 1 года – 38 %; свыше 1 года до 3 лет – 47 %, и лишь 9 % (5203) осужденных были приговорены к наказаниям на срок свыше 3 лет. При этом 56 % осужденных к лишению свободы была предоставлена отсрочка исполнения приговора.

Спустя 20 лет – в середине 90-х годов – из общего числа осужденных к лишению свободы более 50 % были осуждены на срок менее 1 года, менее 4 % – на срок более 3 лет, а на срок более 10 лет ежегодно осуждалось не более 100 виновных в совершении наиболее тяжких преступлений. В 1996 году средний срок лишения свободы составлял 1 год и 8 месяцев.

В 1998 году из 66 290 осужденных 67 % была предоставлена отсрочка исполнения приговора. Из общего числа всех осужденных к лишению свободы 48,4 % было назначено наказание сроком от 1 года до 2 лет; 21,7 % – от 2 до 3 лет; 13,3 % – от 6 месяцев до 1 года; 11.2 % – менее 6 месяцев. И лишь в отношении 5,3 % осужденных сроки лишения свободы превышали 3 года. Среди них только 163 (0,2 %) было назначено наказание на срок более 10 лет, поскольку 113 были осуждены за убийство.

Указанная тенденция сохранилась и в последующие годы. Так, в 2001 году из общего числа осужденных к лишению свободы 12,5 % было назначено наказание на срок от 6 месяцев до 1 года; 42,8 % – от 1 до 2 лет; 26,3 % – на срок от 2 до 3 лет. И лишь 0,5 % осужденных (половина из них осуждена за убийства) было назначено наказание на срок свыше 10 лет. Иначе говоря, применительно к 81,6 % осужденных к лишению свободы сроки наказания не превышали 3 лет, из них 55.3 % – до 2 лет.

Наконец, в 2005 году к лишению свободы было осуждено 76 396 человек, из них 5067 осужденным было назначено наказание на срок до 1 года и 963 8 – на срок до 2 лет (вместе они составили почти 20 %). Кроме того, 44 935 осужденным (60,0 %) было назначено условное наказание от 1 года до 3 лет (почти половине из них – от 1 года до 2 лет). Оставшаяся часть осужденных к реальному отбыванию лишения свободы по срокам наказания распределяется следующим образом: до 5 лет – 4027 осужденных; до 7 лет – 1098; до 10 лет – 666; до 15 лет – 392 осужденных и лишь 139 человек были осуждены на сроки свыше 15 лет.

Таким образом, и в новом столетии средний срок наказания в виде лишения свободы в практике японских судов, как и прежде, составляет не более 20 месяцев. Для сравнения отметим, что в США, например, средний срок такого наказания в 1990-х годах составлял 66.4 месяца, а в начале 2000-х годов – 55,6 месяца (т. е. в 3 раза больше, чем в Японии).

Не менее содержательной является информация о сроках лишения свободы, назначенных за убийство и грабеж. Так, в 2005 году из 815 осужденных за убийство 38 были приговорены к пожизненному заключению и 11 – к смертной казни; лишь одному осужденному было назначено наказание на срок свыше 20 лет; 59 – от 15 до 20 лет; 158 – от 10 до 15 лет (20 %); 130 – до 10 лет (18 %); 109 – до 7 лет; 131 – до 5 лет (18 %); 38 – до 3 лет; еще 136 человек (18 %) были осуждены на срок от 2 до 3 лет условно (!). Итак, лишь 25 % осужденных за убийство было назначено наказание на срок свыше 10 лет, а 37 % – менее 5 лет, причем половина из них получили условные наказания.

В том же 2005 году 1013 человек были осуждены за грабежи, повлекшие гибель потерпевших. Из них двое были осуждены к смертной казни и 77 – к пожизненному заключению. Из остальных 934 осужденных 49 было назначено наказание на срок от 15 до 20 лет; 112 – от 10 до 15 лет; 205 – от 7 до 10 лет; 246 – от 5 до 7 лет; 322 – на срок менее 5 лет. Как видно, за грабеж, наказуемый смертной казнью, почти половине осужденных были назначены наказания на срок до 10 лет и 30 % – на срок менее 5 лет.

Законодательство Японии предусматривает различные основания и виды досрочного освобождения из мест лишения свободы, которое применяется в весьма значительных масштабах. Для условного освобождения, например, необходимо отбытие не менее одной трети назначенного срока наказания. В 2002 и 2005 годах из мест лишения свободы досрочно было освобождено, соответственно, 15 318 и 16 420 осужденных. Интересно при этом соотношение поданных осужденными ходатайств о досрочном освобождении и результатов их рассмотрения. В 2000 году из 14 625 таких ходатайств было удовлетворено 13 399; в 2005 году из 17 916 – 16 602. И это соотношение стабильно на протяжении многих лет.

Одной из наиболее часто употребляемых здесь характеристик правоприменительной деятельности, вероятно, является «стабильность». Причем эта стабильность постоянно проявляется, независимо от того, в какой мере она соответствует состоянию, характеру и динамике преступности в Японии. Сказанное в полной мере относится и ко всем аспектам рассматриваемой здесь судебной практики, в том числе к оценке масштабов использования наказания в виде лишения свободы. Удивляет лишь продолжительность, в течение которой проявляется эта стабильность. В самом деле, с 1956 по 1996 год, т. е. 40 лет из года в год в общем числе назначенных судами мер наказания доля лишения свободы неизменно составляла менее 6 %, тогда как наказания в виде штрафа – более 93 %. И лишь к 2000 году масштабы применения лишения свободы, как отмечалось, стали постепенно расти, хотя они, конечно, никак не изменили сути тенденции.

Время покажет, в какой мере такое изменение имеет перспективу. В национальном докладе Японии VIII Конгрессу ООН (Гавана, 1990 г.) отмечалось: «В то время как во многих странах мира на тюремное заключение смотрят как на неизбежное зло, связанное с необходимостью изоляции преступников от общества, а не с их перевоспитанием, в Японии оно признано полезной мерой, способствующей реабилитации правонарушителей и их возвращению в общество».

В результате тщательной «фильтрации», осуществляемой на всех этапах отправления правосудия, к лишению свободы приговаривается весьма ограниченное число преступников, проблема перенаселенности тюрем отсутствует, и, следовательно, пенитенциарные учреждения могут обеспечить заключенным адекватное и эффективное обращение.

Другое дело, что указанные подходы в уголовной политике Японии вовсе не снижают актуальность проблемы рецидивной преступности, но здесь, как известно, не менее важная роль принадлежит мерам социальным, в том числе, конечно, и усилиям по профилактике преступности. Особое внимание здесь привлекает не столько уровень рецидивной преступности – к 2006 году он составляет около 18 %, сколько высокая интенсивность рецидива. По данным национальной статистики, в 2005 году, например, из 16 тыс. рецидивистов 40 % совершили повторное преступление в первый же год после освобождения из мест лишения свободы, а две трети – в течение двух лет. Характерно при этом, что столь высокая интенсивность рецидива имела место не только среди осужденных за преступления, предусмотренные УК, но и среди осужденных по так называемым «специальным» законам.

Возвращаясь к структуре применяемых судами мер наказания, нельзя не отметить, что среди них более 90 % составляет наказание в виде штрафа, причем удельный вес этой меры в общей структуре назначенных наказаний на протяжении последних 10–15 лет, как видно из приведенных выше данных, практически не меняется. Понятно, что такая ситуация в решающей мере обусловлена структурой преступности в стране, где доля наиболее опасных, в том числе насильственных, преступлений не столь значительна, как в других странах, и где две трети всех осужденных составляют лица, виновные в совершении кражи.

Наконец, следует сказать о том, что, наряду с применением предусмотренных законом мер наказания, в Японии весьма широко применяются дополняющие или заменяющие их меры безопасности, основная цель которых состоит в специальном (частном) предупреждении – исправлении виновных в совершении преступлений и предупреждении новых преступлений. Так, для условно осужденных и лиц, осужденных с отсрочкой исполнения наказания, действуют органы защитного надзора, контролирующие поведение этих лиц и оказывающие им содействие в трудоустройстве, решении жилищных и других бытовых проблем.

Правовой основой принятия и применения мер защитного надзора к таким лицам служат Закон о защитном надзоре за лицами, осужденными с отсрочкой исполнения наказания, и Закон о предупреждении преступности и реабилитации преступников. Что же касается лиц, освобождаемых из мест лишения свободы, то в отношении них, в соответствии с Законом о срочной реабилитационной защите, применяется традиционный институт пробации с той разницей, что именуется эта мера реабилитационной защитой и назначается на восьмимесячный срок – независимо от назначенного и отбытого срока наказания. Цель этих мер также состоит в предупреждении рецидива и оказании лицам, освобожденным из тюрем, необходимой помощи в адаптации к условиям жизни на свободе.

Объяснение явного либерализма карательной практики связано, разумеется, не только с особенностями менталитета японцев, с постулатами конфуцианства и традиционным для общества в целом и, следовательно, для японских судов снисхождением и великодушием к раскаявшимся преступникам. Роль традиций и обычаев здесь несомненна и ощутима даже в тех случаях, когда речь идет о весьма серьезных преступлениях. Это означает, что, наряду со специфическими особенностями национального менталитета японцев и другими факторами субъективного плана, сказываются и такие объективные факторы, как состояние и характер самой преступности, ее весьма специфические количественные и качественные характеристики, резко отличающиеся от современных тенденций развития преступности в других наиболее развитых странах.

Заканчивая анализ правоприменительной практики японских судов, хотелось бы еще раз возразить О. Н. Ведерниковой, расценивающей эту практику как «чрезмерно либеральную». Такая оценка, во-первых, противоречит фактическому положению дел – относительно низкому уровню преступности, ее стабильности, структуре и т. д. Во-вторых, она противоречит и собственным выводам автора, справедливо отмечающей, что «либерализм карательной политики Японии имеет реальные фактические основания».

В самом деле, уголовная политика и правоприменительная практика, как было показано выше, не оказывают сколь-либо заметного негативного влияния на развитие криминальной ситуации в стране, и потому упреки в излишнем либерализме японского правосудия трудно признать обоснованными. Более того, в японской системе воздействия на преступность, как уже отмечалось, удалось оптимально совместить относительную мягкость применяемых к правонарушителям мер воздействия с их достаточно высокой эффективностью.