В XX веке масштабы и интенсивность исполнения смертных приговоров существенно менялись. И это понятно: менялись социальные условия, динамика и структура преступности, общественные умонастроения, политика властей в сфере борьбы с преступностью и, соответственно, менялись уголовное законодательство и судебная практика. С 1930 по 1977 год в США было казнено 4803 осужденных. Причем если в 30-х годах в среднем ежегодно приводилось в исполнение около 170 приговоров, то в 40-х – 140, а в 50-х – 72 приговора. К середине 60-х годов в стране казнили уже не более двух человек в год, а с 1967 по 1976 год де-факто действовал мораторий на исполнение смертных приговоров.

С 1976 года (когда смертная казнь в США была «восстановлена в правах») по 2009 год судами всех юрисдикции было вынесено, как уже отмечалось, в общей сложности 7,5 тыс. смертных приговоров. За тот же период были исполнены смертные приговоры в отношении 1184 осужденных. О вероятности смертного приговора за убийство уже говорилось (напомним, что в целом она определяется соотношением 1:120 или даже ниже). Число таких приговоров, приведенных в исполнение, соотнесенное с общим числом смертных приговоров, выражает, в свою очередь, реальный риск, другими словами, степень вероятности казни. Этот риск, казалось бы, можно определить соотношением 1:7, так как всего за указанный период было казнено 13–14 % осужденных.

На самом деле, риск казни после вынесения смертного приговора в разные годы существенно отличается – он может быть выше или ниже, тем более что по разным основаниям та или иная часть таких приговоров пересматривается и в результате либо смертная казнь заменяется иной мерой наказания, либо приговор по тем или иным основаниям признается необоснованным и отменяется.

В 2004 году, например, в 22 штатах США были пересмотрены смертные приговоры в отношении 107 осужденных, содержащихся в «очереди смертников». Из них в отношении 72 осужденных суды апелляционных инстанций, пересмотрев приговор, признали обвинение обоснованным, но заменили смертную казнь другими мерами наказания, а в отношении 25 осужденных такие приговоры были отменены в связи с признанием обвинения необоснованным (в том числе Верховный суд Канзаса признал приговоры по делам 6 осужденных противоречащими Конституции). Кроме того, в том же году 22 осужденных умерли до исполнения приговора. Всего за последние 35 лет из 7,5 тыс. осужденных 37–39 % по разным основаниям выбыли из «очереди смертников». Как видно, от вынесения смертного приговора до его исполнения, на самом деле, довольно далеко.

Конечно, усредненные показатели вероятности казни после утвержденного смертного приговора не вполне точно и далеко не полно характеризуют практику исполнения смертных приговоров, поскольку не учитывают ее существенные различия на разных этапах истории США. Другими словами, они не отражают особенности этой практики в динамике и, следовательно, историю развития института смертной казни.

Вероятность казни, таким образом, зависит от ряда факторов и, в частности, от интенсивности исполнения смертных приговоров в том или ином штате, которая в разные периоды заметно менялась, поскольку менялись и законодательство, и практика назначения этой меры наказания, и практика ее исполнения. Так или иначе, очевидно, что в последние 35 лет число казненных, по сравнению с предшествующим 45-летним периодом истории США, существенно сократилось, но следует иметь в виду, что, во-первых, эти временные отрезки несопоставимы по причинам политическим, экономическим, юридическим и криминологическим, а, во-вторых, без детального анализа не совсем ясно, как, в каких штатах и за счет чего шло это сокращение.

В принципе, интенсивность казней следует рассматривать, по крайней мере, в связи с количеством вынесенных смертных приговоров. Однако одна из особенностей применения смертной казни в США состоит, как уже отмечалось, в длительном периоде, который разделяет вынесение приговора и приведение его в исполнение. В разные годы этот разрыв менялся по своей продолжительности, но всегда был значительным (в среднем не менее 10 лет). Это обстоятельство само по себе не позволяет сопоставить обе тенденции – динамику смертных приговоров и динамику казней – и потому вынуждает анализировать последнюю тенденцию отдельно, в отрыве от общего контекста отправления правосудия по делам об убийстве (см. рис. 12).

Рис. 12. Динамика казней в США в 1976–2009 гг.

Разделим анализируемый период на три равных отрезка. В первом из них – 1977–1985 годы – в США было совершено 50 казней (в среднем по 5 казней в год); в 1986–1995 годах – 296 казней (в среднем почти по 30 казней); в 1996–2006 годах – 744 (или почти 70 казней). С 2001 года число казней значительно снизилось (в 2005–2009 гг. казнили уже по 42–45 осужденных в год). Весь этот период, в принципе, можно было делить и на другие временные интервалы, но в любом случае налицо резкий рост интенсивности исполнения смертных приговоров, достигший кульминации во второй половине 90-х годов. Чем объяснить такую динамику?

Вероятно, она обусловлена синтезом куда более сложных реалий политической и общественной жизни в стране, нежели просто адекватной реакцией судебной практики на неблагоприятное развитие криминальной ситуации. Оценивая, например, практику казней в 1976–1985 годах, вернемся к рубежу 70-х годов и началу «постфурмановской эры». Напомним, что уже к концу 60-х годов в США фактически действовал мораторий на казни, а в 1972 году Верховный Суд США в уже не раз упомянутом решении по делу Furman v. Georgia наложил запрет на применение смертной казни, узаконив и продлив таким образом мораторий еще на четыре года. «Реабилитация» смертной казни в 1976 году в связи с решением Верховного Суда США по не менее известному делу Gregg v. Georgia, вопреки всем ожиданиям, не привела, как отмечалось, к росту казней. Наоборот, разрыв между числом вынесенных смертных приговоров и числом казненных продолжал увеличиваться, а с ним росла и так называемая «очередь смертников» – с 1977 по 1984 год в США было казнено 11 осужденных, а «очередь смертников» увеличилась в три раза.

Примечательно, что в течение пяти лет после отмены моратория смертных приговоров в стране из года в год выносилось почти в два раза меньше, чем даже в период действия моратория. Если в 1975 году таких приговоров было 298, то в 1979 году – 152. Заметный рост числа смертных приговоров начался лишь спустя пять лет после 10-летнего (де-факто) моратория на казни. Такая же ситуация сложилась и в практике исполнения этих приговоров.

В целях более детального анализа каждый из 10-летних отрезков предпочтительнее разделить на две части. Тогда отмеченные изменения за 30-летний период наблюдений станут более контрастными. Вот как это выглядит графически на рис. 13.

Рис. 13. Интенсивность казней в США в 1976–2009 гг.

Как видно, рост казней в США начался лишь к середине 80-х годов, т. е. в конце первого из выделенных здесь интервалов.

Рассмотрим следующий период – 1986–1995 годы. В его первую половину (1986–1990 гг.) динамика казней, по сравнению с предшествующим периодом, хотя и носила дискретный характер, но все же в целом ее интенсивность заметно возросла. В эти годы было совершено 92 казни (в среднем ежегодно приводилось в исполнение по 18 смертных приговоров). В 1991–1995 годах интенсивность казней стала последовательно нарастать. За этот отрезок было приведено в исполнение уже не 92, а 170 смертных приговоров. Иначе говоря, ежегодно в среднем казнили по 34 осужденных, т. е. почти в два раза больше, чем в предшествующие пять лет. Только в одном 1995 году было совершено 56 казней – самый высокий показатель за все предыдущие 20 лет.

Наконец, рассмотрим третий отрезок – 1996–2005 годы. Как показано на рис. 13, в первой половине этого отрезка интенсивность казней в стране достигла своего апогея. Это стало прямым результатом воздействия комплекса мер, предусмотренных Законом 1994 года об усилении борьбы с преступностью, и наибольшей активизации политики наступления на преступность, проводимой администрацией Б. Клинтона (особенно к концу второго срока ее полномочий). Напомним, что этот закон значительно ужесточал меры уголовной ответственности за насильственные преступления, расширял перечень преступлений, наказуемых по федеральному законодательству смертной казнью, до 60 составов и, помимо всего прочего, предусматривал ускорение темпов приведения смертных приговоров в исполнение, что, в конечном счете, не могло не отразиться на значительном росте казней.

Строго говоря, такого рода меры намечались и предшествующими администрациями, но они носили разрозненный характер и не были объединены концептуально; не случайно они не получали необходимой законодательной поддержки в Конгрессе США. Так, еще в конце 80-х годов министр юстиции в кабинете Дж. Буша-старшего В. Барр спланировал и огласил в Конгрессе ряд мер, с тем чтобы покончить с широко распространенной в те годы практикой «вращающихся дверей», когда опасные рецидивисты необоснованно освобождались из тюрем досрочно. Закон 1994 года фактически претворял в жизнь многие идеи В. Бара, но, в отличие от своего предшественника, Б. Клинтон при обсуждении этого закона в Конгрессе без труда получил поддержку законодателей.

Принятие указанного федерального закона послужило мощным импульсом для синхронной инициативы законодателей многих штатов. Уже в 1995 году в Иллинойсе, к примеру, был принят Закон, ужесточавший ответственность за убийство и предусматривающий так называемые «стопроцентные приговоры», согласно которым осужденные за убийство не подлежали никаким формам досрочного освобождения (в те годы среди северных штатов Иллинойс занимал второе место после Пенсильвании по числу осужденных к смертной казни и первое – по числу казней). Меры борьбы с преступностью резко ужесточались и во многих других штатах.

В 26 штатах с сокращением преступности связывали и принятие в 1995 году так называемого «Закона о трех преступлениях», согласно которому за любое третье преступление рецидивистам грозило минимальное наказание в виде 25 лет лишения свободы или же – что стало применяться гораздо чаще – пожизненное лишение свободы (в обоих случаях без права досрочного освобождения). Наибольших масштабов практика применения этого закона (его в США до сих пор резко критикуют и называют «драконовским») получила в Калифорнии. Между тем в тюрьмах этого штата содержится более 170 тыс. осужденных (это больше, чем в ФРГ и Франции, вместе взятых), в том числе 25 % – осужденных по указанному закону.

Наконец, в ряде штатов были приняты специальные меры по сокращению числа и сроков рассмотрения апелляций по смертным приговорам и ускорению процедуры приведения их в исполнение. И, конечно же, эта кампания не могла не оказать влияния на рост интенсивности казней.

В 1996–2000 годах статистика фиксирует интенсивность казней, которые страна не знала всю предшествующую половину XX века. Уже в 1997 году впервые за последние 40 лет было казнено 74 осужденных, однако в 1999 и 2000 годах этот «рекорд» был заметно превышен, когда было совершено, соответственно, по 98 и 85 казней. В общей сложности в эти пять лет было казнено 370 осужденных (более трети всех казней в США за последние 30 лет) – в среднем по 74 казни в год (напомним, что в предыдущие пять лет исполнялось по 34 смертных приговора). Всего за период, когда у власти находилась администрация Б. Клинтона (1993–2000 гг.), в США было казнено 495 осужденных – это в три раза больше, чем за предыдущие 16 лет, и половина всех казней за предыдущие 30 лет.

В связи с наибольшей интенсивностью казней в этот период современной истории США следует хотя бы кратко остановиться на высказанном в литературе мнении о том, что отличительным признаком криминологической модели США, сформировавшейся к середине 90-х годов XX века, является признание в системе мер борьбы с преступностью решающей роли уголовно-правового контроля. Речь идет о значительном ужесточении карательной политики, которое нашло отражение в заметном расширении сферы криминализации, ужесточении санкций уголовного закона, как никогда широком применении лишения свободы, в том числе в возросшем применении пожизненного лишения свободы (только за 90-е годы число осужденных к лишению свободы выросло на 73 %).

Приведенное суждение о специфике криминологической модели, принятой в США, в значительной мере справедливо, но только для начала и середины 90-х годов. Правда, уже тогда была признана приоритетной и набирала силу ориентация системы правоохранительных органов на профилактику преступности.

Разумеется, нельзя отрицать влияния жесткой карательной практики на благоприятные изменения в характере и динамике преступности в США. Более того, некоторые американские ученые чаще всего убеждены в том, что угроза более сурового наказания является весьма важным и надежным средством сдерживания преступности. (Такая позиция, как известно, широко распространена и в российской правовой литературе.)

И все же, на наш взгляд, сторонники этого традиционного мнения, похоже, фетишизируют роль общей превенции, упуская из виду куда более важные и сложные причины благоприятных изменений в состоянии и динамике преступности. Не случайно видные криминологи и в США, и за рубежом такие изменения оценивают не с точки зрения значимости угрозы сурового наказания, а с более широких позиций. Разделяя этот подход, отметим, что последовательное улучшение дел в сфере борьбы с преступностью в США к концу 90-х годов было связано не столько с ужесточением карательной практики, сколько с заметным подъемом экономики, с постепенным решением наиболее острых социальных проблем, с кардинальной перестройкой работы полиции, со смещением акцента на профилактику преступлений.

Значительное улучшение целого ряда статистических параметров преступности, начавшееся со второй половины 90-х годов, в том числе темпов снижения преступности, – явление не совсем обычное для мировой практики. В самом деле, за тот же период в соседней Канаде, например, уровень преступности сократился всего на 3 %; в Финляндии – на 4; в Ирландии – на 6; в Дании – на 8; в Испании – на 11 %. В то же время рост преступности в Венгрии, например, составил 124 %; в Польше – 105; в России, с ее уникальной по достоверности статистикой, – 85 %. Но именно в этот период практика борьбы с преступностью в США была переориентирована на так называемую «доктрину нулевой толерантности» по отношению к любым, даже не столь значительным, правонарушениям. Именно такой подход в совокупности с комплексом иных социальных мер дал, как уже отмечалось, значительный позитивный эффект.

Наконец, рассмотрим вторую часть наблюдений – 2001–2005 годы. Уже в ее первый год, совпавший с приходом к власти администрации Дж. Буша, число казней, вопреки ожиданиям, впервые за последние пять лет снизилось на 13 % по сравнению с 2000 годом и на 22 % по сравнению с 1999 годом. Такого рода ожидания и опасения не были случайными, ибо в бытность своего губернаторства в Техасе Дж. Буш отличался особой приверженностью к высшей мере наказания. Именно в этот период (1995–2000 гг.) в Техасе было зафиксировано максимальное число казней, которые Дж. Буш считал частью «войны с преступностью». Поэтому накануне выборов нового президента некоторые американские ученые полагали, что Буш наверняка будет и впредь активным сторонником смертной казни и потому число казней в стране при нем «по-видимому, может возрасти».

Однако такая перспектива, на наш взгляд, выглядела более чем сомнительной, поскольку, во-первых, полномочия и мера личного влияния на карательную практику у президента страны не больше, а, наоборот, значительно меньше, чем у губернатора штата, а во-вторых, и это главное, необходимо было учитывать резкую активизацию аболиционистского движения в стране, которое именно к 2000 году достигло пиковой отметки. Исходя из этого, еще в 1999–2000 годах нам представлялось, что с приходом к власти администрации Дж. Буша число казней в США не только не возрастет, а, наоборот, этот показатель будет заметно сокращаться. И, как показывает статистика казней, этот, на первый взгляд излишне оптимистический, прогноз оправдался. За первые пять лет нового столетия число казней, по сравнению с предыдущей пятилеткой, снизилось с 370 до 321 (или в среднем с 74 до 64 в год), но, главное, такое снижение было последовательным как по масштабам, так и по географии казней. Добавим, что в 2006 и 2007 годах заметное снижение числа казней продолжилось.

Этот прогноз (хотя бы и краткосрочный), конечно, был основан на сугубо личных ощущениях и интуиции. Более 10 лет ситуация вокруг смертной казни в США постоянно была в поле зрения автора: все это время довелось ежегодно (иногда по два-три раза) приезжать в США, участвовать в работе многих крупных конгрессов и конференций в национальной Академии уголовной юстиции (ACJS), Американском криминологическом обществе (ASC), где тематика смертной казни всегда была в центре научного и практического внимания, обмениваться впечатлениями с зарубежными коллегами из многих стран, знакомиться с сотнями диссертаций по этой проблеме. В 2004–2005 годах во время работы в Нью-Йоркском университете автору доводилось почти ежедневно общаться с видными учеными-юристами, практикующими адвокатами, судьями и прокурорами, с активистами многочисленных аболиционистских организаций. Все это формировало ощущение постоянного пребывания «в курсе дела» и позволяло оценивать ситуацию на уровне субъективного восприятия всей информации.

Так или иначе, у автора были основания считать, что на ближайшую перспективу складывающаяся благоприятная тенденция должна сохраниться. Более того, в конце 2005 года было высказано предположение, что число казней в 2006 году снизится еще на 8-10 %. Интересно, что и этот прогноз также совпал с итогами 2006 года, когда снижение составило 10,2 % – с 60 до 53 казней. Отмеченная тенденция сохранилась и к концу 2008 года, причем показатель 2008 года (37 казней) стал самым низким за предыдущие 13 лет!

Особое внимание привлекают показатели 2005 года – начала второго президентского срока Дж. Буша. По сравнению с 1999 годом число казней в стране сократилось на 39 %. Как и годом раньше, в 2005 году в 18 штатах, применяющих смертную казнь, не было приведено в исполнение ни одного смертного приговора; даже в Вирджинии, издавна занимавшей первое после Техаса место по числу казней, впервые не приводилось в исполнение ни одного смертного приговора; в других 6 штатах (Арканзас, Делавэр, Коннектикут, Флорида, Миссисипи, Мэриленд) казнили лишь одного осужденного. Правда, на 2005 год приходится «юбилейная» казнь тысячного осужденного, когда в Северной Каролине казнили Кеннета Бойда, но это лишь символическая веха, «лэндмарк», по сути, суммарный результат 30-летней практики исполнения смертных приговоров, в которую основную лепту внесли, как отмечалось, годы правления администрации Б. Клинтона, давшие половину всех казней в США.

Итоги 2006 года, как только что отмечалось, стали еще более благоприятными с точки зрения сокращения масштабов и географии казней. В 2005 году смертные приговоры приводились в исполнение лишь в 16 штатах; в 2006 году – лишь в 14, причем в 8 штатах казнили лишь по одному осужденному. К концу 2007 года исполнение смертных приговоров имело место лишь в 10 штатах США (причем из 42 казней 26 были проведены в Техасе).

Уже не раз отмечалось, что основная масса казней в США исторически приходится на долю южных штатов – за последние 30 лет здесь совершено 83 % всех казней. Особняком среди «лидеров» издавна стоят Техас, Вирджиния, Оклахома, Миссури и Флорида, на долю которых за эти 30 лет приходится 65 % всех казней. И, конечно же, Техас по-прежнему остается вне конкуренции – только в одном этом штате за указанный период совершено 36 % всех казней в США. Эту печальную традицию Техас поддерживает даже сегодня, когда почти во всех, в том числе в южных, штатах число казней резко сократилось. Власти Техаса, действительно, не изменили своей привязанности – из 60 казней в 2005 году здесь совершено 19, что в четыре-пять раз больше, чем в каждом из ныне следующих за ним Миссури, Северной Каролине, Индиане и Оклахоме; в 2006 году – из 53 казней на долю Техаса пришлось куда больше казней, чем это было обычно, – 24 (!). Добавим, что к середине 2007 года из 1099 казней, совершенных в США с 1977 года, на долю Техаса приходится 405, хотя уровень убийств в этом штате, как уже отмечалось, значительно ниже, чем в других штатах США. К 2010 году эта тенденция сохранилась.

Анализ показывает, что географическая распространенность смертных приговоров не всегда и не везде согласуется с географией интенсивности их исполнения. Например, на Юге США за последние 35 лет в среднем ежегодно выносилось 60 % смертных приговоров; в то же время интенсивность казней здесь была самой высокой – на долю южных штатов приходится, как только что отмечалось, 83 % всех казней. (Если взять Техас, то здесь интенсивность казней составляет 38 %.)

Казалось бы, последовательное и весьма значительное снижение числа смертных приговоров, отмеченное в Техасе в 2000–2009 годах, хотя бы опосредованно могло повлиять на снижение интенсивности приведения таких приговоров в исполнение. Однако исследование еще раз подтвердило, что практика вынесения смертных приговоров и практика приведения их в исполнение развиваются автономно (хотя в обоих случаях речь идет о судебной практике, ибо решения о приведении таких приговоров в исполнение и о дате казни также принимаются судьями).

В связи с этим в американской правовой литературе последних лет все чаще стало использоваться такое понятие, как «амбивалентность судей» (раздвоение чувств). Речь идет о том, что «очередь смертников» растет из-за того, что множество смертных приговоров долгие годы не приводятся в исполнение даже после отклонения всех апелляций. Судьи, которым надо принимать решение о дате исполнения смертного приговора, жалуются не только и не столько на огромный поток таких дел, сколько на тяжелейшую психологическую нагрузку. «Мы разрываемся, – говорят они, – между желанием сурово наказать убийцу и нежеланием приводить смертный приговор в исполнение».

Интенсивность казней в том или ином штате можно рассматривать и как соотношение числа казненных с числом осужденных, содержащихся в «очереди смертников». При этом очевидно, что в тех штатах, где число казненных выше или почти равно числу осужденных, содержащихся в «очереди смертников», интенсивность казней выше. И, наоборот, чем больше второй показатель превышает первый, тем интенсивность казней ниже.

Примером минимальной интенсивности казней может служить ситуация в штате Нью-Джерси, где в «очереди смертников» содержатся 23 осужденных, но с 1963 года не было ни одной казни. В Калифорнии – лидеру по численности осужденных в «очереди смертников» – за 30 лет (1976–2005 гг.) казнено 12 осужденных, а 648 – долгие годы содержатся в «очереди смертников». Ныне это 20 % всех содержащихся в американских тюрьмах «смертников».

Еще один пример – Флорида, где за указанный период казнено 60 осужденных, а в «очереди смертников» – 385, или в 6,5 раза больше осужденных. Словом, во всех трех штатах, хотя и в разной мере, смертные приговоры выносятся значительно чаще, чем они реально исполняются, и в итоге интенсивность казней здесь значительно ниже, чем в штатах, где ситуация обратная.

В последнем случае самым типичным примером служат Техас и Вирджиния – давние лидеры по числу казней (на 1 января 2008 года здесь казнено, соответственно, 405 и 98 осужденных). Однако по интенсивности приведения смертных приговоров в исполнение Вирджиния опережает даже Техас, в котором общее число казненных в четыре раза выше. Если в Техасе в «очереди смертников» содержатся 413 осужденных (при 405 казненных), то в Вирджинии, занимающей первое место по интенсивности казней, численность осужденных (23) в этой «очереди» в четыре раза ниже общего числа казненных.

Приведенные расчеты интенсивности казней во многом условны и, вероятно, не свободны от недостатков методического плана, тем более что такая попытка предпринимается впервые. Сравнение трех показателей – динамики смертных приговоров, числа казненных и численности осужденных в «очереди смертников» – имеет целью расширение горизонтов анализа, изучение новых аспектов проблемы и вызвано стремлением к наибольшей информативности материала, предлагаемого исследователям, способным подтвердить наличие или отсутствие связей между указанными динамическими рядами. Благо, статистика США в этом отношении отличается не только полнотой, но и абсолютной доступностью, что открывает перед учеными и практиками широкие возможности для анализа ситуации.