46

Кодар вернулся в свое кресло и какое-то время сидел неподвижно, не отводя взгляда от огня. Лицо его озарялось при этом не только пламенем камина, но и каким-то внутренним жертвенным огнем давно овладевшей им идеи, на котором он сгорал, как еретик — на костре инквизиции: не страшась и не раскаиваясь.

— В интервью одной из парижских газет вы, сеньор Микейрос, заявили, что на имеющихся у вас плитах обнаружены схемы переливания крови от донора к больному, а также — рисунки, отображающие процесс превращения гигантского суперконтинента — в результате его разлома — на Северную и Южную Америки.

— Можете убедиться, что это действительно так.

— Кроме того, вы уверены, что, расшифровав все те сведения, что закодированы в пиктограммах, мы узнаем о принципиально новом виде топлива, энергия которого позволила древним астронавтам переселиться на другую планету, а также получим некоторые сведения об инопланетянах и немало новой информации о строении Вселенной. Вы и в самом деле убеждены, что все эти сведения зашифрованы в имеющихся у вас пиктограммах?

— Мне и моим коллегам, которые перерисовывают пиктограммы и схемы, а затем работают над их прочтением, кое-что уже удалось расшифровать. Однако немало информации еще надлежит извлечь. Убежден: эти плиты содержат такие сведения, о характере которых мы, возможно, и не догадываемся.

— В таком случае наши оценки плит в основном совпадают.

— Но вам-то откуда знать?

— Недооцениваете, — улыбнулся Кодар. — У нас уже имеются фотографии многих из них. — Он вновь отошел от окна, но на сей раз остановился спиной к хозяину «Андского Гнездовья», В сумраке комнаты застывший силуэт его казался привидением. Микейрос попытался увидеть то, что, стоя в двух шагах от окна, мог видеть его гость. Однако видеть в общем-то было нечего. Разве что вершины гор, уже тускло освещенные лунным сиянием, хотя самой луны еще не было видно.

— А вот мне поручено предложить вам интересное соглашение, господин Микейрос. — Доктор Микейрос и Кодар оглянулись и увидели в проеме двери Оранди, решившего не извиняться за вторжение…

— Я забыл представить вам, господин Кодар, еще одного своего гостя, господина Оранди.

— В какую сумму вы оцениваете свою коллекцию? — не стал отвлекаться на церемонию знакомства Странник. — Я имею в виду реальную сумму, в пределах которой можно было бы вести переговоры.

— Хотите приобрести? — довольно спокойно спросил Микейрос, краем глаза поглядывая на Кодара и призывая его понять, что у него уже появился конкурент. И вряд ли Оранди мог догадаться, чего стоило ему это наигранное спокойствие.

— Будем считать, что да, — сказал Странник, — хочу приобрести.

— Я так понимаю, что мне следует оставить вас тет-а-тет? — напомнил о себе Кодар, обращаясь к Микейросу.

— Можете оставаться, — ответил вместо него Оранди, — вы нам не мешаете.

— В таком случае я действительно предпочту остаться, чтобы присоединиться к вашему, ну, скажем так, ученому спору.

— Мы запросто могли бы скупить все эти послания, — вновь обратился Оранди к Хранителю Плит, — и вывезти в неизвестном направлении. Но ученый мир Латинской Америки и Европы не простит вам исчезновения таких реликвий. Да и правительство вряд ли разрешит провезти их через границу. Однако все это мы предусмотрели. Поэтому предлагаю вот что: вы с госпожой Оливейрой на недельку-вторую переедете в свой городок. Еще лучше — в столицу. А сторож, который находится сейчас в городке, но в ваше отсутствие обычно живет здесь, мог бы на это время приболеть. А то возьмете да отпустите его к родственникам, в деревню Чепчиано. Ведь он родом оттуда, разве не так?

Доктор Микейрос не ответил. Но Оранди не очень-то и рассчитывал на его ответ. Главным для него было — подавить хозяина виллы и его гостя своей информированностью. И он достиг этого.

— Я слушаю вас, — глухим, неуверенным голосом проговорил Микейрос, — излагайте свои условия.

— Тем временем пресловутая «группа неизвестных» напала бы на вашу загородную виллу и, подобно вандалам, часть плит раздробила бы и позабрасывала в речку, а часть увезла с собой, как пишут в таких случаях газетчики — в неизвестном направлении.

— Вы говорите ужасные вещи. И меня поражает, что говорите это именно вы — доктор Оранди.

Гость поблагодарил его «за столь высокое мнение о себе» снисходительной улыбкой и аристократичным кивком головы.

— Определенное количество плит, — наименее значимых — мы все же оставили бы. Следовательно, ваши гости, а также туристы, которым вы, как и раньше, разрешали бы наведываться сюда, по-прежнему могли бы восхищаться коллекцией сеньора Микейроса.

— Вот как?!

— Учтите: это было бы сенсационное ограбление. О нем писала бы пресса всего мира. Ваше имя не сходило бы с газетных страниц до очередного покушения на президента США или папу римского. Однако популярность популярностью, а на ваш счет поступила бы немалая сумма. Которую, при желании, вы могли бы получить наличными, в драгоценностях… Мы готовы обсудить любые варианты. Ведь не станете же вы убеждать меня, что человек вы все еще состоятельный. Ясное дело, пока что вы не нищенствуете, однако же и к сильным мира сего тоже не принадлежите. А на средства, которые мы вам предоставим, можно приобрести акции нескольких предприятий, позаботиться о том, чтобы рядом с виллой появился ресторанчик для туристов, и вообще, о рентабельности вашего частного музея. Как видите, мы достаточно гуманны по отношению к вам. Хотя, согласитесь, могли бы уничтожить вместе с вашими плитами. Единственной платой за этот гуманизм должно быть ваше согласие стать членом нашего общества и его консультантом.

— Остановитесь, доктор Оранди! И одновременно — опомнитесь! Я действительно не миллионер. Но я — ученый, а не подонок, согласившийся сотрудничать с негодяями, которые будут грабить его виллу и уничтожать бесценные плиты. Так и сообщите своему шефу: я не соглашусь ни с одним условием, которое он выдвигает.

«А ведь мир все еще у наших ног, — ухмыльнулся про себя фон Готт. Он стоял между окном, ведущим в сторону ущелья, и дверью, скрестив руки на груди и в любую минуту готовый к схватке с этим проходимцем. Фрегаттен-капитан понимал, что по каким-то причинам Микейрос умышленно скрыл от него появление на вилле этого человека, но при этом, очевидно, не сообщил самому Оранди о том, что в доме уже находится двое гостей, поскольку, похоже, что этот кретин с наклонностями ярмарочного шантажиста не понимает, что теперь за владельца «Андского Гнездовья» есть кому вступиться. Если разобраться, то этого идиота послал мне сам Господь. После такого напора шантажиста Микейрос наверняка станет сговорчивее».

— Мне кажется, вы погорячились, сеньор Микейрос, — продолжал тем временем свой аллюр неугомонный Оранди Или же не поняли сути наших предложений.

— Наоборот, я все чудесно понял. И только что вы слышали мое окончательное решение.

— Послушайте, вы, — наконец-то Оранди вновь вспомнил о Кодаре-Готте, — думаю, вам все же лучше оставить нас вдвоем. И вообще, мой вам совет, как можно скорее оставляйте эту виллу, этот городок и эту страну и убирайтесь в свою Европу.

Фон Готт почувствовал, как в нем закипает звериная ярость, сопоставимая с той, с какой он в свое время расправлялся со стаей волков или стаей портовых грабителей.

— Я обдумаю ваше предложение, — с холодной вежливостью заверил он Оранди, прислушиваясь к едва уловимым звукам за дверью. Такой едва слышной кошачьей походкой могла ходить только Норманния фон Криффер. — Сеньор Микейрос, вы тоже хотите, чтобы я оставил вас наедине с этим дурно воспитанным сеньором?

— Да, оставьте нас, — после некоторого колебания произнес обладатель «Андского Гнездовья», — нам нужно завершить этот разговор. Тем не менее вы по-прежнему считаетесь моим гостем. Вы — настоящий, честный ученый, а я это ценю.

Оказавшись за дверью, он увидел, как фон Криффер тенью вышла из комнаты Оранди и, приложив палец к губам, дулом пистолетного ствола ткнула в сторону окна, которое уже было слегка приоткрыто. А когда фрегаттен-капитан согласно взмахнул рукой, кошкой взобралась на подоконник.

— У него сообщники, — едва слышно проговорила воспитанница лучшей германской диверсионной школы, стоя уже по ту сторону окна. — Оливейра слышала. Надо разобраться, что за народ. В комнате оружия, похоже, нет.

Прикрыв окно, фон Готт зашел в комнатку, расположенную напротив гостиной, и успел заметить, как сидевшая за столом Оливейра мгновенно опустила на рычаг трубку телефона.

— Меня вы можете не опасаться, — едва слышно проговорил он. — Звонили в полицию?

— Одному знакомому полицейскому. И знакомому юристу.

— Дальновидный поступок.

Фон Готт подошел к столу и снял трубку.

— Видите ли, — явственно услышал он доносившийся из гостиной голос. Оранди и понимающе взглянул на Оливейру, но та отвела взгляд, — до сих пор мы всего лишь обменивались мнениями. Но теперь это уже серьезный разговор. Наша организация не столь часто и не столь активно вмешивается в общественную жизнь, как бы мне этого хотелось. Но если она не настолько известна, чтобы самим названием своим нагонять страх, как это делает сицилийская мафия или наркомафия вашей страны, из этого еще не следует, что нашими предложениями можно легкомысленно пренебрегать.

— Вы слышали весь этот разговор? — почти шепотом поинтересовался Готт-Кодар, прикрыв рукой трубку телефона.

— Почти весь.

— Тогда нам легко будет понимать друг друга.

Оливейра согласно кивнула.

— Повторяю, — говорил тем временем Оранди, — ваша коллекция, ваша вилла, да и вы сами, простите за откровенность, можете исчезнуть и без каких-либо соглашений. И вот об этом уж действительно позаботится все та же мафия или какая угодно другая гангстерская шайка.