47

Фюрер выслушивал Посланника Шамбалы, конвульсивно вцепившись руками в спинку кресла, и было мгновение, когда Скорцени казалось, что он намерен повергнуть его на землю вместе с креслом. О намерении завершить эту аудиенцию было забыто. Наоборот, теперь фюрер готов был поддерживать этот разговор столько времени, сколько это было возможно.

— Во всех своих планах вы исходите из того, что нынешний рейх должен погибнуть.

— Что уже неминуемо.

— Но вы же прекрасно знаете, что для нас, руководителей рейха, эта концепция неприемлема.

— Давайте уточним: для некоторых руководителей рейха, — откровенно шантажировал его Консул. — Среди высокопоставленных чинов рейха давно вызревает мысль о том, что фюрер не способен привести страну к победе и что следует заключить мир с западными странами, чтобы общими силами победить коммунистов.

— Речь идет о заговоре? — нервно подергал спинку кресла фюрер.

— Скорее, об усталости и разочаровании. Устали народы, устала планета, устало небо.

— Это может как-то проявиться? Здесь, в рейхе?

— Будущий год станет для вас тяжелым годом осознания всей той ненависти к вам, которая накопилась в высших кругах армии.

— Но если вы многое знаете и многое можете, почему вы не вмешаетесь в ход событий?

— Это наш принцип. К тому же, нам не позволено вмешиваться в ход земных дел.

— Опять станете ссылаться на Космических Покровителей?

— Не только. В Стране атлантов прекрасно понимают: если правители ведущих стран получат ядерное оружие и власть над евразийским и североамериканским континентами, — мир древних атлантов окажется таким же беззащитным перед мощью наземных армий и имперскими амбициями наземных вождей, как и те многие страны и народы, которые подобного оружия получить уже не смогут. И речь тогда уже, будет идти не о спасении отдельных наций и империй, а о спасении самоуправляемого биокосмического корабля, называемого у нас «Планета Земля».

— Так вы считаете, что на самом деле Земля — самоуправляемый биокосмический корабль? — как можно деликатнее переспросил Скорцени.

Посланник пристально посмотрел на него, и молча кивнул, и закрыв глаза, опустил подбородок на мощную, выпяченную вперед грудь. Это была поза человека, не скрывающего своей неземной усталости. Хотя мощи его грудной клетки мог бы черно позавидовать любой штангист или борец.

— В таком случае много проясняется, — молвил Скорцени, чувствуя, что этот человек все больше нравится ему. Было в нем что-то такое, что свидетельствовало об исключительной силе воли и истинном мужестве. И принадлежал он к тем людям, которым хотелось, и можно было, почти по-детски подражать — как Наполеону или Спартаку.

— Или, наоборот, запутывается, — возразил фюрер, пытаясь таким образом урезонить первого диверсанта рейха. — Если адепты Шамбалы, правители Внутреннего Мира или кого вы там на самом деле представляете, — обратился он теперь уже к Консулу, — не способны прийти нам на помощь, мне придется обратиться к иным, более мощным, силам.

Фюрер отошел к окну и, скрестив руки на груди, с решительным видом уставился в высокий сводчатый потолок, словно собирался обратиться к этим «иным силам» прямо сейчас, не выходя из Арийского зала.

— Мы должны воспринимать это как угрозу?

— Как официальное заявление.

Консул открыл глаза и едва заметно улыбнулся. Это была улыбка искреннего сожаления и… сочувствия.

— Ваша угроза настолько бессмысленна, что мы даже не станем обсуждать ее, ни здесь, ни на Высшем Совете Арий-Атлантиды. Думаю, что завершить нашу беседу следует прекрасным проектом «База-211», мудрым и перспективным. Немедленно приступайте к строительству сверхмощных субмарин и к переброске в Рейх-Атлантиду людей и грузов на уже имеющихся подлодках «Фюрер-конвоя». Вы, Скорцени, завтра же начинайте готовиться к переброске на «Базу-211».

Услышав это, первый диверсант рейха вздрогнул. Он уже знал святое правило Рейх-Атлантиды: человек, который ступил за портовые строения ее морской базы, возвращению в Германию не подлежит.

— Это невозможно, мой фюрер, — обратился он к своему единственному спасителю и даже впервые за несколько бесед с ним употребил это подобострастное и ненавистное ему «мой фюрер». — Оттуда не возвращаются. А я нужен здесь.

— Вы, конечно же, нужны здесь, — твердо заверил его. Гитлер, — не может быть и речи о вашем исчезновении из рейха.

— Успокойтесь… мой фюрер, — иронично ухмыльнулся Посланник Шамбалы, явно смакуя это сакраментальное «мой фюрер». — Для Скорцени, самого страшного человека Европы, как его окрестила одна английская газета после похищения Муссолини, мы сделаем исключение.

— Мы найдем другого достойного этой операции офицера СД, — поспешил заверить его Гитлер, явно обратив внимание на иронию гостя рейха.

— Просто Скорцени станет единственным человеком, который сможет вернуться в Германию и доложить вам, фюреру рейха, что же происходит там, в подземном мире Антарктиды, на самом деле. Человек, отвечающий за безопасность всей операции «База-211», должен иметь представление о том, что же он, в конце концов, охраняет. И поскольку ваш, штурмбаннфюрер, визит в Рейх-Атлантиду будет строго засекреченным, то официально будет объявлено, что вы направляетесь в экспедицию в Гималаи и Тибет на поиски чаши Грааля.

— Что вполне приемлемо, — заверил его Скорцени. В общем-то, он был не прочь побывать в Рейх-Атлантиде, и потом, Консул прав: если уж ему, Отто Скорцени, поручили заниматься безопасностью Рейх-Атлантиды…

— В руководстве рейха знают, что вы уже занимались этими богоугодными, но совершенно бессмысленными поисками — некоей чаши Грааля, так что мотивы вашего исчезновения из поля зрения рейх-генералитета и иностранных разведок будут вполне реалистичными. Об истинной цели вашей экспедиции будет знать только фюрер. И я. О том, как вас доставить в Южную Африку, избавив от опасного и изнурительного месячного плавания на субмарине, мы поговорим через три дня.

— И все же я считаю, — решил настоять на своем Гитлер, однако Посланник Шамбалы резко поднялся со своего места и решительно прервал его:

— Верните себе способность реально оценивать ситуацию, господин Шикльгрубер. Миллионы ваших подданных все еще верят в вашу способность предвидеть будущее — в чем вы их так мастерски сумели в свое время убедить. Так не спешите окончательно разочаровывать их. В мире нет ничего страшнее для монарха, чем разочарование в нем подданных. А все идет к тому, что в марте — апреле 1945 года именно Скорцени, рискуя собственной жизнью, вынужден будет заниматься эвакуацией, а точнее, — не стал он щадить фюрера, — бегством, именно так, паническим бегством высшего руководства Германии из погибельно осажденного и разрушенного Берлина. Так вот, во время этой экспедиции он сумеет пройти и профессионально отследить тот путь, тот канал, по которому ему придется переправлять основную массу ваших чиновников и генералов в Южную Африку, Латинскую Америку, а нескольких, избранных, и в Рейх-Атлантиду. И вот тогда опыт его окажется неоценимым.

— Вы говорите о марте — апреле 45-го — как о свершившемся факте, — холодно возмутился Гитлер.

— Как о факте, который неминуемо свершится, даже если учитывать определенную вариантность событий.

— Это потому, что вы окончательно предали нас.

— Мы это уже обсуждали, господин Гитлер. Предполагаю, что последняя наша встреча состоится в вашей ставке «Адлерсхорст», перед тем как вы направитесь в прифронтовой Берлин, чтобы командовать его защитой из бункера своей рейхсканцелярии.

— Вы предали нас, предали, предали! — истерично заорал Гитлер. — Вы самым подлым образом предали меня и всех нас! — потрясал он руками, мечась по комнате.

— Это вы предали нас, господин Шикльгрубер, когда, пренебрегая нашими советами, отдавали приказ расчленить Польшу, напасть на Францию и бомбить Лондон. Единственное ваше правильное стремление, которое было нами поддержано, — это попытка уничтожить коммунистический режим в Советском Союзе. Но вместо того, чтобы выступать перед миром спасителем народов от коммунистического идиотизма, вы принялись беспощадно истреблять их, превращая уцелевших в рабов рейха. Вот тогда-то Покровители Космоса и правители Страны атлантов отвернулись от вас, а вместе с ними отвернулась и ваша удача полководца, отвернулась судьба.

— Так чего же вы теперь хотите?!

— Мира. Умиротворения.

— Ах, теперь вы хотите мира?! Так ведь и я тоже хочу его! Но разве во все те времена, когда Гитлера не было на свете, на земле царил мир?! Это, по-вашему, я, Гитлер, устраивал все те тысячи и тысячи войн, которые вспыхивали в течение всей истории человечества на всех континентах: между родами, племенами, великими и малыми правителями, между великими и малыми державами; за власть, за землю, за веру, за женщин, за несметные стада; за Гроб Господень и прочие истинные и мнимые святыни, да и просто потому, что полководцам не сиделось в четырех стенах своих домов или за стенами своих мрачных замков, под боком у сварливых и стремительно стареющих жен?! Оказывается, все эти войны происходили только потому, что мир жил в предчувствии появления фюрера Великогерманского рейха?!

«Только бы он не впал в окончательную истерику! — с какой-то трудно преодолимой брезгливостью взмолился Скорцени, вспомнив рассказ одного из своих агентов, который в свое время стал невольным свидетелем истерики, закатанной Гитлером в декабре 1932 года, накануне своего прихода к власти.

Это происходило в берлинском отеле «Кайзергоф», во время решающей встречи Адольфа со «вторым человеком в НСДАП» Грегором Штрассером, впоследствии без суда и следствия расстрелянным в гестаповской тюрьме на Принц-Альбрехтштрассе. Тогда, обвинив Штрассера в стремлении организовать вместе с командованием СА «путч штурмовиков» с целью захвата власти в партии, а следовательно, в измене, Гитлер «катался по полу, бился в конвульсиях и от ярости вгрызался зубами в ковер, выкрикивая бессвязные ругательства по адресу Штрассера и его ближайших помощников».

Чтобы фюрер, его великий фюрер, при разговоре с соратником по партии мог кататься по полу и вгрызаться зубами в ковер?! Нет, поверить в такое Скорцени не мог. Тогда не мог. Разоблачая лживость этого, под рюмку коньяку сочиненного рассказа офицера СД, он даже пригрозил, что вздернет его на ближайшем суку, если тот осмелится еще кому-либо рассказывать подобные истории. Но теперь он, первый диверсант рейха, рисковал превратиться в такого же невольного свидетеля.

— Мой ответ будет прост, поскольку он продиктован всем ходом развития человеческой цивилизации, — спокойно парировал Посланник Шамбалы. — Война является неотъемлемой частью человеческой истории и одним из самых действенных стимулов развития той или иной нации, расы, страны и цивилизации в целом. Извержение вулкана тоже кажется бессмысленным в своей жестокости, но только благодаря неоднократным извержениям множества вулканов планета регулирует давление в реакторах своего естественного двигателя, своего внутреннего солнца, и только благодаря их извержениям происходит обновление земной коры, обновление жизненного слоя внешнего мира планеты. Так вот, хотя всякое сравнение, как говорят у вас, хромает, однако в жизни любой из наций война — это извержение ее неизрасходованной энергии, стимул к развитию науки, техники, оружия и ремесел.

Но рано или поздно одна из наций рождает Чингисхана, Тамерлана, Наполеона или… Гитлера, которые мнят себя повелителями сначала своего народа, затем континента, а потом и всей планеты. И вот тут адептам Шамбалы и Внутреннего Мира приходится каким-то деликатным образом вмешиваться, восстанавливая естественный ход истории. На этом позвольте откланяться.

— Нет, прежде чем уйти, вы все же выслушаете меня! — истерично заорал Гитлер, останавливая Консула у самой двери. А затем, нервно ощупывая задний карман, в котором всегда носил пистолет, двинулся было в его направлении.

Опасаясь самого худшего, что могло сейчас произойти, Скорцени пошел ему наперерез, пытаясь заслонить собой Посланника Шамбалы.

И тут произошло то, чего первый диверсант рейха никак не ожидал. Выбросив вперед руку с поднятой вверх ладонью, Консул какой-то неведомой силой сковал волю и движения первого диверсанта рейха, заставив его замереть на месте с полусогнутыми руками и приподнятой левой ногой. А в следующее мгновение таким же движением он все той же неведомой силой приподнял тело фюрера, «пронес» его в воздухе и швырнул в то кресло, в котором еще недавно сидел сам.

— У вас, господин Шикльгрубер, есть ровно две минуты, — громовым, и, как показалось медленно приходящему в себя Скорцени, совершенно не свойственным ему голосом проговорил Посланник Шамбалы, — чтобы высказать все то, чем вы намеревались удивить меня.

— Что значит «ровно две минуты»? Если уж вы прибыли, чтобы обсудить наше сотрудничество, то давайте для начала выслушаем друг друга.

— И не пытайтесь еще раз хвататься за пистолет, — спокойно предупредил его Посланник Шамбалы, — а то я сожгу оружие вместе с вашей рукой. Итак, я возвращаю ваше сознание и внимательно слушаю… Кстати, спасибо вам, Скорцени, за попытку спасти меня от пули и ярости вашего неуравновешенного фюрера.

— Я не знал, что помощь моя не понадобится, но считаю, что арена переговоров не должна превращаться в гладиаторскую.

— Традиции рыцарства, — скупо одобрил гость рейха.