Книга: Клуб «Алиби»
Назад: Глава девятая
Дальше: Глава одиннадцатая

Глава десятая

Как и многим парижанам, Пьеру Дюпре надоел долгий экономический кризис, и он наполовину симпатизировал Гитлеру. Это было не потому, что социалисты под руководством Блума не давали никаких поблажек Франции — может быть, сейчас было самое время дать фашизму шанс. И в этой войне, в которую они ввязались, все из-за чьего-то обещания Польше, стране, которую Пети никогда не видел и никогда не хотел видеть! Безусловно, сепаратный мир был выходом из ситуации. Больше никаких боев с Англией, которых он повидал достаточно, когда ему было семнадцать, и он работал врачом в траншеях где-то под Верданом. Нет, Пети уже говорил Херсту: отдайте Эльзас Адольфу и верните парней домой.
Но из-за отступления французской армии этим утром он был в раздражении. Вспоминал старые времена. Себя самого, с открытым ртом, во Фландрии, и облако горчичного газа в воздухе.
Во всем были виноваты дети, он был уверен в этом, — все эти пустые, испуганные и глупые лица, смотревшие на него из окон госпиталя. Им было от полутора до двенадцати лет, некоторые из них теперь сироты и живут в чужом городе, их безопасный голландский мирок превратился в ад под атаками мессершмиттов. Медсестры рассказали ему, что многие матери погибли — голландки, фламандки — они подставляли под пули себя, защищая детей. Пети был знаком звук пули, проходящей через плоть, отскакивающей от стальных рам и врезающейся в пухлое кожаное сиденье. Пять поездов было обстреляно, когда они убегали на юг через Бельгию, и морг заполнялся быстро; для опознания на Лионском вокзале была организована временная площадка. Конечно, некоторые семьи были просто разделены: мать в больнице, дети оставлены где-то в окровавленных вагонах; но в той парижской суматохе, и при том давлении, которое оказывало правительство, требуя, чтобы всех беженцев немедленно отправляли в провинцию, как знать, встретятся ли они когда-нибудь?
— Что слышно, Пети? — спросил Херст, выезжая в большой машине из больницы для иностранцев. — Кто-нибудь из нас выберется живым?
— Вам нужно собирать вещи, босс, — ответил он. — Сейчас. Взять машину и бежать на юг, пока не закрыли дороги. Это не ваша война.
— Буллит мне не позволит. Для него это — предмет гордости: «Ни один американский посол никогда не бежал из Парижа». Что означает, что никто из сотрудников не может уехать. Он пообещал ФДР не высылать его, если правительство распустят. Я думаю, он надеется на мученическую смерть на баррикадах нацистов. Он уже продиктовал письмо президенту, которое следует отправить в случае его смерти.
— Это не тема для шуток, — возразил Пети, — Вы слишком молоды, чтобы помнить прошлую войну. Чертовы фрицы — просто мясники, поверьте мне. Конечно, мы будем защищать город до последнего вздоха, но танки… Если фронт уже прорван…
— Есть одна большая проблема с линией Мажино, — объяснил Херст. — Она не такая длинная. Рядом с Арденнским лесом есть небольшая брешь, и если Гитлер отправит свои танки туда, мы все обречены. Те кто сидят там, дома, представляют себе нечто вроде Великой китайской стены, а на самом деле граница с Бельгией — это всего лишь ряд оборонительных башен с сигнальными флагами и азбукой Морзе. Вы, французы, привыкли к окопной войне и пехоте. Но грядущая война будет в воздухе.
Воздушная война. Это означало бомбы, старинные здания Парижа будут разрушены, как на кадрах польских кинохроник, которые видел Пети. Клоки волос и обломки костей, воткнувшиеся в кожаные сиденья поездов, трехлетние дети, раненые и парализованные ниже пояса. Пети достал кисет с табаком и папиросную бумагу, одной рукой закрутил сигарету, а другой ощупал пистолет в кармане. Он взял его с собой, чтобы защищать босса; говорили, что беженцы воруют машины и откачивают бензин. Пети нравилась машина босса, темно-синий «Бьюик 37», привезенный из Нью-Йорка на корабле «Нормандия», двухместный, с откидным верхом, с задним сиденьем и хромированной решеткой радиатора, широкой и длинной, как нос океанского лайнера. «Уехать из Парижа. Собраться и уехать. Я не смогу смотреть, как "бьюик" прошьют очередью из автоматов».
— Если немцы придут с воздуха, лучше, если у нас будут те самолеты, которые обещал l'ambassadeur, — предположил он, внимательно Посмотрев на Херста. — Говорят, их две или три тысячи. Ожидаются со дня на день.
Херст не ответил. Он обгонял запряженную лошадьми повозку, груженую мебелью, но, в любом случае, ответить было нечего. Хвастаясь, Буллит рассказал премьер-министру Рейно, что Соединенные Штаты могут предоставить им воздушный флот, но у Рузвельта не было двух тысяч самолетов, чтобы одолжить их Франции и даже Черчиллю, не говоря уже о нейтралитете Америки, о движении Линдберга «Америка прежде всего» и о борьбе президента за переизбрание на осенних выборах. Пети понимал, что из-за Атлантики помощи ждать не приходится. Но когда его copains или соседи просили, он намекал на то, что это — секретные сведения. План на случай непредвиденных обстоятельств. Уверенность, на которую у него не было права. Он предупредил свою Эммелин, чтобы та в любой момент была готова уехать на побережье.
Парижский морг находился там же, где и всегда, сразу за набережной Рапе в двадцатом округе, недалеко от Лионского вокзала, куда прибыл один из обстрелянных бельгийских поездов, груженый ранеными и убитыми. На другом берегу Сены напротив морга в радиусе двух миль находились пять больниц, и Херст должен был посетить их все. Он вел машину, а Пети бормотал что-то о мессершмиттах и Вейгане и марш по марнским болотам двадцать лет тому назад. Херст наполовину слушал, наполовину следил за движением, которое было плотнее обычного. Париж пребывал в движении, по улицам ехали машины с привязанными к крышам матрасами. У некоторых из автомобилей были бельгийские номера, но большинство тех, кто мог уехать из Брюсселя на юг, уже сделали это, промчавшись через город под покровом темноты. Он вспомнил о жене, которая осталась в Риме и которую он не любил. Последний раз он получил он нее весточку месяц назад, когда Норвегия сдалась немцам. Она пребывала в отчаянии, так как у нее не было документов, чтобы уехать в Нью-Йорк, и спрашивала, не может ли Херст или посольство помочь ей. Он не ответил тогда на ее письмо, и теперь, глядя на беженцев, везущих вещи на тележках и колясках, он чувствовал угрызения совести и свою вину.
Он оставил машину прямо перед моргом, Пети встал перед машиной, подняв пистолет, как будто в любой момент из-за угла могли выскочить нацисты.
— Не волнуйтесь, босс, — сказал старый француз, пожевывая сигарету уголком рта. — Я постерегу машину.
— Буллит — твой босс, — повторял ему много раз Херст. — Боб Мерфи — твой босс. Согласно этому тотемному столбу я располагаюсь ниже.
Но Пьер Дюпре не обратил на это внимания, и обращение «босс» накрепко прилипло к нему, несмотря на все попытки Херста.
Одно время морг был знаменит своим анатомическим театром, salle d'exposition, где тела выкладывались на мраморные плиты, омываемые снизу холодной водой Сены, природный способ охлаждения. Более миллиона туристов каждый год собирались поглазеть на это жуткое зрелище, некоторые из них получали почти сексуальное удовольствие от увиденного. Но в 1907 году salle закрыли, да и эротические пристрастия Херста были из другой области. Везде стояли носилки, некоторые были прикрыты, некоторые выставлены для опознания: женщины любой внешности и возраста, бессмысленно глядящие в никуда. Хорошо одетые женщины, женщины, которые успели накраситься, прежде чем посадить своих детей в поезд Красного Креста и направиться в Париж, женщины, которые, быть может, мечтали о посещении магазинов на Рю Сент-Оноре, перед тем как взять билеты и стать беженцами. Женщины в возрасте, одетые в черное, женщины, которым было не больше двадцати. Одна девушка лежала лицом вниз, черные вьющиеся волосы спутались на затылке. Херст посмотрел на ее острые выступающие лопатки из-под летнего платья; смотрел на ее бледную кожу. Ему не хотелось видеть ее лица.
— Стилвелл, — произнес человек в белом халате с планшет-блокнотом в руке, провожавший его в передний зал. — Доктор Мориак проводил вскрытие. Tant pis, доктор ушел обедать.
Херст оставил Пети сторожить «бьюик», окруженный толпой мальчишек, чьи родители еще не выслали их из Парижа, и проследовал за доктором в кафе рядом с железнодорожной станцией. У Мориака были мягкие черты лица, роскошные усы и голова в форме яйца, как у Буллита, и сияющая торпедообразная лысина. Он предложил Херсту присоединиться к обеду из жареного ягненка, бобов, молодого картофеля и белого вина из Лотарингии; от еды Херст отказался, но присел на стул напротив доктора.
— Вы хотите знать, когда отдадут тело, да? — мягко сказал Мориак, отправляя в рот кусочек нежного розового мяса. — Его семья — в Америке?
— Для посольства это — обычное дело, — согласился Херст. — Но посол лично заинтересован в этом деле.
— Понятно. Ему нравятся pedes?
Херст проигнорировал провокацию и произнес:
— Посол знаком с отцом Стилвелла.
Мориак надул губы, кивнул и принялся за картошку.
— Что вы хотите знать?
— Как он умер?
Карие глаза доктора взглянули прямо на него с нескрываемым злорадством.
— Он затрахал себя до смерти.
— Доктор…
— Хотите подробностей? Молодой человек умер от сердечного приступа. При осмотре его сердца можно было понять, что оно всю его жизнь не отличалось особым здоровьем. Возможно, повреждение сердечных клапанов вследствие перенесенной в детстве болезни. Ревматический полиартрит. Скарлатина. Не могу сказать. Касательно содержимого его желудка, то я бы добавил, что он проглотил столько порошка из шпанской мухи, что хватило бы и слона свалить.
Увидев выражение непонимания на лице Херста, доктор нетерпеливо добавил:
— Вы называете их шпанскими мушками. Считается, что они стимулируют потенцию, так? Но это средство местного применения, просто для d'excitation, не для приема внутрь. У молодого Стилвелла должно было быть сильное расстройство кишечника перед тем, как он умер. Воспаление внутренних органов очень сильное. Также это объясняет и то, почему пенис был все еще активен после смерти. Он был просто naif или дурак, и поплатился за это.
— Мог ли он проглотить это ненамеренно? Скажем… в напитке?
Мориак пожал плечами, работая челюстями.
— Возможно. Желудок был не слишком полным. Остатки обильного обеда, бифштекс.
— Какие-либо следы насилия на теле?
— Конечно, его били, но мы должны принимать во внимание, что это нормально для той компании, в которой его нашли. Его руки были связаны, я видел шрамы на запястьях. Шрамы кровоточили, так что он вряд ли получал удовольствие от подобных забав.
У Херста все сжалось внутри. Связан и отравлен, возможно, он стал невольным свидетелем повешения человека по имени Жако, и его слабое сердце, готовое выскочить из груди от страха, — вот последние моменты жизни Стилвелла. Может, ему рот заткнули, чтобы он не кричал?
— Если я принесу вам бокал из квартиры Стилвелла, вы сможете определить, был ли напиток отравлен шпанскими мушками?
Мориак допил вино.
— Вы путаете меня с химиком, monsieur le diplomate. Советую вам обратиться к этому специалисту. А я должен возвращаться к работе. Как вы заметили, морг переполнен — гнусные немцы — я уезжаю из Парижа сегодня ночью.
Les vacances? — спросил Херст с иронией.
Mais oui, — Мориак был невозмутим. — К другу, его дом расположен на границе с Испанией. Я сообщу полиции, что смерть Стилвелла произошла вследствие естественных причин. Можете отправлять его домой, когда захотите.
Назад: Глава девятая
Дальше: Глава одиннадцатая