— Мистер Моррис уже пришел? — спросил Макс Шуп.

Мадам Ренар, женщина, которая действительно была управляющей парижского филиала «Салливан и Кромвелл», чуть не подпрыгнула, когда Шуп неожиданно появился за ее столом. Она ненавидела его бесшумную походку, ей казалось, что он за ней подглядывает. Почти двадцать лет ее идеально завитая светловолосая голова склонялась, как при молитве, за столом в приемной, придавая жалкому интерьеру здания некоторый шик. Мадам не жаловала американцев — инфантильных, постоянно подтрунивавших друг над другом, слишком громко разговаривавших, с чересчур раскованными и фамильярными манерами. Своим стандартам она выучилась от матери, неприступной женщины, и в кровати Томаса Кромвелла — старшего партнера-основателя «С. и К.», который открыл парижский филиал прежде всего для собственного удобства. Мсье Томми, как называла его Джейн Ренар, большую часть жизни провел в своей огромной квартире на Булонском бульваре, пережил невзгоды гражданской войны, переехав в Ритц, после чего три года тому назад уплыл в Нью-Йорк, чтобы никогда уже не возвращаться. А мадам Ренар в своем безупречном платье осталась, и весь мир превратился в предмет ее презрения.

Кроме Макса Шупа. От одного только оценивающего взгляда его глаз у нее начинали бегать мурашки на спине.

— Мсье Моррис не счел нужным появиться, — ответила она. — Мсье Кэнфилд все утро отвечал на звонки его клиентов. Пришло сообщение от жены Морриса. Я положила его вам на стол.

Шуп заглянул в открытую дверь кабинета Фрэнка Кэнфилда, был слышен тихий разговор, которым, видимо, он был занят. В остальных комнатах было темно. Кабинет Роже Ламона был пустым, Филиппа Стилвелла — тоже; комната Моно пустовала с тех пор, как французский юрист завербовался в армию. «Штат сокращается один за одним, — подумала Джейн Ренар. — Скоро и мне надо будет подумать об уходе».

— Есть какие-нибудь следы пропавших папок?

Она холодно уставилась на Шупа.

— Нет. У них же нет ног. Они не могут сначала прятаться, а потом появиться, когда мы меньше всего этого ожидаем. Документы украли из этого офиса. Это более чем очевидно. Может, когда мсье Моррис придет, он нам расскажет, зачем.

Брови Шупа изогнулись, удивившись ее дерзости. У него даже и в мыслях не было, что она кого-то подозревает после пропажи документов.

— Думаю, — осторожно произнес он, — вам нужно зайти ко мне в кабинет. Мне нужно надиктовать вам телеграмму. В Нью-Йорк.

Она взяла карандаш и блокнот и проследовала за ним в кабинет и направилась к любимому деревянному креслу, несколько отстоявшему от стены, чтобы с угрожающим и бескомпромиссным видом сесть перед прекрасным бидермайерским столом Шупа. У него было столько секретов, у этого Шупа, его молчание стоило так дорого. Она тихо сидела и внимала с видом молящегося. Немцы приближаются, и все американцы скоро побегут домой. Она почти физически ощущала панику отъезжающих, которая витала в кабинете Шупа.

Он закрыл дверь кабинета, взгляд механически скользил по сообщению от жены Эмери Морриса: «Муж нездоров и останется дома до выздоровления».

— Вы распространили сообщение о смерти мистера Стилвелла? — спросил он таким тоном, как будто говорил о прогнозе погоды или обеденном меню в Ритце.

На безупречном лице мадам Ренард появился первый изъян; появились морщинки и глаза наполнились слезами.

— Бедный мальчик. Это из-за сердца, правда? Кто знал? Он казался таким здоровым и сильным. Мой отец ушел из жизни так же…

— Да, хорошо, — оборвал ее Шуп. — Сегодня утром я говорил с посольством. Все уже готово. Репатриация останков. Вы закажете венок. Что-нибудь для семьи, с именами сотрудников. Соболезнования. Его можно будет отправить вместе с гробом.

Она сделала короткую запись карандашом в блокноте.

— Я прослежу за всем.

— Что-нибудь еще пропало? — спросил Шуп. — Что-нибудь, кроме вещей Ламона?

— Я не прочесывала помещение. Денег не взяли. Ящики не сломаны. У того, кто это сделал, был ключ.

— Ваш ключ?

— Возможно дубликат.

— Вы знаете об этой конторе больше, чем кто-либо. Вы знаете, в каких коробках полазили, каких из работ Ламона не хватает…

Ее глаза сузились, как у сиамской кошки.

— Месье Шуп, вы же не хотите сказать, что я прервала свой сон и отправилась грабить офис посреди ночи? Если на то пошло, то у меня и так хватает дел по дому, прежде чем эти чертовы немцы ворвутся в Париж и сделают нашу жизнь ничтожной, вы понимаете? Я могу сейчас же уйти!

Она нервно забарабанила пальцами.

— Мне нет нужды дожидаться месье Морриса, и объяснять, что он сделал с собственностью фирмы. Меня это не волнует, comprendez-vous?

Ее проницательность — этой пятидесятилетней женщины с чувственностью работницы борделя, кипящей под строгим костюмом — насторожила его. Шуп не хотел сосредоточивать свое внимание на Моррисе. Или примешивать его к исчезновению документов. Или к смерти Стилвелла. Он не даст мадам Ренар повода распускать слухи среди сотрудников.

Он сидел на своем стуле, соединив кончики пальцев и наклонив седую голову — идеальный образ стареющего юриста — и думал о роли в этом деле Мемфис Джонс. О том потоке слов, который она вылила на него прошлой ночью, и о галерее образов, которую они разбудили: Моррис на коленях в строгом костюме от Сэйвил Роу, и пенис танцора кабаре в его руках. Тот же самый танцор, повешенный в комнате Филиппа Стилвелла. Шуп пожевал губами, словно пробуя на вкус вино. Главное, по его мнению, было не в том, чтобы понять, а в том, чтобы локализовать проблему. И свести до минимума ущерб для фирмы.

— Мне просто интересно, Джейн, знаете ли вы, какие документы исчезли.

Она продолжала сидеть прямо на стуле, ее ухоженные пальцы сжимали блокнот.

— Все документы мистера Стилвелла… И… папки «Ай Джи Фарбениндастри».

— «Ай Джи Фарбен», — повторил он. — Немецкая фирма.

— Да.

Шуп почувствовал внезапный приступ тошноты. Чтобы подавить его, он достал нож для писем и принялся задумчиво вертеть его в руках, словно мог прочесть будущее по его полированной поверхности. «Салливан и Кромвелл», особенно Роже Ламон, были юрисконсультами международного картеля химических мануфактур, одной из которых была «Ай Джи Фарбениндастри». В картель также входили американская фирма, «Элайд Дай энд Кемикал Индастриз»; бельгийский концерн «Сольвей и К°»; а также британская химическая компания. Четыре корпорации имели большие запасы на складах друг друга, а руководящие чины были настолько перемешаны, что их едва можно было различить; но все эти отношения рухнули восемь месяцев назад под топором войны. «Ай Джи Фарбен» перестала быть клиентом «С. и К.». Украденные папки теперь представляли интерес только для историков. Но только ли для них?

— За неделю до отъезда месье Ламона документы были в работе, — добавила мадам Ренар.

Несмотря на эмбарго фирмы на немецкий бизнес. Шуп перевел взгляд с ножа для бумаг на лицо женщины.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Я узнала бы об этом последней. Месье Ламон никогда не прибегал к услугам секретаря. Он печатал все сам, vous voyez.

Он вспомнил эту привычку Ламона, шутки, которые был вынужден терпеть этот нью-йоркский житель, сравнения с машинистками и военными корреспондентами, печатающими новости с фронта — предположение о том, что на самом деле это его мемуары, или «Великий американский роман», который он сочиняет за закрытой дверью своего кабинета. Он всегда относился ко всему со свойственной ему мудростью, не позволяя Джейн Ренар делать за него его работу.

«Это Джейн, — подумал Шуп, — это она распустила слухи о том, что Ламон презирает женщин».

Шуп был юристом по ценным бумагам. Он разбирался в финансах, а не в химикатах. Он никогда не работал с Ламоном, Моррисом или их клиентами. Но как управляющий партнер парижского филиала он должен был быть в курсе всех дел, которые проходили через его контору. Что производила «Ай Джи Фарбен»? Красители, конечно. Нитраты. Это был новый способ извлекать никель из золота — Ламон работал над этим патентом несколько лет назад. И Моррис тоже.

Тот надоедливый тип в офисе Буллита — Херст. Он задавал сложные вопросы. У него назойливые манеры и он не отступит — Шуп знал такой тип людей. Всегда попадались клиенты, которые не шли на компромисс, которые не понимали, что жизнь всегда возвращает то, что было потеряно, что фирмы и войны существуют, несмотря на интересы отдельных людей и их смерти…

— Как насчет телеграммы, месье Шуп? — спросила мадам Ренар. — Той, которую вы собирались мне продиктовать в Нью-Йорк?

Он уставился на нее, как будто видел ее в первый раз. «Фирмы и войны, — подумал он, — они должны существовать».

— Мистеру Джону Фостеру Даллсу, — начал он. — Ходят слухи, что вчера немецкая армия перешла реку Мез. Точка. Прошу разрешения закрыть филиал и как можно скорее эвакуировать персонал фирмы из Парижа. Точка…

Консьержка Филиппа Стилвелла была горбатой седоволосой женщиной по имени Леони Блум. Она пристально и подозрительно посмотрела на Джо Херста, когда тот постучал в маленькую дверь, выходившую во двор красивого старого здания, где жил Филипп Стилвелл, и спросила его, не немец ли он.

— Американец, — ответил он на своем дипломатическом французском, — из посольства.

— Он — шишка из Вашингтона, ты, старая мышь, — ворчал Пети за спиной Херста. — Немец, скажешь тоже!

Он часто сталкивался с такими невежественными людьми, как мадам Блум, и полагал, что «босс» взял его с собой именно для этой цели.

Она повернулась к стакану, в котором хранились ее искусственные зубы, решительно вставила их себе в рот и ответила на вульгарном французском, которым разговаривал Пети:

— Я подала документы на визу два месяца назад. Хочу навестить свою племянницу в Америке. И с тех пор я ничего не получила. Ничего! Думаю, вы пришли, чтобы вручить мне все лично?

— Вы подавали на визу?

— Конечно! Два месяца назад! А вы об этом ничего не знаете? Никто ничего не знает, когда дело касается старой еврейки, и приближаются нацисты. Но у меня есть племянница! И она живет в Нью-Джерси! Вы не можете запретить мне навестить ее!

— Не буду даже пытаться. Я не из консульского отдела, — объяснил Херст. Он достал свою визитку и протянул ей. — Я пришел поговорить о вашем квартиранте. Филиппе Стилвелле.

— Бедный мальчик, — сказала она коротко. — Вы пришли куда надо. У меня есть кофе. Коньяк.

Он попросил Пети остаться у машины, а затем последовал за Леони Блум в темное и тесное помещение, которое она называла домом.

— Бедный Филипп, — повторила она, доставая чашки и бокалы. — Всегда был таким хорошим мальчиком. Всегда таким уважительным. И так закончить…

Она остановилась на секунду и внимательно посмотрела на него, зажав в руке бутылку коньяка.

— Вы знаете, как он умер?

— Я знаю, каким его нашли.

— Ужасно, — она покачала головой. — Я видела. Когда тот адвокат позвал меня — месье Шуп. Он трясся, как лист на ветру. Бледный, как гусиное перо. И неудивительно! Я до сих пор не могу в это поверить.

— Вы не знали, что мистер Стилвелл был…

— Pede? Нет. Он любил ту девушку, красивую, которая показывает одежду. А потом такое зрелище и в моем доме! Это неправда. Я не верю в то, что случилось с бедным Филиппом.

— Я тоже, мадам Блум. Поэтому я здесь.

Она налила Херсту немного коньяка и предложила ему черный, как нефть, кофе. Из вежливости он попробовал и то, и другое. И был приятно удивлен качеством напитков.

— Они опечатали ее, — сказала она, — квартиру Филиппа. Только я могу провести вас туда.

Если это был намек на взятку, то Херст его проигнорировал.

— Полиция возвращалась?

— Нет, — под ее взглядом Херст сделал еще глоток коньяку. — Вы говорили, что не из консульского отдела, но, может быть, вы там кого-нибудь знаете?

— Конечно, — ответил он.

— И без сомнения, вы точно знаете, где сейчас немцы, и когда отходят последние поезда в Шербурский порт?

Херст засмеялся.

— Я знаю о продвижении немцев не больше вашего, мадам Блум. Но я могу представить, что вы уже выучили расписание.

— Мой брат живет в Мюнхене, месье. Ему семьдесят восемь лет. Я уже два года ничего о нем не слышала. Говорят, что он в трудовом лагере. В трудовом лагере! Что он может там делать, я вас спрашиваю, в семьдесят восемь лет? Копать канавы? — она вдруг схватила его за рукав. — Я должна уехать из Франции. Никто мне не поможет, месье. Но я должна уехать из Франции, вы меня понимаете? Моя племянница…

— Где живет ваша племянница, мадам?

— Это место называется Байонн, — она произнесла название на французский манер; оно было похоже на французское, подумал Херст.

Он достал из кармана записную книжку и открыл ее на чистой странице.

— Напишите ее имя и адрес. Я попробую узнать насчет визы для вас.

Мадам Блум пристально посмотрела на него. Херст понял, что она ему не доверяет. Возможно, ей слишком много раз обещали помочь и забывали об этом в ту же секунду. Он подумал, что если Филипп Стилвелл ей что-то обещал, он уже не может это исполнить.

— Напишите, — сказал он, — даю вам свое слово.

Она налила себе еще и залпом выпила.

Через десять минут он стоял в светлой комнате с высоким потолком, которую так любил Стилвелл, невольно думая о том, как смотрелась Салли на фоне этих стен.

В комнате царил беспорядок, мебель сдвинута по углам, чтобы можно было пронести носилки, ковер истоптан чужими ногами. Полиция убрала оба тела и сделала их фотографии, произвела нужные измерения, а все остальное оставила нетронутым. Подразумевалось, что кто-нибудь из юридической конторы или Салли соберут вещи Филиппа и отправят их домой.

Он прошел через гостиную, сознательно избегая пространства под люстрой, где был повешен человек с Монмартра, и занялся изучением стеклянных бокалов.

— Вы всегда сидите за своим столом на входе, мадам Блум? — спросил он консьержку.

— Я сижу там с девяти утра до ужина, — сказала она, стоя в дверях, — что обычно бывает в шесть часов. Я слушаю радио — оно помогает мне убить время.

— Вы видели мистера Стилвелла вчера?

— Он ушел чуть позже девяти — он был такой веселый, всегда здоровался со мной — затем я видела, как он вернулся где-то около трех часов. Это было странно. Он пришел слишком рано.

Херст достал белый носовой платок из кармана и аккуратно поднял один из бокалов. На дне осталось немного сиропа карамельного цвета. Во втором бокале было то же самое. Он повернулся и поискал мусорную корзину, которую описала Салли — это должно было быть нечто перевернутое на ковре, содержимое разбросано по полу. Он ничего не нашел. Возможно, полиция все забрала.

— И вы видели, как пришел Макс Шуп?

— Адвокат? Он пришел сразу после того, как я решила пойти поужинать.

— Где-то в шесть, — предположил Херст.

— Примерно без пяти минут.

— Не в половине пятого?

Она подняла брови.

— Нет, месье. Я сказала, перед ужином.

— Когда приехал второй человек?

— Какой?

— Парень, который умер вместе со Стилвеллом.

Она опустила глаза.

— Я не знаю. Полиция спрашивала то же самое. Это, должно быть, произошло где-то между тремя и шестью часами, когда появился мистер Шуп, да? Я же не всегда сижу за столом. Может быть, меня отвлек торговец, он принес посылку для мадам Ле Камьер, на третий этаж, у которой недавно родился ребенок. Все эти шаги! Он торопился, и я согласилась отнести цветы мадам и остановилась на минутку полюбоваться ребенком…

В квартиру Филиппа Стилвелла могло войти сколько угодно людей, подумал Херст, и спокойно убить его. Даже Шуп мог это сделать. И вернуться в шесть, чтобы обеспечить себе алиби.

В раздражении он прошел в спальню и уставился на разобранную кровать. Он то представлял голову Салли на подушке, то туманный образ Стилвелла, связанного и лежавшего на кровати с эрекцией, как у слона. Но страха он не чувствовал. Даже если Стилвелл превратился в привидение, то здесь его все равно нет.

Он повернулся к мадам Блум.

— Мне нужно взять с собой эти стеклянные бокалы в гостиной. Не могли бы вы принести мне сумку?

Она нехотя сделала ему это одолжение. В ее отсутствие он снова принялся бродить по квартире. На этот раз он думал о том, как ответить на утреннюю телеграмму, которую он нашел на своем стуле после обеда.

Херст нашел мусорную корзину за креслом в дальнем углу гостиной. Она была абсолютно пуста.

Он опустился на колени, пошарил по ковру и, когда порезался осколками стекла, то не смог сдержать торжествующего крика. Вырвав страницу из записной книжки, он сложил ее пополам и собрал мелкие осколки. Затем он скрутил бумагу и положил в карман.

— Месье, — Леони Блум появилась в дверном проеме с хозяйственной сумкой в руках, — Вы спросите про мою визу?

— Конечно.

— Тогда я вам кое-что расскажу, — она облизала губы, обнажив ровные, как у лошади искусственные зубы. — Это пришло. С утренней почтой.

Она достала конверт из манильской бумаги.

— Месье Стилвелл отправил это письмо два дня назад. Сегодня оно вернулось. Его не смогли доставить по адресу.

Конверт был тяжелый и толстый, как будто в нем было много документов. Херст посмотрел на адрес.

— Месье Жак Альер, — прочитал он вслух. — Банк Парижа и Нидерландов.