7
Через полчаса бледный от боли Уилт добрался до травмопункта ипфордской больницы и проковылял через вестибюль к регистратуре. Регистраторша встретила его холодным бесстрастным взглядом.
- Мне бы к доктору… - робко начал Уилт.
- У вас что-то сломано? - поинтересовалась дама.
- Вроде того, - ответил Уилт, холодея от ужаса: за их беседой следила добрая дюжина других пациентов, с более очевидными, но менее интересными повреждениями.
- Вроде чего «того»?
Тут Уилт состроил ей мину, означавшую, что с ним произошел некий конфуз. Однако регистраторша оказалась на редкость недогадливой.
- Если у вас не перелом, не ранение и не отравление, требующие немедленного вмешательства, обращайтесь к своему лечащему врачу.
Уилт подумал и выбрал «ранение».
- Я ранен.
- Куда? - спросила дама и приготовилась заполнять карточку больного.
- Ну как бы это сказать… - Уилт откашлялся, затем оглянулся.
Добрая половина пациентов пришла в сопровождении жен или матерей.
- Я спрашиваю, куда? - уже громче повторила регистраторша.
- Я же отвечаю, - прошептал Уилт, - дело в том, что…
- Я не могу возиться с вами весь день, понимаете?
- Да, да, конечно, - залепетал он, - так получилось… можно я лучше доктору скажу… понимаете…
Дама ничего не желала понимать. Либо садистка, либо дебильная, подумал Уилт.
- Я обязана заполнить карточку, и если вы не скажете… - она замолчала и подозрительно глянула на Уилта. - То у вас перелом, то вы ранены. Сами разберитесь в конце концов, у меня и так работы выше крыши.
- Я, между прочим, тоже не дурака валяю, - обиделся Уилт, - и если мне немедленно не окажут помощь, может случиться непоправимое.
Дама пожала плечами, словно давая понять, что непоправимое здесь случается каждый день и она уже привыкла.
- Вам виднее, а я обязана выяснить, что произошло и как. Иначе не пущу, и все.
Уилт уже было собрался поведать, как чертова женушка едва не спустила шкуру с его пениса, но внезапно увидел, что несколько матрон из очереди с интересом прислушиваются к их разговору. Пришлось срочно что-то выдумывать.
- Яд, - чуть слышно произнес он.
- Это точно?
- А как же, - заверил ее Уилт, - я сам выпил его.
- Сначала вы что-то себе сломали, потом куда-то себя ранили. Теперь вот яд выпили… И нечего на меня так смотреть. Такая у меня работа, ясно?
- Ясно! Пока вы, с позволения сказать, работаете, на тот свет можно отправиться, - ляпнул Уилт и пожалел.
Исполненный ненависти взгляд дамы говорил об одном: если Уилт действительно сейчас сыграет в ящик, то исполнит ее самое сокровенное желание.
- Послушайте, - уже спокойнее проговорил Уилт в надежде успокоить эту стерву, - простите, пожалуйста, если я вас обидел…
- Нахамили, лучше скажите!
- Пусть нахамил, как вам угодно. Но войдите в мое положение: напился яда, упал, сломал руку… тут поневоле выйдешь из себя. - И в подтверждение своих слов Уилт бережно погладил правой рукой «сломанную» левую. Регистраторша все равно поверила и снова взялась за ручку.
- Бутылку-то принесли?
- Какую?
- Из-под яда, что вы хлебнули.
- Для чего?
- А откуда мы узнаем, от какого яда вас спасать?
- А на ней не написано. Простая лимонадная бутылка с ядом. В гараже стояла.
- Откуда вы взяли, что там яд?
- Потому что на вкус это совсем не лимонад. - Уилт совсем запутался и пришел в отчаяние.
- Не все то яд, что не лимонад, - резонно заметила дама.
- Так-то оно так, но на вкус это был страшный яд. Скорее всего, цианистый калий.
- Никто из живых не знает, каков на вкус цианистый калий, - изрекла регистраторша. Железная логика напрочь отметала все доводы Уилта.
- Ну, ладно, - сдался он наконец. - Бог с ним, с ядом. В конце концов у меня еще есть перелом и ранение, а они-то уж требуют срочного вмешательства врача.
- Тогда ждите своей очереди. Все-таки где у вас рана?
- Сзади, на чем сидят, - соврал Уилт и поплатился за это; ожидая вызова, он простоял целый час, ни разу не присев, чтоб подкрепить свою версию ранения. Все это время регистраторша пристально следила за ним с подозрением и неприязнью.
Чтоб хоть как-то отвлечься, Уилт пристроился к одному из пациентов с газетой и, заглядывая ему через плечо, стал читать. Тому тоже требовалась неотложная помощь - об этом свидетельствовал забинтованный палец на ноге. Но Уилт все равно завидовал ему: небось сразу поверили. «Но правда всякой выдумки страннее», - вспомнил он строчку из Байрона. Да нет, не только правда. Его собственный опыт показывал - ври не ври, все равно не верят. Может, всему виной его нерешительность? Вечно он норовит взвесить все «за» и «против». Это, наверное, и заставляет людей держать с ним ухо востро. Им подавай правду попроще, чтобы вписывалась в привычные рамки. Чуть что необычное, нетривиальное - тебя сразу подозревают во лжи. А мыслить тривиально Уилт не умел. Появись проблема - Уилт придумает множество способов решить ее, да таких, что и в голову никому не придут. Тем более Еве. И не потому, что Ева вообще не соображает. Просто она с поразительной легкостью меняет мнение по десять раз на дню, что совершенно не под силу Уилту. Его всегда одолевают сомнения. У каждой проблемы Ева видит только одно решение, Уилт - не менее десятка, и все они противоречат друг другу. И даже здесь, в унылой приемной, после стольких злоключений, Уилт не отрешился от мирской суеты, а сразу же нашел достойную тему для размышлений.
На первой полосе газеты выделялся крупный заголовок:
«НЕФТЯНОЙ ВЫБРОС: ПОД УГРОЗОЙ ПОПУЛЯЦИИ МОРСКИХ ПТИЦ».
Остальные заголовки, информирующие о менее ужасных событиях, были набраны помельче. Так, сообщалось о вооруженном нападении на машину инкассаторов. Водителю угрожали ракетницей, а охранник получил пулю в лоб. Убийцы стащили 250 000 фунтов стерлингов, но разве это сенсация, особенно если вспомнить, что чайкам угрожает нефтяное пятно. Уилт задумался: а разделяет ли эту точку зрения жена убитого охранника? И с каких это пор птичья жизнь стала важнее человеческой? Вероятно, род человеческий настолько обеспокоен своим глобальным вымиранием, что уже не обращает внимание на гибель отдельных индивидуумов, а лишь плотнее сомкнув ряды, созерцает, воспринимая крушение двух супертанкеров, как предзнаменование собственной грядущей катастрофы. А может быть…
Услышав свое имя, Уилт оторвался от газеты и увидел, что с регистраторшей шепчется медсестра с крысиной физиономией. Последняя тут же исчезла. Вскоре появился пожилой и, судя по свите, обладающий властью доктор. Его сопровождал целый сонм врачей помоложе, медсестер и санитарок. Уилт уныло глядел на доктора, пока тот изучал список его болезней. Затем он поверх очков посмотрел на Уилта и, видимо, решив, что лечить такое ничтожество - ниже его достоинства, кивком передал Уилта одному из ассистентов и, ухмыляясь, удалился.
- Мистер Уилт, - позвал молоденький доктор, и Уилт робко шагнул ему навстречу. - Пройдите в смотровую и подождите.
- Простите, доктор, - шепнул Уилт, - можно вас на пару слов по секрету?
- Всему свое время, мистер Уилт, а сейчас, будьте добры, пройдите в смотровую.
Он развернулся на каблуках и зашагал прочь по коридору. Уилт двинулся было следом, но его тормознула регистраторша.
- А вам туда! - Она ткнула пальцем в противоположный конец коридора. Уилт состроил ей рожу и поплелся в указанном направлении.
Тем временем дома Ева сидела на телефоне. Сначала она позвонила в Гуманитех и сообщила что Уилт серьезно заболел. Теперь она разговаривала с Мэвис Моттрэм.
- Даже не знаю, что и думать, - жаловалась Ева. - То есть сначала все казалось неправдоподобным, а когда я поняла, что он действительно поранился, стало его так жалко…
- Дорогуша! - сказала Мэвис, которая всегда знала, что за чем кроется. - Не вздумай себя ни в чем винить. Твой Генри этим только пользуется. Случай с крокодилами еще тогда должен был тебя насторожить.
- Да ну, не будем об этом, - отмахнулась Ева, - все было давно и неправда. Генри теперь другой.
- Мужики всегда одинаковы, а у Генри сейчас тот самый возраст. Я тебя предупреждала, когда ты сдавала комнату этой своей помощнице немке.
- Ну, по хозяйству она не помогает, зато платит за комнату много больше, чем я сначала запросила. Поступила на языковые курсы для иностранцев в Гуманитехе и уже болтает по-английски весьма недурно.
- Вот, вот, Евочка! Она ведь тебе ни словом не обмолвилась про Гуманитех, когда пришла договариваться насчет комнаты?
- Нет, - озадаченно ответила Ева.
- И не удивительно. Может, Генри спутался с ней еще раньше и намекнул, что ты сдаешь мансарду.
- Не может быть. Ведь он, узнав об этом, был так сердит, так недоволен.
- Дорогуша, ты недооцениваешь своего муженька! Как иначе он мог отреагировать на это? Плясать и прыгать до потолка? Тогда бы ты сразу все поняла.
- Да, пожалуй… - с сомнением проговорила Ева.
- И еще, - не унималась Мэвис. В лице Уилта она сейчас обличала своего Патрика, всех мужиков, вместе взятых. - Помнишь, перед летними каникулами Генри допоздна засиживался в Гуманитехе? А как раз в это время зачисляли иностранных студентов.
- Но при чем здесь Генри? Он тогда составлял расписание занятий.
- Вот именно! Занятий. Занятий чем, спрашивается. Ты думала, он пишет расписание, а он на самом деле проводил с ней занятия. В кавычках.
Ева выслушала ее до конца, лишь чтобы возразить.
- Генри вовсе не такой. И в конце концов, я бы сразу заметила в случае чего.
- Милая, пойми наконец: все мужики одним миром мазаны. Сначала я тоже ни о чем не догадывалась, а потом было уже поздно. Патрик целый год развлекался со своей секретаршей, пока до меня не дошло. И то случайно, когда он высморкался в ее трусики. но
- Во что высморкался? - переспросила Ева, не поверив своим ушам.
- Короче, он схватил насморк и как-то утром за завтраком по ошибке вытащил из кармана ее красные трусики и высморкался. Ну, я сразу поняла, что к чему.
- Надо думать, - согласилась Ева. - А потом что?
- Ничего потом. Все же и так ясно. Сказала ему что если думает развестись со мной та«им образом, то зря старается, поскольку…
Мэвис все трещала про своего Патрика, а Ева кое-что начала соображать. Память смутно подсказывала, что Ирмгард Мюллер тоже имела какое-то отношение к событиям той ночи. После бурного скандала с Генри Ева никак не могла заснуть. «Как он мог», - думала она, лежа в потемках с открытыми глазами. Сейчас-то она, конечно, знает, что ничего не было, но тогда… Кстати, сколько тогда было времени? В четыре часа послышались тихие шаги на лестнице, и Ева тогда подумала, что это Генри. Потом заскрипела лестница, ведущая наверх, и она решила, что вернулась Ирмгард. Тогда и посмотрела не светящийся циферблат будильника: стрелки стояли на четырех и на двенадцати. Сначала ей показалось, что это двадцать минут первого… Но ведь Генри заявился в три. Ева заснула, так и не сделав никаких выводов. Зато теперь, несмотря на болтовню Мэвис, вывод напрашивался само собой. Неужели Генри гулял с Ирмгард? Генри никогда не приходил так поздно. На него это, не похоже. И Ирмгард не похожа на бедную студентку. Не тот возраст, да и денег откуда столько? Точку в Евиных размышлениях поставила Мэвис.
- Я бы на твоем месте глаз не спускала с этой немки. И мой тебе совет - избавиться от нее в конце месяца.
- Да, - согласилась Ева, - я подумаю об этом. И… спасибо тебе за поддержку.
Она повесила трубку и глянула из окна на буковое дерево перед домом. Пожалуй, именно из-за этого красивого медно-красного бука на лужайке ей захотелось купить этот дом. Дерево-исполин широко раскинуло под солнцем свои могучие ветви, далеко распростерло под землей свои крепкие корни. Где-то она уже об этом читала: про ветви, рвущиеся к солнечному свету, и про корни, впитывающие земные соки… И была во всем этом какая-то нерушимая гармония, которой она ждала от дома и которой страстно желала самой себе.
Дом тоже был весьма хорош. Просторный, с высокими потолками, массивными стенами, с большим двором и садом. Здесь проведут счастливое детство их близняшки, а повзрослев, смогут отдохнуть от будничной суеты, чего нельзя было позволить себе на Парквью-роуд. Но Генри переезжать не хотел, и пришлось буквально силой заставить его согласиться. К сожалению, ему неведомо очарование буйной зелени сада и чувство общественной значимости, присущей обитателям Веллингтон-роуд. И снобизм здесь ни при чем, просто Ева терпеть не могла, когда на нее смотрят свысока. Теперь вот пусть попробуют! Даже Мэвис бросила свои покровительственные замашки. А живи Ева по-прежнему на Парквью-роуд, Мэвис ни за что бы не рассказала ей историю про Патрика и трусики. И все-таки Мэвис порядочная стерва. Шпыняет своего Патрика и шпыняет. Тот если и ходит налево, то изредка, а она топчет его достоинство и репутацию постоянно. Она изменяет ему тоже, когда сплетничает, - платонически, как сказал Генри. Пожалуй, он прав. Но ведь и Мэвис права насчет Ирмгард Мюллер. Надо будет за ней последить. А то нос все время задирает… Еще интересно, что обещала помогать по хозяйству, а потом вдруг поступила в Гуманитех.
Безмерно унылая, Ева сварила себе кофе, натерла пол в прихожей, пропылесосила ковер на лестнице, прибралась в гостиной, бросила белье в стирку, прочистила дыру в биотуалете и сделала многое другое, что надо успеть до прихода близняшек из детсада. Ева едва успела закончить уборку и причесаться, как хлопнула входная дверь и послышались шаги на лестнице. Генри? Не может быть. Он через две ступеньки по лестнице не поднимается. К тому же со своим увечьем наверх точно не полезет. Ева подошла к двери и выглянула. Молодой человек на площадке подскочил от неожиданности.
- Что это вы здесь делаете? - испуганно спросила Ева.
Юноша отпрянул.
- Не волнуйтесь, я к мисс Мюллер, - заговорил он с сильным иностранным акцентом. - Она давать мне свои ключи…
- То есть, как «давать ключи»?! - возмутилась Ева, злясь на себя за то, что поначалу струсила. - Не дом, а проходной двор какой-то!
- Да, да, конечно, - ответил юноша, - я понимаю. Но мисс Мюллер сказала, что можно немного заниматься в ее комнате. Там, где живу, очень шумно.
- Занимайтесь, я не против. Только чтоб никакого шума! - И Ева скрылась в спальне.
Молодой человек поднялся по узким ступенькам в мансарду. Ева закончила причесываться, и тут ее осенило. Если Ирмгард пригласила к себе паренька, да еще такого симпатичного, значит, Генри ей не нужен. А парень действительно хорош собой. Ева вздохнула: она уже не так молода и привлекательна, как хотелось бы. Но с другой стороны, какое облегчение - ее брак в безопасности. И она спустилась вниз.
