11. Между миром и войной
– Все прекрасно, но кто у нас тут от фейров? – сказала Джия Пенхоллоу.
Зал украшали синие знамена победы с золотыми рунами. Был ясный зимний день, свет, приникающий в окна, разливался по длинным рядам стульев. За столом рядом с Джией сидел Инквизитор. Огромные золотые подсвечники загораживали от Эммы других членов Совета: Люка, представлявшего оборотней, Лили – от вампиров, и знаменитого Магнуса Бейна, представителя магов. По понятным причинам ни Королевы фей, ни Мелиорна там не было.
В третьем ряду поднялась молодая женщина. У нее были синие, без белков глаза и острые ушки, как у Хелен.
– Я Келли Уайтллоу, – назвала она свое имя. – И фейров буду представлять я.
Джия кивнула, ее ручка быстро заскользила по бумаге.
По залу пробежал гул, ибо, несмотря на победу, атмосфера была накалена. Перед Блэкторнами сидели Лайтвуды: Мариза, Изабель и Алек; они перешептывались, наклонив головы друг к другу.
Рядом с Маризой сидела Джослин Фэйрчайлд, но ни Клэри, ни Джейса не было.
Закончив писать, Джия взглянула на Келли поверх очков:
– Что вы можете нам сообщить. Фейры принимают наши условия?
Эмма услышала, как на другом конце ряда вздохнула Хелен. Вообще-то дети не допускались на заседания, но для Эммы и Джулиана сделали исключение.
Келли вышла в проход и направилась к столу. Роберт Лайтвуд поднялся.
– Чтобы подойти к президиуму, надо получить разрешение, – мрачно произнес он.
– Я не даю разрешения, – жестко ответила Джия. – Стойте, где стоите, Келли Уайтллоу. Я отлично вас слышу.
Эмме вдруг стало жаль фею – взгляды, устремленные на нее, были острыми, как ножи. Только Алина и Хелен опустили глаза; они сидели, тесно прижавшись друг к другу, и так крепко держались за руки, что у них побелели косточки пальцев.
– Фейры просят вашего милосердия. – Келли сложила перед собой худенькие руки. – Выдвинутые вами условия слишком суровы. Наши короли и королевы всегда обладали суверенитетом. Мы – древний народ. То, о чем вы просите, уничтожит нас.
По залу пробежал гул.
– Возможно, не все собравшиеся знают, о чем идет речь, – сказала Джия и взяла лежавшую перед ней бумагу. – Так вот, мы настаиваем, чтобы фейры взяли на себя всю ответственность за урон, нанесенный Сумеречным охотникам и обитателям Нижнего мира в Темной войне. Фейры должны внести средства на восстановление Гарда, разгромленных Институтов, а также штаб-квартиры волкодлаков на Лонг-Айленде. Кроме того, они должны сделать все, чтобы вернуть…
– Если речь идет о Марке Блэкторне, – перебила ее Келли, – то он во власти Гуина. На Диких охотников наше влияние не распространяется. Вам бы лучше переговорить непосредственно с ними…
– Марк не единственный, кого у нас похитили, – сказала Джия. – И есть нечто непоправимое. Я имею в виду погибших нефилимов, погибших ликантропов, тех, кого отняла у нас Чаша ада…
– Но это дело рук Себастьяна Моргенштерна, – возразила Келли.
– И дело ваших рук, ведь вы помогали Моргенштерну. Мы могли бы пойти на вас войной, но эта война окончится в два счета, и, разумеется, нашей победой, – холодно сказала Джия. – Мы настаиваем, чтобы вы распустили свои войска – у фейров не должно быть армии. Любой фейр, замеченный с оружием в руках, будет убит на месте.
– Такие условия невыносимы для нас, – возразила Келли. – Оставшись без армии, мы не сможем защищаться, а кругом достаточно врагов, те же демоны…
– Что ж, ставим вопрос на голосование, – сказала Джия. – Кто из присутствующих в зале не одобряет наших условий?
Воцарилось молчание. Эмма заметила, как Хелен украдкой обводит глазами зал; Алина по-прежнему крепко держала ее за руку. Наконец тишину нарушил скрип отодвигаемого стула.
Магнус Бейн. Он все еще был бледен после заточения в Эдоме, но его золотисто-зеленые глаза ярко горели.
– Хочу обратиться к земной истории, – произнес он. – Было время, когда Рим сражался с Карфагеном и неизменно побеждал. После одной из таких войн Рим потребовал, чтобы Карфаген заплатил дань и распустил армию, еще он потребовал, чтобы земля Карфагена была засыпана солью. Тацит писал о римлянах, что «они создают пустыню и называют это миром». – Он повернулся к Джии. – Жители Карфагена всегда помнили об этом. Их ненависть к Риму в конце концов привела к новой войне. То, что было у них, нельзя назвать миром. И у нас не мир.
Послышался свист.
– А может быть, нам не нужен мир! – крикнул кто-то.
– А что предлагаете вы? – спросил кто-то еще.
– Будьте снисходительны, – сказал Магнус. – Фейры давно ненавидят нефилимов за их суровость. Подойдите к ним по-другому, и вы получите в ответ не ненависть, а, по крайней мере, нейтралитет.
Зал зашумел еще громче, но Джия подняла руку, и все смолкли.
– Кто еще за фейров? – спросила она.
Садясь, Магнус бросил взгляд на других представителей Нижнего мира. Лили отрешенно улыбалась, а Люк уставился в стол. Все знали, что его сестру похитил и обратил Себастьян Моргенштерн, что многие оборотни в «Люпусе» были его близкими друзьями, в том числе Джордан Кайл… и все же его лицо выражало сомнение…
– Люк, – тихо произнес Магнус, но его услышали все. – Прошу тебя.
– Нет. – Люк мрачно покачал головой. – Не проси у меня того, чего я не могу дать, – ответил он. – Весь «Претор Люпус» перебит, Магнус. Как представитель оборотней я не могу поддержать фейров. В противном случае оборотни могут выступить.
– Хорошо, – кивнула Джия. – Говорите, Келли Уайтллоу. Вы принимаете наши условия или объявляете нам войну?
Келли долго молчала.
– Принимаем, – наконец сказала она.
Зал взорвался аплодисментами. Но Магнус, Блэкторны, все Лайтвуды и Эмма от аплодисментов воздержались. Эмма не спускала глаз с Келли – лицо молодой женщины пылало.
– Итак, принято. – Джия была явно довольна. – Переходим к…
– Минуточку. – С места поднялся худощавый темноволосый нефилим; Эмма не знала его. – Мы не обсудили вопрос о Марке и Хелен Блэкторнах.
Хелен закрыла глаза; она напоминала подсудимого, которому сейчас вынесут смертный приговор.
Джия помедлила, держа ручку в руке:
– Что ты хочешь сказать, Балог?
– Еще неизвестно, почему Помраченные Моргенштерна так легко проникли в лос-анджелесский Институт. В Марке и Хелен Блэкторнах течет кровь фейров. Марк присоединился к Дикой охоте, и он вне досягаемости, но Хелен не должна находиться среди Сумеречных охотников, это просто неприлично.
– Это смешно! – вскочила Алина. – Хелен всегда была с нами. В ней течет и кровь Ангела… вы не можете не принимать это во внимание!
– Ее мать была феей, – сказал Балог. – А значит, гены позволяют ей лгать. К сожалению, нас уже провела одна такая. Я предлагаю лишить Хелен меток Сумеречного охотника.
Люк громко хлопнул рукой по столу; Магнус закрыл лицо длинными пальцами в перстнях и ссутулился.
– Хелен не сделала ничего плохого, – сказал Люк. – Нельзя же ее наказывать за факт рождения!
– От того, кто наши родители, многое зависит, – упорствовал Балог. – Нельзя отрицать, что в ней течет кровь фейров? Нельзя. Нельзя отрицать, что она может лгать? Нельзя. Если снова вспыхнет война, на чьей стороне она окажется?
Хелен встала.
– Я буду там, где и в этот раз, – заявила она. – Я сражалась у Беррена и в Цитадели, я сражалась здесь, в Аликанте, защищая не только мою семью, но и всех нефилимов. Разве можно подвергнуть сомнению мою верность?
– Вот так все и происходит. – Магнус поднял голову. – Вы что, не понимаете, что всё начинается снова?
– Хелен права, – согласилась Джия. – Она не совершила ничего дурного.
В последнем ряду поднялась женщина с темными волосами, собранными в пучок:
– Прошу прощения, Консул, но вы не объективны. Всем известно, что ваша дочь дружит с этой девушкой. Вам бы лучше не принимать участия в дискуссии.
– Миссис Седжуик, – встала Диана Рэйбёрн; казалось, она была вне себя. – У Хеллен на руках пятеро младших братьев и сестер…
– Ну и что? – отрезала Седжуик. – Мы снова открываем Академию… детей можно отправить туда или распределить по разным Институтам…
– Нет, – прошептал Джулиан, сжимая кулаки.
– Ни за что! – выкрикнула Хелен. – Джия, вы должны…
Джия встретилась с ней взглядом и неохотно кивнула.
– Артур Блэкторн, – сказала она. – Попрошу вас встать.
Эмма почувствовала, как сидевший рядом с ней Джулиан замер. В противоположном конце зала поднялся мужчина. Он был похож на отца Джулиана, но только бледнее и ниже ростом; глаза скрывались за очками. Он неловко опирался на деревянную трость, и Эмма сделала вывод, что увечье он получил совсем недавно.
– Было бы лучше дождаться окончания собрания, чтобы дети могли встретиться со своим дядей, но придется ускорить события, – сказала Джия. – Разумеется, я вызвала мистера Блэкторна сразу по получении известия о нападении на лос-анджелесский Институт. Вы, однако, знаете, что произошло дальше. Артур был ранен в Лондоне и смог прибыть в Идрис только сегодня утром. Мистер Блэкторн, представьтесь.
У мужчины было круглое, приятное лицо, под многочисленными взглядами он покраснел.
– Я – Артур Блэкторн, брат Эндрю Блэкторна, – сказал он. У него был британский акцент, и Эмма вспомнила, что отец Джулиана когда-то приехал из Лондона. – Я готов перебраться в Лос-Анджелес как можно скорее и воспитывать своих племянников и племянниц. Дети будут под моей опекой.
– Это действительно твой дядя? – спросила Эмма, не сводя с Артура глаз.
– Да, – шепотом ответил Джулиан; он был явно взволнован. – Просто… я надеялся… что он не приедет. Лучше… лучше бы нас опекала Хелен.
– Прекрасно, мистер Блэкторн, – сказал Люк. – Но Хелен тоже ваша племянница. Вы согласны, чтобы ее метки были уничтожены?
Артур Блэкторн, казалось, испугался.
– Вовсе нет! Возможно, мой брат был неразборчив в связях, но все записи свидетельствуют, что дети Сумеречных охотников – Сумеречные охотники. Как говорится ut incepit fi delis sic permanent.
Джулиан заерзал на стуле.
– Снова латынь, – прошептал он. – Ну, просто как папа.
– А что это значит? – спросила Эмма.
– Верный с самого начала – верный всегда… что-то вроде того.
Джулиан обвел глазами зал: нефилимы перешептывались и переглядывались, члены Совета совещались. Хелен продолжала стоять, но Эмме показалось, что, если бы не Алина, девушка давно бы не просто села – рухнула без сил.
Наконец встал Роберт Лайтвуд:
– Чтобы не было разговоров, что дружба дочери Джии с Хелен Блэкторн каким-то образом повлияла на наше решение, хочу сразу предупредить: Джия не участвовала в дискуссии. Совет постановил отправить Хелен Блэкторн, поскольку ей уже восемнадцать лет, а в этом возрасте многие Сумеречные охотники отправляются учиться в другие Институты на остров Врангеля; она будет там изучать тонкости защиты от демонов.
– Надолго? – пророкотал Балог.
– На неопределенный срок.
– Остров Врангеля… – растерянно пробормотала Хелен, а лицо Алины превратилось в маску горя.
По сути, это был край земли. Расположенный на стыке двух полушарий в студеном Северном Ледовитом океане, он был совсем не обжит, если не считать метеостанции, на которой работали русские.
– Вы довольны? – холодно спросила Джия. – Мистер Балог? Миссис Седжуик? Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы отправить Хелен Блэкторн на остров Врангеля на неопределенное время, до установления ее верности, поднимите руки.
Руки подняли почти все. Эмма и Джулиан в голосовании не участвовали. Хелен тихо всхлипнула, прижавшись к Алине.
– Остается вопрос о Марке Блэкторне, – снова встал Балог.
– Какой еще вопрос? – с раздражением спросил Роберт Лайтвуд. – Юношу похитили, он в Дикой охоте! Вести переговоры о его освобождении мы не можем – во всяком случае, пока. Так стоит ли беспокоиться?
– Именно, – кивнул Балог. – Ни пока, ни сейчас таких переговоров вести не стоит, как и искать его. Мальчишке, думаю, лучше со своими.
Круглое лицо Артура Блэкторна побледнело.
– Нет, – возразил он. – Мой брат не допустил бы такого. Мальчик должен быть дома, со своей семьей. – Он посмотрел на Джулса. – Здесь нет самых маленьких моих племянников, но дети и так всего лишились. Как можно отнимать у них еще?
– Мы не отнимаем, мы защищаем их, – отрезала Седжуик. – Мы обязаны защитить их от таких брата и сестры. Со временем Марк и Хелен еще покажут себя, вот увидите. Кто за то, чтобы прекратить поиски Марка Блэкторна?
Джулиан качнулся на стуле, все его мышцы были напряжены. Хелен наклонилась к нему, что-то шепча, по ее лицу текли слезы. Алина погладила Джулса по голове, и Эмма заметила, что у нее на пальце сверкает кольцо Блэкторнов, как маячок в бурном море.
В зале снова взметнулись руки.
Если победа такова, подумала Эмма, возможно, война все же лучше.
Джейс спрыгнул с лошади и подхватил Клэри.
– Мы на месте, – сказал он.
Они были на пустынном каменистом берегу озера Лин, на другом берегу. Клэри вспомнила окровавленный песок и меч, торчащий из груди Джейса. Песок того, восточного, берега был залит кровью. Меч в Джейса вонзил Валентин.
А здесь… несомненно, место было живописное. Поверхность озера рябила, напоминая кусок фольги, шелестящей под прикосновением ветра. Высоко над ними плыли облака.
Девушка направилась к кромке воды. Она думала, что мама поедет с ними, но в последний момент Джослин отказалась. Она уже попрощалась с сыном и теперь была очередь Клэри.
Тело Джослина сожгли – Конклав не стал противиться этому решению семьи Фэйрчайлд, они даже оставили за скобками, что Джослин уже не была Сумеречной охотницей. Сожжение тела было честью, а умерших в бесчестии хоронили на перекрестках, не сжигая, так в свое время поступили с матерью Джейса, но Джонатан избежал этой участи. Потом уже Клэри поняла, что кремация была для Конклава единственным способом убедиться в том, что Себастьяна больше нет. Но пепел ее брата решили не доставлять в обитель Безмолвных братьев, это было бы уже слишком – Себастьян не мог занять свое место среди душ нефилимов. Себастьяна Моргенштерна никто не желал помнить. Даже Клэри хотелось бы забыть его, но это было не так-то просто.
У берега вода была с легкими радужными разводами. Клэри открыла плоскую серебряную шкатулку. Внутри – мелкий пепел и горстка обугленных костей. В пепле блеснуло серебряное кольцо Моргенштернов; оно было на Джонатане, когда сжигали его тело, и огонь его не повредил.
– Как странно, я хороню брата, но брата у меня никогда не было, – задумчиво произнесла девушка.
Джейс положил руку ей на плечо.
– Был, – сказал он. – Саймон. Во всем самом важном он был для тебя как брат. Он рос вместе с тобой, дрался с тобой и защищал тебя, он заботился о тебе всю свою жизнь. Даже если… его теперь нет, никто и ничто не лишит тебя этого.
Клэри глубоко вздохнула и с размаху бросила шкатулку в воду. Пепел рассыпался, кольцо упало, крутясь.
– Ave atque vale in perpetuum, frater, – процитировала девушка. – Здравствуй же, брат дорогой! Брат мой, навеки прощай!
С озера подул пронизывающий ветер; щеки замерзли, и лишь тогда Клэри поняла, что плачет. В детстве она никогда не понимала, почему мама всегда плакала в день рождения Джонатана. Зачем плакать, если она ненавидит его? Но теперь все встало на свои места. Мама оплакивала ребенка, которого у нее никогда не было, оплакивала свои мечты о сыне, о таком сыне, каким он мог бы стать. Ее ребенок был уничтожен еще до рождения. И теперь Клэри точно так же оплакивала брата, которого у нее никогда не было, брата, которому не выпал шанс жить. Она оплакивала всех погибших в Темной войне, она плакала по маме, которой пришлось пережить все это, она оплакивала Саймона, зная, что ей будет не хватать его каждый день до самой смерти, а вместе с Саймоном она оплакивала себя прежнюю, потому что порой даже перемены к лучшему воспринимаются как маленькая смерть.
Джейс стоял рядом с нею и молчал, пока пепел Джонатана не исчез бесследно.
– Не подслушивай, – сказал Джулиан.
Эмма отмахнулась. Подслушивай не подслушивай – надо быть глухим, чтобы не разобрать громкие голоса, доносившиеся из кабинета Джии. Ну да, она действительно прижала ухо к двери, чтобы не упустить детали: им лучше знать, о чем там говорится, чем строить догадки. Эмма всегда считала, что правила на то и существуют, чтобы нарушать их. Кроме того, ей надоело ждать.
У входа в кабинет висели гобелены, траченные временем. Почти на всех – эпизоды истории Сумеречных охотников: Ангел, поднимающийся из озера с Орудиями смерти, Ангел, вручающий Джонатану Сумеречному Охотнику «Серую книгу», первое Соглашение, битва при Шанхае, совет в Буэнос-Айресе… На гобелене поновее – да что там, совсем новом и, видимо, повешенном недавно – Эмма снова увидела Ангела среди вод, а на берегу – юношу со светлыми вихрами и хрупкую рыжеволосую девушку со стилусом в руке.
– Ты тоже когда-нибудь станешь такой, – сказал Джулс.
Эмма покрутила пальцем у виска:
– Чтобы тебе посвятили гобелен, надо сделать что-то значительное. Например, победить в войне.
– За тобой не заржавеет, – засмеялся Джулиан.
Когда Джулс смеялся, боль от потери родителей немного утихала. Там, за дверью, решалась ее судьба. Они могут разлучить ее с Джулианом Блэкторном: отправить в какой-нибудь Институт, где у нее есть дальние родственники, – в Англию, Китай или Иран. Это было бы катастрофой… Неожиданно запаниковав, она вытащила стилус и нарисовала на руке руну, обостряющую слух, потом снова приложила ухо к двери.
Джия разговаривала с Люком Гэрроуэем.
– …Захария? У него столько дел, – Джия, видимо, отвечала Люку. – Он уехал сегодня, сказав, что ему надо уладить кое-какие дела, да еще срочная встреча в Лондоне в середине января, которую он не может пропустить.
Захария уехал? Эмме хотелось поблагодарить его за помощь в ночь сражения. И спросить, откуда он знает ее второе имя – Корделия.
Начало фразы Люка она пропустила.
– …должен сказать сначала вам. Мое место в Совете займет Майя Робертс.
Джия шумно удивилась:
– Но она еще так молода!
– Она очень способная, – ответил Люк, – и вряд ли нуждается в дополнительных рекомендациях.
– Да, – согласилась Джия. – Если бы не ее записка, потери были бы неизмеримо больше.
– В мое отсутствие она возглавила нью-йоркскую стаю, а это еще один аргумент, чтобы ввести ее в Совет. – Он вздохнул. – И еще, Джия. Я потерял сестру. Джослин потеряла сына… снова потеряла. А Клэри подавлена тем, что случилось с Саймоном. Я должен быть там.
Джия вздохнула:
– Как это все ужасно…
– С этим надо научиться жить, – сказал Люк, – и я должен помочь им пройти через все это. Я хочу официально оформить свои отношения с Джослин. Я должен быть там ради моей семьи. Все это говорит о том, что я больше не смогу выполнять обязанности члена Совета.
– Разумеется, ты получишь мое согласие. Но… Но я рассчитывала на твою помощь в открытии новых Институтов. Мы очень многих потеряли, и теперь нам надо найти тех, кто сможет пополнить наши ряды. Найти и обучить их. Предстоит большая работа.
– В этом могут помочь многие, – ответил Люк.
Джия снова вздохнула.
– Не волнуйся, я приму Майю. Бедный Магнус – одни женщины…
– Сомневаюсь, что он будет против. Джия… Я должен сказать, что Магнус был прав. Прекратить поиски Марка Блэкторна, отправить Хелен на остров Врангеля – это немыслимая жестокость.
Наступила пауза, а потом Джия тихо произнесла:
– Я знаю, Люк. Думаешь, я не понимаю, какой удар нанесла собственной дочери? Но оставить Хелен… я видела ненависть в глазах многих и испугалась за эту девушку. Испугалась за Марка. Если мы найдем его… нет, не буду об этом.
– А я видел глубокую печаль в глазах Блэкторнов, – сказал Люк.
– Дети привыкнут.
– Они потеряли отца и брата, а теперь мы вверяем их воспитание какому-то дяде, которого они видели всего ничего…
– Они узнают его, а я об Артуре знаю только хорошее. Диана Рэйбёрн тоже выразила желание стать их наставницей, и я склонна доверить ей эту роль. Храбрость Блэкторнов произвела на нее огромное впечатление…
– Но она не мать им… Моя мать… она покинула меня еще ребенком, став сестрой Клеофой… Больше я ее не видел. Меня воспитала Аматис. Не знаю, что бы я без нее делал. Она была… всем для меня.
Эмма быстро оглянулась на Джулиана – слышал ли он? Ей показалось, что нет; мальчик смотрел не на нее, а с отрешенным видом в пространство. Интересно, подумала она, вспоминает ли он свою мать? И тут же отбросила эту мысль. Конечно, вспоминает, ведь сама она думала о родителях каждую минуту. Жаль, что нельзя повернуть время вспять, как бы ей хотелось, чтобы родители были живы, чтобы не произошло то, что произошло.
– Мне жаль Аматис, – призналась Джия. – И поверь мне, я беспокоюсь о младших Блэкторнах. Но у нас всегда были и есть сироты, ведь мы – воины. Что касается дочери Карстейрзов, то, я думаю, она должна продолжить свое обучение в Идрисе. Боюсь только, девочка немного упряма…
Что-о?.. Эмма навалилась на дверь и неожиданно для себя влетела в кабинет. Джулс испуганно вскрикнул, а потом ухватил ее сзади за ремень.
– Эмма, нет!
– Эмма Карстейрз, – начала Джия, вставая. – Как ты смеешь…
– Как смеете вы. – Эмма очень удивилась, услышав голос Джулиана. Его глаза горели. За пять секунд он превратился из скромного мальчика в разгневанного юношу; каштановые волосы встали дыбом, как у ирокеза. – Вы обещали, что Конклав и Совет помогут Марку, пока он жив… вы обещали! А теперь вы хотите…
– Теперь он принадлежит к Дикой охоте, – перебила она его. – Они не мертвые, но и не живые.
– Значит, вы знали… – На щеках Джулса выступили пунцовые пятна. – Когда вы давали обещание, вы знали, что это просто пустые слова.
– Нет, не пустые, – смутилась Джия. – За моим обещанием стояло спасение Идриса. Мне жаль… – Слова застревали у нее в горле. – Я бы выполнила обещание, если б могла. Если бы я знала способ… если бы это было возможно… я бы… я бы…
– Получается, вы наша должница, – решительно произнесла Эмма. – Вы не выполнили обещание, и это придется восполнить.
– Восполнить как? – растерялась Джия.
– Я не хочу учиться в Идрисе. Я из Лос-Анджелеса и хочу туда вернуться.
Джулиан встал рядом с ней и взял ее за руку:
– Разумеется, тебя не отвезут в Идрис, Эмма. Об этом и речи не идет.
– Но она так сказала. – Девочка непочтительно кивнула на Джию.
– А давай еще раз скажем ей, что твой дом в Лос-Анджелесе. Ты имеешь полное право остаться в Институте. Для Сумеречных охотников Институт – убежище.
– Да уж, с воспитанием у современных детей… – покачала головой Джия. – Выпустили пар? Теперь послушайте меня. Джулиан Блэкторн, Институтом отныне будет руководить твой дядя, и я говорила с ним об Эмме Карстейрз.
– И что он сказал? – в смятении спросил Джулиан.
Эмма знала, что, когда ее друг любил кого-то, любовь была навек, а когда ненавидел, то и ненависть была навек. И вот именно сейчас решится вопрос, как он будет относиться к своему дяде.
– Артур сказал, что примет ее, – ответила Джия. – Сама я, правда, считаю, что место Эммы – в Академии Сумеречных охотников в Идрисе. Она на редкость талантлива, и в Идрисе ее будут окружать лучшие наставники. К тому же там много студентов, которые тоже понесли утраты, они помогут ей справиться с ее горем.
Ее горе. Перед мысленным взором Эммы пронеслись картинки: растерзанные тела родителей на берегу, отец, наклонившийся поцеловать ее, перед тем как пойти к машине, где ждала мама…
– Я тоже понес утраты, – тряхнул головой Джулиан. – И я тоже могу ей помочь.
– Тебе двенадцать лет, – казалось, Джия все объяснила этими словами.
– Но не навсегда же! – запальчиво крикнул Джулиан. – Мы с Эммой знаем друг друга всю жизнь. Она как… она как…
– Мы станем парабатаями, – перебила его девочка; ей почему-то не хотелось услышать, что она Джулсу «как сестра».
Все широко раскрыли глаза, в том числе и сам Джулиан.
– Джулиан спросил у меня, и я согласилась, – подтвердила Эмма. – Папа говорил, что в двенадцать лет мы уже можем принимать решения.
– Нельзя разлучать парабатаев. Это противоречит нашему Закону, – кивнул Люк.
– Мы должны учиться вместе, – продолжила Эмма. – Вместе сдавать экзамены, вместе пройти ри туал…
– Да, да, понимаю, – кивнула Джия. – Повторю, Джулиан, твой дядя не возражает, если Эмма будет жить в Институте, но то, что вы хотите стать парабатаями, конечно, превосходит все остальные соображения. – Увидев, как засияли глаза Эммы и Джулиана, она не смогла сдержать улыбки. – Но я должна предупредить вас, стать парабатаями – серьезное дело. Вы должны заботиться друг о друге, защищать друг друга, уделять другому больше внимания, чем себе.
– Мы уже так поступаем, – заверил Джулиан, а Эмма промолчала, подумав о том, что в Лос-Анджелесе она сможет разобраться, что случилось с родителями. Если никто не отомстит за их смерть, то получится, что они вообще не жили.
Стать парабатаем Джулса… Мысль о том, что она всю жизнь будет неразлучна с ним, перебивал голос, шептавший где-то в подсознании: «Подожди…»
Вопреки ему она решительно произнесла:
– Я хочу быть парабатаем Джулиана Блэкторна.
Идрис был единственным на Земле местом, где нефилимы чувствовали себя в безопасности. Ни демоны, ни люди не могли проникнуть сюда, и здесь можно было отдохнуть и душой, и телом.
Когда Клэри впервые побывала в Идрисе, была осень и деревья были все в золоте. Теперь стояла зима, но Идрис был не менее красив. Вдали вздымались горы с заснеженными вершинами, ветки могучих дубов по обеим сторонам дороги, ведущей в Аликанте, казались кружевом на фоне ясного неба.
Они ехали не спеша. Клэри сидела позади Джейса, обхватив его руками. Иногда он придерживал лошадь, чтобы показать загородные виллы богатых нефилимов; летом и осенью они были скрыты за деревьями, а теперь открылись взору.
– Посмотри туда, – сказал Джейс, указывая на виллу, которой было лет двести, не меньше. – Поместье Блэкторнов… А значит… Впрочем, ты сейчас сама увидишь. – Он замолчал.
Дорога вела на холм; они взобрались на него, и Клэри увидела внизу большой дом из красивого золотистого камня, окруженный низкой стеной.
– Это дом Эрондейлов, – сказал Джейс.
Поднялся ветер, и волосы Джейса взлохматились; Клэри надела капюшон.
– Хочешь взглянуть на него? – спросила она.
– Не знаю, не уверен…
Она, дрожа, прижалась к нему.
– Джейс, мы пропустили Конклав… тебя это не волнует?
Сама Клэри сожалела, что не смогла присутствовать, но выбора не было. Завтра они возвращаются в Нью-Йорк, и надо было развеять пепел брата.
Джейс пожал плечами:
– По возрасту мы еще не можем голосовать. Кроме того, думаю, они без нас обойдутся. – Он нахмурился. – Джейс Эрондейл… Меня иногда называют так, но по бумагам я Лайтвуд, Лайтвуды усыновили меня. Джия сказала, что восстановить родовое имя сложно. У меня даже нет кольца Эрондейлов. Его не существует, Железным сестрам пришлось бы сделать новое. А когда мне исполнится восемнадцать лет, я навсегда потеряю право на это имя.
Клэри потерлась щекой о его плечо. Порой Джейса надо было подстегивать, задавать наводящие вопросы, но сейчас был не тот случай. Если захочет, расскажет сам.
Джейс пришпорил коня и натянул поводья, заставляя Пилигрима повернуть к дому. Низкие железные ворота, украшенные узором летящих птиц, были открыты. Они проскакали мимо каменного фонтана и остановились у парадного входа. Джейс взглянул на безжизненные окна.
– Здесь я родился… Здесь умерла мама. Ходж спрятал меня. Тогда тоже была зима.
– Джейс…
– Я хочу быть Эрондейлом, Клэри.
– Ну и будь им.
– Мне больно сказать об этом Лайтвудам, – вздохнул он. – Лайтвуды – моя семья. Но если я не верну имя, род Эрондейлов прекратит свое существование.
– Ты не ответствен…
– Знаю, – кивнул он. – Аматис передала мне шкатулку, там было письмо моего отца ко мне. Моего настоящего отца… Он написал это письмо еще до моего рождения. Когда я начал читать, я просто кипел от ненависти, хотя он писал, что любит меня. Но прошло время, и я обнаружил, что некоторые предложения застряли у меня в голове. Я хочу, чтобы ты стал лучше меня. Не позволяй никому диктовать тебе, кем ты должен быть… – Джейс поднял голову, как будто мог прочитать ответ на мучившие его вопросы в завитушках карниза. – Изменить имя не значит изменить карму. Я хотел отказаться от родовой фамилии, потому что считал, что ненавижу отца, но если разобраться… Мой отец был слаб и принимал неверные решения, и он страдал от этого. У меня нет причин ненавидеть его. А до него были целые поколения Эрондейлов – они совершили немало благих дел, и дать угаснуть роду в отместку отцу было бы роковым решением.
– Впервые слышу, что ты говоришь об отце… о родном отце, – заметила Клэри. – Как правило, отцом ты называл Валентина.
Он накрыл руками ее руки на своей груди. Пальцы были холодные.
– Когда-нибудь мы будем здесь жить, – промолвил он. – Вместе.
Зная, что он ее не видит, Клэри улыбнулась.
– Думаешь заманить меня красивым домом? – спросила она. – Не спеши, Джейс. Джейс Эрондейл, – добавила она и крепче обняла его.
Свесив ноги, Алек сидел на краю крыши, ему нравилось здесь сидеть. Если Мариза или Роберт увидят его, то сразу окликнут, но было сомнительно, что они скоро вернутся. Джия пригласила их к себе, и не просто так, а по делу. Через неделю должны утвердить новый договор с Дивным народцем, а окончательного текста еще не было. Все шло к тому, что старшие Лайтвуды задержатся в Идрисе, тогда как их дети вернутся в Нью-Йорк. Алек подумал, что в отсутствие родителей фактически будет руководить Институтом, и эта идея пришлась ему по вкусу. Хоть отвлекусь немного, подумал он.
Потери и лишения были неотделимой частью жизни любого Сумеречного охотника, но Алеку от этого было не легче. Он никак не мог забыть выражение лица Хелен, когда Конклав приговорил ее к ссылке на остров Врангеля.
– Не кори себя, ты не смог бы ничего сделать, – послышался за спиной знакомый голос.
Алек даже глаза зажмурил от неожиданности.
– Как ты сюда забрался? – спросил он.
Магнус усаживался рядом, как будто был мальчишкой. С тех пор как они вернулись из Эдома, Алек видел колдуна дважды, да и то мельком. Первый раз, когда Безмолвные братья выпускали их из карантина, а второй – сегодня, когда собрался Конклав, но им не удалось даже словом переброситься. Алек окинул друга взглядом. К Магнусу вернулся здоровый цвет лица, синяки под глазами исчезли, он выглядел, как всегда, ухоженным.
Алек вспомнил, как обнимал Магнуса там, в Царстве демонов. Странно, но почему-то это сделать всегда легче, когда думаешь, что твой друг вот-вот умрет.
– Я голосовал против ее ссылки, – сказал он.
– Знаю, – кивнул Магнус. – Ты и еще десять нефилимов. Преобладали те, кто проголосовал «за». – Он покачал головой. – Нефилимы запуганы и вымещают свой страх на тех, кто на них не похож. Я видел такое тысячи раз.
– Я почувствовал себя бесполезным, это неприятное чувство.
– Бесполезным? – Магнус устремил глаза к небу, на котором уже загорались звезды. – Ты спас мне жизнь.
– В Эдоме-то? Я только помог тебе, но на самом деле… ты сам себя спас.
– Не только в Эдоме. Мне почти четыреста лет, Александр. Солидный возраст, да? В этом возрасте многие маги теряют способность волноваться, удивляться… Теряют способность чувствовать. Я всегда убеждал себя в том, что со мной такого не случится. Я воображал себя эдаким Питером Пэном, вечным мальчишкой. Но за последние двадцать лет мой пыл поубавился. Долгое время до встречи с тобой у меня никого не было. Я никого не любил, Алек, никого. Просто не встретил такого или такую, кто заставил бы мое сердце биться быстрее. Когда появился ты, я почувствовал себя окрыленным. Скажу более: я никогда не испытывал такого сильного чувства.
Алек затаил дыхание.
– Ты хочешь, чтобы мы опять были вместе?
– Если ты этого хочешь, – Магнус ответил так робко, с такой надеждой, что Алек посмотрел на него с удивлением. Его друг казался совсем молодым.
Если ты этого хочешь.
Неделями Алек мечтал о том, чтобы Магнус произнес эти слова, но теперь, когда они прозвучали, в груди не было фейерверка, лишь холод и пустота.
– Не знаю, – ответил он.
Свет в глазах Магнуса погас.
– Я понимаю, что ты… По отношению к тебе я был не очень добр.
– Да, – буркнул Алек. – Но в этом нет ничего такого. Трудно рвать с кем-то по-доброму. Магнус, мне жаль, что я так поступил. Я был не прав, прости. Но… Но если копнуть глубже, я не могу прожить свою жизнь с ощущением, что совсем не знаю тебя. Ты любишь говорить, что прошлое в прошлом, но именно прошлое сделало тебя тем, кто ты есть. Я хочу знать все про твою жизнь, и, если ты не желаешь рассказать мне о ней, я не останусь с тобой. Потому что я знаю себя и знаю, что мне будет плохо от неведения. Я не хочу, чтобы мы оба снова прошли через это.
Магнус подтянул колени к груди и обхватил их. В сумерках он казался нескладным и долговязым – длинные ноги, длинные руки, тонкие пальцы со сверкающими кольцами.
– Я люблю тебя, – спокойно произнес он.
– Не надо… – отозвался Алек. – Не надо. Это нечестно. Кроме того… – Он отвернулся. – Сомневаюсь, что я первый, кто разбил тебе сердце.
– Мое сердце разбивалось чаще, чем нарушался Закон, не позволяющий Сумеречным крутить романы с обитателями Нижнего мира. – В голосе Магнуса прозвучало раздражение. – Алек… ты прав.
Алек старался не смотреть на него. Неужели обиделся?
– Хочу быть честным перед тобой, – продолжил Магнус. – Я всегда убеждал себя, что буду открыт для нового жизненного опыта, но когда я встретил тебя, я… испугался. Ты прав, между любящими не должно быть прошлого. Если не говорить правду о себе, то ты и сам со временем забудешь то, что на самом деле забывать не стоит. Биение сердца, радость, отчаяние, добрые дела, постыдные поступки… если не держать все это в памяти, ты исчезнешь.
– Я… – Алек не знал, что сказать.
– Я многое передумал с тех пор, как мы расстались, и наконец решился. – Из внутреннего кармана Магнус вытащил блокнот. Самый обычный блокнот на спирали, но когда ветер раскрыл его, Алек увидел, что страницы исписаны тонким, витиеватым почерком. – Я описал мою жизнь…
Алек округлил глаза.
– Всю жизнь?
– Не всю, на всю бумаги бы не хватило. Лишь те ее эпизоды, которые важны для меня. Например, как я встретил совсем еще юного Рафаэля, как влюбился в Камиллу Белькур. Описал историю отеля «Дюмор», правда тут мне помогла Катарина. Я описал мой первый любовный опыт и кое-какие из последних увлечений. Имена тебе, наверное, известны… Эрондейл…
– Уилл Эрондейл, – кивнул Алек. – Камилла говорила о нем. – Он взял блокнот; тонкие страницы казались шероховатыми: Магнус сильно надавливал ручкой на бумагу. – Ты был… с ним?
Магнус засмеялся и покачал головой:
– Нет… это другое. Вообще, на этих страницах много Эрондейлов. Сын Уилла, Джеймс Эрондейл, он тоже был замечательный, и сестра Джеймса, Люси… Но должен сказать, что к Стивену Эрондейлу я не испытывал симпатии. А Джейс… – Он заметил, что Алек смотрит на него, и быстро добавил: – Никаких Эрондейлов, никаких Сумеречных охотников!
– Никаких Сумеречных охотников?
– Никого, кроме тебя, – произнес Магнус. – Считай это первой порцией из того, о чем я должен тебе рассказать. Я не был уверен, когда начал писать, но я надеялся… если ты хочешь быть со мной так же, как я хочу быть с тобой, то воспримешь мои записи как свидетельство. Свидетельство того, что я готов доверить тебе нечто такое, чего никому и никогда не доверял: мое прошлое, правду обо мне. Я хочу разделить с тобой мою жизнь, а значит, прошлое, настоящее и будущее.
Алек опустил блокнот. На первой странице было написано: Милый Алек…
Он мог отдать блокнот, окончательно порвать с Магнусом, найти себе друга среди Сумеречных и любить его, делить с ним дни и ночи, вести будничную, рутинную жизнь.
А мог выбрать Магнуса и впустить в жизнь захватывающую магию его любви.
Да есть ли выбор вообще? Алек глубоко вздохнул, как будто собирался прыгнуть с вышки.
– Ладно, – сказал он.
Магнус всем корпусом повернулся к нему:
– Правда?
– Правда, – подтвердил Алек. Он протянул руку, и их пальцы переплелись. Магнус взял Алека за подбородок и поцеловал: долгий, нежный поцелуй, поцелуй, обещавший многое на «потом», когда они не будут сидеть на крыше на глазах прохожих.
– Так, значит, я твой первый Сумеречный охотник? – спросил Алек, когда они наконец кончили целоваться.
– Ты много в чем мой первый, Алек Лайтвуд, – ответил Магнус.
Когда Джейс оставил Клэри у дома Аматис, солнце уже садилось. Девушка посмотрела ему вслед; она радовалась, что на следующий день они покинут Идрис, но в то же время не могла избавиться от грусти.
Кое-что в Идрисе ей нравилось, и в первую очередь Аликанте. Ряды домов вдоль канала в сумерках обрели расплывчатые очертания, башни мягко светились. Она подумала, что Аликанте – провинциальный город, никакого сравнения с шумным Нью-Йорком, но здесь тоже можно жить.
В доме было тепло. Люк сидел на софе и читал книгу. Джослин дремала рядом, поджав ноги. Увидев Клэри, Люк улыбнулся и, прижав палец к губам, указал на кухню.
Девушка помотала головой и на цыпочках поднялась к себе, стараясь не разбудить маму. Снимая куртку, она поняла, что в комнате кто-то есть.
Холодный воздух вливался через полуоткрытое окно. На подоконнике сидела Изабель. На ней были джинсы, заправленные в сапоги, и облегающий свитер, короткая дубленка лежала на коленях. Она посмотрела на Клэри и натянуто улыбнулась.
Клэри подошла и села рядом.
– Прости, – сказала Изабель. – Вероятно, мне следовало войти через дверь, но мне не хотелось попадаться на глаза твоим родителям.
– Как прошел Конклав? – спросила Клэри. – Что-то случилось…
Изабель грустно улыбнулась:
– Фейры приняли условия.
– Но ведь это хорошо, да?
– Может быть. Но Магнус так не думает. Просто… Отовсюду вылезали мерзкие язвительные языки. Как будто это и не победа. Хелен Блэкторн отправляют на остров Врангеля. Нет, ну ты представляешь! Ее сослали только за то, что в ней есть кровь фейров.
– Какой ужас! А что Алина?
– Алина собралась с ней, она сказала об этом Алеку, – продолжала выкладывать новости Изабель. – За младшими Блэкторнами и за девочкой… ну, за той, которой нравитесь вы с Джейсом, приехал присматривать какой-то дядюшка. Впрочем, это я так думаю, что он возьмет девчонку, а вообще не знаю.
– Ее зовут Эмма. Могла бы и запомнить.
– Я ничего сейчас не могу запомнить. – Изабель глубоко вздохнула. – Я вообще ни о чем не могу думать. Я понимаю, что мы должны были выбраться из Эдома – иначе мы бы все там погибли, – но мне так не хватает Саймона. Я пришла сюда, потому что ты единственная, кому его не хватает так же, как и мне.
Замолчав, Изабель стала теребить красный камень на шее, устремив в окно неподвижный взгляд. Этот взгляд говорил: я стараюсь не заплакать.
– Я тоже по нему все время скучаю, – сказала Клэри, – но, наверное, по-другому. Это все равно что проснуться и увидеть, что у тебя нет руки или ноги.
Изабель продолжала смотреть в окно.
– Расскажи мне про телефонный звонок, – попросила она.
– Не знаю, – засомневалась Клэри. – Не думаю, что тебе действительно надо…
– Расскажи мне. – Тон Изабель был таким, что Клэри не могла отказать.
Это было через три дня после их возвращения – до этого они находились на карантине. Раньше ни один Сумеречный охотник не возвращался из Царства демонов, и Безмолвные братья хотели убедиться, что они не притащили с собой никакой заразы. Каждому из них отвели отдельную келью, и Клэри все эти дни пыталась доказать Безмолвным братьям, что ей нужен стилус; с помощью стилуса она хотела открыть Портал и увидеть Саймона. Она ни на что не рассчитывала – ей просто надо было знать, что с ним все в порядке.
Когда карантин закончился, один из братьев отвел ее в кабинет Консула, не в домашний кабинет, а в тот, что в Гарде: там был единственный в Аликанте телефон. Работал он благодаря стараниям Рагнора Фелла, приятеля Магнуса, такого же, как и он, колдуна.
Джия Пенхоллоу жестом пригласила Клэри сесть.
– Магнус Бейн рассказал мне о том, что случилось с Саймоном Льюисом, – сообщила она. – Хочу выразить свои соболезнования в связи с потерей.
– Он не умер, – прохрипела Клэри. – По крайней мере, не должен был умереть. Кто-нибудь пытался проверить, все ли с ним в порядке?
– Да, – неожиданно ответила Джия. – С ним все в порядке. Он снова живет с мамой и сестрой и, похоже, хорошо себя чувствует. Он теперь не вампир, а обычный человек. Судя по всему, он действительно ничего не помнит о Сумеречном мире.
Клэри вздрогнула:
– Мне надо с ним поговорить.
– Ты знаешь Закон, дорогая. – Джия поджала губы. – С примитивными о Сумеречном мире можно говорить, только если возникает опасность. Ты не должна напоминать ему о том, что было. К тому же освободивший вас демон лишил Саймона таких воспоминаний. Об этом я знаю от Магнуса.
Освободивший вас демон. Значит, Магнус не признался, что это был его отец…
– Я ничего не скажу Саймону. Просто хочу услышать его голос. Мне надо знать, что с ним все в порядке.
Джия со вздохом пододвинула к ней телефон. Клэри схватила его, и пальцы сами набрали номер в Бруклине.
К ее удивлению, соединение произошло, и трубку сняли почти сразу; раздался знакомый голос мамы Саймона.
– Алло?
– Алло… – Трубка чуть не выскользнула из мгновенно вспотевшей руки Клэри. – Саймон дома?
– Что, что? А, да, он у себя в комнате. А кто его спрашивает?
Девушка закрыла глаза, мама Саймона всегда узнавала ее.
– Клэри…
После короткой заминки женщина переспросила:
– Простите, кто?
– Клэри Фрэй. – Она ощутила привкус металла на языке. – Я… я учусь в Сен-Ксавье. Звоню по поводу лекций по английской литературе.
– О, конечно, сейчас позову.
Клэри вздрогнула. Эта женщина называла Саймона чудовищем, выгнала его из своего дома, а теперь спокойно пошла узнавать, ответит ли он на телефонный звонок «какой-то» тинейджерки из Сен-Ксавье.
Она слышала удаляющиеся шаги Элен, тихие голоса, снова шаги…
– Алло?
Когда прозвучал голос Саймона, Клэри чуть не выронила трубку, сердце бешено колотилось. Она ясно представила его: худощавый, темноволосый, стоит, опираясь на стол в тесной прихожей.
– Саймон, – сказала она. – Саймон, это я, Клэри.
Молчание.
– Я… Мы знакомы? – В его голосе звучало недоумение.
– Мы вместе слушали лекции по английской литературе у мистера Прайса, – объяснила она; отчасти это было правдой – они действительно посещали лекции. – Скажи, у тебя сохранились записи? Мистер Прайс рассказывал нам о Диккенсе. «Повесть о двух городах»…
– О, прости… – Голос звучал вполне приветливо, но озадаченно. – У меня ужасная память на имена и лица. «Повесть о двух городах»? Разве мистер Прайс рекомендовал нам ее прочесть? – Он даже это забыл, ужаснулась Клэри, мы же вместе читали эту книгу, а Саймон продолжил: – Мне нравятся более современные вещи: «Над пропастью во ржи», «Уловка-22»… – Ей показалось, что он немного кокетничает. Наверное, подумал, что какая-то девчонка позвонила ему от нечего делать, он даже имени ее не знал.
– Кто твой лучший друг? – спросила она прямо. – Лучше всех на свете?
Он минуту помолчал и рассмеялся:
– Тебя, наверное, интересует Эрик? Знаешь, если тебе нужен номер его телефона, он тебе и так скажет…
Клэри положила трубку и уставилась на аппарат, как на гадюку. И поскорее выбежала – ей категорически не хотелось расплакаться перед Консулом.
– Ты не думаешь, что он просто прикидывался? – спросила Изабель. – Может, он понял, кто ты, а признаться в этом было бы опасно?
Нет… Голос Саймона был веселым, вполне обычным. Такое невозможно сыграть.
– Я совершенно уверена, – грустно сказала она, – он нас не помнит.
Иззи отвернулась, но Клэри успела заметить слезы в ее глазах.
– Мне надо кое-что сказать тебе. – Спустя минуту Изабель справилась со своими чувствами. – Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня.
– Ты о чем вообще? – искренне воскликнула Клэри.
– Знаешь, то, что сделал этот демон, даже хуже, чем если бы Саймон умер. Если бы он умер, я бы горевала, но сейчас… Я совсем запуталась. Он жив, и я должна радоваться, но я не могу радоваться. Он больше не вампир, а он терпеть не мог быть вампиром. Мне опять надо радоваться, а я не могу. Он сказал, что любит меня, а теперь он даже не знает, кто я. Если бы я стояла перед ним, он бы не узнал меня. Как будто меня и не было. Как будто ничего не было, как будто он меня никогда не любил. – Она со злостью ударила себя по лицу. – Ненавижу! – вырвалось у нее. – Ненавижу это ощущение, когда вздохнуть невозможно полной грудью. Я и подумать не могла, что буду так терзаться о каком-то мальчишке.
– Не о каком-то, – поправила ее Клэри, – а о Саймоне. Он любил тебя, в этом все дело. Может быть, он не помнит, но помнишь ты. Помню я. Ты еще не забыла, каким был Саймон, когда вы познакомились? Он, кстати, тогда еще жил в Бруклине. Немного недотепа, да, но он был чудесен. Потом, когда все завертелось, он стал и сильнее и уязвимее одновременно, и вообще он стал другим. Ты страдаешь потому, что того Саймона, которого ты полюбила и который полюбил тебя, больше нет, но он может жить в твоей памяти. В твоей и моей.
Изабель всхлипнула:
– Терпеть не могу терять. – В ее голосе слышалось отчаяние.
Клэри взяла девушку за руку.
– Знаю, – сказала она. – Но мы рядом с тобой, Иззи. Я рядом с тобой.
Сплетя пальцы, они молча сидели на подоконнике.
Майя сидела на диване в квартире… теперь это была ее квартира. Она была вожаком стаи, ей платили скромную зарплату, и она решила арендовать жилище, некогда принадлежавшее Джордану и Саймону, чтобы сберечь их вещи. Со временем она разберется с ними… разберется с воспоминаниями. Изгонит призраки.
Она сидела и перечитывала письмо от Джии Пенхоллоу. Консул не поблагодарила ее за предупреждение, но поздравила с назначением постоянным вожаком нью-йоркской стаи. Тон письма был холодным. К письму прилагалась бронзовая печать – печать главы «Претора Люпуса», не одно поколение Скоттов скрепляло ею свои письма. Эту печать нашли среди развалин на Лонг-Айленде. В конверте лежала также записочка: всего два слова, написанные ровным почерком Джии.
Начни сначала.
– С вами ничего не случится, обещаю.
Эмма подумала, что Хелен повторяет одно и то же, вероятно, в шестьсот девяносто седьмой раз. Кажется, она старается уговорить саму себя.
Хелен почти закончила складывать вещи, которые брала с собой в Идрис. Дядя Артур (он попросил Эмму называть его так) обещал передать остальное. Он ждал внизу с Алиной, чтобы сопровождать Хелен в Гард, откуда через Портал она перенесется на остров Врангеля. Алина собиралась отправиться следом за ней на следующей неделе, когда закончатся голосования в Конклаве.
Эмма сожалела, что когда-то считала Хелен и Алину плаксами. Теперь Хелен вообще не казалась ей плаксой, несмотря на красные глаза.
Трясущимися руками девушка закрыла на «молнию» свою сумку и повернулась к кровати. Кровать была огромная, на ней вполне могли уместиться все Блэкторны. Джулиан сидел в изголовье, Эмма с другой стороны. Близнецы, Дрю и Тэйви спали в своих комнатах.
Тиберий воспринял новость об отъезде Хелен, широко раскрыв глаза от удивления, но, похоже, он не знал, как ему на это реагировать. В конце концов он пожал сестре руку и торжественно пожелал ей удачи, как будто та ненадолго уезжала по делам.
– Ах, Тай, – сказала Хелен и разрыдалась, чем вынудила мальчика бежать.
Девочки отреагировали по-другому, они прижались к старшей сестре и дали волю слезам.
– Помни, что я сказала, ладно? – Хелен опустилась перед Джулсом на колени и посмотрела ему в глаза.
– С нами ничего не случится, – послушно повторил он.
– Мне не хочется оставлять вас… Если бы не это решение, я бы заботилась о вас. Ты знаешь это, да? Я бы взяла на себя Институт. Я вас всех люблю.
При слове «люблю» Джулиан скривился, как скривился бы любой двенадцатилетний мальчишка.
– Знаю, – выдавил он.
– Я уверена, что малыши остаются в надежных руках.
– Ты имеешь в виду дядю Артура?
– Я имею в виду тебя, – ответила девушка, и Джулс открыл рот от удивления. – Я знаю, что могу положиться на тебя. Я знаю, что ты успокоишь Дрю, если ей приснится страшный сон, ты найдешь подход к Таю, ты позаботишься о Ливви и Тэйви… А дядя Артур… Он довольно приятный… Забывчивый, но, кажется, он будет стараться. – Она замолчала, а потом начала снова: – Тай… Наш Тай не такой, как все. Он воспринимает мир иначе, чем мы. Не все могут говорить на его языке, но ты можешь. Позаботься о нем, ладно? Конклаву не нравятся те, кто выпадает из общего ряда… Пожалуйста, защити от них нашего Тая.
На лице Джулиана отразилось беспокойство.
– Тай ненавидит меня, – сказал он. – Все время со мной дерется.
– Он любит тебя, – печально улыбнулась Хелен. – Он спит с той пчелкой, что ты ему подарил. Он не спускает с тебя глаз. Он хочет быть похожим на тебя, но он не знает, как этого добиться. – Она могла бы добавить, что Тай завидовал умению брата легко общаться с миром, но не стала этого говорить.
Между бровями Джулиана пролегла складка смущения, он взглянул на Хелен и коротко кивнул:
– Я позабочусь о Тиберии, обещаю.
– Вот и хорошо. – Хелен поднялась и быстро поцеловала Джулиана в макушку. – Наш Тай не такой, как все, но мы все немножко не такие. – Потом она повернулась к Эмме: – Эмма… – Но тут самообладание изменило ей, и Хелен вылетела из комнаты, схватив на бегу сумку. Через минуту Эмма услышала, как хлопнула входная дверь.
Джулиан застыл. Девочка подвинулась к нему, раскрыла его ладонь и написала:
– Ч-Т-О-Н-Е-Т-А-К?
– Ты ведь слышала, что сказала Хелен? – прошептал Джулс. – Она доверяет мне заботу о младших. О Тэйви, Дрю, Ливви и Тае. В общем, обо всей моей семье. Мне двенадцать лет, а у меня будет четверо детей!
Она начала писать:
– Н-Е-Т-Т-Ы-Н-Е…
– Не надо, – остановил он ее. – Нас уже некому подслушивать. – Джулс произнес это с горечью, и Эмма едва не заплакала.
– Да, некому, – прошептала она. – Но мне нравится разговаривать с тобой на нашем секретном языке.
– Эмма, я видел дядю Артура только на каникулах. Хелен считает его замечательным… и все такое, но ведь речь идет о моих братьях и сестрах. Я знаю их, а он – нет. – Мальчик сжал кулаки. – Я буду заботиться о них. У них будет все необходимое, чего их уже никто не лишит. Я все сделаю для этого.
Эмма снова взяла его за руку и написала:
– Я-П-О-М-О-Г-У-Т-Е-Б-Е.
Он улыбнулся:
– Я и не сомневаюсь. – Он сжал ее руку. – Марк… он хотел, чтобы мы держались друг друга. Но дело даже не в его одобрении, хотя для меня важно все, что связано со старшим братом. Просто… просто так всегда поступают парабатаи.
У Эммы перехватило дыхание. Так всегда поступают парабатаи. Когда она подтвердила, что они с Джулсом хотят стать парабатаями, внутренний голос шептал и шептал: скажи ему, что ты готова на все, чтобы остаться в Лос-Анджелесе; скажи ему, что ты хочешь выяснить, что случилось с твоими родителями, что ты хочешь отомстить; разве не это в первую очередь движет тобой?
– Джулиан, – тихо произнесла она, но он даже не шелохнулся, позволив себе задремать.
Тени от длинных ресниц ложились ему на щеки, лунный свет, пробивавшийся в окно, серебрил волосы. Она вдруг представила, каким он будет, когда повзрослеет. Он будет красивым, девушки таких любят, и одна из них уведет его от нее навсегда, потому что она, Эмма, его парабатай, а значит, уже не сможет быть той самой девушкой.
Рукав Джулса был закатан до локтя. Она протянула руку и осторожно написала на нежной коже предплечья, еще не покрытой шрамами:
– М-Н-Е-Т-А-К-Ж-А-Л-Ь-Д-Ж-У-Л-С.
Она затаила дыхание, но он не проснулся.
