Глава 18
Последнее моё субботнее утро в Лурде не доставляет никакого удовольствия. Сыро и пасмурно. Тусклое солнце равнодушно взирает с бесцветного неба на сонное человечество. Пронизывающий ветер гонит в Испанию низкие мрачные тучи. Ветер подталкивает меня в спину и злобно шипит в уши: «Вали-ка ты отсюда поскорее, добрый человек».
На этот раз я шагаю в санктуарий с канистрой, но без девочки-эльфа. Кассандра, то есть Изабель, сказалась больной и со вчерашнего вечера не выходит из своей комнаты. Перетащила туда весь Стичин выводок и сидит закрывшись. Я попросил её никому не открывать и ни с кем не разговаривать, пока я не вернусь. Зубастая Луиза тоже хворает. По крайней мере, так нам с Маркусом звучно объявил в столовой Франсуа. Пришлось обслуживать себя самим. Как там в Библии? «В поте лица твоего будешь есть хлеб». Ничего страшного. С багетами, круассанами, вареньем и кофе справится любой мерзавец. Масло в холодильнике кончилось. Мы заменили его маргарином. Кстати, я убедился, что маргарин – это точно не масло, когда мой кусок багета, намазанный маргарином, упал на пол намазанной стороной вверх. Ладно, бог с ним, с завтраком. Сейчас-то я бреду по проспекту Маршала Фоша и делаю фотографии. Я же обещал Марине.
Добираюсь до большого рынка. Странно, но раньше здесь всегда было пусто. Впрочем, понятно – этот рынок работает только по субботам, а в прошлую субботу я болел и не покидал «Галльского петуха». Из любопытства провожу себя вдоль ближайших рядов: в продаже тепличные ягоды, мёд, апельсиновое варенье.
От осмотра достижений местных садоводов меня бесцеремонно отвлекает мобильник. Это Харун.
– Халло!
– Халло, уважаемый герр Росс! Есть новости.
– Слушаю тебя внимательно.
– Сначала о Маркусе Тотлебене. Пятьдесят восемь лет, вдовец, детский врач. Был женат на некой Бланш Лефранс. Жена умерла четырнадцать лет назад в возрасте тридцати восьми лет. Дочь зовут Изабель. Сразу же после смерти матери девочка сбежала из дома.
– Это всё?
– Нет. Теперь самое интересное. Я нашёл сообщение десятилетней давности о похоронах Изабель Тотлебен из Пирмазенса! Читаю: «Семья Тотлебен с глубоким прискорбием извещает о смерти Изабель Тотлебен, скончавшейся в прошлый понедельник, в возрасте восемнадцати лет. Похороны состоятся в Страсбурге, в четверг, в десять тридцать утра». Далее следует название кладбища и реклама бюро ритуальных услуг.
– Странно. Нашей Изабель десять лет назад было только восемь. И при чём здесь Страсбург?
– Может быть, это другая Изабель?
– Маловероятно, чтобы в Пирмазенсе одновременно жили две Изабель Тотлебен. Загадал ты мне загадку. А куда было подано это объявление?
– В местную пирмазенскую газету.
– А в прессе Страсбурга что-нибудь есть?
– Мимо. Никаких некрологов. Я проверил.
Вздыхаю. У Кассандры, то есть Изабель, опять концы с концами не сходятся.
– О’кей. Продолжай поиски.
– Обязательно, уважаемый герр Росс. Ведь история чем дальше, тем интереснее. Чюсс!
– Чюсс!
Выключаю мобильник, запихиваю трясущейся рукой поганца в карман и изо всех сил швыряю пустую канистру в открытый мусорный контейнер. Канистра с грохотом исчезает в его тёмном чреве. Группка низкорослых азиатских паломников боязливо обтекает меня с обеих сторон. Не обращаю на них внимания. Это легко, если не опускать взгляд. Я зол. Значит, в среду милая маленькая лгунья скормила мне очередную выдумку? Факт! Я уже просто физически ощущаю то липкое зловонное море вранья, в которое погружаюсь. Вернее, меня погружают. И ни капельки эта пигалица не милая! Постановляю немедленно вернуть себя в отель. Жаль, что не получится по-человечески попрощаться с санктуарием, но он должен меня понять. Величаво разворачиваю себя среди азиатов, как четырёхмачтовый барк среди мелких судёнышек, и ходу.
Несмотря на то, что теперь злобный ветер дует мне в лицо, я в рекордно короткий срок достигаю «Галльского петуха». Задыхаясь от напряжения и ярости, забираюсь на крыльцо. Дверь отеля не заперта. На первом этаже никого. Впрочем, это не удивительно: Луиза болеет, а Франсуа, наверное, сидит возле неё и читает Библию. Братья-рыбаки вообще никогда не дежурят у входа.
Последним неимоверным усилием преодолеваю скрипучую лестницу. Барабаню в дверь Кассандры, то есть Изабель. Не кончиками пальцев. Сквозь гавканье Стичи с трудом слышу испуганное:
– Кто там?
– Открой, это я.
Узнав мой голос, девочка-эльф поворачивает ключ в замке. Врываюсь в пропахшую псиной комнату. Стичи дружески тычется тупой мордой в мою ногу. От стоящей в углу корзины ко мне наперегонки спешат щенки. Изабель с тревогой спрашивает:
– Что случилось, мой герой? Почему ты так взволнован?
– А ты бы не волновалась, если бы узнала, что запросто трахаешься с человеком, который давным-давно умер? – раздражённо бурчу я.
– Ты это о чём?
– Тебе напомнить? «Семья Тотлебен с глубоким прискорбием извещает о смерти Изабель Тотлебен, скончавшейся когда-то там, в возрасте восемнадцати лет. Похороны состоятся в Страсбурге, когда-то там, в десять тридцать утра!»
Изабель с облегчением улыбается:
– Ах, так ты узнал об этом глупом некрологе? Я сейчас всё объясню.
– Я не сомневаюсь, что у тебя заготовлены объяснения на все случаи жизни.
– Вадим, не сердись. Всё действительно вполне невинно. Чтобы Маркус меня не разыскивал, я позвонила в одно страсбургское бюро ритуальных услуг, представилась сестрой покойной Изабель Тотлебен и заказала её похороны. Потом послала некролог в газету. Из газеты позвонили в бюро, те подтвердили, что похороны состоятся, как объявлено, и некролог был опубликован.
– А как ты объяснишь разницу в возрасте?
Изабель открывает ротик, чтобы мне ответить, но в этот момент дверь резко распахивается и на пороге появляется Маркус Тотлебен. Видимо, предупреждая, что он не посол доброй воли, в руке мерзавец держит пистолет. Стичи пытается, на свой собачий манер, приветствовать и Маркуса, но детский доктор сильным пинком отправляет несчастную бульдожку в корзину. Щенки бегут к визжащей от боли и страха мамаше, чтобы как-то её поддержать.
– Не смей трогать собаку, негодяй! – кричит Изабель. – Что тебе тут нужно?
– Ты сама знаешь. Отдай мои фотографии по-хорошему.
– А то что?
– А то. Я просто сделаю «пиф-паф», – Маркус поводит стволом пистолета, – и фотографии тебе больше не понадобятся. Ты следишь за моей мыслью?
– Это, конечно, меня не касается, но о чём идёт речь? – вклиниваюсь я в разговор родственников.
Маркус холодно смотрит на меня:
– Изабель, будь добра, скажи этому олуху.
– Маркус очень любил фотографировать свои педофильские забавы со мной, – насмешливым тоном произносит Изабель. – На этой почве у него развилась настоящая мания. Этот мерзавец нащёлкал целую коллекцию. Вот я и прихватила с собой самую выразительную её часть. Боялась, что кто-нибудь посторонний увидит.
– Ага, и прислала мне из Сета письмо с парой фото и требованием денег! – возмущается Маркус. – Можете себе представить подобную наглость, герр Росс? Жалкая шантажистка!
– Так вы поэтому наняли частного детектива? – спрашиваю я жертву шантажа.
– А что мне оставалось делать? Я попросил Пауля найти эту тварь и забрать фотографии. Он часто выполняет подобные поручения. Гутентаг служил в Иностранном легионе. Знает французский язык и не задаёт лишних вопросов. Лишь бы хорошо платили.
– Не стоит называть тварью собственную дочь, – замечаю я.
Одутловатое лицо Маркуса кривится в презрительной гримасе.
– Эта тварь мне не дочь! Я удочерил её месячной крошкой, сделал такую глупость. Вы следите за моей мыслью?
– Так ты мне не отец?! – вскрикивает Изабель. – Ты лжёшь! Не могу поверить. Мамочка ничего про это не говорила!
– Отчиму обзываться на падчерицу тоже неприлично, – упрямо гну я свою линию.
– А вам бы, герр олух, лучше заткнуться, – советует мне Маркус.
Изабель права: этот тип действительно настоящий мерзавец!
– Послать письмо из приюта – это была моя ошибка, – признаётся Изабель, обращаясь скорее ко мне, чем к отчиму.
– Ты просто безмозглая тварь! – снова вскипает Маркус. – Поэтому-то Гутентаг и нашёл тебя. Пауль собрал пухлое досье. Я читал его. Гадкое чтение. В досье собраны все твои художества, Изабель! Пауль шёл от одного детского приюта к другому, от одной приёмной семьи к другой, и везде тебя, тварь, проклинают и ненавидят. У одних ты украла деньги, у других – драгоценности, у третьих – ценные вещи. У кого-то соблазнила сына, у кого-то увела мужа. Жила с любовниками, занималась проституцией. Чего там только нет, в этом досье. Ты – бессовестная воровка и шлюха, Изабель!
– Это правда? – задаю я вопрос девочке-эльфу, которая с ненавистью смотрит на Маркуса. На её щеках блестят слёзы. Изабель молчит.
– Это правда?
– Конечно, правда! – самодовольно заявляет Маркус вместо Изабель. – Теперь шлюхе надоело скитаться по помойкам, вот она и придумала, как быстро разбогатеть. Вы следите за моей мыслью?
– А кто же тогда мой отец? – вдруг спрашивает Изабель, и я понимаю, что всё это время она думала совсем о другом.
– Не знаю. Бланш мне говорила, что это была какая-то её школьная любовь.
– Но хотя бы имя ты знаешь?
Маркус взмахом руки отгоняет прочь вопрос Изабель.
– Какое мне дело до твоего отца? Где фотографии, тварь!
– Перестаньте оскорблять бедную девочку, герр Тотлебен! – снова говорю я. – Какая бы она ни была, вы-то уж точно её ничем не лучше.
– Какая ещё, к дьяволу, девочка?! – гадко усмехается Маркус. – Этой хитрой бабе двадцать восемь лет!
– Как двадцать восемь?!
– Изабель сбежала из Пирмазенса четырнадцать лет назад, когда ей было четырнадцать! Сами посчитайте, герр лох, сколько ей сейчас.
– Изабель?
Изабель кивает, потупя взор:
– Прости, мой герой, но мне действительно двадцать восемь лет.
– Ты лишаешь меня последних иллюзий, но как же?..
Изабель лучезарно улыбается мне:
– Как я смогла всех обмануть? Это было несложно. Природа наградила меня моложавой внешностью. Я маленькая, худенькая. Плюс немного косметики, тёмные очки в солнечные дни, чтобы скрыть морщинки у глаз.
– Пауль установил, что эта мошенница уже много лет выдаёт себя за несовершеннолетнюю девчонку, страдающую частичной амнезией, – со злорадством вставляет Маркус. – Настоящий оборотень! Вот кому нужно давать Оскара за лучшую женскую роль. Вы следите за моей мыслью?
– Я-то слежу, а вот вы в курсе, что вашего бывшего легионера прикончили?
Маркус меняется в лице:
– Что вы такое говорите? Пауля убили?
– Вы не ослышались.
– Мы договорились, что Пауль будет мне регулярно звонить и сообщать о своих поисках. Последний раз он позвонил мне из Лурда в субботу.
– Вечером?
– Днём.
– Но в «Галльский петух» Гутентаг приехал поздно вечером. Я его видел. У него был большой пёстрый зонт.
– При чём здесь зонт?
– Да ни при чём, собственно.
– Пауль приехал в Лурд днём, покрутился вокруг «Галльского петуха» и увидел Изабель. Я снабдил его детским фото аферистки, но он сразу опознал её, хотя Изабель перекрасила волосы. Пауль позвонил мне в Пирмазенс, сказал, что поселится в отеле, чтобы найти фотографии. С тех пор Пауль больше не звонит и не отвечает на мои звонки.
– Просто его две недели нет в живых.
– Откуда вы знаете?
– Я видел его труп. Изабель тоже видела.
Изабель молча кивает. Маркус в раздумье морщит лоб.
– Ах, вот оно как? А я подумал, что эта ловкая стерва перекупила Пауля. Заплатила больше меня да ещё, в качестве бонуса, в постель затащила. Поверьте, она это очень хорошо умеет делать.
Я верю. Задаю ещё один вопрос:
– И тогда вы решили лично покончить с шантажом?
– А у меня был выбор? По-вашему, я должен был спокойно сидеть и ждать следующее письмо с фотографиями? Если бы оно вообще пришло. Изабель могла ведь послать фотографии в полицию. Для неё же нет ничего святого! Вы следите за моей мыслью?
Маркус наводит пистолет на Изабель.
– Говорю в последний раз: верни мне фотографии, и нам всем сразу станет легче!
– Нет!
Отчим внимательно смотрит на решительное личико непокорной падчерицы и переводит оружие на меня. Мои ноги враз слабеют. Чувствую, как они начинают мелко дрожать. Ничего удивительного: я и так уже целых полчаса был героем. Видимо, дальнейшее испытание оказывается непосильным. У меня в руках фотоаппарат, но использовать его против Маркуса нельзя: в нём снимки Лурда, обещанные Марине.
– Если немедленно не отдашь фотографии, я застрелю этого олуха!
– Стреляй, мерзавец! – отважно кричит Изабель.
Я цепенею от ужаса, сердце заранее прекращает биться, но вместо того, чтобы выстрелить в мою беззащитную грудь, Маркус целится снова в девушку-эльфа. Мерзавец передумал. Сердце снова начинает работать, становится легче, но, к чести сказать, совсем чуть-чуть. Мне жалко Изабель, почти как себя.
Маркус холодно произносит:
– Слушай, тварь, хоть ты и упорная, как землеройка, больше я просить не буду. Считаю до трёх. Раз!
– Ладно! – Изабель строптиво поводит плечиками. – Но фото спрятаны не здесь.
Маркус опять гадко усмехается:
– Не изменяй факты, как тебе вздумается. Я давно знаю, что твой запас лжи неисчерпаем. Ты следишь за моей мыслью?
– Я не обманываю! Фотографии лежат в соседней комнате.
– Тогда пошли туда. Кто в ней живёт, кстати?
– Не бойся, трусливый мерзавец. Сейчас комната пустует.
Держа меня и Изабель под прицелом, Маркус заставляет нас выйти в коридор. Изабель отпирает комнату тётки Шарлотты, и мы входим в собачью конуру. За прошедшее время она нисколько не изменилась. Всё та же погрызенная мебель, усеянный чёрт-те чем пол, разорванные обои. На столе стоит недопитая бутылка пастиса.
Маркус зажимает себе нос свободной рукой:
– О, боже! Как здесь смердит! Тут что, жилец недавно сдох от дизентерии?
Не отвечая, Изабель лезет в платяной шкаф. Она долго роется в грудах каких-то тряпок, добирается до самого дна, затем растерянно оборачивается к нам:
– Фотографий нет.
– В самом деле? – притворно удивляется Маркус. – И куда же они делись?
– Не знаю.
– А кто знает?
– Я знаю! – заявляю я.
Маркус тычет пистолетом в мою сторону:
– Что знаете?
– Знаю, у кого фото.
– И у кого же?
– У Франсуа Камбрэ.
– Вздор! Ты-то откуда можешь знать? – недоверчиво спрашивает Изабель.
– Я случайно видел их у него.
– Докажите! – требует Маркус.
– На фотографиях было написано красным фломастером «Маркус мерзавец», «Маркус скотина» и ещё что-то в этом же роде.
Изабель бросает на меня изумлённый взгляд. Маркус с сожалением произносит:
– Что ж, герр Росс. Вынужден вам поверить. Эта бестия и мне прислала фото с такими же надписями. Если вы не солгали и вор обрёл имя, значит, мы немедленно идём к мсье Франсуа. Вы следите за моей мыслью?
Гуськом спускаемся по безбожно скрипящей лестнице. Первым бреду я, за мной Изабель, а замыкает наш невольничий караван Маркус. Руку с оружием мерзавец прячет в боковом кармане своего респектабельного пиджака. На первом этаже по-прежнему никого не видно. Неожиданно из столовой в коридор выходит, что-то торопливо жуя, Анибаль. Возможно, стащил печенье. Увидев нас, обделённый разумом испуганно оглядывается, но вокруг только холодные стены и равнодушный пол – спрятаться решительно негде.
– Бонжур, Анибаль! – приветствую я парня.
– Бонжур, мсье.
Анибаль отводит глаза в сторону. Видно, что он чем-то расстроен.
– Что с тобой, Анибаль?
– Я упустил Очень Большую Рыбу. Она навсегда уплыла из камышей.
– Не переживай. Очень Большая Рыба непредсказуема. Она скоро вернётся.
– Правда, мсье?
– Уверен. Скажи-ка лучше, где мсье Франсуа? Он нам очень нужен.
– Папа’ в прачечной.
Я удивлён:
– Как же он оказался в подвале?
– Съехал по спуску.
– По какому спуску?
– Который за моей спальней.
Слыхали?! Интересно, сколько ещё тайн скрывает «Галльский петух»? Оказывается, в нём есть какой-то ход, по которому можно спуститься в подвал даже в инвалидной коляске.
– Молодой человек, не могли бы вы проводить нас в прачечную? – вежливо просит Маркус.
– Да, мсье.
Повинуясь знаку Маркуса, двигаемся следом за Анибалем. Невольно усмехаюсь: нас возглавляет дурачок, а замыкает мерзавец. Закон всемирного баланса работает без сбоев.
В самом конце коридора начинается гладкий бетонный спуск. Спускаемся по нему в подвал. Здесь сумрачно и сыро. Слышен ровный гул стиральной машины. Теперь если идти направо, попадёшь в гараж, если налево – в прачечную. Идём налево. В тесном помещении, заставленном бытовой техникой, горит яркий свет. Франсуа Камбрэ неподвижно сидит в своём кресле перед одной из стиральных машин. Его худые жилистые пальцы намертво впились в Священное Писание. Если бы не блестящие от слёз глаза, неотрывно глядящие из-под скал надбровий на стеклянную дверцу стиральной машины, эту огромную бесформенную, словно облако, фигуру с бесконечной бородой можно было бы принять за гипсовую статую древнего святого. Но наше всеобщее внимание приковывает вовсе не Франсуа. Мы не можем оторвать взглядов от зубастого, мертвецки бледного лица Луизы, крутящегося в багровой мыльной пене за стеклом.
