Глава десятая
Я понял все позже, хотя это знание не принесло мне утешения. В Натанграфум пришел вооруженный отряд, а так как многие воины были саксами, это никому не показалось странным. Они прибыли однажды вечером, когда гробница опустела – к тому моменту мы уже слишком долго жили в мире, и ангелы стали появляться редко. Однако отряд отлично знал, куда ехать. Они направились прямиком к римскому дому на окраине Туркандена. Охрану они застали врасплох, поэтому быстро всех перебили. Я приехал только на следующий день и увидел кровь, море крови.
Лудда был мертв. Думаю, он пытался защитить дом, его изуродованное тело лежало на пороге. Лицо было искажено гримасой боли. Еще восемь моих людей тоже были мертвы, с них содрали кольчуги, браслеты и все, что представляло хоть какую-то ценность. На одной из стен, на той, где на кирпичах еще сохранились остатки римской штукатурки, кто-то кровью нарисовал летящего ворона. Вся надпись была в кровавых потеках, под сильно загнутым клювом ворона я разглядел кровавый отпечаток ладони.
– Сигурд, – с горечью произнес я.
– Его знак, лорд? – спросил Ситрик.
– Да.
Девушек мы так и не нашли. Я решил, что их увезли нападавшие, но потом выяснилось, что Мехразу, темнокожую, они так и не нашли. Она и отец Катберт спрятались в близлежащем лесу и вышли оттуда, когда убедились, что дом окружен моими людьми. Катберт плакал.
– Лорд, лорд, – причитал он, не в силах вымолвить больше ни слова.
Он упал передо мной на колени и заломил свои ручищи. Мехраза держалась более стойко, хотя и отказалась переступить порог залитого кровью дома, где над открытым ртом Лудды уже вились мухи.
– Что случилось? – спросил я у Катберта.
– О Господи, лорд, – дрожащим голосом произнес он.
Я ударил его по щеке.
– Что случилось?
– Они пришли на закате, лорд, – заговорил он. Его руки дрожали. – Их было много! Я насчитал двадцать четыре человека. – Он замолчал. Его страшно трясло, и прежде чем снова заговорить, он издал дикий мяукающий звук. Увидев гнев в моих глазах, он сделал глубокий вздох и пересилил себя. – Они охотились на нас, лорд.
– В каком смысле?
– Они рыскали вокруг дома, лорд. В старом фруктовом саду, у пруда.
– Вы же прятались.
– Да, лорд. – Он заплакал, и его голос стал тише шепота. – Святой Катберт Трусливый, лорд.
– Не дури, – рявкнул я. – Что ты мог сделать против орды?
– Они забрали девушек, лорд, и убили всех остальных. Мне так нравился Лудда.
– Мне он тоже нравился, – сказал я, – но сейчас нам придется его хоронить.
Лудда мне действительно нравился. Умный и хитрый, он сослужил мне хорошую службу, но худшее заключалось в том, что он доверял мне, а теперь лежит с распоротым животом, и над его внутренностями вьются мухи.
– Так что вы делали, пока он умирал? – спросил я у Катберта.
– Мы любовались закатом на холме, лорд.
Я невесело рассмеялся.
– Любовались закатом!
– Да, лорд! – обиженно произнес Катберт.
– А потом вы все время прятались?
Он оглядел кровавое месиво из тел и вдруг сотрясся от сильнейшего спазма. Его вырвало.
Сейчас, подумал я, два ангела уже раскрыли весь обман, и датчане смеются над нами. Я посмотрел на северо-восток в поисках столбов дыма – верного знака того, что началась война, – но ничего не увидел. Очень хотелось верить, что убийцы – это всего лишь маленький отряд бандитов, которые уже убрались восвояси. Только был ли это обычный набег? Может, это месть за корабли в Снотенгахаме? Если это действительно месть, как мерзавцы узнали, что ангелы – моя идея? Или настал момент, когда столь превозносимый Плегмундом мир разваливается на куски? Ведь бандиты не подожгли римский дом, они не хотели привлекать к себе внимание.
– Говоришь, среди них были саксы? – обратился я к Катберту.
– Я слышал, как они переговаривались, – ответил он, – да, среди них были саксы.
Люди Этельволда? Если это сторонники Этельволда, тогда точно началась война, а это значит, что нападение начнется с Сестера, если Оффа был прав.
– Ройте могилы, – велел я своим людям.
Прежде чем хоронить наших мертвых, я отправил Ситрика и еще троих в Фагранфорду с приказом, чтобы все мои домочадцы отступили в Сирренсестер и забрали с собой скот.
– Передай леди Этельфлед, чтобы она ехала на юг, в Уэссекс, – добавил я, – и скажи, чтобы она передала новость Этельреду и своему брату. Чтобы она убедилась, что весть дошла до Эдуарда! И скажи ей, что мне нужны люди, что я еду на север к Сестеру. Пусть Финан ведет всех людей сюда.
У меня ушел день, чтобы собрать своих людей. Мы похоронили Лудду и остальных в церковном дворе в Туркандене, и Катберт прочитал молитвы над свежими могилами. Я то и дело поглядывал вдаль, но столбов дыма не видел. По лазурному летнему небу лишь лениво плыли редкие облачка. Мы выехали на север, не зная, ждет нас впереди война или нет.
В моем распоряжении было всего сто сорок три человека, и я предполагал, что датчан, если они все же решили идти в наступление, будет несколько тысяч. Сначала мы заехали в Виграсестер, самый северный бург сакской Мерсии, и управляющий епископа страшно удивился нашему появлению.
– Я слышал новость о нападении датчан, лорд, – сказал он.
На улице перед большим домом епископа шла оживленная рыночная торговля. Сам епископ, как выяснилось, находился в Уэссексе.
– Убедись, что твои кладовые полны, – сказал я управляющему. Тот поклонился, но я видел, что он все еще сомневается. – Кто здесь командует гарнизоном? – спросил я.
Командиром оказался некто Вленка, один из сторонников Этельреда, и он возмутился, когда я попытался убедить его в том, что начинается война. Он поднялся на стену бурга, оглядел небо на севере и дыма не увидел.
– Мы бы давно знали, если бы действительно началась война, – сухо произнес он, и я обратил внимание на то, что он не обратился ко мне «лорд».
– Я не знаю, началась она или нет, – честно признался я, – я только предполагаю, что начинается.
– Лорд Этельред наверняка известил бы меня, если бы датчане пошли в атаку, – продолжал настаивать он.
– Этельред чешет себе задницу в Глевесестере, – сказал я. – Кажется, и ты этим занимался, когда к нам в последний раз вторгся Хестен? – Он сердито зыркнул на меня, но промолчал. – Как мне отсюда добраться до Сестера? – спросил я.
– Езжай по римской дороге, – ответил он, указывая куда-то пальцем.
– Езжай по римской дороге, лорд. – Последнее слово я произнес с нажимом.
Он поколебался, прикидывая, не выразить ли мне свое пренебрежение, но здравый смысл все же одержал в нем верх.
– Да, лорд, – проговорил он.
– Ну-ка ответь, где тут в дне пути есть хорошо укрепленное место?
Он пожал плечами.
– Может, в Скроббесбурге, лорд?
– Поднимай фирд, – сказал я, – и позаботься о том, чтобы на всех позициях были люди.
– Я знаю свои обязанности, лорд, – сказал он, однако я по его резкому тону понял, что он не собирается усиливать численность защитников на стенах.
Чистое, невинное небо убедило его в том, что никакой опасности нет, и наверняка после моего отъезда он тут же отправит гонца к Этельреду с сообщением, что я впал в панику.
Возможно, я и в самом деле зря паникую. Ведь единственным свидетельством войны является резня в Туркандене. Однако я верю своей интуиции. Война должна начаться, она слишком долго пряталась, и я убежден, что нападение, во время которого был убит Лудда, – это искра огромного пожарища.
Мы поехали на север по римской дороге, которая шла через долину Сеферна. Я скучал по Лудде, и мне не хватало его удивительных познаний в дорогах Британии. Нам приходилось расспрашивать встречных, и большинство из тех, кому мы задавали вопросы, лишь указывали направление к ближайшей деревне или городу. Скроббесбург находился к западу от того, что считалось кратчайшей дорогой на север, так что я туда не поехал и переночевал в римских руинах в местечке под названием Рочесестер. Эта деревушка изумила меня. Когда-то здесь был большой римский город, почти такой же огромный, как Лунден. Сейчас же от прежнего величия остались одни развалины: осыпавшиеся стены, развороченные тротуары, упавшие колонны и осколки мрамора. Здесь жило всего несколько человек, они обитали в глинобитных хижинах, прилепившихся к остаткам римских стен, и их овцы и козы паслись на поросших травой развалинах. Тощий священник оказался единственным, с кем можно было общаться. Он молча кивнул, когда я сказал ему, что опасаюсь наступления датчан.
– Куда бы ты пошел, если бы они напали? – спросил я.
– Я бы пошел в Скроббесбург, лорд.
– Тогда сразу иди туда, – приказал я, – и скажи остальным жителям, чтобы шли за тобой. Там есть гарнизон?
– Только те, кто там живет. Там нет тана. Последнего убили валлийцы.
– А если я хочу отсюда добраться до Сестера? Какой дорогой мне идти?
– Не знаю, лорд.
Такие местечки, как Рочесестер, наполняли меня отчаянием. Я люблю строить, но я смотрю на то, что построили римляне, и понимаю, что нам никогда не создать такой красоты. Мы строим крепкие дома из дубовых бревен и кладем стены из камня, мы привозим каменщиков из Франкии, и они возводят церкви или пиршественные залы с необработанными колоннами. А вот римляне строили как боги. По всей Британии все еще стоят их дома, мосты, залы и храмы, а ведь они были построены сотни лет назад! Да, у них провалились крыши, и отслоилась штукатурка, но они стоят! Интересно, как получилось, что люди, которые смогли создать такое чудо, потерпели поражение? Христиане твердят нам, что мы непреклонно движемся к лучшим временам, к царству божьему на земле, мои же боги обещают нам хаос конца света, и человеку достаточно оглядеться вокруг, чтобы убедиться: все рушится и приходит в упадок. И это действительно доказывает, что грядет хаос. Мы не поднимаемся по лестнице Иакова к какому-то неземному совершенству, а катимся вниз к Рагнарёку.
На следующий день небо затянули тучи. Мы поднялись на небольшой холм, оставив позади долину Сеферна. Дыма пожарищ нигде видно не было, вверх поднимались лишь тонкие струйки от кухонных очагов. На западе высились Валлийские холмы, их вершины исчезали где-то в облаках. Если бы датчане и пошли в атаку, подумалось мне, я бы уже об этом услышал. Нам по пути попадались бы гонцы, спешащие доставить весть, или беженцы, убегающие от захватчиков. Мы же ехали мимо мирных деревень, мимо полей, на которых жнецы спокойно вязали снопы, и все это время продвигались по римской дороге с верстовыми камнями.
Дорога стала полого спускаться вниз, к Ди. Ближе к середине дня начался дождь, и в тот вечер мы нашли укрытие в одном из домов рядом с трактом. Дом был небогатым, его стены почернели от огня, которому, вероятно, все же не удалось поглотить его полностью.
– Они пытались, – рассказала нам хозяйка, вдова. Ее мужа убили люди Хестена, – но Господь ниспослал дождь, и у них ничего не получилось. Правда, ущерб мне получился большой.
Датчане, добавила она, никогда не уходят далеко.
– А если не датчане, тогда валлийцы, – с горечью сказала она.
– Тогда почему ты живешь здесь? – спросил Финан.
– А куда мне идти? Я прожила здесь больше сорока лет. Как мне начать все сначала? Кто купит у меня эту землю?
Всю ночь шел дождь, и сквозь тростниковую крышу капала вода. К рассвету небо очистилось. Мы были голодны, потому что у вдовы не хватало продуктов для всех. Чтобы накормить нашу ораву, ей пришлось бы забить всех своих петухов, которые так воодушевленно кукарекали, и свиней, которых она собиралась увести в ближайшую березовую рощу. Мы принялись седлать лошадей. Осви, мой слуга, затягивал подпругу на моем жеребце, а я прошел к канаве, прорытой на северной стороне участка, и стал мочиться, глядя вдаль. Над горизонтом висели низкие, тяжелые тучи. А что там за темное пятно?
– Финан, – позвал я, – вон то – дым?
– Кто его знает, лорд. Будем надеяться, что да.
Я расхохотался.
– Надеяться, что это дым?
– Если мир затянется, я сойду с ума.
– Если он затянется до осени, мы поедем в Ирландию, – пообещал я, – и прикончим парочку твоих врагов.
– Не в Беббанбург?
– Для Беббанбурга мне нужно не менее тысячи человек, а чтобы вооружить тысячу человек, мне нужны военные трофеи.
– Всем нам мечты доставляют страдания, – с тоской произнес он и устремил взгляд на север. – Думаю, это дым, лорд. – Он нахмурился. – Или просто грозовая туча.
И тут прибыли всадники.
Их было трое, и они галопом скакали с севера. Увидев нас, они съехали с дороги и, пришпорив своих заляпанных грязью, уставших лошадей, направились к дому. Это были люди Мереваля, он отправил их предупредить Этельреда о том, что датчане атакуют.
– Их тысячи, лорд, – возбужденно рассказывал один из гонцов.
– Тысячи?
– Их трудно сосчитать, лорд.
– Где они?
– В Вестуне, лорд.
Название ни о чем мне не говорило.
– А где это?
– Недалеко.
– В двух часах езды, лорд, – ответил другой.
– А Мереваль?
– Отступает, лорд.
Они пересказали мне сообщение, которое Мереваль передал Этельреду. Оно состояло лишь в том, что армия датчан налетела со стороны Сестера и что их оказалось слишком много, чтобы небольшой отряд Мереваля мог сдержать напор или хотя бы вступить в бой. Датчане продвигались на юг, и Мереваль, помня, какую тактику я применял против Сигурда, решить отступать к валлийской границе в надежде, что с холмов спустятся дикие племена и атакуют захватчиков.
– Когда они напали? – спросил я.
– Вчера, лорд. В сумерках.
Странное время, подумал я, хотя, с другой стороны, самое подходящее, чтобы застать людей Мереваля врасплох. И если они рассчитывали именно на это, то их план провалился. Мереваль был начеку, разведчики предупредили его, поэтому он успел отойти.
– Сколько у него сейчас человек? – спросил я.
– Восемьдесят три, лорд.
– А кто возглавляет датчан? Какие знамена ты видел?
– С вороном, лорд, и еще одно с топором, разрубающим крест, и еще с черепом.
– Там еще были драконы, – добавил второй гонец.
– И два с волками, – сказал третий.
– И олень с крестами на голове, – сказал первый.
Он показался мне самым умным и внимательным из троих.
– Там был летящий ворон? – спросил я у него.
– Да, лорд.
– Это Сигурд, – сказал я. – Топор – это Кнут, а череп – Хестен.
– А олень, лорд? – спросил гонец.
– Этельволд, – с горечью ответил я.
Выходит, Оффа был прав: датчане атаковали из Сестера, а это означает, что они направляются на юг, и ведет их, по всей видимости, Этельволд. Я перевел взгляд на север и сказал себе, что датчане могут быть очень близко.
– Лорд Этельред, – обратился я к первому гонцу, – скорее всего отправит тебя к королю Эдуарду.
– Вполне возможно, лорд.
– Потому что ты видел датчан, – продолжал я. – Так что передай королю Эдуарду, что мне нужны люди. Скажи ему… – Я замолчал, пытаясь принять такое решение, которое не будет погублено ходом времени. – Скажи ему, что они должны ждать меня в Виграсестере. А если окажется, что Виграсестер осажден, пусть ищут меня в Сирренсестере.
Я уже понимал, что нам придется отступать, и к тому моменту, когда Эдуард ответит и пошлет людей – если вообще пошлет, – может получиться так, что датчане выдавят меня на юг, к Темезу.
Гонцы поскакали на юг, а мы стали пробираться на север, выслав вперед и по флангам дозор. Теперь я знал: то темное пятно в утреннем небе было не грозовой тучей, а дымом от горящих крыш.
Уже и не сосчитать, сколько раз за свою жизнь я видел этот знак войны, эти черные клубы дыма, поднимающегося над деревьями, и понимал, что еще одна деревня или еще один дом превращен в пепел.
Мы медленно продвигались на север, и я своими глазами видел, что миру, за который так ратовал Плегмунд, пришел конец. То был мир, размышлял я, недоступный пониманию. Это фраза из священной книги христиан, и мир Плегмунда действительно оказался выше понимания. Датчане затихли очень надолго, и это заставило Плегмунда поверить в то, что его бог ослабил его врагов. Сейчас же они разрушили трудное для понимания спокойствие, и уже вовсю горят деревни, фермы, стога и мельницы.
Через час мы увидели датчан. Вернулись разведчики и доложили, где находится враг, хотя на это и без того четко указывали столбы дыма, тянущиеся в небо, и толпы беженцев на дороге. Мы поднялись на гребень невысокого лесистого холма и смотрели, как пылают жилые дома. На склоне холма была ферма с амбарами и сараями, и между постройками толпились люди. У дома стояла крытая повозка, и в нее поспешно загружали недавно собранный урожай.
– Сколько их там? – спросил я у Финана.
– Три сотни, – ответил он, – как минимум.
Еще больше людей было у подножия холма. Отряды датчан рыскали по лугам, выискивая беженцев. Я увидел кучку женщин и детей, которых вооруженные мечами датчане вели куда-то, наверняка на рынок рабов, к морю. Еще одна крытая повозка, загруженная горшками, вертелами, граблями, мотыгами, ткацким станком и всем, что может оказаться полезным, уже ехала на север. Вслед за ней брели захваченные в плен женщины и дети, несколько человек гнали огромное стадо домашнего скота. Кто-то уже сунул горящий факел в тростниковую крышу. Откуда-то из долины донесся звук рога, и датчане, пешие и верховые, потянулись к дороге.
– Господи Иисусе, – произнес Финан. Я увидел человеческий череп, насаженный на длинный шест. – Хестен, – добавил он.
Я взглядом искал Хестена, но внизу было слишком много всадников. Других знамен я не увидел, во всяком случае, таких, которые были мне знакомы. Меня так и подмывало поднять своих людей, галопом скатиться с холма и порубить отставших датчан, однако я преодолел искушение. Отставшие были недалеко от основных отрядов, и нам бы тут же дали отпор, а потом одолели бы нас числом. Датчане продвигались неспешно, у них были отдохнувшие и сытые лошади, и сейчас моя задача состояла в том, чтобы обогнать их и наблюдать за тем, что они делают и куда направляются.
Мы вернулись вниз, на дорогу. Весь день мы отступали, и весь день датчане наступали позади нас. Дом той самой вдовы уже горел, на востоке и на западе небо потемнело от густого дыма, и это говорило о том, что захватчики разоряют окрестности. Они даже не удосужились выставить дозоры, они знали, что при их численности им по силам справиться с любым противником. Моим же разведчикам приходилось постоянно держаться на расстоянии, так что я был практически слеп. Я не представлял, какое количество датчан движется на юг, я просто знал, что их сотни и что они оставляют после себя пепелища. Я был зол, настолько зол, что мои люди старались не встречаться со мной взглядами. А вот Финана моя злость не пугала.
– Нам нужен пленный, – сказал он.
Но в этом датчане соблюдали осторожность: они держались группами, слишком большими, чтобы мы могли справиться хотя бы с одной.
– Они никуда не спешат, – озадаченно произнес Финан, – и это странно. Ни малейшей спешки.
Мы поднялись на следующий холм, продолжая наблюдать за противником. Мы сошли с дороги, потому что по ней продвигались датчане. А еще по ней шли беженцы, спасаясь от захватчиков. Они пошли было за нами, стараясь держаться поближе к нам, но я велел им продолжать свой путь на юг – их присутствие делало нас более уязвимыми, – и мы переместились к востоку, где нам было удобнее наблюдать за датчанами. К концу дня я был полностью сбит с толку. Как заметил Финан, датчане никуда не спешили. Они рыскали по округе, как крысы по пустому амбару, обыскивали каждую хижину, каждый дом, каждую ферму и забирали с собой все мало-мальски полезное. Однако этот край был бедным, он уже не раз подвергался разграблению, потому что находился в непосредственной близости от датской Мерсии, так что трофеи захватчиков были скудными. Основная добыча была южнее. И почему же они не торопятся? Ведь черный дым предупреждает об их приближении, и люди успевают спрятать ценности или взять их с собой. Здесь датчане собирают объедки, а главное пиршество – впереди, но они туда не спешат. Так что они затевают?
Они же знают, что мы наблюдаем за ними. Невозможно спрятать сто сорок три человека на практически безлесной местности. Они наверняка давно заметили нас, но не знают, кто мы такие, так как я намеренно не развернул свое знамя. Если бы они узнали, что Утред Беббанбургский близко и что он ведет за собой небольшой по численности отряд, они, возможно, и предприняли какие-то действия.
Ближе к вечеру датчане попытались выманить нас на бой, но тоже без особого энтузиазма. Семь их всадников выдвинулись на юг по опустевшей дороге. Они ехали рысью и нервно поглядывали на лес, в котором скрывались мы.
– Заблудились, – усмехнулся Ситрик.
– Это наживка, – сказал я.
То, что это наживка, было совершенно очевидно. Они хотели, чтобы мы атаковали их, и собирались тут же повернуть вспять, галопом поскакать к своим и тем самым заманить нас в ловушку.
– Не обращать внимания, – приказал я.
Мы снова тронулись в путь, пересекли водораздел, и вскоре, когда на землю опустился обманчиво тихий вечер, впереди показался Сеферн. Я спешил найти такое место, где мы могли бы переночевать в относительной безопасности, подальше от датчан. Но внезапно я увидел едва заметный отблеск среди длинных теней вдали, слева от нас, и долго смотрел в ту сторону. Когда я решил, что мне это почудилось, отблеск появился снова.
– Ублюдки, – процедил я, потому что понял, почему датчане не проявляли особого энтузиазма, преследуя нас. Оказывается, они выслали отряд, который обошел нас с востока и перед которым стояла задача отрезать нас. Но заходящее солнце отразилось либо от шлема, либо от наконечника копья, и теперь я увидел их, далеко-далеко, людей в кольчугах среди деревьев.
– Вперед! – заорал я своим людям.
Шпоры и страх подгоняют лошадей. Сумасшедший галоп вниз по склону, стук копыт, щит, бьющий по спине, ножны со «Вздохом змея», колотящиеся о седло. Слева от меня из-за деревьев вылетели датчане. Они тоже гнали своих лошадей во весь опор. Я знал: если мы успеем добраться до Сеферна, у нас будет шанс. Мы загоним лошадей в воду, переплывем реку и потом, если выживем, станем защищать дальний берег. Я велел Финану скакать туда, где мы в последний раз видели отблески солнца на воде. Я пропустил своих людей вперед и поехал за ними, не обращая внимания на комья грязи, летящие из-под тяжелых копыт.
Тут Финан издал предупредительный возглас, и я увидел всадников впереди нас. Я чертыхнулся, но лошадь не осадил и выхватил «Вздох змея».
– В атаку! – закричал я.
Больше ничего нам не оставалось. Мы оказались в ловушке, и другого выхода, кроме как пробиться сквозь датчан, у нас не было. К тому же мы, по всей вероятности, превосходили их числом.
– Рубить не останавливаясь! – отдал я приказ и пришпорил лошадь, чтобы возглавить атаку.
Дорога – раскисшая, взрытая копытами, с двумя глубокими колеями от телег – была близко, нас от нее отделяли домики, огороды, кучи навоза и свинарники.
– К дороге! – отдал я приказ, едва оказался во главе отряда. – Рубить не останавливаясь!
– Они свои! – вдруг закричал Финан. – Лорд, они свои! Они свои!
Это был Мереваль, спешивший нам навстречу.
– Сюда, лорд, – крикнул он мне, указывая на дорогу.
Его люди соединились с моими, и мы поскакали по старым камням римской дороги. Я оглянулся через левое плечо и увидел позади нас датчан, а впереди был пологий холм, и на его вершине – палисад. Крепость. Древняя, разрушенная, но крепость, и я устремился к ней. Оглянувшись еще раз, я увидел, что с полдюжины датчан вырвались вперед, опередив остальную часть отряда.
– Финан! – заорал я, натянул повод и повернул жеребца.
Часть моих людей увидела, что я делаю, и тоже повернула своих лошадей. Я пришпорил своего жеребца и шлепнул его по крупу развернутым плашмя «Вздохом змея». К своему изумлению, я обнаружил, что шестеро датчан повторили мой маневр, только развернулись в другую сторону. У одного из них лошадь поскользнулась и упала прямо под копыта своих товарок, а ее всадник вылетел на дорогу, шмякнулся на камни, с трудом поднялся, ухватился за стремя ближайшего к нему всадника и побежал рядом с лошадью, когда шестерка устремилась к своим.
– Стоять! – закричал я, но не датчанам, а своим людям, потому что вдали показался более многочисленный отряд датчан, и он быстро приближался. – Назад! – крикнул я. – Назад и вверх на холм!
Холм вместе с разрушенной крепостью располагался на перешейке, образованном большой петлей Сеферна. В самой петле, где участки, поросшие невысоким кустарником, перемежались с болотами, стояла деревушка с церковью и кучкой домишек. Сюда уже успели добраться беженцы, и их крупный рогатый скот, свиньи, гуси и овцы сгрудились возле лачуг.
– Где мы? – крикнул я Меревалю.
– Это место называется Скроббесбург, лорд, – крикнул он в ответ.
Это место было создано для обороны. Ширина перешейка составляла триста шагов, и для его защиты у меня имелся мой отряд в сто сорок три человека, а также отряд Мереваля. Кроме того, среди беженцев было немало мужчин, которые служили в фирдах. У них нашлись топоры, копья, охотничьи луки и даже несколько мечей. Мереваль уже выстроил их в шеренгу по перешейку.
– Сколько у тебя людей? – спросил я у него.
– Триста, если не считать моих восемьдесят три воина.
Датчане наблюдали. Их было примерно сто пятьдесят, к ним с севера шло подкрепление.
– Расставь сотню из фирда в крепости, – сказал я Меревалю.
Крепость стояла на южной стороне перешейка, поэтому оборонять предстояло длинную северную часть. Рядом с рекой земля была болотистой, и я сомневался, что кому-то из датчан удастся преодолеть эти участки, поэтому я построил стену из щитов между подножием холма и краем болота.
Солнце быстро опускалось за горизонт. Вот сейчас, размышлял я, датчанам следовало бы атаковать, но они не атакуют, несмотря на преобладающую численность. Кажется, нашим смертям придется подождать до завтрашнего утра.
Мы почти не спали. Я разжег костры по всему перешейку, чтобы видеть, если датчане пойдут в атаку ночью. Мы наблюдали, как на севере разжигаются все новые и новые бивачные костры по мере того, как прибывают новые отряды. К тому моменту, когда опустилась ночь, костров стало столько, что они подсвечивали небо. Я приказал Райперу обследовать деревушку и выяснить, какие продукты у нас имеются. В Скроббесбурге оказались запертыми не менее восьми сотен человек, и я не представлял, сколько еще нам придется оставаться здесь. Вряд ли нам хватило бы еды больше, чем на несколько дней, даже если бы мы забили весь скот.
Взяв с собой десять человек, Финан принялся разбирать хижины, чтобы из бревен строить барьеры на перешейке.
– Самым разумным, – сказал мне Мереваль в ту долгую, беспокойную ночь, – было бы переплыть на лошадях реку и поспешить дальше на юг.
– И почему же ты так не поступил?
Он улыбнулся и кивнул в сторону детишек, спавших на земле.
– И отдать их датчанам, лорд?
– Я не знаю, сколько мы тут продержимся, – предупредил я его.
– Лорд Этельред отправит армию, – уверенно заявил Мереваль.
– И ты веришь в это?
Он усмехнулся.
– Ну, тогда, может, король Эдуард.
– Может, – согласился я, – но пройдет два или три дня, прежде чем твои гонцы доберутся до Уэссекса; еще два-три дня они будут пересказывать всем сообщение. К этому времени мы уже будем мертвы.
Мереваль вздрогнул, услышав горькую правду. Он тоже понимал: на что-то надеяться мы можем лишь при условии, что армия уже выступила, в противном случае мы обречены. Крепость – это жалкие остатки какой-то древней войны против валлийцев, которые всегда грабили западные земли Мерсии. У крепости есть ров, который не остановит и калеку, и палисад, прогнивший настолько, что бревна можно свалить рукой. Сооруженная нами преграда смехотворна, эта свалка стропил и потолочных балок способна задержать человека, но никогда не остановит решительную атаку.
Я знал, что Мереваль прав, что наш долг – перебраться через Сеферн и спешить на юг к тому месту, где назначен сбор армии. Но тогда пришлось бы бросить на произвол судьбы людей, нашедших убежище в этой деревушке. А датчане уже, возможно, переправились через реку. К западу было несколько бродов, и они наверняка захотели бы окружить Скроббесбург, чтобы помешать подкреплению добраться до нас. По сути, размышлял я, нам остается надеяться только на то, что датчане решат двигаться дальше и не станут растрачивать свои силы на бой с нами. Надежда была хлипкой, и к рассвету, когда на востоке небо слегка просветлело, я ощутил безграничное отчаяние приговоренного. Три норны не оставили мне никакого шанса, кроме как развернуть свое знамя и погибнуть со «Вздохом змея» в руке. Я подумал о Стиорре, своей дочери, и мне очень захотелось еще раз увидеть ее. А потом наступил рассвет, который принес с собой туман, низкие тучи и мелкий моросящий дождь.
Сквозь туман я увидел датские знамена. В центре было знамя Хестена, череп на длинном шесте. У слабого ветерка не хватало сил раскрыть полотнища, поэтому я не разглядел, изображены ли на них орлы, вороны или кабаны. Я просто их сосчитал. Их было как минимум тридцать, часть закрывал туман, и под этими знаменами датчане строили стену из щитов.
У нас было два знамени. Мереваль водрузил над крепостью стяг Этельреда – скачущая белая лошадь. Свое знамя с волчьей головой я установил чуть пониже и к северу и велел Осви, своему слуге, срезать молодое деревце, чтобы с его помощью растянуть полотнище во всю ширину и показать датчанам, с кем им придется иметь дело.
– Это же прямое приглашение, лорд, – сказал Финан и топнул ногой по мокрой земле. – Помнишь, ангелы сказали, что ты умрешь. Им всем охота прибить твой череп над своей дверью.
– Я не собираюсь от них прятаться, – сказал я.
Финан перекрестился и перевел взгляд на вражеские полчища.
– Что ж, зато все будет быстро, – произнес он.
Туман медленно рассеивался, а дождь продолжал моросить. Датчане сформировали линию длиной в полмили между двумя рощицами. Линия была настолько плотной, что у меня возникло впечатление, будто она уходит в лес. Странно, подумал я, но в этой непредвиденной войне все было странно.
– Семьсот человек? – прикинул я.
– Примерно, – ответил Финан, – в общем, много. И еще больше среди деревьев.
– А зачем?
– Может, ублюдки хотят, чтобы мы атаковали их? – предположил Финан. – Чтобы потом взять нас в клещи?
– Они знают, что мы не станем атаковать, – сказал я.
Они значительно превосходили нас по численности, а наши люди не были обученными воинами. Датчане наверняка это знали просто потому, что фирды редко вооружали щитами. Ну, выстроили бы мы стену из щитов, но они увидели бы, что по обеим сторонам стоят люди без щитов. Они стали бы для них легкой добычей – ведь при наступлении противника фирд сломался бы, как сухая веточка, в этом я не сомневался.
Однако датчане зачем-то разместили своих людей среди деревьев. Время от времени они били мечами по щитам, чтобы устрашить нас, и я слышал их боевые кличи, хотя они и находились довольно далеко.
– Почему они не наступают? – жалобным тоном спросил Финан.
Я не мог дать ответ, потому что не представлял, что задумали датчане. Мы в их полной власти, а они стоят на месте, вместо того чтобы наступать. Вчера они медленно продвигались на юг, а сегодня стоят недвижимо? И это великое вторжение? Я разглядывал их, гадая, и вдруг над головой у меня пролетело два лебедя, громко хлопая крыльями. Знак, но вот что он означает?
– Если они убьют нас всех до одного, сколько людей они потеряют? – спросил я у Финана.
– Сотни две, – прикинул он.
– Вот поэтому они и не атакуют, – сказал я, и Финан озадаченно посмотрел на меня. – Они прячут людей в лесу не в надежде на то, что мы будем наступать, – пояснил я, – а чтобы мы не поняли, сколько их. – Я замолчал, чувствуя, что мысль начинает обретать четкие очертания. – Если точнее, – добавил я, – то как их мало.
– Мало? – удивился Финан.
– Это не великая армия, – ответил я, неожиданно ощутив, что моя догадка верна. – Это только видимость. Сигурда здесь нет, Кнута тоже.
Это было единственное объяснение, которое я мог найти. У того, кто командовал этими датчанами, было меньше тысячи человек, и он не хотел потерять две-три сотни в сражении, которое не имело отношения к главному вторжению. Его задача состояла в том, чтобы задержать нас здесь и оттянуть другие силы саксов в долину Сеферна на то время, пока страну будут захватывать главные силы. Только вот откуда они двинутся? С моря?
– Кажется, Оффа говорил тебе… – начал Финан.
– Гаденыш плакал, – ожесточенно процедил я, – рыдал горючими слезами, чтобы убедить меня, будто говорит правду. Он сказал мне, что хочет отплатить мне за мою доброту, но я никогда не был добр с ним. Я платил ему, как и все остальные. А датчане, должно быть, заплатили гораздо больше за то, чтобы он вывалил на меня гору лжи.
Я опять не мог понять, прав ли я в своей догадке, но тогда почему датчане не выступают, чтобы уничтожить нас?
В центре их линии началось какое-то движение, щиты разомкнулись, и вперед выехало три всадника. Один держал ветку с листьями, знак того, что они хотят провести переговоры, у другого на голове был высокий шлем с серебряным гребнем и с плюмажем из перьев ворона. Я подозвал Мереваля и вместе с ним и Финаном прошел через нашу хлипкую линию обороны и по чавкающей земле направился к датчанам.
Человек с плюмажем оказался Хестеном. Его шлем был истинным произведением искусства, его опоясывал змей Миргарда, чей хвост опускался вниз и защищал шею, а пасть образовывала гребень, из которого и торчали перья.
– Ты надел шляпку своей женушки, – сказал я.
– Это подарок ярла Кнута, – сказал он, – того самого, который будет здесь к ночи.
– А я-то гадал, чего вы ждете, – хмыкнул я. – Теперь знаю. Вам нужна помощь.
Хестен улыбнулся, показывая, что прощает мне мои оскорбления. Человек с зеленой веткой держался в нескольких шагах позади него, а рядом с ним стоял третий парламентер. На нем тоже был шлем тонкой работы со множеством украшений, только нащечные пластины были выдвинуты вперед так, что я не видел его лица. Зато я обратил внимание на дорогую кольчугу, седло и ремень, отделанные серебром, а также на множество толстых, дорогих браслетов. Его лошадь нервничала, и он сильно ударил ее по шее, от чего животное попятилось. Хестен наклонился и погладил жеребца.
– Ярл Кнут несет с собой «Ледяную злость», – сообщил он.
– Ледяную злость?
– Свой меч, – пояснил Хестен. – Ты, лорд Утред, и он будете биться между ветвей лещины. Это мой подарок ему.
Кнут Ранульфсон считался величайшим мечником среди датчан, магом меча, человеком, который убивал с улыбкой. Кнут гордился своей репутацией. Признаться, я ощутил холодок страха. Поединок на пятачке, ограниченном ветками лещины, – это ритуальный бой, и он должен закончиться чьей-то смертью. Такой поединок превратится в демонстрацию мастерства Кнута.
– Для меня будет огромным удовольствием убить его, – сказал я.
– Но разве твои ангелы не предрекали, что умереть придется тебе? – с наигранным удивлением произнес Хестен.
– Мои ангелы?
– Умная идея, – сказал он. – Младший Сигурд привез их к нам. Двух очень красивых девиц! Он в полной мере насладился ими! И почти все наши люди.
Значит, всадник, пришедший с Хестеном, это сын Сигурда, тот самый щенок, который хотел биться со мной в Сестере. Значит, налет на Турканден был его рук делом, его затеей как командира, хотя я не сомневался, что отец отправил с ним более опытных и мудрых людей, чтобы те уберегли мальчишку от роковых ошибок. Я вспомнил, как мухи вились над телом Лудды, я вспомнил грубо нарисованного ворона на римской штукатурке.
– Когда ты сдохнешь, щенок, – обратился я к нему, – я позабочусь о том, чтобы в твоей руке не оказалось меча и чтобы ты отправился к Хель. А потом погляжу, как тебе там понравится.
Сигурд Сигурдсон стал вытаскивать меч. Он вытаскивал его медленно, как бы показывая, что вызов брошен, но отвечать на него не обязательно немедленно.
– Его зовут «Огненный дракон», – сказал он, выставляя меч острием вверх.
– Меч для молокососов, – презрительно скривился я.
– Я хочу, чтобы ты знал, как зовут меч, который пронзит тебя, – сказал он и пришпорил своего жеребца, как будто хотел затоптать меня. Однако животное попятилось, и Сигурду пришлось вцепиться в гриву, чтобы не вывалиться из седла. Хестен опять наклонился и взял жеребца за повод.
– Убери меч в ножны, лорд, – сказал он мальчишке и улыбнулся мне. – У тебя до вечера есть время, чтобы сдаться, – предупредил он, – и если ты не сдашься, – его голос зазвучал жестче, – тогда вы умрете все до одного. Но если ты сдашься, лорд Утред, мы пощадим твоих людей. До вечера! – Он развернул свою лошадь и потянул за собой жеребца Сигурда. – До вечера! – повторил он и ускакал.
Эта война действительно выше понимания, подумал я. Зачем ждать? Есть только одно объяснение: Хестен боится потерять четверть или треть своих сил. Но если это действительно авангард великой датской армии, тогда ему незачем болтаться без дела в окрестностях Скроббесбурга. По идее он должен был бы стремительно войти в мягкое подбрюшье сакской Мерсии, затем переправиться через Темез, чтобы разорить Уэссекс. Каждый день, пока датчане выжидают, дает саксам возможность собрать фирд и вызвать подкрепление из сакских графств. Однако все недоумение исчезает только в одном случае: если мое предположение верно и это выступление датчан – способ обмануть противника и скрыть настоящее время и место атаки.
Прибыли еще датчане. Поздно утром, когда дождь прекратился и сквозь тучи проглянуло бледное солнце, мы увидели на западе столбы дыма. Сначала дым был жиденьким, но быстро сгущался. Спустя час вверх поднялось еще два столба. Итак, датчане грабят близлежащие деревни, и еще один отряд переправился через реку и патрулирует огромную петлю, которая стала для нас ловушкой. Осферт нашел две лодки, утлые суденышки из кожи, натянутой на ивовый каркас, и захотел соорудить большой плот, примерно такой, как мы нашли на Уз. Однако присутствие датских всадников убило на корню его идею. Я велел своим людям укрепить баррикаду поперек перешейка и надстроить ее бревнами от хижин, чтобы защитить людей из фирда и направить атаку в сторону стены из щитов. У меня было мало надежды на то, что мы переживем эту атаку, но я должен был занять людей каким-нибудь делом. Так что они принялись разбирать шесть домов и таскать бревна на перешеек. Баррикада медленно росла и превращалась в основательную преграду. Священник, укрывшийся в Скроббесбурге, обошел нашу линию обороны и дал каждому по кусочку хлеба. Люди вставали перед ним на колени, и он вкладывал облатку им в рот, а затем добавлял щепотку земли.
– А зачем он это делает? – спросил я у Осферта.
– Мы пришли из земли, лорд, туда мы и вернемся.
– Мы никуда не денемся, пока Хестен не атакует, – сказал я.
– Он боится нас?
Я покачал головой.
– Это ловушка, – ответил я.
Сколько же было таких ловушек с того момента, когда меня попытались убить на День святого Алнота! А сколько событий произошло! Я отправился к Йорику подписывать союзнический договор, который он якобы хотел заключить с Альфредом; я сжег флот Сигурда, я создал ангелов. На этот раз, подозревал я, датчане заготовили самую крупную ловушку. И она, по всей видимости, сработала: примерно в полдень началась внезапная паника, и датчане, патрулировавшие берег реки, вдруг пришпорили своих лошадей и ускакали на запад. Их что-то испугало. А через несколько мгновений на берег прибыл еще более крупный отряд всадников, и над ними развевалось два знамени, одно с крестом, а другое с драконом. Это были западные саксы. Итак, Хестен действительно выманивал наших людей к Скроббесбургу, и я был твердо убежден, что этот отряд нужнее в другом месте, там, где разворачивается настоящая атака датчан.
Вновь прибывших вел Стипа. Он спешился, спустился с берега к воде и рупором приставил руки к лицу.
– Где нам перебраться?
– Дальше к западу, – крикнул я в ответ. – Сколько вас?
– Двести двадцать!
– У нас тут семьсот датчан, – крикнул я, – но я сомневаюсь, что это их армия.
– На подходе еще много наших! – закричал Стипа, не обратив внимания на мои слова.
Я смотрел, как он взбирается на крутой берег. Его отряд двинулся на запад в поисках брода и исчез за деревьями. Я вернулся к перешейку и увидел, что датчане все еще стоят в линии. Они наверняка извелись от безделья, но все равно не делали попытки спровоцировать нас. Наступил вечер. Хестен знал, что я просто так не сдамся, однако тоже не предпринимал шагов, чтобы исполнить свою утреннюю угрозу. В датском лагере запылали костры, мы поглядывали на запад в ожидании, когда Стипа переправится через реку. Мы наблюдали и ждали. Пришла ночь.
А на рассвете датчан на месте не оказалось.
Этельфлед приехала через час после восхода и привела сто пятьдесят воинов. Как и Стипе, ей пришлось искать брод на западе, и мы собрались только к полудню.
– Я думал, ты движешься на юг, – поприветствовал я ее.
– Кто-то же должен дать им отпор, – усмехнулась она.
– Только вот они ушли, – сказал я.
Земля к северу от перешейка была испещрена черными пятнами бивачных костров, на восток вела широкая полоса отпечатков копыт. У нас теперь имелась армия, но нам не с кем было сражаться.
– Хестен никогда и не собирался биться со мной, – сказал я, – он просто хотел оттянуть сюда наших людей.
Стипа озадаченно посмотрел на меня, а Этельфлед сразу сообразила, что я имею в виду.
– И где же они?
– Мы на западе, – сказал я, – значит, они на востоке.
– И Хестен присоединился к ним?
– Думаю, да, – ответил я.
Мы, естественно, ничего не знали наверняка, нам было известно лишь то, что люди Хестена выступили на юг из Сестера, а потом по какой-то таинственной причине ускакал на восток. Эдуард, как и Этельфлед, откликнулся на мое первое предостережение и выслал людей на север, чтобы выяснить, вторгся неприятель или нет. Стипе предстояло подтвердить или опровергнуть мое первое сообщение и вернуться в Уинтансестер. Этельфлед проигнорировала мой приказ укрыться в Сирренсестере и вместо этого привела ко мне своих дружинников. Как она сообщила, другие мерсийские войска были вызваны в Глевесестер.
– Вот удивительно, – с сарказмом произнес я.
Точно так же, как в прошлый раз, когда Хестен вторгся в Мерсию, Этельред и теперь будет защищать собственные земли, а остальной стране предоставит выкручиваться самостоятельно.
– Я должен вернуться к королю, – сказал Стипа.
– Какой у тебя приказ? – спросил я. – Найти, где вторглись датчане?
– Да, лорд.
– Ты нашел?
Он покачал головой.
– Нет.
– Тогда ты и твои люди едете со мной, – сказал я, – а ты, – я указал на Этельфлед, – должна отправиться в Сирренсестер или присоединиться к своему младшему брату.
– А ты, – сказала она, указывая на меня, – не командуй мной, я буду делать то, что хочу. – Она с вызовом посмотрела на меня, но я промолчал. – Почему бы нам не разгромить Хестена? – спросила она.
– Потому что у нас не хватает людей, – терпеливо ответил я, – и потому что мы не знаем, где остальные датчане. Ты хочешь начать сражение с Хестеном и потом обнаружить у себя в тылу три тысячи захмелевших от меда датчан?
– Тогда что нам делать? – спросила она.
– То, что я сказал, – ответил я.
Мы отправились на восток по следам Хестена и обратили внимание на то, что по пути датчане не сожгли ни один дом и не разграбили ни одну деревню. Это означало, что Хестен спешит, игнорируя возможность разжиться трофеями, потому что, как я считал, ему был отдан приказ соединиться с главными силами датчан, где бы они ни находились.
Мы тоже спешили, и на второй день подошли к Лиссельфельду. У меня там было одно дело. Я въехал в городок – у него не было стен, зато он мог похвастаться огромной церковью, двумя мельницами, монастырем и величественным епископским домом. Большая часть жителей ушла на юг в поисках какого-нибудь бурга, чтобы укрыться от датчан, и наше появление вызвало панику. Мы увидели, как люди со всех ног бросились к лесу, решив, что мы – враг.
Мы напоили лошадей в двух ручьях, что текли через город, и я отправил Осферта и Финана покупать продукты. Мы с Этельфлед взяли тридцать человек и отправились во второе величественное здание города, стоявшее у северной окраины Лиссельфельда. Вдова, жившая там, никуда не убежала при нашем появлении. Напротив, она ждала нас в зале, окруженная десятком слуг.
Ее звали Эдит. Она была молода, очень красива и отличалась жестким характером, хотя на первый взгляд казалась нежной и кроткой. Круглолицая, с вьющимися рыжими волосами, довольно полная, она была одета в полотняное платье золотого цвета, с шеи у нее свисало множество золотых цепочек.
– Ты вдова Оффы, – сказал я, и она молча кивнула. – Где его собаки?
– Я утопила их, – ответила она.
– Сколько ярл Сигурд заплатил твоему мужу, чтобы он соврал нам? – спросил я.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, – сказала она.
Я повернулся к Ситрику.
– Обыщи дом, – велел я ему. – Забирай все продукты.
– Ты не имеешь права… – начала Эдит.
– Я имею право делать то, что считаю нужным! – оборвал я ее. – Твой муж продал датчанам Уэссекс и Мерсию.
Она стояла насмерть, оказываясь что-то признавать, однако в этом недавно построенном доме было слишком много свидетельств богатства его обитателей. Она завопила, вцепилась в меня, когда я снял золото с ее шеи, а потом принялась изрыгать проклятия нам вслед, когда мы ушли. Я покинул город не сразу, сначала заехал на кладбище у собора, и там мои люди выкопали тело Оффы из могилы. Он заплатил серебром священникам за то, чтобы его похоронили поближе к останкам святого Чада – он считал, что через эту близость ему откроется дорога на небеса в тот день, когда Христос вернется на землю, – но я сделал все возможное, чтобы переправить его грязную душу в христианский ад. Мы перетащили его гниющее тело, обмотанное бесцветным саваном, на край города и бросили в реку.
После этого мы поехали на восток выяснять, обрекло ли его предательство Уэссекс на гибель.
