Глава девятая
– Священники совсем прижали Эдуарда к ногтю, – пожаловался я Лудде, – а его мамаша вообще распоясалась. Безмозглая сука.
Мы уже успели вернуться в Фагранфорду и сейчас ехали на север, на холмы, откуда можно было понаблюдать за гористой территорией Уэльса, расположенной за широкой рекой Сеферн. Шел дождь, и солнце отражалось в водах реки ломаным грошом.
– Они думают, будто с помощью молитв смогут избежать войны, – продолжал я, – и все из-за этого идиота Плегмунда. Он считает, что бог ослабит датчан.
– Молитвы могут сработать, лорд, – бодро заявил Лудда.
– Черта с два они сработают, – отрезал я. – Если бы твой бог хотел, чтобы они сработали, почему он не сделал этого двадцать лет назад?
Лудда был слишком благоразумным, чтобы ответить на поставленный вопрос. Мы с ним были вдвоем. Я кое-что искал и не хотел, чтобы люди знали, что именно я ищу, так что мы с Луддой отправились на гребень без сопровождения. Мы обшаривали окрестности, расспрашивали рабов на полях и танов в их жилищах, и на третий день я нашел то, что искал. Правда, не совсем то. На мой вкус, оно находилось слишком близко к Фагранфорде и слишком далеко от датской земли.
– Но на севере ничего подобного нет, – сказал Лудда, – во всяком случае, я не слышал, чтобы было. Таинственных камней на севере навалом, а вот погребенных нет.
Таинственные камни – это странные круги из огромных валунов, созданные древними людьми, вероятно, в честь их богов. Обычно, когда мы находили такое место, мы начинали копать под камнем и находили там клады. Погребенные же камни лежат в курганах, которые имеют либо полукруглую, либо вытянутую форму и являются гробницами древних. Мы и их раскапываем, хотя некоторые люди думают, будто лежащие внутри скелеты защищены духами или даже огнедышащими драконами. Я находил в таких гробницах золотые украшения, а однажды раскопал там кувшин, наполненный черным и желтым янтарем.
Курган, что мы обнаружили в тот день, находился на высоком кряже, с которого во все стороны открывался вид до самого горизонта. На севере мы даже разглядели датскую территорию, и хотя до нее было далеко, слишком далеко, я все же решил, что это древнее захоронение нам подойдет.
Место называлось Натанграфум и принадлежало одному мерсийскому тану по имени Эльволд, который пришел в восторг, когда узнал, что я собираюсь раскапывать его курган.
– Я дам тебе рабов для этой работы, – предложил он мне, – мерзавцы совсем обленились, им до жатвы совсем нечего делать.
– Я возьму своих, – сказал я.
У Эльволда тут же возникли всякие подозрения, но я был Утредом, а он не хотел восстанавливать меня против себя.
– Ты поделишься тем, что найдешь? – с беспокойством спросил он.
– Поделюсь, – ответил я и положил на стол золото. – Это, – сказал я, – за твое молчание. Никто не знает, что я здесь, и ты не должен никому говорить. Если я узнаю, что ты нарушил молчание, я вернусь и похороню тебя в этом кургане.
– Я никому не скажу, лорд, – пообещал он. Седой, с обвислыми щеками, он был значительно старше меня. – Господь свидетель, я не хочу проблем, – продолжал он. – В прошлом году урожай был плохой, датчане неподалеку, и я молюсь только о спокойствии. – Он взял золото. – Но ты ничего не найдешь в этом кургане, лорд. Мой отец уже копал его много лет назад и не нашел там ничего, кроме скелетов. Даже бусины не нашел.
На вершине кряжа были две гробницы, одна на другой. Круглый курган как бы стоял на продолговатом, который тянулся с востока на запад и был примерно десять футов в высоту и шестьдесят шагов в длину. Длинный курган представлял собой насыпь из земли и осколков меловой породы, но в его восточной части были проделаны пещеры, вход в которые закрывался валуном и смотрел на восходящее солнце.
Я отправил Лудду в Фагранфорду за десятком рабов, и они сдвинули валун и расчистили вход. Мы вошли в длинный, выложенный камнями коридор, в конце которого нам открылось четыре зала, по два с каждой стороны. Мы осветили помещения просмоленными факелами и отвалили тяжелые валуны, закрывавшие входы в залы. Там, как и предупреждал Эльфолд, мы не нашли ничего, кроме скелетов.
– Сойдет? – спросил я у Лудды.
Он ответил не сразу. Несколько мгновений он с ужасом таращился на скелеты.
– Они вернутся и будут преследовать нас, лорд, – тихо проговорил он.
– Нет, – сказал я, но все же ощутил холодок в желудке. – Нет, – повторил я, хотя и сам не верил в это.
– Не прикасайся к ним, лорд, – взмолился Лудда.
– Эльволд сказал, что его отец уже побеспокоил их, – напомнил я, пытаясь убедить самого себя, – так что нам ничего не грозит.
– Раз он побеспокоил их, лорд, значит, мы их разбудили. Теперь они ждут момента, когда можно будет отомстить.
Скелеты были детские и взрослые, пустые глазницы с ухмылкой смотрели на нас. В одном черепе была глубокая рана с левой стороны, на другом еще сохранились клоки волос. Один детский скелет сидел на коленях у взрослого, другой по полу тянул костлявую руку к нам.
– Их души здесь, – прошептал Лудда, – я чувствую их, лорд.
Я снова ощутил холодок и поежился.
– Езжай в Фагранфорду, – сказал я ему, – и привези сюда отца Катберта и мою лучшую собаку.
– Собаку?
– Приведи Молнию. Жду тебя здесь завтра.
Мы выбрались наружу, и рабы, вернув валун на место, вновь отгородили мертвых от живых. В ту ночь небо было освещено бледно-голубым и мерцающим белым светом, который затмевал звезды. Я и раньше видел такие сияния, правда, зимой и всегда на северном небе, но это точно не было совпадением – то, что сияние появилось на небесах в день, когда я своим светом потревожил мрак подземного жилища мертвых.
Я арендовал у Эльволда жилье. Это был римский дом, большей частью разрушенный, и стоял он на небольшом расстоянии от деревни, называвшейся Турканден. Жилье устроило меня в полной мере, потому что от него до гробницы нужно было немного пройти на юг. Вокруг дома разрослась ежевика, разрушенные стены плотно обвил плющ, но два больших зала, где когда-то заседали правившие в округе римляне, в последнее время использовались в качестве укрытия для скота, и для этого там укрепили стропила и починили тростниковую крышу.
Мы убрались в этих залах и легли спать, а утром я вернулся к гробнице. Над длинным курганом клубился туман. Я стоял и ждал, а рабы жались друг к другу в нескольких шагах позади меня. К полудню, когда приехал Лудда, туман так и не рассеялся. Лудда привел с собою Молнию, мою лучшую шотландскую борзую, и отца Катберта. Я забрал поводок Молнии у Лудды, собака заскулила, и я погладил ее по голове.
– От тебя требуется следующее, – обратился я к Катберту. – Убедись, что духи в этой гробнице не станут мешать нам.
– Позволь спросить, лорд, чем ты тут занимаешься?
– Что тебе сказал Лудда?
– Что я нужен тебе и что нужно захватить собаку.
– Значит, больше тебе знать не надо. И позаботься о том, чтобы духи ушли.
Мы отвалили валун. Катберт вошел в пещеру и стал нараспев читать молитвы и брызгать водой. Потом он воткнул в земляной пол крест, который сам же и сделал из веток.
– Мы должны дождаться полуночи, лорд, – сказал он, – чтобы убедиться, что молитвы сработали.
Вид у него было озадаченный, и он слишком много жестикулировал, и это позволило мне предположить, что он не очень рассчитывает на успех. У него были огромные руки, я таких в жизни не видел, и когда он нервничал, то не знал, куда их девать.
– Подчинятся ли мне духи? – спросил он. – Не знаю! Днем они спят и, когда проснутся, должны быть в цепях и беспомощными. Но вдруг они окажутся сильнее, чем мы думаем? Вот это мы и выясним сегодня ночью.
– Почему ночью? Почему не сейчас?
– Они спят днем, лорд, они проснутся только ночью и будут вопить, как души грешников. А если они разорвут цепи? – Его передернуло. – Я буду бодрствовать всю ночь и призывать ангелов.
– Ангелов?
Он сосредоточенно кивнул.
– Да, лорд, ангелов. – Он увидел сомнение у меня на лице и улыбнулся. – Ой, не воспринимай ангелов в виде милых девушек, лорд. Простые люди думают, будто ангелы – это очаровательные сияющие создания с прекрасными, – он замолчал и своими ручищами изобразил груди, – молодыми оленями, – договорил он, – но на самом деле они воины Господа. Между прочим, яростные и грозные существа! – Он помахал руками, изображая крылья, и вдруг замер под моим внимательным взглядом. Я довольно долго не отрываясь смотрел на него, пока он не задергался. – Лорд? – дрожащим голосом спросил он.
– Ты хитрый, Катберт, – сказал я.
Он засмущался, но был явно доволен, приняв мои слова за похвалу.
– Я такой, лорд.
– Святой Катберт Хитрый, – с восхищением произнес я. – Дурак, – сказал я, – но какой хитрый дурак!
– Благодарю, лорд, ты так добр.
В ту ночь мы с Катбертом сидели у входа в гробницу и смотрели, как разгораются звезды. Молния устроился рядом, положив голову мне на колени, и я гладил его. Он был огромным и полным энергии, бесстрашным и свирепым, как воин. Над полями поднялся месяц. Воздух был наполнен звуками: кто-то ползал в ближайшем леске, кричала вышедшая на охоту сова, где-то далеко взвизгнула лисица. Когда месяц добрался до высшей точки на небосклоне, отец Катберт повернулся лицом к гробнице, пал на колени и принялся беззвучно молиться, при этом его губы шевелились, а руки сжимали поломанный крест. Если ангелы и прибыли, я их не увидел, хотя и допускаю, что они были рядом, эти крылатые и прекрасные воины христианского бога.
Я оставил Катберта молиться, а сам взял Молнию и поднялся на вершину кургана, опустился на колени и обнял пса. Я рассказывал ему, какой он хороший, как он отважен и предан мне. Я гладил его и зарывался лицом в его жесткую шерсть, я говорил ему, что он величайшая борзая на свете, что таких больше не будет. Продолжая обнимать его, я одним сильным движением перерезал ему горло ножом, который наточил еще днем. Я почувствовал, как его крупное тело дернулось и стало заваливаться на бок. Последний вой быстро растворился в тишине, кровь залила мои ноги. Я плакал, прощаясь с ним, я обнимал его дрожащее тело и рассказывал Тору о своей жертве. Я не хотел совершать жертвоприношение, но именно принесение в жертву того, что нам дороже всего, трогает умы богов.
Я обнимал Молнию, пока он не умер. Его смерть была милосердно быстрой. Я обратился к Тору с мольбой принять мою жертву, а в ответ заставить молчать тех мертвых в гробнице.
Я отнес тело Молнии к ближайшему дереву и с помощью ножа и каменного осколка вырыл могилу. Я опустил в нее собаку и положил рядом с телом нож, затем пожелал Молнии счастливой охоты в другом мире. Я засыпал могилу и завалил ее камнями, чтобы до пса не добрались падальщики. Я закончил, когда почти наступил рассвет. Я был несчастным и грязным, заляпанным кровью с головы до ног.
– Господи, что случилось? – ошарашенно уставился на меня отец Катберт.
– Я молился Тору, – коротко ответил я.
– А собака? – прошептал он.
– Охотится в другом мире, – ответил я.
Он поежился. Другие священники отругали бы меня за то, что я приношу жертвы ложным богам, но Катберт лишь перекрестился.
– Духи вели себя спокойно, – сказал он.
– Значит, одна из молитв сработала, – сказал я, – либо твоя, либо моя.
– Либо обе, лорд, – заключил он.
Когда встало солнце, пришли рабы, и я велел им открыть гробницу, а затем вынести мертвых из одного из дальних залов. Они сложили кости в зале напротив, и мы запечатали вход в него огромным камнем. Черепа мы сложили в двух нишах возле входа, чтобы они приветствовали своими мертвыми ухмылками любого, кто войдет в пещеру. Самым трудным оказалось замаскировать вход в северный зал, тот, который мы очистили от костей, потому что для нашей затеи Лудде нужно было постоянно входить в это рукотворное помещение и выходить из него. Решение нашел отец Катберт. У своего отца он научился ремеслу каменщика, и сейчас он обтесал известняк так, что он стал похож на тонкий щит. На это у него ушло два дня, но получилось отлично, и мы установили каменную пластину на плоский камень так, чтобы ее можно было поворачивать. Теперь Лудда мог, повернув ее, вползти в зал, и другой человек вернул бы ее на место. Когда Лудда сидел притаившись за пластиной, его не было видно, зато его голос звучал приглушенно, но довольно громко.
Мы снова запечатали гробницу, засыпали низ валуна землей и мелкими камнями и вернулись в Фагранфорду.
– А теперь едем в Лунден, – сказал я Лудде. – Ты, я и Финан.
– В Лунден! – Он был чрезвычайно рад. – А зачем мы туда едем, лорд?
– Чтобы найти двух шлюх, естественно.
– Естественно, – повторил он.
– Я могу помочь! – тут же встрепенулся отец Катберт.
– Кажется, я поручил тебе собирать гусиные перья, – заявил я ему.
– Гусиные перья? – Он изумленно уставился на меня. – Ой, лорд, ну, пожалуйста!
Шлюхи и гусиные перья. Плегмунд молится о мире, я же готовлюсь к войне.
В Лунден я взял с собой тридцать человек – не потому, что нуждался в них, просто лорд должен путешествовать с помпой. Мы пристроили дружину и лошадей на ночлег в римском форте, который охранял северо-западный угол города, а потом я вместе с Финаном и Веостаном обошел остатки римской стены.
– Когда ты здесь командовал, тебя ограничивали в средствах? – спросил Веостан.
– Нет, – ответил я.
– Я вынужден вымаливать каждый грош, – проворчал он. – Они строят церкви, а я не могу убедить их в том, что нужно отремонтировать стену.
А стена действительно нуждалась в серьезном ремонте: огромный участок между Епископскими и Старыми воротами осыпался в ров с вонючей водой. Проблема была не новой. Когда я командовал гарнизоном, я заделал эту брешь дубовым палисадом, но сейчас бревна потемнели и некоторые даже сгнили. Король Йорик видел все эти разрушения и взял их себе на заметку, я в этом уверен. После его визита в Лунден я предложил провести срочные ремонтные работы, но ничего так и не было сделано.
– Взгляни, – сказал Веостан, неуклюже вскарабкался на остатки каменной кладки и толкнул бревно. Я увидел, что оно закачалось, как мертвый зуб. – Они не выделяют деньги на то, чтобы заменить их, – мрачно произнес он. Он ударил мыском сапога по нижней части бревна, и во все стороны разлетелись ошметки гнилой древесины.
– У нас мир, – с сарказмом напомнил я, – разве ты не слышал?
– Скажи об этом Йорику, – буркнул Веостан, спрыгивая вниз. Вся территория на северо-востоке принадлежала Йорику, и Веостан рассказывал, что датские патрули подходили довольно близко к городу. – Они наблюдают за нами, – добавил он, – а мне всего-то и разрешается, что помахать им рукой.
– У них нет надобности подходить вплотную, – сказал я, – их купцы расскажут им все, что они пожелают узнать.
В Лундене всегда было много купцов – датских, сакских, франкских и фризских, – и они несли новости в свои земли. Йорик – и я в этом не сомневался – знал, насколько уязвима оборона Лундена: ведь он видел все это собственными глазами.
– Но Йорик – осторожный ублюдок, – добавил я.
– А Сигурд нет.
– Он все еще болеет.
– Моли бога, чтобы он умер, – яростно произнес Веостан.
В тавернах города я узнал много нового. Там проводили время капитаны судов со всех побережий Британии, и за кружку эля они с готовностью пересказывали слухи, в том числе и правдивые. Как ни странно, ни в одном из слухов не упоминалось о войне. Я узнал, что Этельволд все еще прячется в Йофервике и все еще претендует на трон Уэссекса, но у него не хватает силенок для каких-либо действий, и он рассчитывает, что датчане дадут ему армию. Почему же они затихли? Это озадачивало меня. Я был абсолютно уверен, что они нападут сразу после смерти Альфреда, а они вместо этого ничего не предпринимают.
Как выяснилось, ответ знал епископ Эркенвальд.
– Это божья воля, – сказал он мне, когда мы случайно встретились на улице. – Господь велит нам любить наших врагов, – пояснил он, – и через свою любовь мы сделаем из них миролюбивых христиан.
Помню, я тогда с изумлением уставился на него.
– Ты действительно веришь в это? – спросил я.
– Мы должны верить, – с горячностью ответил он и перекрестил женщину, которая присела перед ним в реверансе. – Итак, – обратился он ко мне, – что привело тебя в Лунден?
– Мы ищем шлюх, – ответил я. Он захлопал глазами. – У тебя нет подходящих, а, епископ? – поинтересовался я.
– О Господи, – прошипел он и пошел своей дорогой.
Я решил не искать шлюх в Лунденских тавернах, так как была велика вероятность того, что девиц узнают, поэтому я повел Финана, Лудду и отца Катберта в рабский док, который располагался выше по реке от старого римского моста. Лунден так и не обзавелся процветающим рынком рабов, но торговля все же шла, и торговали молодежью, захваченной в плен в Ирландии, Уэльсе и Шотландии. У датчан было больше рабов, чем у саксов, и те, которые у нас имелись, обычно работали на фермах. Человек, у которого не было денег на вола, мог запрячь в плуг пару рабов, правда, борозда у рабов была не такой глубокой, как у вола. К тому же волы доставляли меньше проблем, хотя в прежние времена хозяин мог безнаказанно убивать тех рабов, которые создавали проблемы. Сейчас же все изменил закон, принятый Альфредом. И очень многие стали отпускать своих рабов, веря, что этим они заработают одобрение бога. Хотя большой потребности в рабах в Лундене не было, их всегда можно было купить в доке у Темеза. Торговцы приезжали из Ратумакоса, города во Франкии, и почти все они были северянами, так как именно скандинавы завоевали весь регион в окрестностях этого города. Они приезжали, чтобы купить молодых рабов, захваченных во время наших вылазок на приграничные территории, а некоторые покупали рабов, чтобы потом перепродать их богачам из Уэссекса и Мерсии, которые, как им было известно, высоко ценили экзотичных девушек. Церковь смотрела на эту торговлю с неодобрением, но рыночек процветал.
Причал располагался за речной стеной, а рабов содержали в сырых хижинах в пределах стен. В то время в Лундене было четыре торговца, их охрана сразу заметила нас и предупредила хозяев, что идут богатые покупатели. Торговцы сразу вышли на улицу и поклонились нам в пояс.
– Вина, милорды? – спросил один. – Или эля? Все, что пожелают высокие лорды.
– Женщин, – сказал отец Катберт.
– Затихни, – рыкнул я на него.
– Иисус и Иосиф, – еле слышно произнес Финан, и я понял: он вспоминает долгие месяцы, когда мы с ним оказались в рабстве и попали на одно из судов Сверрира, где нас приковали к веслам и заклеймили на предплечье буквой «Р», что означало «раб». Сверрир давно умер, как умер и его прихвостень Хакка – их обоих зарубил Финан, – но ирландец продолжал люто ненавидеть рабовладельцев.
– Ищете женщин? – уточнил один из торговцев. – Или девушек? Что-нибудь юное и нежное? У меня есть то, что вам нужно. Качественный товар! Неиспорченный. Сочный и ценный! Господа? – Он поклонился и жестом указал на грубо сколоченную дверь, которую вставили в римскую арку.
Я посмотрел на отца Катберта.
– Убери улыбку с рожи, – велел я ему и добавил потише: – И отправляйся на поиски Веостана. Скажи, чтобы привел десяток или даже дюжину человек. Быстро.
– Но, лорд… – начал он, не скрывая своего желания остаться.
– Иди! – заорал я.
Он исчез.
– Это мудро с твоей стороны, лорд, избавиться от священника, – сказал торговец, решив, будто я прогнал Катберта из-за того, что церковь не одобряет его торговлю.
Как я ни старался, дружелюбного ответа на эти слова у меня не получилось: во мне поднялся тот же самый гнев, что наполнял Финана. Я тоже хорошо помнил все унижения и мучения рабства. Мы с Финаном тоже когда-то сидели на цепи в такой же сырой хибаре. Меня охватили такие бурные эмоции, что я даже ощутил боль в шраме на предплечье – во всяком случае, мне так показалось, когда я вслед за торговцем прошел в низкую дверь.
– Я привез из-за моря с полдюжины девиц, – сказал торговец. – Как я понимаю, вам нужны отнюдь не доярки и не посудомойки?
– Нам нужны ангелы, – напряженным голосом произнес Финан.
– Именно такой товар я и поставляю! – бодро объявил торговец.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Халфдан, – ответил он.
Это был мужчина под сорок, плотный, высокий, лысый, как коленка, и с бородой до пояса, к которому был пристегнут меч в серебряных ножнах. Комнату, в которой мы оказались, охраняли четыре человека, двое были вооружены дубинками, а двое – мечами. Они охраняли закованных в цепи рабов, сидевших на покрытом слоем нечистот земляном полу. Задней стеной хижины служил речной крепостной вал, в слабом свете, падавшем сквозь дыры в крыше, были видны черно-зеленые камни кладки. Рабы угрюмо наблюдали за нами.
– Здесь в основном валлийцы, – беспечно произнес Халфдан, – но есть и парочка из Ирландии.
– Ты отвезешь их во Франкию? – спросил Финан.
– Если вам они не понадобятся, – ответил Халфдан.
Он отпер еще одну дверь, постучал по створке, и я услышал, как с той стороны отодвигают щеколду. Дверь открылась, и за ней оказался еще один охранник, с мечом. Он сторожил самый ценный товар, девушек. Он добродушно усмехнулся, когда мы переступили через порог.
В полумраке трудно было понять, что собой представляют девушки. Они забились в угол, одна, кажется, была больна. Я разглядел, что среди светлокожих рабынь есть и темнокожая.
– Шесть, – сказал я.
– Ты умеешь считать, лорд, – сострил Халфдан.
Он запер дверь, которая вела в большую комнату, где содержались мужчины, на щеколду.
Финан понял, что я имею в виду. Двое нас и шесть рабынь, мы разозлены, и мы давно ни с кем не сражались, и нас обуревает нетерпение.
– Шесть – это ничто, – сказал Финан.
Лудда понял подтекст и занервничал.
– Тебе нужно больше шести? – спросил Халфдан. Он с трудом открыл ставень, чтобы впустить уличный свет, и девушки зажмурились, ослепленные. – Шесть красавиц, – гордо заявил он.
Эти шесть красавиц были тощими, грязными и испуганными. Темнокожая девушка отвернулась, но прежде я успел увидеть, что она действительно красива. Две из остальных рабынь были светловолосыми.
– Откуда они?
– В основном из Франкии, – ответил Халфдан. – А вот эта? – Он указал на темнокожую. – Она с края земли. Только боги знают, откуда она взялась. Может, упала с луны. Я купил ее у торговца с юга. Она говорит на причудливом языке, но вполне привлекательна для тех, кто любит мясо позажаристее.
– А кто не любит? – спросил Финан.
– Я хотел оставить ее, – продолжал Халфдан, – но эта сучка не переставая плачет, а я терпеть не могу плакс.
– Они были шлюхами? – поинтересовался я.
– Они не девственницы, – ответил Халфдан. – Я не буду обманывать тебя, лорд. Если тебя что-то не устраивает, я найду тебе другой товар, но на это может уйти месяц или два. Вон те две – нет. Темная и фризска работали в таверне, но ими не злоупотребляли, они только успели войти в курс дела. Они все еще красивы. Позволь, я покажу тебе. – Он крепкой ручищей схватил темнокожую и потянул. Она закричала и стала вырываться, и он наотмашь ударил ее по лицу. – Хватит орать, глупая сучка! – рявкнул он и повернулся ко мне. – Что ты думаешь, лорд? У нее причудливый цвет кожи, но она миленькая.
– Это точно, – согласился я.
– Она вся такая темная, – добавил он, усмехаясь, и в доказательство рванул на ней платье, чтобы обнажить грудь. – Да что ты воешь, сука! – взревел он и еще раз ударил ее, а затем приподнял одну грудь, подсунув под нее ладонь. – Видишь, лорд? Титьки тоже коричневые.
– Дай мне, – сказал я.
Я вытащил нож, и Халфдан, решив, что я собираюсь разрезать остатки платья, отступил на шаг.
– Смотри, сколько влезет, лорд, – сказал он.
– Я так и сделаю, – пообещал я.
Девушка все еще рыдала, когда я повернулся и всадил нож в брюхо Халфдана. Однако под его туникой оказался металл, который преградил путь ножу. Я услышал, как Лудда выхватил меч из ножен, и краем глаза увидел, что Халфдан собирается боднуть меня, но я успел левой рукой схватить его за бороду. Выставив нож острием вверх, я изо всех сил дернул его голову вниз и насадил на лезвие. Девушки кричали, а один из охранников в другой комнате колотил в запертую дверь. Халфдан взревел, и в следующее мгновение, когда нож пронзил ему горло, его рев превратился в бульканье. На пол брызнула кровь. Финан – ирландец действовал с быстротой молнии – уже разделался со своим противником и полоснул мечом по ногам Халфдана, прямо под колени, подрезая сухожилия. Торговец рухнул на колени, и я прикончил его. Его длиннющая борода вся пропиталась кровью.
– А ты зазевался, – усмехнулся Финан.
– Давно не практиковался, – сказал я. – Лудда, вели этим девицам затихнуть.
– Еще четверо, – напомнил Финан.
Я убрал нож в ножны, вытер окровавленные руки об тунику Халфдана и вытащил «Вздох змея». Финан отпер дверь и распахнул ее. В комнату сунулся было охранник, увидел направленный на него клинок и попятился, но Финан втолкнул его внутрь, и я насадил его на меч, затем, обхватив за затылок, ударил о свое колено. Он повалился на пропитавшийся кровью пол.
– Прикончи его, Лудда, – велел я.
– Господи, – пробормотал тот.
Остальные три охранника были осторожнее. Они ждали в дальней части комнаты и уже успели позвать на помощь других работорговцев. Все торговцы «живым товаром» были заинтересованы в том, чтобы помогать друг другу, поэтому на зов прибежало еще четыре или пять вооруженных и готовых к бою мужчин.
– Осферт постоянно говорит, что мы сначала ввязываемся в драку, а только потом думаем, – сказал Финан.
– Ведь он прав, не так ли? – сказал я.
И тут снаружи донесся громкий крик. Это прибыл Веостан в сопровождении солдат гарнизона. Солдаты ворвались в хижину и выгнали работорговцев на улицу. Двое торговцев принялись жаловаться Веостану на нас, называя нас убийцами. Веостан взревел, требуя тишины, затем вошел в хижину и осмотрелся. Он поморщился от жуткой вони, заглянул в меньшую комнату и устремил взгляд на два трупа.
– Что произошло?
– Эти двое поссорились, – ответил я, указывая на Халфдана и охранника, которого так молниеносно убил Финан, – и они прикончили друг друга.
– А этот? – Веостан кивнул на охранника, который скрючился на полу и стонал.
– Я же велел тебе прикончить его, – обратился я к Лудде и выполнил задачу за него. – Его одолела тоска по тем двоим, – объяснил я Веостану, – и он пытался убить себя.
Два работорговца, последовавшие за нами в хижину, принялись яростно протестовать и обзывать нас лжецами и убийцами. Они стали кричать, что их торговля вполне законна, что им была обещана защита закона. Они потребовали, чтобы я предстал перед судом за человекоубийство и заплатил серебром штраф за отнятые мною жизни. Веостан все это терпеливо выслушал.
– Вы принесете присягу на суде? – спросил он у них.
– Принесем! – ответил один из них.
– Вы под присягой расскажете, как все было?
– Он должен возместить нам ущерб!
– Лорд Утред, – повернулся ко мне Веостан, – ты оспоришь показания, данные этими людьми под присягой?
– Оспорю, – ответил я.
Однако оказалось, что упоминания моего имени было достаточно, чтобы унять воинственный дух у этой парочки. Они ошеломленно уставились на меня, а потом один из них пробормотал, что Халфдан всегда был несговорчивым дураком.
– Значит, вы не будете давать присягу в суде? – спросил Веостан, но торговцы уже пятились прочь. Через секунду их и след простыл.
Веостан усмехнулся.
– Предполагается, – сказал он, – что сейчас я должен арестовать тебя за человекоубийство.
– Я ничего не делал, – покачал головой я.
Он перевел взгляд на красное от крови лезвие «Вздоха змея».
– Я вижу, лорд, – сказал он.
Я шагнул к Халфдану, разрезал на нем тунику и увидел под ней кольчугу, а еще, как я и ожидал, кошель. Именно этот кошель, набитый монетами, причем золотыми, и встал на пути моего ножа.
– Что нам делать с рабами? – поинтересовался Веостан.
– Они мои, – сказал я. – Я только что купил их. – Я протянул ему кошель, предварительно взяв оттуда несколько монет. – Этого должно хватить на бревна для палисада.
Он пересчитал монеты и восторженно посмотрел на меня.
– Ты – ответ на мои молитвы, лорд, – сказал он.
Мы отвели рабов в одну таверну в новом городе, сакском поселении к западу от римского Лундена. Монетами, взятыми из кошеля Халфдана, я расплатился за еду, эль и одежду. Финан поговорил с только что освобожденными нами рабами и заключил, что из шестерых из них получатся хорошие воины.
– Если только нам нужны воины, – добавил он.
– Ненавижу мир, – сказал я, и Финан расхохотался.
– Что будем делать с остальными? – спросил он.
– Пусть идут куда хотят, – ответил я. – Они молоды, выживут.
Пока мы с Луддой разговаривали с девушками, отец Катберт во все глаза смотрел на них. Он был очарован темнокожей, которую, как выяснилось, звали Мехразой. Она казалась старше остальных: на вид ей было лет шестнадцать или семнадцать, остальным же – года на три-четыре меньше. Когда девицы поняли, что им ничего не грозит или что опасность хотя бы на время отодвинулась, они заулыбались. Итак, у нас было две сакски – их захватили на побережье Сента во время налета франков, две девушки из Франкии, таинственная Мехраза и больная фризска.
– Девицы из Сента могут отправляться домой, – сказал я Лудде и отцу Катберту, – остальных вы отвезете в Фагранфорду. – Отберите из них двоих. Научите их всему, что они должны знать. Остальные смогут работать на ферме или на кухне.
– С удовольствием, лорд, – сказал отец Катберт.
Я устремил на него многозначительный взгляд.
– Если будешь дурно обращаться с ними, – предупредил я, – тебе не поздоровится.
– Да, лорд, – покорно произнес он.
– А теперь в путь.
Я отрядил Райпера и еще десяток дружинников для охраны девушек во время путешествия, мы же с Финаном остались в Лундене. Я всегда любил этот город, и только здесь можно было разузнать обо всем, что творилось в остальной Британии. Я поговорил с торговцами и с путешественниками и даже выслушал одну из бесконечных проповедей Эркенвальда – не потому, что нуждался в его совете, я просто хотел знать, что церковь рассказывает своей пастве. Епископ говорил хорошо, в его послании содержалась именно та мысль, которую хотел донести до людей архиепископ Плегмунд.
– Мы подавлены войной, – говорил Эркенвальд, – мы плаваем в море слез вдов и матерей. – Он знал, что я нахожусь в церкви, и посмотрел туда, где я стоял, а потом указал на недавно расписанную стену, где Мария, мать Христа, рыдала у подножия креста. – Когда мы убиваем, мы вынуждены нести бремя той же вины, что несли римляне! Мы дети Господа, а не агнцы, идущие на заклание!
Были времена, когда Эркенвальд проповедовал кровопролитие и призывал к мести датчанам-язычникам, но наступление девятисотого года каким-то образом убедило церковь в необходимости обязать нас хранить мир, и, кажется, эти молитвы были услышаны. Хотя рейдеры и устраивали набеги на приграничные территории и уводили скот, датские армии не шли нас завоевывать.
В середине лета мы с Финаном отправились в плавание на одном из кораблей Веостана и, спустившись вниз по реке, дошли до широкого устья, где я когда-то провел немало времени. Мы подошли вплотную к Бемфлеоту и увидели, что датчане даже не попытались отстроить сгоревшие форты. В Хотледж-Крике не стояло ни одного корабля, лишь чернели остовы сожженных нами судов. Мы спустились дальше на восток, туда, где Темез впадает в великое море, обследовали мелководье возле Сеобирига, городка, где датские команды устраивали засады для торговых судов, шедших в Лунден или из него. Любимое место их стоянки также оказалось пустым. Такую же ситуацию мы обнаружили и на южном берегу эстуария. Там не было ничего, кроме птиц и глины.
Мы на веслах поднялись вверх по излучинам реки Медвег до бурга, расположенного недалеко от Хрофесестера, и там я увидел, что бревна некогда мощного палисада на высоком укрепленном берегу сгнили точно так же, как в Лундене. Правда, огромный штабель свежих дубовых бревен говорил о том, что кто-то собирается ремонтировать оборонительное сооружение. Мы с Финаном причалили к пристани у старого римского моста, сошли на берег и направились к дому епископа рядом с высокой церковью. Управляющий поклонился нам, а когда услышал мое имя, не решился просить, чтобы мы сдали мечи. Он сразу проводил нас в уютную комнату и велел слугам принести нам эля и еды.
Епископ Свитвульф и его жена прибыли час спустя. Епископ – седой, с длинным лицом и трясущимися руками – выглядел обеспокоенным, его миниатюрная жена тоже нервничала. Она поклонилась мне, наверное, раз десять, прежде чем сесть.
– Что привело тебя сюда, лорд? – спросил Свитвульф.
– Любопытство, – ответил я.
– Любопытство?
– Я вот все гадаю, почему датчане затихли, – пояснил я.
– Потому что они что-то затевают, – сказал Свитвульф. – Никогда не доверяй молчащему датчанину. – Он повернулся к жене: – Кажется, ты хотела дать указания кухаркам?
– Кухаркам? Ах да! – Она встала, потопталась на месте и ушла.
– Так почему датчане затихли? – спросил у меня Свитвульф.
– Сигурд болеет, – предположил я. – Кнут занят своей северной границей.
– А Этельволд?
– Напивается в Йофервике, – сказал я.
– Зря Альфред не придушил его, – буркнул Свитвульф.
Епископ с каждым мгновением вызывал у меня все большую симпатию.
– Надеюсь, ты не проповедуешь мир, как остальные? – спросил я.
– О, я проповедую то, что мне велят, – ответил он, – но одновременно я углубляю ров и заново строю стену.
– А олдермен Сигельф? – поинтересовался я. Сигельф был олдерменом Сента, военным предводителем графства и его самым выдающимся дворянином.
В глазах епископа тут же появилось подозрение.
– А при чем тут он?
– Как я слышал, он хочет быть королем Сента.
Свитвульф опешил.
– Его сын носился с этой идеей, – хмурясь, осторожно произнес он. – Я не уверен, что Сигельф придерживается того же мнения.
– Но Сигебрихт ведет переговоры с датчанами, – сказал я. Тот самый Сигебрихт, который сдался мне при Сефтесбери, он сын Сигельфа.
– Это точно?
– Точно, – ответил я. Епископ промолчал. – Что происходит в Сенте? – спросил я, но епископ продолжал молчать. – Ты же епископ! – воскликнул я. – Ты же многое узнаешь от своих священников. Расскажи.
Он все еще колебался, но в конце концов его прорвало, как дамбу, и он поведал мне о бедах Сента.
– Когда-то мы были самостоятельным королевством, – сказал он. – Сейчас же Уэссекс обращается с нами, как с мусором. Вспомни, что произошло, когда у нас высадились Хестен и Харальд! Нас кто-нибудь защитил? Нет!
Хестен тогда высадился на северном побережье Сента, а ярл Харальд Рыжеволосый привел более двух сотен судов к южному побережью, напал на недостроенный бург и убил всех, кто там находился. После этого он выдвинулся в глубь графства и устроил самую настоящую оргию, сжигая, убивая, грабя и уводя в рабство. Чтобы дать отпор захватчикам, Уэссекс послал армию под предводительством Этельреда и Эдуарда, но эта армия ничего не делала. Этельред и Эдуард завели свои войска на вершину лесистого кряжа и долго спорили, куда нанести удар: на север, где был Хестен, или на юг, где был Харальд. Харальд же тем временем продолжал жечь дома и убивать.
– Я убил Харальда, – напомнил я.
– Верно, – согласился епископ, – но уже после того, как он разграбил все графство.
– Значит, люди хотят, чтобы Сент снова стал самостоятельным королевством? – спросил я.
На этот раз он колебался довольно долго, и ответ у него получился расплывчатым.
– Никто этого не хотел, пока Альфред был жив, – сказал он, – но вот сейчас?
Я встал и подошел к окну, откуда были видны причалы. Над водой с криками летали чайки. Два крана на причале грузили лошадей на пузатое торговое судно. Трюм судна был поделен на денники, в которые и заводили испуганных животных.
– А куда везут этих лошадей? – спросил я.
– Лошадей? – удивился Свитвульф. Мой неожиданный вопрос озадачил его. – Их отправляют на рынок во Франкии. У нас тут разводят породистых лошадей.
– Вот как?
– Олдермен Сигельф, – сказал он.
– Интересно, – проговорил я. – Сигельф здесь правит, а его сын ведет переговоры с датчанами.
Епископ поежился.
– Ну, это ты так утверждаешь, – осторожно произнес он.
Я повернулся к нему.
– И его сын любил твою дочь, – добавил я. – И у него есть повод ненавидеть Эдуарда.
– Господи, – тихо проговорил Свитвульф и перекрестился. В его глазах стояли слезы. – Она была глупышкой, глупенькой, но так радовалась жизни.
– Сожалею, – сказал я.
Он сморгнул слезы.
– Ты заботишься о моих внуках?
– Да, они на моем попечении.
– Я слышал, мальчик хворый. – В его голосе звучала тревога.
– Это все слухи, – успокоил я его. – Они оба здоровенькие, но будут еще здоровее, если олдермен Этельхельм поверит в обратное.
– Этельхельм – неплохой человек, – сухо произнес епископ.
– Но он обязательно перерезал бы твоим внукам горло, выпади ему такой шанс.
Свитвульф кивнул.
– В кого они пошли?
– Мальчик темненький, как отец, а девочка светленькая.
– Как моя дочь, – прошептал он.
– Тот, кто обвенчал этелинга Уэссекса, сейчас отрицает все это, – сказал я. – И Сигебрихт, ее отвергнутый поклонник, отправился к датчанам исключительно из ненависти к Эдуарду.
– Да, – тихо произнес епископ.
– Но потом, когда Этельволд сбежал на север, он присягнул Эдуарду.
Свитвульф кивнул.
– Я слышал.
– Ему можно доверять?
Свитвульфу не понравилась моя прямолинейность. Он нахмурился и заерзал в кресле, затем перевел взгляд на окно, на лужайку, где бродили вороны.
– Я бы ему не доверял, – тихо произнес он.
– Я тебя не слышу, епископ.
– Я бы ему не доверял, – громче повторил он.
– Но ведь олдермен здесь его отец, а не Сигебрихт.
– Сигельф – тяжелый человек, – опять тихо проговорил епископ, – но не дурак. – Он с несчастным видом посмотрел на меня. – Я не признаю, что у нас с тобой состоялся этот разговор, – заявил он.
– А ты слышал, что у нас тут ведется какой-то разговор? – обратился я к Финану.
– Ни слова, – ответил он.
Мы переночевали в Хрофесестере, а на следующий день с приливом отправились в Лунден. От воды тянуло холодом, в воздухе ощущался первый привкус надвигающейся осени. Я прошелся по городским тавернам и собрал своих людей, и мы оседлали лошадей. Я намеренно держался подальше от Фагранфорды, потому что поместье находилось слишком близко к Натанграфуму, так что я повел свое маленькое войско на юг и на запад по знакомым дорогам, и мы прибыли в Уинтансестер.
Эдуард удивился при виде меня, но наша встреча его обрадовала. Он знал, что большую часть лета меня не было в Фагранфорде, и не спросил, как дела у близнецов. Вместо этого он рассказал мне, что получил новости от своей сестры.
– С ними все хорошо, – сказал он и пригласил меня к столу. – Мы не подаем блюда моего отца, – заверил он меня.
– Это радует, лорд, – сказал я.
При Альфреде к столу подавали безвкусное и жидкое варево из мясного бульона и овощей, Эдуард же по крайней мере знал, что мясо полезно.
За столом присутствовала его новая жена, округлившаяся, с довольно большим животом, и ее отец, олдермен Этельхельм, наиболее доверенный советник Эдуарда. Хотя сейчас священников было меньше, чем во времена Альфреда, их все равно насчитывалось не меньше дюжины, и среди них я увидел своего друга Уиллиболда.
– А мы боялись, что ты провоцируешь датчан, – весело поприветствовал меня Этельхельм.
– Кто? Я?
– У них тишина, – сказал он, – и лучше не будить их.
– А ты хотел бы разбудить их? – внимательно глядя на меня, спросил Эдуард.
– Отправить сотню твоих воинов в Сент – вот чего я хотел бы, лорд, – ответил я. – А потом я отправил бы еще сотни две или три в Мерсию и построил бы там бурги.
– В Сент? – удивился Этельхельм.
– В Сенте неспокойно, – сказал я.
– Они всегда доставляли кучу хлопот, – отмахнулся Этельхельм, – но они ненавидят датчан так же сильно, как мы.
– Сент должен защищать фирд, – сказал Эдуард.
– А бурги может строить лорд Этельред, – объявил Этельхельм. – Если датчане нападут, мы будем готовы встретить их, но все равно нет надобности провоцировать их. Отец Уиллиболд!
– Лорд? – Уиллиболд, сидевший за одним из нижних столов, привстал.
– У нас есть вести от наших миссионеров?
– Обязательно будут, лорд! – ответил Уиллиболд. – Я уверен, что будут.
– Миссионеры? – удивился я.
– Они у датчан, – пояснил Эдуард. – Мы их обращаем.
– Мы перекуем датские мечи на орала, – сказал Уиллиболд.
И сразу после того как было сделано это оптимистическое заявление, прибыл гонец. Заляпанный грязью священник приехал из Мерсии, в Уэссекс его отправил Верферт, епископ Виграсестера. В зале воцарилась тишина. Эдуард поднял руку, и арфист прекратил щипать струны своей арфы.
– Лорд. – Гонец опустился на колени перед подиумом, на котором стоял верхний стол, ярко освещенный свечами. – Великая новость, лорд король.
– Этельволд мертв? – спросил Эдуард.
– Господь велик! – произнес священник. – Эпоха чудес еще не закончилась!
– Чудес? – удивился я.
– Есть одна древняя гробница, лорд, – начал священник, глядя на Эдуарда, – в Мерсии, и в ней объявились ангелы, чтобы предсказывать будущее. Британия будет христианской! Ты будешь править от моря до моря! Там ангелы! Они несут пророчества с небес!
Со всех сторон посыпались вопросы, но Эдуард жестом велел всем замолчать и вместе с Этельхельмом принялся допрашивать гонца. Они выяснили, что епископ Верферт отправил доверенных священников к древней гробнице, и те подтвердили, что произошло сошествие с небес. Гонец не мог сдерживать ликование.
– Ангелы говорят, что датчане повернутся ко Христу, лорд, и ты будешь править королевством всех ангельциннов!
– Видишь? – Отец Коэнвульф, оказавшийся запертым в деннике в ту ночь, когда ушел молиться вместе с Этельволдом, не удержался от искушения устремить на меня торжествующий взгляд. – Видишь, лорд Утред! Эпоха чудес еще не закончилась!
– Хвала Господу! – произнес Эдуард.
Гусиные перья и портовые шлюхи. Хвала Господу!
Натанграфум стал местом паломничества. Сюда приходили сотни людей, и большинство уходило разочарованными, потому что ангелы являлись далеко не каждую ночь. Целыми неделями в гробнице не загорался свет и оттуда не доносилось странное пение, но вот ангелы снова появлялись, и по долине под курганом снова разносились молитвы людей, ищущих помощи.
В гробницу пускали не всех, их отбирал отец Катберт и вел внутрь мимо вооруженных людей, охранявших вход. Это были мои люди, и ими командовал Райпер, но знамя, развевавшееся на вершине кургана рядом со входом, принадлежало Этельфлед. На нем был изображен неуклюжий гусь, державший в одной перепончатой лапе крест, а в другой – меч. Этельфлед была убеждена, что святая Вербург защитит ее точно так же, как эта святая однажды защитила пшеничное поле, прогнав стаю голодных гусей. Предполагалось, что тогда случилось чудо, и из этого следовало, что я был творцом чудес, однако благоразумие мешало мне рассказать об этом Этельфлед. То, что знамя принадлежит Этельфлед, говорило о том, что она же отрядила охрану, и любой, кого впускали в гробницу, считал, что захоронение находится под протекцией Этельфлед. Это ни у кого не вызывало удивления, и вряд ли кто-нибудь поверил бы в то, что священное для христианских паломников место охраняет Утред-Нечестивец.
Пройдя мимо стражников, посетитель попадал в коридор, который по ночам был слабо освещен ситными свечками, и сразу видел две кучи черепов по обе стороны от входа. Катберт вместе с посетителями преклонял колена, молился вместе с ними, а потом приказывал снять оружие и кольчуги. «Никто не может идти туда, где присутствуют ангелы, в военном снаряжении», – строго говорил им Катберт, и когда они покорно выполняли его приказ, подавал им питье в серебряной чаше. – «Выпейте до дна», – требовал он.
Я даже не пробовал этот напиток, сваренный Луддой. Мне достаточно было воспоминаний о том пойле, что мне дала Эльфаделль.
– Он вызывает у них видения, лорд, – объяснил мне Лудда во время одного из моих редких наездов в Турканден.
Этельфлед приехала вместе со мной и настояла на том, чтобы понюхать питье.
– Видения? – спросила она.
– Ну, еще и один-два приступа тошноты, леди, – сказал Лудда, – но видения обязательно.
Хотя видения не были так уж необходимы. Люди выпивали напиток, и когда в их глазах появлялась пустота, Катберт позволял им проползти до конца длинного коридора. Там они в тусклом свете свечи видели каменные стены, каменный пол, каменный потолок и по обе стороны залы со сваленными в кучу костями, а впереди – ангелов. Три ангела – не два – стояли вплотную друг к другу, и их окружал ореол перьев на расправленных крыльях.
– Я выбрал троих, потому что три – это священное число, лорд, – сказал Катберт, – по ангелу на каждого члена Троицы.
Гусиные перья были наклеены на стену в форме больших вееров, и в полумраке их вполне можно было принять за крылья. На эту работу у Лудды ушел целый день, потом еще половина месяца на обучение девиц. Когда посетитель заходил в пещеру, они начинали тихо петь. Это Катберт научил их петь тихо и призрачно, чуть громче шепота и без слов, только издавать звуки, которые эхом отдавались от каменных стен.
Центральным ангелом была Мехраза. Темная кожа, черные волосы и гагатовые глаза делали ее таинственной, а Лудда усилил это впечатление, добавив в белые гусиные перья немного черных вороновых. Все три девицы были одеты в белые туники, а у Мехразы на шее висела золотая цепь. Мужчины таращились на ангелов с благоговейным восторгом, что неудивительно: ведь все три девицы были красавицами, к тому же франков природа наделила очень светлыми волосами и огромными голубыми глазами. В полумраке гробницы они действительно походили на видения, но обе, как мне рассказывал Лудда, постоянно хихикали в самые неподходящие моменты.
Посетители, вероятно, не замечали это хихиканье, потому что их заглушал голос – голос Лудды, – шедший из, казалось бы, каменной скалы. Лудда нараспев призывал посетителя предстать перед ангелом смерти и двумя ангелами жизни, задать им свои вопросы и ждать ответа.
Все эти вопросы имели огромное значение, потому что они рассказывали нам, что хотели узнать люди. Вопросы по большей части были тривиальными. Оставит ли родственник наследство? Каковы перспективы на урожай? Кто-то умолял сохранить жизнь жене или ребенку, и у тех, кто слышал это, просто разрывалась душа; кто-то просил помочь в судебном разбирательстве или в споре с соседом, и этим Лудда помогал как мог. Три же девицы тем временем вели свою тихую, заунывную песнь.
Иногда приходили с более злободневными вопросами. Кто будет править в Мерсии? Будет ли война? Нападут ли датчане и захватят ли земли саксов? Шлюхи, перья и гробница представляли собой что-то вроде сети, которой мы ловили интересную рыбу. Например, Беортсиг, чей отец платил дань Сигурду, однажды пришел в гробницу и захотел узнать, захватят ли датчане Мерсию и посадят ли на трон ручного мерсийца. В другой раз в слабо освещенный каменный тоннель, пропахший горящими благовониями, заполз Сигебрихт Сентский и стал расспрашивать о судьбе Этельволда.
– И что ты ему ответил? – спросил я у Лудды.
– То, что ты и велел, лорд, что все его надежды и мечты станут явью.
– И они осуществились в ту ночь?
– Сеффа выполнила свою роль, – без всякого выражения на лице ответил он. Сеффа была одной из светловолосых.
Этельфлед обернулась и посмотрела на девушку. Лудда, отец Катберт и три ангела жили в римском доме в Туркандене.
– Нравится мне этот дом, – как-то заявил мне отец Катберт. – Думаю, мне следовало бы жить в большом доме.
– Святой Катберт Благополучный?
– Святой Катберт Довольный, – поправил он.
– А Мехраза?
Катберт с обожанием посмотрел на нее.
– Она и в самом деле ангел, лорд.
– Вид у нее счастливый, – сказал я, и это было правдой. Я сомневался, что она хорошо понимает, о чем ее просят, но она довольно быстро осваивала английский и была довольно сообразительной. – Я мог бы найти ей богатого мужа, – поддразнил я Катберта.
– Лорд! – На его лице промелькнуло страдание, он нахмурился. – Прошу твоего разрешения, лорд, на то, чтобы взять ее в жены.
– А она этого хочет?
Он хихикнул, по-настоящему хихикнул, а затем кивнул.
– Да, лорд.
– Тогда она не так умна, как кажется, – усмехнулся я. – Но сначала нужно закончить здесь. А если она забеременеет, я замурую тебя в этой гробнице, и будешь лежать с остальными костями.
Гробница выполняла именно ту функцию, на которую я и рассчитывал. Заданные вопросы показывали нам, что у людей на уме. Так, тревога Сигебрихта насчет судьбы Этельволда подтвердила, что он не отказался от надежды стать королем Сента в том случае, если Этельволду удастся скинуть с трона Эдуарда. Другая задача ангелов состояла в том, чтобы бороться с порожденными предсказаниями Эльфаделль слухами о том, что датчане будут главенствовать по всей Британии. Раньше эти слухи приводили в уныние людей как в Мерсии, так и в Уэссексе, но сейчас, после получения совершенно иного пророчества о том, что победу одержат саксы, они, я точно знал, воодушевлялись, а датчане приходили в бешенство. Именно этого я и добивался. Я хотел нанести им поражение.
Я предполагал, что однажды, через много лет после моей смерти, у датчан найдется вождь, который сможет объединить их, и тогда мир охватит огонь пожаров, и залы Вальхаллы наполнятся пирующими мертвыми, но пока я жив, и любим, и сражаюсь с датчанами, они будут оставаться разобщенными и ссориться друг с другом. Священник моей нынешней жены, полнейший идиот, утверждает, что это потому, что бог посеял между ними рознь, однако я всегда считал, что дело в упрямстве датчан, в их гордыне и тяге к независимости, в их нежелании преклонить колена перед кем-то одним, тем, у кого на голове корона. Они следуют только за тем, у кого есть меч, но стоит ему потерпеть неудачу, и они сбегают в поисках нового предводителя. Так и получается, что их армии собираются, распадаются и собираются вновь. Я знал датчан, которым почти удавалось удержать мощную армию и подвести ее к полной победе. Это Убба, Гутрум, даже Хестен. Все они предпринимали такие попытки, но в конечном итоге все заканчивалось неудачей. Датчане не сражаются за идею или за страну, они не гибнут за убеждения. Они сражаются только за самих себя, и когда терпят поражение, их армии исчезают, а люди идут искать другого лорда, который приведет их к серебру, женщинам и землям.
Мои ангелы были той самой приманкой, с помощью которой я хотел убедить людей, что слава создается в бою.
– А кто-нибудь из датчан приходил к гробнице? – спросил я у Лудды.
– Двое, лорд, – ответил тот, – и оба купцы.
– И что ты им сказал?
Лудда поколебался, посмотрел на Этельфлед и перевел взгляд на меня.
– Я сказал им то, что ты мне велел, лорд.
– Вот как?
Он кивнул и перекрестился.
– Я сказал им, что ты умрешь, лорд, и что один датчанин прославится тем, что сразит Утреда Беббанбургского.
Этельфлед тихо охнула, а затем, как и Лудда, перекрестилась.
– Что ты им сказал? – спросила она.
– То, что мне велел сказать лорд Утред, леди, – ответил тот.
– Ты искушаешь судьбу, – покачала головой Этельфлед, глядя на меня.
– Я хочу, чтобы сюда пришли датчане, – объяснил я, – и мне нужно забросить наживку.
А все потому, что Плегмунд ошибается, и Этельхельм ошибается, и Эдуард ошибается. Мир – это замечательная штука, но мир мы получим только тогда, когда наши враги будут бояться затеять войну. Датчане сидят тихо вовсе не потому, что христианский бог угомонил их, а потому, что они заняты другими вещами. Эдуард хочет думать, будто они отказались от мечты завоевать Уэссекс, но я-то знаю, что они обязательно придут. И Этельволд не отказался от своей мечты. Он тоже придет, и с ним придут дикие орды датчан, вооруженных мечами и копьями. И я хочу, чтобы они пришли. Я хочу с ними разделаться. Я хочу стать разящим мечом саксов.
А они все не приходили.
Я так и не понял, почему датчанам понадобилось столько времени, чтобы воспользоваться теми преимуществами, что им давала смерть Альфреда. Наверное, если бы Этельволд оказался вдохновенным и сильным лидером, а не жалкой тряпкой, они пришли бы раньше, но они так долго выжидали, что весь Уэссекс поверил: их бог услышал молитвы и сделал датчан миролюбивыми. А тем временем мои ангелы пели две песни, одну для саксов, другую для датчан, и это привело к определенному результату. Появилось множество датчан, которые жаждали прибить мой череп на фронтоне своего дома.
Однако они все еще сомневались.
Архиепископ Плегмунд торжествовал. Через два года после коронации Эдуарда меня вызвали в Уинтансестер, и мне пришлось выслушать проповедь в новой огромной церкви. Плегмунд, суровый и неистовый, заявил, что Господь одержал победу там, где потерпели неудачу мечи человечества.
– Еще немного, – вещал он, – и мы увидим рассвет царства Христова.
Я запомнил тот приезд в Уинтансестер, потому что тогда я в последний раз виделся с Элсвит, вдовой Альфреда. Она собиралась уйти в монастырь, причем приняла это решение под давлением, как я слышал, Плегмунда. Об этом мне сообщил Оффа.
– Она поддерживает архиепископа, – рассказывал он, – но он ее не выносит! Она извела его.
– Мне жаль монашек, – сказал я.
– О, они у нее еще попрыгают! – со смешком произнес Оффа. Он состарился. Прежние собаки все еще были при нем, а новых он так и не выдрессировал. – Они мои друзья, – сказал он, почесывая за ушами одного из терьеров, – и мы старимся вместе. – Мы с ним сидели в «Двух журавлях». – Меня мучают боли, лорд, – добавил он.
– Сочувствую.
– Господь скоро приберет меня, – сказал он, и в этом он оказался прав.
– Ты путешествовал этим летом?
– Да, – ответил он, – хотя пришлось нелегко. Я побывал на севере, потом на востоке. Сейчас я иду домой.
Я выложил на стол деньги.
– Расскажи, что творится на свете.
– Они собираются атаковать.
– Я знаю.
– Ярл Сигурд выздоровел, – продолжал Оффа, – и через море идут корабли.
– Корабли всегда идут через море, – усмехнулся я.
– Сигурд распустил слух, что здесь есть земля, которой можно овладеть.
– Уэссекс.
Он кивнул.
– Вот команды и отправились в путь, лорд.
– И куда?
– Они собираются в Йофервике, – ответил Оффа.
Я уже слышал эту новость от торговцев, которые побывали в Нортумбрии. О том, что подошли корабли с амбициозными и алчными воинами. Однако все торговцы утверждали, что армия собирается для нападения на скоттов.
– Они хотят, чтобы ты так думал, – сказал Оффа. Он кончиком пальца обвел голову Альфреда, вычеканенную на серебряной монете. – Хитро ты все придумал, там, в Натанграфуме, – с бесстрастным выражением на лице добавил он.
Я промолчал. Мимо таверны пронеслась стая гусей, оглашая окрестности злобными криками. На них залаяла собака.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, – наконец сказал я.
– Я никому не рассказывал, – заверил меня Оффа.
– Ты фантазируешь, Оффа, – сказал я.
Он мгновение пристально смотрел на меня, а потом перекрестил тощую грудь.
– Даю слово, лорд, я никому не говорил. Но ловко ты все придумал, честь тебе и хвала. Это так разозлило ярла Сигурда! – Он хмыкнул и костяной ручкой ножа расколол орех. – Что сказал один из твоих ангелов? Что Сигурд – мелкая сошка без существенных доходов. – Он снова хмыкнул и покачал головой. – Это жутко разозлило его, лорд. Возможно, именно поэтому Сигурд дает Йорику деньги, много денег. Йорик примкнет к остальным датчанам.
– Эдуард говорит, что Йорик дал торжественное обещание соблюдать мир, – напомнил я.
– Ты сам знаешь, чего стоят обещания Йорика, – отмахнулся Оффа. – Они собираются сделать то, что должны были бы сделать двадцать лет назад, лорд. Они собираются объединиться против Уэссекса. Все датчане и все саксы, которые ненавидят Эдуарда.
– А Рагнар? – спросил я. Рагнар был моим давним и близким другом, и я воспринимал его как брата. Правда, мы не виделись с ним много лет.
– Он не очень хорошо себя чувствует, – ответил Оффа, – во всяком случае, не настолько, чтобы отправиться в военный поход.
Эта весть расстроила меня. Я налил себе эля, и одна из служанок поспешила проверить, не опустел ли наш кувшин. Я жестом отослал ее прочь.
– А что насчет Сента? – спросил я.
– А что насчет Сента, лорд?
– Сигебрихт ненавидит Эдуарда, – ответил я, – и хочет иметь собственное королевство.
Оффа покачал головой.
– Сигебрихт – молодой дурак, лорд, отец быстро осадил его. Хлыст выполнил свою задачу, так что Сент останется лояльным. – Его голос звучал очень уверенно.
– Сигебрихт больше не ведет переговоры с датчанами? – спросил я.
– Если и ведет, я об этом ничего не слышал, – ответил Оффа. – Нет, лорд, Сент лоялен. Сигельф знает, что самому ему Сент не удержать, а Уэссекс для него лучший союзник, чем датчане.
– Ты рассказывал все это Эдуарду?
– Я рассказывал отцу Коэнвульфу, – ответил он. Теперь уже Коэнвульф был ближайшим советником Эдуарда. – Я даже сказал ему, где начнется атака.
– И где же?
Он посмотрел на мои монеты, лежащие на столе, и промолчал. Я вздохнул и добавил еще две. Оффа подвинул монеты к себе и выстроил в одну линию.
– Они хотят, чтобы ты думал, будто нападение начнется из Восточной Англии, – наконец нарушил он молчание, – но на самом деле все не так. Они атакуют из Сестера.
– Откуда ты знаешь? – удивился я.
– От Брунны, – ответил он.
– От жены Хестена?
– Она истинная христианка, – пояснил он.
– Серьезно? – Я всегда считал, обряд крещения жены Хестена был циничным спектаклем, призванным одурачить Альфреда.
– Она видела свет, – с насмешкой произнес Оффа. – Да, лорд, честное слово, и она доверяет мне. – Он устремил на меня грустный взгляд. – Тот, кто когда-то был священником, остается им навсегда, и ей захотелось исповедаться и причаститься. Вот я, да поможет мне Господь, все это ей предоставил, а сейчас, да поможет мне Господь, выдал те тайны, которыми она со мной поделилась.
– Датчане соберут армию в Восточной Англии?
– Все это ты увидишь своими глазами, я в этом уверен, но ты не увидишь, как армия будет собираться под Сестером, а ведь именно эта армия двинется на юг.
– Когда?
– После жатвы, – уверенно ответил Оффа. Он говорил так тихо, что я его с трудом расслышал. – Сигурд и Кнут хотят собрать огромную армию, какой еще не видели в Британии. Они утверждают, что настало время покончить с войнами навсегда. Они выступят, когда соберут урожай для пропитания своей орды. В Уэссекс вторгнется величайшая армия.
– Ты веришь Брунне?
– Она обижена на своего мужа, поэтому да, верю.
– А что в последнее время пророчествует Эльфаделль?
– Она повторяет то, что ей велит Кнут, что нападение начнется с востока и что Уэссекс падет. – Он вздохнул. – Хотелось бы мне пожить подольше, чтобы увидеть, чем все закончится, лорд.
– Ты, Оффа, протянешь еще лет десять, – сказал я.
Он помотал головой.
– Я чувствую, что ангел смерти уже близко, лорд. – Он помолчал. – Ты всегда был добр ко мне, лорд. – Он склонил голову. – Я в долгу перед тобой за твою доброту.
– Ты ничего мне не должен.
– Должен, лорд. – Он поднял глаза, и я, к своему удивлению, увидел в них слезы. – Не все были ко мне доброжелательны, – сказал он, – а вот ты всегда отличался великодушием.
Я был озадачен.
– Ты был мне полезен, – пробормотал я.
– Так что из уважения к тебе, лорд, и в благодарность за все я даю тебе мой последний совет. – Он снова помолчал и вдруг подвинул все монеты ко мне.
– Нет, – возразил я.
– Сделай мне приятное, лорд, – сказал он. – Я хочу отблагодарить тебя. – Он придвинул монеты еще ближе ко мне. По его щеке скатилась слеза, и он вытер ее рукавом. – Никому не доверяй, лорд, – тихо проговорил он, – и остерегайся Хестена, лорд, остерегайся армии с запада. – Он посмотрел на меня и осмелился длинным пальцем прикоснуться к моей руке. – Остерегайся армии из Сестера и не допусти, чтобы язычники погубили нас, лорд.
Он умер тем же летом.
Пришло время жатвы, и был собран богатый урожай.
А после этого пришли язычники.
Назад: Часть третья Ангелы
Дальше: Глава десятая
