Сходные суждения, только слегка модифицированные, высказывал Ньютон Миноу, бывший председатель Федеральной комиссии по связи, в речи, обращенной к работникам телевидения. В частности, он рассуждал о том, что можно, а что нельзя показывать по телевизору:

Моя работа состоит в том, чтобы защищать и отстаивать интересы общества. <…> Некоторые считают, что интересы общества — это то, что интересует зрительскую аудиторию. Позвольте с этим не согласиться. <…> Мы не можем потакать прихотям отдельных людей. Наша задача — обслуживать интересы всего общества22.

Зрителям нравится передача? Но Комиссия считает, что это не имеет значения. Люди не способны сами решать, что хорошо, а что плохо. Наши интересы, как писал Гегель, — не наше дело. Значит, мы должны смотреть то, что нам неинтересно. Наши интересы — это то, чем их считает воплощение «единой воли», в данном случае — бывший глава Федеральной комиссии по связи. А желание смотреть ту или иную передачу — всего лишь «прихоть». Но ведь если чиновники указывают нам, какие передачи мы должны смотреть, значит, они умеют объективно оценивать наши потребности?

Примерно так же рассуждал другой руководитель Комиссии. Он устроил выволочку двум крупнейшим телеканалам за то, что вместо предвыборных дебатов они пустили в эфир развлекательные программы:

Тут кто-то сказал, что руководители каналов поступили правильно. Зритель не хочет смотреть предвыборные дебаты, ну и не надо. <…> Но указанные каналы — общественные, и они не могут просто развлекать зрителей. Они должны обслуживать интересы граждан, освещая демократический процесс выборов. <…> Мой вам совет на будущее: не забывайте, что интересы общества важнее финансовых интересов23.

Телеканалу выгодны передачи, которые нравятся зрителям. Но руководители Федеральной комиссии по связи, видимо, как и Гегель, убеждены, что общественный интерес состоит в навязывании людям того, что им не нужно, и что государству виднее, чего хочет народ.

В недемократических государствах результаты выборов фальсифицируются. Их результат известен заранее. Один из руководителей бывшего СССР так и заявил: «Считаю, что мы гарантированы от ошибки именно благодаря тому, что выбор совершается еще до голосования»24. А что могут возразить наши поборники общественных интересов? Какая разница, чтó именно ты не можешь выбирать — пенсионный план, телепередачу или политических лидеров?

Цель, преследуемая во имя общественного блага, — не выбор конкретных людей. Эта цель оторвана от реальных, т.е. частных интересов. Имеет ли право грабитель, отнявший у кого-то деньги, решать, как лучше ими распорядиться в интересах жертвы? Так почему же чиновники, отбирающие деньги у нас, решают, как использовать «общественные» ресурсы? Чего хочет общество? Расширить зоопарк или помочь местной судостроительной верфи? Кто больше нуждается в деньгах — детская бейсбольная лига или оперный театр? Каждый человек, будучи одновременно и производителем, и потребителем, постоянно решает, на что потратить свои деньги. Он делает это, опираясь на собственную иерархию ценностей. От его решений зависит, какие товары будут представлены на рынке, а какие — нет. Но вот к процессу подключается государство, выступающее от лица общества, и нам говорят: «Мы забираем ваши деньги, которые вы могли бы потратить по своему усмотрению, чтобы израсходовать их на то, что вам полезнее». Есть ли у государства какие-либо рациональные аргументы в пользу того, чтобы что-то сделать, или от чего-то отказаться? Нет, мы имеем дело с навязанным выбором[7].

Одним из самым отвратительных проявлений такого произвола является лоббизм.

Сотни групп влияния донимают правительство, проталкивая нужные им законы и нормативные документы. Как они добиваются своих целей? Они действуют открыто. Имена лоббистов, их клиентов и цели, которые те преследуют, хорошо известны, все это можно найти в СМИ. Эти люди, как правило, не занимаются прямым подкупом. Напротив, они действуют в рамках закона, который стоит на страже наших интересов. Им потому и гарантирован успех, что они апеллируют ко всему обществу, прикрываясь таким размытым понятием, как «общественное благо». Каждый лоббист утверждает, что проталкиваемый им закон совершенно необходим людям. Но за этим обязательно скрываются чьи-то личные или групповые интересы: производителей навигаторов, мечтающих оборудовать ими все салоны такси; или аграриев, жаждущих расширить рынок сбыта голубики; или владельцев тату-салонов, нуждающихся в клиентах, пусть даже желающих не сделать татуировку, а избавиться от «позорного клейма». Во всех этих случаях звучит один и тот же аргумент: это нужно обществу. По правилам коллективизма, отказать им невозможно. Но скажите на милость, какую пользу обществу принесут прилавки, заваленные голубикой?

Лоббисты преуспевают не потому, что все политики коррумпированы, а потому, что представления об общественном благе очень субъективны. Судья, вынося вердикт о виновности или невиновности человека, руководствуется четкими и прозрачными статьями закона. Но не существует критериев общественной полезности того или иного законопроекта. Чиновнику, принимающему решения, не на что ориентироваться. Нет таких правил, по которым можно было бы честно отнимать деньги у граждан ради пресловутой общественной пользы.

Любой нормальный человек знает, что шарить по чужим карманам — нехорошо. Но коллективисты пытаются запудрить нам мозги, оправдывая преступление и уверяя, что все мы — часть целого, а потому деньги могут свободно перекочевывать из одного кармана в другой.