«Страшный человек» генерал-лейтенант Орлов маялся в своем кабинете. Петру Николаевичу нездоровилось с самого утра. Сейчас, после таблетки болеутоляющего и нескольких чашек кофе боль в голове вроде бы утихла, но ей на смену пришло учащенное сердцебиение – видимо, от большого количества кофе. Орлов терпел, потом-таки положил под язык сердечное лекарство.

– Эх, старая развалина! – с досадой произнес он вслух. – На койку тебе пора, а не Главное управление МВД возглавлять!

Спустя несколько минут сердцебиение улеглось, исчезла дрожь в руках, и Орлов приободрился. Он посмотрел на висевшие на стене часы. С момента отъезда Гурова и Крячко прошло больше двух часов, и генерал-лейтенант надеялся, что они скоро появятся у него в кабинете. Дело об утопленной женщине было и важным, и интересным. Кроме того, Орлову не давала покоя мысль, что это может быть работой маньяка, а всяких маньяков генерал-лейтенант ненавидел. Во-первых, потому что трудно понять их логику, а следовательно, и вести расследование, а, во-вторых, и это было главным, наличие маньяка всегда означало, что будут еще трупы. Еще и еще… И вот предотвратить появление новых или хотя бы снизить их количество Орлов считал задачей номер один.

Гуров с Крячко появились в кабинете спустя минут пятнадцать после того, как Орлов стал неторопливо постукивать по столу авторучкой. Оба выглядели серьезными, даже Крячко на этот раз не сыпал своими излюбленными остротами и вообще, кажется, не склонен был балагурить. Такой деловой настрой, с одной стороны, порадовал Орлова, а с другой означал, что дело их всех ожидает непростое.

Когда Гуров с Крячко расселись, Орлов коротко сказал:

– Докладывайте.

Излагать взялся Гуров, поскольку именно у него это обычно получалось наиболее четко и кратко. Хмурясь, Орлов выслушал до конца и спросил:

– Ваши действия?

– Проверить списки всех пропавших, дождаться результатов исследования дна, а также заключения эксперта, – принялся перечислять Гуров, но генерал перебил его:

– Это понятно, а сейчас? Сейчас конкретно что вы собираетесь делать?

Он понимал, что задача непростая. Первым делом труп нужно было идентифицировать, то есть установить личность погибшей. А в данном случае это было почти невозможно. Но невозможных задач не бывает, сыщики знали это из личного опыта, важно определить верное направление поисков, и вот это как раз самое сложное. Начальный этап расследования всегда сложен, но именно от него зависит конечный результат.

– Есть одна идея, – словно предвидя этот вопрос Орлова, кивнул Лев. – Татуировка на ягодице девушки. У меня пока нет точного рисунка, но, как только появится, я намерен посетить тату-салоны.

– Идея, конечно, неплохая, а ты знаешь, сколько в Москве тату-салонов? – прищурился Орлов.

– Нет, не знаю. Но нужно же с чего-то начинать. Есть у меня один знакомый, планирую в первую очередь наведаться к нему. Он парень опытный и знающий. Если «татушка» и не его, то может хотя бы направить по нужному адресу.

– Точно! – не сдержался все-таки от остроты Крячко. – Он тебя и отправит по нужному адресу!

– Не отправит, – улыбнулся Гуров. – У нас с Крылычем старая дружба…

С Крылычем, точнее, Антоном Крыловым, Гуров познакомился лет пятнадцать назад. Тогда это был еще юнец, тяготевший к разным неформальным объединениям. Все эти неформальные тусовки обычно располагались в каких-нибудь съемных подвальных помещениях или просто на квартире кого-то из участников. Одно время проходили они и дома у Крылыча, когда у того внезапно умер отец – мать бесследно исчезла из семьи еще лет за восемь до этого – и парень, нежданно-негаданно, стал обладателем «двушки» на Плющихе.

Однако наследство не принесло Крылычу счастья: оставшись без родителей в восемнадцать лет, он, и раньше-то не отличавшийся прилежанием и примерным поведением, пустился, что называется, во все тяжкие. Ни в какой вуз по окончании школы поступать не стал, а ударился в андеграунд. Вместе со своими сверстниками сколотил группу с вызывающим названием, что-то типа «Героин-фэнтези». К слову, с героином к тому моменту Крылыч познакомился довольно близко и был с ним, что называется, на короткой ноге. Тогда он и сделал себе первую татуировку.

В той самой родительской «двушке» собиралась разношерстная публика, причислявшая себя к альтернативным направлениям искусства. Планы были грандиозными: покорить не просто Москву, к которой все они были привычны с детства, а выйти на мировой уровень и повторить успех, как минимум, «Pink floyd» или, на худой конец, «Scorpions».

Увы, планам не суждено было сбыться. Почти все завсегдатаи «двушки» Крылыча закончили свои дни плачевно: кто-то спился, кто-то умер от наркотиков, кто-то загремел в тюрьму, кто-то все потерял и бомжевал, перебиваясь мелкими заработками или подаянием. Да и самой «двушки» уже не было. Точнее, она была, но принадлежала не Крылычу: с квартирой ему пришлось распрощаться, когда у парня элементарно не стало денег. Взяться им было неоткуда, поскольку все юные дарования работой себя не утруждали, посвящая свои дни лишь сочинению новых опусов, распитию пива, курению анаши и употреблению более серьезных наркотиков…

Крылычу, можно сказать, повезло. Когда он понял, что серьезно влип в наркотики и все его мысли подчинены лишь одному – добыть новую дозу, ему случайно встретился давний знакомый по имени Герман. Он был старше Крылыча лет на пять и в ту пору, когда создавалась «Героин-фэнтези», уже имел свою группу, состоявшую из музыкантов на порядок выше крылычевых приятелей. Герман и тогда держался особняком и, в отличие от Крылыча, серьезно работал и наркотой не баловался. Постепенно он стал бывать в «двушке» все реже, а потом и вовсе исчез. Со временем его группа стала не только популярной, но и приносила пусть не баснословный, но вполне реальный доход. Крылыча он увидел возле магазина, где тот пытался сшибить какую-то мелочь у подходящих покупателей, и не сразу узнал в этом худом долговязом мужчине с темными кругами под глазами того увлеченного юношу, что проводил дни и ночи за сочинением альтернативной музыки.

Пожалев Крылыча, Герман повел его в близлежащее кафе, выслушал невеселую историю его жизни, а на слезливую просьбу дать пару-тройку тысяч «в долг», ответил так:

– Вот что, Антоха. Денег на наркоту я тебе не дам, даже не проси. А помочь – помогу, если только ты сам захочешь. Тебе надо лечиться, а потом на работу устраиваться. У тебя жилье-то есть?

Жилье у Крылыча было: «однушка» в Бескудниково, находившаяся к этому моменту в убитом состоянии.

– Куда мне на работу, сам пойми! – втолковывал Крылыч, все еще надеясь ловко занять у так удачно подвернувшегося Германа денег. – Кто меня возьмет? А лечиться – деньги нужны, а у меня нет. Кто меня без денег лечить будет?

– Что ж ты, так и намерен погибать? Смотри, на героине долго не живут, – покачал головой Герман. – Сколько уже колешься?

Крылыч промолчал. На героине он сидел пятый год и знал, что Герман говорит правду: многие из его сотоварищей уже умерли – кто от передоза, кто от остановки сердца.

Герман задумчиво барабанил пальцами, что-то прикидывая в голове. Потом сказал:

– Вот что. У меня есть один знакомый, работает в реабилитационном центре в Подмосковье. Сам из бывших, прошел курс лечения, сейчас вот помогает таким, как ты. Насколько я знаю, там лечение бесплатное плюс кормежка, но надо работать. Если согласен, позвони прямо сейчас. Но имей в виду, насильно там никто держать не станет. Если сбежишь – твои проблемы.

И Крылыч, неожиданно для себя, согласился. И в тот же день оказался в реабцентре в Серпухове. Там он прожил десять месяцев…

Вернулся Крылыч, можно сказать, другим человеком. Лечение было жестким и сводилось в основном к трудотерапии и гимнастике. Приступы ломки современными медикаментами никто не купировал – их там просто не было. Приходилось переламываться «на живую». Не все выдерживали такое лечение, но те, кто проходил круги ада до конца, больше уже к наркотикам не возвращались.

Не вернулся к ним и Крылыч. Даже спиртного не пил. Единственное, что он себе позволял, – раз-другой в месяц покурить анаши. Герман помог ему и с работой. Сказал прямо:

– В группу к себе взять не могу. Музыкант ты, извини, хреновый, поэт – еще хуже, так что музыкальная карьера не для тебя.

Реально же предложил работу неожиданную – в салоне красоты у своей сестры. Конечно, Крылыч там не маникюр дамам делал, а был всего лишь промоутером: стоя перед салоном, раздавал флаеры. Потом хозяйка салона открыла услугу тату, и Крылыч неожиданно заинтересовался работой мастера. Еще с юности ему нравилось это занятие, а тут решил научиться всерьез. Через три месяца он снял подвальчик на Октябрьской, получил лицензию и стал ждать клиентов. Нужно сказать, что они не заставили себя ждать: всплыли старые связи, и к Крылычу потянулись друзья и знакомые знакомых, из тех, с кем он проводил время в юности. Рекламой ему служило «сарафанное радио», и оно, кстати, работало на него лучше всех. Рука у Крылыча оказалась легкой, «бил» он наколки споро, жалоб на его работу не было, и вскоре он стал одним из самых уважаемых мастеров – правда, не среди гламурной среды, а среди все той же неформальной публики, к которой всегда имел тяготение.

Гуров познакомился с Крылычем случайно, когда было совершено убийство одного рок-музыканта, который, по слухам, был завсегдатаем той самой «двушки». Крылыч проходил свидетелем и, как выяснилось в ходе дела, никакого отношения к смерти музыканта не имел. Однако в квартире у него при обыске Гуров нашел наркотик… Немного, но все же для статьи хватило бы. Тогда он пожалел парня и не стал сажать. Правда, в отдел привез и продержал в КПЗ несколько суток – чтобы запомнил. В ходе бесед он предупреждал пацана о том опасном пути, на котором он находится, и отпускал, честно говоря, с тяжелым сердцем, потому что был почти уверен: парень долго не продержится. И тем более он был рад встретить его через несколько лет уже исцелившегося от наркозависимости.

Именно к Гурову и пришел Крылыч, когда ему понадобилось сделать лицензию, и хотя это не относилось к ведомству, в котором служил полковник, он и на этот раз помог Крылову, причем уже с куда более легким чувством. Пару раз после этого Крылыч помогал ему по мелочи, и вот, кажется, настал момент, когда его содействие реально могло помочь…

– …Но идти к Крылову без рисунка смысла не имеет, – заметил Гуров. – Так что остается ждать.

Орлов молчал. Он всегда был против бездействия и, по возможности, сопротивлялся ожиданию, даже если это ожидание было вынужденным. В данный момент так и было, и все же Орлову не хотелось терять время даром. Проблема в том, что даже использовать это время для обсуждения дальнейших путей и построения версий было нецелесообразно: слишком мало им пока известно. Они не знали ни имени жертвы, ни рода ее занятий, ни круга родных и знакомых. В таком контексте выдвижение любых версий равнозначно гаданию на кофейной гуще, а этого Орлов также терпеть не мог. Он любил опираться на факты. И все же…

– Позвони эксперту, – буркнул он, обращаясь к Гурову. – Может быть, какой-то результат уже есть.

– Гуров, имей совесть! – не дав Гурову сказать и слова, проскрипел в трубке голос Козлова, который по высветившемуся номеру понял, кто звонит. – Я же сказал, что сообщу сразу, как что-то будет известно досконально! Почему я каждый раз должен повторять одно и то же? Вместо того чтобы заниматься делом, я вынужден отвлекаться на ваши идиотские звонки! А я, между прочим…

Гуров молча отключил связь и развел руками, показывая, что результатов пока никаких.

– Очень содержательная беседа, – усмехнулся Орлов.

– Этого и следовало ожидать, – заметил Лев.

– Петр, ну, в самом деле, давайте просто подождем, – миролюбиво предложил Крячко. – Как только Козлов позвонит, Лева пулей помчится к этому кольщику!

– А ты куда пулей помчишься? – покосился на него Орлов. – Не знаешь? А я тебе скажу. Вы сейчас оба мчитесь, берете сводки за последние месяцы с других районов, внимательно – внимательно, Крячко! – просматриваете все дела и сверяете их на предмет похожести.

– Подозреваешь маньяка? – спросил Стас. – Это вряд ли. Если бы была серия, уже стало бы известно.

– Вот и исключите серию, – ответил Орлов. – Я этому только рад буду.

Шел четвертый час, как сыщики сидели в своем кабинете, углубившись в сводки происшествий во всех районах Москвы за последние три месяца. Орлов, правда, назвал период в полгода, но Гуров и Крячко понимали, что это было сделано с запасом. Серийные убийства обычно происходят с меньшим интервалом.

Задача Гурову и Крячко выпала кропотливая и нудная. С марта месяца в Москве и ее окрестностях чего только не произошло, и все эти происшествия нужно было сначала пробежать глазами, отделить смертные случаи от прочих, а затем уже тщательным образом изучить каждое, причем квалифицируемое не только как убийство, но и как несчастный случай и самоубийство, ибо в свете последних событий первоначальная трактовка могла быть ошибочной.

Через три часа головы у обоих сыщиков буквально пульсировали от обилия информации, которую все труднее становилось сортировать. Первым не выдержал Крячко. Он оторвал крупную голову от текстов и произнес, с хрустом потягиваясь:

– Фу-у-ух ты! Лева, я предлагаю сделать перерыв. Я, например, чертовски хочу есть!

– Стас, давай уже закончим и с чистой совестью пообедаем, – предложил Гуров, не любивший оставлять дела недоделанными.

– Тогда уже поужинаем! – хмыкнул Крячко. – Времени-то, между прочим, почти пять часов! Скоро уже рабочий день закончится, а твой эксперт так и не звонит.

– Он такой же мой, как и твой, – возразил Лев.

– Может, он про нас забыл? Позвонить ему, напомнить?

– Вот ты и позвони, – усмехнулся Гуров, вспомнив последний телефонный разговор с Козловым, который с большей правдивостью можно было назвать монологом.

Крячко, видимо, совсем не хотелось повторения, но уже связанного с ним самим, и он замолчал.

– Вот посмотри, Стас, я кое-что уже выделил, – сказал Гуров. – Давай сверим то, что имеем, может быть, появится связующее звено.

– Давай, – согласился Крячко, уже смирившийся с переносом обеда.

– Итак, Светлана Иванова, двадцать три года, найдена утонувшей на пляже в Реутове.

– Так это в Реутове! Вряд ли с нашей имеет что-то общее.

– Стас, я читаю то, что имею. Тут все случаи такие – прямой связи нет, если судить по месту и способу убийства. А больше у нас ничего нет! Ни имени, ни места жительства жертвы мы не знаем – ничего! Даже внешность ее нам пока неизвестна, потому что при жизни, полагаю, она выглядела куда лучше, чем та биомасса, которую выловили в Строгино!

– Ладно, ладно, – примирительно сказал Крячко. – Читай дальше. Сразу скажу – у меня по Реутову никого нет.

– По Ивановой заключение следующее: смерть произошла в результате несчастного случая…

– Ну, и зачем вообще тогда ты ее отметил? – спросил Крячко.

– Затем, что утонула она, сорвавшись с «тарзанки» раньше времени. Она должна была перелететь через пруд и опуститься в воду на другой стороне – там, где неглубоко. А она почему-то спрыгнула прямо на середине пруда. То ли сорвалась, то ли не рассчитала. Плавать девушка умела плохо. Пока остальные чухнулись, пока доплыли – она уже не дышала. Может быть, ее и можно было откачать, да все растерялись, вызвали «Скорую», ну, а та пока доехала… – Гуров махнул рукой.

– То есть общий момент – «тарзанка»? – задумчиво спросил Крячко.

– Да. Ну, и конечно, возраст и пол – тоже женщина, тоже молодая. Дальше. Аксенова Наталья, двадцать восемь лет. Эта была найдена повешенной в лесу. Ну, тут классическое убийство. Пока что по подозрению задержан ее сожитель, тридцатипятилетний безработный.

– Так, где его держат? – сдвинул брови Крячко.

– В третьем СИЗО.

– Может, смотаться туда? Поговорить с тамошним следователем?

– Подожди. Надо будет – смотаемся. Следующая – Екатерина Белова, восемнадцати лет. Ну, эта вряд ли подойдет. Я запросил материалы дела по факсу, так вот, по мнению следователя, там классическое самоубийство. Утопилась, бросившись со Шлюзового пешеходного моста. Правда, для надежности повесила себе камень на шею.

– Кошмар какой! – поежился Крячко. – Слушай, Лева, скажи мне, пожалуйста, ну вот что их, молодых и красивых, толкает на самоубийство, а?

– Ну, как что… – вздохнул Гуров. – Какой главный мотив у молоденьких девчонок? Конечно, несчастная любовь!

– Блин! – Крячко аж крутанулся в кресле от досады. – Ну елки-палки! Ну любовь-морковь, ну трали-вали, но тебе же восемнадцать лет всего! Вся жизнь впереди, сколько их будет еще, этих любовей!

– Стас, ну что мне тебе объяснять прописные истины? Им-то кажется, что это конец, что ничего хорошего их больше не ждет, что они этого не переживут.

– Не понимаю! – упрямо мотал головой Крячко. – Вот хоть режь меня, не понимаю! Слушай, а почему ты ее отметил? – неожиданно спросил он.

– Да потому, что, судя по материалам дела, предмет ее несчастной любви два года назад обвинялся в убийстве девушки. Потом, правда, обвинения с него сняли, но, как говорится, осадочек остался…

– Да? А что за чел, как звать-величать? – поинтересовался Крячко.

– Алексей Викторович Воронов, двадцать четыре года. Встречался с девушкой, потом расстался, а через три дня ее нашли мертвой. Правда, не повешенной и не утопленной, а избитой до смерти. Подозревали Воронова, но потом за недостаточностью улик отпустили. Списали на ограбление. Правда, убийц так и не нашли.

– Ясно. – Лицо Крячко посуровело. – Лева, если не возражаешь, я бы с этим Вороновым сам потолковал.

– Не возражаю, – кивнул Гуров. – Но с этим тоже позже. Ну, и последняя в моем списке – Ольга Тихонова. Утопление, но тоже странное.

– А в чем странность?

– В том, что плавать Ольга умела прекрасно. Профессионально занималась спортом. А утонула у самого берега, зацепившись завязкой купальника за какую-то корягу. Следствие еще идет, версии отрабатываются, версия убийства – в том числе. У меня все. Что у тебя?

– Ну, у меня урожай не такой богатый, – почесал затылок Крячко. – Наталья Горюнова, двадцать лет, утонула на прошлой неделе на городском пляже. Но это может ничего и не значить. С началом купального сезона уже человек пятнадцать утонуло за неделю. Но остальные – мужики, причем в основном пьяные. А тут – девчонка, и без признаков алкоголя в крови.

– Ясно, а вторая?

– Вторая, как мне кажется, вообще «левая». Ксения Завьялова, двадцать шесть лет, утонула почти три месяца назад в одном из Очаковских прудов. Там, правда, классифицировали как убийство, и в общем, я думаю, правильно, потому что вряд ли бы кто-нибудь полез в начале апреля купаться в пруд, да еще в пальто и ботинках.

– Да, верно, – задумчиво произнес Гуров. – А груз, веревка – что-нибудь было?

– Нет. Но умерла от утопления, это врач установил.

– Понятно. В общем, совместными усилиями урожай мы с тобой все-таки собрали.

– Угу. Только вот непонятно, наш ли он, – с нажимом произнес Крячко. – Мы его насобирали, честно говоря, с чужих грядок. И я очень боюсь, что, отрабатывая эти варианты, мы вообще уйдем в сторону.

– Ну, наобум-то работать не будем, – возразил Гуров. – Все-таки Козлов должен нам представить точный материал, вот на него и будем опираться, а по ходу сравнивать. Нам сейчас главное – личность нашей утопленницы установить. Тогда уже можно будет сверять, не пересекалась ли она с другими жертвами.

– Слушай, Лева, ну теперь-то, может, пообедаем? А то Козлов…

Крячко не успел договорить – у Гурова зазвонил сотовый телефон. Тот сразу же ответил, сделав знак Стасу, что звонит как раз Козлов.

– Да, Николай Сергеевич! К тебе? Хорошо, сейчас буду. – Он поднялся, направился к двери и, выходя в коридор, обернулся к Стасу: – Так, я к Козлову за материалами, а ты доведи сводки до конца. Давай-давай, я же вижу, что у тебя еще три страницы осталось.

Козлов в своем кабинете в морге всегда принимал чрезвычайно важный вид. Так было и сейчас: когда Гуров вошел, судмедэксперт сидел за столом и что-то писал. Он даже не поднял головы, лишь отрывисто бросил:

– Садись!

Гуров присел на стул, дожидаясь, когда Козлов уделит ему внимание. Он был уверен, что эта писанина отнюдь не была экстренной, просто Козлов лишний раз хотел подчеркнуть, насколько он занятой человек, а легкомысленные оперативники этого никак не хотят понять. Гуров спокойно выждал, пока Козлов закончил писать, аккуратно постучав о стол, сложил бумаги стопочкой и отложил в сторону. Затем поднял на Гурова насмешливый взгляд.

– Ну что, Гуров? Хочешь посмотреть, как выглядела твоя девушка при жизни?

– Не томи, Коля, – попросил Гуров. – У меня ведь тоже времени прохлаждаться нет.

– Ладно! – подмигнул ему эксперт. – Смотри! – повернул экран монитора в сторону сыщика.

С экрана смотрело совсем молодое лицо, простенькое, но миловидное. Встреть Лев такую девушку в толпе, явно не обратил бы на нее никакого внимания. Но сейчас он запомнил это лицо до мельчайших подробностей.

– Отличная работа, Коля, – произнес он с благодарностью. – Теперь можно сверить это изображение с фотографиями из списков пропавших без вести.

– Сверяй, сверяй, – благодушно кивнул Козлов.

– Но это, я так понимаю, не все? – уточнил Гуров.

– Правильно понимаешь! Воссоздали мы рисунок с татуировки, вот он, смотри!

Козлов пощелкал мышью, и на экране появилось следующее изображение. На нем был нарисован черный клинок с обвивавшей его лилией. По краю готическим шрифтом тянулась непонятная надпись.

– Надпись точно воссоздали? – спросил Лев.

– Гуров, не зли меня, а? – начал заводиться Козлов.

– Все, молчу! А что она означает?

– Гуров, кто тут сыщик?

– Ладно. Коля, скинь мне оба этих файла на почту.

– Зачем? – расплылся в улыбке Козлов. – Я их тебе уже распечатал!

И он жестом фокусника достал откуда-то из глубин своего стола два листа бумаги. На первом был портрет девушки, на втором – рисунок ее татуировки.

– Коля, ты предвосхищаешь мои желания! – воскликнул Гуров. – С меня бутылка коньяка.

– Две! – тут же сказал Козлов.

– Сопьешься!

Но Лев был доволен. Эксперты и впрямь проделали отличную работу, да еще за столь короткий срок. Он знал, что антропологическая реконструкция – процесс небыстрый и трудоемкий, особенно когда труп попадает на стол патологоанатома в таком состоянии, как сегодняшний. Но у полковника были еще вопросы к Козлову.

– Коля, боюсь спросить, но все же – что с причиной смерти? Если ты скажешь, что я опять бегу впереди паровоза, готов покорно ждать до завтра.

– Да ну что ты! Уж такие пустяки мы давно выяснили, – небрежно произнес Козлов. – Как я и думал – перелом шейных позвонков, приведший к разрыву спинномозгового столба. Так что бедняжке сперва свернули шею, потом привязали к «тарзанке», а затем опустили в воду.

– Уже мертвую?

– С такими травмами вообще-то не живут, – мрачно усмехнулся судмедэксперт. – Это так называемый «перелом висельника», так что ты думал в верном направлении, когда решил, что ее повесили. Но ее не вешали.

– Понял. Слушай, Коля… – собрался задать еще один вопрос Гуров, но тут зазвонил его сотовый. На экране высветилось «КРЯЧКО», поэтому, нажав кнопку соединения, он даже не стал спрашивать, чего хочет Станислав, просто быстро проговорил: – Стас, я занят, перезвони чуть позже.

Убрав телефон, он снова повернулся к судмедэксперту:

– Насколько я знаю, свернуть шею – довольно непростая задача. Обычно жертву просто душат, сдавливая горло. То есть человек должен быть подготовленным… Нет, не надо говорить, что я жду от тебя описания личности убийцы! Но эксперту-профессионалу ведь под силу сказать, когда, к примеру, убийство однозначно не может быть совершено женщиной?

Козлов купился на формулировку о профессионализме и тут же ответил с важностью в голосе:

– Женщины, конечно, бывают разные. Если, к примеру, физически сильная, да к тому же подготовленная, то могла бы шею свернуть. Обычная – нет. Так что если в поле зрения в ходе расследования тебе попадется женщина – боец спецназа, можешь не сомневаться – она убила!

– Понял тебя, Коля, спасибо, еще пара вопросов.

– Давай! – мотнул головой Козлов.

– Состояние здоровья жертвы и прочие подробности – ВИЧ-инфекция, гепатит, беременность…

– Ничего такого нет, даже беременности. Скорее, наоборот, – усмехнулся Козлов.

– То есть? – не понял Гуров.

– То есть она недавно сделала аборт.

– Вот как? Когда?

– Пару-тройку месяцев назад, я думаю. Только, Гуров, не надо у меня спрашивать, кто был отцом ребенка! – предостерегающе поднял руки Козлов.

– Не буду, не буду. Больше ничего?

– Больше ничего. Ни родимых пятен, ни шрамов.

– А она рожавшая, нет?

– Нет, не рожавшая. Она молодая совсем, не больше двадцати. Вон у меня заключение на столе, можешь ознакомиться. Я с него тоже копию снял.

– Вот теперь окончательное спасибо, Коля! – Гуров пожал эксперту руку и, взяв все документы, направился к выходу.

Когда он вернулся в свой кабинет, Крячко на месте не было, видимо, отправился обедать, не перезвонив. Полковник посмотрел на часы. Было десять минут седьмого, рабочий день официально уже закончился. Но Гуров знал, что Крылыч торчит в своем подвальчике до глубокой ночи, а иногда и ночует там, потому что ему неохота тащиться в Бескудниково. Поэтому он решил все-таки наведаться к нему, предварительно позвонив Орлову и сообщив о своих намерениях. Орлов дал добро, добавив, чтобы Гуров, в случае чего, подтягивал и Крячко в помощь, но полковник в ней сейчас не нуждался.

«Пусть себе обедает, – решил он, спускаясь по лестнице к выходу из управления. – Созвонимся, если что».