Книга: В диких условиях
Назад: Глава семнадцатая. По следам криса
Дальше: Эпилог. Волшебный автобус

Глава восемнадцатая. Картофельные семена

Современному человеку практически невозможно представить себе, каково это – кормиться охотой. Жизнь кажется охотнику сплошным тяжелым путешествием, которому не видать ни конца, ни края… Жизнь его наполнена постоянными опасениями, что в следующий раз он не сможет загнать зверя, что вдруг не сработает ловушка или капкан, что в этом сезоне животные уйдут на другие пастбища. Но, прежде всего, жизнь охотника несет в себе постоянную угрозу лишений и голодной смерти.
Джон М. Кэмпбелл
«Голодное лето»
Восьмого июля, после провала попытки выбраться из глуши, вызванного паводком на Текланике, Маккэндлесс возвращается к автобусу. Что в этот период времени было у него на уме, сказать невозможно, потому что в дневниках об этом нет ни слова. Вполне вероятно, что отрезанный путь на большую землю мало обеспокоил его, ведь и правда поводов для беспокойства было немного: на дворе в самом разгаре лето, съедобных растений и дичи было в изобилии, еды хватало. Возможно, он решил, что если подождать до августа, то уровень воды в Текланике достаточно упадет для того, чтобы ее снова можно было перейти вброд. Повторно обосновавшись в ржавом остове фэрбенксского автобуса номер 142, Маккэндлесс возвращается к прежнему образу жизни охотника-собирателя. Он прочитывает «Смерть Ивана Ильича» Толстого и «Человек-Компьютер» Майкла Крайтона. В своем дневнике он отмечает, что проливные дожди не прекращались целую неделю. Дичи попадается в изобилии: за последние три недели июля он убил тридцать пять белок, четыре канадских дикуши, пять соек и дятлов, а также двух лягушек. Трапезы он дополнял гарнирами из дикого картофеля и ревеня, разнообразных ягод и огромного количества грибов. Но, несмотря на количественное изобилие, все добываемое им мясо было слишком постным, в результате чего он сжигал калорий гораздо больше, чем потреблял. Просуществовав на такой предельно скудной с энергетической точки зрения диете три месяца, Маккэндлесс начал ощущать серьезный дефицит калорий. Он балансировал на очень опасной грани. А потом, ближе к концу июля, он совершил роковую ошибку, ставшую началом его конца.

 

Он только что закончил читать «Доктора Живаго». Книга, вдохновившая его на взволнованные комментарии на полях и подчеркивания некоторых фрагментов текста:
Лара шла вдоль полотна по тропинке, протоптанной странниками и богомольцами, и сворачивала на луговую стежку, ведшую к лесу. Тут она останавливалась и, зажмурив глаза, втягивала в себя путано-пахучий воздух окрестной шири. Он был роднее отца и матери, лучше возлюбленного и умнее книги. На одно мгновение смысл существования опять открывался Ларе. Она тут, – постигала она, – для того, чтобы разобраться в сумасшедшей прелести земли и все назвать по имени, а если это будет ей не по силам, то из любви к жизни родить преемников, которые это сделают вместо нее.
«ПРИРОДА/ЧИСТОТА», – вывел он большими печатными буквами в верхней части страницы.
О, как хочется иногда из бездарно-возвышенного, беспросветного человеческого словоговорения в кажущееся безмолвие природы, в каторжное беззвучие долгого, упорного труда, в бессловесность крепкого сна, истинной музыки и немеющего от полноты души тихого сердечного прикосновения!
Этот абзац он пометил звездочкой и заключил в скобки, а слова «в кажущееся безмолвие природы» обвел черными чернилами.

 

Рядом со словами «И вот оказалось, что только жизнь, похожая на жизнь окружающих и среди нее бесследно тонущая, есть жизнь настоящая, что счастье обособленное не есть счастье… Это огорчало больше всего» он приписал: «СЧАСТЬЕ ИСТИННО, ТОЛЬКО КОГДА ОНО РАЗДЕЛЕНО С ДРУГИМИ».

 

Есть большой соблазн воспринимать это примечание в качестве доказательства, что длинное одиночное путешествие серьезно изменило Маккэндлесса. Возможно, эти слова можно трактовать, как свидетельство готовности сбросить часть доспехов, в которые было заковано его сердце, как намерение по возвращении в цивилизованный мир оставить жизнь одинокого бродяги, прекратить упорные попытки не допускать близости с другими людьми и, наконец, вернуться в человеческое общество. Но мы этого узнать никогда не сможем, потому что «Доктор Живаго» стал последней книгой в жизни Криса Маккэндлесса.

 

Спустя два дня после того, как он закончил читать эту книгу, в дневнике появляется зловещая запись: «ПРЕДЕЛЬНО СЛАБ. ВИНОВАТЫ КАРТОФ. СЕМЕНА. ОЧЕНЬ ТРУДНО ДАЖЕ ВСТАТЬ НА НОГИ. ГОЛОДАЮ. В БОЛЬШОЙ ОПАСНОСТИ». До этой записи в дневниках нет никаких намеков на то, что Маккэндлесс оказался в опасной ситуации. Он недоедал, в результате скудости диеты его тело превратилось в мощи из жил и костей, но со здоровьем все было вроде бы в относительном порядке. Но потом, после 30 июля, его физические кондиции начали ухудшаться истинно адскими темпами. К 19 августа он уже был мертв.

 

О причинах такого резкого упадка строилось много догадок. В дни после окончательной идентификации останков Маккэндлесса Уэйн Уэстерберг смутно припоминал, что, будучи в Южной Дакоте перед тем, как отправиться на север, Крис вроде бы покупал какие-то семена, чтобы посадить огород, когда обоснуется в глуши, и среди них вполне могли быть картофельные. По одной из теорий, до посадки огорода у Маккэндлесса руки не дошли (я, например, в окрестностях автобуса никаких его признаков не видел), и к концу июля он настолько оголодал, что съел семена и отравился.

 

Картофельные семена и впрямь становятся ядовитыми, когда начинают прорастать. В них содержится соланин, яд, встречающийся во многих растениях семейства пасленовых, который, при длительном его потреблении, вызывает рвоту, понос, головные боли и апатию, а также оказывает негативное влияние на сердечный ритм и уровни кровяного давления. Тем не менее, у этой теории есть один серьезный изъян: чтобы получить настолько тяжелое отравление, Маккэндлессу пришлось бы съесть много-много килограммов семян, а, зная приблизительный вес рюкзака, с которым он высаживался из машины Гэллиена, можно достаточно уверенно сказать, что если у него с собой и были картофельные семена, то их могло быть всего несколько граммов.

 

Но в других сценариях участвуют картофельные семена совершенно другой разновидности, и поэтому эти варианты развития событий кажутся более похожими на правду. На страницах 126 и 127 Травника Танаина приводится описание растения, которое индейцы дена’ина, разводящие его ради похожего на морковь корня, называют диким картофелем. Растение это, известное ботаникам под названием Hedysarum alpinum, произрастает на местных галечниковых почвах и распространено по всему региону.

 

Согласно Травнику Танаина, «корень дикого картофеля для индейцев дена’ина является вторым по важности пищевым продуктом после диких фруктов. Они едят его и сырым, и вареным, и печеным, и жареным… Особенно они любят макать его в масло или растопленное сало, в котором, кстати, его и хранят». Далее в книге сообщается, что выкапывать корни дикого картофеля лучше всего «весной, как только оттает почва… В летние месяцы они становятся сухими и жесткими».

 

Автор Травника Танаина Присцилла Рассел Кари объяснила мне, что «весна была для народа дена’ина самым тяжелым временем года, особенно в прошлом. Слишком часто мигрировали в другие места дикие стада или вовремя не приходила нереститься рыба. Поэтому до самой поздней весны, пока не появлялась рыба, главным продуктом для индейцев становился дикий картофель. Он очень сладкий на вкус. Он был – и остается до сих пор – их самой любимой едой».

 

Вершки дикого картофеля представляют собою пышное растение с нежными розовыми цветками, напоминающими миниатюрные цветки душистого горошка, на стеблях, достигающих полутора метров в высоту. Двадцать четвертого июня, руководствуясь информацией из книги Кари, Маккэндлесс начал выкапывать и есть корни дикого картофеля, очевидно, безо всякого вреда для здоровья. Четырнадцатого июля, возможно, потому что корни стали слишком жесткими, он начал собирать и есть стручки с похожими на бобы семенами растения. На одной из сделанных в этот период времени фотографий можно увидеть почти четырехлитровый целлофановый мешок, под завязку набитый этими семенами. И вот, 30 июля, Маккэндлесс делает в своем дневнике запись: «ПРЕДЕЛЬНО СЛАБ. ВИНОВАТЫ КАРТОФ. СЕМЕНА…»

 

Буквально на следующей странице после описания дикого картофеля Травник Танаина знакомит читателя с близкородственным растением – диким сладким горошком, или Hedysarum mackenzii. Хотя сладкий горошек размером чуть меньше дикого картофеля, растения настолько похожи, что даже профессиональные ботаники с трудом отличают их друг от друга. Единственным надежным критерием является тот факт, что на нижней стороне крошечных зеленых листочков дикого картофеля явно видны поперечные жилки, тогда как на листьях дикого сладкого горошка они совершенно не заметны.

 

Книга Кари предупреждает, что поскольку горошек так трудноотличим от дикого картофеля и «считается растением ядовитым, перед попытками употребить дикий картофель в пищу необходимо абсолютно точно идентифицировать растение». Сведения об отравлениях, полученных людьми в результате употребления Hedysarum mackenzii, в современной медицинской литературе отсутствуют, но аборигены Севера испокон веков знали о токсичных свойствах дикого сладкого горошка и по этой причине изо всех сил стараются Hedysarum alpinum c Hedysarum mackenzii не путать.

 

Чтобы найти документально подтвержденные сведения об отравлениях диким сладким горошком, мне пришлось углубиться в историю вплоть до девятнадцатого века и изучить анналы арктических экспедиций. Искомые данные обнаружились в дневниках знаменитого шотландского хирурга, натуралиста и исследователя сэра Джона Ричардсона. Он был участником двух первых экспедиций злосчастного сэра Джона Франклина и выжил в обеих. Именно Ричардсон своим выстрелом привел в исполнение смертный приговор подозреваемому убийце-каннибалу во время первой экспедиции. А кроме этого именно Ричардсон стал первым ботаником, составившим научное описание Hedysarum mackenzii и присвоившим этому растению его ботаническое название. В 1848 году, возглавляя экспедицию, отправленную в Канадскую Арктику на поиски уже пропавшего к тому моменту Франклина, Ричардсон выполнил ботанический сравнительный анализ Hedysarum alpinum и Hedysarum mackenzii. Hedysarum alpinum, отмечал он в своих дневниках:

 

«обладает сладкими, как лакрица, продолговатыми гибкими корнями. Местные жители в больших количествах поедают их весной, но ближе к концу сезона эти корни деревенеют, становятся сухими и волокнистыми. Корень белесого, стелющегося, менее элегантного, но обладающего более крупными цветками Hedysarum mackenzii ядовит. Перепутав это растение с вышеописанным, таким корнем чуть было не отравилась насмерть старая индейская женщина в Форт-Симпсоне. К счастью, растение оказалось со рвотным эффектом, ее желудок сам отторг все съеденное, и она поправилась, несмотря на то что на протяжении некоторого времени в возможности выздоровления были определенные сомнения».

 

Легче всего было предположить, что Крис Маккэндлесс совершил ту же самую ошибку, что и старая индианка из этой истории, и в результате точно так же оказался в беспомощном состоянии. Все имевшиеся свидетельства оставляли мало сомнений в том, что Маккэндлесс, человек по природе неосторожный и безрассудный, перепутал эти два растения и погиб в результате этого допущенного по беспечности ляпа. В своей статье для Outside я с абсолютной уверенностью сообщил, что причиной смерти парня стал Hedysarum mackenzii, или, другими словами, дикий сладкий горошек. Практически все остальные журналисты, писавшие о трагическом конце Маккэндлесса, пришли к тому же выводу.

 

Но по прошествии нескольких месяцев, в течение которых у меня была возможность хорошенько поразмыслить об обстоятельствах смерти Маккэндлесса, этот вывод стал звучать для меня все менее и менее правдоподобным. Целых три недели, начиная с 24 июня, Маккэндлесс выкапывал и без всякого вреда для здоровья десятками поедал корни дикого картофеля Hedysarum alpinum, при этом не путая его с Hedysarum mackenzii. Почему же тогда 14 июля, начав собирать вместо корней семена, он вдруг перестал различать эти два растения?

 

Я все больше и больше убеждался в том, что Маккэндлесс изо всех сил старался держаться подальше от ядовитого Hedysarum mackenzii и никогда не ел ни семян, ни каких-то других частей этого растения. Да, он отравился, но его убийцей был не дикий сладкий горошек. Виновником его смерти был дикий картофель, тот самый Hedysarum alpinum, о нетоксичности которого недвусмысленно заявлялось в Травнике Танаина.

 

В книге указано, что съедобными являются только лишь корни дикого картофеля. О съедобности семян этого растения в книге нет ни слова, но, вместе с тем, ничего в ней не говорится и об их токсичности. Ради справедливости в отношении Маккэндлесса следует отметить, что сведений о ядовитости семян Hedysarum alpinum не содержится ни в одном из официально опубликованных текстов. Даже в результате самых обширных поисков в анналах медицинской и ботанической литературы не удалось найти никаких упоминаний о том, что те или иные части Hedysarum alpinum содержат в себе яд.

 

Но в семействе бобовых (Leguminosae, к которым принадлежит Hedysarum alpinum) с избытком хватает видов растений, вырабатывающих алкалоиды, то есть химические вещества, способные оказывать мощное фармакологическое воздействие на людей и животных. (Алкалоидами являются, например, морфин, кофеин, никотин, кураре, стрихнин и мескалин.) Более того, в некоторых видах растений, производящих алкалоиды, они локализуются в строго определенных частях.

 

«А происходит со многими растениями вот что, – объясняет специалист по экологической химии из Университета штата Аляска в Фэрбенксе Джон Брайант. – Ближе к концу лета они начинают концентрировать алкалоиды в оболочках семян, чтобы их не съедали животные. В результате нередко случается так, что в определенное время года у растения со съедобными корнями будут ядовитые семена. Если растение вырабатывает алкалоиды, то к наступлению осени эти яды, скорее всего, будут сосредоточены в его семенах».

 

Во время своего визита на реку Сушану я собрал образцы Hedysarum alpinum в радиусе нескольких метров от автобуса и отправил несколько стручков с семенами коллеге профессора Брайанта по Химическому факультету Университета штата Аляска Тому Клаузену. Полный их спектрографический анализ еще не закончен, но предварительные исследования, проведенные Клаузеном и одним из его студентов-дипломников Эдвардом Тредуэллом, показали, что в семенах присутствуют явные следы алкалоидов. Более того, велика вероятность того, что этот алкалоид является свайнсонином, хорошо известным всем фермерам и животноводам химическим веществом, содержащимся в ядовитом для скота растении «астрагал».

 

Существует более пятидесяти разновидностей токсичных астрагалов, большинство из которых относятся к семейству Astragalus, состоящему в очень близком родстве с семейством Hedysarum. Наиболее наглядно при отравлении астрагалами проявляются неврологические симптомы. Согласно статье, опубликованной в Журнале Американской Ассоциации ветеринаров, симптоматика отравления свайнсонином такова: «угнетенное состояние, медленная неуверенная поступь, блеклая окраска шерсти, мутный застывший взгляд, истощение, нарушение мышечной координации и нервозность (особенно в стрессовых ситуациях). Кроме того, больные животные могут отбиваться от стада, выходить из повиновения, а также испытывать затруднения при принятии еды и питья».

 

Свидетельства того, что семена дикого картофеля могут содержать в себе свайнсонин или другие аналогичные токсичные вещества, полученные Клаузеном и Тредуэллом, придают убедительности версии о том, что именно эти семена могли стать причиной смерти Маккэндлесса. Если она найдет подтверждение, это будет значить, что Маккэндлесс вовсе не был таким беспечным или неподготовленным человеком, каким его малевали до сих пор, и не путал одно растение с другим по неосторожности. О токсичности отравившего его растения не существовало никаких данных… мало того, он уже несколько недель без всяких дурных последствий питался его корешками. Вконец оголодав, он просто-напросто принял ошибочное решение попробовать питаться стручками с семенами растения. Более подкованный в ботанике человек, наверно, этого делать не стал бы, но в его случае это была совершенно невинная ошибка. Тем не менее, ошибка достаточно серьезная, чтобы стоить ему жизни.

 

Алкалоиды редко приводят к немедленной смерти, эффект отравления свайнсонином носит хронический характер. Этот яд делает свое дело скрытно, косвенно, блокируя ферменты, обеспечивающие гликопротеиновые обменные процессы в организме. Можно сказать, что свайнсонин создает массивную воздушную пробку в топливопроводе млекопитающих, то есть тело теряет возможность превращать потребляемую пищу в полезную энергию. Если в ваш организм попадет слишком много свайнсонина, вы просто умрете от голода, независимо от того, сколько еды будет попадать к вам в желудок.

 

Отравившись свайнсонином, животные нередко выздоравливают, прекратив поедать астрагалы, но только в том случае, если изначально находились в отличном физическом состоянии. Для того чтобы токсичные вещества были выведены из организма вместе с мочой, они сначала должны связаться со свободными молекулами глюкозы или аминокислот. Таким образом, чтобы связать и вывести из организма имеющиеся в нем токсины, необходим большой запас сахаров и белков.

 

«Загвоздка, – говорит профессор Брайант, – заключается в том, что если ты был голоден и истощен до отравления, то у тебя не будет достаточного количества свободных белков и глюкозы и, соответственно, возможности вывести из системы токсины. Когда алколоид (даже такой безопасный, как кофеин) попадает в организм ослабленного голодом млекопитающего, он оказывает на него более мощное воздействие в силу недостатка запасов глюкозы, необходимых для его выведения. В результате алкалоид просто накапливается в организме. Если Маккэндлесс наелся этих семян, уже будучи еле живым от голода, то катастрофа стала практически неминуемой».

 

Подкошенный ядовитыми семенами, Маккэндлесс обнаружил, что внезапно оказался слишком слаб, чтобы спастись, выбравшись пешком на Большую землю. Теперь он обессилел до такой степени, что потерял возможность эффективно охотиться и, вследствие этого, слабел еще больше, все ближе и ближе подступая к голодной смерти. Его жизнь свалилась в губительный штопор, и он самыми жуткими темпами терял над нею контроль.

 

Записей от 31 июля и 1 августа в дневние нет. Второго августа Крис написал всего два слова: «УЖАСНЫЙ ВЕТЕР». Осень была уже практически на пороге. Дни становились заметно короче и холоднее. Каждый оборот Земли отнимал по семь минут солнечного света и прибавлял по семь минут холодной ночной тьмы. Буквально за неделю ночи стали длиннее почти на час.

 

«100 ДНЕЙ! Я СДЕЛАЛ ЭТО! – торжественно провозглашает он в дневнике 5 августа, явно гордясь тем, что смог достичь такой важной вехи. – НО ФИЗИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ ОЧЕНЬ ПЛОХОЕ. УГРОЗА СМЕРТИ ВСТАЛА В ПОЛНЫЙ РОСТ. СЛИШКОМ СЛАБ, ЧТОБЫ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА ПЕШКОМ, БУКВАЛЬНО ЗАСТРЯЛ В ГЛУШИ. ДИЧИ НЕТ».

 

Если бы у Маккэндлесса была стандартная топографическая карта Службы геофотосъемки США, то он бы увидел, что в верховьях Сушаны, всего в десяти километрах от автобуса, то есть на расстоянии, которое он мог бы преодолеть даже в таком предельно ослабленном состоянии, находится хижина Управления Национальных парков. Хижина, расположенная на самом краю территории Национального парка Денали и предназначенная для отдыха рейнджеров, выходящих в зимние патрули, была оснащена спальными местами и укомплектована экстренным запасом продуктов и набором средств первой помощи. На три километра ближе к старому автобусу находились еще два частных домика (правда, не отмеченные на топографических картах). Один из них принадлежал известным собаководам из Хили Уиллу и Линде Форсберг, а другой – сотруднику Национального парка Денали Стиву Каруайлу. В этих хижинах тоже наверняка были хоть какие-то запасы провизии.

 

Другими словами, спасение, казалось бы, было от Маккэндлесса всего в трех часах пешего хода вверх по реке. Печальную иронию этой ситуации широко обсуждали после смерти парня. Но, даже знай он о наличии этих домиков, они не смогли бы спасти его от беды, потому что в какой-то момент, начиная с середины апреля, когда началась весенняя оттепель и в хижинах перестали бывать хозяева, потому что выезжать туда на собачьих упряжках и снегоходах стало проблематично, все три хижины стали мишенями неизвестных вандалов. Домики были основательно разрушены, в результате чего продуктовые запасы либо стали доступны диким животным, либо были испорчены дождями и сыростью.

 

О случившемся стало известно только в конце июля, когда через чащобу к домику Управления Национальных парков пробился биолог и исследователь живой природы по имени Пол Аткинсон, совершивший сложнейший пятнадцатикилометровый переход через Внешний хребет от дороги, ведущей в Национальный парк Денали. Он был шокирован и озадачен представшей перед ним картиной бессмысленных разрушений. «Поработал там явно не медведь, – говорит Аткинсон. – Я специалист по медведям и поэтому прекрасно знаю, как должен выглядеть беспорядок, который способен учинить медведь. А здесь было похоже, что кто-то пришел в домик с кувалдой и начал крушить все, что попадалось на глаза. Судя по высоте травы, проросшей через дырки в выброшенном на двор матрасе, нападение было совершено за много недель до моего появления».

 

«Все разнесли в щепки, – говорит о своем домике Уилл Форсберг. – Все, что не было прибито к полу, разломали. Разбили все лампы, выбили почти все окна. Матрасы и постельные принадлежности вытащили и свалили в кучу снаружи, потолочные доски сорвали, наделали дырок в канистрах с топливом, печку утащили… даже большой ковер вытащили гнить на улице. И все продукты пропали. Так что Алексу наши домики не помогли бы, если бы даже он их нашел. С другой стороны, может быть, он-то их и нашел».

 

Форсберг считает Маккэндлесса главным подозреваемым. Он считает, что Маккэндлесс набрел на домики сразу, как только поселился в автобусе, то есть еще в первую майскую неделю. Увидев такое бесцеремонное вторжение цивилизации в его бесценный опыт общения с дикой природой, он, по предположениям Форсберга, пришел в ярость и методично разгромил все три хижины. Тем не менее, эта теория не объясняет, почему же он тогда оставил в целости и сохранности автобус.

 

Каруайл тоже подозревает Маккэндлесса. «У меня есть чисто интуитивное ощущение, – объясняет он, – что этот парень из тех, у кого может возникнуть желание «освободить природу». И одним из способов добиться этого для него могло быть уничтожение охотничьих домиков. Или, может быть, виной всему была его жгучая ненависть к государству: он увидел на хижине Управления Национальных парков табличку о ее принадлежности, подумал, что все три домика являются государственной собственностью, и решил нанести удар по Большому Брату. Возможность такого развития событий отрицать никак нельзя».

 

Что же до представителей властей, то они не думают, что вандалом был Маккэндлесс. «Узнать о том, кто это все натворил, нам не удалось ровным счетом ничего, – говорит глава рейнджеров Национального парка Денали Кен Керер, – но Крис Маккэндлесс в качестве подозреваемого Управлением Национальных парков не рассматривается». В действительности в дневниках или фотоальбомах Маккэндлесса нет никаких свидетельств того, что он бывал хотя бы в окрестностях трех этих домиков. Наоборот, судя по фотографиям Маккэндлесса, выйдя в начале мая на разведку с места стоянки автобуса, он отправился на север, по течению реки Сушаны, то есть в прямо противоположную от домиков сторону. И даже если бы он каким-то случайным образом наткнулся на домики, очень трудно представить себе, что, разгромив их, он не похвастался бы этим подвигом в своем дневнике.

 

За 6, 7 и 8 августа в дневнике записей нет. Девятого августа он пишет, что стрелял в медведя, но промахнулся. Десятого августа он видел карибу, но не успел сделать выстрел, а потом убил пять белок. Тем не менее, если в его теле уже накопилось достаточное количество свайнсонина, даже такое обилие мелкой дичи не смогло бы вернуть ему силы. Одиннадцатого августа он убил и съел тундровую куропатку. Двенадцатого августа он заставил себя выбраться из автобуса на поиски ягод, предварительно вывесив на нем записку с просьбой о помощи на тот маловероятный случай, что кто-то забредет туда в его отсутствие. Написанная аккуратными буквами на странице, вырванной из гоголевского «Тараса Бульбы», записка гласила:
SOS. МНЕ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ. Я РАНЕН, ПРИ СМЕРТИ И СЛИШКОМ СЛАБ, ЧТОБЫ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА САМОСТОЯТЕЛЬНО. Я ЗДЕСЬ СОВЕРШЕННО ОДИН, И ЭТО НЕ ШУТКА. РАДИ БОГА, НЕ УХОДИТЕ И СПАСИТЕ МЕНЯ. Я СОБИРАЮ ЯГОДЫ ГДЕ-НИБУДЬ НЕПОДАЛЕКУ И ВЕРНУСЬ ВЕЧЕРОМ. СПАСИБО.

 

«Крис Маккэндлесс. Август?» – подписал он свою записку. Осознавая серьезность своего положения, он отбросил хвастливую кличку Александр Супербродяга, которой пользовался вот уже много лет, и вернулся к имени, данному ему родителями при рождении.

 

Многие жители Аляски гадают, почему, оказавшись к этому моменту в таком отчаянном положении, Маккэндлесс не подал сигнал бедствия, устроив лесной пожар. В автобусе хранилось больше семи литров топлива для плитки, и этого количества хватило бы, чтобы устроить пожар, который мог привлечь внимание пролетающих мимо самолетов или, по крайней мере, выжечь на торфянике гигантскую надпись SOS.

 

Однако, вопреки расхожему мнению, автобус стоит в стороне от оживленных воздушных коридоров, и самолетов над ним пролетает очень мало. За четверо суток, проведенных на Стэмпид-Трейл, я не видел в небе ни одного самолета, если не считать пассажирских авиалайнеров, проходивших над нами на высоте больше семи километров. Не приходится сомневаться, что маленькие частные самолеты в пределах прямой видимости от автобуса время от времени пролетали, но чтобы гарантированно привлечь их внимание Маккэндлессу пришлось бы устроить достаточно крупный лесной пожар. А как отметила Карин Маккэндлесс, «Крис ни за что на свете не смог бы намеренно поджечь лес, даже ради спасения собственной жизни. И любой, кто говорит иначе, совершенно не знает моего брата».

 

Голодная смерть – не самый приятный способ ухода из жизни. В крайней степени истощения, когда тело человека начинает пожирать само себя, жертва страдает от мышечных болей, нарушений сердечного ритма, выпадения волос, головокружений, одышки, повышенной чувствительности к холоду, физической и моральной усталости. Теряет пигментацию кожа. Отсутствие необходимых питательных веществ вызывает серьезный химический дисбаланс в тканях мозга, приводящий к конвульсиям и галлюцинациям. Однако некоторые из тех, кого удалось вернуть с самого порога голодной смерти, говорят, что в какой-то момент и чувство голода, и жуткие боли исчезают и страдания сменяются величайшей эйфорией, чувством полного покоя, сопровождаемого трансцендентной ясностью ума. Хотелось бы верить, что Маккэндлессу в последние мгновения жизни довелось испытать подобные ощущения.

 

Двенадцатого августа он написал в дневнике: «Чудесная голубика». Эти слова оказались последними. С 13 по 18 августа дневниковые записи представляют собою простое перечисление дат. В какой-то момент на этой неделе он вырывает последнюю страницу из книги мемуаров Луиса Ламура «Обучение скитальца». На одной стороне листа оказываются процитированные Ламуром строки из «Мудрецов в тяжелые часы» Робинсона Джефферса:

 

Смерть – птица хищная, но умереть,
Оставив нечто вечности подобней,
Чем кости с жилами, значит сбросить слабость.
Гора есть мертвый камень, человеку
Люба иль ненавистна может быть
Своею статью и надменной тишиною,
И не под силу нам ее озлить или растрогать.
Однако редкий мертвый человек горе
Подобен был при жизни силой мысли.

 

На другой стороне листа, которая была пустой, Маккэндлесс оставил краткое прощание с этим миром: «Я ПРОЖИЛ СЧАСТЛИВУЮ ЖИЗНЬ И БЛАГОДАРЮ ЗА ЭТО ВСЕВЫШНЕГО. ПРОЩАЙТЕ, И БЛАГОСЛОВИТ НАС ВСЕХ ГОСПОДЬ!»

 

После этого он забрался в сшитый матерью спальный мешок и провалился в забытье. Умер он, вероятнее всего, 18 августа, то есть через 112 дней после того, как пришел в эти места на встречу с дикой природой, и за 19 дней до того, как его тело обнаружили шесть приехавших к автобусу жителей Аляски.

 

В последние дни своей жизни он сфотографировался, стоя у автобуса под высоким аляскинским небом. Одной рукой он протягивает в камеру записку с прощальными словами, а другую поднял в храбром и благодатном жесте расставания. Ужасно исхудавшее лицо Криса больше похоже на череп. Но если он и жалел себя в эти тяжелые последние часы за то, что приходится умирать таким молодым, за то, что он был так одинок, за то, что его предало его собственное тело, то по фотографии этого никак не скажешь. На снимке он широко улыбается, и, видя его глаза, безошибочно понимаешь: Крис Маккэндлесс обрел абсолютный покой, как монах, слившийся с Господом.
Назад: Глава семнадцатая. По следам криса
Дальше: Эпилог. Волшебный автобус