МОСКОВСКИЙ КОРИДОР

Позвонил Юрию Лужкову по мобильному телефону. Аппарат был включен, и я стал ждать ответа. После третьего или четвертого звонка раздался голос Лужкова:

— Если я не отвечаю после трех звонков, неужели не понятно, что я очень занят и не могу говорить?

— Извините, — ответил я и отключился.

Вроде бы раздражение вашего визави правомерно, хотя вряд ли обязанность человека, которому необходимо переговорить с высоким чином, трепетно считать проходящие сигналы. Собеседник, получивший такую хлесткую отповедь, гасит свою обиду. И неважно, кто он. Потому не понять Лужкова нельзя. Он безумно занят. Он сам взвинчивает темп своего управленческого действия. И всю рать своих заместителей министров, советников он заставляет вращаться вокруг себя с утроенной скоростью.

Я далек от «клевретного», «притронного» окружения столичного городничего, и мне не с руки считать восклицательные знаки на его резолюциях, как разглядывать цвет пасты шариковой ручки, которой эта резолюция начертана. Хотя знаю и таких чиновников: они, задыхаясь от восторга, от снизошедшей на них просветленности объясняют суть каждого изгиба, каждой закорючки лаконичных резолюций Лужкова. «Прошу оформить» — это совсем не значит оформить немедленно. С оформлением можно не спешить. А вот, если оформить и срок два дня — другое дело, надо «поспешать» с выполнением воли Юрия Михайловича.

Резолюция «Разберитесь» только на первый взгляд строга. Можно и не разбираться. Это примерно «переводится» так: «Что вы здесь пишете мне? Разберитесь сами». А вот, если: «Разберитесь и доложите», тут дело другое, но тоже не слишком страшное: срок-то не указан. В обилии разных государственных и важных политических дел мэр и забыть может.

Он авторитарен, Он всюду. Он — «излучатель» идей, энергии. Потому что Лужков — есть Лужков. Мало кто приходит к нему просто, чтобы поговорить, увидеться. У него на такой «настроенческий», беспредметный разговор попросту нет времени.

Дома или накоротке он встречается только с людьми, очень близкими по делу, по контактам, по бизнесу. Или «выпендренно» близкими людьми. Да и вряд ли Лужков рискнет пригласить человека, неприятного его жене — самой состоятельной женщине России, миллиардеру Елене Батуриной.

Жена Лужкова — особая тема. И говорить наспех о ней не имеет смысла.

Однако прервемся на момент, чтобы не пропустить, не забыть собственных ощущений от встреч нестандартных и крайне важных.

В пятницу 6 сентября 2002 года в ИТАР-ТАСС — календарная обед-встреча редакторов ведущих СМИ с Анатолием Чубайсом.

«Пресс-тамада» — Игорь Гусман, оставшийся на хозяйстве вместо уехавшего куда-то Виталия Игнатенко, директора ТАСС. Уже тот факт, что встреча с Чубайсом проходит в отсутствии Игнатенко, говорит о ее некой нестандартности. Чубайс — фигура первого ряда, и присутствие Игнатенко на таких встречах и логично, и даже обязательно.

Уже когда разъезжались, на мою реплику: «Это же не я пригласил Чубайса, а ты», Гусман ответил: «Я не приглашал. Чубайс сам попросил об этой встрече». Чубайс попросил сам? Почему? Попробуем ответить на этот вопрос.

Днем раньше Анатолий Чубайс был приглашен к Владимиру Путину. Может быть, поэтому? Ход и итоги беседы с президентом обеспокоили одного из главных российских реформаторов? Как свидетельствовал ряд газет, формальным поводом разговора был отчет Чубайса о подготовке к зиме. В действительности же, Путина интересовала реформа РАО ЕЭС, дробление монополии на генерирующие компании, реструктуризация долгов одной структуры другой внутри самого электроэнергетического гиганта Европы.

Чубайс напорист и непреклонен, но противопоставить что-либо этому напору в виде масштабной профессиональной аргументации, как Путин, не в состоянии. И на «пресс-обеде» в ИТАР-ТАСС Чубайс говорил очень уверенно, что производила должный эффект. Оппоненты не решились на полемику. Более того, как я понял, мало, кто из присутствующих, настроен был говорить об энергетике. Алексей Венедиктов — генеральный директор радио «Эхо Москвы» своим непрерывным словесным потоком буквально монополизировал внимание Чубайса. Журналист был настолько активен, что скоро стало похоже: это — не домашняя заготовка самого Бенедиктова, а «эхо Чубайса», им сформулированных «идей» и вопросов, озвученных «своим» журналистом.

Мы сидим с «Веником» рядом, и все время ласково переругиваемся. Венедиктов никому не давал говорить. На «тассов-ском» обеде многих потянуло на сенсацию, ибо Чубайс без сенсации — это не Чубайс.

Насколько справедливы слухи о любовнице Немцова?

— Несправедливы, — кто-то из моих коллег сыграл на опережение. — Но она родила от него ребенка.

Чубайс сдерживающее поднимает руки, предупреждая, что на эту тему он не расположен вести разговор. Улыбка ироничная, снисходительная не покидает его лица: «А я — молодец, — говорит улыбка. — Не позволил этой шпане (имеется в виду руководящий журналистский корпус на обеде) размазать Борю по стеклу. Все мы — не святые. Однако право понимающей улыбки остается за мной. Я ничего не сказал, но они все поняли».

Еще один вопрос, кто и почему поддержал контакты Бориса Немцова с лидерами белорусской оппозиции?

Анатолий Чубайс в отношении Александра Лукашенко непреклонен: «Чем раньше его уберем…, — он делает уточнение, — уберут, уйдет сам…, — на секунду задумывается. Все та же снисходительная улыбка. — Нет, сам он никогда не уйдет. Оппозиция слаба. Он там всех выкорчевал».

— Пророссийски настроенной оппозиции там, по существу, нет, — уточняю я.

— Есть, — не соглашается Чубайс. — Но очень слабая.

В таких случаях говорят: «И я прав, и ты прав». Мы живем в такое время, когда наши действия определяются не состоянием необходимости (выгодно, разумно), а состоянием возможности (сейчас или никогда).

Оппозиция типа первого президента Республики Беларусь Станислава Шушкевича или политэмигранта Зенона Поздняка непременно потащит Белоруссию на Запад. Лукашенко амбициозен, нестандартен, но он за единое государство с Россией, естественно, на условиях полного равноправия, обеспечивающего ему лично политическую перспективу.

План Путина попросту поглотить Белоруссию в роли одного из территориальных субъектов, приравнять Белоруссию к области России, немыслим и, если сказать определеннее, оскорбителен для страны, которая сегодня есть независимое государство. А Путин эту идею высказал.

Не будем сегодня говорить о состоянии белорусской экономики. Кстати, состояние белорусской промышленности кратно лучше российской. Действительно, Белоруссия во многом сохранила советскую модель экономики. Очевидна и бедность подавляющей массы населения. Но в Белоруссии нет довлеющей груп-пы олигархов, которая столь навязчива на политической арене России. А уровень реальных доходов массового населения в наших странах вполне сопоставим. Он — низкий. Очевидно, что рыночные отношения в Белоруссии в зачаточном состоянии. Белоруссия не разрушила своего промышленного потенциала путем приватизации. И продукция предприятий республики имеет сбыт, в том числе, и в России. Дешевле, чем в России, и продукция сельского хозяйства, а, следовательно, еда. Но в России крестьянин на каждый гектар земли, на которой работает, получает $ 10, а Беларуси — $ 300 государственных дотаций.

И большой вопрос, что лучше: рынок, на фоне разоренной отечественной промышленности и сельского хозяйства или сохраненный промышленный потенциал страны рядом с усеченным рынком?

Объединение РФ и РБ (союз, конфедерация или еще какая-то форма) не даст мгновенного разрешения проблем. Оно их только обострит. А заявления о вторичности одного государства перед другим в случае объединения вызывает недоумение, обиду и ревность народа. И он, естественно, перестает жить по нормам соседа. На условиях приклонившегося либо младшего брата ни одно государство, уже вкусившее независимости, жить в подобном союзе не станет. Путин это понимает и этого опасается.

Что стояло за внезапным и, строго говоря, мало мотивированным предложением Путина: объединиться в модуле поглощения Белоруссии, превращении ее в очередной субъект Российской Федерации?

Буквально на следующий день после двусторонней встречи Путина и Лукашенко я накоротке виделся с послом Беларуси в России Владимиром Григорьевым. Он приветливо улыбнулся, однако не смог скрыть подавленного настроения. Мне незачем было расспрашивать его, что и почему. Я испытал и недоумение, и разочарование по поводу слов, высказанных президентом моей страны.

Степень унизительности предложения была максимальной. В составе Советского Союза Белоруссия имела неизмеримо больше прав. Масштаб суверенности и полномочия на международной арене у БССР, как, впрочем, как и у других республик СССР, при коммунистах был значительнее и масштабнее, нежели условия, предложенные президентом свободной России. И хотя в доме повешенного не говорят о веревке, я все же рискнул задать послу Беларуси в России Владимиру Григорьеву вопрос:

— Ну и как вам союзные права?

Он недоуменно пожал плечами:

— Для нас это достаточная неожиданность. Перечеркиваются все прежние договоренности. На этот вариант невозможно согласиться. Статус советской республики на фоне этих предложений попросту рай. Я не понимаю…

Григорьев замялся, и я за него добавил:

— Зачем нужно было так унижать Белоруссию?

— Вот именно, — согласился чрезвычайный и полномочный посол.

Можно было бы успокоить его, что все дело в «батьке», что Лукашенко уподоблен ядру, прилетевшему из каменного века, что его поведение на международном правовом поле выглядит вызывающе нелепым. Но я ничего этого говорить не стал.

Я обхватил его за плечи и тихо, вполголоса сказал:

— Здравым людям в России эта идея Путина представляется нереальной.

Поразительно другое: в этот же день в эфире «Эхо Москвы» «потянулась» череда заказных политологов, которые на полном серьезе обсуждали путинскую модель российско-белорусского союза как едва ли не единственную из возможных.

И все-таки, почему и зачем президент РФ выдвинул столь вызывающий и заранее неприемлемый план объединения с Белоруссией? И сделал это после семи лет разговоров о необходимости союза двух государств? Версия первая: забот внутри страны сверх головы. И Путин предложил вариант, который осадит Лукашенко, заставит его задуматься и почувствовать неуверенность в своем завтрашнем дне, а значит, стать более сговорчивым. Вторая версия: Путин согласен на объединение, но с Белоруссией без Лукашенко. Если государство становится единым, оно предполагает главу единого государства. У Лукашенко есть шанс. Объединяется левый электорат двух бывших государств, а в Белоруссии это электорат довлеющий. И у Лукашенко готовые 40–45 % избирателей, голосующих за него. КПРФ и Геннадий Зюганов готовы заложить эту бомбу под поезд.

Разумеется, это теоретические рассуждения. Но именно Александр Лукашенко, как ни парадоксально это звучит, может стать компромиссной фигурой для левых. И, наконец, версия третья, на мой взгляд, самая реальная и отвечающая на вопрос: из какой политической сути родилась и выросла эта идея? Все очень просто. Владимир Владимирович Путин воспользовался относительно недавним опытом объединения Германии. Единый банк валюты, и прибавление еще трех-четырех земель к бывшей ФРГ. И никаких претензий со стороны бывшего государства ГДР и его лидеров. Я убежден, что, предлагая эту модель, Путин втайне надеялся, что эксперты из Германии, помогут ему в этой возможной интеграции. Разумеется, объединение двух немецких государств в одно случилось. Но было бы опрометчиво утверждать, что это прошло безболезненно. Расправа над политическим руководством ГДР была беспрецедентной. Да и финансовый расчет, который сделало правительство ФРГ (речь шла о сумме средств, необходимых для объединения), оказался заниженным. И эта ошибка стоила Колю замедления темпов роста в целом Германии. Надо добавить, что примерно на тот же период пришелся исход русских немцев сначала из СССР, затем из России, что тоже обострило экономическую ситуацию в Германии. Отказавшись от «губернаторства» в предполагаемом Союзе Россия — Беларусь, президент Александр Лукашенко пригласил в Минск бывшего президента России Бориса Ельцина. Видимо, надеялся, что отставной «гарант» вразумит своего «отбившегося от рук» преемника. Ельцин и попробовал это сделать, но Путин заупрямился и поставил «деда» на место, произнеся при этом все положенные слова почитания.

«Борис Николаевич много сделал для торжества новой России, и он достоин уважения за свои деяния. Но в настоящий момент страной руковожу я, а, значит, несу ответственность за все происходящее. И хотел бы, чтобы мне не мешали это делать». Дословно текст, возможно, не точен, но смысл сказанного был именно таким.

Борис Ельцин, поддерживая идею российско-белорусского союза после своего отречения от власти, видимо, мыслил себя на посту некоего старейшины, политического патриарха нового геополитического образования. Власть такого «русского аксакала», может, и не столь велика, но почет максимален. Для реализации такой модели уже старались придумать единый парламент или еще что-то в таком «демократическом роде». Ельцин ушел, а идея объединения в режиме стагнации продолжила свое существование. Путин своим предложением «поглотить» другую страну в объятиях великой России дал вспыхнуть белорусскому национализму. Естественно, что союз Лукашенко и оппозиции мимолетен, но и он случился. Что такое создавать пророссийскую политику у наших соседей на будущее. Это значит, делиться силой. А если ее нет, ее надо набирать.