Глава 10
След Варфуши

В первый момент, когда Аня пришла в себя, ей показалось, что вокруг стоит полная темнота. Она сидела на чем-то не очень ровном, холодном, твердом и ничего не видела. Это было тем более неприятно, поскольку, путешествуя по магмам, она привыкла к яркому свету раскаленной среды, правда, ее температуру она ощущала совсем по другому. Чувство жара для нее не ощущалось, как нечто мучительно-обжигающее, хоть она и могла сказать, что вот эта окружающая среда – горячая, а вот эта – холодная. Это скорее было сродни вкусовым ощущениям, когда мы можем констатировать оттенки вкуса и его интенсивность, и какой-то вкус будет нам приятен, а какой-то нет, но ни один вкус не способен нас испепелить, либо заморозить. Так, Аня понимала, что, помимо темноты, среда, в которой она очутилась, скорее ледяная, но эта стужа не способна была принести ей какой либо вред, как и раскаленная лава, а чувства носили скорее регистрационный характер. К разряду неприятный ощущений относилась и темнота, ее окружающая, и Аня постаралась побыстрее от этого избавиться. Еще раньше, во время путешествия по Пропулку и Укравайру она не раз пользовалась неким внутренним регулятором, позволявшим настраиваться на видение сквозь непрозрачные объекты, который саламандра называла рентгеновским видением, поэтому Аня мысленным усилием сдвинула внутренний тумблер и окружающий мир тут же прояснился. Правда она продолжала отмечать, что ее окружает полная тьма, тем не менее в этой тьме, как в приборе ночного видения, она неплохо разбирала окружающее. Выяснилось, что она сидит на дне небольшого карьера с покатыми стенами, и по краям карьера, представляющего собой округлость, там на верху виднелись какие-то холмики, плиты, и. что поразило Аню больше всего – могильные кресты. Судя по всему, и плиты представляли собой надгробья, и, если следовать этой логике, то и холмики были насыпаны над свежевырытыми могилами. Впрочем, откуда в этом странном мире, где и умереть-то повторно было невозможно, могли взяться могилы? Аня подумала, что это, скорее, какая-то неведомая символика. Кстати, земля здесь тоже напоминала обычную земную почву, правда мороженую, и этот факт после приключений на фоне инопланетно-вулканических ландшафтов казался относительно отрадным. Правда и оказаться на дне какого-то странного карьера, вырытого, судя по всему, посреди кладбища, было малоприятно. Больше ничего, кроме плит и крестов, разглядеть снизу было невозможно, сам по себе карьер напоминал просто большую яму с неровными, словно бы выгрызенными стенами, и единственное, что показалось Ане знакомым – это обычное астральное небо: аспидно-черное, усеянное бледными туманностями и тусклыми отдельными звездами, среди которых не было ни одного знакомого созвездия. Впрочем наблюдалось и нечто новое, чего Аня прежде не видела в своих астральных путешествиях – еще когда находилась в обычном телесном состоянии: весь этот купол, словно млечный путь пересекала от горизонта до горизонта некая размытая арка, слегка опалесцирующая каким-то неестественно густым, лиловым свечением. При этом, на фоне всеобщей черноты, данная лиловость выглядела еще более зловещей, поскольку непонятным образом казалась темнее, чем окружающая чернота, хотя, согласно здравому смыслу, это вообще невозможно. Тем не менее, Ане почему-то казалось, что несмотря на специфическую опалесценцию, арка эта отнюдь не излучает свет, а, наоборот, его поглощает. Впрочем, свойства этой арки были достаточно труднопередаваемыми и основывались больше на полутонах, скорее ощущаемых, чем видимых. Причем, если в магмах небо ощущалось скорее, как плоскость, зависшая не так высоко, то здесь ощущения давящей плиты над головой не было, чувствовалась глубина, и к тому же не было заметно ни одного облачка, кроме звездных туманностей и чудовищной, словно бы наднебесной арки. Ане даже показалось, что она неоднородна, и что в этой инфралиловости, которую несомненно не смог бы разглядеть физиологический глаз, есть некий центр, как раз в зените над головой, и именно к этому центру устремили свою энергию оба циклопических крыла инфралиловой арки. Впрочем все это брезжило где-то там, в космической дали и вроде бы не имело к ситуации с Аней никакого отношения, однако Аня смутно ощущала, что от этой арки и особенно из этого мнимого центра исходит не очень сильное, но все же неприятное воздействие, чье-то пристальное внимание.

Не имея какой-то определенной программы, Аня стала выбираться из карьера, чтобы сверху осмотреть место, куда она попала и решить, что делать дальше. К сожалению Огневица ей толком ничего не объяснила, кроме того, что там, в буферной зоне, нужно будет искать какой-то трек от какого-то маячка Варфуши, но где и как его искать, и что это за трек, она так и не сказала.

– Плохо дело, – думала Аня, карабкаясь по не очень крутому склону карьера, раньше мне Огневица все объясняла и показывала, а теперь надо самой до всего доходить. Надеюсь, в магмах я уже приобрела некоторый опыт, надеюсь, он мне в дальнейшем поможет. Не думаю, что в буфере будет что-то принципиально новое, и наверняка в скором времени я натолкнуть на какую-то подсказку. Впрочем, пока что никакого трека или маячка не наблюдается, обычное астральное небо, да еще и арка эта зловещая. Жалко, что теперь некому объяснить, что это за небесное образование, одно ясно: от нее просто веет смутной тревогой и угрозой… хотя, – Аня прислушалась к своим интуитивным ощущениям, – вроде бы на данный момент опасности никакой. Да и чего бояться! Даже воинственные саламандры стушевались, а значит я под надежной защитой. Да и какие могут быть страхи после всего, что я на изнанке повидала?! Самые грозные слои я уже прошла и ничего, целехонькая. Конечно, можно сослаться на то, что меня саламандра от всех опасностей оберегала, но с другой стороны – ничего серьезного нам и не угрожало, и что может угрожать девочке в такой металлической оболочке? – на всякий случай Аня себя оглядела и констатировала, что инфраметаллическая оболочка никуда не подевалась.

Подбодрив себя таким образом (настоящего страха, как мы знаем, она не способна была испытывать, но теперь вновь возникла неизвестность, которая порождала тревогу), Аня продолжала размышлять уже на другую тему.

– Интересно, почему это место Огневица буфером назвала? Что здесь такого буферного? – впрочем тут же она отметила, что и сама толком не знает, что означает «буфер», кроме того, что он что-то там смягчает. – И еще, – продолжала она размышлять, – здесь какие-то голодные духи обитают, которые какие-то механизмы обслуживают, чтобы в магмах все происходило правильно и циклично. Странно, чем отсюда можно управлять? Кажется это место вообще к магмам никакого отношения не имеет, здесь, судя по всему, лютый холод, правда я его лютость оценить в астральной оболочке толком не могу – и слава Богу. Ясно, что земля насквозь промерзшая и местность эта никакого отношения к вулканической деятельности не имеет. Ну, и где же эти голодные духи прячутся, и как они выглядят? Пока что ни души не видно.

Тут девочка выбралась из карьера и огляделась. Как она и предполагала, местность ничего примечательного собой не представляла, особенно в сравнении с апокалиптическим буйством магм, выглядела тускло и уныло. Более всего она напоминала огромное, от горизонта до горизонта кладбище, причем, именно ночное кладбище, хотя, в отличие от классического погоста, то тут то там попадались холмики и большие ямы – иногда даже целые карьеры, где крестов и надгробных плит не наблюдалось. То тут, то там попадались остовы неведомых зданий в грудах кирпича и щебня, а где-то на горизонте, с четырех сторон, очевидно расположенные по векторам север-юг, восток-запад возвышались гигантские колеса, которые можно было бы сравнить с колесами обозрения в парках культуры и отдыха, правда, были ли там посадочные места, разглядеть с такого расстояния было невозможно.

Что еще добавить к общей безрадостной картине? То тут, то там в поле зрения попадались низенькие растопыренные деревца – вернее, их остовы, давно засохшие скелеты. Так же повсюду маячили столбы с перекладинами, весьма напоминающие виселицы, правда веревок с петлями Аня не разглядела, но, возможно их скрывали какие-то жалкие лохмотья, напоминавшие истлевшую одежду, свисавшие здесь также и с крестов, и с деревьев. Земля была промерзшей и кое-где покрыта то ли инеем, то ли лишайником, правда ни снега ни льда заметно не было.

– Все это хорошо, – подумала Аня, разглядывая окрестности и вроде бы ничего больше примечательного не обнаружив, – но где, среди этого кладбища мне искать трек или маячок Варфуши? Я даже не знаю, как это выглядит. Начнем с того, что здесь ни одного огонька не видно, хотя, говорят, на кладбищах ночью кладбищенские блуждающие огни бывают.

Почему-то ей припомнились строки популярной в 60-е годы авторской песни:

– Конечно, – подумала Аня, то, что врагов не видать – это замечательно, но мне здесь каким-то образом присутствие друга надо обнаружить, и пока тому никаких признаков, а то что пока врагов не видать – не значит, что они позже не появятся, что-то я слишком рано выводы делаю. Ну и куда теперь идти? Хоть бы знак какой обнаружить, типа камня с надписью: «направо пойдешь – коня потеряешь… и т. д. Раньше то меня саламандра вела, а теперь, какое хоть направление выбрать, север, юг, восток или запад? Ладно, направлю стопы наугад, к тому, северному колесу обозрения и посмотрим, какие идеи у меня по ходу появятся. А почему к северному? Ну, может. Потому, что Россия по большей части северная страна. Жалко, что теперь попутчицы нет, так бы было хоть с кем словом перемолвиться, да послушать подробные разъяснения происходящего, а то, мало, что одна осталась, да еще и место такое мрачное. Как-то в магмах поинтереснее было, там по крайней мере все время что-то происходило. Может, попробовать взлететь? Так ведь гораздо быстрее до колеса доберусь.

Аня совсем уж было собралась взлететь, однако передумала:

– Ну и что, что я быстрее до колеса доберусь, с чего я взяла, что мне именно колесо нужно и что я так какие-то признаки Варфуши обнаружу? Нет, уж лучше я буду дольше добираться, а вдруг какая-то зацепка появится, колесо мне нужно просто как ориентир, и вовсе не обязательно до него как можно быстрее добираться. Все эти астральные полеты ничего интересного не дают, и наиболее важные события как раз внизу происходят.

Итак, отказавшись от полета, Аня двинулась через это бесконечное кладбище, надеясь высмотреть что-нибудь новенькое, однако подробный осмотр местности мало что добавлял к первоначальным впечатлениям, и тогда она решила повнимательнее разглядеть могилы, попадающиеся на пути. Встречались они гораздо реже, чем на стандартном земном кладбище, где обычно задействуется каждый метр, что весьма затрудняет поиск нужной могилы, однако Аня рассудила, что при такой необъятной площади, землю можно не экономить, и редкое расположение могил делает это кладбище удобным для прогулок и поисков нужного объекта. Кстати, похоже, посетители не баловали это кладбище своим вниманием, Аня не обнаружила ни одной вытоптанной тропинки, с другой стороны почва была сильно проморожена, местами покрыта инеем, поэтому идти было удобно и безо всяких дорожек, другое дело, любая дорожка куда-то ведет, а тут вообще никаких ориентиров, кроме отдаленных гигантских колес обзора.

– Конечно, – думала Аня, – можно и развалины осмотреть, но что-то мне подсказывает, что ничего, связанного с Варфушей я там не обнаружу. Странное кладбище – ни травы, ни цветов на могилах. Да, и вот еще что, ведь на надгробьях всегда ставят надгробные надписи, любопытно, как с этим здесь?

Она поравнялась с одной из основательных могил с большой надгробной плитой и решила посмотреть, кто тут похоронен, тем более было видно, что на поверхности камня что-то написано крупными буквами. Когда Аня подошла ближе и надпись возможно стало разглядеть, то девочка даже присвистнула от удивления, поскольку вместо имени и фамилии похороненного с трогательной эпитафией, на гранитной плите было выгравировано: «МОЛОЧНЫЙ ПОРОСЕНОК ПО-ТАМБОВСКИ В ГОРЧИЧНОМ СОУСЕ С ХРЕНОМ И СПЕЦИЯМИ».

– И как это понимать, – удивленно хмыкнула Аня, – здесь что, какое-то блюдо похоронено? Впрочем, это не удивительней, как если бы под плитой лежал настоящий покойник. Откуда на изнанке покойнику взяться? Здесь же никто никогда не умирает, а только лишь меняет форму. Хотя, кажется в некоторых инфернальных шеолах есть такая пытка, когда душа как бы закапывается или, что еще хуже – замуровывается. И умереть не может, и наружу выбраться тоже. Вот это еще как-то объясняет наличие могил, если они, закопанные там карму свою отрабатывают. Нет, это, кажется тоже из другой оперы, ведь Огневица говорила, что грешных душ в буферной зоне нет, и что здесь только голодные духи обитают. Может это какая-то ошибка?

Аня подошла к соседней могиле и прочла: «СТЕРЛЯДЬ В СУХАРЯХ, ФАРШИРОВАННАЯ СВЕЖЕЙ ИКРОЙ»

Она обошла еще несколько могил, и везде на мраморных плитах, вместо эпитафии присутствовало какое-нибудь изысканное блюдо из элитного ресторанного меню – какого-нибудь Славянского базара – где к столу в основном подавались блюда русской кухни.

– Значит, не случайность, – сделала неизбежный вывод Аня, – это и вправду какое-то гастрономическое кладбище, причем экстра– класса, что-то мне ни разу не встретилась могилка с яичницей или макаронами по-флотски. Ладно, есть ли там что-то под землей или нет, не ясно, как-то нет желания эксгумацию проводить… можно, конечно рентгеновское видение настроить… – однако, почему-то, от этой мысли ей стало не по себе, и она подумала, что слишком много внимания уделяет какой-то ерунде, вместо того чтобы сконцентрироваться на главном – поиске не совсем понятных следов Варфуши.

Впрочем, вскоре оказалось, что Анино наблюдение по поводу отсутствия макарон по-флотски не верно, поскольку через какое-то время ей попался участок с более скромными могилками, где преобладали деревянные кресты и не было гранитных и, тем более, мраморных плит. Тут уже выявилась некоторая закономерность и к центру крестовин были прибиты небольшие жестяные таблички, где фигурировало более скромное меню типа: котлет по-Киевски с картофелем фри и маринованной капустой, купат, шницелей и даже простых молочных сосисок с консервированным горошком.

– Что ж, более-менее понятно, – констатировала Аня, – наверное под теми холмиками свежеприсыпанных могилок без крестов окажется и вовсе что-нибудь отстойное, типа перловки с постным маслом или килек в томате…

Аня не ошиблась, и вскоре выяснилось, что на свеженасыпанных холмиках, толком не успевших промерзнуть, красовались надписи, сделанные непосредственно лопатой неведомого могильщика: «картошка в мундире», «яичница вчерашняя», и нечто подобное в том же духе, демонстрирующее полное кулинарное полное кулинарное убожество. Во всем этом Аня усмотрела специфический инфернальный юмор и у нее даже поднялось настроение.

– Что ж, – думала она, продолжая свой путь по направлению к северному «колесу обозрения», – по крайней мере здесь какая-то земная логика усматривается: чем лучше могила, тем изысканнее блюдо, правда все остальное, конечно, непонятно, ведь не могут же там и взаправду быть блюда похоронены. Хотя, конечно, если даже они там и похоронены – это же не настоящие блюда, а просто причудливая игра энергий.

Размышляя таким образом, Аня шла через нескончаемое кладбище, и ничего особо примечательного, кроме того, что уже было описано, на ее пути не попадалось. Правда, ей показалось, что теперь ямы стали уже и мельче, хотя вначале, когда она осматривала окрестности, ямы эти были вполне сопоставимы с тем большим карьером, в котором она оказалась после перехода из Гвэгра. По пути у Ани возникла мысль обследовать одно из разрушенных зданий, словно бы подвергнутых бомбовому удару, однако же, подойдя ближе и увидев целую гору щебня с хищно торчащей арматурой, со всех сторон окружающее жалкий остов очевидно когда-то не маленького сооружения, всякое желание карабкаться по этому щебню у нее пропало. Потом, когда Аня отошла от здания, она вдруг сообразила, что могла бы просто взлететь над этим щебнем и проникнуть внутрь через любое выбитое окошко – да и вообще астральному телу все эти кирпичи и стальные штыри (кстати, тоже астральные) совершенно не опасны, но возвращаться назад ей почему-то не захотелось. Позже, когда она подошла к аналогичному сооружению, у нее возникло вполне отчетливое ощущение, что проникать внутрь не следует.

– Что ж, – подумала Аня, – в таких случаях надо своей интуиции доверять, хотя, с другой стороны, кто мне что сделать сможет? Я через самые страшные магмы прошла – и ничего, целехонькая, и под конец даже выяснила, что могу немалый страх нагнать на здешних глупых обитателей. А здесь – вообще, тихо и спокойно. Даже странно как-то: по земному кладбищу я бы наверняка побоялась ночью идти, а здесь – ничего, совсем не страшно, хоть это самое настоящее адское кладбище. Уж на земле-то точно никакой покойник не встанет из могилы, это только в сказках и в фильмах ужасах происходит. А вот тут – наоборот, из здешних могил покойники просто обязаны вставать и на жертву накидываться, однако никто не встает и не накидывается, да ко всему прочему тут какие-то кулинарные объекты захоронены. Интересно бы посмотреть, как это запеченные поросята и осетры на человека будут нападать, не говоря уже о котлетах по-киевски и бутербродах с килькой.

Представив себе подобную картину и немного повеселившись, Аня продолжила свой путь, и через пару часов добралась до гигантского «колеса обозрения», которое и впрямь походило на обычное, установленное на ВДНХ и в парке Горького, но оказалось даже в несколько раз больше. Правда вид у этого колеса был совсем не праздничный: металлический остов сильно проржавел, а так же, как и многое здесь, был увешен бурыми лохмотьями. К тому же, вместо закрытых кабинок, из которых так приятно обозревать открывшиеся взору просторы, по всему периметру болтались хищные ржавые крюки, на которых вполне можно было повесить быка. Бросалась в глаза и еще одна особенность, отличающая это колесо от обычных атракционных: оно почти на четверть было утоплено в землю, и Аня не увидела никакого механизма, с помощью которого это колесо могло бы вращаться.

– Опять бутафория, – подумала девочка, – непонятно только назначение этой бутафории. К тому же никаких голодных духов не видно, а я здесь уже не менее трех часов прохлаждаюсь. Может я что-то перепутала, и это – вообще не буферная зона, и никогда Варфуша здесь не пролетал, и никаких следов не оставил? Может, Огневица мне какую-то другую скалу показывала, а это был совсем другой КПП? Но тогда и вовсе беда! Если я здесь след Варфуши не найду, то что тогда мне делать? Возвращаться в Гвэгр и разыскивать Огневицу, чтобы она все более точно разъяснила, а еще лучше – провела хотя бы до места, где я уже сама смогу Варфушу разыскать? Но как вернуться обратно? Здесь, похоже, вообще никаких КПП нет, и там, на дне карьера, где я очнулась, что-то не припомню, чтобы какие-то двери или выход обратно был, вполне возможно, что там проход односторонний.

Аню на минуту охватило отчаяние: одна, совсем одна посреди этой чуждой, враждебной изнанки, где все совсем не так, как на земле, и нет никакой карты, к тому же пакет сравнительно изолированных пространств, между которыми существуют какие-то фиксированные переходы, а проводница, для которой изнанка – дом родной, так легко решавшая все проблемы, пропала неведомо куда. Да, положеньице, надо сказать! Оно гораздо безвыходней сказочек или историй о маленьких мальчиках и девочках, заблудившихся в темном дремучем лесу!

– Так, – подумала Аня, – дошла я до этого колеса обозрения, и что дальше делать прикажете?

Она вновь огляделась вокруг и обнаружила, что пока она размышляла и разглядывала это дурацкое колесо, все ямы и карьеры таинственным образом исчезли, словно заросли, и, что самое интересное, на том месте, где еще совсем недавно зияли каверны, теперь стояли непонятно откуда взявшиеся могилы, как с крестами, так и без оных.

– Ну вот, – еще больше расстроилась Аня, – раньше я хоть могла вернуться к тому карьеру, где впервые здесь появилась и попытаться обратно в Гвэгр вернуться и Огневицу разыскать! Раз уж я каким-то образом сюда проникла, значит можно как-то и возвратиться, я ведь не пробовала, а теперь и этой возможности лишилась.

Ее печальные размышления были прерваны самым неожиданным образом. Откуда-то сверху, словно бы раскалывая само небо, раздался дикий вой сирены, который Ане не приходилось слышать воочию, тем не менее с ним она хорошо была знакома по фильмам и телевизионным передачам о войне. Бомбежка, правда, вслед за этим не наступила, хотя карьеры и ямы, разбросанные то тут, то там вполне могли быть воронками от бомб разного калибра и заряда, кроме того и развалины зданий очень напоминали картину большого города, подвергшегося авианалету, однако, когда вслед за сиеной последовало дальнейшее развитие ситуации, Аня подумала, что тут и вправду вполне уместной была бы предупреждающая команда по мегафону, что-нибудь типа: «внимание! Внимание! Воздух! Воздух»! Вначале на фоне, казалось бы, полного безветрия, сильнейший порыв ледяного ветра поднял Аню в воздух, при этом тут же аналогичный вихрь ударил с противоположной стороны, затем, с третьей, четвертой, и девочку закружило в бешеном круговороте, так что она совершенно потеряла чувство верха и низа и долгое время еще не могла понять, где у нее ноги, а где голова. Вихрь этот, правда, не превратился в воронкообразный смерч-торнадо, поэтому Аню больше кидало из стороны в сторону, чем крутило на одном месте, и вскоре она сумела определить, что ветер этот (а вернее ветра с 4 сторон света, которые, сталкиваясь, устраивали эту мешалку) дует только до определенной высоты над землей, а выше, как раз на уровне верхней части колеса, он словно бы обрывается, и там снова наступает полный штиль.

Выбравшись из этого громокипящего потока и зависнув примерно на уровне крыши 30 этажного дома, Аня наконец снова могла наблюдать за происходящим, поскольку, пока ее крутило в атмосферной мешалке, было не до наблюдений. Тут выяснилось, что она уже не одна, и буферная зона, доселе тихий и пустынный кладбищенский край, наконец наполнилась своими обитателями. Оказалось, что в порывах ветра, только что швырявших Аню, словно щепку бешеные волны, мечутся, кружатся, совершают фигуры высшего пилотажа странные создания, отчасти словно бы состоящие из порывов этого ветра, как контрастный дым, выпускаемый спортивным самолетом, при исполнении воздушных трюков, а отчасти представляющие собой огромные, гибкие человеческие скелеты, на которых, плещутся и бьются серые лохмотья давно истлевшей одежды, зацепившейся за кости. Скоро стало понятно, откуда они все взялись, поскольку из многочисленных руин и остовов зданий то тут, то там вроде бы совершенно не к месту разбросанных по территории необъятного кладбища, продолжали вылетать, словно пчелы из улья, весьма похожие друг на друга скелеты, словно бы вправленные в порывы ветра. Контуры их были не отчетливы и постоянно размывались, меняя форму синхронно с порывами ветра, которые они как бы делали видимым своим присутствием. По сути дела каждый отдельный скелет со своими бешено развивающимися лохмотьями, был объединен с индивидуальным воздушным потоком, при этом цвета преобладали какие-то грязно-бледно-зеленоватые, слегка фосфорисцирующие, словно гнилушки на кладбище. Вся атмосфера, доселе достаточно прозрачная, теперь стала неравномерно туманной, и туман то тут, то там разрывался клочьями, как на костях скелетов и колесе обозрения, зловеще поскрипывающем в порывах живого ветра. Живого ли?

– Так, – подумала Аня, наблюдая это атмосферное буйство, таинственным образом обрывающееся на уровне верхнего края «колеса обозрения», – теперь по крайней мере видно, что я не ошиблась местом, скорее всего это действительно голодные духи. По крайней мере вид у них крайне истощенный. Огневица говорила, что они в буферной зоне какую-то особую работу выполняют. Интересно, в чем она заключается?

Впрочем, гадать на эту тему Ане пришлось не долго. Вскоре после того, как последний голодный дух покинул свои развалины, хаотическое метание постепенно начало приобретать некую упорядоченность. Стремительные скелеты начали выстраивать гигантских хоровод, который вращался все быстрее и быстрее, затем этот хоровод стал разворачиваться вертикально, совместился с «колесом обозрения» и закрутился вокруг него бешеным смерчем, поставленным на бок. Сначала это никак не сказалось на статусе колеса, у которого разве что ржавые крючья с лохмотьями пришли в движение, однако, через 5-10 минут раздался невыносимый ржавый скрип миллиона несмазанных телег, и гигантское колесо пришло в движение, вначале крайне медленно, но постепенно, с омерзительным скрипом, стало раскручиваться, набирая обороты.

– Интересно, что бы это значило? – думала Аня, – наблюдая за динамикой гигантского маховика. – Я-то думала, что местные обитатели на этом колесе катаются, а оказывается они его сами раскручивают. Вопрос только, зачем? Впрочем, можно догадаться. Помнится, Огневица говорила, что голодные духи из буферной зоны каким-то образом обеспечивают цикличность процессов, происходящих в шеолах: например, чтобы в Гвэгре в определенное время огненный дождь пошел или воронка образовалась и туда провалились те души, кому положено в более нижний шеол провалиться. Наверное там, в глубине, какой-то механизм спрятан, который этим колесом приводится в действие, а он, допустим, в Гвэгре центральную мембрану раздвигает. Что ж, вполне правдоподобно. Вот только что заставляет эти скелеты колесо крутить? Огневица говорила, что они задаром палец о палец не ударят. Любопытно будет узнать, в каком виде им оплата приходит и кто эту оплату доставляет?

Тем временем колесо, очевидно достигнув максимальной скорости, на какую было способно, и какое-то время ситуация никак не менялась: хоровод духов бешено вращался вокруг колеса, колесо, в свою очередь, вращалось – хоть и несколько медленнее, чем хоровод, и прекрасно ощущалась вся мощь, с которой происходит это вращение. Аня еще подумала, что если бы подобное колесо было маховой частью какой-нибудь динамо-машины, то от нее наверняка можно было бы питать электричеством маленький городок. Впрочем, наверное, Аня слишком прямо переносила земные понятия на условия здешнего мира, возможно ничего подобного в действительности и не происходило, возможно потусторонняя механика осуществлялась по совсем иным законам, и зрелище, которое девочка наблюдала, представляло собой еще один инфернальный спектакль причудливой игры энергий.

Вскоре это однообразное коловращение начало Ане надоедать, и она собралась было двигаться дальше, как вдруг краем глаза заметила, что нечто в окружающей обстановке начало меняться. Вначале ей показалось, что словно бы начал меняться оттенок земли в достаточно большом радиусе вокруг колеса. Вскоре это был уже вполне отчетливо различимый грязно-красный оттенок, при этом его интенсивность все более усиливалась, словно эта земля все сильнее и сильнее пропитывалась кровью. Затем Ане показалось, что наибольшая интенсивность красного стала концентрироваться вокруг могил, в то время, как остальная площадь словно бы даже вернулась к исходному цвету, сохранив только какие-то прожилки красного. Затем началась новая метаморфоза. Происходила она не так быстро, и Аня даже не сразу разобралась, в чем дело, затем до нее дошло что могилы медленно превращаются в блюда, сохраняя оттенок красного таким образом, словно кто-то невидимый лепил из красного пластилина, из которого только что состояли могилы, всевозможные кулинарные изыски. Впрочем, как Аня вскоре разобралась, не только изыски, но и убожества, поскольку убожества оказались на периферии «покраснения», и вообще, все кладбище было поделено на классы. Одновременно с этим загадочным процессом, произошли и еще кое-какие перемены, например, высохшие скелеты деревьев покрылись листвой и плодами – с высоты Аня не могла разобрать, какими – а на столбах, принятых Аней за виселицы, зажглись тусклые фонари, выросшие из перекладины, как плоды на деревьях. При этом свет был тускло-красный, словно в фотолаборатории, и не только не сделал видимость лучше, но и несколько затуманил Ане ее ночное видение. Вскоре метаморфозы приняли некую законченную форму и на территории в десяток гектаров, освещенной тусклым рубиновым светом, забавно поблескивали весьма грубо выполненные из красного пластилина блюда с разнообразными яствами, каждое размером со стандартную могилу, как поняла Аня, соответствующие той надписи, которая прежде красовалась на данной могиле. Таким образом рядышком вальяжно расположились молочные поросята, изящные стерляди, замысловатые яства из фазанов и вальдшнепов а так же целиком запеченные олени и кабаны. Правда, выглядело все это – по крайней мере для Ани – весьма мало аппетитно, поскольку представляло собой грубо сработанные макеты.

И тут произошло новое явление: густо-фиолетовая космическая арка, напоминающая негатив млечного пути, впервые подала признаки жизни. Неожиданно в центре двух сходящихся крыл вспыхнула, словно глазок лилового лазера, зловещая звезда (свет и вправду не излучался, а словно бы поглощался ею), и эта инфернальная звезда дополнительно осветила тот участок кладбища, который уже был освещен рубиновым светом, таким образом, смешавшись с ним. Это смешение привело к новому световому эффекту, который, как и все прежние метаморфозы, проявился не сразу, подобно тому как проявляется изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель. Вначале забрезжили новые, вполне земные цвета обычного дневного спектра, затем то тут, то там, на фоне скопления могил, чудесным образом превращенных в макеты блюд разных категорий ценности, стали возникать картины, словно окна в земной мир, причем вполне определенной тематики. В каждом случае это были разного рода застолья самого разнообразного качества: от Римских вакхических пиршеств в апартаментах какого-нибудь Нерона или Домициана до жалких пирушек, помимо суррогатного бухалова, включающих в себя самые дешевые рыбные консервы в томатном соусе, либо недельной давности докторскую колбасу. Ну а в промежутке между этими двумя полюсами сверхроскоши и убожества, Аня отметила целую переходную шкалу застолий, расположенных словно цвета в спектре радуги. Таких среднестатистических картинок застолья, тяготеющих либо к тому, либо к другому полюсу, было большинство. Картинки эти были динамичными (поэтому их правильнее было бы назвать кинофильмами), где неведомые люди, облаченные в одежды (либо вовсе без оной) самых разных эпох, народов и достатка с жадностью уплетали яства (или убогий хавчик), сервированные (или разбросанные) на том или ином столе (либо ящике). Люди ели, пили, веселились, отплясывали танцы всех времен и народов, кто-то уже валялся под столом, кто-то заснул, уронив лицо в салат, при этом каждая картинка словно бы подчеркивала явное или скрытое свинство данного зрелища. Люди обжирались и упивались самым разнузданным образом, и Аня не заметила ни одного чопорного английского завтрака во фраках с чинным молчанием и неестественно прямой спиной. Нет, от пиршеств Нерона до пьянки на батарее в парадняке царили: жрачка, обжираловка, жорево, хавальня, независимо от того, уплетались ли бычки в томате с размазыванием соуса по столу и лицу, или обгладывались тонкие фазаньи косточки. И то и другое было представлено в весьма неприглядном, скотском виде.

Несмотря на то, что Аня висела на высоте 30 этажного здания, все происходящее было прекрасно видно, поскольку изображения-окна, как на экране кинотеатра, были гротескно увеличены, и Аня могла легко рассмотреть любую подробность этого зрелища, раскинувшегося на территории в десяток гектаров.

– Господи, – думала Аня, – переводя взгляд с одной жрущей компании на другую, – неужели мы все так безобразно едим! Никогда в своей прежней жизни на это внимание не обращала. Мне кажется, я никогда так безобразно не ела, да и родители тоже, в том числе и когда гости собирались. А сейчас такое впечатление, что если я когда-то вернусь обратно в тело, то больше никогда есть не буду. Наверняка можно научиться без этого существовать и вполне реально питаться светом и праной. Сейчас-то я знаю, что это возможно, просто раньше мне в голову не приходило. Нет, ну как я могла находить в этих застольях что-то привлекательное? А ведь мне нравилось, когда папа с мамой гостей собирали с единственной целью – поесть и выпить, ведь очень редко когда какой-нибудь интересный и умный разговор получался.

Тут наступила новая фаза загадочного действа. От бешеного хоровода, раскручивающего «колесо обозрения» (оно сейчас вращалось, скорее, как один из тошнотворных аттракционов) отделился сначала один скелет в лохмотьях, затем другой, третий и ринулись к ближайшей группе могил, превращенных в блюда изысканной кухни. В это место с помощью странного кинопроектора из лиловой арки проецировалась голограмма чрезвычайно изысканного пиршества, какое могло происходить в каком-нибудь Версале времен 17–18 века, когда блюда особо потрясали своей фантазией и роскошью. Правда к моменту присоединения к столу непрошенных инфернальных гостей, первоначальная эстетика праздничного стола, была сильно нарушена, на столе царил беспорядок, и по многим блюдам можно было только догадываться, насколько красиво и аппетитно они выглядели перед началом пиршества. Если бы не постоянное вмешательство официантов, которые то и дело убирали со стола блюда с недоеденными кулинарными шедеврами и заменяли их на новые, вообще было бы сложно судить о художественном оформлении этих изысков французской кухни, которые даже жалко было есть и хотелось просто ими любоваться. Виртуальные гости к этому времени были уже изрядно пьяны, поэтому изысканная французская галантность кавалеров и дам в бархатных камзолах, кринолинах и напудренных париках куда-то подевалась, а поведение отдельных господ, по-видимому еще недавно блиставших в минуэте и контрадансе, начинало приближаться к свинскому. Впрочем все это зрелище сильно напоминало сцену из какого-то американского высокобюджетного исторического кинофильма, в беззвучном варианте. К тому же сквозь эту полупрозрачную обстановку просвечивала группа могил, превращенных в огромные яства. Тем временем стремительные скелеты вторглись в самую сердцевину пиршественного действа и набросились на роскошные яства, от которых ломился великолепный стол. Правда, как выяснила Аня через несколько секунд, голодные духи, которые представляли собой некую помесь видимого порыва ветра и словно бы размазанного в этом порыве увешенного лохмотьями скелета, оказались на поверку куда более материальными, чем предмет их вожделения. В голографической динамической картинке ничего не поменялось, участники застолья так и не заметили чудовищного вторжения, и как ни пытались голодные духи ухватить что-нибудь со стола, результат был аналогичен тому, как если бы кто-то из зрителей кинофильма попытался прихватить что-нибудь с экрана. Разница состояла только в том, что экран плоский, а духи орудовали внутри изображения, как оказалось, куда более призрачного, чем они сами. И тут Аня наконец сообразила, что кусая бесплотных омаров, фазанов и вальдшнепов, духи на самом деле кусают те самые могильные яства, которые оказались как бы совмещены с виртуальными блюдами, и в данном случае кусают весьма успешно, поскольку макеты из красного материала таяли буквально на глазах, к тому же не оставляя отходов в виде костей и тому подобного. Очень быстро, после того как все пластилиновые яства были съедены, изголодавшиеся духи принялись за блюда, подносы и стол, постепенно углубляясь в почву трансформированных могил. Впрочем, ситуация характеризовалась не только этим: пока Аня наблюдала за застольем, которое мы вкратце описали, и которое оказалось к ней ближе всего, на более отдаленных просторах кладбища, захваченного красной субстанцией, шла активная борьба за самые лакомые застолья. К этому времени колесо уже было заброшено и остановилось, а призрачные скелеты после ожесточенных схваток, где, разумеется, побеждали самые крупные и активные, распределились среди голографических застолий по иерархии. Наиболее успешные утвердились внутри самых роскошных пиршеств, происходивших в разного рода правительственных домах Древнего Египта, Вавилона и Рима. Не столь удачливые распределились по нисходящей шкале от средневековых королевских застолий и эпоху Возрождения, до современных банкетов и свадеб. Еще менее успешные борцы за удачу были вынуждены довольствоваться заурядными застольями простых советских граждан, где самым главным украшением стола были домашние пироги, пельмени, да еще раздобытая по блату финская твердокопченая колбаса. Правда это тоже не было пределом падения. Наиболее слабым и нерасторопным духам достались убогие трапезы пролетариев во время обеденного перерыва, на ящиках, поблизости хозяйственного склада, где, помимо стандартной пол-литры за 3р. 62к. или портвейна 777, присутствовал ломоть черного хлеба с бычками в томатном соусе или, в лучшем случае, докторская колбаса. А уж совсем для плебеев оставалась вакансия присоединиться к вокзальным бомжам, где большую часть ассортимента, помимо одеколона «Саша», составляли объедки, найденные на помойке. Но, независимо от иерархии, все участники адского пиршества грызли не шибко аппетитные могильные макеты, и, быстро расправившись с ними, принимались за землю вокруг съеденных могил, которая, хоть и в меньшей степени, тоже была пропитана красной субстанцией. Они вгрызались все дальше и дальше, вширь и вглубь, до тех пределов где красный оттенок почвы постепенно сходил на нет. И тогда Аня поняла, откуда на кладбище в самом начале были ямы и карьеры, в одном из которых она очутилась после перехода: они были выгрызены голодными духами на предыдущем сеансе «кормления», происходившим до Аниного появления в буферной зоне. Правда чуть позже все эти дефекты грунта затянулись, но иначе и быть не могло, поскольку при длительной практике подобных кормлений, учитывая аппетит аборигенов, от тверди буферной зоны давно бы уже остались рожки да ножки.

– Интересно, – думала Аня, глядя как на всей обозримой территории вокруг колеса возникают, ширятся и углубляются все новые ямы и карьеры, – откуда берется материал для зарастания этих ям, что-то ведь из ничего не может возникать? Хотя, почему же, зарастают ведь у нас раны и царапины – и это потому, что мы живые. Выходит, и здешняя почва живая? А впрочем, что я знаю о здешних законах, во сне ведь тоже все возникает ниоткуда и пропадает в никуда. Однако, все, что здесь со мной происходит, все меньше и меньше напоминает сон, а наоборот – вся моя прежняя жизнь на земле все больше и больше его напоминает. Да, это был счастливый сон… хотя, была ли я тогда на земле счастлива? Наверное, я слишком идеализирую свое прошлое.

К тому времени остатки почвы, имеющей хоть мало-мальски красный оттенок были выгрызены, вся область, где разворачивалось занятное виртуальное пиршество, напоминало зону ковровой бомбардировки, где оставались лишь редкие нетронутые островки могил, почему-то не удостоенных внимания неистовых скелетов. Тут Аня поняла, что действие подходит к логическому завершению. Сначала начали блекнуть и растворяться картины застолий, затем погасли фонари на виселицах, а плоды на неожиданно оживших мертвенных деревьях, почему-то так и не тронутые голодными духами, сами собой рассосались. И когда вновь наступила темень, Аня снова была вынуждена настроить свое зрение на ночное видение, наблюдая, как голодные духи словно по команде покидают ямы и карьеры и разлетаются по своим развалинам дожидаться новой порции гавваха. Последним в зените угас лазер лилового глаза.

Девочка медленно опустилась вниз на изрытую и словно бы отогревшуюся землю, которая уже утратила всякие следы красного оттенка, и казалась в спектре ночного видения бурой, с намеком на сине-зеленоватый оттенок. В этот момент до сей поры устойчивое колесо с жутким грохотом ушло под землю, а те крайне редкие могилы, которые по непонятной причине остались нетронутыми, с легким пощелкиванием рассыпались и сравнялись с землей. Тут только Аня обратила внимание на то, что один могильный камень не рассыпался и не сравнялся с землей, и это было весьма странно, поскольку он оставался на территории кормежки голодных духов, и непонятно было, за какие такие заслуги его минула всеобщая участь. Стоит ли говорить, что Аня тут же направила стопы к этому камню, благо до него было не более двух сотен метров. Когда же, обходя многочисленные ямы и целые карьеры, Аня добралась до этой уникальной плиты, то выяснилось, что это и не надгробие вовсе, а знаменитый сказочный камень на распутье трех дорог, на который всегда натыкались русские богатыри, гуляющие в чистом поле на своих Сивках-Бурках. На камне красовалась надпись, от которой у Ани трепетно сжалось сердце, и хоть надпись была сделана буквами, напоминавшими скандинавские руны, смысл написанного тотчас дошел до ее сознания.

– Нашлась весточка! – радостно прошептала Аня, – не многое прояснилось, и все же появилась первая стрелка указатель в этом лабиринте. Теперь я уверена в конечном успехе! Варфуша меня помнит и хочет со мной увидеться. И не просто хочет увидеться: наша встреча имеет какое-то чрезвычайно важное значение. Придет время и я обо всем узнаю!

Аня отошла от камня, чтобы посмотреть, где тут находится центральная дорога (прежде здесь вообще никаких дорог не было, но на этот раз таковая обнаружилась), последний раз бросила взгляд на камень и увидела, что загадочные руны исчезли. Снова подошла поближе – они опять появились, словно изображение на фотобумаге во время проявления… отошла – снова исчезли. Движимая догадкой Аня посмотрелась в свою зеркальную ладошку и догадка подтвердилась: над ее головой медленно растворялась золотая корона, которую она последний раз видела после того, как напугала стражниц-саламандр.

– Все понятно, – сказала себе девочка, – буквы появляются в присутствии короны Меровингов.

Разобравшись с этим феноменом, Аня двинулась по грунтовой неширокой дороге, которая начиналась сразу же за камнем через бутафорское кладбище, испещренное рытвинами, ямами и карьерами, и ландшафт еще долгое время оставался прежним. Затем, примерно через пару часов Аня вышла в зону неповрежденного кладбища. Дорога вела через однообразную картину ночного погоста куда-то в пространство между маячащими в отдалении колесами обозрения (теперь их осталось только три) и еще через пару часов пути девочке стало казаться, что в окружающем ландшафте начали происходить изменения. Могилы с каждым километром попадались все реже и реже, к тому же вокруг заметно потеплело, почва стала мягче, и совсем исчезли прежде повсеместные проплешины инея. К тому же на горизонте замаячило рубиновое зарево, правда не яркое, не разгоняющее тьму, а как бы едва тлеющее через темную полупрозрачную преграду. Оба колеса обозрения остались справа и слева и также начали терять свою отчетливость, хотя ночное зрение Ани по-прежнему работало безукоризненно.

Неожиданно Аня поняла, что кладбище закончилось, одновременно под ногами почувствовалась каменная твердь, и оказалось, что девочка идет по широченной бетонной полосе, а справа и слева от нее, достаточно далеко, бетон обрывается а дальше нет ничего – ни кладбища, ни колес обозрения, ни земли вообще, а тусклые астральные туманности уже не только сверху, но и вокруг. Бетонная полоса словно бы зависла в пустом пространстве среди звезд и где-то в дали незаметно сливалась с тусклым заревом, почти те освещавшим пространство. Вскоре Аня поняла, что полоса явно сужается, и звездная темнота подступает с обеих сторон, а спереди все отчетливее и отчетливее вместо мутного расплывчатого зарева формируется рубиновое окно с нечеткими краями, не такое уж и большое, как казалось вначале. Чем дольше Аня шла вперед, тем меньше, но отчетливее становилось это пространственное окно, вроде бы нарушая тем самым все законы перспективы, и в этом окне уже что-то неясное брезжило на рубиново-красном фоне.

– Это – думала Аня, – уже не бетонная взлетная полоса среди звезд, а шоссе какое-то… похоже скоро оно и вовсе в водный трамплин превратится.

Анины подозрения оказались верны, скоро и вправду полоса сузилась до ширины подкидной доски трамплина. Эта доска вела сквозь пустоту звездного неба, и под собой Аня, как космонавт в открытом космосе, так же видела пустоту, усыпанную россыпью бутафорских звезд, и достаточно было сделать шаг вправо или шаг влево, чтобы низвергнуться в эту пустоту и полететь неведомо куда. Однако единственная дорога тянулась к рубиновому окну, до которого оставалось по впечатлениям километра 2–3. Впрочем, расстояния здесь были понятием условным. Вскоре дорожка сузилась до ширины уличного парапета, и Аня, можно сказать, уподобилась канатоходцу, балансирующему над бездной, правда, в отличие от канатоходца, она понимала, что разбиться не сможет, даже если сама этого захочет. Парапет, вскоре, и правда превратился в канат, ведущий прямо к рубиновому окну, достаточно широкому для стандартного окна (вернее, в самом конце оно приняло форму ячейки улья с шестью гранями), но совершенно несопоставимому с заревом, которое еще идя по кладбищу, Аня увидела у горизонта. Сделав последний десяток шагов, Аня оказалась как раз напротив этой большой соты, в метре от которого канат превратился в ниточку и сошел на нет. Было совершенно непонятно, как такая конструкция на протяжении многих километров могла так просто держаться, ни на что не опираясь, тем более, что классической невесомости Аня не ощущала и шла вполне полноценно, опираясь на твердую поверхность. Однако это было именно так, мутно-рубиновый иллюминатор в метре от нее глядел зловещим немигающим оком, куда, как Аня поняла, ей надлежало прыгнуть, поскольку никакой другой альтернативы для себя она не видела.

Девочка поглядела в эту мутную красноту, в которой сквозь туманность маячило что-то темное и бесформенное, правда, по ощущениям, весьма отдаленное, но что-либо конкретное в этой темной массе разглядеть было невозможно. Страха Аня не испытывала, очевидно знакомый всем земной страх, как качество нашей природы, вообще покинул ее вместе с той, улетевшей на землю половинкой, однако она все же какое-то время медлила, собираясь с духом, как перед прыжком в неизвестность. Сколько таких прыжков она уже успела сделать с того времени, как оказалась в той каверне, глубоко под землей, куда ее заманила коварная ящерица-диплодок, а затем так же коварно увела ее органичную вторую половинку! Она этого не помнила.

Нерешительность Ани продолжалась недолго, и она, словно заправская ныряльщица, сложив руки над головой, ласточкой прыгнула в рубиновую бездну, в ту же секунду, как это у нее нередко бывало, утратив на неведомое время самоощущение. Правда перед этим на долю мгновения она словно бы увидела себя со стороны, как ее блестящее ометалличенное тело, засияв отраженным грязно-рубиновым светом, нырнуло в зыбкую, чуть бликующую субстанцию. А затем сознание словно бы унеслось от этого тела куда-то в сторону.