Глава 11
Возвращение

Когда Аня вновь начала обретать самоощущение, ей на мгновение показалось, что она выныривает на поверхность сквозь какую-то чрезвычайно густую и темную массу. Не воды, чего-то другого, сгущенной тьмы что ли – и тем ослепительней оказался дневной свет – неожиданный, невозможный – в тот момент, когда она открыла глаза. То, что она увидела вокруг, в первую минуту показалось ей чудом из чудес, ведь нырнув в рубиновую мутную рябь, она ожидала чего угодно, только не оказаться на старой, разрисованной приличными и неприличными надписями, скамеечке около асфальтовой дорожки, усеянной сухими листьями и коричневыми желудями. И тут только она вспомнила, что находится в ботаническом саду, что она зашла сюда после визита к психоаналитику Льву Матвеевичу Левину, что решила присесть здесь и обдумать все, что случилось с ней в последние несколько дней, и неожиданно оказалась на изнанке планеты, в событиях, которые произошли с ней 10–11 лет назад, о которых она решительно ничего не помнила до сего момента и чрезвычайно тяготилась этим провалом. Разумеется, проще всего было списать это на галлюцинации, которые начали ее периодически посещать, начиная с 9 дня после смерти мамы, однако Аня чувствовала, что нечто в ней глубоко изменилось после удивительной и странной истории, которая разворачивалась перед ее глазами неведомое количество времени. И это был не сон, не выход из тела под гипнозом психоаналитика. Нет, это была не подвергающаяся сомнению реальность, которая, после того как все закончилось, кардинальным образом изменила Анину природу и сознание, вернув ей утраченную память. Впрочем, как она поняла, память возвратилась к ней не полностью. Аня вспомнила свое раннее детство, чудесное знакомство с Варфушей, науку живого мира, которую она постигала под руководством своего тонкоматериального гуру, свое участие в экспериментах в лаборатории парапсихологических феноменов, и всю свою метафизическую одиссею, только что изложенную нами. Тем не менее, она явственно ощущала, что после нырка в рубиновую зыбь, на котором все обрывалось, произошло еще очень много чудесного, страшного и очень важного, и теперь ее основная задача – вспомнить все до последней строчки.

Аня с трудом пошевелилась и потянулась. Оказалось, что тело ее серьезно задеревенело, а ноги стали словно бы не ее, что подтверждалось невозможностью встать со скамейки. Аня посмотрела на свой маленький изящный Ориент (разумеется, подарок Юры). Она не засекла точно, когда уселась на скамейку, но, судя по всему, просидела здесь, в бессознательном состоянии не меньше 3 часов. Собственно, почему «в бессознательном», это ее пустое тело, словно чурбан, цепенело здесь толи три, толи 4 часа, а сознание ее, как раз, было чрезвычайно активным, и участвовало в событиях, которые, судя по ощущениям, происходили не в течении 3–4 часов, а что-нибудь вроде недели или даже больше – просто на изнанке не было чередования дней и ночей. Впрочем, как говорил старик Эйнштейн, время – понятие относительное, и то, что для плотноматериального тела составило 3–4 часа, для сознания растянулось на дни, если не на недели.

– Изыди, нечистый! – вдруг донесся до Ани совершенно неуместный женский вскрик. Аня с удивлением повернулась на голос и увидела в нескольких метрах от себя незнакомую старушку в вытертой каракулевой шубке и вязаной шапочке. Старушка глядела на нее круглыми глазами, в которых читался ужас, и непрерывно крестилась.

– Что случилось, бабушка? – спросила Аня удивленно.

Как ни странно, голос ее еще больше напугал старушку и та с бормотанием, непрерывно продолжая креститься, ринулась в кусты, явно желая спрятаться от испугавшего ее зрелища. Уже на излете Аня услышала несколько фраз, которые отчасти объяснили ситуацию и странное поведение старушки:

– Господи, ведь не было же ее тут только что! Ведь не сошла же я с ума!

Что старушка говорила дальше, Аня не расслышала. Других свидетелей в обозримом пространстве вроде бы не наблюдалось, в будний осенний день в ботаническом саду вообще бывает мало народу, поэтому и подтвердить или опровергнуть случившееся было не кому. Старушки же, к тому времени, когда Аня смогла управлять ногами, уже и след простыл, так что детали того, что та увидела на скамеечке, расспросить было не возможно. Да и стоит ли пугать пожилую женщину, у которой, возможно, больное сердце. А вдруг ее канрдрашка хватит! Таким образом из обрывка фразы было ясно, что Ани здесь только что не было и буквально сей момент она на этой лавочке материализовалась, к ужасу, вероятно пожелавшей на этой лавочке присесть, старушки. Правда, оставалось неясным, как именно происходила эта материализация – постепенно или сразу? И не сопровождалась ли она какими-то сопутствующими явлениями, типа огненного круга, из которого Аня вынырнула (она же как раз перед этим и нырнула в межпространственное рубиновое окно), или взрывом, или (чего греха таить, и такое возможно) дымом и запахом серы, ведь вынырнула-то она в земную реальность не откуда-то, а именно из преисподни!

– Странно, – сказала сама себе Аня, с трудом поднимаясь с лавочки и делая первые неуверенные шаги по асфальтовой дорожке, – судя по ощущениям, я здесь достаточно изрядно просидела, даже тело перестала чувствовать, и если я только что здесь материализовалась, – после всего пережитого эта мысль ее не особенно удивляла, – то почему же тело так онемело? Плохо это как-то вяжется с моим появлением прямо из воздуха. И потом еще вопрос возникает, я сразу исчезла, после того как на лавочке отключилась, или постепенно, и видел ли мое исчезновение кто-нибудь еще? Тогда ведь на аллее было более оживленно. А может…

Тут Аня спохватилась и начала себя рассматривать, ведь совсем недавно она ныряла в рубиновую соту этакой зеркальной демоницей в духе Дмитрия Валеджио, покрытая тонкой инфернальной пленкой. – («Кстати, а откуда я знаю о каком-то там Дмитрии Валеджио»?). – К счастью подозрения ее не оправдались – обычная достаточно модно одетая (благодаря брату) девушка, а совсем не 10 летняя демоница, значит «изыди, нечистый», было сказано в другой связи.

– Итак, – продолжала подводить итог своему удивительному приключению Аня, все еще не до конца веря в свои вновь обретенные земные перспективы, – теперь все более менее разъяснилось: это моя вторая половинка унесла с собой часть памяти, отсюда и эта амнезия на все что было со мной до восьмилетнего возраста. Теперь она возвратилась и я вновь обрела целостность, и похоже стала несколько другим человеком, кем была до того момента, как уселась на эту лавочку. Тут вдруг Аня явственно осознала, что знает и может несравненно больше, чем знала и могла до сего момента (нечто подобное испытал наш давний знакомый Андрей Данилов, о чем мы подробно описали в начале 4 книги 2 романа). Преодолевая желание немедленно испытать эти вновь открывшиеся силы (впрочем пока только гипотетические), Аня продолжала размышлять о случившемся:

Однако я все равно не помню большой пласт событий, связанный с моей знающей половинкой. Например, что с ней произошло после того, как она нырнула в рубиновую соту. Почему-то я точно знаю, что для нее конкретно все не закончилось тем, что она сейчас со мной воссоединилась. Похоже, все то, что я пережила за эти три земные часа была лишь чрезвычайно яркая память, как это бывает во время гипноза, когда человека отправляют в прошлое. А значит я увидела лишь незначительный, но очень яркий эпизод ее жизни, отдельной от меня. Выходит, все те одиннадцать лет, что я прожила в ее отсутствие, она продолжала странствовать по изнанке, а может, и не только по ней, и с ней что-то удивительное происходило. Кстати, исполнила ли она ту загадочную миссию? Так и не известно, как неизвестно по-прежнему, в чем эта миссия состояла. И удалось ли ей встретиться с Варфушей, и что было потом?

Мысленно произнеся имя «Варфуша», Аня неожиданно испытала сложное чувство тепла, нежности, уважения и потери, хотя до сего момента ни о каком домовом Варфуше она даже и не подозревала. Кстати, он и не был домовым вовсе, его в такового превратили за превышение полномочий и угрозу нарушения Равновесия.

– Что ж, – думала Аня, – несмотря на то, что забытый мною кусок земной жизни я вспомнила, а так же вспомнило часть событий, произошедший с моей знающей половинкой на изнанке, это еще далеко не все, что мне предстоит узнать. И наверняка это будет нечто захватывающее, если участь тот факт, что пережитое мною всего лишь начало истории. Соединившись с утраченной половинкой, я должна узнать все до конца! Кстати, с чего я взяла, что моим воссоединением все и заканчивается? Возможно, что-то чудесное должно произойти в будущем, и именно для этого я восстановилась в своей цельности. Возможно, моя миссия не закончена и ее еще предстоит исполнить, либо продолжить начатое. Странно только: я со своей знающей половинкой воссоединилась, но не помню, что дальше было после того, как нырнула в рубиновое окно и как бы вновь отделилась сама от себя. По идее, хотя бы как воспоминание я должна была это обрести, при воссоединении, однако не обрела, только то, что словно бы воочию пережила. Выходит, я не полностью воссоединилась, а только с той частью, что при «нырке» отделилась? Сколько же у меня этих частей? Получается, та половинка, от которой снова какая-то часть отделилась, продолжает по изнанке путешествовать, а моя личность будет и в дальнейшем по кусочкам восстанавливаться? Нет, это уж как-то слишком сложно!

Чувствуя, что голова у нее начинает пухнуть от этих Бог знает где блуждающих половинок, Аня прервала свои размышления на метафизическую тему, и перешла к своим земным делам, которые, казалось бы, нисколько не изменились, несмотря на столь основательное глубинное преображение в самой девушке… впрочем…

– Теперь, – думала Аня, – отпадает смысл к этому психоаналитику больше ходить, ведь основание моего визита были в том, чтобы он каким-то образом меня от амнезии избавил. Но теперь я все сама вспомнила, а значит и делать у него больше нечего. Кстати, Юра еще рассчитывал, что ко мне мои утраченные парапсихологические способности вернутся… уж не знаю, зачем вдруг ему это стало нужно, но ясно, что он на этот счет какие-то планы имеет – не дай Бог, что-то вроде того, что в той парапсихологической лаборатории было. Но похоже теперь и это восстановилось, почему-то я в этом абсолютно уверена, хотя ничего такого «парапсихологического» пока не совершала, если, конечно, не считать «парапсихологическим» само путешествие по изнанке. Другое дело, что с позиций того же Льва Матвеевича это полный шизофренический бред. Но я-то знаю, что это не бред, и доказывать мне ничего не нужно. Как это Воланд говорил: «И никаких доказательств не нужно, просто: в белом плаще с красным подбоем, шаркающей кавалеристской походкой…

Значит, от дальнейших сеансов надо отказаться, а то не дай Бог, я ему под гипнозом расскажу все, что на лавочке увидела. Уж тогда он точно мне окончательный диагноз поставит. Вот только не известно, Юра ему полностью курс оплатил или только первый сеанс? Если полностью, то будет страшно неудобно и перед ним и перед Львом Матвеевичем. А ведь, наверно, это ему я должна быть благодарна за то, что со мной случилось, ведь не случайно все именно поле визита произошло. Скорее всего это гипноз спровоцировал, а если это так, то не факт, что я без гипноза смогу посмотреть продолжение моей инфернальной истории. Так что рано еще точку ставить. К тому же он у меня какие-то сексуальные отклонения обнаружил – то есть – отсутствие всякой сексуальности. Вообще-то, я и сама знала, что у меня с этим совсем не так, как у других девчонок, но почему-то сей факт меня ничуть не тревожил, наоборот, одной проблемой меньше… вернее – проблемищей, другие-то как по поводу парней с ума сходят! Хотя, с другой стороны и понимаю, что чем-то важным обделена. Можно, конечно, визиты с этой целью продолжить, только что-то мне подсказывает: не в его это компетенции, да и вообще медицина тут бессильна. Просто я знаю, что я Иная.

«Дитя индиго», неожиданно, словно бы врываясь в ее мысли, прозвучал в сознании неведомый голос.

– Да, дитя Индиго, хотя я раньше этого термина не слышала, но, возможно, таких, как я именно так и называют… и знаю, что нас не много, а должно быть гораздо больше, это каким-то образом с моей миссией связано. А что касается сексуальной индифферентности, то, скорее всего это как-то с моей миссией связано, чтобы на всякие глупости не отвлекаться. А может, меня и правда какой-нибудь принц должен разбудить… как спящую принцессу!

Произнеся мысленно эту ироническую фразу, Аня неожиданно почувствовала, что здесь вовсе не ирония, что ей действительно предстоит нечто подобное, правда, как все это в современном мире будет выглядеть, представить было себе весьма трудно.

– Значит, – подумала Аня, – и этим напрягать Льва Матвеевича не следует… да, неудобно получается, Юра для меня старался, наверное и кучу денег выложил… а я так по-свински. А впрочем, что я из пустого в порожнее, ведь еще совсем недавно я была уверена, что никогда больше не увижу эту прекрасную землю, и вот я, вопреки всему, на земле, а все продолжаю носиться со своими дурацкими переживаниями, и не вижу осеннюю красоту вокруг. А ведь я всегда позднюю осень любила, вернее полюбила тогда, когда меня Варфуша со стихиалями знакомил. И еще до визита в психдиспансер я фантастического скомороха видела, и это никакой не скоморох, это позднеосенняя стихиаль сухого, слегка морозного дня по имени Флаг. Может тут вовсе не в гипнозе дело, возможно гипноз только ускорил воссоединение.

Аня огляделась кругом и вздохнула полной грудью.

– А день ведь и вправду замечательный и как здорово, что я решила по ботаническому саду прогуляться, и, слава Богу, одна, было бы совсем здорово, если бы со мной все это в присутствии кого-то из знакомых произошло, а вдруг я и правда исчезала или невидимой становилась.

Аня еще раз с удовольствием вдохнула сухой морозный воздух, наполненный духом прели и какого-то особо вяжущего флюида предзимья, и переключила свои чувства на внешний мир, столь отличающийся от того, величественного и жуткого из которого ее сознание вернулось каких-нибудь минут сорок назад.

К этому времени – было что-то около 4 часов – погода несколько испортилась, небо заволокло серой пеленой, правда сухость и морозная прозрачность воздуха свидетельствовали о том, что дождик не предвидится, разве что первые белые мухи пожалуют. Лес уже почти полностью облетел, и черные деревья вперемешку с буро-зелеными хвойными своей предвечерней контрастностью чем-то напоминал гравюру. В воздухе тлелась терпкая горчинка – изысканное послевкусье летнего пиршества, и в голове Ани прозвучала строчка, словно бы и не ее голосом произнесенная:

– Конечно, – подумала девушка, – в осеннем мире, возможно, и меньше полутонов, чем поздней весной и летом, однако же как все это разительно отличается от этой жгучей огненной контрастности трансфизических магм! Здесь ведь сама жизнь разлита, несмотря на то, что жизнь засыпающая, готовящаяся к зимнему сну. А то, что я увидела там, в Инферно, можно назвать миром смерти, и это – несмотря на то, что я общалась вроде бы с живыми существами! Но их жизнь это по сути – изнанка жизни, да и вообще, сама смерть – это изнанка жизни, просто смерть в том виде, как ее большинство людей себе представляет – в принципе не существует.

Аня шла по пустынной асфальтовой дорожке, окруженная с двух сторон раскидистыми дубами, которые даже лишенные листвы, величавым размахом продолжали заявлять о своей видовой самобытности, и все больше погружалась в эту аскетичную, замирающую в глубоком созерцании жизнь предзимья. Сколько раз она прогуливалась, одна или в компании, по этим, хорошо знакомым аллеям искусственного леса, думая или болтая о чем-то своем, и не замечала этой прозрачной, звенящей концентрации жизни. Не бурлящей, пенисто-страстной, но холодно– созерцательной, наполненной окоем и мудростью прожитого. Аня явственно чувствовала, что сознание ее словно бы погружается в странное, кожей и сердцем ощущаемое таинство, как в морскую пучину, но пучина эта не опасна и не грозит ныряльщику удушьем, тем более риском захлебнуться. Напротив, глубина этого погружения сулит лишь радость, свет и новое осознание того, что есть в действительности этот удивительный мир и неотъемлемая от него субстанция жизни, пронизывающая все сущее во вселенной.

Ане все больше и больше казалось, что ее я растворяется в этой субстанции и уже невозможно определить, где кончается я и начинается «ТО». Сознание девушки стало наполняться какими-то неясными шорохами, внутренними пробежками, вскоре это были уже чьи-то неясные перешептывания, смешки, кокетливое заманивание куда-то в музыку, в чудо, в неведомое, в лукавые незримые игры в прятки, пятнашки и еще Бог знает, во что. Пока это еще не были явственные слова и фразы, и даже звуками их нельзя было назвать. Ощущения казались новыми, трудно выразимыми, но чрезвычайно приятными. За ними ощущалось нечто карнавальное, феерическое, правда пока что маловразумительное, как в говоре статистов, изображающих шум толпы в кинематографе. Чувствуя что вновь проваливается в какую-то неведомую, но светлую и радостную зыбь, Аня заставила себя остановиться:

– На сегодня я достаточно попутешествовала, – оборвала она свое заманчивое погружение в неведомое, – надо сначала в себя немного прийти, и тогда уже экспериментировать с измененными состояниями сознания. Интересное все же чувство, ничего вроде бы конкретного, а я словно бы окончательно убедилась, что жизнь – это не индивидуальное свойство человека, животного или растения, нет, это – все вокруг, это нечто пронизывающее мироздание от мельчайшего атома до невообразимой галактики. Кажется, Варфуша это называл наукой живого мира, то, чем мы занимались. Вот, значит, как выглядит этот живой мир! Удивительно, но, чтобы это ощутить воочию, пришлось изрядно попутешествовать по мирам смерти! Странно получается, это как в сказке про живую и мертвую воду. Сначала порубленный герой смачивается мертвой водой, чтобы его раны зажили, а затем уже его живая вода воскрешает. А ведь у меня и правда было ощущение, словно бы я в какую-то особую воду погружаюсь! Неужели древние сказочники знали это чувство и миф о живой воде неслучайная метафора. А насчет мертвой воды… я ведь тоже в результате путешествия по миру мертвых обрела целостность, срастила две половинки. Выходит, они и об этом знали. Похоже, они вообще намного больше знали о реальном устройстве мира, чем мы сейчас – и это несмотря на весь наш технический прогресс! Так что никакие они не варвары были, а тонкие, мистические люди. Думаю, позднейшие этнографы вообще растеряли все те по-настоящему сакральные зерна, вкрапленные в ткань древних сказаний, и до нас дошли лишь отдаленные отголоски их знаний о мире и вселенной.

– Дай, дай, дай, – вдруг, словно сверло впился в Анину голову чей-то настойчивый писк – жалкий, просящий, однако достаточно настырный, возможно даже скрыто-нахальный, и не сразу Аня поняла, что это не какой-то внешний звук, а чья-то сверлящая мыслеграмма упорно стучится в ее сознание. Девушка удивленно осмотрелась вокруг и увидела на своем плече зеленый нахохленный комочек – обычную городскую синицу, и эта настойчивая просьба исходила вроде как от нее. В первый момент Аня даже немного испугалась, но тут же вспомнила, что в прежней, только что восстановленной жизни ей не раз приходилось беседовать не только с высокоорганизованными животными, но и с деревьями, мостами и камнями, не говоря уже о всяких потусторонних сущностях, общение с которыми было для Ани главным в определенный период жизни.

– А что я удивляюсь, – подумала Аня, – это и есть живой мир, причем он не только живой, но и разумный, и с каждой единичкой этого живого мира можно разговаривать и понимать ее, как мы понимаем человека. Достаточно только настроиться на ее волну, как в радиоприемнике.

И тут же Аня почувствовала, что внутри у нее что-то сдвигается, и мозг настраивается на такие параметры, которые позволяют ей запросто общаться с маленькой зеленой попрошайкой.

– И чего же мне тебе дать, милая? – послала она телепатемму нетерпеливо переступающей по ее плечу синице, – я как-то не готова была к нашей встрече и ничего с собой съестного не захватила.

Анино мысленное послание, казалось, не особенно удивило синицу, по крайней мере, в ее внешнем поведении ничего не изменилось, кроме того, что в сознании девушки стали сами собой возникать вполне осмысленные фразы, произносимые писклявым, словно бы готовым расплакаться голоском уличного попрошайки, правда вместо стандартного «подайте, Христа ради, сиротинке на пропитание», прозвучало следующее:

– Ну вот, хоть одна из этой толпы идиотов нормально разговаривать может! А я была уверена, что они все глухие и немые. Кстати, – это уже было обращение к Ане, – врать-то нехорошо, у тебя во внутреннем кармане куртки справа здоровенный кусок шоколадки спрятан. Неужели жалко маленький кусочек голодной сиротке выделить? У меня мама с папой в прошлую зиму от голода-холода померли, а детки крошечные в гнездышке третий день не кормлены, и если я им сегодня ничего съестного не принесу, то погибнут, мои милые! – иииии, – заверещала синица, явно изображая безудержные рыдания.

– Ты что-то по-моему перепутала, – смущенно сказала Аня, ощупывая правый карман куртки, в котором действительно оказался неведомо когда забытый кусок шоколадной плитки, завернутый в фольгу, – может я чего-то не знаю, но птенцы синиц еще в начале лета гнезда покидают. Так что насчет голодных детишек ты мне, по-моему заливаешь. Вы, птицы, их сами из гнезда выгоняете, когда они на крыло становятся. Да и своих пап-мам вряд ли помнете. Впрочем мне не жалко, я действительно забыла, что у меня кусок шоколадки в кармане завалялся, а если бы и помнила, то мне бы и в голову не пришло, вас, синиц, шоколадом кормить. Я всегда была уверена, что вы шоколад не едите, а в зоопарке сладости животным вообще запрещают бросать.

– Это мы не едим, потому что вам, людям редко в голову приходит нам его предложить, а так – едим, с голодухи – чего не съешь, даже такую гадость, как шоколад! Но с другой стороны он хорошую сытость дает, как сало, например, но у тебя, я чувствую, сала с собой нет.

– Нет, – растеряно развела руками Аня, – я вообще сала не люблю, с чего бы я стала его носить?

– А следовало бы носить, тем более когда в лес пришла, нужно быть сострадательным к братьям вашим меньшим, особенно в осенне-зимнюю пору, когда маленьким, беззащитным синичкам корма не остается. А то – сама не ест и другим не дает! Вон, хорошо дятлам с их клювом-зубилом, они в любую пору могут вкусных личинок извлекать, или клестам, с их кусачками, которые шишки круглый год лузгают! А куда бедной синичке податься с нашим маленьким клювиком? Вот о нас вы и должны в первую очередь думать, тем более, если сами сало не едите и оно вам не нужно! Так и несите его в лес. Только до вас, бестолковых, разве достучишься? Вы же нормального мысленного языка не понимаете. Я, по крайней мере, впервые такую, как ты, встречаю. Правда некоторые добрые старички и старушки сами догадываются угостить хлебушком или семечками, но молодежи это крайне редко в голову приходит, не говоря уже о мальчишках, которые того и гляди из рогатки подстрелят. Вот ты если бы была, как все люди, глухая, то и не догадалась бы шоколадкой поделиться… ты, кстати, еще и не поделилась пока…

– Ой, извини, – спохватилась Аня, – несколько растерявшаяся не столько от внезапно открывшегося дара говорить с животными, сколько от непропорционального напора этого маленького комочка зеленых перьев. Она достала из кармана шоколадку, отломила кусочек и положила на ладонь.

– Я тебе немножко дала, – извиняющимся тоном сообщила она синице, – просто я знаю, ты сразу много проглотить не можешь, а шоколадка старая, затвердевшая, я о ней забыла совсем.

– Да, зажрались вы, люди, – ворчливо пропищала синица, кроша клювиком коричневое лакомство (сразу даже такой кусочек проглотить она не могла), – да покроши ты помельче, руки не отвалятся… вот, так лучше, а то – того и гляди – кусок в горле застрянет! Так вот, зажрались вы, люди, выше всякой меры, но даже не это омерзительно, а то, что вы скорее лопнете, чем с братом меньшим поделитесь. Это же надо, столько времени в куртке высохший шоколад носила, и даже не помнила об этом. О чем это говорит? О том, что он тебе нужен, как рыбе зонтик, а с ближним поделиться в голову не придет. Как жалко, что мы такие маленькие и беззащитные, а то бы напомнили о себе, уж будьте покойны, тогда бы вы не забывали о вашем моральном долге перед представителями крылатой фауны.

Аня несколько растерялась, узнав, что является должницей целого легиона пернатых попрошаек, поэтому устыдившись своей скупости (она, впрочем, и не скупилась, просто не сразу соображала, как себя вести), и как только синица доклевала остатки первой порции, тут же начала крошить в ладонь все, что у нее осталось, а это несколько превышало вес самой незваной гостьи. Впрочем, она напрасно переживала по поводу слишком большого объема пищи, поскольку тут же на ее ладонь с кратким промежутком нахально уселись еще три синицы, при этом последняя, самая крупная и матерая, раздраженно заметила той, первой, ранее всех прилетевшей:

– Ну ка, подвинься, курица ощипанная, не слишком ли много одной! Смотри, как бы задница не слиплась!

– Это моя территория, моя кормушка! – заверещала Анина знакомая, впрочем трусливо отступая. По ее тону Аня поняла, что та боится матерой синицы и готова в любой момент дать деру, тем более что успела уже неплохо подкрепиться.

– Вот я тебе покажу «твоя территория, твоя кормушка»! – угрожающе прыгнула в ее сторону матерая, – сейчас остатки перьев из хвоста выдеру, будешь знать, «моя территория»! сама без году неделя, как из города сюда прилетела, а уже права качает!

– Тихо, тихо, – вмешалась в перепалку Аня, – как вам не стыдно! Всем шоколада хватит!

– Ты что, разговариваешь?! – хором удивились три вновь прибывшие, двое из которых, более робкие, пока не встревали в конфликт. – Впрочем, – добавила одна из них, – я давно догадывалась, что люди не такие уж и идиоты, и умеют общаться как-то по-другому, не так как мы. Ведь, не договорившись, невозможно жить в такой роскоши, как они живут, и вообще, за что идиотам такой рог изобилия? Я всегда подозревала, что здесь что-то не чисто, и вот уже появилась первая ласточка, которая по– нашему научилась говорить. Наверное, у людей наконец возникла потребность у нас уму-разуму поучиться.

Что бы они без этих игрушек, которые их на каждом шагу окружают, делали? Да они бы в первую же зиму все вымерли от голода и холода. Кстати, и нам бы не мешало узнать, откуда они жратву зимой берут. Летом-то, понятно, жратва и на деревьях и под ногами валяется.

– Вы молодые, сопливые, еще не знаете ничего, – важно пробасила (естественно, по синичьим меркам) матерая. Она уже забыла, что собиралась задать трепку первой синице и миролюбиво клевала рядом с ней крошки шоколада. – У людей есть такие сооружения – амбары – и там целые горы пшеницы, прочей крупы и всякой другой всячины. Есть еще овощебазы и хлебозаводы, и там везде на долгие годы жратвы. Так что у них зимой с этим проблем никаких! Поживите, полетайте с мое – еще и не такие чудеса увидите!

– Дааа, – мечтательно протянула одна из вновь прилетевших (весь этот молчаливый разговор происходил на фоне клевания, поскольку клювы для общения не требовались), – нам бы такие, тогда бы зимой каждая третья синица не отлетала в мир предков…

– Меньше народу – больше кислороду! – безжалостно заключила матерая, пережившая, очевидно, не две, не три зимы, – если бы слабые не гибли – это бы отрицательно на нашем генофонде сказалось, и тогда вовсе бы жратва реальным пацанам не оставалась. Хлюпикам – не место в нашем суровом и прекрасном мире! Выживает сильнейший, это закон естественного отбора!

– Кстати, – спохватилась другая, вновь прилетевшая, – а откуда жратва в эти амбары… ну и все остальное попадает?

– Это – великая тайна! – важно прочирикала матерая, – когда мы эту великую тайну разгадаем – наступит золотой век.

– Что ты говоришь, – запищали ее собеседницы, – а послушайте, – вдруг догадалась самая первая, – давайте у этой дылды спросим, она ж по-нашему гутарит, вы что, забыли?!

– И правда, и правда, – зачирикала вся честная компания, – давайте спросим, давайте спросим!

– Как-то вы не очень вежливо в моем присутствии обо мне отзываетесь, – наконец пришла в себя Аня от непрерывного стрекотания чужих мыслей в голове, – тем более, я кормлю вас, как– никак!

– Ой-ой-ой, – заверещала самая первая, наглая, – старой шоколадкой поделилась! На тебе, Боже, что нам негоже! Тут есть несколько старичков, они каждый день сюда ходят и что-нибудь вкусненькое приносят. Специально ради нас сюда добираются! А тебя я здесь вообще первый раз вижу!

– Да, хватит на нее наезжать, – пихнула ее матерая, – она ведь и обидеться может. Ты извини, – обратилась она к Ане, – у этих бывших городских всегда были дурные манеры, а наглости – не занимать. Мы просто не привыкли, что вы, люди, можете нас понимать, вот правду-матку и режем при вас, не задумываясь. Кстати, только эта курица городская тебе и хамила, я бы с ней разобралась, да перьев не охота марать. Ты объясни этим недотепам, откуда жратва в ваших амбарах и хлебозаводах в таком количестве берется. Они думают, что сами этим секретом смогут воспользоваться… но я-то знаю, что такими тайнами не делятся, иначе бы вы сами давно по миру пошли…

– Да почему, тайна, – пожала плечами девушка, – всю эту продукцию мы, люди, и производим… в основном – жители сельской местности.

– Что значит, производим?

– Ну, выращиваем.

– Что значит, выращиваем? Разве можно выращивать то, что само растет?

– И действительно, – подумала Аня, – само растет. Как же им объяснить?

Она некоторое время пыталась разъяснить синицам, толком сама в этом вопросе не разбираясь, основные этапы сельскохозяйственного процесса, но те ее, похоже, совершенно не воспринимали, потому что само понятие что-то сделать своими руками оставалось для них недоступным. Кода же Аня несколько увлеклась и забыв, кому все это рассказывает, переключилась на птицеводство, как отрасль животноводства, вскользь коснулась птицеферм, мясокомбинатов и мясных отделов магазинов, где торгуют охлажденными и замороженными частями специально выращенных птиц и млекопитающих, это вызвало у синиц буквально состояние шока, и с диким визгом: «Убийца! Убийца!», – они разлетелись в разные стороны, так и не доклевав шоколад с Аниной ладони.

– Господи, – подумала девушка, растеряно глядя растаявшим среди кустов зеленоватым комочкам, – и куда это меня понесло! Я же сама всегда с содроганием вспоминала о существовании птицефабрик и мясокомбинатов, хоть никогда там не была. Впрочем, я и сама знаю, что ханжество – моя вторая натура, ведь всегда же любила и свининку и курятинку, а потом на досуге по бедным свинкам и курочкам вздыхала. Нет, больше я к мясу не притронусь, и давно уже надо было на вегетарианство перейти. Пусть я не в силах спасти несчастных животных от убоя, но по крайней мере могу не участвовать в этой жестокой пищевой цепочке.

Ее печальные мысли неизбежно перескочили на тему еды, и тут только Аня поняла, как проголодалась, причем чувство это возникло неожиданно, как только она о еде вспомнила, и ей показалось, что она не ела по меньшей мере неделю.

– Между прочим, – подумала она, – именно столько, судя по ощущению, я и путешествовала по раскаленной изнанке планеты, поэтому, наверное, и чувство голода вполне адекватно.

Тем временем, краткий ноябрьский день быстро подходил к концу, и по характерной контрастности деревьев было ясно, что приближается вечер. Аня сменила медленный прогулочный шаг на спортивно-деловой и повернула назад, в сторону метро Ботанический сад, поскольку не успела еще далеко углубиться в лесной массив, а до центрального входа, до которого она вначале намеревалась дойти, было еще очень далеко. По пути Аня дожевала остатки шоколада, который не успели склевать синицы, и внезапно возникшее почти людоедское чувство голода несколько притупилось. Правда неожиданно появилась новая напасть, которая до сей минуты ее вроде бы не беспокоила, хотя, по логике вещей, должна была проявиться еще тогда, на лавочке. Она вдруг поняла, что буквально околевает от холода вроде бы и были основания, поскольку за бортом стоял незначительный минус, а куртка Анина была отнюдь не на гагачьем пуху. Учитывая, сколько времени ее тело, по расчетам, просидело неподвижно, она должна была задубеть весьма основательно. Хотя, если допустить, что старушке нечто не привиделось, то она на лавочке и не сидела, а была неведомо где. То ли стала невидимой, то ли пребывала в каком-то другом измерении. Как бы то ни было, странно, что она до сего момента она особого холода не чувствовала. Собственно, она вообще ни тепла ни холода не чувствовала, а термическое ощущение включилось только сейчас. Прислушавшись к себе, Аня поняла, что ей чего-то еще не хватает, достала ключи с брелоком в виде миниатюрного ножичка, и уколола себе ладонь до крови. Как она и предполагала, боли в тот момент она не почувствовала, однако вскоре появилась и боль, включившаяся через некоторое время после восстановления термической чувствительности.

– Ну вот, – подумала Аня, – кажется теперь я восстановилась полностью. Видимо и вправду мое тело в каком-то ином измерении пребывало, а вернулось как бы поэтапно: сначала само тело, а какие-то чувства только через некоторое время.

Чтобы как-то согреться, девушка побежала в среднем темпе и достаточно быстро согрелась, ощутив себя полностью восстановленной после своего грандиозного метафизического приключения.

– Так, – думала Аня, гулко шлепая своими моднючими кроссовками Рибок (разумеется, Юрин презент), по пустынной аллее, в тишине наступающего вечерья, подведем некоторые итоги. То, что я вернулась из этой метафизической прогулки по трансфизическим магмам совершенно другим человеком – очевидно. Вопрос в том, какие еще во мне возможности открылись, помимо ощущения разлитой жизни (кажется это называется «арунгвильта-прана») и способности разговаривать с птицами. По крайней мере – это те ментальные силы, которые я сумела проверить на практике, но так обстоятельства сложились.

Аня стала вспоминать свою, полную чудес, жизнь с 5 до 8 лет, память о которой вернулась к ней по возвращении из трансфизических магм, и в ее сознании ясно всплыли несколько эпизодов, когда она проходила сквозь закрытые двери и стены, причем один из этих эпизодов произошел в школе на глазах учительницы и целой группы учеников, так что в объективности этого редкого феномена можно было не сомневаться. К тому же она почему-то была твердо уверена, что когда-то летала (не в астрале, а на земле, в своем физическом теле), хотя припомнить сами эпизоды полетов никак не могла, в то время, как случаи прохождения сквозь стены помнила хорошо, и это так же косвенно свидетельствовало о том, что далеко еще не вся память была восстановлена.

Итак, Аня спортивной трусцой бежала по асфальтовой дорожке центрального ботанического сада им. Цицина и ощущала, что клещи холода постепенно ее отпускают, и становится как бы даже жарковато в достаточно теплой спортивной куртке. Она уж было собралась ее снять, поскольку ей понравилось вот так, как заправской спортсменке, бежать через пустынный, темнеющий ботанический сад (сейчас ее с двух сторон окружали рыжие корабельные сосны и невысокий кустарник), и она подумывала, что уже пора вести более спортивный образ жизни, который она забросила с той поры, как заболела мама. Делать гимнастику по утрам и бегать по вечерам, правда до центрального ботанического сада далековато, но поблизости, сразу за Садовым кольцом тоже есть ботанический сад с живописными прудами, вот там и можно бегать. Ну, если не каждый день, то хотя бы через день, поскольку ей уже давно пора себя дисциплинировать и прекратить это неустанное самоедство по поводу смерти мамы. Маму все равно не вернешь! Там, глядишь, появится желание работать и вообще какой-то конструктивной деятельности, тем более теперь, после значительного восстановления памяти и возвращения паранормальных способностей, для нее, возможно, открываются новые перспективы (не ясно, правда, какие), но на это упорно намекал Юра. Впрочем, тут тоже надо быть осторожной, чтобы снова не наступить на те же грабли, как в детстве в лаборатории парапсихологических феноменов. Юра, конечно, не втянет ее в какую-нибудь опасную, циничную аферу! А впрочем, кто его знает, он тоже может не знать всего, и быть только пешкой в руках могущественных организаций. Так что не известно еще, стоит ли соглашаться на предложение, которое, как она интуитивно чувствовала, брат собирается ей сделать в случае, если к ней вернутся паранормальные возможности. Наверняка это будет что-то вроде лаборатории Коновалова. Может, ему вообще не стоит ничего говорить? Кстати, она даже и не знает толком масштабов своего дара, за исключением погружения в живой мир и беседы с синицами. Остальное – лишь ее предположения.

Тут только, увлеченная своими мыслями и планами, Аня почувствовала, что словно бы бежит по чьим-то вскрикам боли, хотя еще совсем недавно ничего такого она не ощущала. Это были словно бы чьи-то мгновенные вскрики, скорее даже мысленные вскрики, когда существо, внезапно застигнутое смертью, даже не успевает вскрикнуть вслух, когда, скажем, на него внезапно свалится огромная бетонная плита.

В недоумении Аня остановилась и машинально посмотрела под ноги (до этого она бежала вообще ни на чем внешнем не концентрируясь, погруженная в свои взбудораженные мысли). Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что по асфальту ползут параллельно Аниному маршруту здоровенные крылатые черные муравьи. Аня припомнила, что раз в году из муравейников совершается массовый вылет крылатых новорожденных самок и самцов для формирования новых семейств. Во всем этом не было бы ничего удивительного, если бы не совершенно неподходящий сезон для заселения новых территорий. Была середина ноября, к тому же минусовая температура, и всем муравьям положено было сидеть в своих муравейниках, вяло передвигаясь по их бесчисленным тоннелям. Получалось так, что Аня достаточно долго бежала по этой оживленной муравьиной трассе и, наверное, раздавила немало ничего не ведающих переселенцев. Если бы не ее новый дар слышать ментальные импульсы всех живых существ, то она раздавила бы еще немало ползущих пилигримов.

– Ну что за напасть такая! – пробормотала Аня, оглядываясь назад, чтобы определить, давно ли она бежит в этом муравьином потоке и много ли успела передавить переселенцев, – уж если бы я предполагала, что в ноябре могут муравьи по дорожке ползать, я бы внимательнее под ноги смотрела (впрочем – не факт, – тут же мысленно прокомментировала она свою патетику, – ты и раньше никогда под ноги не смотрела и наплевать тебе было на каких-то там раздавленных случайно муравьев, просто сейчас ты начала слышать чужую боль). Впрочем, чудно, – продолжала она вслух, – ну никак они не могут при минусовой температуре миграцию затеять, что-то тут нечисто.

Случайно или нет, но при произнесении слова «нечисто», странное явление нашло еще более странное продолжение. Не успела Аня решить, перейти ли ей на обочину, дабы продолжить свой путь, не причиняя вреда бессловесным тварям, либо вначале принести извинение живым, пользуясь своей новой возможностью беседовать мысленно с представителями фауны (впрочем, возможно, и флоры тоже), как вдруг вся масса крылатых муравьев, доселе шествовавших по дорожке, словно по команде взвилась в воздух, а затем начала концентрироваться неподалеку от Ани в маленький смерчик, высотой примерно в рост человека, все более и более сужавшегося к центру, постепенно принимая форму некой фигуры. Фигура эта только вначале напоминала человеческую, но вскоре Аня поняла, что пожалуй больше всего она напоминала муравья, поставленного на задние ножки, то есть отчетливо выделялись брюшко, грудь и треугольная голова с сильно выпирающими в разные стороны глазами и усиками. Фигура была вполне реалистична, правда ей не хватало отчетливости контуров, как на картине художника-пуанта-листа. Впрочем это Аня поняла чуть позже, когда фигура человекоподобного муравья начала к ней приближаться в зловещей тишине вечереющего пустынного лесопарка. Разумеется, если бы нечто подобное произошло с Аней еще утром, она умерла бы от страха либо повредилась рассудком, но с той поры как к ней вернулась ее вторая половинка, девушка сильно изменилась, в ее памяти тут же всплыло немало аналогичных прецедентов как на земле, так и на изнанке, и леденящего страха она не испытала. Почему-то возникла уверенность, что потусторонние силы не способны причинить ей серьезного вреда, как это было с ней на изнанке, поэтому Аня стояла, как вкопанная, когда человекообразный муравей медленно плыл ей навстречу, то слегка утрачивая свою форму, то вновь становясь максимально отчетливым. Приблизившись к девушке на расстояние около метра, странная фигура, изготовленная из миллионов крылатых муравьев (у нее за плечами так же были аккуратно сложены крылья), застыла напротив и начала изучать Аню выпуклыми глазами, которые, разумеется, были такой же бутафорией, как и все остальное, и вряд ли предназначались для того, чтобы с помощью них можно было что-то увидеть. При этом, огромные челюсти-клещи, как у муравья-солдата, способные запросто перекусить существо сопоставимых размеров, хищно двигались, словно примерялись, как поудобней захватить свою жертву. Так продолжалось несколько минут. Аня и странное существо стояли напротив друг друга, словно играя в гляделки, либо ожидая у кого первого сдадут нервы. К чести Ани нужно сказать, что она выдержала эту сцену, и наверняка только благодаря возвращению «знающей» половинки, поскольку, по крайней мере в последние 11 лет, ни особой смелостью, ни присутствием духа она не отличалась. Не дождавшись очевидно положенной в такой ситуации паники, бегства или обморока, черный трансформер заговорил, вернее «зателепатировал», только голос, возникающий в Аниной голове напоминал, в отличие от писка синиц, гигантский хор тоненьких голосков, у которого привернули громкость:

– Что же это вы, девушка, маленьких беззащитных существ топчете? Они сюда раньше вас прилетели, мигрировали, себе, как положено, никого не трогали, а вы прямо по живым существам – крак, крак, крак! А между прочим, каждый из нас – не пустоцвет какой-то и должен был по миллиону потомства принести! Это же вы одномоментно сколько живых существ загубили, пользуясь тем, что мы вам око за око ответить не можем! А ведь каждая крылатая матка – это в перспективе целый муравейник!

– Простите, простите, – начала мысленно оправдываться Аня. Хоть ей и удалось справиться со страхом, однако, как объясниться перед этим чудищем, перед которым она была и правда как бы виновата, понятия не имела, – я просто бежала по дорожке и даже не подозревала, что тут могут быть какие-то насекомые, тем более, в таком количестве. Ноябрь ведь, скоро зима, муравьям в это время в муравейнике положено сидеть. Тем более, я помню, что у вас массовая миграция толи в июне, толи в июле происходит, в самое теплое время года. Конечно, если бы я знала, никогда бы по этой дорожке не побежала!

– А под ноги трудно было посмотреть? – с мягким укором прозвучал муравьиный хор, – да и лукавишь ты, девушка, вы, люди, страшные, безжалостные существа и специально топчите несчастных муравьев. Думаю, если бы ты обнаружила, что мы здесь тихо мирно по дорожке мигрируем, ты бы еще больше нашего брата раздавила, пользуясь тем, что ни одна муравьиная хилицера не способна вашу подошву прокусить. А вот если бы ты босиком бежала, не защищая подло ступни, вот тогда бы ты сто раз подумала, куда ногу ставишь! А сколько муравейников ты за свою жизнь разорила – небось и не упомнишь?

– Ну, вот это вы напрасно, – продолжала оправдываться Аня, – никогда в жизни я ни одного муравейника не разорила, и вообще специально ни одного муравья не раздавила, разве что случайно, не со зла.

– За нечаянно бьют отчаянно, – отрезал муравьиный трансформер. – Может, ты лично ни одного муравейника специально и не разрушила, хоть в это слабо верится, но все равно, их постоянно разрушают другие люди, поэтому и ты несешь коллективную ответственность со всем человечеством, которое одержимо чудовищной идеей уничтожить род муравьиный. А ведь он по многим параметрам превосходит ваш, просто ростом не вышел, чтобы ответить адекватными действиями. А значит – и спрос с тебя тот же, что и с любого другого гигантского злодея. Но даже если ты в прошлом ни одного муравейника не разрушила, то уж сейчас-то твои ноги по колено в крови муравьиной, а незнание законов не освобождает от ответственности. И спросим мы именно с тебя по всем статьям за все злодеяния рода человеческого по отношению к роду муравьиному.

– Но почему именно я должна за весь род человеческий расплачиваться, и каким именно образом вы собираетесь с меня что-то спрашивать? – постепенно начала раздражаться Аня. – Если вам корм какой-то нужен, то не беспокойтесь, я принесу. У меня, правда, сейчас с собой нет, но я могу домой сбегать, вы только скажите, какую еду предпочитаете, и к какому муравейнику или к муравейникам я должна ее принести. Сами понимаете, все местные муравейники я не смогу обойти.

– Ты что же, собираешься за души погубленные и за миллиарды деток осиротевших жратвой откупиться? Да не нужна нам еда из рук убийцы апокалиптического. Мы и сами неплохо продуктовый вопрос решаем. Мы существа цивилизованные, живем постоянным трудом и закрома наши никогда не пустеют, нам подачек не надо.

– Так что же вы от меня хотите? – все недоумевала Аня.

– Кровь – за кровь! – патетически возопил муравей.

– Так вы меня убить собираетесь? Почему именно меня? Только потому, что я на ваш телепатический запрос ответила, поскольку другие люди вас просто не слышат и не понимают, даже если давят вас сотнями?

– Ну, убить тебя, пожалуй, будет не просто. Мы – существо комбинированное, рыхлое. Вот если бы мы из роя пчел-убийц состояли, тогда – другое дело.

– Так чего же вы мне угрожаете?

– Да, не угрожаем, мы к совести воззвать пытаемся. Думали, ты и так перепугаешься до смерти и у тебя сердце не выдержит. Вот тогда в твоем теле можно было бы кой-кому поселиться…

«Что-то тут не так, – промелькнуло в Анином сознании, – кажется он не тот, за кого себя выдает. В действительности сделать он мне ничего не может. Ну, раздавила я муравьев, ну, жалко, но никогда не думала, что человек должен за это своей жизнью расплачиваться. И все же такое чувство, словно все это специально подстроено, и нет никаких муравьев, а что-то здесь другое, нематериальное».

– Кстати, – снова включила Аня зону телепатического контакта (предыдущие мысли она, сама не зная каким способом, словно бы закрыла от внешнего прочтения), – вы так и не объяснили, откуда в середине ноября здесь муравьи взялись? Насколько я знаю, холоднокровные существа в минусовую температуру вообще передвигаться не могут, а в муравейнике вы с помощью каких-то химических реакций повышенную температуру поддерживаете. Да и вообще, каким образом миллионы муравьев такую объемную мозаику выстроили, вы же не самостоятельное существо, вы – облако.

– Мы – муравьиный эгрегор, общемуравьиный коллективный разум, проявившийся в материальной форме с помощью миллионов составных биологических единиц для того, чтобы декларировать наши претензии к человечеству, – величественно ответил трансформер, – а почему мы в ноябре мигрируем, так – не твоего ума дело, когда хотим, тогда и мигрируем.

– Но если вы таким странным образом собрались претензии человечеству предъявлять, то почему вы этого раньше не делали, и почему именно через меня? Что-то я раньше не слышала, что муравьи могут такой конструктор из своих тел устраивать.

– Это произошло впервые! – важно объяснил трансформер, – некая Сила свыше ниспослала нам, муравьиному эгрегору, доселе невозможную созидательную силу, и мы впервые получили возможность материализоваться в физическом пространстве.

– Но если так, то вам не ко мне претензии предъявлять надо, я вряд ли смогу человечество в чем-то убедить, я обычная, никому, кроме близких, неизвестная девушка. Вам надо в правительство обращаться, в Организацию объединенных наций, в Гринпис, наконец.

– Все это верно, – раздраженно отреагировал трансформер, но во-первых нас все равно никто не услышит, да и вообще, появись мы где-нибудь в ООН, охрана нас тут же ядовитыми аэрозолями опрыскает. А во-вторых, тот, кто нам материализоваться, ясно указал на то, что мы это только в твоем присутствии сделать сможем, от тебя особая созидательная сила исходит.

– Значит, если бы я здесь не появилась….

– Мы бы не возникли, да и вообще, никакая миграция была бы невозможна. Ты тоннель открыла…

– Какой тоннель?

– Понятия не имеем, нам не сообщили, но без него мы бы все в муравейниках сидели.

– А откуда в ноябре столько новорожденных маток и самцов объявилось? – напирала Аня.

– Не знаю, не знаю, – почему-то все больше и больше угасал трансформер, он вообще, в последние минуты разговора, когда у Ани возникли кое-какие подозрения, начал терять свою форму, словно бы таял и все больше походил на очень нечеткую фотографию с нечеткими контурами, – так было нужно, нам не объяснили.

– А кто вам должен был это объяснить?

– Высшее руководство, оно нам свои истинные цели не объявляет.

– Ну и что же вашему руководству от меня нужно? – перешла в наступление Аня, – ясно же, что никакие грехи человечества вас с самого начала не волновали!

Ответа не последовало. Размытые контуры монстра окончательно потеряли свою форму, и в следующую минуту распались на обычную стайку крылатых муравьев, но на этом процесс не завершился: в какой-то момент начался распад и самой стайки, но заключался он не в том, что муравью просто разлетелись или расползлись в разные стороны, они просто растаяли, при этом Ане показалось, что перед тем, как окончательно исчезнуть, каждый муравей распался на несколько мельчайших темных ноликов и единичек.

Аня внимательно огляделась вокруг: от раздавленных муравьев на асфальтовой дорожке не осталось и намека.

– Так-так, – возбужденно подумала девушка, – никаких муравьев с самого начала не было, а значит, никого я и не давила. Да и так ясно, как день – не могут муравьи в середине ноября мигрировать. С одной стороны, конечно, сей факт снимает ряд вопросов, но с другой стороны появляются по меньшей мере два новых: что это такое было, и для чего и кто все это затеял? Разумеется, постановка этих вопросов правомерна, если категорически отвергнуть вероятность того, что все, что со мной в последнее время происходит – плод больного ума и галлюцинации. Если же я с самого начала такое объяснение всех событий отвергаю, то в силе остаются все остальные вопросы.

Аня попыталась прислушаться к своему внутреннему голосу, который, по идее, после всех открывшихся у нее сверхспособностей, должен был ответить на эти вопросы. Однако голос молчал, и Аня явственно ощутила, что кто-то или что-то его перекрывает.

– Так, так, – подумала девушка, – похоже, кто-то не желает, чтобы я ответ получила. Кто же это, интересно? Следует предположить, уж если мне источник прямых ответов заблокировали, что это тот самый «дяденька», которого мы с Варфушей в крысиную нору отправили. Ну, если не он, то ему подобный, их, насколько я знаю, целый легион у князя тьмы, ведь не собственной же персоной он ко мне пожаловал. Он ведь, помятуя мастера и Маргариту, вообще не любитель что-либо собственными руками делать, в основном все его свита исполняет. Ну и второй вопрос – для чего? Думаю, чтобы испугать меня, помешать что-то важное осуществить, ведь не случайно же ко мне моя «знающая половинка» вернулась! Я ведь и предполагала, что моя миссия здесь, на земле должна быть продолжена, хоть я пока и не знаю, в чем она заключается. А значит кто-то очень не хочет, чтобы я ее исполнила. Так что наверняка муравьиный эгрегор здесь не причем, а скорее всего тот «черный дяденька» вновь активизировался, либо ему подобный, и делает мне предупреждение с помощью своих фата-морган. Скорее всего этот муравьишко то же, что и те монстры в подвале – сплошная иллюзия. Вот только любопытно, что бы эти единички-нолики значили? Что ж, похоже, это только цветочки, ягодки – впереди. Как же мне все же Варфуши не хватает! Он ведь, при всей его «метафизичности», очень конкретен и даже человечен был, а понятия «Бог» и «Светлые силы» – как-то это слишком размыто, деперсонализированно, где-то даже чуждо, прости, Господь, мне эти мысли.

Аня, особенно ни на что не надеясь, мысленно позвала домового-бриллианта, но никакого ответа, разумеется, не получила. Она ведь теперь даже не знала, удалось ли им свидеться тогда, на изнанке, и где он вообще находится в данную минуту? Увы, канал информации молчал, и собственное будущее казалось Ане весьма туманным, а ее новые возможности – столь малоэффективны, когда против нее лично такие могучие силы затеяли неведомую игру. И стоит ли вообще ждать помощи?

– Кстати, насчет моих новых сверхспособностей, – вдруг вспомнила девушка, – теперь я точно знаю, что ко мне вернулся дар разговаривать с живыми и, вероятно, неживыми объектами. А вот как насчет всего остального? Ведь если в перспективе меня ожидает какое-то серьезное противоборство с темными, то необходимо знать свои возможности. Для этого, как раз, время и место подходящие: лис и людей ни души. Так, что бы вначале попробовать?

Почему-то первое, что пришло ей в голову – это левитация, как ей в данный момент показалось, наиболее яркая и приятная из сидх, о которых она знала. К тому же она была уверена, что когда-то летала, хотя обстоятельств этих полетов она, как ни старалась, припомнить не могла. Одновременно с этим в ее сознании, словно озарение, возникла принципиальная схема по созданию антигравитационной ментальной смазки, и общая теория, объясняющая природу гравитационного поля и способ его преодоления. Мы не будем повторно приводить эти неизвестные пока науке законы, отошлем лишь читателя к 2 главе 4 книги второго романа, к тому месту, где аналогичные теоритические обоснования появились во внезапно поумневшей голове Андрея Данилова.

– Ого, – подумала Аня, мысленно проиграв теорию до конца, – какая я, оказывается умная! Впрочем, все это ерунда, вопрос в том, сумею ли я все это на практике осуществить?

Девушка закрыла глаза и попыталась мысленно смоделировать антигравитационную смазку, то есть воссоздать необходимые для этого частотные характеристики ментального поля, используя примерно тот же метод, который использовала для восприятия мыслеграмм синиц и муравьиного эгрегора. Увы, как она не напрягалась, тело оставалось на месте, ну, возможно лишь слегка полегчал, хоть и это могло быть чисто субъективное ощущение. Тогда Аня поняла: для создания ментально-силового поля нужно в десятки, если не в сотни раз усилить свой ментальный потенциал: косная физическая материя требовала гораздо больших мощностей.

Все это девушка успела подумать прежде, чем совершенно неожиданно взвилась в воздух и в мгновение ока зависла над вершинами деревьев. Увы, ее радость оказалась преждевременной: посмотрев вниз, она с разочарованием увидела саму себя, лежащую на траве под корабельными соснами, явно без признаков сознания.

– Все ясно, – Подумала Аня, – спустившись до уровня верхних веток сосны и на всякий случай проведя рукой через тоненькую веточку – та даже не шелохнулась, а рука прошла через хвою почти без ощущений, – это я в моем шельте – астральном теле – взлетела, физическое тело мне поднять слабо!

Оглядевшись вокруг, она заметила и другие признаки того, что взлетела она именно в своем шельте. Заметно изменилась освещенность окружающего мира, словно бы цветовая гамма сдвинулась в сине-фиолетовую часть спектра. К тому же и зрение ее вело себя как-то не так, словно бы несколько изменились пространственные пропорции предметов, и если в первый момент ей едва удавалось рассмотреть свое оставленное тело, то как только у нее возникло желание подробно рассмотреть эту едва различимую фигурку, тело ее словно бы к ней приблизилось, хотя вся остальная панорама оставалась прежней. Все эти аберрации были ей хорошо знакомы, хотя, случись это несколько часов назад, она с уверенностью могла бы утверждать, что такое происходит с ней впервые.

– Что ж, – констатировала Аня разочарованно, – похоже, все мои восторги были несколько преждевременны. Левитация мне явно не по зубам. А что касается полетов в астральном теле в ближайшем к Энрофу отражении, то ничего в этом нет особенного, подумаешь, бином Ньютона! – снова воспользовалась она цитатой из Мастера и Маргариты, – скорее всего воспоминание о полетах и касалось этого феномена, а я сдуру вообразила, что в физическом теле полететь смогу, как Гриновский Друд. Ладно, буду возвращаться, а то улечу вдруг куда-нибудь, тело свое потеряю и вернуться не смогу. Не хватало только его обрести и снова по собственной неосторожности потерять.

Аня устремилась навстречу самой себе, лежащей навзничь на бурой, пожухлой траве, на секунду она задержалась, увидев собственное лицо; оно показалось ей искаженным увеличительным стеклом, где лоб, нос и губы были неестественно увеличены, остальная же голова от висков до затылка расплывалась и словно бы проваливалась куда-то вниз. Туловище же вообще растянулось в неизвестность, и ниже пояса постепенно терялось в лиловой астральной мгле.

Ане стало неприятно от своего неестественного облика, возникло даже что-то вроде отвращения к нему. И в тот же момент она словно бы очнулась ото сна и поняла, что лежит навзничь и над ней где-то в вышине склоняются кроны вековых сосен. Почему-то неприятным осадком на душе стояло мимолетное отвращение к собственному телу, правда состояние это вскоре прошло.

– Что ж, – подумала Аня с чувством неловкости, словно кто-то был свидетелем ее фиаско, поднимаясь на ноги, – еще одно подтверждение, что не все так чудесно, как я себе представляла. С сознанием моим но глубокие изменения произошли, но это, очевидно, не распространилось на мое тело. Конечно, такой выход в астрал, одним толчком, без предварительной подготовки, тоже штука необычная, но я-то ожидала большего, всегда мечтала летать по-настоящему, как Ариэль или Друд, а это только иллюзия полета и, возможно, небезопасная. В один прекрасный день можно и не вернуться, я уже имела этот опыт в детстве!

Убедившись, что ее новые возможности не столь грандиозны, как ей показалось в начале, Аня решила пока не продолжать экспериментов и засобиралась домой, тем более, после неудачного эксперимента, чувство голода захватило ее с новой силой.

– По крайней мере, – думала она, ускоряя шаг, – я знаю теперь теоретическую базу левитации, знаю, что это в принципе возможно, надо только значительно нарастить ментальный потенциал.

Тут снова какая-то сила начала подзуживать ее по поводу совсем маленького экспериментика, Аня вспомнила, что у нее, помимо ножичка в брелоке на ключах, имеется и миниатюрный компас, она положила брелок на землю и стала совершать над ним круговые пассы. К ее радости после двух-трех минут безрезультатного махания руками, стрелка все же затряслась, сдвинулась с места, а затем стала совершать несмелые обороты вслед за ее руками.

– Ye s, – вслух вскрикнула девушка, – это еще, конечно, не полноценный телекинез, но все-таки уже что-то!

Она попыталась пойти дальше, сдвинуть с места брелок, но этот усложненный эксперимент не увенчался успехом, все ограничилось достаточно интенсивным вращением стрелки.

– Что ж, – подумала Аня с некоторым разочарованием, – конечно, не Нинель Кулагина, но все-таки нечто. Зато, насколько я знаю, она с животными не могла мысленно разговаривать.

Решив все-таки не тратить энергию попусту, девушка в очередной раз заторопилась домой, отложив выявление своих паранормальных способностей на ближайшее будущее. Все же вращение стрелки свидетельствовало, что и на физическую материю она хоть в минимальной степени способна воздействовать. Тем более, ведь все это можно в себе развить, и если регулярно тренироваться, возможно и левитация станет ей под силу, и многое другое, что сейчас как-то даже в голову не идет… например, создание фрактальных тоннелей, остановка мира… мгновенные перемещения в пространстве и подпространстве… она это явно когда-то делала, вот только, когда? Этого она не помнила, хотя хорошо помнила несколько случаев прохождения сквозь стены, описанные в первой книге первого романа.

Уже без приключений Аня покинула территорию ботанического сада, села в автобус, чтобы проехать две остановки до метро, и тут выяснилось, что у нее пропал кошелек, хотя она точно помнила, что клала его в карман куртки. Там было тринадцать рублей с копейками и месячный проездной билет на все виды транспорта. Аня перерыла все карманы, но так его и не обнаружила. К счастью контролер так и не зашел, Аня вылезла на кольце, пошла к метро, и тут только сообразила, что в метро, в отличие от автобуса, так просто не войдешь, а у нее, как назло, в кармане даже завалящего пятака не оказалось.

– Где же я могла его потерять? – мысленно ругала себя Аня, – вроде я нигде его не вынимала, ведь после Льва Матвеевича везде пешком ходила. Ну, шоколад доставала, ну, брелок, может я его уронила, когда упала там, под соснами? А может… да, наверное это самое вероятное объяснение: в то время, как моя душа по магмам путешествовала, наверное кто-то меня и обчистил. Но тогда, получается, тело мое никуда и не исчезало, просто без сознания сидело, почему же тогда эта бабуля бормотала: «Ведь не было ее тут только что!»?

Размышляя таким образом, Аня машинально дошла до метро и остановилась. Никаких завалящих пятаков она так и не обнаружила, а значит надо было снова идти на Ботаническую улицу и смотреть, какие автобусы идут до проспекта Мира и идут ли вообще. Все же на автобусе зайцем проехать гораздо проще, чем на метро, но из этого района она никогда надземным транспортом не добиралась. Тут вдруг в ее голове возникла шальная мыслишка, и она все-таки вошла в вестибюль метро, сама удивляясь своей наглости и решительности – раньше подобные качества вроде бы не были ей присущи. Пока Анино второе я удивлялось и пыталось ее остановить, девушка направилась к крайнему входу, не оснащенному автоматическим турникетом, рядом с которым стояла дежурная, проверяющая проездные карточки, и сунула ей под нос сложенный обрывок бумаги, с записями каких-то телефонов. При этом мысленно она приказала увидеть дежурной в ее руке именно проездной и женщина, привычно глянув в сторону бумажки, кивнула Ане головой, мол, проходите, девушка.

– Как Вольф Месинг! – мелькнула у Ани гордая мысль, – а ведь так можно и денежки в сберкассе получить, Месинг ведь такое проделывал в присутствии НКВДистов. – И тут же эта шальная мысль была прервана целым шквалом мысленный упреков со стороны ее другой, в общем-то неиспорченной натуры, после чего подленькая мысль о подобном гнусном способе обогащения убралась восвояси.

– И вообще, – продолжал бушевать ее просветленный императив, какое ты имела право воздействовать на сознание этой женщины! Это же подло!

– Но я же не виновата, – тут же начала оправдываться другая ее половинка, – что кошелек исчез, а домой-то надо добираться, подумаешь, разок воспользовалась своими способностями… кстати, и вернулись они не полностью, – добавила она, словно упрекнула вторую в том, что та лишила ее чего-то законного, по праву ей принадлежащего.

– Ну так могла бы возвратиться на остановку, автобусом бы добиралась, – снова упрекнул ее нравственный императив, – в конце концов, зайцем проехать – меньший грех, чем мозги людям промывать.

– А если контролер войдет? – не сдавалась другая, – тут же не две остановки, тут гораздо дольше ехать, тогда бы контролеру пришлось мозги промывать, и потом, там по-моему и нет прямого автобуса до дома. Подумаешь… да это и не воздействие почти… можно сказать, шутка получилась, я и не была уверена, что смогу ей мысль внушить, что это проездной а не бумажка…

– Врешь ты все, все ты знала…

Переругиваясь между собой, две половинки постепенно угомонились, так и не достигнув консенсуса, и к этому времени Аня доехала до станции Проспект Мира, и вскоре была уже у дверей своей квартиры с неизжитым еще чувством, что сейчас она откроет дверь, а на пороге ее встретит мама, вместе с ароматами вкусного ужина и теплом домашнего уюта, возможного лишь в присутствии материнской любви и настоящей хозяйки. Увы, мама, разумеется, не встретила, а войдя в прихожую, Аня обнаружила, что в ее отсутствие здесь кто-то побывал, поскольку какие-то вещи стояли явно не на своем месте. Впрочем, особого разгрома не было, это, скорее всего, заходил Юра и чего-то искал, мало ли что ему понадобилось, он в последнее время часто бывал в ее доме и распоряжался по-хозяйски на правах старшего брата и, можно сказать, опекуна. Снимая каурку Аня с удивлением обнаружила во внутреннем кармане куртки кошелек – в том самом, куда она всегда его клала, и который обследовала десяток раз, прежде чем убедилась, что кошелька нет нигде – то есть пропустить его она никак не могла.

– Вот это номер, – вырвалось у девушки, – выходит, он исчез, а теперь появился! Интересно, когда произошло и то и другое? Оба момента я не заметила, по крайней мере, когда я дверь открывала, его кажется еще не было. Выходит, он появился в те несколько секунд, когда я квартиру осматривала, поскольку зашла в комнату не раздеваясь? Интересно, а что Юра здесь искал? Забыв о таинственно возникшем кошельке, Аня на всякий случай бегло осмотрела квартиру, проверив те места, где лежали ценные вещи. Нет, ни золото, оставшееся от мамы, ни деньги, оставленные Юрой, не пропали, значит квартиру посещали не воры, а второй ключ имелся только у брата и можно было не волноваться. Аня начала готовить свой нехитрый ужин, состоящий из макарон и банки рыбных консервов, как у какого-нибудь пожилого холостяка, и вновь мысленно вернулась к таинственному поведению кошелька. В конце концов она пришла к следующей метафизической версии: скорее всего ее тело действительно исчезало, по крайней мере из Энрофа, а вот возвращалось оно словно бы по частям: ведь какое-то время она не ощущала своего тела и даже не могла встать на ноги, но вскоре движения восстановились, а позднее восстановились и температурная и болевая чувствительности. Вполне возможно, что и кошелек каким-то образом задержался в том измерении, где находилось ее тело, и только сейчас по неведомой причине вернулся к ней. Вопрос в том только, почему это произошло, и как здорово, что это был только кошелек а не одежда! Хороша бы она была, очнувшись на скамеечке в ботаническом саду в чем мать родила! Да еще в середине ноября! Ладно, чего не случилось, того не случилось. Осененная новым подозрением Аня зашла в ванную и осмотрела наличие интимного белья. Слава Богу, и это оказалось на месте. Выходит, пропал и появился только кошелек, и почему такое произошло только с кошельком, Аня так и не смогла придумать. И тут зазвонил телефон.