Можно проникнуться духом воспоминаний прежде, чем увидишь их живое свидетельство. Их навевают знакомый терпкий аромат картонных коробок и густой пыли. Запах выцветших фотографий, высушенных цветов и пожелтевших по краям детских рисунков. Мы чувствуем тяжесть воспоминаний еще до того, как успеваем взять в руки хоть одну вещь. Это груз прожитых лет и давних мечтаний – воплощенных в жизнь или позабытых.

В кладовой хранятся частички нашей жизни – драгоценные и хрупкие или тягостные и отталкивающие. Здесь можно услышать истории, рассказанные со смехом или со слезами. Дергаешь дверцу чердака, открываешь чулан, поднимаешь гаражную дверь или выдвигаешь ящик рабочего стола – и встречаешься с запахами, изображениями, эмоциями, ассоциирующимися с прошлым. Они наполняют сердце радостью или ужасом. Все зависит от того, как вы храните вещи и наводите порядок в кладовой.

У всех нас есть место для хранения воспоминаний – будь то чердак или кладовая. Нет ничего плохого в привязанности к чему-то значимому. Проблема в том, что большинство вещей, которые мы отправляем в кладовку, вовсе не обладают ценностью. Не то чтобы они никогда не были важными. Но далеко не все, что мы убираем с глаз долой, сохраняет свою материальную, эмоциональную или духовную ценность. Кроме того, чем больше вещей мы заталкиваем в кладовку, тем меньше у нас шансов однажды добраться до нужной.

Мы не в состоянии расстаться со множеством предметов: давними любовными письмами, одеждой, из которой выросли дети, сувенирами из путешествий, безделушками, доставшимися от близких. У нас множество причин хранить все это. Предметы напоминают о том, кем мы были и откуда родом. Это материальное свидетельство быстротечности времени.

Однако наши души не живут внутри вещей. Равно как вещи не определяют значимость отношений или ценность общего прошлого.

Нет ничего дурного в том, чтобы предаваться воспоминаниям. Вопрос в другом: формируют ли они нашу личность, придавая жизни глубины и осмысленности, или берут нас в плен и угнетают?

Мы храним вещи, потому что воспринимаем их как некий клад историй. У слов «клад» и «кладовая» – общий корень, ассоциирующийся с чем-то ценным. Нам трудно отказаться от хлама, связанного с важными воспоминаниями о том, кем мы были однажды.

Встретиться лицом к лицу с хламом в кладовой непросто – и не только потому, что мы не любим разбирать вещи и наводить порядок. Мы знакомы со многими людьми, держащими дома в идеальной чистоте и кладовые в беспорядке.

Кладовой есть что рассказать. И чаще это не веселые истории, а откровения о старых привязанностях, страхах, чувстве вины, сожалениях, разочарованиях и тревогах. Мы находим отговорки, чтобы не прикасаться к вещам (и неприятным эмоциям), сваленным в коробки и хранящимся на чердаках, в чуланах, подвалах и гаражах. Мы оттягиваем момент. Говорим себе, что есть дела поважнее. Но нет ничего важнее встречи с мучительной правдой, вызывающей напрасную боль.

Лорен заметила, что если у клиента в кладовой имеется вещь, от которой нужно избавиться, и он переживает по этому поводу двойственные чувства, то на его лице появляется особое выражение – Лорен называет его «занозным». Сначала хозяин прижимает вещь к груди и обхватывает ее руками, точно защищая. Когда Лорен выражает сочувствие по поводу привязанности, но настаивает, что пришло время проститься с предметом, клиент строит гримасу и втягивает воздух сквозь сжатые зубы.

Первое время Лорен недоумевала, где же она видела такое выражение лица раньше, оно казалось ей очень знакомым. Позже она вспомнила: так вели себя ее дети, показывая занозу. Лорен надевала очки, наклонялась поближе и говорила: «Так, сейчас мы достанем эту штуковину». Ребенок прижимал к себе руку, делал гримасу и втягивал воздух сквозь зубы. Так проявлялось предчувствие боли от удаления занозы. Хотя в действительности предчувствие было куда хуже, чем сама «операция», оказывающаяся избавлением, потому что инородное тело вызывает боль. У клиентов Лорен проявлялась та же реакция при мысли о расставании с вещами.

Вполне нормально испытывать смешанные чувства по поводу накопившегося хлама. Равно как и заноза, наш хлам – не часть нас самих. Но он эмоционально засел у нас под кожей, а потому избавление от него ощущается как потеря частички себя. Хлам – не наша личность, но, чтобы избавиться от него, нужно преодолеть те страхи, которые ассоциируются с нашим «я». Если вы идентифицируете себя со своими вещами и они напоминают занозу, которую страшно вытаскивать, то скоро они начнут приносить вполне ощутимую боль.

Нажитое добро – это не вы. Исчезни ваше имущество – вы все равно останетесь собой. Все той же цельной натурой со своей историей и привязанностями. И близкие не перестанут вас любить. Вам ведь это известно? Вы любимы за то, кто вы есть. Отказываясь от хлама, вы не отрываете частицу себя. Вы избавляетесь от того, что к вам не относится, позволяя своему истинному «я» излучать более живой и яркий свет.

Легко сказать: «Отпустите все, что не приносит пользы: имущество, обязательства, отношения, социальные роли». Проблема в том, что многие даже не знают, кто они на самом деле. Мы представления не имеем, что приносит нам пользу. Мы путаем свое «я» с имуществом, обязательствами, отношениями и социальными ролями – то есть со всяким «хламом».

Мы приходим в мир ни с чем. И ни с чем уходим. А в промежутке мы обзаводимся имуществом, багажом прошлого и эмоциями. Часть их нам служит, а большинство – нет. Но ничто из этого – вы слышите – ничто! – не является вами.

Джоанн встречает меня на пороге приветливой улыбкой и теплыми объятиями. В ее присутствии я чувствую себя особенной – будто здесь я своя. Это качество было присуще и ее мужу Дэйву.

Дэйв был большой любовью Джоанн. Она познакомилась с ним после того, как развалился ее второй брак. Взрослая дочь к тому времени жила отдельно, а потому, соединив свои судьбы, Джоанн и Дэйв оказались предоставлены сами себе – и большего счастья они и желать не могли. Они были партнерами по бизнесу, лучшими друзьями, родственными душами.

Все закончилось однажды вечером, примерно за полгода до моей встречи с Джоанн. Дэйв поздно вернулся с урока хорового пения. По своему обыкновению Джоанн подала голос со второго этажа, спрашивая, как прошло занятие. «Хорошо!» – ответил муж. Это были его последние слова. Секундой позже Дэйв рухнул на пол – инфаркт. Его срочно доставили в больницу, но в сознание он так и не пришел. Несколько дней спустя, окруженный друзьями и близкими, Дэйв тихо умер.

Когда Джоанн говорит о нем, она то широко улыбается, то плачет. Ее попеременно согревают воспоминания о муже и сокрушает осознание, что его не вернуть. Ей кажется, будто она чужая в этом доме, который они обустраивали вместе. Бывает, что Джоанн ощущает присутствие Дэйва, и это, наоборот, успокаивает ее. Но порой она испытывает жуткое одиночество.

Когда Джоанн позвонила, чтобы попросить помощи в наведении порядка, я заранее спросила, хочет ли она разобрать вещи мужа. Я понимала, что боль утраты еще сильна, и должна была узнать, готова ли Джоанн прикасаться к вещам Дэйва.

Когда мы сели за обеденный стол, я повторила свой вопрос. Джоанн тяжело вздохнула.

– Я каждый день захожу в нашу общую гардеробную. Половина – его. Половина – моя. Я честно не возражаю против того, чтобы убрать девяносто процентов его вещей. Все равно он носил только малую их часть. Меня не беспокоит, что нужно избавиться от одежды. Просто… – Ее глаза наполняются слезами. Она судорожно вдыхает. – Просто если я сделаю это, его половина опустеет. А я не уверена, что смогу это вынести.

Я сжимаю ее руку. И тоже плачу.

Скорбь – это процесс. Его нельзя торопить. Скорби нужно время. Иногда она прячется где-то глубоко часами, днями, месяцами и даже годами, а потом всплывает снова. Пока она вот так ныряет и выныривает, процесс протекает нормально. Я часто встречаю людей, замкнутых на своей непережитой скорби. Горе так сильно, а люди столь отчаянно идентифицируют себя с ним, что не могут от него отделиться. Они сами стали скорбью.

У Джоанн другой случай. Для нее горе в новинку. И вполне нормально, что скорбь то появляется, то исчезает. Джоанн не нужно пытаться избавиться от нее, даже если скорбь накрывает в самые неподходящие моменты и застает врасплох. Это здоровый и необходимый процесс переживания горя.

Джоанн не стоит пытаться забыть Дэйва. Память о нем ей очень дорога. Она провела с ним лучшие годы своей жизни, а потому восстановление после трагедии может длиться сколько угодно. Это время для переживания и принятия своих эмоций. Сейчас любовь Джоанн обитает там же, где ее скорбь. Они переплетены друг с другом. Иногда Джоанн испытывает только любовь и легкость, а порой ее сердце переполняет печаль. И все это в порядке вещей.

Приступая к наведению порядка, Джоанн должна отдавать себе отчет в том, что ее снова может охватить горе. Нужно отнестись к себе бережно и избегать семимильных шагов. Пришло время воздать должное памяти Дэйва и их взаимной любви.

Однако если Джоанн слишком пугает мысль о том, чтобы перекладывать вещи Дэйва, она может оказаться заложницей своей скорби. Прикасаясь к одежде мужа и позволяя себе переживать появляющиеся при этом чувства, Джоанн быстрее справится с горем.

Определенно, Джоанн еще не готова убрать висящую в гардеробной одежду Дэйва. И в то же время ей не хочется, чтобы все оставалось в том виде, что и в день его смерти. Обойдя дом, для старта мы выбираем их общий домашний кабинет. Джоанн показывает мне рабочий стол Дэйва с высокими стопками бумаг – все как он оставил. Мы решаем разобраться с его книжным стеллажом, где хранятся не только книги, но и разные мелочи: зажимы для бумаг, степлер, маленькая фотография ребенка в рамке.

– Я даже не знаю, кто этот ребенок, – хмыкает Джоанн.

Здесь же несколько ящиков с журналами.

– Он собирался однажды добраться до них, – говорит Джоанн. – А я никогда не стану их читать.

Она потянулась, чтобы снять ящик с полки, но я остановила ее. Прежде чем освободить стеллаж от вещей, которые Джоанн не хочет хранить, я предлагаю ей убрать дорогие для Дэйва вещи. Например, книги, имевшие для него настоящую ценность.

– А я слышала о другом подходе, – отвечает Джоанн.

– Важно, чтобы вы подержали в руках значимые для вас вещи, прежде чем сдвинуть их с места. Давайте отложим их в сторону как нечто сакральное. Затем освободим для них место на полке, и вы разместите их как вам захочется.

Джоанн так и поступила, и этот опыт оказался очень важным для нее. Прикасаясь к тому, что любил Дэйв, она точно держит его за руку. Она легко отделяет книги, к которым он был по-настоящему привязан, от практически безразличных ему. Когда Джоанн снимает со стеллажа все его книги и наконец возвращает на место избранные издания, она чувствует себя ближе к мужу. Она еще отчетливее ощущает его присутствие. А появившееся свободное пространство для рамок с фотографиями Дэйва – неплохой бонус. В процессе Джоанн понимает, что, деликатно и осознанно освобождаясь от части вещей Дэйва, она сильнее ощущает присутствие мужа. Это успокаивает Джоанн.

Закончив, мы делаем пару шагов назад, чтобы полюбоваться проделанной работой. Мы молча стоим бок о бок, и я кладу руку на плечо Джоанн. Она снова начинает плакать, но в этот раз на ее лице улыбка:

– Помогло. Я действительно чувствую себя лучше.

Уверена, именно этого хотел бы Дэйв.

Удобство. Порядок. Полнота жизни. Оптимизм. Сокровища. Спокойствие. Свет. Доступность. Приветливость. Легкость. Открытость. Простор. Радость. Непринужденность. Польза. Поддержка. Уникальность.

Все ваши вещи подобны инородным предметам в теле, поскольку они вовсе не часть вас. Это не значит, что ваше имущество никуда не годится, оно остается крайне важным для полноценной жизни. Однако есть вещи, мешающие чувствовать себя непринужденно.

Если вам трудно освободиться от бесполезных вещей, произнесите: «Эта вещь проделала путь в мой дом и мою жизнь, но она – не я. Она препятствует полноценной и счастливой жизни. Она забирает мою энергию. Она мешает мне заботиться о себе, общаться с окружающими и добиваться поставленных целей. Неважно, насколько трудно от нее отказаться. Я сделаю это, чтобы снова стать собой».