Часть четвертая. ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ

— Возьмите, допустим, нынешнюю нашу молодежь, — Ревич сдвинул очки на лоб и легко помассировал веки пальцами. — То, так сказать, новое подрастающее поколение, которое живет сейчас в резервации… Это же поколение обреченных! Эти дети обречены на деградацию, вот в чем дело, понимаете? На момент возникновения резервации несовершеннолетних здесь было триста с лишним человек. Это детей разных возрастов. Если речи не идет даже о полноценном среднем образовании, то о чем можно говорить дальше? Каждый год в резервации прибавляется порядка двадцати человек, которые закончили школу, если это вообще так можно определить. То есть, это подростки, пришедшие к тупику своего развития, согласны со мной, Сережа? У них нет будущего, они лишены дальнейшего образования, получения какой-либо специальности и вообще… Их будущее — это грязные гаражи возле железной дороги, ежедневное пьянство и чувство ненависти к окружающему миру. Одним словом — деградация. Знаете, на этом фоне запрет на деторождение выглядит очень даже гуманно. Зачем умножать число несчастных? Он помолчал некоторое время, отхлебнул остывшего чаю и продолжил: — Помимо всего прочего каждый год высвобождается полтора-два десятка молодых женщин, которые до этого сидели с детьми дома получали хоть мизерное, но пособие. А теперь их дети идут в школу. Тоже потенциальные безработные. О, господи, сколько резервация судеб уже поломала и сколько еще поломает!.. Вы что-то все молчите, Сережа, — сказал он вдруг грустно улыбнувшись.

— Просто слушаю, — сказал Сергей. — Я, знаете ли, люблю иногда просто послушать.

— Я немного уклонился, — проговорил Ревич. — Вы ведь, о чем-то начали спрашивать… Про материалы комиссии, которые я вам давал, да?

— Да, я их прочитал. Забавные, конечно, характеристики… я и не знал раньше, что резерваций на Земле так много. Только вот там в конце… два или три случая не описаны. Указаны только местность и дата.

— Да, последние несколько случаев там не описаны, — закивал Ревич, потому что эти резервации возникли уже после того, как материалы были подготовлены. Насколько я помню, один из случаев — это где-то на юге Германии…

— Да-да.

— Кажется, там была температурная резервация…

— Какая, какая?

— Ну, там суть была в том, что человек мог проникнуть через Оболочку только в том случае, если температура его тела на этот момент равнялась некоторой усредненной температуре по всей резервации. Что-то в этом духе… Причем, с точностью до сотых, кажется. Да проблема-то еще в том, как высчитать свою температуру — она, как известно, в разных местах тела разная. Еще была резервация… Вернее, почему — была? Никуда они все не делись… Во Вьетнаме, кажется, или где-то в Бирме? Какая там еще была-то?

— В Австралии, тоже в это же время, — напомнил Сергей. — В сентябре.

— Ах да, Австралия… Да-да, в сентябре они и перестали появляться. Связано что-то с возрастом или с массой тела… Там все население было поделено на множество групп соответственно массе тела, и жестко фиксировалось число людей в каждой группе…

— Нет, не с этим, — вставил Сергей, мотая головой. — Это в другом месте. Про массу я читал. И про возрастное дробление тоже не здесь.

— Ну, вот видите — уже все забывать стал, — развел руками Ревич. Потихоньку все начинает порастать быльем. Эхе-хе… Но тогда погодите! Тогда, значит, это связано с кучкованием? Про это читали?

— Н-нет…

— Точно с кучкованием! Совсем уже дряхлею — памяти нет совсем… Именно в Австралии… Ну, это я так называю — кучкование. Там идея вот в чем. Представьте что, все пространство резервации разбито как бы на блоки. Именно пространство, а не площадь, заметьте! То есть — по трем координатам. Получается, что-то типа кубиков с гранью в несколько десятков метров… И существует некоторое критическое число людей, которые могут одновременно находиться в пространстве каждого такого кубика. Если число людей превышало допустимое, это очень резко приводило к нестабильному состоянию, и там начиналось что-то ужасное… Я сейчас не помню, что именно. Причем, заметьте у каждого кубика критическое число было свое и оно, к тому же, если мне не изменяет память, было различным в темное и светлое время суток. В общем, там было закручено — дай боже! А скопление народа в резервации было, кстати говоря, приличное. Индустриальный центр, какой-то…

— Так из этой резервации можно было как-то выйти? — спросил Сергей.

— Вы знаете, Сережа, я не помню, — сказал Ревич. — Признаться честно, сейчас уже не помню. Было время, когда я плотно этим занимался — теперь нет… Их под сорок штук, этих резерваций — разве упомнишь все нюансы? Кстати говоря, по последним резервациям тоже были документы… Только позднее, и они уже через нашу комиссию не проходили. У меня где-то в другой папке было что-то… Если хотите, я поищу.

— Да не стоит пожалуй, Рудольф Анатольевич, — сказал Сергей. — Мне достаточно и этого.

— Вы понимаете, тут еще что, — торопливо заговорил Ревич. — Достоверность многих материалов не совсем, скажем, велика. Доподлинно о конкретной резервации можно узнать, лишь побывав в ней, согласны со мной? Да даже на нашем же примере посмотрите. Мы некоторые вещи узнавали на собственной шкуре на протяжении многих месяцев, что ж вы хотите? Своя проблема, так сказать, ближе к телу… Каждая резервация крутится, как может. У каждой свои чудеса и свои проблемы, и никто кроме нее самой с ними не мучается.

— Ладно, — сказал Сергей. — Каждая резервация варится в собственном соку это понятно. И нет никакой общей картины? Кто-то хоть что-то пытался систематизировать?

— Кто тут чего только не пытался, — угрюмо усмехнулся Ревич.

— Да я понимаю, что пытался… — сказал Сергей. — Не в этом дело… Ну, как так? Ведь тридцать восемь резерваций по всему земному шару в течение четырех месяцев… Я правильно понял?

— Да-да, — согласился Ревич. — Началось все четыре года назад. Первая появилась в июне, последняя — в сентябре. И за последующие годы ни одна больше не добавилась. Как впрочем, и не исчезла.

— Да, забавно все это, — произнес Сергей задумчиво. — До жути… Ну, хорошо, а есть что-нибудь, что их все объединяет? Кроме того, что у каждой резервации свой неповторимый принцип существования?

— Пожалуй лишь то, что все они действуют только на людей.

— А принцип однократности? Мне так показалось, что он работает везде. Насколько я понял, в любой резервации так: если человек побывал в ней и вышел, то больше туда не попадет…

— Не везде, Сережа, — ответил Ревич с вздохом. — Не везде. Это в зависимости от сущности резервации. Есть ведь и почти безобидные среди них. Вы же читали… Вон, например, в Узбекистане, в каком-то мелком городке… Совсем крохотная резервация — несколько домиков. Там чтобы зайти в нее или выйти, достаточно по периметру создать живую цепь и все. Понятия нестабильности вообще нет. Надо жителям куда-то выйти — встают несколько десятков человек, сцепив руки, как в хороводе, и Оболочка исчезает. Сходили, продуктов накупили, и — обратно тем же способом. Чем не жизнь? И даже и не помышляют куда-то переехать. Вот тебе и резервация! Да вы же читали, Сережа, чего я вам рассказываю…

— Не резервация, а просто сказка, — проронил Сергей невесело. — Пальчики оближешь.

— Так что я повторяю: единственное, что их роднит, — сказал Ревич, — это избирательное действие на людскую породу. Чем-то, видимо, человечество кому-то сильно не угодило. Допрыгалось миленькое.

— Ну, ладно, — сказал Сергей. — А с точки зрения географии: тоже нет никакой системы?

— Я бы сказал, что нет. Так… Равномерно разбросаны по всей планете. Вернее по тем участкам, где живут люди. Вы, Сережа, все хотите построить какую-либо схему, да? Бросьте, скажу я вам и не тратьте силы зря. Вы уж мне поверьте. Если бы был хоть минимальный шанс, то наша правительственная комиссия, наверное, работала бы до сих пор, а не ликвидировалась два с лишним года тому назад. Произошла очень простая вещь — я же вам уже об этом говорил… Власти вкупе с наукой признали свою полную беспомощность в этом вопросе. Поначалу-то, конечно, собирались уловить что-то общее, особенно когда после первых нескольких резерваций градом посыпались остальные. Да только пока прособирались, они уже и отстрелялись… А теперь иди, ищи ветра в поле. Улавливай закономерность… Поняли, что финансировать исследования дальше бессмысленно — бюджет, как известно, не резиновый. А комиссий много. Разных всяких комиссий… Может вы даже что-то и слышали. По цветным излучениям была, например… По пульсирующим облакам… Не знаете? Вот… Они же все полопались как мыльные пузыри! Быстро очень. Когда до кого-то наверху, наконец, дошло, что хватит выбрасывать деньги на ветер. Кстати, откровения такого рода произошли примерно в одно и то же время во всех государствах. Где-то в течение года… кто-то раньше, кто-то позже, но все в итоге спасовали. Комиссия по резервациям держалась дольше всех, надо отметить. Все-таки, напрямую с людьми завязано… А сейчас как на это смотрят? Очень просто ведь на это смотрят: процесс-то вроде как остановился, новых резерваций не появляется уже давно… В этих люди как-то барахтаются, мучаются, но вроде бы живут… Ну и все, можно из кожи не лезть и немножко расслабиться. Чего бороться с ветряными мельницами? Вполне, кстати, адекватное поведение в нынешнем мироустройстве. Вы согласны со мной?

— Согласен, — сказал Сергей. — Но вы же говорите, что никто лучше не знает тонкости резервации, чем живущий в ней, ведь так? Может быть, это и есть тот нюанс, который сможет сыграть свою роль в понимании резервации?

— Что-то я очень в этом сомневаюсь, очень, — произнес Ревич. — Никто еще не понял нашу резервацию ни находясь снаружи, ни внутри.

— А многие ли пытались это сделать? Кто ее стремился понять по-настоящему?

— По-настоящему — это как? — улыбнулся Ревич.

Сергей задумался на мгновение, чтобы ответить. За дверями комнаты послышался телефонный звонок. Ревич взглянул на часы и охнул.

— Господи… — произнес он сокрушенно. — Одиннадцатый час. А я, признаться, и не заметил. Засиделись мы нынче, Сережа… Хозяева сейчас уже спать лягут.

Сергей поднялся с дивана. В это время в дверь постучали и голос произнес:

— Просят Шепилова какого-то к телефону…

Удивленно пожав плечами, Сергей открыл дверь и прошел в соседнюю комнату. Извинившись перед хозяевами, он взял трубку. Это оказался Валера.

— Что за экстренность? — спросил Сергей. — И откуда ты узнал…

— Час икс настал! — оборвал его Валера приглушенно. — Сегодня будем работать клиента! Я из бара. Как раз за ним наблюдаю. Собирайся.

Голос у него был торопливый и срывающийся.

— Почему обязательно сейчас?

— Потому что случай сейчас удобный, — затараторил он. — Клиент не сильно напился, а это бывает редко. Как бы не проворонить…

Возникла небольшая пауза. Сергей начал лихорадочно собираться с мыслями.

— Серега, он почти готов, между прочим. В одиннадцать лавочка прикроется, если он сам раньше не слиняет, так что времени не много, понял? Лучше его здесь караулить!.. Ты чего там замялся?! — лихорадочно зашептал Валера. Другого такого случая может не быть, Серега! Ведь все же уже обговорили, е-мое!.. План утвержден? Утвержден! Или я что-то не понимаю… Ты что на попятную удумал!?

— С чего это ты взял? — сказал Сергей. — Просто не ожидал.

— А чего тогда телишься? Не тяни резину.

— Никто не телится, — проворчал Сергей. — Выхожу уже.

— Вот и давай… И обдумай по дороге еще раз все варианты. Чтоб никаких осечек. Вдруг времени не будет. Все.

Валера отключился, и Сергей, положив трубку, с минуту стоял, размышляя.

Безмятежный вечерок, похоже, накрылся, подумал он. В бар идти совсем не хотелось. Пришел бы домой, лег бы на диван, почитал… Через часок глаза бы сами собой стали слипаться, и еще один день закончился бы тихо и мирно. И откуда сегодня в теле такая усталость? Неужели начал стареть? А, может, становлюсь настоящим матерым резервистом? Начинаю впадать в душевный анабиоз? «Лежу — так больше расстояние до петли…» — вспомнилось из Высоцкого. Ты что, гад, расслабиться удумал, вдруг недовольно произнес кто-то другой у него внутри. Ты что это, родной? Смотри у меня… Это подстегнуло решительность Сергея. Ладно, ладно, сказал он себе снисходительно. Минутная слабость. Подлая человеческая натура: как доходит дело до действий, так внутри начинают расти препятствия. А мы будем проще, мы закосим под дурака и попрем напролом, не замечая этих препятствий… В конце концов, думал он, даже если мы и сядем в лужу, то по большому счету на это наплевать. Будем считать это дурацкой шуткой взрослых дядей. Почему бы, собственно, взрослым дядям не пошутить, а? Зато не будет в дальнейшем повода упрекать себя в том, что ты не использовал этот, на первый взгляд дурацкий, шанс понять, что здесь творится. И потом, чем черт не шутит: вдруг все не так и глупо? Нет в чем, в чем, а в этом Валера действительно прав: попытка не пытка…

Он попрощался с хозяевами, затем с Ревичем, быстро покинул квартиру и направился в «Мирок».

Валера сидел в самом углу бара и попивал кофе. Заведение оказалось почти пустым, если не считать двух компаний, в одной из которых Сергей увидел Лыткина.

— Ну, что с клиентом? — поинтересовался он, подсаживаясь к Валере.

— Клиент в максимальной степени готовности, — изрек Валера, вполоборота наблюдая за столиком, где сидел Лыткин.

— А он в аут часом не уйдет? — выразил сомнение Сергей.

— Подождем чуток, — сказал Валера, допивая кофе. — Лыткин сегодня в нужной кондиции. Умеренно пьян, чтоб не соображать и умеренно трезв, чтоб отвечать на вопросы.

Валера поставил на столик пустую чашку.

— Кофе пить уже устал, — сказал он. — Как боевой дух?

— Нормально, — отозвался Сергей. — Должны справиться, если он не выкинет какой-нибудь фортель.

— Будем надеяться, — проговорил Валера, не переставая наблюдать за компанией.

Решив тоже выпить чашечку кофе, Сергей подошел к стойке.

— Чтой-то ты сегодня туда-сюда-обратно, братец? — удивился Барков.

— А почему бы и нет? — сказал Сергей. — Если хочется.

— А вот это хороший подход, — проговорил в бороду Барков. — Такие подходы по мне.

— Плесни кофейку, — попросил Сергей, оглядывая его.

Был он сегодня какой-то сумрачный и малоразговорчивый. В последние дни Сергей часто стал замечать в нем унылые настроения, так не свойственные Баркову.

— Не похож ты на себя, — сказал Сергей, наблюдая, как тот готовит кофе. С тобой-то что могло приключиться?

— С чего ты решил, будто со мной что-то приключилось? — вяло поинтересовался Барков.

— Так… — пожал плечами Сергей. — Показалось. Ты как в воду опущенный…

— Вся жизнь, тезка — это зебра, — сказал Барков. — Полоса светлая, полоса темная. С кем не бывает?

— За все время, пока я здесь, у тебя такого не было, — сказал Сергей. Или у тебя полосы очень широкие?

— Возможно, — хмыкнул Барков и поставил перед ним чашку с кофе. — Ты голову себе этим не забивай. Все рассосется.

Сказал он это, как показалось Сергею, с какой-то неуверенностью. Сергей взял чашку и отхлебнул горячего, дымящегося кофе.

— Сергей, я хотел у тебя спросить… — произнес он задумчиво. — Ты Чистяковых хорошо знаешь?

— Да как тебе сказать… — протянул Барков. — Что я старожил, что ли? Это вон мэр наш всех знает, потому как всю жизнь здесь прожил. Барновский — тоже такой же, Филин очень многих знает… А я что? Так… Кто в баре бывает еще, куда ни шло… А чего это ты, братец, ими заинтересовался? — спросил он.

— Да просто так, — ответил Сергей. — Что за люди?.. Чистяков ведь сантехник, да?

— Возможно, — сказал Барков. — Да я ничего про это семейство не знаю… Ну, кроме того, что Артемка их… Так Артемку все знают. Нет, ты же вот неспроста интересуешься? — хитро прищурился Барков. — Только не говори, что у тебя проблемы с канализацией.

— Просто мне интересно, куда это их сынок постоянно в город ходит? славировал Сергей. — Вот ты знаешь — куда?

— Понятия не имею… — после некоторой паузы ответил Барков. — Мало ли кто…

— А почему ночами? — сказал Сергей, делая еще глоток кофе.

— Ночами… — медленно повторил Барков. — Ну, не знаю… Я не обращал внимания.

— А ты обрати.

— Погоди-ка, постой… — в голосе Баркова зазвучал интерес. — И что ты по этому поводу хочешь…

Скрипнули пружины входной двери, и в бар быстрой походкой вошел Филин. Остановившись недалеко от порога, он, как обычно, оглядел заведение хищным взглядом.

— Извини, братец, — торопливо пробормотал Барков. — Я должен отлучиться.

Он вышел из-за стойки, и они вместе с Филиным в полном молчании скрылись в недрах подсобного помещения. Сергей взял кофе и вернулся за столик. Компания, в которой пребывал Лыткин, бубнила и шумела, но сам он принимал в разговорах довольно вялое участие.

Прошло еще минут пять. Барков так и не появился из подсобки. Сергей за это время успел допить кофе.

— Слушай, Валера, — сказал он. — Может, Баркова подключить, пока не поздно? Он найдет какой-нибудь повод вытурить клиента, а?

— Попробуй, — сказал Валера.

Возможно, предложенная Сергеем идея и нашла бы свое воплощение, если бы ситуация вдруг не разрешилась сама собой. Лыткин неожиданно встал из-за столика и нетвердой, но довольно быстрой походкой направился к выходу.

— Ну, с богом, — сказал Валера, заерзав на своем стуле.

Они вышли из бара, спустя минуту после того, как его покинул Лыткин. Резервация в это время была уже тиха и почти безлюдна. Лыткин жил в том же доме, что и семейство Галушко. Не выпуская его из поля зрения, но держась на почтительном расстоянии, они проследовали за ним, постепенно увеличивая скорость по мере приближения. На углу дома они притормозили, ожидая, когда пока пошатывающаяся фигура Лыткина не нырнет в темноту подъезда, затем, оглядевшись по сторонам, вприпрыжку помчались следом, чтоб успеть перехватить его до того, как он поднимется на пятый этаж. В подъезде было темно и пахло чем-то затхлым. Будучи нетрезвым, Лыткин поднимался по ступеням довольно медленно, и они нагнали его на третьем этаже.

— Одну минуточку! — крикнул ему в спину Валера, слегка запыхавшись.

Лыткин издал что-то нечленораздельное и очень неторопливо развернулся.

— А?.. — выдохнул он, всматриваясь в темноту. — Кто там?..

— Одну минуту! — повторил Валера уже спокойно и твердо.

Лыткин непонимающе замер посередине лестничного пролета, держась одной рукой за перила. Сергей и Валера поднялись по ступеням и приблизились к нему почти вплотную. Валера подал Сергею знак: дескать, начинай.

— Здравствуйте, Антон Михайлович, — проговорил Сергей, собравшись с духом.

— Зд… вам что?! — не то удивляясь, не то пугаясь сказал Лыткин. — Вы кто?..

В отсвете огней соседнего дома, попадающем сюда через стекло коридорного окна, было видно, что выражение лица Лыткина приобрело растерянный вид.

— Мы к вам, Антон Михайлович, — сказал Сергей. — Не пугайтесь, нам нужно поговорить.

При этом он обогнул Лыткина и поднялся еще на несколько ступеней так, чтобы быть над ним и не попадать при этом на освещенный участок лестницы.

— Ко мне?.. — выдавил Лыткин. Оказавшись между ними, он стал ошарашено вертеть головой и щуриться в темноту. — Почему… погов… А сколько времени?!

— Время позднее, — заметил Валера. — Но мы задержим вас ненадолго.

Лыткин недоуменно захлопал глазами.

— Я не поним… А, я же вас знаю! — воскликнул он, вытянув шею в сторону Валеры. — Вы же… м… у Короткевича работаете! Как же вас звать…

— Это совершенно неважно! — резко сказал Валера. — Речь идет не обо мне.

— А… о ком?.. — пробормотал Лыткин, — …идет речь?..

— О вас, Антон Михайлович, — сухим тоном произнес Сергей. — Речь идет именно о вас. Понимаете?

— А?.. Что?.. — Лыткин повернулся к Сергею, пытаясь рассмотреть его лицо. — Почему обо мне? Я не понимаю… Я вас не знаю! Вы кто?!

— Вы и не можете меня знать, Антон Михайлович, — сказал Сергей весомо. — Я прибыл сюда недавно. А знаете, зачем? Знаете, в чем причина моего появления в резервации?

Сергей замолчал, не сводя взгляда с Лыткина. Тот что-то промычал и снова поглядел на Валеру.

— Вот не могу вспомнить вашу фамилию… — пробормотал Лыткин и стал тереть виски.

— Не утруждайтесь, — сказал Сергей. — Фамилия моего спутника в данном случае не имеет значения. И давайте не будем отвлекаться, Антон Михайлович. Я здесь нахожусь по делу. Времени у нас очень мало.

— Но я не понимаю!.. — выпалил Лыткин. — Что вы хотите?..

— Только не нужно шуметь, — проговорил Сергей. — Давайте договоримся: не кричать. Хорошо? Времени уже много, жильцы отдыхают, и лишние свидетели нам не нужны. Разговор конфиденциальный. Договорились?

— Я и не кричу… — растерянно сказал Лыткин и снова закрутил шеей. — Я просто не…

— Не понимаете, да? — с язвительностью сказал Сергей.

— Да… Не понимаю…

— Ну, как же так, любезный Антон Михайлович, — вкрадчиво заговорил Сергей. — Заметьте, вас никуда не вызывают, вас никуда не приглашают для уютной беседы… Вас нагоняют на лестнице в поздний час, так? И вы не понимаете, почему? Вы не понимаете, зачем?

— Но… — начал было Лыткин и замолк. Лицо его приобрело хмурый оттенок. Что вы имеете в виду?

Сергей не ответил. Вот тут нужна легкая пауза, мелькнула у него мысль. Клиенту надо дать возможность занервничать. Как бы планку не перескочить-то… Актер хренов… Он вытащил из-за пазухи пачку сигарет, неторопливо закурил и облокотился на перила. Лыткин переминулся с ноги на ногу. Валера тоже, как и положено, молчал, опершись рукой о стену, только очки его тускло поблескивали в полумраке. Сергей сделал несколько затяжек и сказал:

— Все тайное, Антон Михайлович, когда-нибудь становится явным. Разве вы забыли? Или вы просто надеялись успеть? Не получилось, любезный. Когда играешь в такие игры, надо помнить, что любая мелочь может превратиться в большую ошибку. Ну, так что, будем говорить начистоту?

— О чем? — хрипло выговорил Лыткин. — Что вы хотите?..

Интонация его голоса однако изменилась, лоб наморщился, и он стал смотреть под ноги.

— Ну, ну, — хмыкнул Сергей, вспомнив почему-то Филина. — Желаете поиграть в кошки-мышки еще? Только давайте недолго. Несколько секунд и — хватит, договорились?

Лыткин напряженно молчал и пыхтел, стреляя глазами где-то внизу. Сергей продолжил безразличным, но уверенным тоном, плавно поводя сигаретой перед собой:

— Вы не понимаете другого, дорогой Антон Михайлович. А именно того, что мы с вами беседуем постольку поскольку… Это уже не ваша игра — вот чего вы не понимаете! Ситуацию контролируют уже другие, и все закончится совсем не так, как рассчитывали вы. Понятно вам? Партию будем завершать мы, любезный Антон Михайлович.

Несколько по киношному получается, однако, мимоходом подумал Сергей. Что же я такое несу? Но теперь останавливаться было нельзя. Лыткин замер с каменным, как показалось Сергею, лицом. Хотя он мог и ошибаться — все-таки было темно. Наступал критический момент. Сергей почувствовал, что на Лыткина оставалось надавить еще самую малость, после чего вопрос должен был разрешиться в любом случае.

— А знаете, почему мы все-таки решили поговорить с вами? — поинтересовался Сергей, приблизившись к Лыткину. — Только потому, что от вашего поведения, начиная с этого момента, будет зависеть, с какой степени осложнениями закончится это дело. В том числе и с осложнениями лично для вашей персоны. Понимаете, что я имею в виду? И мы и вы прекрасно осознаем, что ситуация близка к разрешению, так? Времени осталось очень мало, в том числе и для того, чтобы должным образом исправить то, что можно еще исправить. Учтите это обстоятельство. И еще одно. Дело настолько серьезно и щепетильно, что я допускаю, что вы даже до конца себе этого и не представляете. Как вы думаете, почему мы не подключили сразу полицию и мэрию, а? Так что решайте, Антон Михайлович, стоит ли дальше притворяться невинной овечкой?

Ну, это, пожалуй, все, подумал Сергей. Больше я, наверное, из себя не выжму. Он молчал и смотрел на Лыткина, Валера неподвижно замер внизу лестницы, а сам Лыткин стоял, опустив голову и не шевелясь. В какой-то момент Сергею даже показалось, будто он спит. Но Лыткин, конечно же, не спал. Он слабо шевельнул рукой, поднял голову и кадык на его шее скользнул вверх. Сергей наклонился к его лицу и увидел широко раскрытые глаза. Потом мельком глянул на притихшего Валеру. Тот еле заметно пожал плечами.

— Вы же образованный и умный человек, — произнес Сергей сочувственно. Давайте проигрывать достойно.

Снова не последовало никакой реакции.

Все, мелькнула у Сергея мысль, пора уходить. Ничего больше уже не сделать… Он не знал, что еще можно сказать и как еще себя повести.

И он уже сдался, он уже собрался дать сигнал к отбою, если б Лыткин после нескольких секунд пребывания в своем странном анабиозе, вдруг не шевельнулся. Отцепившись от перил, он поднял руки и схватился за щеки.

— Я знал… — проговорил он дрогнувшим голосом. — Я знал, что этим все кончится…

Сергей замер. Валера резко отпрянул от стены и тоже застыл. Лыткин, издав какой-то жалобный звук, присел на корточки и навалился спиной на металлические прутья.

— Господи, я так и думал… — прошептал он, не отнимая рук от лица. Зачем… зачем?..

Сергей поспешно затоптал окурок и присел рядом.

— Успокойтесь, Антон Михайлович, — сдерживая волнение, заговорил он. Успокойтесь и рассказывайте.

Для пущей весомости он вытащил из нагрудного кармана записную книжку и авторучку. Но это было уже излишне. Лыткин неожиданно оказался поверженным полностью и бесповоротно. Совершенно непостижимым образом пропал его хмель, осталась лишь усталая покорность на лице и вялые, поникшие плечи. Он подтянул ноги к груди и тяжело вздохнул.

— Что… рассказывать? — бесцветным голосом спросил он, безвольно роняя руки на колени.

Взгляд у него потух — это было заметно даже во мраке.

— Все рассказывайте, — как можно спокойнее произнес Сергей. — Прямо с самого начала и — как на исповеди! Поймите, для вас ведь тоже важно, что именно вы по собственной воле нам расскажете. Насколько я понимаю, комедию ломать мы больше не будем, Антон Михайлович?

— Какая тут еще комедия… — хрипло и обречено выговорил Лыткин и вдруг закашлялся.

Около минуты он не мог придти в себя. Сергей терпеливо ждал, поглядывая на Валеру и вертя в руках записную книжку. Валера был взволнован не на шутку — он то и дело поправлял свои очки, которые вовсе и не думали сползать на нос. Тем не менее, он улучил момент, чтобы подать Сергею знак, что, мол, все идет олл райт — работай в том же духе. Когда Лыткин перестал кашлять, Сергей деловито продолжил:

— Итак, когда все началось?

— В октябре… — шумно выдохнул Лыткин и поморщился. — В прошлом году. Я получил записку в запечатанном конверте. Кто-то бросил в почтовый ящик… Она была на мое имя.

— Мы так и предполагали, — невзначай заметил Сергей и тут же с легким напором спросил: — Где это письмо?

— Я его порвал… — сбивчиво заговорил Лыткин. — Там было сказано, чтоб сразу же уничтожить, и я…

— Исполнительный вы человек, Антон Михайлович, — сказал Сергей, качая головой. — Жаль. Тогда вам придется очень хорошо припомнить, что же было там написано. И желательно с точностью до слова. Сможете?

— Н-не знаю… — забормотал Лыткин, часто моргая. — Это столько прошло… Да там, в общем-то, немного было написано. Предлагали недвусмысленную сделку…

— Поконкретнее, — попросил Сергей, видя его заминку.

Лыткин снова вздохнул и облизнул губы.

— Смысл был таков, — сказал он, — что, дескать, мы предлагаем вам выбраться из резервации за некоторую плату. Ни сроки, ни сумма в том письме не назывались.

Сердце у Сергея непроизвольно забухало, даже ладони стали гадко влажными. Спокойно, приказал он себе. Спокойно… Только не сорвись, только не сорвись!

— То есть, они просто забрасывали удочки? — спросил Сергей, стараясь сохранять хладнокровие. — Почву, что ли, прощупывали?

— Вы знаете… — мелко закивал Лыткин, — я так и понял тогда!.. Скорее всего. Ведь я же мог не согласиться!

— Но вы согласились, — заметил Сергей.

— Да… — жалобно выдавил Лыткин. — Да. Господи, зачем я согласился! У меня же было предчувствие… Просто очень хотелось отсюда выбраться, страшно хотелось, поймите меня! Ведь я…

— Не будем отвлекаться, — мягко, но твердо перебил его Сергей. — По существу давайте. Дальше.

Лыткин поспешно кивнул и снова облизнулся.

— Ну… Я должен был мелом оставить на двери подъезда условный знак. Дескать, я согласен на их условия, а потом, значит… Потом, ждать. Потом они сами…

— Что это были за условия?

— Условия… Строжайшая тайна, конечно. Это в любом случае: согласен я или нет. Никому и слова! Даже намекали, что иначе будет хуже.

— Даже так?

— Да, да… Но мне тогда было все равно, лишь бы выбраться!.. Я согласился — что мне оставалось? Потом… Написано было, м-м… что деньги надо будет вносить частями. Дескать, сумма немалая, дескать, мы понимаем, что сразу все не найти — потому, вроде, и договариваемся заранее…

Лыткин умолк и стал вяло растирать лицо руками, бормоча при этом что-то несвязное.

— А гарантии они какие-нибудь давали? — спросил Сергей.

— Да какие, господи, гарантии… — проговорил Лыткин понуро. — Они прекрасно знали, что у меня не было выбора. Они знали, что я соглашусь! И я согласился, боже, идиот… Но я не мог не согласиться, вы должны меня понять!.. Я не могу уже здесь находиться, мне очень плохо здесь… Я им столько заплатил, я искал деньги у всех родных, у всех, у кого можно было, у всех, у кого нельзя было!.. Я в последние месяцы…

— Антон Михайлович, — опять остановил его Сергей. — Что еще было в записке?

— Ничего больше не было, — сдавленно произнес Лыткин. — Только чтобы ждал следующей записки…

— А когда вы впервые с ними встретились?

— Я? — как-то испуганно встрепенулся Лыткин. — Я не встречался с ними никогда!.. Я их ни разу не видел!

— Ни разу? — недоверчиво сказал Сергей.

— Это правда! — воскликнул Лыткин. — Я только получал от них письма. Они говорили, где и когда оставить очередную сумму и все… А места каждый раз были разные. Я приносил в каком-нибудь пакете и оставлял. Последний раз — в ржавой бочке, на заброшенной стройке. Ночью ходил…

— Сколько раз?

— Что-что?

— Сколько раз вы получали письма и относили деньги?

— Три раза, — уныло сказал Лыткин. — Будь они прокляты…

— Каким образом они собирались переправить вас наружу? — спросил Сергей. Вы знаете?

— Ну что вы! — выпалил Лыткин. — Откуда же?! На эту тему мне даже было запрещено задавать вопросы! Я как-то попытался… Записку им написал и с деньгами вложил. Бесполезно!.. Даже про срок они не говорили. Дескать, жди и все. А я уже измучился ждать!.. Спать перестал ночью.

— Но ведь в последний раз они назвали вам срок, — с осторожностью сказал Сергей.

— Ну да… Но тоже ведь не точно… Потом возьмут и опять перенесут.

— Так когда? — сухо осведомился Сергей.

— Написали, что в конце июня или в начале июля. Велено держать наготове оставшуюся сумму и ждать.

— Когда вы получили последнее письмо?

— Около месяца назад… — Лыткин судорожно сглотнул. — Пить очень хочется… Скажите, а что же теперь будет? Как же теперь?..

— Это уже не ваша головная боль, Антон Михайлович, — заверил его Сергей. Вы лучше скажите: остальные письма вы тоже выбросили?

— Конечно, — закивал Лыткин. — А зачем они мне?

— И в самом деле… — обронил Сергей. — Ну, хорошо. Как в таком случае они были написаны?

— Что? — Лыткин непонимающе заморгал. — Я вас не понимаю…

— Как они были исполнены? От руки, на машинке? Склеено из газетных букв? Может быть, на принтере? Тип принтера, если вы разбираетесь…

— Н-нет… — виновато сказал Лыткин. — Вы знаете, я ничего не понимаю во всех этих принтерах…

— Значит, все-таки письма были отпечатаны на принтере?

— Нет… — испуганно сказал Лыткин. — На машинке… Скажите, значит, это все правда? — вдруг спросил он тихо.

— Что вы имеете в виду? — сказал Сергей.

— Ну… Все это… Я ведь знаете, чего больше всего боялся? — Голос Лыткина дрожал. — Боялся, что это окажется обман!.. Что заберут все деньги и все! Понимаете? Вы говорите, что это очень серьезно… Значит, это правда?

— Я не имею права говорить вам более того, что уже сказал, — официальным тоном произнес Сергей. — А дело действительно чрезвычайно серьезно.

— Я понимаю… — Лыткин угрюмо вздохнул. — Только что же теперь будет? Со мной что будет? Что же мне теперь делать?

— Вам, Антон Михайлович, — с расстановкой сказал Сергей, — надлежит делать только то, что мы вам скажем. Во-первых, вам ни в коем случае нельзя подавать вид, будто что-то изменилось. Во-вторых, никому не говорить о сегодняшнем нашем разговоре. Вы понимаете меня? Никому.

— Понимаю, — проронил Лыткин и шмыгнул носом.

— На определенном этапе нам, возможно, придется подключить здешние власти, — продолжал Сергей. — Но для вас пока ничего не меняется. Вы, как ни в чем не бывало, ждете сигнала с их стороны. В-третьих, мы сами в ближайшие дни определим, как с вами связаться и так далее. Вы меня хорошо поняли, Антон Михайлович? — спросил он серьезно.

— Конечно, конечно, — с готовностью забормотал Лыткин. — Я все понял… Но… Только… — Он замялся и посмотрел на Сергея полным отчаяния взглядом. Что будет со мной? Скажите? Ведь я же не совершал никакого уголовного преступления… Ведь я же… Боже мой, зачем я согласился?

— Законы не любят, когда их нарушают, — назидательно сказал Сергей. — Даже если это законы резервации. Я ничего вам сейчас не отвечу. Это преждевременно. Могу только сказать очень банальную вещь: многое зависит от вас самого и вашего стремления закончить это дело подобающе. А там посмотрим.

— Я все сделаю, — сказал Лыткин поспешно. — Что я не понимаю? Все что нужно…

— Вот и хорошо, — успокоительно сказал Сергей. — А теперь идите домой, ложитесь спать. Мы сами с вами свяжемся.

Лыткин тяжело поднялся, кряхтя и шмыгая.

— Пить хочется… — тихо произнес он, расстегивая ворот. — Пересохло все во рту…

— Это от волнения, — сказал Сергей и стал спускаться по лестнице, убирая в карман записную книжку с авторучкой. — Успокойтесь и держите себя в руках. В решающий момент вы должны быть в форме. Спокойной ночи, Антон Михайлович.

— Да, да… — сказал Лыткин еле слышно. — До свидания…

Он медленно и понуро стал подниматься по лестнице, тяжело шаркая по бетонным ступеням и держась одной рукой за перила.

— Теперь в сад, сэр, — процедил Сергей Валере.

Они выскочили из подъезда и буквально рухнули на лавочку. Валера торопливо закурил и стал теребить свои очки.

— Ну, е-мое!.. — выдохнул он, шумно затягиваясь.

— И не говори… — произнес Сергей, облизывая пересохшие губы.

— А ты был крут, парень… — сказал Валера, качая головой. — Даже я засомневался, не прибыл ли ты сюда с заданием.

— Что скажете, младший следователь Серебряков? — осведомился Сергей, вытягивая ноги перед собой. — Как вы можете прокомментировать состоявшийся допрос? Жаль, что я забыл дома бланки протоколов.

— Слушай, вот сейчас бы водки граммов сто, — сказал Валера. — В жилу бы пошло…

— Одно я понял точно, — сказал Сергей. — Как минимум, мы столкнулись с одним или несколькими мошенниками, вымогающими деньги.

— А как максимум? — спросил Валера и снял очки.

— С хорошо налаженной системой платных услуг по переправке людей из резервации наружу, — устало усмехнулся Сергей. — Если это, конечно, максимум.

— Нет, шутки шутками, — встрепенулся Валера. — А если, между прочим, в этой плоскости рассматривать все эти странные исчезновения людей из резервации? Ты что не допускаешь, что ли?

— Стало быть, кто-то нашел способ, не нарушая четности, переправлять людей наружу? — сказал Сергей. — Нашел себе и пользуется? Качает денежки…

— Да он может пользоваться этим каналом, даже не понимая, как он работает! — выпалил Валера и водрузил очки обратно. — А может, в этом и есть изюминка? Разгадай секрет и пользуйся себе на здоровье — почему нет?!

— Это мне знаешь, что напомнило, — пробормотал Сергей. — «Пикник на обочине» Стругацких… Там тоже никто ничего в этих штучках-дрючках не понимает, но все ими пользуются.

— Почему бы и нет? — снова сказал Валера, распаляясь, и вскочил. Посмотри, как все красиво выходит…

— Ничего еще пока не выходит, — осадил его Сергей. — Не гони лошадей, ямщик. И вообще, утро вечера мудренее. Предлагаю обмозговать наши дальнейшие шаги завтра, на свежую голову.

— Ты сможешь спать? — удивленно воскликнул Валера. — После этого ты сможешь спать?!

— Ну, если не случится ничего экстраординарного, — заметил Сергей. Честно говоря, шпионские страсти отняли у меня много энергии. Все же нервный напряг был, что и говорить.

— Черт с тобой, — недовольно буркнул Валера. — Завтра, так завтра… Тогда зайдем к нам, вмажем по сто пятьдесят для расслабона, а? Такое дело провернули, однако.

— Нет, Валера, — ответил Сергей. — Не полезет. Не знаю, почему… Да и Кирилла надо увидеть.

— Ладно, — смиренно сказал Валера. — Иди себе. Кстати, Кириллу, наверное, придется рассказать.

— Теперь, конечно, — согласился Сергей. — Теперь без него нельзя.

— Тогда пока, — вздохнул Валера. — Завтра состыкуемся.

— До завтра, Валера, — сказал Сергей.

Затем он хлопнул Валеру по плечу, развернулся, шагнул с крыльца и побрел к своему дому.

Улица уже опустела.

Сергей шагал домой, и в голове навязчиво крутилась мысль: Лыткин Чистяков, Лыткин — Чистяков… Что бы все это значило? Неужели предчувствия последних дней потихоньку начинают сбываться?

Уже на самом пороге подъезда он остановился, заметив боковым зрением вдалеке какое-то движение. По тротуару между конторой и продуктовым магазином медленно шел Артем. В руках у него болталась сумка. Миновав контору, он исчез за углом. Артем определенно двигался в сторону перекрестка.

Ну, вот куда ты идешь, подумал Сергей. Куда? И снова как тогда, когда он увидел Артема впервые, Сергей машинально последовал за парнем. Он даже сам не понял — почему.

Артем шел, как всегда, не обращая ни малейшего внимания на окружающий мир, сильно наклонив голову вперед и царапая сапогами асфальт. Сергей не стал его догонять, а просто держал дистанцию метров в пятьдесят. Возле конторы Сергей с некоторым удивлением обнаружил мусоровоз Клима. Этот-то что тут делает, мелькнула мысль. Сроду Клим не оставлял на ночь тут свою машину. Любопытство было настолько сильным, что Сергей не поленился, подошел к мусоровозу, залез на подножку и заглянул в кабину.

Клим был там, но он спал в странной и неудобной позе: сползя всем телом куда-то вниз и раскидав по сторонам длинные руки. Худой, небритый подбородок его торчал почти вертикально вверх, а в приоткрытом впалом рту поблескивали зубы. Сергей разглядывал его несколько мгновений, вспомнив при этом рассуждения Кирилла о том, что Клим является в резервации очень подходящим претендентом на роль ночного грабителя. Затем он слез с подножки и снова зашагал по дороге в сторону перекрестка.

Артем тем временем, как ни в чем ни бывало, запрыгнул на транспортер, прошел по нему до конца, соскочил вниз и потопал по Магистральной. Без всякого сомнения, парень знал, куда шел. Когда спустя некоторое время Сергей приблизился к транспортеру и остановился, Артема уже не было видно. Очевидно, он исчез в одном из темных переулков.

Какое-то время Сергей стоял неподвижно, навалившись руками на прохладное резиновое покрытие, и смотрел на раскинувшиеся перед ним полуосвещенные кварталы. Окна в домах то тут, то там гасли и вспыхивали вразнобой, словно огни в елочной гирлянде. Сергею показалось, что они заговорщически подмигивают ему.

Конторский нервничал. В ожидании машины они находились возле транспортера уже около получаса, и он все время обеспокоено вертел головой по сторонам и то и дело перекладывал из одной руки в другую старенький измятый плащ. На земле возле него стоял чемодан и огромная, раздутая от напиханных в нее вещей, сумка. Сергей конторского раньше никогда не встречал. Вид у того был довольно жалкий и взъерошенный, лет ему было около сорока, роста он был приземистого, телосложения среднего и постоянно близоруко щурился, поглядывая в сторону шоссе, и нервно облизывал потрескавшиеся губы. Наспех повязанный галстук съехал набок, а шнурок на одном из ботинок грозил вот-вот развязаться. Похоже, что минувшей ночью он не спал — об этом говорили его красные, воспаленные глаза на помятом, небритом лице. Машина из города запаздывала, и с каждой минутой томительного ожидания конторский волновался все сильнее и сильнее, и даже когда мужики в будке на несколько секунд включили транспортер, он встрепенулся, словно его ударило током.

— Что — уже?.. — сипло выдохнул он и присел к чемодану и сумке.

— Да успокойтесь вы, — сказал Барновский. — Видите же, что машины еще нет. Просто транспортер проверяют. Хотите валерьянки?

— Н-нет… спасибо… — пробормотал конторский, очень медленно выпрямляясь.

— Виталий… э-э… Как вас? — протянул Барновский. — Все забываю…

— Андреевич… — проронил конторский, вздыхая.

— Виталий Андреевич, не волнуйтесь вы, ради бога, — успокаивающе заговорил Барновский. — Когда скажут, тогда и пойдете. Что с вами, прямо?

— Не знаю, — снова сказал конторский, потирая шею. — Как-то все это в голове не укладывается… Растерялся немного.

— Бывает, — кивнул понимающе Барновский. — Володя, ну что у них опять? спросил он у стоящего рядом Кравца. — Полчаса жаримся.

Кравец молча пожал плечами — дескать, что я могу поделать? Он стоял в нескольких шагах от них, в тени Сергеевой машины, и сосредоточенно копался в своей кожаной коричневой папке.

Кирилл, Филин и Володя Лобан стояли недалеко от транспортера кружком, курили и щурились на солнце. Жара в этот день выдалась нешуточная. Ни малейшего дуновения ветерка не чувствовалось в воздухе, ни единого облачка не наблюдалось в пронзительно-голубом небе.

— Градусов тридцать, наверное… — пропыхтел Барновский, доставая носовой платок и вытирая капли пота с лысины.

— Сапоги зимние забыл, — проговорил вдруг конторский сокрушенно. — Черт, они же там на полке стояли…

— Сапоги? — переспросил Барновский. — Зачем вам сапоги сейчас? Что вы, прямо, такое говорите?

— Да в спешке я… — сказал конторский. — И сапоги, и шапку тоже, кажется… Или взял я шапку? — Он покосился на сумку.

— Слушайте, на кой шут вы это все притащили? — поинтересовался Кравец, не отрываясь от папки. — Зачем, спрашивается? Какие-то чемоданы принесли… Вот выбрались бы и потом свои вещи забрали спокойно. Пропадут они, что ли, я не понимаю! Что с вами, Виталий Андреевич?

— А, да не знаю я!.. — отчаянно махнул рукой конторский. — Ну, не подумал просто… Сам не знаю зачем.

— Пригнали б машину к транспортеру, — рассудительно продолжил Кравец, все так же не поднимая головы. — Хоть вечером, хоть завтра… Принесли бы вам ваши вещи, никто бы их не съел. Многие же так делают. Вы же все равно на себе все не утащите, что вы в самом деле?

— Ну, обратно же не понесешь теперь? — развел руками конторский.

— Обратно — нет, — сказал Кравец твердо. — Куда теперь обратно? В любую минуту машина может приехать.

— И ключи не взял! — воскликнул конторский. — Я ведь даже об этом не подумал!.. А мои-то, наверняка, сейчас все на даче. Как же я без ключей-то? Я даже и не помню, где они лежат… Вот ведь! Совсем об этом не подумал…

— На дачу поедете, — произнес Барновский, обмахиваясь платком. — Обрадуете семью. Детишек-то много?

— Двое, — ответил конторский, снова крутя головой в разные стороны. — А как я на дачу — с сумками? А это не она? — вдруг спросил он.

На том конце транспортера с визгом затормозила машина «скорой помощи», и из нее стремительно стали выскакивать санитары.

Кравец сразу же поднял голову, взглянул в сторону шоссе, затем резко захлопнул папку и быстрым шагом подошел к ним.

— Ну что же, Виталий Андреевич, — официальным тоном проговорил он. — От лица мэрии, от лица всей резервации позвольте пожелать вам дальнейших успехов! Уже, так сказать, по ту сторону Оболочки. Ни пуха вам, ни пера. — Он протянул ему руку.

— С-спасибо… — выдавил конторский, вяло пожимая ладонь Кравца.

— «К черту» надо говорить, «к черту», — прокряхтел Барновский, пряча носовой платок в карман. — По местам, хлопцы! — скомандовал он полицейским.

Вся курящая троица побросала окурки. Лобан остался у этого края транспортера, а Кирилл и Филин торопливо потопали к его середине, туда, где проходила воображаемая граница Оболочки.

— Значит так, — поспешно заговорил Кравец конторскому. — Никакой самодеятельности и неуверенности быть не должно. Как только я скажу, залезаете на транспортер и выходите. Поняли меня?

Тот мелко закивал, хлопая глазами. Казалось, он до конца так и не понял, что же происходит. Размашистым шагом Кравец направился к середине транспортера, держа папку под мышкой. Санитары на том конце уже вытаскивали из машины носилки.

— Всем лишним отойти на положенное расстояние! — выкрикнул Барновский скопившимся рядом нескольким зевакам.

Наблюдатели покорно попятились. Двое грузчиков из столовой, исполнявшие в резервации по совместительству роль санитаров на подобных мероприятиях, стали раскладывать на земле свои носилки. Кирилл и Филин уже стояли на положенных местах по разные стороны транспортера, возле самой границы, пристально поглядывая вокруг.

Санитары из машины «скорой помощи» осторожно стали устанавливать носилки на транспортер. Отсюда не было видно, кто на них лежал. Санитары о чем-то перекрикивались с Кравцом, стоявшим рядом с Филиным.

Сергей поднял у «Рафика» заднюю дверцу и сел в нагретую лучами солнца кабину.

— А ну, держи дистанцию! — строго прикрикнул Барновский двум пацанам, крутившимся рядом. — Володя, — сказал он Лобану, — отгони их!

Конторский стал взволнованно переминаться с ноги на ногу, не сводя взгляда с носилок.

— Включай! — крикнул Кравец в сторону будки. — Только на самой малой!

Двигатель транспортера загудел, резиновая лента судорожно дернулась и носилки с лежащим на них человеком очень медленно стали ползти вперед. В воздухе воцарилось полное безмолвие, словно на торжественной церемонии только жалобно поскрипывали в тишине заржавленные механизмы. Озабоченный Кравец вернулся к Барновскому, поблескивая на солнце оправой очков.

— Алексей, — выдохнул он, — санитары говорят, что бабка очень плоха… Боялись, что в дороге умрет. Надо срочно Касьянову к «минусу» доставлять! Где она сейчас, не знаешь? В конторе, наверное?

— Сейчас Виктора пошлю, — произнес Барновский, не сводя взгляда с транспортера. — Найдет. Не в конторе, так дома, значит…

— Ага, — сказал Кравец. — Давай. И всех — сразу к больнице! Чем черт не шутит… Я только в мэрию на пять минут заскочу.

Носилки тем временем пересекли невидимую грань и теперь передвигались уже по территории резервации. Пресловутый Проход был сотворен. Конторский замер на месте, превратившись в статую, и как завороженный смотрел на бабку, лежащую под простыней на носилках. Бабка оказалась совсем крохотной и сухонькой, впавшие глаза ее были закрыты, узкой полосой чернела прорезь беззубого рта, и она никак не походила на живую.

Интересно, мелькнула у Сергея мысль, если сейчас кто-нибудь запрыгнет на транспортер и побежит наружу, что будет делать полиция? Откроет огонь? Начнет хватать за ноги? Надо будет поинтересоваться у Кирилла.

Транспортер выключили, когда носилки были в полуметре от его конца. Грузчики стали перекладывать старушку на свои носилки, а Кравец торопливо сказал конторскому:

— Давайте, Виталий Андреевич… С богом.

Конторский встрепенулся, лихорадочно схватил свою поклажу и стал вскарабкиваться на транспортер. С сумкой и чемоданом у него это получалось плохо, он даже в какой-то момент чуть-чуть не сорвался обратно.

— Да оставил бы он свои котомки, — проворчал Барновский, сокрушенно качая головой. — Вот же прямо…

Наконец конторскому все же удалось с грехом пополам забраться на транспортер. Пошатываясь и робко делая шаг за шагом, он двинулся по резиновой ленте навстречу своей свободе. Он выглядел довольно неуклюже с расставленными в разные стороны руками, в одной из которых он сжимал чемодан, а в другой сумку. Через каждый шаг его покачивало из стороны в сторону, он замирал и испуганно оборачивался, словно так в полной мере и не осознав, что происходит; и все время хотелось крикнуть ему, чтобы он бросил эти свои дурацкие шмотки к чертовой матери и бежал, бежал…

Сергею не удалось досмотреть, как он дойдет до конца транспортера, потому что грузчики уже затолкали носилки в машину и попрыгали за ними следом.

— Давайте, давайте, — торопливо заговорил Кравец Сергею, снимая очки и массируя веки. — Не дай бог, умрет по дороге. Ищи потом Проход…

Сергей завел машину, развернулся и поехал к больнице.

Возле бывшего почтового отделения, служившего в резервации больницей, как всегда, было безлюдно и тихо. Частично из-за жары, частично из-за того, что дом стоял на северной стороне, почти у самой Оболочки. Справа, метрах в двухстах, простирались гаражи, впереди — все та же железная дорога. Не лучшее место для больницы, но приходилось довольствоваться тем, что есть.

Напротив входа, через тротуар, на бетонном бордюре сидел Артем и чем-то сосредоточенно играл в дорожной пыли. Несмотря на палящий зной, как и всегда, на нем была натянута черная вязаная шапочка, и Сергей поймал себя на мысли, что никогда не видел парня без нее. Артем даже не обратил внимания на подъехавшую машину и продолжал ковырять у себя под ногами тонким, ободранным прутиком.

На крыльце возникла долговязая фигура Уманцева, являвшего собой в резервации оплот медицины. Уманцев кивком головы поздоровался с Сергеем и, щурясь от слепящего солнца, стал ставить в двери распорки, чтобы грузчикам-санитарам было легче пройти с носилками. Мужики в фургоне засуетились, и Сергей вышел из машины, чтобы не жариться.

Обеденное время уже подходило к концу. В столовую идти было бесполезно, и он решил, что перекусит потом в «Мирке». Пока разбирались с носилками, Сергей неторопливо прошелся вдоль больницы. На дальнем конце дома он остановился.

Вот здесь и был знаменитый минус-Проход, называемый в обиходе просто «минусом». От торца здания к железной дороге шел довольно крутой уклон, напрочь поросший полынью и лопухами. Метрах в тридцати от того места, где стоял Сергей, среди этой травы, щедро покрытой копотью и сажей, был вкопан одинокий покосившийся деревянный столбик — единственный ориентир, указывающий на местоположение Прохода. Именно в этом месте он и появлялся, согласно принципу перпендикулярности, в те моменты, когда умирал какой-нибудь очередной сердобольный «смертник». При этом бог получал его душу, а кандидат на выход желанную свободу. Сама же комната, где доживали свои последние дни и часы умирающие, располагалась в торце больницы, и окно ее выходило прямиком на эту железную дорогу, эти лопухи и этот столбик.

Несколько минут Сергей постоял здесь в тени и тишине, глядя на темные исполинские ели по ту сторону железнодорожного полотна. Он вспомнил, как Кирилл рассказывал историю, произошедшую здесь года два назад. Кто-то выходил из резервации под проливным дождем, да еще глубокой ночью. Случай был экстренный. Какой-то раковый больной скончался, причем как-то незаметно, в том смысле, что точный момент смерти никто определить не смог — не дежурить же возле его постели сутками… В общем, застал он всех, можно сказать, врасплох. Никто не успел, как следует подготовиться, да тогда еще и процедуры подготовки кандидатов не были должным образом отработаны. Счастливчик прибежал сюда, к Проходу, спросонья, буквально, в чем мать родила. А медлить, разумеется, нельзя: не дай бог Проход затянется… Стояла тогда поздняя осень, повсюду слякоть, уклон представлял собой глиняное месиво, по которому вниз ручьями стекала вода. Начал мужик в темноте спускаться по склону, не удержался, поскользнулся и с воплем помчался на заду вниз. Потом вопли стихли и — тихо. Ни ответа, ни привета. Отсюда сверху не видно, что там внизу творится, даже перепугались — уж, не промахнулся ли счастливчик мимо Прохода. Стали кричать не отзывается. Так до утра и гадали: помер он или выбрался наружу? Ну, а когда рассвело, поглядели — вроде тела нигде нет, обошлось, стало быть…

Так и я, наверное, когда-нибудь в раскорячку буду спускаться к этому столбику, невесело подумал Сергей. Лет через семнадцать… Как тебе такая перспектива, родной, спросил его внутренний голос. И нужно ли тебе это будет, вообще, через семнадцать лет? У тебя уже будет к тому времени очень большой живот и очень маленькое желание что-либо менять. Если оно вообще будет — это желание. Так уж устроены люди. Смирение и покой. Все, что ни делается — к лучшему, да? И на все есть воля божья, да? Что-то уж больно пессимистично получается, заметил второй, тоже у Сергея внутри. Зачем это отравлять себе существование надеждами на худшее? А вдруг повезет, и завтра выпадет жребий? Или, скажем, резервация возьмет и исчезнет? Вот просто так, раз — и нету. Ведь нет же ничего невозможного. А мечтать о несбыточном, усомнился первый, это ли не вред для организма? Крушение надежд, позднее прозрение, сожаление о силах и годах, бесполезно потраченных на битву с ветряными мельницами — это лучше? Нет, надеяться надо на худшее. Лучшее, оно никуда от тебя не денется, повезет — так повезет, а нет — так нет. На нет и суда нет… Но ведь смирение и покой парализуют все стремления, парировал второй. Это значит просто признать, что ничего не надо делать. А может воля-то божья в том и состоит, чтобы проверить, смиришься ты или нет? Ладно, ладно, язвительно сказал первый, а что ты можешь сделать, как ты можешь на что-то повлиять? От тебя же не зависит результат жеребьевки. Или ты уже нашел иной способ? А Лыткин, упрямо твердил второй, а сантехник Чистяков? Тут есть, над чем поразмыслить, не правда ли? Не торопись с выводами, посоветовал первый. Ты же знаешь, что не следует умножать число сущностей сверх необходимости. За всеми этими случаями может стоять самое обыденное объяснение, и ты вновь окажешься у разбитого корыта. Ведь можно было и не связываться с Лыткиным? Ведь можно было забыть про письмо Смирновой и не показывать его Кириллу? Можно же было! И все бы осталось как прежде. И колесо бы не завертелось… А что будет теперь? Куда ты влезаешь? Ну и что, проговорил второй. Какая, собственно, разница, чем это все обернется? В конце концов, важен процесс, а не результат. Да Кирилл-то такой же, заметил первый с ехидцей. Он тоже не может ничего не делать и сидеть спокойно. Лучше хоть что-то предпринять, хотя бы из интереса, проговорил второй. Не предопределяя заранее исход. По-моему, это лучше, чем впадать в спячку. Живот отрасти всегда успеет, зачем же ускорять этот процесс? И Кирилл, между прочим, надеется на мое участие. Разве можно теперь сворачивать на полпути? Давай-ка, дождемся, чем все обернется, а там решим, что дальше. Ведь чем-то это должно закончиться, причем в ближайшее время… Вот почему-то есть такое предчувствие и все. Что-то все равно произойдет! Ну, давай дождемся, как-то исчезающе-тихо произнес первый голос, давай посмотрим…

Нарастающий лязгающий грохот состава, появившегося из-за леса, вывел Сергея из размышлений. Однако, пора и пообедать, сказал он себе и пошел обратно к машине.

Грузчики уже управились со старушкой и, очевидно, тоже ушли на обед, потому что перед больницей никого не было. Кроме Артема. Проходя мимо него, Сергей заметил краем глаза, как что-то блеснуло на солнце в пыли, у парня под ногами. Сергей остановился и присмотрелся.

Артем самозабвенно и тщетно пытался подцепить с земли концом прутика что-то блестящее и металлическое, похожее на пуговицу. Эта игра настолько увлекла его, что он даже пыхтел, высунув язык, и ничего не замечал вокруг. Сергей почти вплотную приблизился к нему, наклонился, чтоб рассмотреть предмет в пыли и даже присвистнул от удивления.

Это была не пуговица, это была золотая серьга. Увесистая, грамма на три серьга в виде кленового листка с камушком у основания.

— Ты где это взял? — спросил Сергей у парнишки.

Артем перестал ковыряться в пыли и поднял на него свое вечно перепачканное лицо.

— Откуда это у тебя? — снова спросил Сергей.

Артем молчал, сопел и глупо улыбался до ушей. Его вязаная шапочка сползла ему чуть ли не на нос.

— А ну-ка, дай сюда.

Сергей присел, поднял серьгу с земли, сдул с нее пыль и стал рассматривать на ладони. Артем что-то промычал, выражая таким образом свое недовольство и даже протянул руку, чтоб взять серьгу обратно.

— Но-но! — строго сказал Сергей, отступая от него на шаг. — Откуда это у тебя!? — опять спросил он.

Он знал, что парень все равно ничего не скажет. Сергею за все время пребывания в резервации еще не разу не удавалось услышать от Артема осмысленной речи. Все что он слышал, было сопением, мычанием и всякими похожими на то звуками. Сам Артем, видимо, все слышал, насколько понимал было неизвестно, а изъяснялся он с людьми в основном жестами.

Парень запыхтел и нахмурился. Ему явно не нравилось, что у него отобрали игрушку. Он стал переминаться с ноги на ногу и теребить в руках пруток. Какая тут к черту симуляция, подумал Сергей, вспомнив недавние разглагольствования Валеры. Самый, что ни на есть, псих. Нельзя же, в конце концов, так умело имитировать? Одна только шапочка при тридцати градусах жары чего стоит…

— Ты можешь показать, где ты ее взял?! — предпринял еще попытку Сергей, потрясая серьгой перед носом Артема.

Тот насупился и втянул голову в плечи.

— Что за допрос? — раздался за спиной Сергея знакомый голос.

Он не заметил, как сзади подошел Филин в сопровождении высокой светлой девицы лет тридцати. По всей видимости, это и была Касьянова — та самая кандидатка, о которой упоминал Кравец. Она оказалась совсем налегке — только небольшая сумочка и выражение смятения на бледном лице.

— Чего это ты к парню пристаешь? — поинтересовался Филин, бросая пристальный взгляд сначала на Сергея, а затем на Артема.

— Этот парень играет очень занятной игрушкой, — сказал Сергей и показал Филину серьгу.

Несколько мгновений Филин неподвижно изучал украшение на ладони Сергея.

— Очень интересно, — процедил он потом. — Где он ее взял?

— Попробуй узнай у него, если сможешь, — сказал Сергей.

— Ладно, разберемся, — сухо сказал Филин и кашлянул. — Дай ее мне.

— Зачем? — спросил Сергей. — Я хочу ее Кириллу показать. Может она из тех, что пропали? Из награбленных…

— Вот я и говорю — разберемся, — произнес Филин медленно. — Не твоя это забота: из тех — не из тех… Давай.

Тон Филина, как это происходило почти всегда, не понравился Сергею.

— Возьми, конечно, — проговорил он, отдавая серьгу Филину. — Разбирайтесь. А, может, он у мамы ее взял? — сказал Сергей, усмехнувшись.

— У мамы? — повторил Филин холодно. — Ну, ну. Я тебе, шутник, только хочу сказать: не лез бы ты не в свои дела. Это было б лучше.

— А в какие это не в свои дела я лезу? — поинтересовался Сергей, внутренне ощетинившись.

Но обмена колкостями у них не получилось. Из-за угла дома вынырнули Кравец и Барновский. Грузный Барновский отдувался и еле поспевал за стремительной походкой долговязого Кравца. По пути он обтирал шею носовым платком. Сергей в душе искренне посочувствовал Барновскому: при его комплекции переносить такую жару было явно нелегко.

— Так. Хорошо, — кинув взгляд на девицу, бросил Кравец. — Я к Уманцеву.

Он исчез в дверях больницы, а Барновский подошел к ним.

— Вот ч-черт… — хрипло задыхаясь, сказал он. — Даже газировки выпить некогда. И зачем только такая парилка?..

— А Кирилл-то где? — спросил Филин, вытаскивая «беломорину».

— Мэр его срочно вызвал… — пропыхтел Барновский.

— Для чего? — тут же поинтересовался Филин. Рука с папиросой замерла в воздухе.

— Не знаю я, Виктор!.. — выдохнул Барновский, вытирая платком лоб. — Надо, значит.

— Странно, — произнес Филин и сунул папиросу в рот.

— Почему? — пожал плечами Барновский. — Что ты имеешь в виду? Ох жарко, гадство…

Филин ответил не сразу. Он закурил и сделал несколько могучих затяжек. Барновский сморщился от дыма и стал отгонять его рукой.

— Ну и как мы теперь?.. — сказал Филин, щурясь и выпуская дым из ноздрей. — Ни Вовки, ни Кирилла… Вовка, что ли, на «почте» опять?

— Ты хоть в сторону дыми, — попросил Барновский. — На «почте», на «почте»… Машина должна придти. Чего ты, Виктор волнуешься, как первый раз? Что, разве бабулька уже померла? — спросил он, вопросительно глядя на Сергея.

— При мне, вроде как — нет, — отозвался Сергей.

— Придет Кирилл, никуда не денется, — сказал Барновский, — Тем более, неизвестно, сколько еще тут сидеть. Долго она еще протянет?..

— Так мы можем до темноты тут находиться? — робко спросила девица.

— Почему до темноты, — кашлянул Филин. — Может, и до завтра. Или до послезавтра. Как повезет.

— Как — до послезавтра?.. — растерянно проговорила она. — И что, ночью здесь…

— Зачем же здесь? — пропыхтел Барновский. — В больнице. Что вы, прямо, такое говорите?

— А вы, милочка, как хотели? — желчно сказал Филин. — Бывало и по трое суток сидели — и ничего.

— Ой, а я даже в отделе, как следует, не попрощалась!.. — сказала Касьянова. — С девчонками… Все же на обеде, понимаете… Алексей Петрович, сказал она жалобно, — а, может, я еще успею сбегать?

— Господи, да что вы глупости-то говорите! — удивленно помотал головой Барновский. — Вы разве не понимаете, голубушка?

— Я же их больше не увижу!.. — чуть не заревела она. — Чего они так долго в столовой-то… Не идут и не идут!.. Ой, я же даже начальника не предупредила! А как теперь, а?

— Вы, милочка, может передумали? — вставил Филин язвительно. — Оставайтесь — и все дела!

— Нет! — испуганно проговорила Касьянова. — Нет-нет… Почему передумала?.. Как это… Я не передумала вовсе…

— Тогда ждите и не причитайте, — скривился Филин, сплевывая под ноги. — А то за ними ходишь… Кукуешь тут с ними в такую жару, а они — в сопли.

— Будет тебе, Виктор, — проговорил Барновский. — Перестань.

— Пожрать даже невозможно, — сквозь зубы сказал Филин. — Слышь, Петрович, почему «смертников» постоянно в обед привозят? Специально, что ли?

— Совсем даже не постоянно, — пробормотал Барновский. — Что это ты такое говоришь?

— Да, все время так!.. — отмахнулся Филин. — Как обед — они машину гонят. Надоело уже…

Обеденная тема напомнила Сергею о его решении зайти в бар и перекусить. Его присутствие здесь было уже не нужно, и пожелав всей компании удачи, он забрался в машину и поехал обратно.

На площадке перед мэрией Сергей заглушил двигатель, вылез и направился в «Мирок». Но в десятке шагов от входа в бар он внезапно остановился. В глаза ему бросилась одна сцена.

В узком пространстве между кирпичным домом, где находился бар, и чередой овощных ям, ощетинившихся ржавыми загнутыми вентиляционными трубами, у самой восточной кромки резервации стояла знакомая сгорбленная фигура Ревича. По ту сторону Оболочки, к самой сетке прильнули трое человек: женщина, мужчина и девочка-подросток. Все четверо молчали, и хотя отсюда и не было слышно, об этом можно было догадаться по их неподвижным, словно бы окаменевшим позам. Они просто стояли и, не отрываясь, смотрели друг на друга: Ревич, безвольно опустивший руки вдоль тела и они — вцепившиеся в три десятка пальцев в ржавую сетку.

Картина эта вдруг неожиданно больно полоснула Сергея по сердцу, и он непроизвольно стиснул зубы.

— Сволочь… — процедил он тяжело. — Тварь ты этакая… Его-то за что?

Девочка на той стороне шевельнула рукой; Сергею показалось, будто она смахнула слезу. Ревич что-то сказал, вытянув в отчаянии вперед одну руку, но потом она вновь упала и повисла плетью. Библиотекарь ссутулился и еще больше втянул голову в плечи.

— Ну его-то за что? — повторил тихо Сергей.

Он наблюдал за ними, наверное, с минуту и даже не заметил, как сзади возник Кирилл. Он подошел сзади и хлопнул Сергея по спине. Сергей вздрогнул всем телом, оборачиваясь.

— Ты чего это как статуй тут стоишь? — спросил Кирилл бодро.

Выражение лица его было очень странное: озабоченное и словно бы радостное одновременно.

— А-а… — сказал он, заметив семейство Ревичей. — Да, грустное зрелище… Первый раз видишь?

Сергей молча кивнул.

— Они частенько к нему приезжают, — проговорил Кирилл. — Вот так все время стоят и смотрят…

— Ты от мэра? — хмуро поинтересовался у него Сергей.

Кирилл кивнул, и в зрачках его мелькнул огонек. Невооруженным глазом было видно, что он обладает какой-то информацией. Кирилл не умел скрывать свои чувства.

— Ну, выкладывай, — сказал Сергей. — Я чую, ты что-то имеешь мне сказать. Чем тебя обрадовал мэр?

— А что дашь? — заговорщическим тоном сказал Кирилл. — Бесплатно — шиш. Дэньга давай, понымаишь!.. Манэта! Валута давай!..

— А у тебя и так на языке крутится, — сказал Сергей. — Больше минуты не выдержишь. Но если информация стоящая, так и быть… Ты мне, я тебе. Сговоримся.

Сергей сделал специальную паузу, и Кирилл насторожился.

— Скажи-ка, — сказал Сергей, — А ведь была среди снятого золота сережка в виде кленового листа? Была же…

— С камушком? — тотчас спросил Кирилл, меняясь в лице. — Со светлым?

— С камушком, с камушком.

— Была такая… — протянул Кирилл, пристально глядя на Сергея. — А ты откуда…

— От верблюда, — вставил Сергей, ухмыляясь.

— Его имя, — требовательно заявил Кирилл.

Сергей выжидающе молчал.

— Поторгуемся? — спросил он, поигрывая бровями.

— А я тебя запытаю, — зловеще предупредил Кирилл, расстегивая кобуру на поясе. — Имя верблюда, а то открываю огонь на поражение!

— Вот так всегда… — вздохнул Сергей. — Водой не корми, едой не пои — дай только позлоупотреблять служебным положением. Эх, жандармерия… Артем его имя.

На лице Кирилла отразилась новая комбинация чувств: удивления, воодушевления и задумчивости.

— Игрался в пыли вышеозначенным предметом, — продолжил Сергей, воспользовавшись его замешательством. — Только что. Все мои вопросы относительно происхождения предмета игнорировал. Издавал нечленораздельные звуки. Попыток к бегству не предпринимал. Все.

Теперь паузу сделал Кирилл.

— Где серьга? — спросил он затем, покусывая нижнюю губу.

— Была изъята у меня представителем власти и правопорядка Феликсом Эдмундовичем Филиным, оказавшимся в тот момент в радиусе действия.

— Опять этот Артем! — Кирилл возбужденно щелкнул пальцами в воздухе. — Ты погляди-ка, а! Вот же ребус!..

— Думай, сыщик, думай, — сказал Сергей.

— А Филин сейчас где? — нахмурясь, спросил Кирилл.

— Как — где? — удивился Сергей. — На «минусе», где же еще?

— Ах, да!.. — Кирилл хлопнул себя по лбу. — Я и забыл совсем. Мэр-то меня как обухом по башке…

— Ну, ну, ну! — нетерпеливо проговорил Сергей. — Не тяни резину. Так чем же тебя огорошил наш любезный мэр?

Кирилл снова поглядел на Сергея, хитро прищурясь, и вновь в его глазах блеснул хищный огонек.

— Иваныч! — выдохнул он и потряс его за плечо. — Я тебе такое скажу! Ну, и голова ты парень, а! Ты сегодня ночью не уснешь, понял?

— Оттого, что я — голова?

— Не от этого, балда. От информации, которую сегодня снаружи передали!

— Вот ведь гестаповец, — сокрушенно констатировал Сергей. — Что ты волынку-то растянул? Честно говоря, надоело мне спать по ночам. Скучно, знаете ли.

— В общем, так, — деловым тоном сказал Кирилл. — Наш пропавший Андрей Владимирович Бурза обнаружен живым и невредимым! Вот такой фокус-покус. Проглотил?

— Г-глотаю… — пробормотал Сергей.

— Работает, понимаешь, в какой-то тихой конторке по ремонту видеотехники! Проживает по прежнему адресу. Только бороду отрастил — вот и вся его конспирация! Ты представляешь?!

— А информация точна?.. — спросил Сергей, чувствуя, как вдруг пересохло во рту.

— Совершенно, — торжествующе заявил Кирилл. — Перепроверяли. За ним несколько дней наблюдали. Специальные люди из города. По просьбе Посаженова. Хорошо хоть, у него есть входы-выходы…

— Стало быть, там он миленький, — проговорил Сергей с замиранием. — Там он родненький… Выбрался, значит…

— Там, там, — сказал Кирилл уверенно. — И как только нам раньше это в голову не пришло? Проверить-то его? Ума не приложу?! — воскликнул он. — Мне ведь еще поначалу эта идея-то не понравилась… Помнишь? Светлая у тебя голова, правильно, что ты тогда настоял…

— Погоди ты, Кир, — произнес Сергей торопливо. — А с Котельниковой что?

— С ней пока глухо, — сказал Кирилл. — По ней пока никаких результатов. Но главное: процесс пошел! — воодушевлено заявил он. — Теперь Максимыч сам как на иголках сидит. Дело-то нешуточное! Теперь он уже лично во всем заинтересован это уже, Серега, не только наша проблема… Сейчас закрутится, вот увидишь.

Кирилл был взволнован, Кирилл был полон азарта, и во всем его облике явственно прослеживался пес, взявший след. Сергея стали переполнять внутри самые разнообразные чувства. В одном, по крайней мере, Кирилл был прав: покоя им сегодня, кажется, действительно не видать.

— Так, — облизываясь от внезапно охватившей его жажды, вымолвил Сергей. И что дальше?

— После обсудим, — сказал Кирилл. — Вечерочком. Ты подумаешь пока… Я тоже покумекаю, пока на «минусе» сидим… Только учти: все это сугубо, понимаешь, конфиденциально. Знаю только я, ты и Максимыч. Ну, Барновский еще будет знать… Все! Дальше информация растекаться не должна. Тебя и то отмазал потому, что сказал, что это ты все предложил. Ну, ладно, хоть наш мэр — мужик понятливый, и особо перечить не стал. Но ты все равно вида не подавай, что в деле.

— О чем разговор, — сказал Сергей понимающим тоном и после паузы добавил: — Значит, процесс, говоришь, пошел?

— Теперь так просто уже не остановить, — проговорил Кирилл. — И самое интересное, что я уже ничего не понимаю!.. Все свалилось одновременно. В голове полная каша. Ты посмотри! — воскликнул он и стал загибать на руке пальцы. — С Климом не ясно — никакого ответа на запрос из города нет… С Чистяковым ни фига не ясно, с Лыткиным вашим то же самое… С Артемом неразбериха. Теперь вот еще и следы тянутся наружу — тут вопросов еще больше… Фу!.. — Выдохнул он и отчаянно поскреб в затылке. — Я вот все думаю: к чему все это? Вдруг, думаю, неспроста, а?

— Может, идет набор критической массы? — предположил Сергей. — Тогда рано или поздно все должно резко и круто разрешиться. Правда, нанеся положенный ущерб… — добавил он, усмехнувшись.

— Какой еще ущерб? — не понял Кирилл. — Какой такой массы?.. Ну, ладно, Он махнул рукой. — Я пошел, Серега. Порядок есть порядок…

Он ткнул Сергея в бок и зашагал, поправляя на ходу куртку.

— Так ты когда будешь? — крикнул ему вслед Сергей. — А если тебе дежурить в больнице придется ночью?

— Вроде, не должен, — бросил Кирилл, обернувшись. — Нынче очередь Филина. Кстати! — вдруг сказал он. — Совсем забыл… Хочешь полюбоваться? Сейчас заскочил домой — в почтовом ящике лежало.

С этими словами он вернулся, вытащил из нагрудного кармана листок бумаги и протянул его Сергею.

На тетрадном листе в клеточку черным фломастером был небрежно нарисован череп с перекрещенными костями. Несколько секунд Сергей разглядывал рисунок, потом Кирилл забрал его и спрятал обратно в карман.

— Усек, да? — весело проговорил он. — Противник нервничает! Пока.

Он развернулся и пошел, на этот раз, уже не оборачиваясь. Проводив его взглядом до угла продуктового магазина, Сергей с минуту постоял, в задумчивости ковыряя носком ботинка землю, бросил последний взгляд на Ревича с родней, а потом направился к дверям бара. Забавно, забавно, промелькнуло у него в голове. События начинают сыпаться на голову, как снежный ком. Вот тебе и — на, вот тебе, родной, и задачка. Или это несколько задачек?

Бар пустовал.

Всеми его посетителями в этот час были лишь двое стариков в дальнем углу зала. Сергей подошел к стойке бармена и навалился на коричневое кожаное покрытие. Откуда-то снизу доносились фыркающие натужные звуки вперемешку с ругательствами.

— Хватит там пыхтеть, — проговорил Сергей. — Дай чего-нибудь поесть. Сколько можно ждать?

Внизу еще немного пошуршало, потом возник побагровевший Барков с ножом в руке.

— А, значит, это он по твою душу упал… — выдохнул он, откладывая нож в сторону. — И нет ведь, чтоб на видное место… Обязательно же надо куда-нибудь…

— Я жрать хочу, — умоляюще сказал Сергей.

— С чего это ты стал у меня обедать? — Барков вопросительно поднял бровь. — Меняешь привычки? Это мне нравится…

— Ничего я не меняю, — ответил Сергей. — Весь обед на транспортере торчали.

— А… Опять из города нечетность подогнали?

— Ее самую.

— Что за нечетность? Опять дедушка?

— Бабулька, — сказал с вздохом Сергей. — Вот и ждали машину, потом в больницу… Бабулька-то совсем плоха, того и гляди, «минус» отчебучит.

— Полиция, наверное, тоже на ушах стоит? — поинтересовался Барков.

— А как же, — заверил Сергей. — От «плюса» — к «минусу», от «плюса» — к «минусу»… Прямо как электроны.

— Это ты, тезка, прав, — Барков ухмыльнулся в бороду. — Вся наша резервация — это батарейка. Большая и пошлая батарейка…

Он помолчал и добавил с несвойственной ему грустью:

— И все-то здесь сосредоточено около этих дурацких полюсов. А свои собственные плюсы и минусы уже никого не волнуют… Вот в таком вот разрезе.

— Так ты дашь мне поесть, наконец? — удивился Сергей. — Куда это тебя понесло-то?

— Поесть… — вздохнул Барков. — Дам, конечно. Только ассортимент сегодня не богат. Сосиски, запеченные в тесте, ветчина есть… Будешь бутерброды с ветчиной?

— Буду, буду, — сказал Сергей. — Давай свои бутерброды, сосиски свои давай… Все давай.

— И стакан кофе как обычно?

— Может ты меня еще в сауну пригласишь? — съязвил Сергей. — Соку апельсинового. Два стакана. Холодного.

— Да, братец, жара… — согласился Барков и начал возиться у себя за стойкой. — Это верно. Посетителей нет, особенно днем. Много стряпни не приготовишь. Не способствует прибыли жара-то, не способствует, однозначно.

Был он сегодня снова какой-то странный, словно в воду опущенный. Движения его были вялыми и неохотными, а светло-серые глаза выглядели совсем усталыми и потухшими. Наблюдая, как он молчаливо накладывает в тарелку бутерброды и наливает в стаканы сок, Сергей вспомнил недавний разговор с Валерой. Что он там говорил? Человек без прошлого… Что-то в этом духе.

— Расскажи мне про свое прошлое, — попросил он Баркова.

На секунду рука со стаканом сока замерла в воздухе. Барков серьезно посмотрел на Сергея. Потом поставил стакан на стойку и спросил:

— Зачем это тебе?

— Из интереса, — ответил Сергей. — Личность человека — это его прошлое. Так, какое твое прошлое, Сергей?

— Никакое, — странным тоном отозвался Барков. — Нет у меня прошлого.

Он подвинул к Сергею тарелку с бутербродами и сосисками и стал смотреть через зал в окно.

— Ну, кем ты был раньше? — спросил Сергей. — Как ты попал в резервацию?

— Не был я никем, — ответил Барков тем же тоном. — Можешь ты себе это представить?

— С трудом, — произнес Сергей и стал жевать сосиску. — Может, ты хочешь сказать, что прошлое у тебя было, но ты его потерял?

— Не было, — сухо повторил Барков, не отрывая взгляда от окна. — Не было у меня прошлого, не было у меня личности. Ниоткуда я сюда не попадал… Я просто возник здесь.

— Из небытия? — спросил Сергей, отпив сока.

— Скорее всего, — проговорил Барков медленно. — Именно из небытия… Знаешь, я просто возник здесь четыре года назад в возрасте сорока одного года. С этого момента и начинается мое прошлое и моя личность. Нулевая точка, понимаешь, Серега? Новый отсчет.

— Странный ты какой-то сегодня, — сказал Сергей. — Не похож на себя. Философствуешь… Может, что-то произошло, Сергей? Проблемы?

— А ты никогда не пробовал? — продолжал Барков задумчиво. — Попробуй. Ведь это же интересно: новый отсчет… Просто взять однажды и поставить точку на шкале. И сказать себе: это ноль! А что было до него — то неважно. Про это забыть!

— Значит, все-таки было? — заметил Сергей. — То, что до нуля? А ты говоришь…

— Слушай, да далась тебе эта тема! — воскликнул вдруг Барков. — Какой интерес говорить о прошлом? Меня устраивает мое настоящее. И других устраивает мое настоящее. Чего же нужно еще?

Баркову явно не хотелось обсуждать этот вопрос дальше, и Сергей решил отступить. На время, конечно, решил он для себя. Он допил первый стакан и взял бутерброд с ветчиной.

Хлопнула входная дверь и баре появился Лыткин. Вид у него был крайне обеспокоенный и взъерошенный. Он в нерешительности замялся у порога, выжидающе глядя в их сторону. Сергей замер. Внутри у него заерзал червяк.

— Кажется, он тебя хочет, — сказал Барков.

Сергей вопросительно глянул на Лыткина и ткнул себя пальцем в грудь. Лыткин мелко и быстро закивал.

— Тогда пойду за столик, — сказал Сергей Баркову.

Взяв тарелку и второй стакан, Сергей сел за один из столиков. Торопливо приблизился Лыткин, подозрительно косясь то на Баркова, то на стариков в дальнем углу. Лицо его было бледным, под глазами легли круги, лоб — весь покрыт крупными каплями пота.

— Думал, в обед вас поймаю… — заговорил он дрожащим голосом. — В столовой…

Он лихорадочно вытащил из заднего кармана брюк сложенный вчетверо листок бумаги.

— Вот… — выдавил Лыткин, и кадык его судорожно дернулся. — Утром в ящике было.

Он протянул листок Сергею, сел за стол и опять опасливо покосился по сторонам.

Сергей развернул бумагу. На пишущей машинке, с опечатками и исправлениями в ней было написано: «С завтрашнего дня будь готов и жди. Никуда не выходи из дома несколько дней. За тобой могут придти в любую минуту дня и ночи. Окончательный расчет на месте.».

— Что же мне делать? — сипло спросил Лыткин, заглядывая Сергею в глаза.

— Прежде всего, успокоиться, — посоветовал Сергей одновременно ему и себе.

Он еще несколько раз пробежал глазами текст записки. Лыткин взволнованно смотрел на него и часто моргал.

— Не переживайте, Антон Михайлович, — сказал Сергей. Сохранять хладнокровный тон ему стоило некоторого труда. — Делайте, как написано. Остальное не ваша забота. Все идет по плану.

— Так это что?.. — залепетал Лыткин. — Значит, могут уже завтра?..

— Значит, могут, — сказал Сергей. — Тут же ясно написано.

— А сколько это — несколько дней? — отчаянно спросил Лыткин.

— Вы меня об этом спрашиваете?

Он сконфуженно засопел и стал вытирать со лба пот.

— Да я как-то… — забормотал он. — Не знаю даже… Это что же: дома сидеть несколько дней!.. Мне кажется, что я не смогу. Не вытерплю я…

— Сможете, сможете, — строго сказал Сергей. — Надо смочь, Антон Михайлович! Понимаете — надо! Чего это вы запаниковали? Ведь обо всем договорились… Возьмите себя в руки. Вы же не один.

Лыткин глубоко вздохнул и опустил взгляд.

— Как же на работе-то? — вымолвил он. — Больничный, что ли, брать придется?

— Ну, возьмите больничный, — сказал Сергей. — Или хоть отпуск… Неужели ничего не придумаете, господи?

— Ладно, придумаю… — Лыткин снова тяжело вздохнул.

— Значит так, — после некоторой паузы проговорил Сергей. — Это я оставляю у себя, — Он постучал указательным пальцем по листку. — Разберитесь с работой, продуктов купите на всякий случай и идите домой. И успокойтесь. Мы сегодня к вам еще зайдем. Договоримся конкретно о координации действий, и так далее. Все поняли?

— Да, — покорно кивнул Лыткин.

— Ну, тогда все, — сказал Сергей. — До вечера, Антон Михайлович.

— До свидания… — пробормотал Лыткин.

Какое-то время он мялся, потом робко и неуклюже выбрался из-за стола и, сутулясь, попятился к выходу.

Когда он исчез, Сергей снова уткнулся взглядом в прыгающие буквы, оставленные печатной машинкой на сером листе писчей бумаги. Червяк волнения внутри зашевелился еще сильнее и стал разрастаться. Исчез аппетит, словно его и не было. Это случилось с ним впервые в жизни — чтоб аппетит пропал во время еды. Зато больше прежнего захотелось пить. Сергей взял стакан с соком и осушил его в несколько глотков. Неужели лед тронулся, подумал он с замиранием. Неужели тронулся? Интересный выдался, однако, денек… Не много ли событий для его первой половины?

Когда он выходил из бара, то увидел на улице Клима. Мусорщик стоял возле дверей и курил, щурясь на солнце. Сергей прошел мимо него и направился к мэрии. Внезапно он явственно ощутил на себе испытывающий, сверлящий взгляд и остановившись, обернулся. Клим медленно отвел глаза в сторону, выплюнул окурок под ноги и раздавил его носком сапога.

Солнце уже скрылось за кромками деревьев на западной стороне леса, оставив после себя на небе громадный багровый шлейф. Он становился все тусклее и тусклее, а комары все назойливее и многочисленнее. Еще один день собирался вот-вот кануть в небытие. Они сидели прямо на траве, на самом краю крутого и заросшего зеленью склона под стенами больницы.

Очередной «товарняк», вынырнув справа, из-за края лесного массива монотонно загремел в низине. Кирилл достал из нагрудного кармана сигареты, закурил и стал смотреть куда-то в сторону горизонта, где верхушки деревьев смыкались с кровавой пеленой заката. Сергей лег на траву, раскинув руки, и уставился в небо. Здесь, над ним оно выглядело просто огромным темно-серым, давящим покрывалом. Когда шум состава начал стихать, Кирилл спросил:

— Серега, ты о чем сейчас думаешь?

— О том, есть ли у нас в холодильнике пиво.

— Я тебя серьезно спрашиваю…

— Я тебя тоже серьезно спрашиваю: осталось пиво или нет? Холодненькое такое?

— Осталось, осталось, — пробормотал Кирилл.

— Уже стало хорошо, — удовлетворенно произнес Сергей. — А то погоды стоят, однако, жаркие… О чем еще можно думать?

— Врешь ты все, — сказал Кирилл. — Не об этом ты думаешь. Что я, тебя не знаю?

— Конечно, вру, — согласился Сергей.

— А знаешь, о чем я думаю, а?

— Наверное, о том, где взять улики на Чистякова?

— Да тут хоть задумайся! — бросил Кирилл. — Мне еще другое до ужаса интересно узнать… Все про тех парней думаю, которым мы на хвост наступили. Я сегодня, когда эту бумажку нашел, почему-то сразу «Остров сокровищ» вспомнил… В детстве еще читал. Помнишь, там в самом начале этому-то пирату прислали… Как ее, блин…

— А, — сказал Сергей. — «Черная метка», вроде бы.

— Во-во. Это они по этому же принципу, что ли, решили? Хотят меня на понт, понимаешь, взять! Ну-ну, давайте поглядим, что дальше будет. Какой они следующий шаг предпримут? Орлы! Или выжидать сейчас будут? Откуда же ветер-то дует? — Кирилл почесал в затылке. — Какое дерьмо-то мы затронули, спрашивается?

— Лыткин, вряд ли, — сказал Сергей. — Он до смерти напуган. Сомневаюсь, чтоб тут была утечка информации.

— И пропавшие души тоже отпадают! — воскликнул Кирилл. — Я ими уже второй год занимаюсь, и никаких результатов… Кому я здесь мог поперек дороги встать, по идее? Значит, это связано с золотишком, так получается?

— Может быть, и так, — сказал Сергей. — А может быть, и нет. Плохие парни тоже не дремлют, я полагаю. Стало быть, в ближайшее время что-нибудь да прояснится. Только, Кир, я тебя прошу: будь осторожен. Вдруг это далеко не шутки.

Кирилл выкинул окурок и лег на траву рядом. Какое-то время они молчали, потом Кирилл сказал:

— А насчет улик против Чистякова — это ты верно заметил… Дорого бы я дал хоть за одну такую малюсенькую-малюсенькую улику. Нет же ничего конкретного против него, вот и все! Как ты его милого прищучишь?

Он снова утих, помолчал, напряженно размышляя, и продолжил:

— Ты же понимаешь, что письмо, которое тебе Тина дала — это не основание… Я ж тебе уже объяснял.

— Я помню.

— Писала его, может, и Смирнова. Я сверял почерка с ее заявлениями в конторе. Похоже. Но когда и где это письмо было написано — кто знает? И другой еще вопрос: зачем? И потом, письмо — это письмо, а не протокол, понимаешь, допроса… Да, я могу все понимать, ты можешь все понимать, все могут всё понимать, но никто, блин, ничего сделать не может! Догадки — догадками, а факты — фактами. Никуда тут не денешься…

— Но ведь в резервации очень любят свои правила игры, — заметил Сергей. Так в чем же дело? Давайте придумаем новое правило. Раз уж нет фактов, а очень хочется.

— Не, — махнул рукой Кирилл. — Это дохлый номер. Ни Барновский, ни мэр не дадут никакой санкции ни на обыск, ни на что подобное в отношении Чистякова только на основании этого письма. Вот если б Смирнову живьем найти, да допросить — тогда да! А так… Факты нужны, Серега, факты!

— Постой, Кир, — сказал Сергей. — А Бурза, черт его дери!

— А что Бурза?

— Ведь он же есть физически! Его же можно допросить!

— Погоди, Серега, — сказал Кирилл. — Погоди. Опять же нет прямой связи с этим сантехником. Если она, эта связь, существует, то ее еще надо найти. С Бурзой работа еще впереди. Он, голубчик, никуда не денется. Если сантехник здесь замазан, то считай, он у нас в кармане! Но дело-то в том, что на это может уйти время.

— И сколько? — спросил Сергей. — Сколько они там снаружи будут телиться?

— Не знаю… — ответил Кирилл. — Я их подтолкнуть не могу. Они там снаружи, конечно, нам помогают по мере сил и времени, но… Сам же знаешь, им наши проблемы…

— Ты не можешь подтолкнуть — ладно… Но кто-то же может! Посаженов там, Барновский… Или Кравец, допустим. Ну, кто там еще?..

— Второе число на носу, — произнес Кирилл сокрушенно. — Вот что плохо. Это все портит, по идее. Выборы на носу. У всех на уме сейчас только одно: выборы, выборы… Это я уже точно знаю: пока выборы не пройдут, бесполезняк что-то продвигать!

— Но ты же сегодня с мэром беседовал. Сам говоришь, что он засуетился.

— Так то только сегодня. Пока мы говорили. Максимыч-то, конечно, проникся — что он не понимает о чем идет речь, что ли? Все понимает! Он и будет суетиться, но не завтра и не послезавтра… Я вот от него вышел, а он через пять минут, может, уже и забыл про дело. Не до того ему сейчас, и вот это очень плохо. Он, конечно, вспомнит, обязательно вспомнит — но когда? — Кирилл пожал плечами.

— А через Барновского? — спросил Сергей. — Он же должен быть лично заинтересован?

— Да, Барновский, пожалуй — последняя зацепка… — согласился Кирилл. — Но он тоже человек осторожный. Сильно много из него не выжмешь. Да и нет у него таких связей в городе. На Петровича можно нажать только по делу Лыткина, проговорил он задумчиво. — Да и то, если что-то будет реально прорисовываться. Да еще его и убедить придется… А с Чистяковым пока не знаю что и делать.

Он снова вздохнул, сорвал травинку и стал ее жевать, что-то тихо насвистывая.

— Кстати об уликах, — сказал вдруг Сергей. — Есть одна потенциальная улика. И она у тебя в нагрудном кармане.

— Лыткинская записка? — спросил Кирилл. — А что? Так же как с Бурзой… Прямой связи с Чистяковым нет. Есть только наши с тобой домыслы и фантазии.

— Зато может оказаться, что есть косвенная связь.

Кирилл перестал жевать травинку.

— Ну-ка, ну-ка…

— Зайди завтра в ЖКО. Есть там пишущая машинка?

— Там… Есть… Пишущая машинка… — после некоторой паузы произнес Кирилл.

— Очень рекомендую с ней побаловаться, — сказал Сергей. — Угу?

Кирилл выплюнул травинку и резко сел.

— Хорошая мысль, елки-палки!.. — сказал он. — Почему это мне в голову она не пришла? Это ж очевидно! Серега, тебе определенно надо идти к нам в полицию.

— Нет уж, — сказал Сергей, — лучше я буду просто консультантом. Или советником.

— Так, так, — заговорил Кирилл, покусывая губу. — Ну, хорошо… Допустим, это окажется та самая машинка. Что же дальше?.. Это нисколько не выводит нас на исчезновение Смирновой.

— Зато это выводит нас на связь Чистякова с делом Лыткина.

— А где доказательства, что эту записку Чистяков написал? Он в ЖКО, по идее, не один работает.

— Кир, круг сужается до невозможности, — сказал Сергей. — Вот что главное. И не забывай про письмо Смирновой. Что-то слишком много совпадений для одной маленькой резервации.

— Согласен, — сказал Кирилл. — Слишком странно, чтобы это оказалось просто совпадением. Я, наверное, даже нисколько не удивлюсь, если Лыткин выведет нас на Чистякова. Весь вопрос тогда: с чем же мы имеем дело!

— Ну, вот если выведет, тогда и поглядим, с чем мы имеем дело, — сказал Сергей.

— Что ж тогда получается? — пожал плечами Кирилл. — Получается, что в резервации уже давно существует какой-то тайный канал для переправки людей наружу? Если все эти исчезновения связаны — то получается, что давно, так?

— Получается, что давно.

— И получается, что кто-то переправляет людей наружу, не нарушая четности!

— Получается, что не нарушая.

— Бред!.. — выдохнул Кирилл, почесывая в затылке. — Эх, добраться бы до этих ребят!.. — Он потряс в воздухе кулаком. — Дорого бы я дал, чтоб узнать, в чем же тут фишка… Кудесники, понимаешь! Волшебники-чародеи…

— Кир, — сказал Сергей. — Может, мы просто чего-то не знаем про резервацию? А они знают, вот и все дела.

— Мы не знаем, а они знают… — качнув головой, повторил Кирилл. — И чего же это такого они знают?.. Слушай, Серега, — Он вдруг резко повернулся к Сергею. Лицо его было сосредоточенным. — Помнишь, Глеб тогда прикалывался по поводу тайной организации? Что, мол, кто-то там снаружи, в городе похищает людей: бомжей, допустим, или еще кого-нибудь, и доставляет их сюда! А кто-то здесь, мол, в резервации, подыскивает клиентов, которые за свою свободу готовы отдать все что у них есть! Ну, помнишь же… Такой вот, вроде, бизнес — и все!

— Помню, помню, — сказал Сергей. — Что, ты теперь уже не так скептически на это смотришь?

— Ты понимаешь… — задумчиво продолжил Кирилл. — Еще месяц или два назад мне бы такая мысль даже в голову не пришла. Если б мне тогда кто-то такое сказал, я бы просто не поверил. И насчет Лыткина я бы считал, что его просто кто-то элементарно хочет кинуть. Я бы думал, что хотят, понимаешь, мужика подоить подольше, ободрать до нитки и все. А теперь… Теперь, Серега, я не знаю, что и думать! Честно тебе скажу: я ни в чем уже не уверен!.. Ведь, получается, что выходят люди-то из резервации!

Кирилл замолчал, нахмурился и опять устремил взгляд в сторону леса.

Сергей сел.

— В принципе, конечно, это вполне возможно, — сказал он. — Тайная организация, зарабатывающая деньги таким способом. Если существует налаженное взаимодействие между резервацией и городом на официальном уровне, то почему бы, собственно не существовать каким-нибудь налаженным теневым связям? Вполне логично. За четыре года многое можно придумать, знаете ли… Только тогда это должны быть очень серьезные ребята, Кир.

— Серьезные, — кивнул Кирилл.

— И тогда это очень опасные игры… — проговорил Сергей.

— Опасные, — согласился Кирилл. — Только меня «черными метками» не запугаешь! Я все равно до этих сволочей доберусь! А ты знаешь, еще, почему я об этом стал в последнее время думать на полном серьезе, а?

— О чем?

— О подпольной организации, у которой вторая голова — в городе…

Кирилл выжидающе смотрел на Сергея, и в глазах его появился хищный блеск. Сергей не успел ничего ответить, как он добавил, не дожидаясь:

— Потому что в эту схему, по идее, очень хорошо вписывается Артем Чистяков. Просекаешь?

— М-м… Думаешь, что он — курьер?

— Курьер или не курьер — не знаю… Зато в деле замазан наверняка. Дорого я бы дал, чтоб узнать, зачем это наш сумасшедший шляется в город. И особенно, по ночам! Ох, дорого… Еще хорошо бы вычислить, кто Артема прикрывает во время ночных вояжей…

— А почему ты, собственно, решил, что его кто-то прикрывает? — спросил Сергей.

— Интуиция, — медленно проговорил Кирилл. — Просто какое-то шестое, понимаешь, чувство. Хотя, может, мне только кажется…

— Кир, я тебя все хотел спросить, — сказал Сергей. — Относительно Баркова…

— Да, не знаю я про него ничего, — сказал Кирилл. — Темненькая какая-то история.

— Ну, кто-то говорил, что он не тот, за кого себя выдает… Помнишь?

— Не кто-то, — заворчал Кирилл. — Это я по пьянке Валере ляпнул. Сто раз уже пожалел… Я сам-то не в курсе… Филин мне однажды случайно обмолвился. Как-то у нас разговор о нем зашел. Филин, значит, в запале тогда и сказал: вроде бы, Барков такой же Барков, как и я. Что-то в этом духе… Подойди, говорит, к нему и спроси ласково: «Ну что, Шура?» Что он имел в виду?.. Я не стал уточнять. Да, это давно было, Серега… Лично я против Баркова лично ничего не имею. Во всяком случае, пока. А просто так копать под человека не стану — я не Филин. Так что Филин, наверняка, что-нибудь знает. Я с тех пор у него не спрашивал — надобности не было.

— В резервации, должно быть, хватает народу с темными пятнами в прошлом, проговорил Сергей.

— Хватает, — сказал Кирилл. — Не полезешь же каждому в душу только потому, что у него там мрак.

На железнодорожном полотне вновь появился заглушающий звуки состав. Сергей молчаливо глядел не мелькающие под ногами вагоны, а из головы все никак не выходила мысль об этой гипотетической таинственной группировке. То ли здесь была какая-то натяжка, то ли все было значительно сложнее и глубже, чем при поверхностном рассмотрении. По большому счету в периметре резервации практически не было настолько уж потаенных мест, через которые можно было бы даже по ночам перемещать что-либо через Оболочку и при этом быть уверенным, что тебя никто не заметит. Или это опять же только кажется на первый взгляд? И вообще, может, все совсем не так?

Боковым зрением он заметил, что губы Кирилла шевелятся. Стук вагонных колес равномерно стихал.

— Ты не слышишь, что ли? — спросил Кирилл. — Опять кумекаешь? Я говорю: нам сейчас ничего больше не остается, как ждать. Ждем чем дело с Лыткиным кончится, ждем пока с Бурзой что-нибудь прояснится — все ждем и ждем. Вот же ситуация, а! Надо что-то делать, а мы ждем…

— Слушай, что-то тут не то… — озадаченно произнес Сергей. — Не получается чего-то…

— Чего не получается? — не понял Кирилл.

— С четностью не получается, — сказал Сергей. — Если этот тайный канал по переправке существует, то куда деваются те, которые попадают в резервацию?

— А-а… — сказал Кирилл и задумался. — Ну… Естественно, живыми они никому не нужны.

— Погоди… Не в этом дело… Конечно, живыми их никто не оставит. Только как ты думаешь, долго их будут держать живьем?

— Да, как можно меньше, господи… — сказал Кирилл. — Это ж риск! Прикинь: содержать их, да еще на нелегальном положении!.. Это ж живая улика, ты что!

— Вот именно, — сказал Сергей. — Поэтому что получается?

— Ну… Если версия верна, то их трупы где-то в резервации. Так выходит. Их просто надо хорошо искать… Тогда я тебя не пойму: что не получается-то?

— А то, что тогда люди из резервации должны пропадать строго парами, сказал Сергей с расстановкой. — Понял? Парами.

— А-а-а… — протянул Кирилл. — Э-э… Действительно. А я чего-то даже и не сообразил… Тут ты прав. Тогда, елки-палки…

— А можно мне с вами посидеть? — неожиданно раздался голос за их спинами.

Это оказалась Касьянова, незаметно подошедшая сзади. Она куталась в наброшенную на плечи вязаную кофточку.

— Все в больницу ушли, — как-то виновато произнесла она. — А мне одной так неуютно там на лавке. В больницу неохота… Я с вами тут, ладно?

— Садись, конечно, — улыбнулся Кирилл. — Посиди, так сказать, на дорожку.

Она села рядом с ними, обхватив колени руками.

— Сигаретой угостите, пожалуйста, — устало попросила она.

Кирилл достал ей сигарету. Она прикурила, и Сергей заметил, как сильно дрожат ее пальцы.

— Как представлю, что ночь тут сидеть… — произнесла Касьянова хрипло.

— Тебе вещи-то уже принесли? — поинтересовался Кирилл участливо.

— Да. Я чемоданчик там оставила, возле скамейки… Слушайте, — проговорила она вдруг обеспокоено, — а если там поезд?.. Ну, когда я выходить стану?

— Не переживай ты, господи, — сказал Кирилл. — Пропустим поезд… Пропустим, потом пойдешь.

— Все равно как-то жутко… Боюсь…

— Чего? Поезда?

— Да не поезда… — вздохнула она. — Вообще… Всего этого. А если ночью? Тут такая темень, боже мой!..

— Да перестань, — успокаивающе сказал Кирилл. — Подумаешь, темень. Тебе главное ведь через пути перескочить, а потом вправо пойдешь, резервацию обогнешь — и все.

— Я знаю, — снова вздохнула Касьянова. — Мне объясняли. Все равно боюсь.

— Это ты зря, — посетовал Кирилл. — Через эту дырку уж около двадцати человек, между прочим, вылезло. И все живы-здоровы…

Он вынул из пачки еще сигарету, но закурить не успел.

Со стороны центрального входа больницы вдруг послышались голоса. Все трое приподнялись. К ним быстрыми шагами приближались Филин, Барновский и Кравец. В руке у Филина болтался чемодан Касьяновой. В больничном окне застыла неподвижная фигура Уманцева с расставленными руками.

— Отмучилась, похоже, бабушка, — произнес Кирилл и убрал сигарету обратно. — Ну, вот и все, — сказал он Касьяновой. — А ты боялась… Повезло тебе. Дома спать будешь.

Касьянова выронила окурок под ноги.

— Уже… все?.. — еле слышно прошептала она, глядя широко открытыми глазами на приближающуюся процессию. — Ой…

— Ну, ну, — Кирилл погладил ее по плечу. — Давай будь здорова и не поминай там на воле всех нас лихом.

«С носилками, на которых лежит человек, много не побегаешь. Да еще по такому лесу. Силы стали покидать нас уже через несколько минут. Холодов семенил впереди и постоянно оглядывался. У меня даже не было возможности вытирать пот, застилавший глаза. Надолго нас не хватит — это я понял почти сразу. Даже если меняться поочередно. Один раз, когда мы прошли метров двести, я обернулся на ходу. Оранжевый „туман“ уже выступил из ложбины, полностью поглотив ее. Размеры его были потрясающие — казалось, он и не думал прекращать свое расширение. Он словно размножался, медленно, тихо и неумолимо наступая на нас. Плохо было то, что при своей медлительности он все же двигался чуть-чуть быстрее нас, и расстояние между нами сокращалось. Но самое отвратительное заключалось в том, что на нашем пути вновь встал давешний завал, который мы недавно обходили на пути к ложбине. Ситуация вырисовывалась нелицеприятная. Пока мы огибаем этот чертов завал справа, „туман“ неминуемо добирается до речки первым и отрезает нас от брода. Этот факт был очевиден. Потом начинались гадания на кофейной гуще. В те мгновения не хотелось даже и думать о том, что будет дальше. Задачей номер один было: перебраться каким угодно способом через речку. Доковыляв до завала, мы сделали первую остановку и в изнеможении рухнули в траву. Березин, хрипя, сорвал фуражку, затем выхватил из-за пояса фляжку с водой, и мы сделали по несколько глотков.

— Не успеваем, Иван… — просипел Березин. — Брод наш накрылся одним местом…

— Брод накрылся, — согласился я, переводя дух. — Другой надо искать. Или переплывать.

— С носилками?! — выпалил Березин. — Как ты это себе представляешь?

— Откуда я знаю! — огрызнулся я. — Значит, другой брод искать надо!..

— Да мы пока его проищем!.. Да если и найдем, то…

— То — что?

— Не успеем все равно! — бросил мрачно Березин. — Вот что… Нам какой крюк-то придется к вертолету делать! А эта тварь быстрее нас ползет!.. С таким темпом — нам хана. Будто ты не понимаешь?

— Я понимаю! — со злостью выкрикнул я. — Что дальше? Что ты предлагаешь, черт возьми?! У нас что, есть другой выход?!

Березин не ответил, раздраженно сплюнул, сделал еще глоток из фляжки и нахлобучил фуражку. Холодов молчаливо сидел на корточках в сторонке и смотрел в землю. Прохоров зашевелился и издал стон. Я наклонился над ним. Открыв глаза, он безучастно устремил взгляд вверх.

— Воды хочешь? — спросил я его.

— Иван Константинович, — произнес он негромко, но отчетливо. — Оставьте меня здесь и бегите.

— Прекрати, — сказал я. — Ты что же, думаешь…

— Это ваш последний шанс, — сказал Прохоров настойчиво. — Будьте разумны… Я прошу.

— Замолчи, Лешка! — прикрикнул я на него.