— Ах, мисс Эвелин, дорогая моя, бедная детка!

Высокая молодая женщина в черном остановилась и оглянулась.

— Ой, миссис Гулливер, как я рада вас видеть! Спасибо, что вы меня встретили!

— А я-то как рада, деточка, это им спасибо, вот этим добрым джентльменам, они захватили меня с собой, — воскликнула квартирная хозяйка, обнимая девушку и крепко к ней прижимаясь — к великому раздражению других пассажиров, стекающих вниз по сходням. Старший из двух вышеозначенных джентльменов мягко положил руку на плечо миссис Гулливер и вытянул женщин из потока спускающихся пассажиров.

— Горемычная головушка! — причитала тем временем миссис Гулливер, — в дальнюю дорогу пустилась без защитника, без опоры, и бедная мисс Берта в могиле, и доброе имя ее треплют злые люди, а ведь она была такой хорошей девочкой.

— Несчастная наша мамочка, — сказала молодая женщина. — Вот о ней у меня больше всего сердце болит. Все время только о ней думаю. Я так и сказала мужу: «Нужно ехать», говорю, а он говорит: «Солнце мое, жаль, что я не могу поехать с тобой, а то я тебя ни за что бы не отпустил одну, только ферму не на кого оставить, но я понимаю, тебе обязательно нужно ехать».

— Мистер Кроппер, он всегда был ужасно милый и очень добрый, — сказала миссис Гулливер, — но вот ведь какая я, совсем забыла про славных джентльменов, которые привезли меня сюда, и мы с тобой повидались. Вот какие добрые джентльмены. Это лорд Питер Уимзи, а это мистер Мерблз, тот самый, который дал в газету это злосчастное объявление, ведь если бы не оно, мисс Берта была бы жива. Я себе никогда не прощу, что показала его твоей сестре, бедная девочка! Теперь-то я знаю, он, наверное, хотел как лучше, а ведь сначала я про него подумала очень плохо.

— Очень рада нашему знакомству, — повернувшись к адвокату, сказала миссис Кроппер с приветливостью, благоприобретенной на службе в большом ресторане. — Перед самым отплытием в Англию я получила письмо от бедняжки Берты, она мне прислала ваше объявление. Сама я, конечно, мало чего могу, но буду рада, если смерть Берты наконец-то разъяснится. Скажите, что говорит полиция? Это убийство?

— Следствие пришло к выводу, что смерть вызвана естественными причинами, — сказал мистер Мерблз, — но, по нашему мнению, в деле имеются несообразности, которые так и остались без объяснения, и мы будем чрезвычайно признательны, если вы осветите нам кое-какие побочные обстоятельства. Хотя, должен сказать, мы пока не знаем, как они повлияли, и повлияли ли вообще, на причины гибели вашей сестры.

— Ладно, — сказала миссис Кроппер, — вы, конечно, джентльмены хоть куда, раз уж миссис Гулливер за вас поручилась, уж она-то в людях разбирается, ни разу еще не дала промашки. Так ведь, миссис Гулливер? Я расскажу все, что знаю, но знаю я не слишком-то много, и все, что случилось с Бертой, для меня страшная тайна. Только я не хочу здесь задерживаться и сразу же поеду к мамаше. Ей тут пришлось ой как несладко, Берта всегда была ее любимицей, а теперь она осталась совсем одна, правда, есть при ней какая-то девчонка, которая за ней приглядывает, но чужой человек — это чужой человек, ничем не порадует, не утешит, а ведь она только что потеряла дочку.

— Мы вас не задержим, миссис Кроппер, — сказал мистер Мерблз. — Если не возражаете, мы просто проводим вас в Лондон, а по дороге зададим несколько вопросов, а потом, тоже только с вашего разрешения, присмотрим за тем, чтобы вы благополучно добрались до своей матушки. Например, проводим вас прямо до места, где бы она ни обитала.

— Она живет в Крайстчерче, неподалеку от Боенмота, — сказал лорд Питер. — Если хотите, я вас туда отвезу, так будет быстрее.

— Вот это да! Значит, вы все про нас знаете! — восхищенно воскликнула миссис Кроппер. — Ну так пошли, а то пропустим поезд.

— Правильно, — сказал мистер Мерблз. — Разрешите предложить вам руку.

Миссис Кроппер согласно кивнула, и, завершив все формальности, связанные с высадкой на английский берег, компания двинулась к железнодорожной станции. Уже на платформе миссис Кроппер вдруг ойкнула и подалась вперед, как человек, который пытается разглядеть что-то впереди.

— В чем дело, миссис Кроппер? — потихоньку спросил у нее лорд Питер. — Вы кого-то узнали?

— А вы заметили? Сэр, из вас получился бы неплохой официант. Не сочтите за оскорбление, сэр, для того, кто понимает, это комплимент. Да, я решила, что увидела знакомую, но, видно, ошиблась, потому что эта женщина, встретившись со мной глазами, сразу же отвернулась и заспешила прочь.

— И на кого вы подумали?

— Знаете, я решила, что это мисс Уиттейкер, ну, та самая, у которой мы с Бертой работали.

— А где вы ее увидели?

— Вон за той колонной, высокая брюнетка в малиновой шляпе и в сером палантине. Но она уже оттуда ушла.

— Простите.

Лорд Питер отцепил руку миссис Гулливер от своей, ловко подцепил ее на свободную руку мистера Мерблза, а сам нырнул в толпу. Мистер Мерблз, совершенно не потревоженный его эксцентричным поведением, как ни в чем не бывало препроводил двух женщин в пустое купе первого класса, на дверях которого, как заметила миссис Кроппер, красовалась табличка, оповещавшая пассажиров, что купе зарезервировано для лорда Питера Уимзи и его гостей. Миссис Кроппер запротестовала было, что, мол, первый класс она себе позволить не может, но мистер Мерблз успокоил ее, сказав, что за все заплачено и что тут их никто не побеспокоит и они смогут спокойно поговорить.

Поезд тронулся, и миссис Кроппер заволновалась.

— А ваш друг, он не отстал от поезда?

— Вряд ли. Это на него не похоже, — сказал мистер Мерблз, спокойно разворачивая два пледа и меняя старомодный цилиндр на забавное дорожное кепи с «ушами». Миссис Кроппер удивилась и, несмотря на переживания, начала гадать, у какого старьевщика он смог приобрести так хорошо сохранившуюся рухлядь, бывшую в моде во времена королевы Виктории. На самом же деле все кепи мистера Мерблза были сшиты на заказ по его собственным наброскам очень дорогим вест-эндским портным, который почитал мистера Мерблза истинным джентльменом старой школы и относился к нему с глубоким уважением.

Прошло почти четверть часа после отправления поезда, а лорд Питер все не шел. Но вот наконец двери купе раздвинулись, и в проеме показалась его голова. Он мило улыбнулся и заговорил:

— Одна рыжеволосая женщина в малиновой шляпе; три брюнетки в черных шляпах; несколько женщин неопределенной масти в шляпках мышиного цвета, натянутых к тому же на самые уши; всяческие седые старушки — шляпки самые разные; шестнадцать простоволосых вертушек — их шляпки покоятся на багажндо полках, ни одной малиновой; две девушки, по-видимому невесты, — в голубых шляпках; бесчисленное множество блондинок — в шляпах всех цветов радуги; одна пепельно-русая женщина, одетая как кормилица, — короче, той, что мы ищем, в поезде нет. Хотя, чтобы увериться в этом окончательно, по-моему, надо бы пройтись по вагонам еще разок. В одном купе сидит брюнеточка, относительно которой мне нечего сказать: шляпка где-то у нее за спиной, я ее не видел. Если миссис Кроппер не возражает, мы могли бы вместе прогуляться по коридору и бросить на эту женщину беглый взгляд.

Миссис Кроппер удивилась, но возражать не стала.

— Ну и хорошо. Я позже все объясню. Это в пятом от нас вагоне. Да, миссис Кроппер, вдруг вы ее узнаете, не хотелось бы, чтобы она знала об этом. Идите за мной и поглядывайте на пассажиров, да на всякий случай поднимите-ка воротник. Когда мы окажемся на месте, я вас заслоню, хорошо?

Маневр был проделан успешно. У купе, где сидела подозрительная особа, лорд Питер закурил, и миссис Кроппер вытянула из-за его приподнятой руки. Результат, однако, был отрицательный. Она никогда прежде эту женщину не встречала. Дальнейшая прогулка по поезду также оказалась бесплодной.

— Ну что ж, значит, ее найдет Бантер, — невозмутимо сказал Уимзи, когда они вернулись на свои места. — Как только вы ее описали, я тут же пустил его по следу. Ну, миссис Кроппер, а теперь к делу. Прежде всего мне хотелось бы услышать, что вы можете нам сказать по поводу смерти вашей сестры. Любые ваши предположения, догадки и прочее. Прискорбно, что приходится вас расстраивать, но, похоже, дело это не такое простое, как кажется.

— Ваша светлость, знаете, что я вам скажу? Берта была честная девушка, я головой за нее отвечаю. Ничего такого она бы себе никогда не позволила, и ее жених тоже руки не распускал. Я знаю, люди Бог знает что говорят, и ничего удивительного: может, будь на месте Берты другая девушка, так все и было бы. Но, поверьте, Берта не стала бы вертеть хвостом. Почитайте последнее письмо, которое она мне написала. Сразу видно, пишет порядочная девушка, которая любит жениха и радуется, что скоро выйдет замуж. Если девушка пишет такие письма, уж она гулять не станет, я так считаю, сэр. Не могу успокоиться, как подумаю, что на нее возвели напраслину.

Лорд Питер взял письмо, просмотрел и почтительно протянул его мистеру Мерблзу.

— Миссис Кроппер, мы ничего плохого не думали про вашу сестру, хотя, конечно, рады услышать ваше мнение. Послушайте, а могло так случиться, что какая-то женщина, как бы это сказать, подольстилась к ней, наговорила с три короба, ну, в общем, сами знаете, а потом сделала что-то такое, что очень не понравилось вашей сестре? Может, Берта была излишне доверчива и неосторожна и могла попасться на удочку ловкой мошеннице?

И он вкратце изложил версию Паркера относительно миссис Форрест и ужина на ее квартире.

— Знаете, милорд, я не могла бы назвать Берту слишком сообразительной, и, уж конечно, ей было далеко до меня. Она верила всему, что бы ей ни сказали. И людям верила. Знаете, она больше похожа на отца. Говорят, я вся в мать, я никому не верю, пока не познакомлюсь поближе. И Берту научила не доверять чужим, которые заговаривают с человеком на улице, будь то мужчина или женщина, и с незнакомыми людьми она была осторожна.

— Ну хорошо, — сказал лорд Питер, — но, допустим, она знала ее довольно давно — скажем, по ресторану, всегда считала хорошей леди и не боялась пойти к ней на квартиру. А может, эта леди предложила ей работу у нее в доме на очень приличных условиях? Кто знает?

— Нет, милорд. Доведись Берте поговорить с ней подольше, она бы обязательно мне все описала. Вы даже не представляете, сколько всего она мне понаписала о посетителях ресторана. И насчет службы у хозяйки я тоже очень сомневаюсь. Работой на людей мы были сыты по самое горло, после Лихемптона нас на такую службу калачом не заманишь.

— Понятно. Кстати, вы мне напомнили кое о чем. Нам хотелось бы задать еще пару вопросов из совсем другой области. Еще до того, как случилось это грустное событие, мы собирались расспросить вас и вашу сестру. Вы с ней работали горничными в доме той самой мисс Уиттейкер, которую недавно вспоминали. Будьте любезны, расскажите поподробнее, почему вы ушли оттуда? Место было хорошее, так ведь?

— Да, милорд, по сравнению с другими местами, хорошее, хотя, конечно, на службе у людей девушке не видать такой свободы, как в ресторане. И еще старая леди болела, пришлось за ней поухаживать. Не то, чтоб мы были против, она была хорошая, добрая леди, да и щедрая.

— Но когда она совсем разболелась, управление домом полностью перешло к мисс Уиттейкер?

— Да, милорд. Но все равно, там на работе не переломишься, другие девушки нам даже завидовали. Только на мисс Уиттейкер иногда находило.

— Особенно, когда дело касалось фарфора?

— Ой, вам уже рассказали?

— Знаешь, лапушка, я им все рассказала, — вставила миссис Гулливер, — и про то, как вам пришлось бросить работу в Лихемптоне, и как вы попали в Лондон.

— И знаете, что нас удивило? — вставил мистер Мерблз. — Что под пустяковым предлогом мисс Уиттейкер уволила таких расторопных и симпатичных горничных, да к тому же умеющих говорить красиво и грамотно.

— Вы совершенно правы, сэр. Берта, я вам уже рассказывала, какая она была доверчивая, так вот Берта почти поверила, что натворила что-то ужасное, и считала мисс Уиттейкер очень доброй. Как же, ведь она простила ей разбитую посуду, позаботилась о нас и посоветовала поехать в Лондон! Но я-то, я всегда думала, что у нее наверняка была какая-то задняя мысль. Так ведь, миссис Гулливер? Я ведь вам говорила это.

— Да, деточка, ты говорила про заднюю мысль, и я во всем с тобой согласилась.

— Может, в глубине души вы про себя связали ваше увольнение с каким-то событием, происшедшим в доме? — продолжил мистер Мерблз.

— Знаете, сэр, ведь я тогда так и подумала, — воодушевившись, ответила миссис Кроппер. — Я тогда сказала об этом Берте, но она, вся в отца, как будто не слышит, что говорят, я ей говорю: «Помяни мое слово, — говорю, — мисс Уиттейкер хочет от нас избавиться после той ссоры со своей тетей».

— О какой ссоре вы говорите? — спросил мистер Мерблз.

— Ну, понимаете, я не знаю, имею ли право рассказывать об этом, во-первых, дело это старое, а потом, мы обещали никому ни о чем не рассказывать.

— Ну что ж, — сказал мистер Мерблз, жестом останавливая лорда Питера, который с трудом удерживался, чтобы не взорваться, — я во всем полагаюсь на ваш суд. Но позвольте вам кое-что заметить, только пусть это останется между нами: ваши сведения могут очень и очень нам пригодиться, правда косвенным образом, — не буду утомлять вас рассказом, как именно. Мы расследуем цепь довольно странных событий, о которых нам стало известно. Так вот, очень может быть, что сведения, которые мы получим от вас, помогут, пусть тоже косвенным образом, прояснить обстоятельства гибели вашей сестры. В настоящий момент я не имею права рассказать вам больше того, что уже сказал.

— Ну хорошо, — ответила миссис Кроппер, — я, признаться, не вижу, какая может быть связь между ссорой мисс Уиттейкер со своей тетей и смертью Берты, но коль вы считаете, что связь есть, я вам выложу все как на духу — это любимая поговорка моего мужа. Ну и, в общем-то, я обещала не рассказывать ничего и никому в Лихемптоне, там могут неправильно истолковать мои слова, а посплетничать в Лихемптоне любят, придумают и что было, и чего не было.

— Мы ничего общего не имеем ни с этим городом, ни с его обитателями, — сказал лорд Уимзи, — и то, о чем вы расскажете, без крайней необходимости дальше нас не пойдет.

— Ну ладно, я выложу вам все как на духу. Однажды в сентябре, рано утром, мисс Уиттейкер приходит к нам с Бертой и говорит: «Девочки, я попрошу вас подежурить в коридоре у дверей комнаты мисс Досон, — говорит, — вы будете мне нужны. Когда я вас позову, вы войдете и засвидетельствуете подпись мисс Досон на одном документе. Для этого, — говорит, — нужны двое свидетелей. Вы должны, — говорит, — самолично увидеть, как она его подписывает, но я, — говорит, — не хочу ее понапрасну беспокоить и забивать комнату кучей народу, и потому я подам вам знак, и только тогда вы войдете в комнату, и прошу вас, пожалуйста, ведите себя тихо, не шумите, не разговаривайте, а как увидите, что она подписала документ, я принесу его к вам, и вы там, где я покажу, поставите свое имя. Это очень просто, — говорит, — ничего не надо делать, только поставьте свои подписи там, где стоит слово: «свидетели»». Берта всегда была очень застенчивая, побаивалась всяких документов и попыталась увильнуть. «А не может вместо меня подписать документ сестра Филлитер?» — спрашивает. Знаете, в доме тогда жила сиделка, сестра Филлитер, рыженькая такая, она была невестой доктора. Очень милая женщина и сильно нам нравилась. А мисс Уиттейкер и говорит: «Сестра ушла на прогулку», да еще так резко. «Вот я и хочу, чтобы вы с Эвелин были свидетельницами». Это она меня имела в виду. Ну, мы сказали, что готовы стать свидетелями, и мисс Уиттейкер пошла наверх к мисс Досон с кипой документов, а мы с Бертой пошли за ней и остановились на лестничной площадке за дверью, как она нам сказала.

— Одну минуточку! — прервал ее мистер Мерблз. — Скажите, часто мисс Досон подписывала документы?

— Да, сэр, довольно часто, но они обычно заверялись сестрой Филлитер или самой мисс Уиттейкер. Кажется, это были документы по аренде земли или что-то такое, так я слышала. Мисс Досон владела несколькими домами. Еще были счета по хозяйству и какие-то документы из банка, обычно они запирались в сейф.

— Акции, векселя и прочее в том же духе, наверное, — сказал мистер Мерблз.

— Может быть, сэр, только я в этих делах мало что смыслю. Однажды мне пришлось засвидетельствовать подпись, но это было давно, и тогда все было по-другому, гораздо проще. Документ принесли мне вниз, и подпись там уже стояла. И не было никаких проблем.

— Я так понимаю, старая дама управлялась со своими делами сама?

— В то время еще сама. Позже, я так поняла, она доверила ведение своих дел мисс Уиттейкер, но тогда еще мисс Досон соображала, морфий ей еще не кололи. А после подписывала чеки мисс Уиттейкер.

— Значит, она сделала ее своей поверенной в делах, — кивнул мистер Мерблз. — Ну хорошо, значит, вы подписали таинственную бумагу?

— Нет, сэр, сейчас я вам расскажу, как все получилось. Мыс Бертой немножко подождали мисс Уиттейкер в коридоре за дверью, а потом она вышла к нам, позвала и сделала знак вести себя тихо. Ну, мы замолчали, вошли в комнату и стали сразу за дверью. У изголовья кровати мисс Досон стояла ширма, так что ни мы не могли ее видеть, ни она нас, но мы видели ее отражение в большом зеркале, которое висело слева от кровати.

Мистер Мерблз многозначительно взглянул на лорда Питера.

— Ну, а теперь постарайтесь припомнить все, что можете. Нас интересует всякая мелочь, какой бы незначительной и глупой она вам ни казалась, — сказал Уимзи. — То, что вы нам рассказываете, потрясающе интересно.

— Да, милорд. Но, в общем-то, рассказывать почти нечего. В комнате сразу же у двери по левую руку стоял маленький столик, на который сестра обычно ставила подносы с посудой или вещи, которые нужно было вынести из комнаты. В то утро на столике стояла только чернильница, лежали ручка и промокашка. Все было готово, чтобы мы могли расписаться.

— А мисс Досон видела столик? — спросил мистер Мерблз.

— Нет, сэр, ей мешала ширма.

— Но столик стоял в комнате?

— Да, сэр.

— Прошу вас, постарайтесь вспомнить точно, что стояло в комнате. Вы не могли бы набросать пусть самый приблизительный план комнаты и обозначить, где что стояло: где кровать, где стол, где ширма и где висело большое зеркало? Пожалуйста.

— Я не очень-то умею рисовать, — заколебалась миссис Кроп-пер. — Но попробую.

Мистер Мерблз достал блокнот, авторучку, и после нескольких неудачных попыток миссис Кроппер нарисовала вот такой рисунок.

— Спасибо, вот теперь все совершенно ясно. Лорд Питер, вы обратили внимание, как все тщательно спланировано, чтобы документ был подписан в присутствии свидетелей, а также и свидетели должны были подписать его в присутствии мисс Досон и друг друга. Думаю, не нужно говорить, какого рода мог быть документ, для подписания которого необходимы именно такие условия.

— А что это за документ, сэр? Мы с сестрой не могли понять, зачем были нужны все эти приготовления.

— Могло случиться, — объяснил мистер Мерблз, — что подлинность документа оспаривалась бы, тогда вы и ваша сестра должны были бы дать показания в суде. Вас могли спросить, видели ли вы на самом деле, как мисс Досон ставит свою подпись, а также находились ли вы, ваша сестра и мисс Досон в одной комнате, когда заверяли документ своей подписью. Если бы вам были заданы такие вопросы, вы ведь могли бы с чистой совестью сказать «да» и поклясться в этом на Библии? Так ведь?

— Ну конечно.

— И при этом мисс Досон даже не подозревала, что вы там находитесь?

— Да, сэр.

— В этом вся суть.

— Теперь-то я понимаю, сэр, но что мы с Бертой могли тогда сделать?

— Да, но документ, вы сказали, так и не был подписан?

— Не был, сэр. По крайней мере нам ничего не пришлось заверять. Мы видели, как мисс Досон подписалась, то есть я так думаю, что она подписалась, на одном или двух листах, а потом мисс Уиттейкер положила перед ней еще целую кипу бумаг и говорит: «Тетя, вот тут еще несколько документов на подпись, в основном налоговые декларации». Тогда старая леди спрашивает: «А точнее, дорогая, что это за бумаги?» Ну а мисс Уиттейкер отвечает: «Обычные декларации, ничего особенного». А мисс Досон говорит: «Бог мой, Бог мой, сколько же их! Как эти инспекции умудряются все усложнять!» А потом мы увидели, что мисс Уиттейкер пододвинула к ней бумаги, странички лежали одна на другой, так что видно было только место для подписи. Ну, мисс Досон подписала верхнюю страничку, потом подняла ее, посмотрела нижнюю, а мисс Уиттейкер говорит: «Все одно и то же», — так, словно ей не терпится поскорее покончить с этим делом. Но мисс Досон отстранила ее руку и стала просматривать каждую бумажку, а потом как закричит: «Не хочу, не хочу! Я еще не собираюсь умирать. Бесстыдница, как ты посмела! Не можешь дождаться моей смерти? Уморить меня вздумала! У тебя ведь и так все есть, чего еще тебе не хватает?» И мисс Уиттейкер говорит: «Тише, тише, тетечка, я вам сейчас все объясню…» А старая леди говорит: «Не желаю никаких объяснений. Даже думать про это не буду. Оставь меня в покое. Думаешь, мне полегчает, если ты выведешь меня из себя?» А потом ей стало совсем плохо, и мисс Уиттейкер подошла к нам, вся белая, как стенка, и говорит: «Ну что ж, девочки, — говорит, — займитесь своей работой, тетя расхворалась, сегодня ей не до дел. Если понадобитесь, я вас позову», — говорит. И тогда я спросила: «Может, ей нужна наша помощь, мисс?» А она говорит: «Да нет, ничего не нужно. Просто у нее очередной приступ болей. Сейчас сделаю укол, и она успокоится». Вытолкала нас из комнаты и закрыла за нами дверь, но мы все равно слышали, как кричала старая леди, и ее крик надрывал нам душу. И мы пошли вниз и встретили сестру Филлитер, она только-только вошла с улицы в дом, и мы ей сказали, что мисс Досон снова стало хуже, и она тут же помчалась наверх, даже плащ не сняла. А после мы сидели на кухне и обсуждали, как странно все получилось, и тут мисс Уиттейкер сошла вниз и говорит: «Ну вот, все хорошо, тете лучше, она спокойно уснула, только теперь придется отложить дела на потом». И еще она сказала: «Пожалуйста, никому не рассказывайте, что у нас сегодня говорилось, потому что, когда начинается приступ, тетушка с испугу начинает заговариваться. Ничего такого она не думает, но чужие могут неправильно истолковать ее слова». Тогда я поднялась и говорю: «Мы с Бертой не имеем привычки болтать», — и сказала я это довольно резко, потому что я ей не сплетница и сплетницей никогда не буду. И мисс Уиттейкер сказала: «Ну хорошо, хорошо» — и ушла. А на следующий день после обеда отпустила нас погулять и подарила каждой по десять шиллингов, мол, в честь дня рождения тетушки, мол, старая леди хочет, чтобы мы отдохнули и развлеклись, ее, мол, это порадует.

— Вы очень хорошо все рассказали, миссис Кроппер, хотелось бы, чтобы все свидетели были такими же наблюдательными и проницательными, как вы. Да, вот еще что. Вы случайно не видели, какие бумаги так сильно расстроили мисс Досон?

— Нет, сэр, мы видели их издалека да еще в зеркало. Но мне сдается, там было совсем мало написано, всего несколько строчек на машинке.

— Понятно. Кстати, пишущая машинка в доме была?

— А как же, сэр. Стояла в гостиной, мисс Уиттейкер очень часто печатала на ней документы и какие-то письма.

— Ну хорошо. А нотариус, который вел дела мисс Досон, посетил ее вскоре после этого случая?

— Нет, сэр. Через пару дней Берта разбила чайничек, и мы оставили работу. Мисс Уиттейкер вызвала ее и предложила через месяц уйти, но я сказала «нет». Если уж девушку, которая так хорошо работает, увольняют из-за такой ерунды, тогда уж лучше Берте уйти сразу, да и я уйду вместе с ней. А мисс Уит-тейкер сказала: «Ну что ж, как хотите», — она женщина с гонором и не любит, чтобы ей перечили. Так что мы в тот же день и ушли. Только потом она, наверное, пожалела, что мы уволились, и навестила нас в Крайстчерче, пришла к нам домой и говорит, почему бы нам не попробовать свои силы в Лондоне. Берта боялась уезжать так далеко от дома, я уже говорила, она была вся в отца, но мама, она у нас женщина честолюбивая, так вот мама говорит: «Если уж добрая леди готова помочь вам попервоначалу, почему же не поехать? В городе у девушки больше возможностей проявить себя». И я тогда, значит, сказала Берте с глазу на глаз: «Помяни мои слова, мисс Уиттейкер хочет нас сплавить отсюда. Боится небось, что мы разболтаем, что мисс Досон говорила в то утро. Но, — говорю, — коль ей хочется заплатить за то, чтобы мы уехали, так почему бы и в самом деле не поехать в Лондон? Нужно соблюдать свой интерес, бедной девушке никто не поможет, и коль мы уедем отсюда, она и характеристику даст получше, а останься мы здесь, нам бы такой ни в жизнь не видать. Все равно, — говорю, — если не понравится, мы всегда можем вернуться обратно, права такого — удерживать нас — ни у кого нету». Так что поехали мы в город и очень быстро устроились на работу в «Лайонз», мисс Уиттейкер дала очень хорошую характеристику, и взяли нас сразу, и я встретила в ресторане своего будущего мужа, а Берта познакомилась с Джимом. И мы ни разу не пожалели, что поехали, пока не случилось это страшное несчастье с Бертой.

Напряженный интерес, с каким мистер Мерблз и лорд Питер слушали ее рассказ, льстил миссис Кроппер и ее чувству драматического. Мистер Мерблз медленно-медленно, с сухим шелестящим звуком потирал руки — так старая змея скользит средь высокой травы в поисках жертвы.

— Ну, вот вам, Мерблз, небольшая сценка — нравится? — сказал лорд Питер, сверкнув глазами из-под полуопущенных век.

— Вы впервые рассказываете об этом? — снова обратился он к миссис Кроппер.

— Да… И я бы вообще не заговорила, если бы…

— Понимаю. Послушайтесь моего совета, миссис Кроппер, и больше никому ни звука. Такие рассказы, как этот, обладают одним неприятным свойством: они опасны. Какие у вас планы на ближайшее будущее? Пожалуйста, не сочтите мой вопрос назойливым вторжением в ваши личные дела.

— Собираюсь навестить маму и уговорить ее вместе со мной поехать в Канаду. Я уже приглашала ее и раньше, но она не хотела ехать из-за Берты. Берта всегда была ее любимицей, потому что она — копия отца, понимаете? Мы с мамой слишком похожи друг на друга и потому не очень-то ладим. Но сейчас у нее никого не осталось, а одной жить плохо, может, она и согласится со мной уехать. Не ближний свет для старой больной женщины, но кровь родная — не водица… Мой муж говорит: «Привези ее первым классом, девочка, уж на это деньги я раздобуду». Он у меня что надо.

— Вы не могли придумать ничего лучше, — сказал лорд Питер, — и если позволите, я попрошу приятеля приглядеть за вами в поезде и благополучно доставить на пароход. И пожалуйста, не задерживайтесь в Англии. Извините, что вмешиваюсь в ваши дела, но, по чести говоря, вам здесь находиться небезопасно.

— Вы думаете, что Берту?..

Ее глаза широко распахнулись от ужаса.

— Мне не хотелось бы говорить, что я думаю, ибо точно я ничего не знаю. Но, как бы то ни было, я должен быть уверен, что вы с вашей мамой в безопасности.

— А как же Берта? Я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь узнать правду?

— Вам, возможно, придется наведаться в Скотланд-Ярд к моим приятелям и пересказать им все, что вы мне сейчас рассказали. Полиция, полагаю, не останется равнодушной.

— И Скотланд-Ярд попытается разыскать негодяя?

— Ну конечно, как только будет доказано, что было совершено преступление, полиция не успокоится, пока не найдет убийцу. Но самое трудное в данном случае — доказать, что Берта умерла не своей смертью.

— Судя по сегодняшним газетам, — сказал мистер Мерблз, — местный старший инспектор придерживается мнения, что мисс Гоутубед в полном одиночестве отправилась на прогулку в лес и умерла от сердечного приступа. Кажется, эта версия вполне его устраивает.

— Пусть себе говорит, что хочет, — сказал Уимзи. — Вскрытие показало, что она предварительно плотно поела, простите, миссис Кроппер, за эти печальные подробности. Значит, поела, а потом отправилась в Эппинг еще перекусить на лоне природы?

— Он, кажется, имеет в виду бутерброды и бутылку пива, — ответил мистер Мерблз.

— Ну да. Значит, прихватив бутылочку пива, она в полном одиночестве отправляется в Эппингский лес и там открывает ее пальцами, так? Вы когда-нибудь пробовали это сделать, Мерблз? Нет? Ну так вот, только когда найдут штопор, только тогда я поверю, что она была в лесу одна. А до того газеты имеют возможность опубликовать еще много анекдотических версий. Впрочем, журналистов я понять могу: им всегда были по душе хитроумные и знающие себе цену преступники.

Лорд Питер отвез миссис Кроппер в Крайстчерч и по возвращении в Лондон решил обсудить положение дел с Паркером. Не успел он закончить пересказ истории миссис Кроппер, как дверь тихонько отворилась, и в комнату вошел Бантер.

— Ну что? Вас можно поздравить с успехом? — спросил Уимзи.

— Как ни прискорбно, но я вынужден проинформировать вашу светлость, что след дамы потерян. Если ваша светлость соблаговолит великодушно простить не слишком деликатное выражение, я скажу: она оставила меня с носом.

— Ну, Бантер, значит, вы все-таки человек, а не машина. И слава Богу. До сих пор еще никому не удавалось оставить вас с носом. Хлебните глоточек бренди и утешьтесь.

— Благодарю, милорд. В соответствии с вашими инструкциями я прочесал толпу на платформе в поисках дамы в малиновой шляпе и сером палантине. Сначала мне повезло, я обнаружил объект, который направлялся к выходу из вокзала и далее — к большому книжному киоску. Дама шла на некотором расстоянии впереди меня, но шляпа у нее уж очень заметная, и, как сказал поэт, «меня вел отсвет».

— Да, Бантер, вы сильны.

— Спасибо, милорд. Дама проследовала в вокзальную гостиницу, у которой, как вам известно, имеются два выхода, один на платформу, другой — на улицу. Опасаясь, что объект ускользнет, я прибавил шаг, прошел вращающиеся двери и увидел, как ее спина мелькнула в дверях женской комнаты отдохновения.

— Куда вы, человек воспитанный и скромный, последовать за ней не могли. Как я вас понимаю!

— Совершенно верно, милорд. В холле я занял позицию, из которой просматривалась дверь в дамскую комнату, в то время как сам я был надежно укрыт.

— И слишком поздно обнаружили, что в дамской комнате два выхода, верно? Вещь не слишком обыкновенная и весьма огорчительная.

— Нет, милорд. Не в том беда. Добрых три четверти часа я просидел, наблюдая за дверью, но пурпурная шляпа так и не появилась. Заметьте, ваша светлость, что я не видел леди в лицо.

Лорд Питер тяжело вздохнул.

— Ну что ж, Бантер, я догадываюсь, что случилось. Но в том нет вашей вины. Продолжайте.

— По истечении некоторого времени, милорд, я пришел к следующим выводам: либо с леди что-то случилось, либо я допустил какую-то промашку. Тогда я призвал на помощь горничную, которая как раз проходила по коридору, сообщил, что меня попросили передать некоторую информацию леди, чью одежду я описал, и попросил девушку узнать у прислуги, обслуживающей эту самую комнату, по-прежнему ли там находится вышеупомянутая особа. Девушка пошла исполнить мое поручение, но вскоре вернулась и сказала, что означенная леди сменила в гардеробе костюм и ушла примерно с полчаса назад.

— Ах, Бантер, Бантер, и вы не запомнили чемодан или сумку, с какой она прошла в дамскую комнату?

— Простите, милорд. Леди побывала там до прихода поезда и оставила на хранение в гардеробе саквояж. По возвращении она сменила меха и шляпу на плащ и маленькую черную шапочку, которые находились у нее в саквояже. Итак, она вошла туда с пустыми руками, а вышла с саквояжем.

— Вот это женщина! Продумала все заранее!

— Я немедленно приступил к расспросам в районе гостиницы и вокзала, но — безрезультатно. Черная шляпка и плащ в глаза не бросаются, и никто ее не запомнил. Потом я отправился на Центральный вокзал, чтобы проверить, не уехала ли она поездом. Кассирша сказала, что несколько похоже одетых женщин покупали у нее билеты. Их поезда следовали во все концы страны. Более точной информации мне получить не удалось. Я обошел все гаражи в Ливерпуле, но с тем же самым результатом. Весьма сожалею, но мне нечем обрадовать вашу светлость.

— Ну что ж. Вы сделали все возможное и невозможное. Не расстраивайтесь. И не спешите признавать себя побежденным. Вы, наверное, смертельно устали? Возьмите выходной день, а сейчас немедленно в постель.

— Спасибо, милорд, но я превосходно выспался в поезде на пути в Лондон.

— Ну, как знаете, Бантер. А я-то надеялся, что вы хоть изредка устаете, как все нормальные люди.

Бантер скромно улыбнулся и ретировался.

— Теперь мы по крайней мере хоть что-то знаем, — сказал Паркер. — Например: у мисс Уиттейкер есть что скрывать, иначе она бы не предпринимала столько усилий, чтобы сбить с толку возможных преследователей.

— И не только это. Мы знаем, что она пыталась встретиться и первой переговорить с Эвелин Кроппер. Наверное, надеялась заткнуть ей рот взяткой, а может, рассчитывала и на более радикальное средство. Кстати, откуда она узнала, что Кроппер приезжает именно этим пароходом?

— Миссис Кроппер дала телеграмму, ее зачитывали на предварительном слушании дела.

— Черт побери эти предварительные слушания! Все, что следовало бы скрыть от широкой публики, обязательно выйдет наружу, а ты взамен не получишь ни одного мало-мальски стоящего свидетельства.

— Вот-вот, — с ударением сказал Паркер. — Не говоря уже о том, что приходится часами выслушивать разглагольствования коронера об аморальном увлечении джазом и о бесстыдстве нынешних девушек, которые отправляются в лес наедине с женихом.

— И этих ханжей не привлечешь к суду за клеветнические измышления. Увы. А до этой мисс Уиттейкер мы все-таки доберемся.

— Если это, конечно, была она. В конце концов Кроппер могла обознаться. А что касается перемены шляпки, то множество посетителей переодеваются в гардеробе и не имея никаких преступных намерений.

— Это верно. Мисс Уиттейкер предположительно сейчас вместе с мисс Файндлейтер объезжает окрестные фермы, не так ли? Слава Богу, бесценная мисс Климпсон на своем посту и, как только они возвратятся из поездки, выжмет досуха эту барышню. Кстати, что ты думаешь о рассказе миссис Кроппер?

— Теперь совершенно ясно, что происходило в то утро. Мисс Уиттейкер пыталась создать ситуацию, в которой старая дама опомниться бы не успела, как подписала бы завещание, даже не подозревая об этом. Племянница вложила его в другие бумаги в надежде, что тетя поставит подпись не читая. Это было завещание, и ничто другое, так как это единственный известный мне документ, который должен быть подписан двумя свидетелями в присутствии завещателя и друг друга.

— Верно. И так как мисс Уиттейкер не могла занять место одного из свидетелей, а вынуждена была пригласить для этого двух служанок, то завещание было составлено в ее пользу.

— Очевидно. Она не стала бы лезть из кожи вон ради того, чтобы лишить себя наследства.

— В связи с чем возникают дополнительные вопросы. Мисс Уиттейкер, ближайшая родственница покойной, должна была в конце концов получить все, что останется после нее. Так оно и случилось. Зачем же было так беспокоиться?

— Помнишь одну из наших версий? Может, она боялась, что мисс Досон передумает, а потому старалась изо всех сил получить завещание в свою пользу… Нет, не годится.

— Конечно, нет, ведь любое более позднее завещание аннулирует то, что было написано до него. Кроме того, старая дама спустя несколько дней посылала за нотариусом, и мисс Уиттейкер этому не препятствовала.

— Более того. Как говорит сестра Форбс, она предупредила слуг, что нотариус должен быть приглашен по первому требованию тети.

— Хотя при таком ее отношении к племяннице даже несколько удивительно, что мисс Досон не лишила ее наследства. Но в этом случае для мисс Уиттейкер было бы выгоднее, чтобы тетя жила как можно дольше.

— Вряд ли старая дама ей в самом деле не доверяла. И уж конечно, не думала, что племянница намерена отправить ее на тот свет. Она тогда разозлилась и наговорила лишнего, все мы нередко этим грешим.

— Да, но она, очевидно, полагала, что племянница предпримет еще не одну попытку подписать завещание без ее ведома.

— Почему ты пришел к такому выводу?

— Вспомни, ведь она сделала ее своей поверенной в делах. Похоже, наша старушка все-все обдумала и решила, что, передав мисс Уиттейкер право подписывать все бумаги за нее, она убережется от козней мисс Уиттейкер в будущем.

— Молодец мисс Досон. Поступила правильно. Представляешь, как разозлилась мисс Уиттейкер? Все свои надежды она возложила на этот визит — и такое разочарование. Вместо ожидаемого завещания ей умело подставили ножку.

— Да, но мы снова возвращаемся к тому же вопросу. Зачем ей понадобилось завещание?

— Непонятно.

Мужчины закурили и на несколько минут замолчали.

— Тетя, очевидно, была намерена завещать все свое состояние мисс Уиттейкер и ни о чем другом даже не помышляла, — наконец сказал Паркер. — Она постоянно говорила об этом. А кроме того, она, похоже, была человеком прямодушным и справедливым и не могла забыть, что деньги Уиттейкеров перешли к ней через голову прямого наследника — преподобного Чарлза или как его там.

— Верно. Только одно-единственное обстоятельство могло помешать Мэри получить состояние, а именно… О Господи! Вот это мысль! Что ты скажешь о старинном сюжете, столь излюбленном нашими романистами? Откуда ни возьмись появляется новый наследник!

— Черт побери, ты прав! Какие же мы дураки, что не подумали об этом раньше! Мэри Уиттейкер, наверное, стало известно, что у мисс Досон есть более близкий родственник. Он-то и огребет все имущество, если завещания не будет. А может, она испугалась, что, узнав про него, мисс Досон поделит деньги на двоих, а то и вообще ей ничего не оставит. Ей надоело убеждать старую леди сделать завещание в ее пользу, и она пришла к мысли, что проще подписать завещание потихоньку, так что мисс Досон и знать ни о чем не будет.

— Ну и мозги у тебя, Чарлз! Послушай, хитрая старушенция, наверное, узнала про наследника и решила лишить мисс Уиттейкер наследства за ее неприличную настойчивость самым простым способом: умереть, не оставив завещания. Все состояние должен был получить более близкий родственник.

— Тогда так ей и надо, — с сердцем сказал Паркер. — Наобещала бедной девушке приличные деньги, сорвала с работы — а потом на попятную!

— Хороший урок девицам: нечего быть меркантильными, — резко возразил Уимзи со счастливой безмятежностью человека, которому ни разу в жизни не пришлось задуматься о деньгах.

— Если блестящая наша догадка окажется к тому же верной, — сказал Паркер, — твоя версия убийства будет сильно поколеблена. Ведь в этом случае Мэри было бы выгоднее, чтобы старушка пожила подольше, глядишь, в конце концов она все-таки написала бы завещание.

— Верно. Черт побери, Чарлз, вижу, моя теория разлетается в прах. И по нашему приятелю Карру тоже удар. Я-то надеялся оправдать его действия в глазах обывателей Лихемптона и вернуть его туда под звуки местного оркестра, расположившегося под триумфальной аркой, на которой красными, белыми и голубыми электрическими лампочками будет выложена надпись: «Добро пожаловать домой, чемпион истины!» Да что делать. Лучше проиграть пари, но увидеть свет истины, чем брести во мраке невежества, разбухнув от золота. Хотя… Минуточку! А может, доктор Карр все-таки прав? Может, это я принял за убийцу не того человека? Ага! Я прозреваю правду: на сцену выступает новый, еще более страшный мерзавец. Новый претендент на наследство, предупрежденный своими клевретами…

— Это какими же клевретами?

— Слушай, Чарлз, ну что ты за язва такая! Например, сиделка Форбс. Не удивлюсь, если окажется, что она была у него на жалованье. О чем это я говорил? Видишь, сбил меня с мысли, не прерывай ты меня больше, пожалуйста.

— «Предупрежденный своими клевретами», — подсказал Паркер.

— Ну да, предупрежденный своими клевретами, что мисс До-сон проводит дружеские встречи с адвокатами и нотариусами, а они уговаривают ее написать завещание и передать деньги мисс Уиттейкер, новый претендент вынуждает своих пособников убрать ее со сцены прежде, чем она ему навредит.

— Да, но как убрать?

— Ну, например, с помощью какого-нибудь экзотического яда, который убивает в долю секунды и не обнаруживается никакими анализами. Эти яды известны любому писаке детективных историй. Такой чепухой, как непонятный способ убийства, меня не проймешь.

— А куда исчез этот джентльмен? Почему не заявил о своих претензиях на наследство?

— Всему свое время. Его напугали слухи, потянувшиеся после смерти мисс Досон, и он лег на дно, пока все не утихнет.

— Теперь отобрать деньги у мисс Уиттейкер будет сложнее, ведь она введена в наследство и они стали ее собственностью. А тебе известно, что право собственности — это альфа и омега нашего законодательства.

— Да, но он может сказать, что, когда мисс Досон умерла, он был у черта на рогах и лишь несколько недель тому назад прочитал об этом на клочке газеты, которым была обернута консервная банка с лососем. Тут он медлить не стал и с края света примчался домой, дабы объявить о возвращении блудного кузена Тома. Черт побери! Совсем забыл!

Уимзи сунул руку в карман и вытащил письмо.

— Пришло сегодня утром, но я как раз выходил из дома, с Фредди Арбетноттом столкнулся уже в дверях и сунул письмо в карман. Так и не прочитал толком. Кажется, она пишет о каком-то кузене откуда-то с края света. Ну-ка поглядим.

Он развернул письмо. Паркер увидел беглый почерк мисс Клим пеон. Старомодную вязь украшало такое количество подчеркиваний и восклицательных знаков, что оно выглядело как нотная запись.

— О Господи! — воскликнул Паркер.

— Да, хуже, чем обычно. Наверное, сведения чрезвычайной важности. Хорошо хоть сравнительно короткое.

«Многоуважаемый лорд Питер!

Сегодня утром я такое услышала, Вы даже не представляете! Уж эти сведения Вам обязательно пригодятся в расследовании, и я спешу все поскорее описать!! Помните, в одном из писем я упоминала, что горничная миссис Бадж — сестра горничной мисс Уиттейкер! Ну так вот!!! Тетя этих девушек сегодня вечером заходила навестить свою племянницу к миссис Бадж! И меня с ней познакомили — естественно, как жиличка миссис Бадж, я являю собой местную достопримечательность, которая возбуждает всеобщее любопытство, а поскольку я никогда не забываю Ваших наставлений, то и поощряю это любопытство всемерно, чего никогда бы не сделала в других обстоятельствах!

Как выяснилось, эта самая тетя была хорошо знакома с прежней экономкой мисс Досон и помогала мисс Досон по хозяйству до того, как в доме появились девушки Гоутубед. Тетя — почтенная (по-моему, она просто кошмар!!) особа в капоре (!!) с отвратительной манерой осуждать всех и каждого. Тем не менее! Мы разговорились о смерти мисс Досон, и эта самая тетя (ее зовут Тимминс), поджав губы, сказала: «Знаете, мисс Климпсон, какой бы скандал ни случился в этой семейке, я лично ничему не удивлюсь. У них предосудительные родственные связи! Миссис Бадж, вы ведь помните, что я была вынуждена покинуть дом после появления в нем некой совершенно невозможной личности, объявившей себя кузеном мисс Досон». Как Вы догадываетесь, я тут же спросила, кто это мог быть, так как мне ничего не было известно о существовании каких-то родственников мисс Досон. Тетя описала эту личность как гадкого грязного НИГГЕРА (!!!). НЕГР, одетый СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЕМ, появился однажды утром и попросил ее, мисс Тимминс, сообщить мисс Досон, что к ней с визитом прибыл ее кузен Аллилуйя!!! Мисс Тимминс, несмотря на отвращение, вынуждена была провести его в дом, как она сказала, в симпатичную, чистую гостиную! И мисс Досон, нет, чтобы поганой метлой (!) прогнать его прочь, сошла вниз и приняла у себя эту образину!!! И что всего ужаснее, попросила его остаться с ней позавтракать (!), а ведь за столом должна была быть ее родная племянница! Этот жуткий арап выкатил на нее свои страшенные глазища, говорит мисс Тимминс. Бедную мисс Тимминс проняло, как она говорит, «до кишок и с души воротило» — простите, милорд, что повторяю ее выражения. Как я понимаю, в наши дни об этих частях тела довольно часто говорят даже в изысканном (!!) обществе. И вот что случилось дальше: она отказалась готовить завтрак для бедного черного человека (а ведь, в конце концов, черные — они тоже Божьи твари, и мы сами тоже могли бы быть черными, если бы Господь, в неизреченной милости своей не даровал нам белую кожу!!) — и ушла из дому!!! Так что, к несчастью, она больше ничего не может рассказать об утом удивительном событии!! Она, однако, уверена, что у «ниггера» была визитная карточка и на ней стояло «преподобный А. Досон», а ниже — адрес. Негр был откуда-то из-за границы. Странно, правда же? Но я верю, что многие туземные проповедники призваны Господом вершить труд свой в своем народе и делают это превосходно. И уж конечно, священник, пусть даже черный, имеет право на визитную карточку!!!

В страшной спешке искренне Ваша А. К. Климпсон».

— Господи благослови! — сказал лорд Питер, выпутавшись наконец из многословного ералаша. — Ну, вот и претендент на наследство!

— С душой столь же черной, как его кожа, — подхватил Паркер. — Интересно, куда подевался преподобный Аллилуйя и откуда вообще взялся? Его имя, э-э, мы вряд ли найдем в ежегодном церковном справочнике.

— Почему? Если он исповедует англиканство, он там обязательно будет, — сказал лорд Питер и не слишком уверенно потянулся за бесценным справочником. — Досон — преп. Аббот, преп. Аввакук, преп. Адриан, преп. Аммонд, преп. Гордон нет, здесь нет преп. Аллилуйи. Хотя, конечно, его имя не обязательно пишется так, как звучит. Знай мы страну, разыскать его было бы легче, но нам неизвестно даже, из какой части света происходит сей джентльмен. «Ниггер» у мисс Тимминс может означать все что угодно — от брамина высшей касты до метиса.

При случае она могла бы назвать «ниггером» аргентинца или эскимоса.

— Наверное, и у других религий есть свои справочники священнослужителей, — сказал безнадежным тоном Паркер.

— Да, конечно, за исключением, возможно, самых элитарных вероисповеданий, вроде агапемонитов, или сект, верующих в мистическое значение слова «ом». Кажется, Вольтер сказал, что в Англии имеется всего один соус на триста шестьдесят пять религиозных учений. Брамины начинают и заканчивают уроки Веданты словом «ом».

— Судя по документам призывных комиссий, — сказал Паркер, — он, скорее, преуменьшил это число. А ведь есть еще и Америка, страна, в которой тоже до черта вероисповеданий.

— Совершенно верно. В Штатах охота за сутаной напомнила бы поиск пресловутой иголки в стоге сена. Но тактично порасспросить народ не мешает, и я собираюсь наведаться в Крофтон.

— В Крофтон?

— Ну да, ведь мисс Клара Уиттейкер и мисс Досон оттуда. Я хочу разузнать о таинственном человеке с черным портфелем. Помнишь, два года тому назад к мисс Досон нежданно-негаданно приехал нотариус с одной-единственной целью: уговорить ее составить завещание. Уж ему-то было известно все, что нужно, о преподобном Аллилуйе и его притязаниях на наследство. Ты поедешь со мной?

— Не могу, нужно специальное разрешение. Ведь я официально не занимаюсь расследованием обстоятельств смерти мисс Досон.

— Да, но ты занимаешься делом Берты Гоутубед. Скажи шефу, что между этими происшествиями просматривается взаимосвязь. Мне пригодится твое облагораживающее присутствие. Не понадобится лгать, изворачиваться, изобретать фальшивые предлоги, достаточно ввести в действие регулярные полицейские силы, и у нотариуса тут же развяжется язык.

— Ладно. Я попробую что-нибудь сделать — если пообещаешь вести машину с разумной осторожностью.

— Будь ты чист, как лед, и имей водительские права, незапятнанные, подобно снегу на горных вершинах, тебе не избежать нареканий. А ведь я осторожный водитель. Ну давай, поднапрягись и получи разрешение. Колымага моя застоялась, лошадиные силы требуют движения, и я вижу внутренним взором, что мой скакун, потряхивая белоснежной гривой, бьет копытом и рвется вслед за мелькнувшим вдали капюшоном, в нашем случае — черным, который, вообще говоря, уже скрылся за горизонтом.

— Боюсь, что в один злосчастный день твоя «миссис Мердл» нас тоже завезет за горизонт — и кончен бал, — проворчал Паркер и отправился звонить сэру Эндрю Маккензи в Скотланд-Ярд.

Очаровательная старосветская деревушка, Крофтон, затерялась в переплетении сельских дорог, образующих треугольник с вершинами в Ковентри, Уорике и Бирмингеме. Вечерело. В сгущающемся сумраке «миссис Мердл» плавно выбиралась из слепых закоулков, перегороженных глухими заборами, тихонько мурлыча, выезжала на окольные пути и по узким проселкам катила вперед. Как назло, совет графства Уорикшир предпринял большую перекраску дорожных указателей, сейчас подготовительные работы находились на той самой стадии, когда все буквы на указателях оказались под толстым слоем глянцевой белой масляной краски. Время от времени многотерпеливый Бантер, сидевший сзади, вылезал из машины, взбирался на немотствующий столб и, освещая фонариком матовую поверхность указателя, пытался разобрать закрашенное напутствие. Эта процедура напомнила Паркеру труды Алана Куотермейна, пытавшегося разыскать под известковыми саванами сталагмитов черты давно усопших королей кукуанов. Один из указателей не успел высохнуть и мазался влажной краской, отчего путешественники совсем приуныли. Несколько неудачных попыток выбраться на нужную дорогу ни к чему не привели, не раз и не два они оказывались в тупике, и вот наконец подъехали к перекрестку. Указатель здесь, должно быть, жутко нуждался в ремонте, так как даже поперечина со стрелками была добросовестно снята, а сам столб, словно окоченевший призрак, жестом отчаяния и гнева устремил к безжалостным небесам длинный, синевато-багровый перст.

— Дождь собирается, — словно бы невзначай сказал Паркер.

— Подумать только, разговорился! Чарлз, если тебе неймется стать душой общества и скрасить нам тяготы экспедиции, ты так и скажи. Под сиденьем у меня хорошенький, тяжеленький гаечный ключ. Что нужно, сделаю я, а Бантер поможет зарыть тело.

— Наверное, это Браушвудское распутье, — подытожил Паркер, карта лежала у него на коленях. — А может, Ковертское раздорожье. Впрочем, мы его, кажется, проехали с полчаса назад, так что, если я прав, одна из этих дорог ведет прямо в Крофтон.

— Весьма утешительно, знать бы только, какая именно.

— Можно попробовать их все одну за другой, если приедем не туда, куда нужно, вернемся обратно.

— Самоубийц погребают на перекрестках, — зловеще заключил Уимзи.

— Вон под деревом сидит какой-то человек, — продолжал Паркер, — давай спросим у него.

— Тоже заблудился, наверное, иначе бы не торчал здесь, как дурак, — возразил лорд Питер. — Великое удовольствие — сидеть под дождем.

Тут и мужчина, сидевший под деревом, их заметил и, подняв руку, бросился к дороге.

Уимзи заглушил мотор. Юноша в одежде мотоциклиста подбежал к машине.

— Простите, не могли бы вы посмотреть, что с моим мотоциклом?

— Что-то случилось?

— Ни с того ни с сего стал как вкопанный. Не могу завести.

— Бывает, — сказал Уимзи. — Хотя трудно понять, чем это место так приглянулось вашему иноходцу.

Лорд Питер вышел из машины, а юноша побежал к забору и приволок пациента.

— Мотор заглох прямо здесь, на перекрестке, или вы его сюда притащили? — спросил Уимзи, брезгливо глядя на мотоцикл.

— Пришлось тащить. Я полдня с ним провозился, все жал на педаль. Без толку. Вот и решил подождать, вдруг кто из проезжих поможет.

— Так что все-таки произошло?

— Не знаю. Ехал прекрасно, а потом вдруг заглох мотор.

— Может, бензин кончился?

— Да нет. Бак полный.

— А что с зажиганием?

— Не знаю. — Юноша чуть не плакал. — Я ведь только второй раз в жизни сел на него.

— Ну, не переживайте, думаю, у вашего «росинанта» вряд ли что-то серьезное. Но давайте сначала проверим бензин, — сказал Уимзи более мягко. Отвинтил колпачок и посветил фонариком в бак. — Кажется, все в порядке. — Насвистывая, снова наклонился над мотоциклом, завернул колпачок. — А теперь попробуем еще раз. Ну-ка, нажмите на стартер. Если не заведется, я посмотрю свечи.

Юноша, понукаемый лордом Питером, ухватился за руль и с энергией отчаяния выжал стартер. Рывок был такой сильный, что сделал бы честь армейскому ослу. Неистовая дрожь охватила мотоцикл, мотор с душераздирающим ревом ожил.

— Господи! — воскликнул юноша. — Вы сотворили чудо!

Лорд Питер мягко сбавил газ, и жуткий рокот перешел в благодарное нежное мурлыканье.

— Как вы этого добились? — заинтересованно спросил мотоциклист.

— Продул топливопровод, — усмехнулся лорд Питер. — Воздушная пробка в системе питания, только и всего, старина.

— Большое-пребольшое спасибо.

— Не за что. Кстати, вы не знаете, как нам проехать в Крофтон?

— Конечно, знаю. Вон по той дороге. Я как раз туда еду.

— Слава Богу. Езжайте впереди, мы следуем за вами, как сказал бы сэр Галахад. А далеко еще?

— Пять миль.

— В Крофтоне есть приличная гостиница?

— Например, у моего отца. «Гончая и лисица». Устраивает? У нас неплохая кухня.

— Печали позади, с трудами покончено, Иордан пройден. Поехали, мой мальчик. Нет, Чарлз, я не стану ждать, пока ты наденешь плащ. «Пусть мы устали, пусть мы продрогли, пусть ветер гуляет в душе ледяной, ждет бедолаг кружка доброго эля, крепкий и терпкий напиток хмельной».

Мотор зарычал, юноша оседлал свой мотоцикл, накренив его вбок, так что едва не вылетел из седла, и первым ринулся по узкому проселку. Уимзи выжал сцепление и двинулся следом за ним.

«Гончая и лисица» оказалась очаровательной старозаветной гостиницей, где вся обивка была из материи, сделанной из конского волоса, и где в любое время дня и ночи можно было по-лучить добрый кусок холодного ростбифа и выращенный в подсобном хозяйстве салат. Хозяйка, миссис Пиггин, сама обслуживала гостей. На ней было очень приличное черное шелковое платье и накладные локоны по моде, столь любимой королевской семьей. Ее круглое, добродушное лицо рдело в отсвете горевшего в камине огня, и в его сиянии словно бы отражалась радость, обуревавшая одетых в алое охотников, что скакали на лошадях, и переносились через препятствия, и скатывались на землю на каждой стене в серии спортивных гравюр. Настроение лорда Питера несколько улучшилось под влиянием царившей здесь радушной атмосферы и превосходного домашнего эля, и, для отвода глаз побеседовав о только что завершившемся охотничьем сезоне, о соседях и ценах на лошадиное мясо, он ловко перевел разговор на интересующий его предмет — покойную мисс Клару Уиттейкер.

— Боже мой, — сказала миссис Пиггин, — да, мы знали мисс Уиттейкер. В этих краях ее каждый знал. До сих пор в деревенских конюшнях стоят ее жеребцы. Лучшую часть стада купил мистер Кливленд, он неплохо с ним управляется. Хорошие лошади выходили из ее конюшен, недаром о ней говорили, что в лошадях она разбирается, да и в людях тоже. Мало кому удавалось ее обойти, а вторично она никогда на удочку не попадалась.

— Хм-м, — мудро произнес лорд Питер.

— Я хорошо помню, как она скакала за гончими, а ей тогда уже было сильно за шестьдесят, — продолжала миссис Пиггин, — и ведь никогда не подождет, пока раскроют ворота. А вот мисс Досон, это ее подружка, жила вместе с ней в помещичьем доме за каменным мостом, так вот она была не такая бедовая, как мисс Уиттейкер. Мисс Досон всегда въезжала в ворота, и про нее говорили, что, если бы не любовь к мисс Уиттейкер, она бы на лошадь в жизни не села, но не хотелось ей подругу далеко от себя отпускать одну. Так ведь не можем же мы походить друг на друга, как спички, верно ведь, сэр? А мисс Уиттейкер, она была ни на кого не похожая. Таких, как она, теперь больше не делают. Я не скажу, что современные девчонки вообще ни на что не годны, нет, есть среди них отчаянные да шустрые, что хотят, то и делают, — в прежние времена их бы посчитали отпетыми, но мисс Уиттейкер, она была другая. У нее не только характер был, но и голова на плечах. Она и покупала лошадей, и лечила их, и растила — все сама, ни от кого ни помощи не ждала, ни совета.

— Да, судя по вашему рассказу, она была замечательная женщина, — от души сказал Уимзи. — Хотелось бы мне иметь такую знакомую. А вот кое-кто из моих друзей знал, и довольно близко, мисс Досон, когда она жила в Хемпшире.

— Правда, сэр? Как странно! Она была хорошая, добрая леди. Говорят, тоже умерла? От рака вроде бы, бедная. Страшная штука — этот рак. И подумать только, значит, вы тоже каким-то боком с ней связаны. Может, вам интересно будет посмотреть наши фотографии охотников Крофтона? Джим!

— Чего тебе?

— Покажи джентльменам фотографии мисс Уиттейкер и мисс Досон. Они знакомы с друзьями мисс Досон в Хемпшире. Если вы уже поели, сэр, пойдемте со мной.

Миссис Пиггин провела их в небольшой, уютный бар, где перед закрытием множество мужчин, с виду похожих на охотников, наслаждались последним стаканчиком. Мистер Пиггин, как и его жена, добродушный и дородный, выступил вперед, чтобы поприветствовать гостей.

— Что вам подать, джентльмены? Джо, две пинты зимнего эля! Подумать только, значит, вы знали нашу мисс Досон? Черт побери, мир тесен, господа, я постоянно повторяю это жене. Вот последняя серия фотографий с охотничьего сбора в помещичьей усадьбе мисс Уиттейкер в 1918 году. Этот сбор не был очередным, шла война, многих охотников призвали в армию, да и лошадей тоже позабирали. Тут уж не до охоты. Но что делать, лисиц расплодилось в лесу видимо-невидимо, и борзые грызлись, как собаки, — ха-ха! — я часто говорил здесь, в баре, мол, борзые совсем взбесились, грызутся, как собаки. Хорошо сказано, правда? Очень многие джентльмены смеялись, когда я так говорил, мол, борзые стали бешеные, точно собаки, ну вот, полковник Флетчер и некоторые другие джентльмены постарше говорят, надо, мол, продолжать собираться — хоть иногда, говорят. Ну и провели пару охот, так, наспех, по маленькой, можно сказать, просто чтобы своры не застаивались, можно сказать. Тут мисс Уиттейкер и говорит: «Полковник, — говорит, — давайте объявим местом сбора нашу усадьбу, — говорит, — а то, может, это будет последняя охота в моей жизни», — говорит. И точно, как накликала, в Новый год у несчастной случился удар. Она умерла в 1922 году. Это она сидит в повозке, а рядом мисс Досон. Конечно, к тому времени мисс Уиттейкер уже пару лет как перестала сама охотиться, но всегда сопровождала охотников на двуколке. И так до последних своих дней. Красивая старая леди она была, правда, сэр?

Лорд Питер и Паркер с большим интересом взглянули на довольно мрачную старую женщину, сидящую бескомпромиссно прямо с вожжами в руке. Суровое, изборожденное временем старое лицо, но, и правда, по-своему красивое: с большим носом и прямыми стрелами тяжелых бровей. А рядом с Кларой Уиттейкер — поменьше, попухлее, поженственней, Агата Досон, чья внезапная смерть привлекла их сюда, в это тихое место. Она улыбалась, у нее было милое лицо, не такое властное, как у грозной ее подруги, но и в ней чувствовались характер и воля. Несомненно, они были замечательной парой.

Лорд Питер задал один-два вопроса о семье мисс Уиттейкер.

— Вот что, сэр, вряд ли я вам смогу рассказать об этом, я ведь толком и сам не знаю. Мы всегда считали, что мисс Уиттейкер рассорилась со своей семьей, потому что решила уйти из дому и жить самостоятельно. В те дни девушки так вот просто из дому не уходили, как сейчас. Но если вам интересно, сэр, в наших местах есть один старый джентльмен, он может порассказать вам про мисс Уиттейкер и про мисс Досон. Бен Коблинг сорок лет проработал конюхом у мисс Уиттейкер, а в жены взял горничную мисс Досон, которая приехала с ней из Норфолка. Ему уже стукнуло восемьдесят шесть лет, но он все такой же сообразительный, как и прежде. Они с женой живут в маленьком доме, что получили в наследство от мисс Уиттейкер. Если хотите, сэр, можете наведаться завтра к ним, убедитесь, что память у Бена — дай Бог каждому. Простите, сэр, должен покинуть вас. Нам пора закрывать. Сейчас выставлю из бара голубчиков. Пора, джентльмены, закрываем. С вас три шиллинга восемь пенсов. Пожалуйста, джентльмены, поспешите. Джо, ты тоже побыстрее поворачивайся.

— Чудесное место — Крофтон, — сказал лорд Питер, когда они с Паркером остались вдвоем в большой спальне с низким потолком и пахнущими лавандой простынями. — Уверен, Бен Коблинг знает про кузена Аллилуйю. Поскорей бы встретиться с Беном Коблингом!

Ночью шел дождь, но к утру погода разгулялась. Лорд Питер в охотку проглотил огромное количество ветчины и яиц и вышел на крыльцо гостиницы погреться на солнышке. Из бара доносились звуки веселой суматохи — близилось время открытия. Уим-зи медленно, задумчиво набил трубку. Восемь уток гуськом перешли дорогу. Кошка вспрыгнула на скамейку, вытянулась, подобрала под себя задние лапы и плотно обвила их хвостом — как бы для того, чтобы предотвратить нечаянное, лишнее движение. Проехал верхом на гнедом жеребце конюх, ведя на поводу каштановой масти лошадь с коротко подстриженной гривой; за ними, смешно подпрыгивая, пробежал спаниель, одно ухо похлопывало по голове, вид у него был ужасно глупый.

— Хм, — произнес лорд Питер.

Дверь гостиницы гостеприимно отворилась.

— Доброе утро, сэр, — сказал бармен и снова исчез в глубине бара.

— Хм, — повторил лорд Питер. Он освободил из-под левой ноги правую и, счастливо потягиваясь, широко расселся на крыльце.

Из-за каменного забора, окружавшего церковный двор, появилась скрюченная фигура — ноги колесом, лицо в морщинах, кожаные гетры охватывают худые голени. Старик продвигался вперед рывками, ковыляя на неверных ногах. Прежде чем, громко протрещав суставами, опуститься на скамью рядом с кошкой, он учтиво обнажил свою древнюю голову.

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро, — ответил лорд Питер. — Прекрасная погода.

— День будет неплохой, да, неплохой, — сердечно отозвался старик. — В этакий славный майский денек я молю Господа даровать мне еще пару годочков в этом прекрасном, сотворенном Им мире. В такую погоду хочется жить.

— Еще поживете, — сказал лорд Питер, — вам рано думать о смерти.

— Спасибо, сэр, я, и правда, крепок еще, хотя в Михайлов день восемьдесят семь лет сравняется.

Лорд Питер изобразил на лице приличествующее случаю изумление.

— Да, сэр, восемьдесят семь, и, если бы не ревматизм, все у меня было бы хорошо, грех жаловаться. Я гораздо крепче, чем кажусь с виду. Конечно, сэр, пригнуло меня к земле, есть немножко, но не годы тому виной, а лошади. Всю жизнь с лошадьми, сэр. Работал с ними, спал с ними — можно сказать, жил в конюшне.

— Трудно найти более достойную компанию.

— Верные ваши слова, сэр, лучше друзей не найдешь, где там. Жена моя не устает повторять, что ревнует меня к ним. Говорит, что, по мне, так я бы лучше с ними говорил, чем с ней. Знаете, сэр, может, она и права. Лошади, сэр, они никогда не болтают чепухи, которая завсегда у бабы на языке. Так ведь, сэр?

— Совершенно верно, — сказал Уимзи. — Что вы хотели бы заказать?

— Спасибо, сэр. Как всегда, пинту светлого горького. Джим уже знает. Джим! Всегда начинаю день пинтой пива, сэр. По-моему, пиво лучше, чем чай, оно не так раздражает желудок.

— Смею заметить, вы правы, — сказал Уимзи. — Ну, и коль вы об этом упомянули, чай, он и впрямь раздражает слизистую. Мистер Пиггин, две пинты пива, пожалуйста. И может, вы тоже к нам присоединитесь?

— Спасибо, милорд, — сказал хозяин. — Джо! Две пинты светлого горького и одну «гиннеса». Прекрасное утро, милорд, здравствуйте, мистер Коблинг. Я вижу, вы уже познакомились.

— О Зевс! Так вы — мистер Коблинг? Я ужасно рад. Мечтал побеседовать с вами.

— Правда, сэр?

— Это я сообщил этому джентльмену — его зовут лорд Питер Уимзи, — что вам есть что порассказать ему про мисс Уиттейкер и про мисс Досон. Он знаком с друзьями мисс Досон.

— Неужто, сэр? Ах! Вряд ли я чего не знаю про этих леди. И горжусь этим. У мисс Уиттейкер я пятьдесят лет прослужил. Пришел к ней младшим конюхом, еще при старом Джонни Блактор-не, а после его смерти стал старшим. Таких девушек, как мисс Уиттейкер, больше нет. Честное слово. Прямая, как свечка, и щечки такие красивые, такие розовые, и волосы черные, да блестящие — она была что двухлетняя молодая кобылка, сэр. А горячая была!

Как огонь. Не один джентльмен был бы рад пройтись с ней по жизни в одной упряжке, да не по ней была сбруя. Как пыль под ногами — вот чем все они для нее были. Она бы ни в жисть на мужика не взглянула, если бы не лошади, только с конюхами да с кучерами находила общий язык. Ну еще если дело было какое, могла потолковать. Среди животных тоже такие зверюги водятся. Была у меня собака, терьер. Сучка. Завзятая была охотница, ни одной крысы не пропустит. Но до чего же деловая была — ни с чем другим к ней не подступись! Я то одного кобелька к ней подведу, то другого, сколько их перепробовал — все без толку. Не подпускает, хоть плачь, тут же начинается форменное смертоубийство, свара — вы такого отродясь не видали. Была, видно, своя задумка у Господа, что сотворил Он такую породу. А бабе, ясное дело, свою голову на плечи не поставишь.

Лорд Питер вновь задумчиво хмыкнул.

Молча выпили пиво.

Мистер Пиггин оторвался от дум и рассказал охотничью байку про мисс Уиттейкер. Мистер Коблинг тоже внес свою лепту, откликнувшись очередной охотничьей побасенкой. Тут на крыльцо вышел Паркер, и мистер Коблинг попросил джентльменов оказать ему честь: еще выпить с ним пива. Выпили по второй. А потом и по третьей — на этот раз угощал честную компанию сам мистер Пиггин. Выпив, он извинился и отправился обслуживать посетителей.

И тогда лорд Питер потихоньку стал подталкивать разговор к истории семьи мисс Досон. Делал он это искусно, но до того медленно, что Паркер не выдержал. Воспитанник классической школы, чей интеллект поразительно изощрился на службе в столичной полиции, он покажет другу настоящий класс, задаст пару-тройку вопросов — и готово дело. Но каждый раз мистер Коблинг умудрялся безнадежно потерять нить разговора и увлечься каким-нибудь посторонним предметом. Отступлениям, казалось, не будет конца. Уже Уимзи сердито колотил друга ногой по лодыжке, а Паркер никак не унимался. Но терпение лорда Питера было наконец вознаграждено — разговор возвратился к интересующей их теме.

Через час или около того мистер Коблинг пригласил друзей к себе, заявив, что жена может и побольше его порассказать про мисс Досон. Приглашение было охотно принято, и джентльмены выступили в поход. По дороге мистер Коблинг продолжал объяснять лорду Питеру, что в Михайлов день ему стукнет восемьдесят семь лет, а со здоровьем у него еще все в порядке, Бог миловал, и хоть с виду он старый, но вообще-то пока мужик крепкий, если бы не ревматизм, то и умирать бы не надо.

— Что согнуло меня, то согнуло, ничего не скажу, — говорил мистер Коблинг, — но это все лошади да работа в конюшне. Всю жизнь я от лошадей ни на шаг.

— Не злись, Чарлз, — шепнул на ухо Паркеру лорд Питер.

— Я-то тебя понимаю: ты, видно, слишком много чаю выпил за завтраком, а ведь чай, как сегодня выяснилось, воздействует на организм раздражающе.

Миссис Коблинг оказалась восхитительной старой леди всего двумя годами младше мужа. Походила она на засушенное яблочко. От представившейся возможности поговорить о милой ее Агате она пришла в неописуемый восторг. Паркер счел необходимым представить причины их интереса к мисс Досон и пустился было в запутанные объяснения, но снова получил пинка по голени. И по заслугам. Для миссис Коблинг не было предмета интереснее, чем семья мисс Досон, по ее мнению, ни один человек в мире не может остаться равнодушным к этой теме, — и без всяких наводящих вопросов она весело затрещала.

В семью мисс Досон она попала девчонкой, можно сказать с пеленок. Так ведь еще мама ее служила экономкой у мистера Генри Досона, у отца мисс Агаты, а перед тем у его деда. Самой миссис Коблинг не было и пятнадцати, когда она стала кладовщицей. Мисс Харриет тогда сравнялось только три годика, той самой Харриет, что вышла замуж за мистера Джеймса Уиттейкера. Да, она работала у Досонов и тогда, когда родились остальные дети. Мистер Стефен после отца должен был получить много денег, но тут как посыпались на семью невзгоды да беды, унесли они состояние да и жизнь мистера Генри. Вот ведь какое горе. Пустился, сердечный, в спекуляции, на бирже играл, мистер Коблинг мне не рассказывал, чем он там торговал, но случилось это злое дело в Лондоне, а в городе в те времена всякой сволочи развелось видимо-невидимо, вот и потерял, горемыка, все, что имел, да больше уже и не оправился. Было ему пятьдесят четыре года, когда он умер; а ведь какой был честный джентльмен, и для каждого у него находилось доброе слово. Жена не пережила утраты, быстро после него убралась, бедная. Очень была приятная, милая леди, хотя и француженка, и в Англии у нее никого не было, одна осталась, а обе ее сестры пошли, и подумать страшно, в папистский монастырь, можно сказать, погребли себя заживо.

— Как повел себя мистер Стефен, когда узнал, что денег нет? — спросил Уимзи.

— Он-то? Ну, он начал заниматься делами, непривычно для нас это было, впрочем, слышала я, что старый Варнавва Досон, дедушка мистера Стефена, тоже был только бакалейщиком, а может, приказчиком, недаром говорят, что, мол, денег нет — перед прибылью, лишний грош — перед гибелью. Трудно пришлось мистеру Стефе-ну, привык он с детства к самому лучшему. Была у него богатая невеста, красивая такая юная леди. Но все повернулось к лучшему, как она услышала, что мистер Стефен остался без денег, не пошла за него, бросила, — не женился наш мистер Стефен на женщине без сердца, Бог миловал. И до сорока с лишним лет он все ходил холостым, а потом встретил леди, которая была сиротой, но она была очень приятная, симпатичная девушка, и стала она мистеру Стефе-ну прекрасной женой, правда-правда. И сын родился, мистер Джон. У них только и было света в окошке, что мистер Джон. В страшный день принесли им повестку с войны, что его убили. Кровавое, ужасное дело — война, никому от нее никакого проку, только налоги да цены растут, и люди работу теряют.

— Так, значит, его убили? Большое несчастье для родителей.

— Страшное горе, сэр. Мистер Стефен, бедняжка, столько напастей перенес, но этот последний удар совсем его подкосил. Поднял на себя руку, застрелился. Должно, сэр, с ума сошел, что сотворил над собой такое, и леди свою тоже застрелил. Вот какой ужас. Вы, сэр, может, помните, газеты тогда только об этом и писали.

— Да, было что-то такое, — сказал Уимзи, притворившись, будто действительно вспоминает: не хотелось ему принижать масштабы местной трагедии. — А что юный Джон, он не успел жениться?

— Нет, сэр. Тоже горе какое у девушки. Невеста его работала сестрой в английском госпитале. Он-то думал: приедет в очередной отпуск, женится. Но все в те страшные годы шло вкривь и вкось.

Старушка вздохнула и отерла глаза.

— Мистер Стефен был единственный сын?

— Не то чтобы единственный, сэр. Близнецы еще были, хорошенькие такие. Только прожили всего два дня. Родились через три года после мисс Харриет, той самой, что вышла замуж за Джеймса Уиттейкера.

— Понятно. Так две семьи породнились.

— Да, сэр. Мисс Агата, мисс Харриет и мисс Клара Уиттейкер — все трое учились в одной школе, и миссис Уиттейкер, мама мисс Клары, пригласила юных леди провести каникулы с мисс Кларой, и тогда мистер Джеймс влюбился в мисс Харриет. По-моему, она была не такая хорошенькая, как мисс Агата, но живая да веселая, ну и, конечно, мисс Агата была девушка серьезная, не какая-нибудь вертушка, все эти глупости были не по ней. Она часто мне говорила: «Бетти, — говорит, — я собираюсь остаться старой девой, и мисс Клара — тоже, и мы будем жить вместе и будем всегда счастливы — без всех этих глупых и нудных джентльменов». Так все и получилось, сэр, потому что мисс Агата всегда была своему слову хозяйка: что скажет, то и сделает. Спокойная она была, но слово свое держала. Если что скажет, то стоит на своем и ничем ее не проймёшь: ни угрозами, ни улещиванием. Сколько раз, бывало, я пыталась уговорить ее, когда она еще совсем дитем была, сэр, — я ведь и в детской помогала. Можно было разозлить ее, можно было довести до слез, но переубедить — ни за что, уже тогда она была верна своему слову.

В воображении Уимзи возникла картина: беспомощная, старая, слабая женщина упорно стоит на своем — несмотря на уговоры адвоката и на уловки племянницы. Да, мисс Досон по-своему была замечательная старая дама.

— Так, значит, никого не осталось из родни Досонов? — спросил он.

— Никого, сэр. Одна Мэри, но и она Уиттейкер. Она правнучка мисс Харриет, единственная дочка мистера Чарлза Уиттейкера. Осталась одна на белом свете. Мисс Досон пригласила ее жить к себе, когда мистер Чарлз и его жена попали в аварию. Страшно стало на дорогах из-за этих треклятых автомобилей. Господи, Господи! Подумать только, ведь беды на нас так и сыпались, одна за другой, одна за другой. Ведь мы с Беном всех пережили.

— Успокойся, мать, — сказал Бен и положил руку ей на плечо.

— Господь был милостив к нам.

— Правда, грех жаловаться. У нас, сэр, три сына, да две дочери, да четырнадцать внуков, да три правнука. Вам, наверное, интересно поглядеть их карточки, сэр?

Лорд Питер сказал, что будет рад увидеть все семейство, а Паркер издал нечленораздельный звук, который тоже можно было принять за согласие. Демонстрация семейного альбома сопровождалась подробным жизнеописанием каждой особы, представленной на фотокарточке. Чуть только в рассказе возникала сколько-нибудь заметная пауза, Паркер наклонялся к уху лорда Питера и, теша себя надеждой направить разговор в нужное русло, шептал: «А как там насчет кузена Аллилуйи?» Но прежде чем лорд Питер успевал задать заветный вопрос, семейная хроника возобновлялась.

Когда миссис Коблинг поднялась и вышла из комнаты за шалью, которую ее внук Уильям прислал домой из Дарданелл, лорд Питер сердито зашептал:

— Ради Бога, Чарлз, хватит долбить про Аллилуйю! Я не глухой.

Шаль была принесена и осмотрена, гости выразили свое восхищение, после чего разговор обратился к чужим странам, к туземцам и, в частности, к неграм. Вот тут лорд Питер как бы невзначай спросил:

— Кстати, а нет ли у семьи Досонов родственников за границей, в далеких краях?

— Ну, в общем, может, и есть, — замялась миссис Коблинг. — У мистера Генри был брат, мистер Поль. Но родные не любили о нем вспоминать. Он был в семье паршивой овцой. Вы только подумайте, — продолжала она, понизив голос и тяжело вздыхая, — он обратился в католичество и стал монахом!

Кажется, сделайся мистер Поль убийцей, к нему бы не могли относиться хуже.

— Мистер Генри во всем обвинял себя.

— Он-то в чем виноват?

— Как в чем? Жена мистера Генри, моя дорогая хозяйка, сэр, была француженка и, понятное дело, католичка. Так уж ее воспитали, откуда ей было знать, что хорошо, а что плохо, а когда они поженились, была она еще совсем молоденькая. Так вот, благодаря мистеру Генри она очень скоро стала истинной христианкой, забыла о своих идолах и молилась в приходской церкви. Но к тому времени с мистером Полем случилась беда: он влюбился в сестру миссис Генри, а эта самая сестра решила посвятить себя религии, это они так называют свою веру, и ушла в монастырь. И тогда сердце мистера Поля было разбито, и он прельстился «блудницей в пурпуре» и, — снова последовала пауза и тяжелый вздох, — стал монахом. Большого шуму наделало его отступничество. А жил он долго, до глубокой старости, может, и сейчас еще жив, мистер Коблинг не слышал о его смерти, но на праведный путь так и не вступил.

— Если он еще жив, — пробормотал Паркер, — то наследником мисс Досон должен был стать он. Он — дядя Агаты Досон и ближайший ее родственник.

— Да, но я не мистера Поля имел в виду, — нахмурившись, сказал Уимзи, — мне приходилось слышать о другом родственнике мисс Досон, о самом настоящем иностранце с очень темным цветом кожи, — говорят, он черный, как негр.

— Черный? — воскликнула старушка. — Ох нет, сэр, не может быть! Боже избави, нет, нет, не может быть! Бен, как ты думаешь? Может, от старого Саймона?

Бен отрицательно качнул головой.

— Я о нем почти ничего не знаю.

— И никто не знает, — с силой сказала миссис Коблинг. — Давно это было. Но в семье иногда о нем вспоминали, хотя я лично слова доброго о нем не слыхала. «Негодник Саймон» да «негодник Саймон» — иначе его не называли. Много лет тому назад он уехал куда-то, говорили, в Индию. Что с ним сталось, никто не знает. А вдруг он в дальних краях женился на какой-нибудь негритянке и этот негр — его правнук? Боже мой! Или даже праправнук? Ведь Саймон приходился дядей мистеру Генри, а было это давным-давно.

Миссис Коблинг разочаровала наших детективов. Правнук старого Саймона не помешал бы мисс Мэри Уиттейкер получить состояние мисс Агаты Досон — слишком дальний родственник. Однако лорд Питер продолжал расспросы.

— Очень любопытно. А куда все-таки уехал Саймон: в Индию или в Вест-Индию? Не знаете?

Миссис Коблинг за точность не поручилась бы, но вроде его отъезд связывался у нее с Америкой.

— Какая жалость, что мистера Пробина больше нет в Англии. Он вам рассказал бы побольше, чем я, про Досонов и Уиттейкеров. Но в прошлом году вышел на пенсию и уехал куда-то в Италию.

— А кто такой мистер Пробин?

— Это поверенный мисс Уиттейкер, — сказал Бен, — он занимался и делами мисс Досон тоже. Симпатичный джентльмен, но до чего хитер — ха-ха! Никогда своего не упустит. Наверное, адвокаты все такие, — наставительно заметил он. — Всегда тянут одеяло на себя.

— Он жил в Крофтоне?

— Нет, сэр, в Крофтоувер-Магна, в двенадцати милях отсюда. Его клиенты перешли к адвокатской конторе «Пойнтер и Уинкин», но она образовалась недавно, и я про них мало что знаю.

Выспросив у четы Коблингов все, что можно, лорд Питер и Паркер потихоньку свернули беседу и начали собираться в дорогу.

— Да, кузена Аллилуйю можно вычеркнуть, — сказал Паркер.

— Может, да, а может, и нет. Мало ли что. Но, по-моему, католик Поль, так опозоривший свою семью, сулит больше надежд. И, конечно, мистер Пробин. Видно, та еще птичка. Что скажешь? Ты понял, кто он такой?

— Похоже, тот самый таинственный нотариус.

— Вот именно. И он знает, почему мисс Досон все-таки нужно было составить завещание. Давай-ка отправимся в Крофтоувер-Магна и навестим мистеров Пойнтера и Уинкина. Что-то они нам скажут?

Увы, Пойнтер и Уинкин не могли вообще ничего рассказать. Мисс Досон отказалась от услуг мистера Пробина и передала ведение всех своих дел новому поверенному. Мистер Пойнтер и мистер Уинкин никогда не вели дел мисс Досон. Ах, адрес мистера Пробина? Пожалуйста: Вилла-Бьянка, Фьезоле. К сожалению, они больше ничем не могут помочь лорду Питеру и мистеру Паркеру. До свидания.

— Коротко и сухо, — отозвался лорд Питер. — Да ладно, мы с тобой сейчас перекусим, а потом напишем письмецо мистеру Пробину и одному моему старинному приятелю — епископу Ламберту из миссии в Ориноко, он может помочь в поисках Аллилуйи. Держи хвост пистолетом, дружище! Как говорил Ин-голдзби: «Ветры дуют — уж брезжит свет! Ветры дуют — мы взяли след!». И вообще, знакомо ли тебе имя Джона Пила, познал ли ты Землю, где цветут цитроны? Ну, не переживай, старина, у тебя еще все впереди — ты сможешь побывать там в свадебное путешествие.

Епископ Ламберт, этот достойнейший прелат из миссии Ориноко, оказался человеком добрым и практичным. Нет-нет, он не имеет чести лично знать преподобного Аллилуйю Досона, но полагает, что его следует искать в миссии Табернакль — есть такая нонконформистская организация, которая ведет большую работу среди туземцев. Епископ сам свяжется с лондонским представительством этой почтенной общины и сообщит лорду Питеру результат. Спустя два часа секретарь епископа, проявив должное усердие, дозвонился до миссии Табернакль и раздобыл весьма утешительные сведения — преподобный Аллилуйя Досон как раз находится в Англии и его можно застать в здании миссии в Степни. Этот престарелый пастор крайне стеснен в средствах; словом, насколько понял епископ, — история грустная. Нет-нет, Бога ради, какая благодарность? Это все исключительно заслуга подневольного бедняги секретаря. А как поживает сам лорд Питер? Рад был услышать его голос. Ха-ха! А не выкроит ли милорд время отобедать у епископа?

Лорд Питер подхватил Паркера и помчался на своей красотке прямиком в миссию Табернакль. На фоне мрачного, обшарпанного фасада черный вытянутый корпус «миссис Мердл» и блеск медной выхлопной трубы произвели настоящий фурор. В ту же минуту к ней слетелась вся окрестная мелюзга и начала упоенно выводить соло на клаксоне, не обращая ни малейшего внимания на Уимзи и не дожидаясь, пока он отойдет. Питер позвонил в дверь миссии, а Паркер попытался пригрозить нарушителям суровой карой, ненавязчиво намекнув, что он — офицер полиции. Это вызвало бурю восторга, и в мгновенье ока Паркер оказался взятым в живое кольцо под предводительством бойкой особы лет двенадцати. Он предпринял несколько героических бросков с целью выйти из окружения. С визгом и хохотом кольцо на миг подалось в сторону, но рук не разжало, а потом быстро захватило прежние позиции и громко запело. В этот момент дверь миссии отворилась, и поле брани предстало во всей красе взору худощавого юноши в очках. «Дети, дети!» — неодобрительно проговорил он, укоризненно погрозив длинным тонким пальцем. Однако это вмешательство не произвело на вояк ни малейшего впечатления, да и сам юноша вряд ли рассчитывал на успех.

Лорд Питер объяснил причину своего вторжения.

— О, милости просим, заходите, — пригласил юноша, заложив пальцем книгу по теологии. — Боюсь только, вашему другу… э-э-э… у нас тут шумновато.

Паркеру тем временем удалось прорвать оцепление, и теперь он стоял за кругом, понося своих мучителей на чем свет стоит, на что противник отвечал мощным ревом гудка.

— По их милости у меня сядет аккумулятор, — заметил Уимзи.

— Попробуй сам справиться с этими дьяволятами, — прорычал Паркер.

— Друг мой, почему бы тебе не обратиться к ним как к мыслящим существам? — осведомился Уимзи. — У детей те же слабости, что у политиков и финансистов. Эй, Эсмеральда! — поманил он атаманшу.

Юная дама ответила грубоватым жестом и показала язык, но, заметив на ладони Уимзи блестящую монетку, приняла вызов и подошла.

— Посмотри, — сказал Уимзи, — это пол кроны. Тридцать пенсов. Как ты думаешь, они тебе пригодятся?

Дитя тут же проявило незаурядные мыслительные способности. Девочка стояла молча, приняв перед лицом богатства вид смущенной добродетели и потирая чулок грязным ботинком.

— Тебе вполне под силу призвать свою армию к порядку, — убеждал Уимзи. — Ты производишь впечатление женщины с характером. Так вот, если ты никого не подпустишь к машине, пока я буду в доме, — получишь полкроны. Поняла? Но если ты разрешишь им подудеть — а я это услышу, будь уверена, — плакали твои денежки. Каждый гудок обойдется тебе в пенни. Шесть гудков — и у тебя два шиллинга вместо полкроны. Тридцать гудков — и ты без денег. А я буду время от времени выглядывать и если увижу, что кто-то залез в машину, или колотит по ней, или еще что-нибудь, то не видать тебе денег как своих ушей. Условия понятны?

— Приглядеть, чтоб чего не свистнули, не то усвистят мои денежки.

— Именно так.

— Будь по-вашему, мистер. Пригляжу.

— Ну вот и умница. Идемте, сэр.

Юноша в очках провел их в тусклую маленькую приемную, похожую на привокзальный зал ожидания и увешанную картинками на сюжеты из Ветхого Завета. На полу были разбросаны циновки.

— Я передам мистеру Досону, что к нему пришли, — сказал он и исчез, зажав в руке фолиант.

Послышались шаркающие шаги, и Уимзи с Паркером приготовились плечом к плечу встретить злодея, претендующего на наследство. Однако, когда дверь отворилась, сердца сыщиков растаяли: на пороге стоял пожилой индеец, настолько застенчивый и безобидный, что вообразить кого-то, еще менее похожего на убийцу, было просто невозможно. Он стоял, нервно моргая и разглядывая посетителей из-под очков в металлической оправе, с бечевкой вместо одной дужки.

Преподобный Аллилуйя Досон, несомненно, был метисом. Приятные, слегка заостренные черты лица, орлиный нос, смуглая оливковая кожа, как у полинезийца. Волосы жидкие, с проседью, не курчавые, но достаточно волнистые. Сутулые плечи, потертая ряса. Черные, чуть навыкате глаза с желтоватыми белками смотрели открыто и дружелюбно. Улыбался он приветливо и искренне.

— Вы хотели меня видеть? — У него было прекрасное английское произношение, и только интонация выдавала уроженца колоний. — Кажется, не имел удовольствия…

— Здравствуйте, мистер Досон. Да-да, мы не знакомы. Дело в том, что… э-э-э… нам н^жны некоторые сведения… э-э-э… по истории семьи крофтонских Досонов в Уорикшире. И нас уверяли, что вы могли бы рассказать… ну… о связях этой семьи с Вест-Индией. Если, конечно, вас это не затруднит.

— Ни в коей мере. — Досон даже слегка выпрямился. — Видите ли, я сам в некотором роде принадлежу к этой семье. Не угодно ли сесть?

— Спасибо. Мы, собственно говоря, так и думали.

— А вы случайно не от мисс Уиттейкер?

В голосе слышались и надежда и обида. Уимзи не вполне понял, что стоит за этим вопросом, и предпочел ответить нейтрально, чтобы не попасть впросак.

— Нет-нет. Мы готовим справочник по истории семей, живущих в провинции. Надгробные памятники, генеалогические древа… в таком духе.

— Вот в чем дело. А я-то думал… — Казалось, он потерял надежду и вздохнул. — Ну да ладно. В любом случае буду счастлив оказаться полезным.

— Нас интересует судьба Саймона Досона. Мы знаем, что он бросил семью и отплыл в Вест-Индию. В… в тысяча семьсот…

— В тысяча восемьсот десятом, — неожиданно быстро поправил священник. — Да. Он попал в беду, когда ему было всего шестнадцать. Связался с плохой компанией, все остальные были старше, ну и втянули его в ужасную аферу. Что-то связанное с картами, а потом еще и человека убили. Не дуэль, нет — в то время дуэль не считалась бесчестьем — хотя любое насилие противно Господу. Но тот человек был предательски убит, а Саймон с дружками скрылся от правосудия. Он завербовался на флот и уплыл за море. Прослужил пятнадцать лет и был захвачен французским капером. Потом сбежал, ну и — чтобы не утомлять вас подробностями — осел в Тринидаде под чужим именем. Жившие там англичане хорошо его приняли, дали работу на своих сахарных плантациях. Он преуспел, а под конец приобрел и небольшую собственную плантацию.

— Под каким именем он там жил?

— Харкавей. Думаю, он боялся, что его будут разыскивать как дезертира, поэтому и сменил имя. Без сомнения, ему бы пришлось ответить за побег. Так или иначе, жизнь на плантации ему понравилась, и он решил остаться. По-моему, он не рвался домой, даже наследство его не прельщало. К тому же над ним висело обвинение в убийстве, хотя вряд ли ему бы вспомнили это дело, учитывая, что тогда он был слишком молод, да и не его рука нанесла злодейский удар.

— Вы упомянули о наследстве. Он что, был старшим сыном?

— Нет. Старшим был Варнавва, но его убили при Ватерлоо, а семьи у него не было. Был и второй сын, Роджер, но тот еще в детстве умер от ветряной оспы. А Саймон был третьим.

— Стало быть, имелся четвертый сын, который унаследовал поместье.

— Да, Фредерик, отец Генри Досона. Они, конечно, пытались выяснить, что случилось с Саймоном. Но сами знаете, в те времена не так-то просто было разузнать, что происходит за океаном. Саймон не объявлялся, вот им и пришлось его обойти.

— А дети у Саймона были? Что с ними случилось? — спросил Паркер.

Легкий румянец проступил на смуглом лице священника. Он кивнул.

— Я его внук, — просто ответил он. — Потому и приехал в Англию. Когда Господь призвал меня пасти своих овец среди моего народа, я был вполне обеспеченным человеком: своя сахарная плантация, которая досталась мне от отца. Я женился и был очень счастлив. А потом выпали тяжелые времена — урожай сахара упал, наша маленькая община обеднела и не смогла поддерживать своего пастора. К тому же я становился старым и немощным, не мог работать. Да и жена начала хворать. Господь благословил нас многочисленными дочерьми, о них надо было позаботиться. Словом, я оказался в нужде. И тут мне попались старые семейные документы, принадлежавшие деду, Саймону. И я узнал, что его настоящая фамилия была не Харкавей, а Досон, и подумал — а вдруг у меня в Англии есть семья: ведь не случайно Господь послал мне эту находку. А тут как раз подошло время отправлять нового представителя в Лондон, и я попросил разрешения оставить приход и переехать в Англию.

— Вы нашли кого-нибудь из родни?

— Да. Я поехал в Крофтон — он упоминался в письмах деда — и встретился с адвокатом, неким мистером Пробином из Кроф-тоувера. Он вам знаком?

— Я слышал о нем.

— Мистер Пробин был очень добр ко мне, очень внимателен, рассказал генеалогию семьи и о том, как мой дед должен был унаследовать состояние.

— Но ведь к тому времени состояния уже не осталось.

— Да. И к сожалению, когда я показал ему бабушкино свидетельство о браке, он сказал, что это никакое не свидетельство. Боюсь, Саймон Досон был большой грешник: он просто сошелся с бабушкой, как обычно поступали плантаторы с цветными женщинами, а ей показал свидетельство, якобы подписанное губернатором. Но когда мистер Пробин навел справки, оказалось, что такого губернатора никогда не было. Конечно, это задело мои чувства доброго христианина, но поскольку состояния все равно не осталось, то не о чем было и говорить.

— Да, незадача, — посочувствовал Питер.

— Я призвал на помощь смирение, — с достоинством произнес пастор, отвесив легкий поклон. — Мистер Пробин также любезно снабдил меня рекомендательным письмом к мисс Агате Досон, единственной оставшейся в живых представительнице рода.

— Знаю, она проживала в Лихемптоне.

— Она приняла меня очень радушно, разумеется, я ни о чем не просил, но она сама назначила мне пенсию — сто фунтов в год — и выплачивала ее регулярно, вплоть до самой смерти.

— Вы больше с ней не встречались?

— Нет, я старался не беспокоить ее: вряд ли она смогла бы часто принимать человека с моим цветом кожи, — произнес преподобный Аллилуйя с оттенком гордого самоуничижения. — Но в тот раз она очень мило со мной обошлась, пригласила остаться на обед…

— И… простите мой вопрос — надеюсь, он не покажется вам очень… слишком назойливым… А мисс Уиттейкер продолжает выплачивать вам пенсию?

— Нет. Видите ли, я… я, собственно говоря, и не рассчитывал — хотя в моем положении она была очень кстати. Тем более покойная мисс Досон дала понять, что выплаты будут продолжаться и после ее смерти. Она говорила, что не хочет писать завещание. «В нем нет необходимости, кузен Аллилуйя, — сказала она. — Когда я умру, мои деньги достанутся Мэри, и она будет вместо меня выплачивать вам пенсию». Но, может быть, мисс Уиттейкер не получила наследства?

— Да нет, получила. Все это очень странно. Возможно, она просто забыла?

— Я взял на себя смелость написать ей несколько слов, когда скончалась ее тетушка, — ну, чтобы поддержать морально. Возможно, ей это не понравилось. Больше я не писал. И в то же время не могу поверить, что ее сердце очерствело и ожесточилось к страждущим. Несомненно, тут что-то не так.

— Безусловно, — ответил лорд Питер. — А теперь позвольте поблагодарить вас за любезность, вы нам очень помогли, внеся полную ясность в историю Саймона и его семьи. Мне бы хотелось кое-что записать — имена, даты… если позволите.

— Конечно, конечно. Я сейчас принесу документ, который мне любезно предоставил мистер Пробин. Там изложена вся история семьи. Простите, я ненадолго вас покину.

Он действительно отсутствовал недолго и вернулся с аккуратно напечатанным на официальном бланке генеалогическим древом. Уимзи принялся делать пометки касательно Саймона Досона, его сына Босуна и внука Аллилуйи. Внезапно его палец застыл на одной из строчек.

— Взгляни-ка, Чарлз, а вот и наш отец Поль, тот шалопай, который принял католичество и постригся в монахи.

— Он самый. Только, Питер, он же умер еще в 1922 году, за три года до смерти Агаты Досон.

— Верно. Что ж, одним меньше. Но переписать не мешает — вдруг что-нибудь пригодится.

Они закончили записи, откланялись преподобному Аллилуйе и поспешили на выручку Эсмеральде, храбро стоявшей на страже «миссис Мердл». Лорд Питер вручил ей полкроны и сел за руль.

— Чем больше я узнаю о Мэри Уиттейкер, тем меньше у меня к ней добрых чувств, — заметил он. — Пожалела какие-то несчастные сто фунтов в год для бедного старика.

— Да, алчная женщина, — согласился Паркер. — Но в любом случае отец Поль благополучно скончался, а кузен Аллилуйя оказался незаконнорожденным. Вот и конец нашей сказки о заморском наследнике.

— Черт побери! — вскричал Уимзи, бросая руль и почесывая в затылке, к неописуемому ужасу Паркера. — Опять знакомая нота! Где я мог, разрази меня гром, слышать эти слова?