Книга: Срочно нужен гробовщик [Сборник]
Назад: Часть первая. МЕДИЦИНСКАЯ ПРОБЛЕМА
Дальше: Часть 2. ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

Глава 5. СЛУХИ

В потоке вечного журчанья…
С. Батлер, Гудибрас»
— Так, значит, вы собираетесь перебраться в Лихемптон насовсем, — сказала мисс Мергатройд. — Это просто замечательно. Надеюсь, вы останетесь в нашем приходе. Воскресные собрания у нас немногочисленны: слишком много равнодушных, а еще больше протестантов. Ну вот! Петля спустилась! Какая досада! Должно быть, мне в назидание — так, мол, тебе и надо: не отзывайся дурно о протестантах! Не беда, вот и подняла петлю. Мисс Климпсон, а где вы думаете снять дом?
— Я еще ничего не решила. Арендная плата растет не по дням, а по часам, но покупку дома, боюсь, мне не осилить. Нужно все продумать и все со всех сторон рассмотреть. Хотелось бы снять дом в этом приходе и, если получится, поближе к церкви. Как вы думаете, викарий может помочь найти что-нибудь подходящее?
— Наверное. А тут очень мило, и соседи — все такие приличные люди. Вам понравится. Вы ведь, кажется, остановились на Нельсон-авеню, миссис Тредгалд не ошибается?
— Да, у миссис Бадж, в «Фэйрвью».
— Там вам будет удобно. Она очень милая женщина. Хотя рот у нее не закрывается никогда. А может, она знает, кто собирается сдавать дом? Ей ведь всегда все известно.
— Да-да-да! — сказала мисс Климпсон, бросаясь в открывшуюся брешь с быстротой, которая сделала бы честь самому Наполеону. — Она говорила что-то про дом на Уэллингтон-авеню. Кажется, его вскоре будут сдавать.
— На Уэллингтон-авеню? Странно. Мне казалось, я всех на этой улице знаю. Может быть, Парфитсы? Им давно пора сдвинуться с места. Не прошло и семи лет, как они впервые заговорили о переезде. Я уж сочла, что это они так, больше для разговора. Миссис Писгуд, слышите? Мисс Климпсон говорит, что Парфитсы наконец решились сменить квартиру!
— Не может быть! — воскликнула миссис Писгуд, поднимая от вязания и выкатывая на мисс Климпсон глаза, вызывавшие в памяти театральный бинокль. — Вот так новость! Наверное, это из-за брата миссис Парфитс, он приехал на прошлой неделе. Похоже, будет жить у них, это и решило дело. Теперь им не обойтись без третьей спальни, ведь не сегодня-завтра девочки вернутся из школы-интерната. По-моему, переезд — как раз то, что им нужно. Пора, давно пора. Брат миссис Парфитс, похоже, человек состоятельный, поддержит материально, да и детям так будет лучше. Интересно, где они собираются обосноваться? Наверное, в одном из новых домов на Уинчестер-роуд, хотя, конечно, тогда им придется обзавестись машиной. Впрочем, машина для них — вещь совершенно необходимая, хотя бы из-за шурина. Я так думаю, он себе купит машину сам, но им тоже разрешит пользоваться.
— Помнится, миссис Бадж называла какое-то другое имя, — поспешно прервала ее мисс Климпсон. — Она говорила о мисс… Как ее? Мисс Уиттейкер, кажется.
— Мисс Уиттейкер?! — хором воскликнули обе дамы. — Нет, не может быть!
— Мисс Уиттейкер обязательно поделилась бы со мной, если бы собралась переезжать, — настойчиво убеждала собеседниц мисс Мергатройд. — Мы ведь с ней большие друзья. По-моему, миссис Бадж излишне поторопилась и выдает желаемое за действительное. Как это некоторые умудряются высасывать удивительные истории буквально из пальца?
— На вашем месте я бы тоже не стала спешить с выводами и без достаточных оснований осуждать ближних, — укоризненно покачала головой миссис Писгуд. — Что-то в этом есть. Милая мисс Уиттейкер пару раз заговаривала со мной о своем желании заняться разведением кур. Осмелюсь утверждать, это были не пустые слова, она всегда и во всем со мной советуется. Значит, наконец-то решилась приступить к делу.
— Вообще-то миссис Бадж не говорила, что мисс Уиттейкер собирается уезжать, — вмешалась мисс Климпсон. — Она сказала, что мисс Уиттейкер недавно потеряла какую-то близкую родственницу и, как ей кажется, чувствует себя неуютно одна в большом доме.
— Ах! В этом вся миссис Бадж! — сказала миссис Писгуд и многозначительно покачала головой. — Она, конечно, замечательный человек, но не всегда понимает, что говорит. Правда, мне и самой эта мысль не раз приходила в голову. Только на днях я сказала бедненькой мисс Уиттейкер: «Дорогая, после кончины тети вам, наверное, одной тоскливо?» Как мне лично кажется, лучше бы ей выехать из этого дома или найти кого-нибудь, кто поселится вместе с ней. Молодая женщина, а живет одна, по-моему, это не совсем естественно, и я ей так и сказала. Вы знаете, мисс Климпсон, я ведь всегда говорю все, что думаю.
— Ну конечно, миссис Писгуд, я сама такая, — немедленно откликнулась мисс Климпсон. — И вот что я тогда сказала миссис Бадж: «Значит, о смерти старой леди ходили какие-то странные слухи? Я вас правильно поняла?» Видите ли, она говорила, что это печальное событие было омрачено некоторыми побочными обстоятельствами, а мне, сами понимаете, совсем не улыбается жить в доме, о котором ходит дурная слава. Я бы чувствовала себя не в своей тарелке. — Говоря это, мисс Климпсон была в высшей степени искренна.
— Ну что вы, да ничего такого там не было! — горячо запротестовала мисс Мергатройд. Миссис Писгуд, которая прервала свою речь с одной-единственной целью — придать своему лицу выражение таинственной значительности и только-только собиралась открыть рот, была буквально выброшена из разговора и принуждена отступить на задний план. — Это все злые языки. Смерть мисс До-сон была совершенно естественной. Совершенно. И для бедняжки воистину счастливым избавлением от страданий, ведь в последние дни у нее были просто кошмарные боли. В разразившемся скандале виноват доктор Карр. Должна признаться, этот молодой человек мне никогда не нравился; он поднял шум единственно для того, чтобы себя возвеличить. Как будто врач может знать наперед, когда Господу будет угодно призвать к себе бедную страдалицу. Да, мисс Климпсон, многообразны обличья, в которых выступают человеческие гордыня и тщеславие. Кое-кто скорее бросит тень на невинную жертву, чем откажется от собственных заблуждений. Бедная мисс Уиттейкер! Что ей пришлось пережить! Но было доказано, и с непреложной точностью, что в этом деле ровным счетом ничего такого нет, и, я думаю, теперь молодому человеку должно быть очень стыдно.
— На этот счет, мисс Мергатройд, — сказала миссис Писгуд, — существуют два мнения. Вот что я вам скажу, мисс Климпсон, по-моему, все-таки нужно было провести официальное дознание в отношении смерти мисс Досон. Я стремлюсь идти в ногу со временем, и доктор Карр, по-моему, очень способный молодой человек, хотя, конечно, не похож на семейного врача, к которому так привыкли и о котором мечтают пожилые люди. И очень жаль, что уволили сестру Филлитер, потому что от этой дурехи Форбс пользы столько же, сколько от головной боли, как говорит мой брат. И он прав, тысячу раз прав. Не знает она своей работы, никуда от этого не уйдешь.
— Сестра Форбс — очень милая молодая женщина, — взвилась мисс Мергатройд, покраснев от злости: ведь ее причислили к пожилым людям!
— Вполне возможно, — хладнокровно возразила миссис Писгуд, — но вы же не станете отрицать, что однажды она чуть не отправилась на тот свет, приняв по ошибке девять гранов каломели вместо трех. Она сама мне об этом рассказывала, а что случилось один раз, вполне могло произойти и во второй.
— Мисс Досон никто ничего не давал, — сказала мисс Мергатройд. — К тому же все мысли сестры Форбс были сосредоточены на уходе за больной, а не на шашнях с врачами. Ей, конечно, не повезло: доктор Карр так и не смог ей простить, что она заняла место его пассии, очень легкомысленной молодой особы.
— Неужели вы думаете, — спросила мисс Климпсон, — что он отказался подписать свидетельство о смерти и поднял шум, только чтобы насолить сиделке? Врачи так не поступают.
— Конечно, не поступают, — сказала миссис Писгуд. — И если в голове у человека есть хоть капля здравого смысла, он ни за что так не подумает.
— Большое спасибо, миссис Писгуд, — воскликнула мисс Мергатройд, — спасибо вам за все… я этого…
— Знаете ли, я что думаю, то и говорю, — перебила ее миссис Писгуд.
— А я благодаря Господу и в мыслях не держу недоброжелательности, — парировала мисс Мергатройд.
— Ну, я бы не сказала, что ваши мысли отличает какая-то особенная любовь к ближнему, — возразила миссис Писгуд.
К счастью, в эту самую минуту расстроенная мисс Мергатройд сделала спицей неверное движение и с маху потеряла двадцать девять петель. Жена викария, некоторое время наблюдавшая за битвой со стороны, почувствовала, что пора вмешаться, и поспешила к ним с тарелкой пшеничных лепешек. С появлением нового человека мисс Климпсон, придерживавшаяся принципа всегда упорно бить в одну точку, снова завела разговор о доме на Уэллингтон-авеню.
— Не могу вам сказать ничего определенного, — отвечала ей миссис Тредголд, — но вот и сама мисс Уиттейкер! Пойдемте к моему столику, я вас познакомлю, и вы сами у нее спросите. Вы должны понравиться друг другу, она тоже ужасно добросовестная и очень много для нас делает. Ах да! Миссис Писгуд, мой муж хотел бы выслушать ваши соображения по поводу выступления хора мальчиков. Сейчас он как раз обсуждает этот вопрос с миссис Файндлейтер. Пожалуйста, выскажите ему свою точку зрения — он так ценит ваше мнение.
Таким образом эта прекрасная женщина развела спорящих, отправив миссис Писгуд к клирику под миротворную сень церкви, а мисс Климпсон отбуксировала к креслу у чайного столика.
— Милая мисс Уиттейкер, познакомьтесь, пожалуйста, с мисс Климпсон. Она — ваша ближайшая соседка с Нельсон-авеню. Надеюсь, ей у нас понравится и она захочет остаться в нашем городе и приходе.
— Это было бы чудесно, — сказала мисс Уиттейкер.
При первом же взгляде на Мэри Уиттейкер у мисс Климпсон мелькнула мысль, что она совсем не на месте в этом собрании прихожанок церкви св. Онисима. Красивые, крупные черты лица, холодный, властный вид и спокойствие были бы как нельзя более кстати в конторе нотариуса или бизнесмена.
У Мэри Уиттейкер были приятные манеры уверенного в себе человека, и одевалась она прекрасно. Отличал ее и свой стиль: покрой платья разве что строгой изысканностью линий напоминал мужской костюм, но никак не подчеркивал достоинств ее статной фигуры. Еще до знакомства с мисс Уиттейкер в воображении мисс Климпсон возник неясный образ молодой женщины, чьи страстные порывы пригашены долгими годами, проведенными рядом с деспотичной старухой, а желания свелись к одному — освободиться наконец от оков: может быть, и для нее найдется жених, прежде чем молодость безвозвратно канет в прошлое. Симптомы этой болезни были хорошо знакомы мисс Климпсон. Благодаря большому и грустному опыту, приобретенному в унылой череде дешевых меблированных комнат и пансионов, а также из наблюдения за бесплодными потугами обитательниц этих убогих жилищ сохранить женственность мисс Климпсон с ужасающей точностью могла поставить диагноз с первого взгляда или только по тону голоса, произносящего «Здравствуйте…». Тут было другое. Светлые глаза, лихой разлет красиво очерченных бровей. И однако, было что-то смутно знакомое в ясном взгляде мисс Уиттейкер. Мисс Климпсон и прежде встречала такой взгляд, хотя где и когда — сказать не могла. Живописуя прибытие в Лихемптон и свой визит к здешнему викарию, она обильно сдабривала рассказ похвалами здоровому воздуху и песчаной почве Лихемптона, а про себя продолжала ломать голову над новой задачей. Но память упрямо отказывалась сообщить решение. «Ничего, утро вечера мудренее, сон принесет разгадку, — подумала мисс Климпсон, — а покамест, пожалуй, не стоит говорить про дом, для первого знакомства покажется чересчур назойливо».
Но судьба распорядилась иначе и одним махом свела на нет и благоразумное решение мисс Климпсон, и все тщательно построенное здание ее дипломатии.
Роль богини возмездия, Эринии, сыграла младшая из барышень Файндлейтер, та самая, которая больше других любила поболтать. С охапкой детского белья она подбежала к ним и плюхнулась на край софы рядом с мисс Уиттейкер.
— Мэри, миленькая! Что же ты мне ничего не сказала? Значит, ты уже начала действовать и на днях собираешься купить птицеферму? Ты уже так много успела, а я ничего не знаю! И вообще, я обо всем узнаю в последнюю очередь и от других, а ты упорно молчишь! Как тебе не стыдно, ты же обещала рассказывать мне обо всем!
— Но я и сама ничего не знала, — холодно ответила мисс Уиттейкер. — Кто тебе сказал эту чушь?
— Ну, миссис Писгуд говорила, что услышала об этом от…
Тут мисс Файндлейтер запнулась. Как быть? Она еще не была представлена мисс Климпсон и не знала, как ее назвать. «Эта леди» — так могла сказать какая-нибудь продавщица, «мисс Климпсон» — нельзя, ведь они еще официально незнакомы, «новая жиличка миссис Бадж» — тоже в глаза не скажешь. Пару секунд она нерешительно колебалась, потом улыбнулась мисс Климпсон и умоляющим тоном сказала:
— Вы — наша новая помощница, правда? Позвольте мне самой представиться вам. К чему формальности, раз мы все равно заняты одним делом? Пусть наша совместная работа в приходе послужит мне рекомендацией, хорошо? Мисс Климпсон, так ведь? Я очень рада знакомству с вами. Ну как, Мэри, скажи, правда, что ты собираешься сдать свой дом мисс Климпсон, а сама уедешь в Элфорд и примешься за разведение кур?
— Какая ерунда, конечно, нет. И кроме всего прочего, мы с мисс Климпсон встречаемся впервые в жизни.
Тон мисс Уиттейкер позволял предположить, что, если бы зависело от нее, первая встреча оказалась бы и последней.
— Ах, простите! — совсем не смутившись, весело и игриво вскричала мисс Файндлейтер. — Кажется, мне не следовало этого говорить вслух. Неловко получилось. Но ведь я была уверена, что миссис Писгуд знает что говорит.
И она повернулась к мисс Климпсон.
— Да нет же, это ошибка! — энергично запротестовала наша леди. — Мисс Уиттейкер, какое же мнение у вас теперь сложится обо мне! Естественно, ничего подобного я не говорила. Просто упомянула — так, между прочим, — что я собираюсь, а вернее, только подумываю снять дом недалеко от прихода — вы же понимаете, насколько это удобно. Взять, например, заутрени или дни всех святых… И кто-то из дам предположил, только предположил, не больше, — я сейчас уже не помню, кто именно, — что вы, может быть, решитесь сдать дом — пусть не сейчас, но спустя какое-то время. Уверяю вас, это все. — Мисс Климпсон не слишком придерживалась истины, но успокаивала свою совесть иезуитскими рассуждениями о том, что там, где на кон поставлено так много, позволительно слегка отклониться от истины. — А мисс Мергатройд сразу же расставила все точки над «і», заявив, что вы ни о чем подобном не помышляете, а если бы и надумали сдать дом, то и тогда не стали бы ничего предпринимать, не посоветовавшись с ней.
Мисс Уиттейкер рассмеялась.
— Зачем мне с ней советоваться, — сказала она, — когда для этого существуют агентства по сдаче недвижимой собственности внаем. Впрочем, я собиралась сдать дом, но никаких конкретных шагов в этом направлении еще не предпринимала.
— Так значит, тебя все-таки тянет уехать из города! — воскликнула мисс Файндлейтер. — Как хорошо! И ты посвятишь себя сельскому хозяйству, да? Я тоже мечтаю оказаться вдали от дурацких теннисных партий и прочей чепухи, хочется жить поближе к земле, на лоне природы. Вы ведь читали Шейлу Кей-Смит?
Мисс Климпсон Шейлу Кей-Смит не читала, зато она всегда любила Томаса Харди.
— Это ужасно — обитать в маленьком городишке, вроде нашего, — продолжала мисс Файндлейтер. — Тут только и есть что горшки с ландышами да мелочные пересуды. Мисс Климпсон, вы даже не представляете, сколько здесь, в Лихемптоне, сплетен. Милая Мэри, уж я-то знаю, как тебе надоел наш город, особенно после всех этих дурацких слухов и скандала с жутким доктором Карром. Ты хочешь избавиться от дома, и тебя можно понять. Наверное, в нем стало не слишком уютно?
— Почему же неуютно? — бесстрастно спросила мисс Уит-тейкер. А может быть, слишком бесстрастно? Мисс Климпсон чуть не вскрикнула: тон голоса мисс Уиттейкер внезапно напомнил ей ту самую готовность обороняться, какая сквозит в быстром, настороженном взгляде никому не нужной старой девы, заявляющей каждому встречному-поперечному, что она терпеть не может мужчин.
— Ну как же! — сказала мисс Файндлейтер. — А смерть тети? По-моему, это ужасно, когда кто-то умирает. Милая мисс Досон! Хотя, конечно, смерть была милосердной к ней, она избавила ее от страданий, но все равно…
Мисс Климпсон тут же отметила про себя ее нерешительный тон. Еще бы, ведь мисс Файндлейтер говорит не то, что думает. На уме у нее — атмосфера подозрительности, сгустившаяся вокруг мисс Уиттейкер.
— Да, но почти в каждом доме кто-нибудь когда-нибудь умер, — сказала мисс Уиттейкер. — Не знаю, почему из-за смерти мисс Досон поднялся такой шум. Это выше моего понимания. Мы ведь обычно не слишком чувствительны к прошлой жизни незнакомых людей. Возьмем, например, эпидемии и катастрофы, случившиеся много лет назад. Или даже сегодняшние события в Китае. Мне лично кажется, что никто всерьез о них не задумывается. Вот если бы большевики объявились в Гайд-парке, революция произвела бы на британцев гораздо большее впечатление.
Мисс Климпсон согласно кивнула. В тот же вечер она написала лорду Питеру письмо:
«Мисс Уиттейкер пригласила меня на чай и сказала, что любит свой дом на Уэллингтон-авеню наравне с сельской жизнью, она так к нему привязана, что не мыслит жизни вдали отсюда.
На протяжении всего вечера она каждым словом и жестом старалась подкрепить свое заявление. Так и просятся на язык слова Гертруды из «Гамлета»: «По-моему, эта дама слишком щедра на уверения!» А принц Датский мог бы продолжить: «Пусть себе кляча брыкается!» — если уместно такое выражение о даме. Шекспир приводит меня в восторг. Всегда-то у него найдется подходящая случаю цитата!»

Глава 6. ОБНАРУЖЕНА МЕРТВОЙ

Кровь, хоть до времени и спит, Но не умрет совсем.
Дж. Чапмен, «Слезы вдовицы»
— Знаешь, Уимзи, по-моему, тут ты попал впросак, — заявил Паркер. — Не вижу никаких оснований предполагать что-то необычное в смерти мисс Досон. Да и доказательств у тебя нет, за исключением разве глупых сплетен да мнения самонадеянного докторишки.
— Чарлз, у тебя мозги канцелярской крысы, — ответил друг. — Страсть к доказательствам притупляет твое чутье и отрицательно воздействует на блестящий некогда интеллект. Ты чересчур цивилизован, в этом твоя беда. В сравнении с тобой я — дитя природы. «Среди нехоженых дорог, где ключ зеленый бил, меня узнать никто не мог и мало кто любил», что, возможно, не так уж и плохо. Я знаю, знаю определенно, что это дело с гнильцой.
— С чего ты взял?
— С чего взял? Да с того. Знаю же я, например, что с букетом прославленного лафита урожая 1876 года, который эта каналья Петтигру-Робинсон осмелился испробовать на мне вчера вечером, далеко не все в порядке. Вино оказалось с душком. Тут то же самое.
— С душком! Черт побери! Нет ни следов яда, ни следов насилия! Мотива преступления тоже нет! И наконец, нет никакой возможности что-либо кому-либо доказать.
Лорд Питер взял из портсигара кубинскую сигару и с артистической небрежностью закурил.
— Послушай, — сказал он, — хочешь пари? Ставлю десять к одному, что Агата Досон была убита, двадцать к одному, что это сделала Мэри Уиттейкер, и пятьдесят к одному, что меньше чем через год я приведу ее на скамью подсудимых. Ну так как? Принимаешь?
Паркер засмеялся.
— Я — бедный человек, ваша светлость, — шутливо взмолился он.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнул лорд Питер. — Ты и сам чувствуешь тут какой-то подвох. Будь ты уверен в себе, разве стал бы раздумывать? Сказал бы мне: «Попрощайся со своими деньжатами, дружище!» — и привет! Что может тебя остановить, раз ты уверен в своей правоте?
— Я пожил на белом свете и знаю, что ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — ответил инспектор. — Впрочем, — добавил он осторожно, — я готов поставить на кон, ну, скажем, м-м-м… пол кроны.
— Сказал бы лучше сразу двадцать пять фунтов, — возразил лорд Питер, — возможно, тогда я бы отнесся с пониманием к твоей предполагаемой «бедности», но, просадив полкроны, по миру с сумой не пойдешь, значит, будем считать, пари принято.
— И что ты намерен делать? — саркастически спросил Паркер. — Потребуешь произвести эксгумацию тела и возьмешься заново отыскивать следы яда? Или прикажешь похитить мисс Уиттейкер и на галльский манер применить к ней пытку третьей степени?
— Совсем нет. Я шагаю в ногу со временем. Моим оружием станет психология. Как сказано в Псалмах: «И сеть ее, которую она скрыла для меня, да уловит ее самое». Предполагаемая преступница сама себя выдаст.
— Ну-ну! Тебе, конечно, виднее! — насмешливо произнес Паркер.
— В общем, да. Психология считает раз и навсегда установленным фактом, что преступник не знает ни минуты покоя, он не умеет хладнокровно ждать развития дальнейших событий. И всегда…
— Возвращается на место преступления?
— Помолчал бы лучше, когда тебя не спрашивают! Преступник всегда занят одной' единственной мыслью: как замести следы преступления, а заметать-то бывает нечего, но он все равно суетится и тем самым навлекает на себя недоверие, а следом идут пункт за пунктом: Подозрение, Расследование, Доказательство вины, Осуждение и Виселица. Выдающиеся юристы писали… Впрочем, хватит, не будем без нужды тревожить дух св. Августина, да и зачем понапрасну метать бисер моего красноречия! Ладно, слушай, я помещу во все газеты вот это объявление. Мисс Уиттейкер, как я думаю, в наш золотой век журналистики прессу почитывает. Так мы одним выстрелом убьем двух зайцев.
— Ты хочешь сказать: за двумя зайцами погонимся — ни одного не поймаем, — заворчал Паркер. — Ну-ка покажи. «Берту и Эвелин Гоутубед, работавших по найму у мисс Агаты Досон, в Лихемптоне, Уэллингтон-авеню, просят связаться с мистером Дж. Мерблзом из Степл-Иннской корпорации адвокатов. Мистер Мерблз располагает сведениями, которые могут представлять для них определенный интерес».
— Ну как, по-твоему, неплохо? — спросил Уимзи. — Объявление должно возбудить подозрения у самого невинного человека. Мое тебе слово, мисс Уиттейкер не может не попасться на удочку.
— Каким образом?
— Еще не знаю. Но это и любопытно. Надеюсь, ничего плохого со стариной Мерблзом не случится. Мне бы не хотелось его потерять. Он — классический образец семейного поверенного. Впрочем, риск — необходимое условие его профессии.
— Честное слово, ты невозможен. Хотя, конечно, с девушками поговорить не мешает, раз уж ты намерен разузнать поподробнее про житье-бытье мисс Досон. Слуги всегда все знают.
— Важны также мотивы поступков мисс Уиттейкер. Помнишь, сестра Филлитер сказала, что еще до ее ухода прислуга была уволена. А при каких странных обстоятельствах уволили ее саму? Чего стоит один только довод, что мисс Досон якобы не хочет брать еду из ее рук? К сестре Филлитер она относилась прекрасно, и вдруг такое недоверие! Стоит присмотреться повнимательнее и к уходу девушек. Почему их уволили через три недели после истерического припадка с мисс Досон? Создается впечатление, что из дому старательно выпроваживали всех, кто мог хоть что-нибудь рассказать об этом ее припадке.
— Я тебя не понимаю, ведь нам известна вполне основательная причина увольнения девушек?
— Это битье-то посуды — основательная причина? Да брось ты, в наши дни трудно найти хорошую прислугу. Хозяйки давно привыкли к беспечности и разгильдяйству слуг, сейчас все не так, как в добрые старые времена. Да и насчет истерики у меня тоже есть кое-какие вопросы. Почему мисс Уиттейкер выбрала для своих дел ту самую минуту, когда опытная и знающая медсестра Филлитер была на прогулке? Почему она обратилась к тетушке с просьбой подписать какой-то мало приятный для той документ об аренде или не об аренде, об этом пока помолчим, как раз тогда, когда мисс Филлитер не было в доме? Если разговоры о делах расстраивали мисс Досон, почему племянница не побеспокоилась о том, чтобы рядом была медсестра, которая в случае чего сможет оказать неотложную помощь?
— Да, но мисс Уиттейкер — тоже опытная медсестра. Наверное, она и сама сумела бы справиться с приступом?
— Не сомневаюсь, что она очень опытна, — с ударением сказал Уимзи.
— Ладно уж. В тебе говорит предубеждение. Но что касается объявления — Бога ради. Оно не повредит.
Лорд Питер, задумавшись, молчал. Челюсть его отвисла, придав длинному, узкому лицу слегка глуповатое, нерешительное выражение, вызывающее в памяти героев П. Г. Вудхауса.
— Значит, ты считаешь… — начал он. — Ох! Да что там! — Уимзи решительно нажал кнопку звонка. — Значит, не повредит, говоришь? Бантлер, проследите за тем, чтобы это объявление публиковалось во всех газетах до тех пор, пока я не дам отбой.
* * *
Впервые объявление появилось во вторник утром. Всю последующую неделю не случилось ничего из ряда вон выходящего, разве только мисс Климпсон прислала письмо, в котором с некоторым беспокойством сообщала, что младшая мисс Файндлейтер подвигла наконец мисс Уиттейкер к конкретным шагам в деле разведения кур. Они вдвоем пустились в объезд птицеферм по соседству, которые в журнале «Птицеводство» были объявлены к продаже; их поездка по округе предположительно должна продлиться несколько недель. Мисс Климпсон высказывала опасения, что в подобных обстоятельствах она не в состоянии эффективно продолжать расследование и не может оправдать свое более нем щедрое жалованье. Она, однако, успела подружиться с мисс Файндлейтер, которая обещала сообщать ей обо всех их начинаниях. Лорд Питер поспешил ответить на письмо и успокоить ее щепетильную совесть.
В следующий вторник в квартире Паркера раздраженно зазвонил телефон. Инспектор как раз был занят ритуальной ссорой с домоправительницей, у которой была весьма устойчивая и столь же неприятная привычка переваривать рыбу, предназначенную ему на завтрак, так что по вкусу она становилась похожа на сено.
— Это ты, Чарлз? — раздался в трубке голос лорда Питера. — Послушай, Мерблз получил-таки письмо об этой девушке, Берте Гоутубед. В прошлый четверг она исчезла из своего жилища, и квартирная хозяйка очень обеспокоена ее отсутствием. Ей на глаза попалось наше объявление, и она собирается к нам, рассказать все, что знает. Не сможешь ли ты заглянуть в Степл-Инн часов в одиннадцать?
— У меня работы выше головы, — сказал Паркер. — Неужто не можешь управиться без меня?
— Еще как могу! — ворчливо прогудел голос в трубке. — Я рассчитывал доставить тебе удовольствие. Неблагодарное животное, у тебя нет никакого интереса к этому делу.
— Ну, как сказать, ты же знаешь, я в это убийство не верю. Ну ладно, только, пожалуйста, не ругай меня, распугаешь девиц на телефонной станции. Может, мне все-таки удастся вырваться. В одиннадцать, говоришь? Хорошо. Да, послушай!
В ответ раздался щелчок аппарата.
— Повесил трубку! — проворчал Паркер. — Берта Гоутубед… Гм-м! Я мог бы поклясться…
Инспектор потянулся через стол за газетой, прислоненной к банке с джемом, и, поджав губы, прочитал заметку, которая броскими заголовками привлекла к себе его внимание за несколько секунд до того, как вошла домоправительница и начался их ежедневный скандал по поводу разваренной рыбы.
Газета сообщала: «Официантка обнаружена мертвой в лесопарке Эппинг. В ее сумочке найдена пятифунтовая банкнота».
Он снова поднял телефонную трубку и попросил оператора соединить его с Уимзи. В аппарате послышался голос камердинера.
— Его светлость принимает ванну, сэр. Не будете ли вы так любезны подождать, пока я передам ему трубку?
— Конечно, конечно, — сказал Паркер.
В аппарате снова послышался щелчок. Наконец издалека донесся слабый голос лорда Питера.
— Алло!
— Квартирная хозяйка упоминала, где работала Берта Гоутубед?
— Да, конечно, официанткой в ресторанчике «Корнер-хаус». Откуда такой нежданный интерес? То ты меня и слушать не желаешь, а то внезапно в ванной осаждаешь. Смотри-ка, звучит, как песенка из мюзик-холла, причем наименее изысканного сорта. О, я молю тебя, прошу, ответь же!
— Ты что, еще не видел газет?
— Естественно, нет. Пресса и прочая чепуха стоит в моем расписании на втором месте после завтрака. Ну и что там, в газетах? Чем они нас сегодня порадуют? Историей с похищением? Или снижением подоходного налога на шесть пенсов?
— Да помолчи ты, балбес! Дело нешуточное. Ты опоздал.
— Опоздал? Куда?
— Сегодня утром Берта Гоутубед была найдена мертвой в лесопарке Эппинг.
— О Господи! Мертвой? Как? Отчего?
— Неизвестно. Может быть, отравление. Или сердечная недостаточность. Никаких следов насилия. Или ограбления. И не за что зацепиться. Я сейчас же еду в Скотланд-Ярд и приступаю к расследованию.
— Да простит меня Господь, Чарлз. Знаешь, когда ты сказал, что объявление не повредит, у меня возникло какое-то нехорошее чувство. Мертва! Бедная девочка! Чарлз, это я ее убил! О черт! Мокрый весь. В ванной чувствуешь себя незащищенным и беспомощным. Послушай, беги в Скотланд-Ярд и расскажи все, что знаешь, а я присоединюсь к тебе буквально через какую-то долю секунды. Ну вот, теперь по крайней мере уже совершенно ясно, что это убийство.
— С чего ты взял? Смерть Берты Гоутубед может быть случайным совпадением, не имеющим никакой связи с твоим объявлением.
— Как так «может»? Этак и свиньи могут летать. Пошевели мозгами, Чарлз. Кстати, в газете ничего не было про сестру?
— Было. В кармане костюма Берты найдено письмо, благодаря которому ее опознали. В прошлом месяце Эвелин вышла замуж и уехала в Канаду.
— Это спасло ей жизнь. В Англии ей грозит смертельная опасность. Нужно связаться с ней и предупредить. А заодно расспросить обо всем, что ей известно. Ну, пока. Пора одеваться. О черт!
Щелк! Телефонная линия снова замерла, и Паркер, без сожаления покинув разваренную рыбу, выскочил из дому и припустил вниз по Лэмз-Кондуит-стрит к остановке трамвая, торопясь в Вестминстер.
* * *
Шеф Скотланд-Ярда, сэр Эндрю Маккензи, был старинным другом лорда Питера. Он милостиво принял взволнованного молодого человека и внимательно выслушал сбивчивый его рассказ об умершей от рака, завещании и о публикации объявлений на последних страницах газет.
— Да, удивительное совпадение, — сказал он снисходительно, — и я могу понять ваши чувства. Но не надо расстраиваться. Забудьте ваши опасения. Я видел отчет полицейского врача, он совершенно уверен, что смерть этой девушки вызвана естественными причинами. Никаких следов насилия. Конечно, придется проделать дополнительное обследование, но нет оснований предполагать, что она убита.
— Да, но что она делала в лесу?
Сэр Эндрю пожал плечами.
— Можно попытаться получить ответ и на этот вопрос. Но, вы сами знаете, молодых людей куда только не заносит. Да и жених у нее как будто имеется. Служит, кажется, на железной дороге. Коллинз отправился его допросить. Но она могла забрести в лес не только с ним.
— Да, но если ее приятель не помог ей отправиться на тот свет, то почему он оставил ее в лесу одну — умирающую или уже мертвую?
— Вы бы, конечно, так не поступили, я понимаю. Но допустите на минутку, что девушка изменила своему возлюбленному, что с ней был женатый мужчина, — и вдруг сердечный приступ, она мгновенно умирает — с сердечниками такое случается. Ее партнер сам перепугался до смерти — и исчез. Такое тоже нам не в новинку.
Но ему так и не удалось убедить лорда Питера.
— И давно она умерла?
— Дней пять или шесть назад, как считают наши медики. То, что ее нашли, само по себе удивительно. В ту часть леса редко кто забредает. Случайно несколько молодых людей углубились в лес со своими собаками. Один эрдель-терьер унюхал тело.
— Оно было замаскировано?
— Я бы не сказал. Девушка лежала в кустах, как будто прежде укрылась там, играя в прятки с приятелем.
— Или, например, убийца затеял игру в прятки с полицией.
— Ну-ну. Не стану вас разубеждать, — улыбнулся сэр Эндрю. — На убийство не похоже: нет ни следов борьбы, ни ран, ни даже царапин на теле. Можете сами взглянуть в отчет о вскрытии тела. Возможно отравление. А пока, если хотите, слетайте в Эппинг вместе с инспектором Паркером и во всем убедитесь собственными глазами. Если что обнаружите, дайте мне знать.
Уимзи поблагодарил сэра Эндрю и, зайдя за Паркером в соседний кабинет, потянул его за собой.
— Кошмар! — говорил он на ходу. — Первые же наши упражнения в психологии привели к таким, я бы сказал, ощутимым результатам. Я понимаю, успехи щекочут самолюбие, но, ей-Богу, по мне, лучше бы обойтись без трупов. Давай-ка наведаемся в Эп-пингский лесопарк, а потом навестим квартирную хозяйку Берты. Кстати, у меня новая машина, надеюсь, тебе понравится.
Паркер бросил взгляд на щеголеватый, удлиненный корпус черного монстра, на вспыхивающую в лучах солнца медь выхлопных труб и подумал, что единственный способ добраться до леса без приключений — это постараться выглядеть официальным лицом. Значит, при виде всякого человека в голубой униформе на дороге придется помахивать полицейским удостоверением. Без слова протеста он втиснулся на сиденье и не столько почувствовал облегчение, сколько разозлился, когда они, словно выстреленные из катапульты, понеслись, обгоняя впереди идущие машины, без того грохота, с каким мчатся гоночные машины, — в обманчивой, предательской тишине.
— Это новый двенадцатицилиндровый «даймлер», — сказал лорд Питер, ловко обходя шедший впереди грузовик. Страх ему был неведом. — С гоночным корпусом. Сделан по специальному заказу. А до чего удобен… Куча приспособлений… Ход плавный, как у лебедя, и мотор не шумит, вообще «премиленькая канашка и хорошо воспитана — без разных там фиглей-миглей», как говорил Эдмунд Спарклер, достойный сын своей маменьки… Помнишь, он тоже не выносил рокота мотора… Я назвал ее «миссис Мердл» по этой причине… Ну а теперь поглядим, на что она способна…
И еще до прибытия на место, где было найдено тело, все, что сулил экстерьер «миссис Мердл», было с лихвой исполнено. Их появление произвело сенсацию среди присутствующих, которых сюда привело любопытство или дело. Синод фоторепортеров и журналистов, завидя Уимзи, решил, что дело обещает быть громким и вскоре выйдет на первые страницы газет, и тут же начал планомерную осаду лорда Питера, но тот довольно успешно отражал наскоки ретивых газетчиков. Паркер, к своему неудовольствию, был сфотографирован в ту самую минуту, когда он неловко извлекал свое тело из недр «миссис Мердл». Старший инспектор Уомсли поспешил любезно на помощь, попенял любопытствующим зрителям и повел его к месту происшествия.
Тело уже увезли в морг, но влажная земля все еще сохраняла его отпечаток. Лорд Питер взглянул на землю и тяжело вздохнул.
— Черт побери теплую весну, — сказал он с чувством. — Апрельские грозы и солнце — хуже не бывает. Старший инспектор, далеко подвинулось разложение?
— Да, милорд, особенно те части тела, что были на солнце. Но никаких проблем с идентификацией личности нет.
— Я так и думал. Как она лежала?
— На спине, в спокойной и естественной позе. Одежда в порядке, собственно, следов насилия вообще нет. Должно быть, она сидела, а потом почувствовала себя плохо и повалилась на спину.
— Гм-м. Дождь смыл отпечатки ног и все следы с земли. Да еще трава. Трава — это кошмар, да, Чарлз?
— Вот именно. И, кажется, ни одна веточка не поломана, так ведь, старший инспектор?
— Да, — ответил офицер, — никаких следов борьбы, как я уже указывал в своем рапорте.
— Но если она сидела здесь, а потом повалилась на спину, то под тяжестью тела тонкие ветки должны были обломиться. Верно?
Старший инспектор покосился на инспектора из Скотланд-Ярда.
— Вы считаете, что ее приволокли сюда и уложили в кустах? Так, сэр?
— Я пока что ничего не считаю, — возразил Паркер. — Однако мой долг — обратить ваше внимание на обстоятельство, которое, по моему твердому убеждению, этого заслуживает. А следы шин — чьи они?
— Нашей машины, сэр. Пришлось подъехать, чтобы забрать тело.
— Земля затоптана. Полагаю, это тоже ваши люди?
— Отчасти, сэр. Да еще компания молодых людей, которые ее нашли.
— Значит, посторонних следов вы не обнаружили?
— Нет, сэр. Но на этой неделе лило чуть ли не каждый день. Да кролики, которых в лесу во множестве. Да ласки. И других грызунов порядочно.
— Ой-ой-ой! Ладно, но, по-моему, вам стоит осмотреть местность более тщательно. Может, обнаружите какие-то следы на расстоянии. Сделайте круг и доложите, если что-то найдете. Да, вам не следует подпускать зевак слишком близко к месту происшествия. Расставьте вокруг посты и попросите праздношатающихся удалиться. Питер, ты все осмотрел?
Уимзи бесцельно ткнул палкой в дубовый пенек, стоявший в некотором отдалении от вмятины на земле. Потом наклонился и вынул из расщелины сверток. Двое полицейских суетливо заспешили к нему, но при виде находки — бутерброда с ветчиной и пустой бутылки из-под пива, завернутых в промасленную газету, — их нетерпеливый интерес мгновенно улетучился.
— Остатки от пикника, — фыркнул Уомсли, — по-моему, к происшествию отношения не имеют.
— А по-моему, имеют, и самое непосредственное, — безмятежно возразил Уимзи. — Когда точно девушка исчезла из дома?
— Так. Она ушла с дежурства в пять часов двадцать седьмого, в среду. Завтра исполнится ровно неделя, — сказал Паркер.
— А это «Ивнинг вьюз», среда и тоже двадцать седьмое, — подхватил Уимзи. — Вечерний выпуск, выходит довольно поздно. То есть до шести часов вечера его еще нет в продаже. Так что одно из двух: либо кто-то принес эту газету сюда, чтобы на ночь глядя поужинать в лесочке, либо в ней был завернут завтрак нашей девушки и ее спутника. Выбирайте, что больше нравится. Позже место было занято. Трудно вообразить веселую компанию, расположившуюся с трапезой в том самом месте, где лежит труп. Я не стану утверждать, что наличие трупа в непосредственной близости к застолью существенно отражается на аппетите. A la guerre comme к la guerre. Но мы-то живем в мирное время.
— Верно, сэр. Значит, вы считаете, что девушка умерла в среду или в четверг. Переночевать она могла у кого-то в городе.
— То есть опять любовный сюжет, — сказал Уимзи. — Удивительное стечение обстоятельств.
— Ваша правда, милорд. Я очень рад, что нашлась новая улика. Мистер Паркер, вы сами займетесь свертком или мне прихватить его с собой?
— Лучше возьмите вы, пусть все вещественные доказательства по делу хранятся у вас, сказал Паркер, протягивая руку к Уимзи, но тот не спешил расставаться со своей находкой, оглядывая и обнюхивая ее со всех сторон, словно ничего подобного в жизни не видел. — Я полагаю, что прав милорд и что сверток прибыл сюда вместе с девушкой. Все также говорит за то, что она тут была не одна. Скорее всего, вместе со своим молодым человеком. Похоже, обычная любовная история. Позаботьтесь о бутылке, старина, на ней могли остаться отпечатки пальцев.
— Заберите бутылку, — сказал Уимзи. — Пусть всегда у нас будут друзья, которым можно доверить бутылку, как сказал Дик Свивеллер. Но очень прошу, прежде чем вы займетесь нашим респектабельным железнодорожным служащим и прежде чем он услышит, что все, сказанное им, может быть использовано против него самого, бросьте взгляд, или, вернее, суньте нос в этот бутерброд с ветчиной.
— Он что, не в порядке? — спросил Паркер.
— Да нет, скорее наоборот. Удивительно хорошо сохранился благодаря восхитительным свойствам дубового пенька. Не однажды в течение веков дюжий дуб помогал британцам выстоять в борьбе с оккупантами. Дуб — вот душа нашего флота. Сердце-вина дуба — наши корабли, как поется в гимне британского флота, хотя теперь его слов никто не помнит. Но что меня по-настоящему озадачивает, так это несоответствие между бутербродом и прочим антуражем происшествия.
— Обыкновенный бутерброд с ветчиной, что в нем такого особенного?
— О боги застолья и виноделия! Какая непритязательность! Да, это бутерброд с ветчиной, но назвать его обыкновенным я бы не рискнул. Ему не пришлось увидеть ни разделочной доски забегаловки, ни прилавка универсама, ни полки с деликатесами в магазинчике на задворках города. Боров, который был заклан, чтобы приготовить лакомство, откармливался не по скучной, тупой методе деревенских гастрономов и не знаком ни с ежедневным рационом из помоев, ни с приевшимися кулинарными изысками, предлагаемыми кухонным ведром для отбросов. Оцените только этот глубокий оттенок коричневого в прослойках мяса; эту твердость и щедрость сала и розовый его перламутр, напоминающий щечку китаянки; эти темные прожилки, где черный паточный соус пропитал ветчину и сделал ее достойной стола самого олимпийца Зевеса! И теперь скажи, неразборчивый человек, круглый год питающийся одной вареной треской — и по заслугам! — скажи, как могло такое случиться, что какая-то незначительная официанточка со своим дружком, служащим на железной дороге, едут в Эппингский лес и угощаются царским бутербродом с бра-денхемской ветчиной, пропитанной угольно-черной патокой, ветчиной, которая еще совсем недавно была молодым диким вепрем, играющим средь зеленых дубрав, пока смерть не настигла его и не претворила его плоть в, по существу, нетленную и куда более великолепную материю. Нелишне добавить, что стоимость деликатеса — три шиллинга за фунт, вот аргумент, который тебе, безусловно, покажется по-настоящему веским.
— Странно, — сказал Паркер. — Я-то считал, что только богатые люди…
— Только богатые люди или те, что понимают в гастрономическом искусстве, — сказал Уимзи. — Таковы две категории, которые отнюдь не совпадают друг с другом, но бывает что пересекаются.
— Твоя находка может оказаться чрезвычайно важной, — аккуратно заворачивая вещественное доказательство, сказал Паркер, — а теперь давай-ка съездим поглядим на тело.
Осмотр тела трудно было назвать приятным, так как погода всю неделю стояла сырая и теплая, да и ласки свое дело сделали. Посему, бросив беглый взгляд на покойницу, Уимзи предоставил двум полицейским заниматься ею, а сам переключился на ее сумочку. Просмотрел письмо от Эвелин Гоутубед (ныне Эвелин Кроппер) и записал ее канадский адрес. Из внутреннего кармашка сумочки достал газетную вырезку со своим собственным объявлением и оглядел ее с обеих сторон. Потом не одну минуту посвятил разглядыванию пятифунтовой банкноты, которая лежала сложенная вместе с другими деньгами: бумажкой в десять шиллингов и семью шиллингами восемью пенсами серебром и медью. Еще в сумочке находились ключ от английского замка и компактная пудра.
— Вы, конечно, занимаетесь выяснением, когда и кому были выданы эти пять фунтов? Не правда ли, Уомсли?
— Конечно, милорд, конечно.
— Ключ, должно быть, подходит к дверям квартиры, где она проживала.
— Я тоже так думаю. Мы попросили квартирную хозяйку прийти и опознать тело. Конечно, нет никаких сомнений, что это Берта Гоутубед, но положено, значит, положено. Возможно, она расскажет что-то новое. Ну вот! — Старший инспектор выглянул из дверей морга. — По-моему, это она.
Дородная женщина, которая могла бы быть матерью погибшей девушке, да и держалась соответственно, вышла из такси в сопровождении молоденького полицейского, без труда опознала тело и, всхлипывая и причитая, повела рассказ о Берте Гоутубед.
— Она была такая симпатичная, такая милая девушка. Нет, вы только подумайте, какой ужас! Кто мог это сделать? С прошлой среды, когда она не вернулась домой, я места себе не нахожу. Сто раз себе повторила в мыслях, что лучше бы мне отрезали язык, тогда я бы ничего ей не сказала про это злополучное объявление. Да-да, вот оно, значит, вы нашли его, сэр? Страшные есть, злые люди, посулят золотые горы, соблазнят бедную девушку, а потом… Это все он, старый греховодник, а еще называет себя адвокатом! В среду я ждала ее с работы домой, а она все не шла и не шла, тогда я села и написала старому черту письмо, все написала, и что о нем думаю, и что найду на него управу, он еще попомнит меня, не будь я Доркас Гулливер. Уж меня-то ему не провести, то есть я не хочу сказать, что он станет охотиться за такой птицей, как я, мне, слава Богу, к дню Иоанна Предтечи стукнет шестьдесят лет, я ему так и написала.
Как ни переживал лорд Питер внезапную смерть девушки, но, слушая обвинительную речь в адрес почтенного мистера Мерблза из Степл-Иннской корпорации адвокатов, он не мог не улыбнуться. Пересказ послания миссис Гулливер в сильно сокращенном виде он уже слышал.
— Старика, наверное, хватил удар, — пробормотал он Паркеру. — Придется выразить ему наше сочувствие.
А миссис Гулливер продолжала причитать.
— Обе они такие славные девушки и себя соблюдали. Мисс Эвелин вышла замуж за симпатичного молодого человека из Канады. Вот ведь горе какое! Мисс Эвелин ужасно расстроится! И горемычный Джон Айронсайд тоже, они с Бертой к Троицыну дню должны были пожениться. Берта, несчастная головушка, а он сильный, солидный мужчина, работает на Южной железной дороге. И такой шутник, любит говорить: «Я беру пример с наших поездов, миссис Гулливер: тише едешь — дальше будешь, это, считай, обо мне сказано». Ой-ой-ой, как поверить, что может такое случиться? И ведь не скажешь, что она была из нынешних вертихвосток. Я не побоялась дать ей ключ от квартиры, она, бывало, поздно возвращалась с работы, когда выпадало ее дежурство, но никогда и нигде не задерживалась и никуда не ходила: только работа и дом. Вот потому-то я волновалась, что ее нет и нет. Сегодня каждый старается держаться особняком, мол, мое дело сторона: чужие заботы никому не нужны, мало ли, в какую историю можно вляпаться. Но я — не таковская, я за своих девушек переживаю. А в тот день она не идет с работы и не идет, ну я и говорю: «Помяните мои слова, ее похитил этот Мерблз».
— Миссис Гулливер, долго она у вас жила? — спросил Паркер.
— Месяцев пятнадцать, не больше, но, вот вам крест, мне достаточно пятнадцати дней, чтобы разобраться, хорошая девушка или нет. Я разбираюсь в людях, это вам всякий скажет. Поживите с мое, тоже с одного взгляда будете знать, какая она, эта юная леди.
— Они пришли к вам вдвоем с сестрой?
— Вдвоем. Зашли ко мне и спрашивают, где тут, в Лондоне, можно устроиться на работу. И ведь как повезло-то им, ведь могли попасть и в плохие руки, две молоденькие девушки из провинции. Да хорошенькие, да свеженькие.
— Миссис Гулливер, им необыкновенно повезло, что они зашли к вам, — сказал лорд Питер. — Для них это была большая удача, ведь они всегда могли обратиться к вам и получить доброе напутствие.
— Я тоже так думаю, — сказала миссис Гулливер, — конечно, я знаю, что нынешние молодые люди не очень-то следуют советам старших. Недаром говорит Библия, как ни наставляй юницу, она все равно собьется с пути. Но в голову мисс Эвелин, сейчас она миссис Кроппер, запала мечта стать тут, в Лондоне, настоящей леди, подумать только, ведь всего пару месяцев, как из услужения, хотя, конечно, что она тут нашла, не знаю. Можно подумать, не все равно, где служить: в какой-нибудь дешевенькой забегаловке на задворках Лондона или в доме богатой леди, я лично большой разницы не вижу, только работы в кафе больше да поесть не поешь с таким комфортом, как в доме. Так вот, мисс Эвелин из них двоих более смышленая, и она сумела хорошо устроиться, и еще с мистером Кроппером познакомилась — он каждый день ходил завтракать в «Корнер-хаус», так и привык к девушке и относился к ней всегда с уважением.
— Повезло ей. А вы не знаете, как возникла у них мысль о переезде в город?
— Послушайте, сэр, очень странно, что вы спросили, ведь я сама толком в этом не разобралась. Переехать в Лондон присоветовала мисс Эвелин та самая леди, у которой они были в услужении. Но, сэр, скажите сами, как так может быть, хороших девушек хозяева стараются удержать на службе, а она наоборот! Ей бы за них вцепиться обеими руками и не отпускать, так нет! Однажды мисс Берта, овечка несчастная, эта вот самая девушка, — сердце разрывается смотреть на горемычную, сэр! — так вот, Берта уронила какой-то старый чайник, наверное уж очень был дорогой, и леди ей заявила, что больше такого не потерпит, она не позволит бить ее посуду. И прогнала ее. «Уходи, — говорит, — но, — говорит, — я дам тебе прекрасную характеристику, — это она так говорит, — и ты скоро устроишься на хорошую работу. Я думаю, — говорит, — что Эвелин захочет уйти вместе с тобой, так мне, мол, придется найти кого-нибудь взамен. А почему бы вам, — говорит, — не поехать в Лондон? Там вам будет лучше, и жизнь там интереснее, чем здесь, дома». Вот как она сказала. И потом еще много чего им наговорила и совсем задурила голову, и что, мол, Лондон — такой хороший город, и работы там сколько хочешь всякой, и они как взбесились, уж так им хотелось поскорее уехать, а на прощание она сделала им подарок, дала денег, в общем, очень хорошо обошлась с ними, если говорить правду.
— Гм-м, — пробормотал Уимзи, — что-то она слишком дорожила своим чайником. А что, Берта частенько била посуду?
— Что вы, сэр, у меня в доме она ни разу ничего не разбила. Но эта мисс, — ее звали мисс Уиттейкер, — она из тех леди, которые всегда настоят на своем, все всегда должно быть по-ихне-му. Бедняжка Берта считала, что характер у мисс Уиттейкер не дай Бог, но мисс Эвелин, та, которая сейчас стала миссис Кроп-пер, она говорила, что хозяйка уволила их неспроста, что, мол, была у нее какая-то задняя мысль. Мисс Эвелин, она девушка с головой, разбирается. Но ведь, сэр, у каждого из нас есть свои недостатки, правда? По-моему, у этой леди уже был кто-то на примете на место этой бедняжки Берты, а может, и на место мисс Эвелин, той самой, что стала миссис Кроппер, ну, вы меня понимаете, — так вот она и воспользовалась первым предлогом, чтобы от них избавиться.
— Возможно, — сказал Уимзи. — Я полагаю, инспектор, что Эвелин Гоутубед…
— Теперь она миссис Кроппер, — всхлипнула миссис Гулливер.
— Я хотел сказать, миссис Кроппер, ее, конечно, уже оповестили о несчастье?
— Конечно, милорд. Мы сразу же отбили телеграмму.
— Хорошо. Пожалуйста, поставьте меня в известность, как только получите ответ.
— Конечно, милорд, мы обо всем будем докладывать инспектору Паркеру.
— Пожалуйста. Ну, Чарлз, я тебя оставляю. Мне тоже нужно послать телеграмму. А может, и ты со мной?
— Нет, спасибо, — ответил Паркер. — Если честно, я не в восторге от твоей манеры водить машину. Я человек служивый и привык соблюдать правила дорожного движения.
— Правила, вечно правила — вот твой девиз! — сказал лорд Питер. — Я навещу тебя в городе, пока!

Глава 7. ВЕТЧИНА И БРЕНДИ

Скажи мне, что ты ешь, и я скажу тебе, кто ты.
Брийа-Саварен
— Ну? — сказал Уимзи, когда в тот же вечер Паркер в сопровождении Бантера вошел к нему в кабинет. — Есть новости?
— Да. Как тебе понравится новая версия преступления, которая от твоей не оставит камня на камне? Кстати, у меня есть и кое-какие вещественные доказательства в ее пользу.
— Какое преступление?
— Я говорю о происшествии в Эппинге. Ну а что касается мисс Досон, я по-прежнему не верю в убийство. Да тебе и нечем подкрепить твою версию.
— Ладно уж. Зато ты все знаешь и сейчас собираешься поведать, что Берта Гоутубед стала жертвой торговцев живым товаром.
— С чего ты взял? — брюзгливо вопросил Паркер.
— Так ведь у Скотланд-Ярда на все случаи жизни две излюбленные теории, используемые как порознь, так и вместе: торговля телом и наркотики, особенно если дело идет о молодых женщинах. Ты как раз собирался пустить в ход обе.
— Признаться, подумывал. К сожалению, эти наши теории слишком часто оправдываются. Мы разузнали, кому была выдана пятифунтовая банкнота.
— Ну и хорошо.
— Конечно, хорошо. Так вот, по-моему, тут-то собака и зарыта. Пять фунтов вместе с другими деньгами были выплачены миссис Форрест, проживающей по Саут-Одли-стрит. Я только что оттуда, провел там небольшое расследование.
— Ты уже видел эту даму?
— Нет, мы ее не застали. Соседи говорят, что она вообще редко бывает дома. Регулярных привычек рабочего человека у нее нет, ведет себя непредсказуемо и даже загадочно — видно, есть деньги, и большие. Квартира расположена над цветочным магазином, мебель красивая, стильная.
— Квартира с обслуживанием?
— Нет. Дом тихий, лифт без лифтера. Миссис Форрест обычно появляется вечером, побудет день-два и снова исчезает. Еду заказывает в магазине «Фортнем энд Мейсон». Счета оплачивает регулярно, как наличными, так и чеком. У нее приходящая домработница, которая появляется часов в одиннадцать — к этому времени миссис Форрест обычно уже уходит.
— Кто-нибудь ее видел?
— Да, конечно! Жильцы из квартиры этажом ниже и девушка, продавщица из цветочного магазина. Они описали ее довольно подробно. Высокая, одевается, пожалуй, чересчур нарядно: ондатровый палантин, туфли, у которых будто совсем нет никакого верха, зато каблуки являют собой настоящее произведение ювелирного искусства. Ну, ты представляешь. Травленая блондинка, сильный аромат восточных духов — и не захочешь — услышишь, пудра — значительно светлее, чем того требует мода, губная помада — цвета красного сургуча, мажется она сверх меры, угольно-черные брови — чтобы ошеломить, а'не обмануть взор — и розовый маникюр.
— Ну, ты даешь, Чарлз! Я не предполагал, что на досуге ты изучаешь дамскую страничку журналов.
— Она водит четырехместный «рено» темно-зеленого цвета с гобеленовыми накидками на сиденьях. Паркуется в гараже за углом. Я расспросил сторожа, он говорит, что ночью двадцать седьмого машины на месте не было, миссис Форрест выехала вечером в одиннадцать тридцать, а вернулась на следующее утро в восемь.
— Сколько израсходовано бензина?
— Это мы тоже проверили. Ровно столько, сколько нужно, чтобы доехать до Эппингского леса и вернуться обратно. И еще приходящая прислуга сказала, что в тот вечер в квартире ужинали двое, причем было выпито три бутылки шампанского. В холодильнике осталась ветчина.
— Браденхемская?
— Думаешь, прислуга в этом разбирается? Но похоже, что да — я узнал в конторе у Фортнема, что браденхемская ветчина была доставлена миссис Форрест пару недель назад.
— Убедительно. Значит, миссис Форрест, преследуя какие-то свои гнусные цели, под благовидным предлогом заманила Берту Гоутубед к себе в квартиру, поужинала с ней…
— Нет, Берта ужинала с мужчиной.
— Ну да. Миссис Форрест приглашает гостей к себе и оставляет наедине. Девушку сначала напоили до потери сознания, а потом случилось несчастье.
— Например, удар или аллергический шок из-за укола наркотика.
— Хозяева засуетились и постарались побыстрее от нее избавиться. Ну что ж, тоже может быть. Вскрытие должно дать ответ на наши вопросы. Да, Бантер, в чем дело?
— Милорд, мистера Паркера просят к телефону.
— Прости, пожалуйста, я попросил продавщиц из цветочного магазина позвонить мне сюда, как только появится миссис Фор-реет. Если она дома, я наведаюсь к ней. Ты не хотел бы составить мне компанию?
— С удовольствием.
Паркер вскоре вернулся, он весь сиял.
— Только что появилась. Поехали. Только давай возьмем такси, нельзя же туда пожаловать на этом твоем катафалке. Поторопись, мне не хотелось бы ее упустить.
Дверь в квартиру на Саут-Одли-стрит отворила сама миссис Форрест. Уимзи сразу ее узнал, описание оказалось на удивление точным. Взглянув на визитную карточку Паркера, она, ни слова не говоря, отступила от двери и проводила их в гостиную, выдержанную в розовато-лиловых тонах, над которой основательно потрудились декораторы с Риджент-стрит1.
— Прошу вас, присаживайтесь. Курите, пожалуйста. А ваш друг?
— Разрешите представить моего коллегу, мистера Темплтона, — немедленно откликнулся Паркер.
Едва скользнув искушенным взглядом по прибывшим, миссис Форрест мгновенно отметила разницу между «модной пиджачной парой производства собственных мастерских» универмага, в котором Паркер купил ее за семь гиней (приказчик уверял, что она сидит на нем, «словно сшитая на заказ»), и элегантным костюмом с Савил-роуд его «коллеги». Паркер перехватил ее взгляд. «Она оценила нас как профессионалка, — подумал он, — и не знает, что думать про Уимзи. Кто он — разгневанный брат, или муж, или другой какой родственник? Вот и ладно. Пусть поломает голову. Нужно ее слегка попутать».
— Мадам, мы ведем расследование, — с официальной строгостью начал он, — связанное с событиями, происшедшими двадцать шестого числа прошлого месяца. Надеюсь, вы были в городе в это время?
Миссис Форрест нахмурилась, как человек, который пытается что-то вспомнить. Уимзи про себя отметил, что она отнюдь не так молода, как можно было бы предположить по ее яблочнозеленому платью с напуском. Лет, пожалуй, под тридцать, и глаза колючие и немолодые.
— Да, кажется, была. Впрочем, что я говорю, ну конечно, была. В эти дни я как раз приезжала в Лондон. Чем могу быть полезна?
— Мы пытаемся выяснить, какой путь проделала одна банкнота, которая какое-то время находилась у вас, — сказал Паркер. — Пять фунтов, номер X/Y 58929. Вы получили ее в банке Ллойда по чеку от девятнадцатого числа.
— Возможно. Номера банкнот я, конечно, не помню, но я действительно получала деньги по чеку числа девятнадцатого-двадцатого. Сейчас сверюсь с чековой книжкой.
— Нет необходимости. Но вы нам действительно поможете, если сумеете вспомнить, с кем вы рассчитывались наличными.
— Да-да, конечно. Задача не простая. Примерно в это время я уплатила своей портнихе, нет, ей я выписала чек. Наличными, кажется, расплачивалась за гараж, и, кажется, среди других денег была и пятифунтовая бумажка. Потом ужинала у Верри с подругой, там разменяла вторую пятерку, но была еще третья. В банке я взяла двадцать пять фунтов: три пятерки и десятку. Так куда же я дела третью пятерку? Ах, ну конечно, что у меня за память! Я поставила пять фунтов на лошадь.
— Через букмекерскую контору?
— Нет. В один прекрасный день вдруг выяснилось, что у меня нет никаких дел, и я отправилась на скачки. Пять фунтов просадила на лошадь, которую звали то ли Брайтай, то ли Аттабой, ну в общем, что-то в этом роде, ставка была один к пятидесяти. Естественно, окаянное животное едва доползло до финиша, так всегда и бывает. Мне порекомендовал ее попутчик, с которым мы вместе ехали электричкой, он даже записал на бумажке ее имя. Я протянула бумажку вместе с деньгами первому попавшемуся букмекеру. Знаете, такой забавный седенький старичок с хриплым голосом — больше я своих денег не видела.
— Вы помните, когда это было?
— Кажется, в субботу. Ну да, точно в субботу.
— Большое спасибо, миссис Форрест. То, что вы рассказали, должно пригодиться, если нам понадобится узнать, какой путь проделали эти пятерки. Одна из них вдруг обнаружилась при несколько… э-э… странных обстоятельствах.
— Можно узнать, что это за обстоятельства? Или это служебная тайна?
Паркер колебался. Все-таки надо было сразу, прямо и решительно, потребовать у нее ответа, как могла пятифунтовая банкнота оказаться в сумочке мертвой официантки. С перепугу миссис Форрест могла не сразу найтись, глядишь и проговорилась бы. А теперь поздно, теперь у нее на все про все один сказ: ипподром. Попробуй проследи, куда могла попасть пятерка, якобы отданная ею какому-то случайному букмекеру! Но прежде, чем он успел раскрыть рот, в атаку кинулся Уимзи, который впервые за все время подал голос. К удивлению Паркера, он заговорил на повышенных тонах обиженным голосом капризного ребенка.
— Нет, нет и нет! Так мы далеко не продвинемся! — жалобно начал Уимзи. — Мне, конечно, с высокой вышки плевать на эту злосчастную пятерку, но Сильвии, Сильвии — нет!
— Кто это Сильвия? — изумилась миссис Форрест.
— «Кто Сильвия? И чем она всех пастушков пленила?» — ни с того ни с сего продекламировал Уимзи. И неудержимо заспешил дальше: — У Шекспира всегда найдется нужное слово, правда же? Но дела у нас — не приведи Господи, нам теперь не до смеха. Все очень серьезно, и я вас прошу: шутки побоку! Сильвия страшно расстроилась, доктор даже опасается за ее жизнь. Сами понимаете, сердце. Вы, миссис Форрест, конечно, не в курсе, Сильвия Линдхерст — это моя двоюродная сестра. И она хочет знать, да и мы все тоже хотим знать — пожалуйста, не прерывайте меня, инспектор, я чувствую, ваши окольные пути нас никуда не приведут, — так вот, я хочу знать, миссис Форрест, с кем это вы здесь ужинали двадцать шестого апреля? С кем? Кто этот человек? Вы можете мне ответить наконец? Кто он?
На сей раз миссис Форрест явно была захвачена врасплох. Даже под толстым слоем пудры было заметно, как кровь прихлынула к ее лицу и отхлынула вновь, а в глазах появилось выражение — нет, не тревоги, а какой-то яростной злобы, какую можно наблюдать у загнанной в угол кошки.
— Двадцать шестого? — Голос ей изменил. — Я не понимаю…
— Ну вот! Я так и знал! — вскричал Уимзи. — И эта девушка, ну вы знаете, Эвелин, она тоже так думает. Кто этот человек? Миссис Форрест, ответьте мне!
— Здесь… Здесь никого не было, — сказала наконец она, с трудом переведя дыхание.
— Хватит уверток, миссис Форрест. Подумайте, что вы такое говорите, — сказал Паркер, мгновенно войдя в роль. — Уж не хотите ли вы сказать, что три бутылки «Вдовы Клико» и обед на двух человек предназначались вам одной?
— Не забудьте про ветчину! — суетливо ввернул Уимзи с самодовольным видом. — Браденхемскую ветчину, приготовленную по особому рецепту, деликатес кухни «Фортнем энд Мейсон». Ну вспомните, миссис Форрест, зачем вам ее прислали?
— Погодите! Одну минутку! Я все расскажу.
Руки ее судорожно сжимали розовый шелк диванных подушек, оставляя на нем частые резкие морщины.
— Я… Ах, пожалуйста, дайте мне что-нибудь выпить. Там, в столовой, в буфете…
Уимзи мгновенно вскочил на ноги и скрылся в соседней комнате. Миссис Форрест в изнеможении откинулась на подушки, но ее дыхание по-прежнему было глубоким и ровным. «Что он там возится! А она покамест собирается с мыслями», — подумал Паркер. И раздраженно буркнул в сторону: «Выдумывает, что нам наплести».
Да ведь не заорешь на нее и пытку к ней не применишь.
В соседней комнате за закрытыми дверьми хлопотал лорд Питер. Оттуда доносились какие-то стуки, шум, звенели стаканы, хлопали дверцы буфета. Казалось, этому не будет конца, но вот и он возвратился.
— Прошу простить, я совсем закопался, — извинился он, протянув миссис Форрест бренди с содовой. — Никак не мог найти сифон. У меня так всегда, привык витать в облаках, а что рядом — не вижу. Друзья уже махнули рукой. И представляете, он оказался у меня, можно сказать, под носом! И еще, извините, я расплескал на буфете содовую. Руки дрожат. Нервы, знаете ли, совсем ни к черту. Ну как, получше? Вот и хорошо. Поставьте, пожалуйста, сюда. Бренди приведет вас в чувство. Может, еще чуть-чуть? А, ерунда, лишний глоток не повредит. Что, если я и себе плесну стаканчик? Не возражаете? Дело, понимаете, деликатное, масса волнений и все такое. Капелька бренди — как раз то, что нужно. Да, пожалуй, это мысль. — И, захватив пустой стакан, он рысью понесся в столовую. А Паркер тем временем выходил из себя. Иметь дело с детекти-вом-любителем чересчур обременительно. Уимзи снова возился в столовой, гремел посудой и наконец принес на подносе графинчик, сифон и три бокала. На этот раз он обнаружил несколько больше здравого смысла.
— Ну и славно, — сказал Уимзи, — вот мы и почувствовали себя лучше. Может, теперь, миссис Форрест, вы готовы ответить на наши вопросы?
— Прежде всего я хотела бы знать, по какому вообще праву вы меня допрашиваете?
Паркер метнул на Уимзи раздраженный взгляд. Не надо было брать его с собой. Вот к чему приводит попустительство! Ты бы еще дольше провозился, она бы тебе успела такого насочинить!
— По какому праву?! — взорвался Уимзи. — Вы еще будете говорить о праве! Есть у нас право, не волнуйтесь! Когда такое случается, полиция вправе задавать любые вопросы. Речь идет об убийстве! Мало вам?
— Об убийстве? — В ее глазах появилась странная напряженность.
Паркер тщетно пытался вспомнить, где и когда он видел подобное выражение глаз, зато Уимзи признал его сразу. Такой же вид был у крупного банкира в ту минуту, когда он вот-вот должен был подписать договор и уже подносил к бумаге перо. Уимзи попросили засвидетельствовать его подпись, но он не согласился. Сделка разорила бы тысячи людей. Вскоре после этого банкир был убит, и Уимзи отказался расследовать обстоятельства его гибели, заявив вслед за Дюма: «Пусть вершит суд Господь».
— Боюсь, что я ничем не смогу вам помочь, — сказала миссис Форрест. — Двадцать шестого я была не одна, мы ужинали вдвоем с моим другом, но он никого убивать не собирался и сам, насколько мне известно, живехонек.
— Значит, это был мужчина? — спросил Паркер.
Миссис Форрест склонила голову, пародируя приступ угрызений совести.
— Увы! Мы с мужем живем раздельно, — вздохнула она.
— Извините, — сказал Паркер, — но я вынужден настаивать на ответе. Будьте любезны, его имя и адрес.
— Не слишком ли много вы хотите? Может, если бы вы объяснили, что такое там у вас стряслось…
— Видите ли, — снова ворвался в разговор Уимзи, — если бы мы только знали наверное, что Линдхерста с вами не было! Моя кузина ужасно расстроилась, да ведь я вам уже говорил, и еще эта девица Эвелин! Она переполошила всех! Нам, конечно, хотелось бы поскорее замять семейный скандал, но Сильвия! Сильвия буквально потеряла голову. Налетела на бедолагу Линдхерста, да еще с револьвером, вы можете это понять?! Хорошо хоть стрелять не умеет. Пуля прошла поверх плеча и попала в вазу. Ужасно! Семейная реликвия, стоила тысячи — и, конечно, вдребезги! Сильвию даже и винить нельзя, в раздражении она совершенно теряет голову. Знаете, нам удалось выяснить, что в тот вечер Линдхерст был где-то в этом доме. Но если мы получим бесспорные доказательства, что у вас его не было, Сильвия наконец успокоится и убийство будет предотвращено. Как вы не понимаете! Вообразите: суд, приговор: «Виновна, но невменяема и за себя не отвечает» — это ведь конец света! Твоя собственная кузина — и в Броудмуре, да не просто кузина, а самая близкая твоя родственница, и вообще милейшая женщина, только не нужно ее злить.
Напряженность, с какой слушала его миссис Форрест, постепенно ослабевала, на губах у нее появилась улыбка.
— Кажется, мистер Темплтон, я начинаю понимать ваше положение, — сказала она, — и если я назову имя, надеюсь, вы не обманете моего доверия и сохраните тайну?
— Ну конечно же, — ответил Уимзи. — Так любезно с вашей стороны.
— Но вы, вы можете дать мне слово, что не шпионите за мной по поручению мужа? — быстро сказала она. — Я собираюсь с ним разводиться. Вдруг это ловушка?
— Мадам, — совершенно искренне сказал Уимзи, — клянусь честью джентльмена, я не имею ровным счетом никакого отношения к вашему мужу и слышу о нем впервые в жизни.
Миссис Форрест покачала головой.
— Впрочем, — сказала она, — по-моему, вам ни к чему знать имя моего друга. Зачем оно вам? Вы спросите у него, был ли он здесь в тот вечер, а он вам ответит «нет», как же иначе? Ну а если вы посланы моим мужем, улик против меня у вас и так уже более чем достаточно. Но, мистер Темплтон, от души заверяю вас, что мне ничего не известно про вашего друга мистера Линдхерста…
— Майора Линдхерста, — уныло вставил Уимзи.
— Майора Линдхерста. Но если вам не удастся успокоить миссис Линдхерст и она захочет прийти сюда и поговорить со мной, милости прошу. Я с удовольствием с ней встречусь. Давайте так и сделаем.
— Спасибо, большое спасибо, — обрадовался Уимзи. — На большее мы не смели рассчитывать. Извините, я был несдержан. Я… Нервы, знаете ли, не в порядке, и еще этот случай… Разрешите пожелать вам доброго вечера и проститься. Пойдемте, инспектор, вы же видите, все уладилось. Еще раз спасибо. Пожалуйста, не провожайте нас, не беспокойтесь.
И нервной рысцой дурашливой, хотя и хорошо вышколенной лошадки он устремился в узкий коридор; Паркер последовал за ним, шагая, как командор, — полицейского сразу видно. И только когда входная дверь за ними захлопнулась, Уимзи схватил друга за руку и, ничего не объясняя, потянул в лифт.
— Я уже решил, что мы застряли у нее навсегда, — задыхаясь от нетерпения, забормотал он. — Пошли скорее. Нам нужно попасть во двор. Как туда пройти?
— На что тебе сдался двор? — проворчал Паркер. — Да остановись ты наконец, мне надоело это паническое бегство. Зря я тебя взял с собой, но раз уж ты здесь, мог бы, хотя бы из благодарности, вести себя прилично.
— Ты, как всегда, прав, — весело объявил Уимзи, — но, ради Бога, потерпи еще чуть-чуть, сейчас не время читать нотации, выскажешься потом. По-моему, во двор — сюда, в этот тупичок. Шагай поживее да смотри в оба: не споткнись о мусорный бак. Ну, раз, два, три, четыре! Вот мы и пришли. Пожалуйста, постой на страже, ладно?
Отыскав взглядом окно, которое, по его мнению, принадлежало квартире миссис Форрест, Уимзи обнял руками и ногами водосточную трубу и, как кот-воришка, проворно по ней взобрался. На высоте футов пятнадцати он остановился, протянул руку к подоконнику, быстро схватил какой-то предмет и начал осторожно спускаться, далеко отставив правую руку, словно держал в ней что-то хрупкое.
И правда, к своему изумлению, Паркер увидел, что в пальцах Уимзи вертит бокал на длинной ножке — вроде тех, из которых они пили бренди у миссис Форрест.
— Что ты вытворяешь, скажи на милость? — начал Паркер.
— Тсс! Я детектив Орлиный Глаз, собираю отпечатки пальцев. «На пир с тобою мы пришли и отпечатки получили». Вот почему я отнес в столовую первый бокал. Второй раз я налил ей бренди в другой бокал. Прости, мне пришлось заниматься гимнастикой у тебя на глазах, но на единственной катушке, какую мне удалось найти, ниток почти не было. А все, что было, я использовал. Потихоньку, на цыпочках, прошел в ванную и на нитке спустил первый бокал в окно. Надеюсь, миссис Форрест еще там не побывала. Слушай, старина, ты не мог бы отряхнуть мне штаны? Осторожно, не разбей.
— На кой черт тебе ее отпечатки?
— Вот так всегда! Черная неблагодарность в ответ на мою заботу. Ты ведь и сам считаешь, что миссис Форрест занимается неблаговидными делами, Скотланд-Ярд, должно быть, не год и не два ее разыскивает. А еще можно сравнить ее «пальчики» с отпечатками на пивной бутылке из Эппинга, конечно если они не стерты. И вообще, мало ли когда они могут понадобиться? Короче, отпечатки — вещь полезная, а полезная вещь всегда должна быть под рукой. Ну как, фарватер чист? Хорошо. Пожалуйста, посигналь такси — у меня руки заняты: смешно было бы размахивать бокалом. Да, послушай!
— Ну, что еще?
— Я у нее кое-что видел. В первый раз, когда отправился за выпивкой, я решил заодно бросить беглый взгляд на ее спальню.
— Ну?
— Знаешь, что у нее там в ящичке над умывальником?
— Не тяни, выкладывай.
— Шприц для подкожных инъекций!
— Вон как!
— Да, и небольшая коробочка с ампулами и врачебной прописью: «Миссис Форрест, для инъекций. По одной ампуле при сильных болях». Что ты об этом думаешь?
— Скажу, когда мы получим результаты вскрытия тела Берты Гоутубед, — ответил Паркер. Видно, и его наконец разобрало. — Надеюсь, ты оставил рецепт на месте?
— Рецепт я не брал, а также не стал сообщать даме, кто мы такие и зачем пришли, и разрешения унести фамильные драгоценности тоже не спрашивал. Но на всякий случай я записал адрес аптекаря.
— Молодец! — воскликнул Паркер. — Временами, друг мой, у тебя случаются проблески истинного детективного чутья.

Глава 8. О ПРЕСТУПЛЕНИИ

Общество сдано на милость убийцы, который не знает жалости, действует без сообщников и не теряет головы.
Э. Пирсон, «Убийство в Сматти-Ноуз»

 

Письмо от мисс Александры Катерины Климпсон лорду Питеру Уимзи:
«Фэйрвью, Нельсон-авеню, Лихемптон. 12 мая 1927 г.
Многоуважаемый лорд Питер! Мне никак не удается собрать всю интересующую Вас информацию, потому что мисс Уиттейкер несколько недель назад уехала из города: она инспектирует птицефермы!!! Я полагаю, не с целью проверки их санитарного состояния (!), а на предмет покупки. Кажется, она на самом деле вознамерилась осесть в деревне вместе с мисс Файндлейтер, хотя мне никогда не понять, что она нашла в этой назойливой и страшно глупой девице. Хотя, конечно, мисс Файндлейтер совершенно недвусмысленным образом обожает (как говорили у нас в школе) мисс Уиттейкер; боюсь, ни одна из нас не способна устоять перед такой беззаветной преданностью. Должна сказать, мне лично их дружба не нравится. Женская дружба вообще явление не слишком здоровое, помните ужасно умную книгу мисс Клеменс Дейн на эту тему? Обычно при этом страдает более слабая личность. Слишком много тому примеров я видела в моем преимущественно женском окружении! Но хватит занимать Ваше драгоценное время моей пустопорожней болтовней\\\
Мисс Мергатройд, которая принадлежала к числу старинных друзей покойной мисс Досон, так и не удалось дать полную картину ее прошлой жизни.
В Лихемптон мисс Досон приехала пять лет назад из Уорикшира, где проживала вместе со своей кузиной Кларой Уиттейкер. Мэри Уиттейкер — ее внучатая племянница со стороны отца. Эта мисс Клара была, по всеобщему мнению, женщина с сильным характером, «бой-баба», как выразился бы мой дорогой отец. В то время ее считали «прогрессивной» и не слишком симпатичной особой(!!), потому что она отвергла притязания нескольких весьма достойных претендентов на ее руку, коротко стригласъ(!!) и без всякой помощи(!!) основала конский завод(!!). Ее специальностью были породистые лошади. В наши дни, конечно, никто ничего плохого в ее образе жизни не усмотрел бы, но по тем временам старая леди, а вернее, молодая леди, каковой она тогда была, являла собой настоящую первопроходицу\
С Агатой Досон они вместе учились в школе и были очень привязаны друг к другу. Благодаря их дружбе сестра Агаты, Харриет, вышла замуж за брата Клары Уиттейкер, Джеймса! Так Агата с Кларой породнились! Но сама Агата не спешила расстаться с девичеством, Клара тоже не рвалась к брачным узам, и обе леди поселились вместе в огромном старом деревенском доме в Кроф-тоне; рядом находились конюшни, а в них множество лошадей. У Клары Уиттейкер обнаружился настоящий организаторский талант, дело пошло хорошо, завязались тесные связи с охотничьими клубами в округе. Ее гунтеры славились во всем графстве, начала она с нескольких тысяч фунтов, а под старость была уже очень богатой женщиной! Агата Досон никогда никакого отношения к лошадям не имела. Она распоряжалась домом и слугами, все хозяйство висело на ней.
Перед смертью Клара Уиттейкер составила завещание в пользу Агаты, она отписала ей все движимое и недвижимое имущество, обойдя при этом свою родню, с которой была в не слишком приязненных отношениях из-за того, что они считали ее занятия лошадьми не достойными леди!! Ее племянник, Чарлз Уиттейкер, стал отцом нашей Мэри. Он был священником, но страшно обиделся, что его лишили наследства, хотя поддерживал семейную распрю совсем не по-христиански и никакого права жаловаться не имел, тем более что Клара своим состоянием была обязана только себе самой и своим трудам. Но, конечно, и он тоже, как многие в те времена, считал, что не женское дело быть самой себе хозяйкой, или зарабатывать деньги, или вообще поступать, как вздумается.
Никаких других родственников, кроме Чарлза и его семьи, у Клары Уиттейкер не было, и, когда они с женой погибли в автомобильной катастрофе, мисс Досон попросила Мэри оставить службу (Мэри работала медсестрой в больнице) и поселиться вместе с ней. Так что, как видите, деньгам Клары Уиттейкер самой судьбой предназначено вернуться в конце концов к дочери Джеймса Уиттейкера!! Мисс Досон совершенно ясно дала понять, что все свое состояние завещает Мэри при условии, что та согласится приехать и скрасить остаток дней одинокой пожилой женщине !!!
Мэри приняла предложение, ее тетушка, а вернее (да здравствует точность'.), двоюродная бабка после смерти Клары отказалась от огромного дома в графстве Уорикшир, и они сначала, правда не очень долго, жили в Лондоне, а потом переехали в Ли-хемптон. Как вы знаете, несчастная мисс Досон страдала этой ужасной болезнью и вскоре скончалась, так что Мэри Уиттейкер не слишком долго пришлось ждать денег Клары Уиттейкер!!
Надеюсь, Вам пригодятся сведения, которые мне удалось собрать. Мисс Мергатройд точно не знает, но, кажется, других родственников у мисс Досон не осталось ни с ее стороны, ни со стороны мисс Уиттейкер.
По возвращении мисс Уиттейкер в Лихемптон я рассчитываю побывать у нее и поближе познакомиться. Свой отчет заканчиваю полным списком своих расходов по сегодняшнее число. Надеюсь, Вы не сочтете их чрезмерными. Как продвигается Ваше расследование по делу ростовщиков? Весьма сожалею, что мне пришлось расстаться с бедными, одураченными женщинами, чьи случаи я изучала, — их рассказы были такие трогательные!
Остаюсь искренне Ваша Александра К. Климпсон.
P.S. Совсем забыла сообщить, что у мисс Уиттейкер имеется небольшой автомобиль. Как Вы несомненно догадываетесь, я в машинах не разбираюсь, но горничная мисс Бадж сказала, что это «остин», седьмая модель (такая марка существует?), ей об этом сказала горничная самой мисс Уиттейкер. Машина серого цвета, номер XX 9917».

 

Не успел лорд Питер прочитать этот любопытный документ, как Бантер объявил о приходе Паркера. Инспектор вошел и устало опустился на диван.
— Ну, что слышно? — спросил Уимзи, подавая другу письмо. — Знаешь, я начинаю склоняться к твоей версии в отношении Берты Гоутубед, и у меня как камень с души упал. Ни одному слову миссис Форрест я все равно не верю, но это уже мое личное дело, а сейчас у меня наконец появилась надежда, что случай с Бертой не имеет ничего общего с объявлением в газете.
— Вон как, — невесело сказал Паркер, наливая себе виски с содовой. — Значит, тебе будет приятно узнать, что результаты анализов и вскрытия получены: доказательств, что было совершено преступление, нет. Не обнаружено ни следов яда, ни признаков насилия. Берта Гоутубед довольно давно страдала сердечной недостаточностью, так что вывод медиков однозначен: коматозное состояние вследствие переедания и смерть.
— Ну и Бог с ним со всем, — сказал Уимзи. — Помнишь, мы предполагали что-то в этом роде? На квартире симпатичной, готовой к услугам дамы любезный джентльмен встречается с молодой женщиной, а после обеда лоск с него вдруг начинает спадать, его поведение странным образом изменяется, и он приступает к молодой женщине с неприличными предложениями. Добродетельная молодая женщина ужасно пугается и падает в обморок. Отказывает сердце. И она погибает. Любезный джентльмен и симпатичная дама в расстроенных чувствах: у них на руках труп. Наконец их осеняет счастливая мысль: автомобиль, Эппингский лесопарк, и концы в воду — все ликуют и умывают руки. Так какие у тебя трудности?
— Доказать ничего нельзя — вот и все. Кстати, на бутылке из-под пива — никаких отпечатков пальцев, только грязь.
— Скорее всего, перчатки. А значит, камуфляж. Граждане на пикниках, как правило, не надевают перчаток, чтобы открыть бутылку пива.
— Я тоже так думаю. Но мы же не можем арестовать всех, кто носит перчатки.
— «Мне так вас жаль, — заплакал Морж и вытащил платок, — что я не в силах удержать горючих слов поток». Я предвидел, что у тебя появятся трудности, но — еще не вечер. А как насчет инъекций?
— Тут все нормально. Мы разговаривали с аптекарем и с врачом. Миссис Форрест страдает от невралгии, боли страшные, врач назначил уколы. Рецепт в полном порядке, в истории болезни отмечено, что наркотические или другие сильнодействующие средства прежде больной не употреблялись. Дозы назначены мизерные, я бы сказал, детские. Кроме того, я ведь, кажется, говорил, что анализы не выявили наличия морфия или какого-то другого сильного яда в организме Берты?
— Говорил! — сказал Уимзи. Несколько минут он молчал, задумчиво глядя на огонь в камине. — Значит, если я правильно тебя понял, дело более или менее закончено, так? И газетчики успокоены? — подытожил он наконец.
— Да. Результаты анализов отосланы в прессу, завтра в газетах появится заметка об этом, потом судебное решение о естественной кончине Берты. И все.
— Ну что ж. Чем меньше шума, тем лучше. А что слышно о сестре, которая в Канаде?
— Ох, я и забыл. Три дня назад мы получили от нее телеграмму. На днях приезжает.
— Приезжает? О Господи! Каким пароходом?
— «Звезда Квебека». Приходит в следующую пятницу.
— Гм-м! Надо будет с ней повидаться. Ты собираешься встречать пароход?
— Что я там не видел? Конечно, нет.
— Как мне кажется, хоть кому-то из нас лучше бы там быть. Я немного успокоился, но все равно маленький червячок сомнения меня все-таки гложет. Если не возражаешь, я ее встречу. Хочу послушать, что она расскажет про мисс Досон. И собственнолично проконтролировать, чтобы с молодой женщиной не случилось никакого сердечного приступа прежде, чем я с ней побеседую.
— Питер, ты чертовски все преувеличиваешь.
— Против вражьей лжи ухо востро держи, — сказал лорд Питер. — А у тебя теперь, верно, другие заботы? Между прочим, что ты думаешь о последнем сообщении мисс Климпсон?
— Ничего не думаю.
— Неужели?
— Не хочется тебя огорчать, но, по-моему, она ко всему подходит чересчур бесхитростно.
— Мне тоже так показалось. Из ее письма мы только и узнали, что отец мисс Уиттейкер разозлился, узнав о завещании тетушки, так как считал, что ее деньги по праву должны были перейти к нему.
— Но нельзя же подозревать его в том, что он убил мисс До-сон! Он умер задолго до нее, и его дочь все равно получила деньги Клары Уиттейкер.
— Я понимаю тебя. Но предположи на одну минуту, что мисс Досон почему-либо вдруг передумала и решила завещать деньги кому-то еще. Например, она могла поссориться с Мэри и угрожать ей лишением наследства.
— Ты хочешь сказать, что ее постарались убрать со сцены прежде, чем она успела осуществить свое намерение?
— Ну а что? Разве так быть не могло?
— Конечно, могло. Только все свидетели в один голос твердят, что она упорно отказывалась составить завещание.
— Да, пока была в дружбе с Мэри Уиттейкер. Но что ты скажешь о том утре, которое описала сестра Филлитер, когда мисс Досон во всеуслышание объявила, что ее хотят свести в могилу? Мисс Досон умирать не собиралась, и Мэри наконец потеряла терпение. Вообрази: мисс Досон разобралась в настроениях племянницы и крепко на нее обиделась, а свое изменившееся отношение решила отразить в завещании, сделав наследником всего имущества не Мэри Уиттейкер, а кого-то другого — ей понадобились гарантии от преждевременной смерти.
— Тогда почему она не послала за нотариусом?
— Может, она хотела послать. Не забывай, что мисс Досон была прикована к постели и совершенно беспомощна. Мэри могла помешать ей отправить письмо или передать сообщение.
— Ну, допустим.
— Хотя бы как одну из версий. Вот мне и хочется расспросить Эвелин Кроппер. Я совершенно уверен, что девушек прогнали со службы только потому, что они слишком много знали, а иначе зачем было нашей Мэри прикладывать столько усилий, чтобы уговорить их уехать в Лондон?
— Верно. Эта часть рассказа миссис Гулливер тоже вселила в меня кое-какие сомнения. Да, а как насчет встречи с другой сиделкой?
— С сестрой Форбс? Давно пора. Я совсем про нее забыл. Ты смог бы ее найти?
— Само собой, если тебе нужно.
— Даже очень. По-моему, с ней обязательно нужно поговорить. Послушай, Чарлз, мне кажется, тебе не по душе это дело.
— Ты же знаешь, я не верю, что дело как таковое имеет место быть. И не разделяю твоей убежденности, что мисс Досон убита. А ты, по-моему, уверен в этом на сто процентов, хотя никаких свидетельств в пользу твоей версии нет. Объясни почему?
Лорд Питер поднялся и широко зашагал по комнате. Свет единственной настольной лампы отбрасывал к потолку расплывчатую и длинную слабую тень. Он подошел к книжному шкафу, и тень съежилась, почернела, сползла вниз. Вытянул руку, и вместе с рукой взметнулась тень, скользнула по корешкам и позолоченным буквам заглавий и сглотнула книги одну за другой.
— Почему? — повторил Уимзи. — Дело в том, что всю свою жизнь я мечтал о таком вот случае. Безупречное преступление. Убийство, которое убийством не выглядит: не ясны ни способы его совершения, ни мотивы. Уцепиться не за что. Все как будто бы в норме. В этих книгах, — он протянул руку к книжному шкафу, и тень как бы удлинила руку, сообщив жесту угрожающий вид, — в книгах моей библиотеки идет речь о преступлении. Но о преступлении неудачном.
— О чем ты говоришь?
— О поражении. Эти преступления были раскрыты. Как ты думаешь, какую долю они составляют в общем числе? Ведь есть и такие, о которых мы ничего не знаем, — те, что завершились успешно.
— В нашей стране, — сухо заметил Паркер, — мы раскрываем большую часть преступлений, и правонарушители предстают перед судом…
— Дорогой мой, все это я знаю. Если полиции становится известно, что было совершено преступление, то по крайней мере в шестидесяти процентах случаев она находит преступника. Но учти, при этом факт совершения преступления всегда налицо, и, таким образом, ipso facto они сразу же подпадают в разряд неудачных преступлений. Далее все зависит только от степени, так сказать, мастерства полиции. Но как обстоит дело с преступлениями, которые никогда ни у кого не вызвали подозрения?
Паркер пожал плечами.
— На этот счет трудно что-то сказать.
— Ну ладно, точную цифру назвать нельзя, но можно кое-что предположить. Почитай-ка сегодняшние газеты. Возьмем, например, «Ньюс оф де уорлд». Открой страничку «Из зала суда» о разводах — прочее малопригодно: на прессу сегодня надет намордник. Разве судебная статистика не наводит на мысль, что браки все как один заканчиваются разводом? К такому же выводу нас подводят дураки журналисты в своих статьях. Но оглянись вокруг: ты сам знаешь не одну семейную пару, живущую в счастливом браке, а в целом и большинство браков можно назвать удачными, хотя жизнь у супругов самая обыкновенная, серенькая, даже, может быть, скучная. Ничего демонстративного, показного. И ты никогда о них не услышишь. Никто из них не придет в суд и не скажет, что в семье у них, в общем-то, все в порядке, благодарю, мол, за беспокойство. Так же точно, прочитай книги с этой полки, и ты решишь, что убийство всегда наказуемо и что каждого преступника ждет разоблачение. Но Боже тебя упаси от столь поспешных выводов! Это разоблачение всегда во весь голос заявляет о себе. Удачливые убийцы не пишут в газетах и не собираются на симпозиумы, дабы прочитать изумленному миру лекцию на тему: «Что для меня значит убийство» или «Как я стала отравительницей и добилась того, что это сошло мне с рук». Удачливые убийцы, подобно счастливым женам, держат язык за зубами. И число их находится примерно в той же пропорции к незадачливым убийцам, в какой счастливые браки к числу разводов.
— Не слишком ли пессимистична твоя оценка?
— Не знаю. И никто не знает. Вот в чем беда. Но спроси сам любого врача, когда он будет в подходящем настроении и у него развяжется язык, спроси, часто ли возникало у него страшное подозрение, которое он не решался проверить? На примере нашего приятеля доктора Карра ты видишь, что может случиться с врачом, который осмелится на решительный поступок.
— Да, но он ведь так ничего и не доказал.
— Ну и что? Это не значит, что и доказывать было нечего. Припомни, сколько убийств оставались нераскрытыми, пока преступник не заходил слишком далеко в своем нахальстве и не обнаруживал себя сам. Например, Палмер. Он прикончил жену, брата, тещу, ухлопал кучу незаконнорожденных детей — и никто ничего не заподозрил, а потом он совсем обнаглел и совершил ошибку, убив Кука буквально на глазах у изумленной публики. Или Джордж Джозеф Смит. Никого не встревожило, что утонули его первая и вторая жены. Подозрения возникли только тогда, когда он утопил и третью. Или Армстронг. Похоже, за ним числится куда больше преступлений, чем те, за которые его судили. А за решетку он попал только после того, как весьма неуклюже расправился с Мартином. И тогда полицейские слетелись, как мухи на шоколад. А Берк и Хэйр? Предстали перед судом за убийство старухи, и тут только выяснилось, что за неполных два месяца они расправились с шестнадцатью жертвами, а в полиции никто и пальцем не пошевелил.
— Но были же они в конце концов схвачены!
— Так ведь они идиоты. Если ты убьешь человека и повсюду разбросаешь улики, «наследишь», как говорят у вас в полиции, или отравишь кого-то, кто прежде отличался крепким здоровьем, или свернешь шею завещателю на следующий день после составления завещания в твою пользу, или примешься отправлять к праотцам всех и каждого, пока о тебе не пойдет слава как о родном брате людоеда, тебя в конце концов выведут на чистую воду. Но выбери в качестве жертвы слабую, больную старушку, от чьей преждевременной смерти, по-видимому, ты ничего не выигрываешь, да действуй разумно, пусть всем покажется, что она умерла от болезни или от несчастного случая, да не перегибай палку и не слишком часто отправляй старушек на тот свет, и безопасность тебе гарантирована. Я готов поклясться, что далеко не всегда сердечная недостаточность, или несварение желудка, или грипп, ставшие причиной смерти, являются непреднамеренной работой натуры. Убить человека, Чарлз, так легко, так, черт побери, легко и просто, что не нужно никакой особенной выучки.
Паркер заметно помрачнел.
— В твоих словах есть смысл. Кое-что в этом роде мне и самому приходилось слышать. Да все мы, наверное, слыхали про тот или иной странный случай. Но мисс Досон…
— Чарлз, мисс Досон приводит меня в восторг. Она как раз то, что нужно, лучше нарочно не придумаешь. Такая больная и такая старая. Не сегодня-завтра умрет, как говорит врач. Нет близких родственников, и никто не станет задавать ненужных вопросов. Ни в городе, ни по соседству нет ни старинных друзей, ни приятелей. И при всем том такая богатая. Право слово, Чарлз, я перестал спать по ночам, лежу без сна и все думаю, каким образом можно было лишить жизни мисс Досон.
— Ну а пока что ты так и не выдумал ни мотива преступления, ни способа убивать, который нельзя было бы обнаружить при вскрытии или с помощью анализов, а значит, не нашел и убийцу, — буднично сказал Паркер. Ему претил этот вампирический разговор.
— Да, пока не нашел, — подтвердил лорд Питер, — но отсутствие воображения означает только одно: первоклассного убийцы из меня еще не получилось. Подожди, я усовершенствуюсь в этом деле и тогда покажу настоящий класс. Один мудрый старец как-то сказал, что каждый из нас держит в своих руках нить человеческой жизни, но только одного человека, Чарлз, только одного.

Глава 9. ЗАВЕЩАНИЕ

Наши желания в нашей воле настолько, что мы можем сделать их вашими.
А. Теннисон, «In memoriam» .
— Алло! Алло! «Ты птица или нежный стон, блуждающий вокруг?» Дитя мое, что вы, я вам не грубил, это только цитата из мистера Вордсворта. Ладно, попробуйте связаться с ним еще раз… Благодарю… Доктор Карр? С вами говорит лорд Питер. Ну да… да…
Ага!.. Ничего подобного… Мы уже вплотную подошли к тому, чтобы вас оправдать и с триумфом вернуть домой, увенчанного кассией и лаврами… Да нет, ну что вы… Мы пришли к выводу, что дела там были далеко не шуточные… Да… Мне нужен адрес сестры Форбс… Хорошо, записываю… Лутон? Ах, Тутинг, да, записал… Да-да, понимаю, она невыносима, но я все-таки «важная шишка» и умею поговорить с человеком… Большое-пребольшое спасибо… Ах, алло! Послушайте! Алло! Не слышу… Да, ей приходилось выполнять работу акушерки? Как? Акушерки, говорю… Не слышите? «А» — «абажур», «к» — «капитан», капитан, говорю, дальнего плавания… Ну да… Акушерки… Нет, не приходилось? Она роды не принимает, вы уверены?.. Это будет ужасно, если она вдруг согласится… Мне неоткуда раздобыть ребенка… Ну, раз вы ручаетесь… Хорошо, хорошо, нет-нет, ничего общего с вашим делом… Ну, до свидания, старина, до свидания.
Лорд Питер повесил трубку и, весело насвистывая, звонком вызвал Бантера.
— Милорд?
— Бантер, как вы посоветуете одеться человеку, который вот-вот станет отцом?
— Сожалею, милорд, я не проводил рекогносцировку современных тенденций моды для будущих отцов. Но, как мне кажется, милорд, какой бы костюм вы ни выбрали, он должен внушать леди чувство покоя и радости.
— Увы, леди мне неизвестна. Она, к сожалению, только плод моего богатого воображения. Но все равно, я полагаю, костюм будущего отца должен выражать надежду, довольство собой и легкий оттенок тревоги за судьбу ребенка и леди.
— Всего лишь год, как женаты, так, милорд? Тогда я предложил бы пиджачную пару бледно-серого тона — цвета вербы, милорд. Галстук, носки и шляпа — в цвете тусклого аметиста, разные оттенки бледно-сиреневого. Мягкая шляпа, милорд, котелок я бы рекомендовать не стал. Как мне кажется, он выражает беспокойство и тревогу скорее финансового характера.
— Вы, безусловно, правы, Бантер. И еще я надену перчатки, которые вчера выпачкал в земле. Не могу же я следить за чистотой перчаток, когда у меня такое событие!
— Совершенно верно, милорд.
— Трость, наверное, брать не стоит?
— Судить вам, милорд, вы — человек сведущий, но, мне кажется, трость просто незаменима для выражения чувств, милорд.
— И опять вы правы, Бантер. Вызовите такси и прикажите отвезти меня в Тутинг.
Сестра Форбс долго и нудно извинялась, что не сможет принять приглашение мистера Симмза-Гейторпа. Очень хотелось бы его выручить, но принимать роды ей не приходилось, и работы акушерки она не знает. Кто мог дать мистеру Симмзу-Гейторпу такой неудачный совет обратиться к ней? Его, очевидно, неправильно информировали.
— Должен сказать, меня предупреждали, что вы можете отказаться, — сказал мистер Симмз-Гейторп, роняя трость и с обезоруживающей улыбкой наклоняясь за ней. — По-моему, про вас говорила мисс Мергатройд, да-да, мисс Мергатройд из Ли-хемптона, это через нее я узнал про вас (что соответствовало действительности), она говорила, что вы ужасно милая и симпатичная, простите, что говорю вам это в глаза, надеюсь, я вас не обидел? Так вот, она говорила, что вы жутко милая и симпатичная и все такое и что было бы просто прекрасно, если бы удалось вас уговорить. «Только, говорит, боюсь, что сестра Форбс не согласится — она, говорит, роды, кажется, не принимает». Это она так сказала. Но я все-таки решил попытать счастья, спрос, по-моему, не беда. Понимаете, я ужасно переживаю за жену — но вы-то, конечно, меня понимаете. Нам бы очень хотелось, чтобы в эту минуту рядом была молодая, жизнерадостная женщина — сами знаете, момент ответственный. Но почему-то все акушерки — заскорузлые старухи, вечно погружены в свои мысли, слова не скажут, не улыбнутся, простите, пожалуйста, я так боюсь вас чем-то обидеть. Жена, естественно, нервничает, первые роды и все такое, и ей, конечно, не хочется, чтобы вокруг нее, как слоны, топтались какие-то старухи, — вы меня понимаете.
Сестра Форбс, сухопарая женщина лет эдак около сорока, сказала, что вполне его понимает и очень сочувствует, но не занимается акушерской практикой и, к сожалению, не сможет принять его предложение.
— Очень мило со стороны мисс Мергатройд отрекомендовать меня вам, — сказала она. — А вы с ней, верно, близко знакомы? Замечательная женщина, правда же?
Будущий отец охотно с ней согласился.
— На мисс Мергатройд неизгладимое впечатление произвела ваша добросовестность и ласковое обращение с несчастной старой леди, мисс Досон. Кстати, она моя дальняя родственница, так, десятая вода на киселе, но все-таки родственница. Трудно было с ней, да? Не без странностей, как все в их семействе, но в целом очаровательная старая дама, правда же?
— Я очень к ней привязалась, — сказала сестра Форбс. — Она была милая и внимательная к другим людям, когда еще была в сознании и владела своими чувствами. Правда, ее днем и ночью мучили сильные боли, так что большую часть времени нам приходилось поддерживать ее уколами морфия.
— Да-да, намучилась бедная! Все-таки жаль, что нам не дозволено сокращать жизнь таким страдальцам и тем самым избавлять их от мучений в тех случаях, когда конец все равно неминуем. Да, сестра, вот какие мысли иногда приходят мне в голову. В конце концов, они и так уже все равно что мертвые, вы сами знаете. Зачем же продлевать их мучения?
Сестра Форбс ответила ему суровым взглядом.
— Нет-нет, я не могу согласиться с вами, — сказала она, — хотя, конечно, вы рассуждаете как человек, далекий от медицинских проблем. Доктор Карр, например, придерживался совершенно противоположной точки зрения, — добавила она с кислой миной.
— По-моему, вся эта мышиная возня, поднятая после смерти старой дамы, — просто позор, — мягко перевел разговор джентльмен. — Сколько ей пришлось вытерпеть! Так все еще мало. Я жене прямо так и сказал, что пора наконец оставить ее в покое. Резать вздумали, вы только подумайте! Ведь совершенно очевидно, что она умерла от рака. От рака! Жена всецело со мной согласна. Она тоже очень расстраивалась из-за мисс Досон. Ну, вы же меня понимаете.
— Конечно, вскрытие неприятно задело чувства близких к мисс Досон людей, — сказала сестра Форбс. — А меня так просто поставило в ужасно неловкое положение. Может, мне не следует говорить об этом, но вы, как-никак, член семьи покойной и, несомненно, меня поймете.
— Естественно. Послушайте, сестричка. — Мистер Симмз-Гейторп наклонился вперед, теребя в руках мягкую шляпу. Он заметно волновался. — А не показалось ли вам, что вся эта суета была специально затеяна для того, чтобы кое-что скрыть?
Сестра Форбс поджала губы.
— Случалось, знаете ли, — продолжал Симмз-Гейторп, — что врачи вынуждали своих пациенток составлять завещание в их пользу. Не было ли и тут чего-то в этом роде? Как вы думаете?
Сестра Форбс сквозь зубы обронила, что не ее дело думать об этом.
— Нет, ну конечно, нет. Но между нами, мужчинами, ха-ха! — мне вы можете излить свою душу, ваша откровенность для меня священна, не было ли тут какого-то… сопротивления, что ли, нежелания посылать за нотариусом, вам что-нибудь известно об этом? Кузина Мэри, я называю ее кузиной, хотя, как вы понимаете, по-настоящему мы вовсе не родственники, никаких кровных уз, ничего, но она ужасно милая девушка и все такое, я очень хорошо к ней отношусь, может, ей не слишком хотелось, чтобы тетя составила завещание? Ну что вы скажете?
— Ах, мистер Симмз-Гейторп, уверяю вас, вы ошибаетесь. Наоборот, мисс Уиттейкер сделала все, чтобы в любое время мисс Досон имела возможность составить завещание или послать за нотариусом. Вот что она мне однажды сказала: «Когда бы мисс Досон ни захотела послать за нотариусом, постарайтесь сделать все, чтобы без промедления выполнить ее пожелание». Я, конечно, так и сделала.
— Что вы говорите? Значит, вы посылали за нотариусом?
— Да, и он приходил. Никаких препятствий никто ему не чинил.
— Вот это да! Это ведь чрезвычайно показательно! А ведь какие пошли слухи! Ну уж эти сплетницы! Извините, может, я веду себя чересчур экспансивно, но, знаете ли, у меня ведь сложилось совершенно превратное мнение о приглашении нотариуса. Миссис Писгуд, по-моему, заявила определенно, что за нотариусом не посылали.
— Не знаю, что там говорила миссис Писгуд, откуда ей знать, был нотариус или не был! — фыркнула сестра Форбс. — Можно подумать, с ней станут советоваться, посылать за ним или не посылать.
— Конечно, нет, но вы же знаете, что такое слухи. Однако вот что я вам скажу: если завещание было составлено, то почему оно так и не появилось на свет?
— Я ничего не говорила о завещании, мистер Симмз-Гейторп. Адвокат действительно приходил, но он оформил документы опеки, чтобы мисс Уиттейкер могла подписывать чеки за мисс Досон и так далее. Вы же понимаете, в каком состоянии находилась больная.
— Должно быть, пребывала в глубоком маразме?
— Я бы не сказала. В сентябре, когда я приехала на смену сиделке Филлитер, она была, что называется, в здравом уме и твердой памяти, если не считать навязчивых мыслей об отравлении.
— Неужто она и в самом деле боялась, что ее отравят?
— Пару раз мисс Досон заявляла, что, мол, не собирается умирать только затем, чтобы кое-кого порадовать своей смертью. Знаете, она была очень откровенна со мной и всецело мне доверяла. По правде сказать, мистер Симмз-Гейторп, ей больше нравилось говорить со мной, чем с мисс Уиттейкер, так мне по крайней мере казалось. Но в октябре ее умственные способности снизились, появился бред. Бывало, проснется в холодном поту и говорит со страхом: «Сестричка, они уже проехали?» — или еще что-нибудь в этом роде. Я говорю, что, мол, никого не было, и она успокаивалась. Должно быть, вспоминала охоту. Знаете, под влиянием наркотиков больные часто вспоминают свою молодость. Они живут, как во сне, грезят наяву, говорят непонятно что.
— Значит, в последний месяц, а может и два, она вряд ли могла написать завещание, даже если бы очень хотела. Я правильно вас понял?
— В последние месяцы уже нет.
— Но в сентябре — начале октября, будь нотариус рядом, ей ничто не мешало составить завещание?
— Естественно.
— Но она этого так и не сделала?
— Нет, не сделала. По ее просьбе я была все время при ней, и ничего такого не было.
— Понятно. Вы ведь дежурили с мисс Уиттейкер попеременно.
— Мисс Уиттейкер редко дежурила у нее. Я догадываюсь, о чем вы думаете, мистер Симмз-Гейторп, но вот вам мой совет, не надо ни в чем подозревать мисс Уиттейкер. Нотариус и мы с мисс Досон оставались наедине что-то около часа, пока писарь подготавливал в соседней комнате документы. Нотариус спешил оформить доверенности за один приезд, потому что боялся, что мисс Досон будет вскоре не в состоянии выдержать новый его визит. Мисс Уиттейкер подошла позже, перед самым его отъездом. Реши мисс Досон написать завещание, ей в тот раз ровным счетом ничто не мешало.
— Ну что ж, я очень рад это слышать, — сказал, поднимаясь, мистер Симмз-Гейторп. — Недоверие, знаете ли, сестра, мало-помалу может разрушить дружбу и приязнь между родственниками — вот что я вам скажу. Ну, мне пора бежать. Жаль, что вы не можете выручить нас, сестра, жена тоже огорчится. Придется мне еще поискать акушерку, одно условие: она должна быть такой же обаятельной, как вы. А это будет непросто. До свидания.
Лорд Питер сел в такси, снял шляпу и задумчиво поскреб в затылке.
— Просто беда, еще одна превосходная версия завела в тупик, — пробормотал он себе под нос. — Что ж, у нас есть еще порох в пороховницах. Для начала займемся мадам Кроппер, а уж потом примемся и за Крофтон. В таком, я думаю, порядке.
Назад: Часть первая. МЕДИЦИНСКАЯ ПРОБЛЕМА
Дальше: Часть 2. ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА