Глава 12
Сторми
Сторми медленно спустился вниз, мимо лестничной площадки, где исчез Нортон, на первый этаж. Он уже чувствовал, что все изменилось. Насколько он понимал, Дом внешне выглядел таким же, однако в нем ощущалась какая-то новая вибрация, чувство нестабильности, знакомое Сторми по прошлому.
Мать ждала его внизу.
Она не была лысой, а выглядела в точности так же, как и тогда, когда Сторми был маленьким, но только на ней был надет старый отцовский костюм. Штанины брюк и рукава пиджака грубо обрезаны.
Сторми остановился в нескольких ступеньках выше матери. На ее лице сияло чуть ли не маниакальное возбуждение, и от ее пристального взгляда ему стало не по себе. Мать быстро оглянулась по сторонам – назад, налево, направо, убеждаясь в том, что они одни, – а затем громким шепотом произнесла:
– Сторми! Спускайся сюда. Я хочу кое-что тебе показать…
Сторми не двинулся с места.
– Что именно?
Мать нахмурилась, преувеличенно сильно наморщив лоб, что свидетельствовало или о плохой игре, или об эмоциональном потрясении.
– Скорее спускайся сюда!
– Что ты мне хочешь показать?
– Я нашла чудовище!
Развернувшись, мать направилась по коридору, и Сторми поспешил следом за ней. Он понятия не имел, о чем она говорит, что здесь происходит и где он находится – в настоящем, в прошлом или в некоем сплаве прошлого и настоящего, порожденном Домом, – но рассудил, что лучше всего, наверное, будет просто плыть по течению.
Не дойдя до конца коридора, мать остановилась и открыла дверь. Подождала Сторми, и они вместе прошли в другой, более узкий коридор. Здесь не было ни тисненых обоев, ни дорогой обшивки – только голые деревянные стены и одинокая лампочка без абажура под потолком. В противоположном конце коридора была еще одна дверь, и мать Сторми, достав ключ из кармана мужского пиджака с грубо отрезанными рукавами, отперла и открыла ее.
– Это чудовище из костей, – шепотом произнесла она. Ее глаза вспыхнули лихорадочным блеском.
Сторми начисто забыл об этом. Заглянув в чулан, он увидел там скелет своего дедушки, сидящий в кресле-каталке. Кости были совершенно чистые, если не считать клочка высушенной кожи с волосами на левой стороне черепа, и этот образ показался Сторми смутно знакомым, разбудил воспоминания. Неужели это произошло в действительности? Или же все ему просто приснилось?
Бойня.
Это было в кино?
Нет, в кино все было более тонко, более сглажено. Ничего откровенного, ничего неприкрытого, ничего вопиюще жестокого.
Возможно, это сохранилось в его памяти с детских лет.
Сторми перевел взгляд на мать.
– Чудовище из костей, – повторила та, уставившись на скелет своего отца, обращаясь не столько к сыну, сколько к себе самой.
Поразительно, какую значительную часть своей памяти он запер! Фильм и близко не передал царившего в доме безумия, пугающей иррациональности происходящего. И вот теперь к нему возвращались воспоминания о том, каково было жить здесь. Причем не только широкие мазки, но и мельчайшие подробности, не только сами события, но и чувства, которые они в нем порождали.
Только теперь Сторми понял, почему так люто ненавидел жить здесь.
И почему единственный отпуск, проведенный всей семьей – поездка в Нью-Мексико, – произвел на него такое большое впечатление, стал таким важным.
Схватив его за плечо, мать указала на скелет.
– Это чудовище, – сказала она. – Чудовище из костей.
– Ага.
Стряхнув с себя ее руку, Сторми устремил взгляд в глубь узкого коридора.
Из отцовского кабинета уже слышался нетерпеливый крик, и Сторми поспешил туда, раздвинув деревянные двери, выходящие в коридор.
– Биллингхэм! – кричал его отец. – Мне нужен нож и пакет ватных тампонов… – Увидев Сторми, он умолк и, нахмурившись, смерил его взглядом. – Тебя я не звал. Мне нужен Биллингхэм.
– Извини, – растерянно пробормотал Сторми.
– Биллингхэм! – снова рявкнул отец. Подождал немного. – Биллингхэм!
Однако дворецкий не спешил являться на зов.
Оглянувшись, Сторми увидел пустой коридор. На его памяти еще не было такого, чтобы Биллингхэм не выполнил распоряжение отца, чтобы его приходилось звать дважды. Сторми увидел в этом то, что настоящее вторглось в прошлое. То, что произошло с дворецким того Дома, где он находился вместе с Нортоном, Марком, Дэниелом и Лори, то, что обусловило его отсутствие в течение последних двух дней, повлияло и на жизнь в этом Доме.
Это являлось красноречивым свидетельством, что дворецкого нет в живых.
Сторми не на шутку встревожился. Подобно своим товарищам по несчастью, он вначале полагал, что дворецкий и девочка сообщники, действующие заодно. Однако хотя оба были тесно и неразрывно связаны с Домами, теперь Сторми видел в них противников, противоборствующие силы, и мысль о том, что дворецкий мертв, что девочка теперь вольна делать все, что заблагорассудится, что ее никто не остановит, напугала его до глубины души.
У него за спиной открылась дверь, и он обернулся, в надежде на то, что это Биллингхэм, молясь об этом, – однако это была его бабушка, которая вышла нетвердой походкой из туалета, опираясь на трость с костяной ручкой.
– Привет, бабушка! – воскликнул Сторми, но старуха, не обращая на него внимания, поспешила в другую сторону.
– Биллингхэм! – снова проревел отец.
Повернувшись к нему, Сторми обвел взглядом кабинет. В детстве его редко приглашали сюда, а отец внушал ему такой страх, что он никогда не заходил к нему сам, по собственной инициативе. И вот теперь Сторми увидел, что одну стену целиком занимают книжные шкафы от пола до потолка. Большое окно напротив выходило на сад. За письменным столом стояли два одинаковых кожаных кресла. Две тумбочки из темного дерева. Пальма в горшке.
И кукла.
У Сторми перехватило дыхание. Кукла лежала на полу прямо позади отца, словно тот бросил ее туда. Она лежала вниз головой, но широко раскрытые белые глаза пристально смотрели на Сторми, и пугающая перевернутая улыбка, казалось, была предназначена исключительно ему одному. Сторми не мог сказать, почему сразу же не заметил фигурку, и в голову пришла мысль, что отец прятал ее, держал за спиной.
Он посмотрел отцу в глаза, и старик поспешно с виноватым видом отвел взгляд.
Теперь Сторми понимал, что произошло в этом Доме, хотя в детстве он ни о чем не догадывался. Его родители не устояли перед соблазном. Оба. Дониэлла совратила их, заставив забыть о своей ответственности, своих обязанностях. И это падение произошло на глазах у бдительного, но наивного и ничего не понимающего Биллингхэма. Это повлияло на отношение родителей со Сторми, их родным сыном, возвело между ними непреодолимую преграду, остававшуюся до конца их жизни, и то обстоятельство, что они не устояли перед девочкой, с такой легкостью позволили ей манипулировать ими, привело к тому, что он отстранился от них. Тогда Сторми не смог бы выразить это словами, но он уже читал знаки, подсознательно, интуитивно, и именно поэтому у него никогда не было к родителям никакого уважения. Он робел перед ними, боялся их, но не уважал.
И вот почему в конце концов он ушел из дома и отправился на Запад.
Однако он изменился за эти годы. Повзрослел и теперь уже не был тем робким, неуверенным ребенком, которого легко подавить, легко запугать. Он вернулся в Дом, к своим родителям, новым человеком, взрослым мужчиной, успешным бизнесменом и предпринимателем, и его не принудят к покорности ни грубые окрики отца, ни требования матери.
Быть может, ему представилась возможность исправить ошибки прошлого. Быть может, его возвратили сюда, чтобы он как можно раньше остановил девочку, прежде чем та успела сотворить настоящее зло. Поставить перед ней заслон…
Какой бы ни была причина, каким бы ни был мотив, Сторми чувствовал возможность что-то изменить, сделать по-другому, и не собирался эту возможность упускать. Войдя в кабинет, он наклонился и поднял куклу с пола.
– Что это? – спросил он.
– Не смей трогать! – выхватил у него куклу из рук отец.
Сторми услышал, как у него за спиной в кабинет вошла мать.
Отлично. Это должны услышать оба.
Он повернулся к отцу.
– Почему мы живем здесь? – спросил он. – В этом Доме?
– Это наш дом!
– Мы здесь с определенной целью, – терпеливо произнес Сторми. – И вовсе не для того, чтобы трахать девочку-подростка.
– Ой! – ахнула мать.
– Я не потерплю, чтобы со мною так разговаривал родной сын! – сверкнул глазами отец.
– В таком случае, почему вы не хотите, чтобы я с ней встречался? Почему я не могу увидеться с Дониэллой?
– Потому что… – замялся отец. – Потому что она оказывает на тебя дурное влияние!
– Она оказывает дурное влияние и на тебя. Она оказывает дурное влияние на всех нас. – Сторми посмотрел родителям в глаза. Те смущенно отвели взгляд.
– Биллингхэму известно про Дониэллу.
– Биллингхэму? – Родители быстро переглянулись между собой. – А Биллингхэм какое имеет к этому отношение?
– Сами прекрасно знаете.
– Сторми…
– Вам известно, почему Дому нужны обитатели. Известна его функция. И вам известно, что вы не должны делать ничего, что может этому помешать. – Сторми указал на куклу, по-прежнему зажатую в кулаке отца. – Что это такое, папа?
– Не твое дело, черт побери!
– Это она дала ее тебе. Это ее кукла. Ты из кожи лезешь, не давая мне встречаться с Дониэллой, потому что она якобы недостаточно хороша для нашей семьи, а сам у меня за спиной встречаешься с нею… Папа, она еще ребенок! Маленький ребенок.
Отец покачал головой. Внезапно он осунулся, стал старым.
– Она не ребенок, – упрямо заявил он.
– И мы только хотим оградить тебя от нее, – пришла к нему на помощь мать. – Она на тебя дурно влияет.
– В таком случае, почему вы сами постоянно с ней встречаетесь?
Оба промолчали.
– Неужели вы не хотите все исправить? Сделать так, чтобы все было как прежде?
– Обратной дороги нет, – устало промолвил отец.
– Это еще почему?
– Потому что все зашло слишком далеко.
– Нет! – решительно возразил Сторми. – Нет, не зашло!
– Ты ошибаешься. – Отец посмотрел на зажатую в руке куклу. – Ты ничего не понимаешь.
– Что я не понимаю?
– Я трахнул Дониэллу, понятно? – В голосе отца прозвучал гнев. – Трахнул ее в задницу!
Сторми молча смотрел на него.
– И теперь я навеки принадлежу ей, – понизив голос до шепота, закончил отец.
– Нет!
Выхватив у отца куклу, Сторми швырнул ее на пол. Он был потрясен до глубины души. Одно дело подозревать, строить догадки, и совсем другое – услышать неприкрытую правду. И все же Сторми стоял на своем.
– Папа, у тебя есть выбор. Выбор есть всегда. Просто сейчас ты предпочитаешь не сопротивляться, предпочитаешь смириться. Ты сможешь освободиться, если захочешь. Ничто не привязывает тебя к Дониэлле. Пошли ее ко всем чертям. Возьми свою жизнь в собственные руки, во имя всего святого!
– Не могу, – слабо произнес отец.
– Посмотри на маму. – Сторми указал на мать, облаченную в не по размеру большой обрезанный костюм. – Посмотри, что с нею стало, во что она превратилась! И ты знаешь почему! Знаешь, чем все это вызвано! Неужели тебе нисколько ее не жалко и ты не хочешь положить конец всему этому?
Лежавшая на полу кукла напряглась, перекатилась на бок. Сторми не мог сказать, то ли она передвинулась сама собой, то ли просто, упав, оказалась в неустойчивом положении и теперь обрела равновесие, но только это движение напугало его, и он что есть силы пнул ее ногой и проводил взглядом, как она, скользнув по паркету, отлетела под стол. Руки у него покрылись мурашками, и он увидел, что родители испуганно смотрят под стол, на куклу.
– Дониэлла предложила мне жениться на ней, – сказал Сторми.
Это заставило родителей очнуться.
Отец посмотрел ему в глаза, и на его лице была ярость, под яростью – смятение, а под смятением – страх. Мать ахнула, всплеснув руками.
– Ей известно, что вы запретили мне разговаривать с ней, и она предложила сбежать отсюда. Сказала, что хочет забрать меня из Дома… – Сторми помолчал. – И от вас.
– Этого… этого не может быть! – воскликнул отец.
Мать начала тихо всхлипывать.
– Дониэлла считает, что ей можно все, – сказал Сторми.
Однако внезапно его охватило сомнение: родители расстроились потому, что не хотят потерять его, или потому, что не хотят потерять Дониэллу?
– Эта девчонка для вас важнее меня? – собравшись с духом, спросил он.
– Нет! – воскликнула потрясенная мать.
– Конечно нет, сынок.
– В таком случае что, если я скажу, что вы должны сделать выбор? Что, если я скажу: я или она?
– Она хочет разбить нашу семью, – помрачнев, сказал отец.
– Кого вы выберете?
– Все наши беды не от этой маленькой стервы, – решительно заявила мать.
– А от кого же? – повернулся к ней Сторми.
– От чудовища из костей, – широко раскрыв глаза, сказала она.
Отец с потерянным видом молча смотрел на Сторми.
– Папа, а ты бы выбрал меня?
По правой щеке отца скатилась одинокая слезинка.
– Я бы выбрал тебя, если б мог.
Сторми печально улыбнулся.
– Я люблю вас, – сказал он. – Люблю вас обоих.
На какое-то мгновение взгляд матери прояснился, выражение отцовского лица смягчилось.
– И мы тоже тебя любим, – сказала мать, обнимая Сторми.
Отец кивнул.
И тут раздался звонок, низкий, богатый звук, напоминающий колокольный звон. Звонок в дверь.
– Биллингхэм! – взревел отец.
Мать оторвалась от Сторми.
Еще один звонок.
– Биллингхэм!
Сторми вздохнул.
– Я открою.
Выйдя из кабинета, он прошел по коридору в прихожую. Звонок продолжал настойчиво звонить, и Сторми, ускорив шаг, подошел к двери и открыл ее.
На крыльце стояла девочка.
Дониэлла.
При виде ее у Сторми перехватило дыхание. Теперь он был взрослым мужчиной, а она осталась ребенком, но чувства, которые она в нем пробудила, были теми же, как и много лет назад.
Сердце у него бешено заколотилось, в паху начался приятный зуд. Несмотря на все, что было ему известно, несмотря на все, что произошло, физическое влечение никуда не делось, и первым его порывом было схватить руки Дониэллы и прижать их к груди. Ему хотелось прикоснуться к ней, но он сдержался, оставаясь в дверях.
– Да? – холодно спросил он.
– О, Сторми!
Бросившись к нему, она обвила его руками, и, помимо воли, тело его откликнулось на ее объятия. Разбухший член под обтягивающими джинсами прижался к ее промежности, а Дониэлла крепче прижимала его к себе, терлась о него.
Схватив за руки, Сторми оторвал ее от себя.
– В чем дело? – спросила она, поднимая на него взгляд. Ее глаза были полны оскорбленной невинности.
Сторми сделал над собой огромное усилие.
– Ты сама знаешь, в чем дело.
– Я люблю тебя, Сторми!
Продолжая сжимать ее руки, он отвел взгляд от ее лица.
– А я тебя не люблю.
– Я…
– Мне не нравится то, что ты пытаешься сделать.
– Я на твоей стороне! Это я сказала, что ты должен стоять за себя, что ты не должен позволять родителям понукать тобой и принимать за тебя все решения!
– Вот я и стою за себя.
– Именно поэтому твои родители меня ненавидят!
– И я стою за своих родителей.
– Я ничего против них не имею, – сказала Дониэлла, и у нее на глазах навернулись слезы. – Это они меня терпеть не могут! Они меня не любят, потому что я бедная. Не любят, потому что я люблю тебя больше, чем они, думаю о твоих чувствах и о том, что хорошо для тебя, а не только о том, чтобы выглядеть хорошо и сохранить лицо семьи.
– Родители не хотят, чтобы я с тобою встречался, – сказал Сторми. – И я тоже не хочу больше с тобою встречаться.
– Пошли своих родителей куда подальше, – предложила Дониэлла.
– Нет, – сказал Сторми. – Это тебя я посылаю куда подальше.
Слезы прекратились, лицо стало твердым.
– Что ты сказал?
– Ты меня слышала.
– Значит, так?
– Да, так. Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть!
– То, что ты хочешь, и то, что ты получишь, – это две совершенно разные вещи.
Тряхнув волосами, Дониэлла развернулась и двинулась прочь, и Сторми подумал, что со спины она выглядит вовсе не как ребенок, а скорее как карлица.
И это несколько ослабило его влечение.
Ослабило.
Но полностью не подавило.
Сторми закрыл дверь. За спиной послышался стук бабушкиной трости по полу, и он, обернувшись, увидел старуху, стоящую у лестницы.
– Я нигде не могу найти Биллингхэма, – заявила бабушка.
– Кажется… кажется, он ушел, – ответил Сторми.
Последовала мимолетная вспышка ясности ума, краткое мгновение, в течение которого он видел у бабушки на лице страх, панику, недоумение. Старуха знала, что дворецкий является неотъемлемой частью Дома, и понимала, что, раз его нет, случилось что-то неладное. Но тут же на ее лицо вернулось обычное непроницаемое выражение стоической неподвижности, и она сказала:
– В таком случае вместо него должен прислуживать ты.
Сторми кивнул.
– Ты хочешь, чтобы я помог тебе подняться по лестнице?
– Нет, – ответила бабушка. – Я хочу, чтобы ты приготовил мне ванную. Сегодня я буду купаться в крови. Наполни ванну козлиной кровью. Пусть будет теплая, но не горячая.
Оторопело кивнув, Сторми проводил взглядом, как старуха с трудом поднимается по лестнице. Издалека донеслись стоны матери, громкий крик отца:
– Биллингхэм!
Сторми неподвижно стоял в прихожей. Чего он добился? Ровным счетом ничего. Он из кожи вон лез, пошел наперекор своим родителям, выложился весь – но они так и не сдвинулись с места, словно пустили корни, фаталистически смирившись с текущим положением дел. Все осталось без каких-либо изменений.
Сторми вздохнул. Право, лучше не возвращаться домой.
И все же ему стало лучше от того, что он поговорил с родителями, высказал им все; что, по крайней мере, попытался остановить их отчуждение от Биллингхэма и Дома, повлиять на растущую зависимость от Дониэллы.
Если бы он мог начать все сначала, ни за что не убежал бы из дома. Остался бы в Доме с родителями и постарался бы как-нибудь на них повлиять.
Не видя бабушку на лестнице, не слыша стук ее палочки, Сторми поднялся наверх, чтобы убедиться в том, что с нею все в порядке. В коридорах второго и третьего этажей ее не было, и он постучал в дверь ее спальни.
– Бабушка!
Ответа не последовало.
Сторми попробовал открыть дверь, но она оказалась заперта.
Он постучал в дверь ванной, но ответа снова не было, и тогда он прижал ухо к двери, прислушиваясь.
Ничего.
Может быть, бабушка где-то в другом месте? Сторми направился было обратно к лестнице, но тут краем глаза заметил открытую дверь в свою спальню. Была ли она открыта раньше? Кажется, нет.
– Эй, есть тут кто? – осторожно поинтересовался Сторми.
Он просунул голову в комнату и тотчас же ощутил изменение атмосферного давления, какое-то внутреннее облегчение. На полу был разбросан мусор, у противоположной стены валялся разбитый телевизор.
Сторми понял, что вернулся назад.
