Перед вами две истории, в которых, впрочем, повествуется об одном и том же событии. Первая из них представляет собой не что иное, как свидетельские показания, которые сержант Райан дал под присягой перед мировым судьей, рассматривавшим дело юного Мики Магуайра — шестнадцатилетнего юноши, обвиненного в том, что он пытался похитить яблоки из сада вдовы Флинн и нанес ей ущерб в размере одного шиллинга и трех пенсов. Вторая история рассказана самим Мики Магуайром. Пожалуй, я все-таки начну с показаний сержанта, но прежде чем я сделаю это, мне хотелось бы обратить внимание читателя, что, взойдя на свидетельское возвышение, блюститель порядка первым делом поклялся говорить только правду и ничего кроме правды. Вот что он показал:

— Первого ноября около девяти часов вечера, действуя согласно полученной информации, я отправился в сад вдовы Флинн, где обнаружил обвиняемого, впоследствии опознанного мною как Мики Магуайр. Он лежал под деревом без сознания, и в руке у него была зажата сломанная яблоневая ветка с восемью яблоками, на основании чего я подсчитал, что причиненный дереву ущерб составляет примерно один шиллинг и три пенса. Я привел обвиняемого в себя с помощью холодной воды, которой брызнул ему в лицо, при этом мне показалось, что он страдает от легкого сотрясения, что и подтвердил впоследствии доктор Мерфи. Миссис Флинн не выдвигала против Магуайра никаких обвинений и не отвечала на мои вопросы; по-видимому, она была весьма озабочена состоянием здоровья обвиняемого. Тем не менее, когда я только его увидел, ветка с восемью яблоками была у него в руке. Было совершенно очевидно, что эти яблоки не принадлежат Магуайру.

Выслушав показания сержанта, судья спросил Мики Магуайра, может ли он что-то сказать в свою защиту и не хочет ли он задать какие-нибудь вопросы свидетелю. От перекрестного допроса молодой человек наотрез отказался; вместо этого он попытался рассказать, как обстояло дело с его точки зрения. Вот его история:

— Я вовсе не крал яблоки миссис Флинн, и в сад мы пошли вместе. Но сначала я постучал в дверь ее дома и спросил, можно ли мне войти. К миссис Флинн я попал только после наступления темноты, потому что днем я работаю и у меня нет времени ходить по гостям; когда же я выполнил всю положенную работу, я выпил дома чаю и отправился повидать миссис Флинн, которая живет в хижине на краю болота; как известно вашей чести, ее дом находится на некотором расстоянии от поселка, поэтому, когда я туда добрался, уже начало темнеть.

Повидаться с миссис Флинн мне хотелось, потому что я прочел много старинных ирландских легенд и узнал, что некоторые люди, обладающие особыми способностями, нередко превращали принцев в диких лебедей. Вот мне и захотелось спросить, остались ли еще где-нибудь такие люди, или прежняя Ирландия, о которой рассказывается в древних легендах, навсегда ушла в прошлое. Мне приходилось слышать, что люди говорят о вдове Флинн, и я подумал: если кто-то до сих пор обладает подобными способностями, то только она. И когда миссис Флинн поинтересовалась, что мне от нее нужно, я спросил, есть ли еще в нашей стране люди, способные превращать принцев в лебедей. Я, конечно, не имел в виду лично ее — просто мне хотелось знать, существуют ли такие люди или нет. А она ответила, что, быть может, такие люди до сих пор есть, но ей о них слышать не приходилось.

Впрочем, миссис Флинн тут же добавила, что и сама кое-что умеет, и я сказал: «Конечно, миссис Флинн, я нисколько в этом не сомневаюсь», но она ответила, мол, нынешние времена совсем не те, что прежде, и она больше не может превращать принцев в лебедей, но вот превратить одного простого деревенского паренька в гуся ей, пожалуй, удастся. И тогда я ответил: «Меня это вполне устроит, миссис Флинн, потому что если вы это сделаете, я буду твердо знать, что прежние времена не ушли безвозвратно и старая Ирландия жива до сих пор». Тогда она пробормотала несколько магических формул и прочла пару заклинаний; и я бы рассказал вам, что это были за заклинания, потому что я говорю вашей чести чистую правду, да только миссис Флинн заставила меня поклясться самой страшной клятвой, что я никому ничего не скажу, и я никогда не нарушу данного слова.

— Нет-нет, ничего такого я от тебя не требую, — перебил судья. — Просто расскажи нам своими собственными словами, что было дальше.

— Ну, когда вдова Флинн заставила меня поклясться, — сказал Магуайр, — я тоже попросил ее дать слово, что она непременно превратит меня обратно в человека, когда бы я к ней ни явился. «Боюсь только, что это будет непросто, миссис Флинн, — сказал я ей, — потому что в округе хватает молодых ребят, у которых есть ружья. Вдруг кому-то из них придет в голову прогуляться к болотам, чтобы подстрелить гуся? Если же я опущусь на землю перед вашим домом, меня подстрелят, прежде чем вы успеете превратить меня в человека».

«Тебе вовсе не обязательно спускаться на землю и дожидаться меня, — ответила вдова. — Если ты просто подлетишь ко мне хотя бы на тридцать ярдов, этого будет достаточно, чтобы я смогла тебя расколдовать».

Тогда-то я и попросил ее поклясться, что она так и сделает, и вдова дала мне свое обещание. Потом она быстро пробормотала оставшиеся заклинания, и — хотите верьте, хотите нет, — я тотчас превратился в серого гуся. По правде сказать, в первое мгновение я немного испугался и едва не попросил вдову как можно скорее превратить меня обратно в человека, однако почти сразу я понял, что на самом деле мне хочется вовсе не этого; расправив крылья, я взлетел, и тут оказалось, что летать я умею не хуже, чем ходить. Честно говоря, летать мне было даже проще. Прежде чем старая вдова успела повернуться, я взлетел на ее яблоню, чтобы начать полет с какого-то возвышенного места — так посоветовала мне сама миссис Флинн. А потом я оттолкнулся от ветвей и понесся над болотом. Да, ваша честь, я летел! И я был самым настоящим серым гусем. Если б вы только знали, ваша честь, как это удивительно и прекрасно — чувствовать в крыльях упругий ветер и сознавать, что отныне воздух для тебя — прямая и ровная дорога. Правда, в тот первый раз я не улетел далеко, потому что понятия не имел, куда мне нужно двигаться, и решил спросить об этом у кого-нибудь сведущего.

— Кого же ты спросил? — поинтересовался судья. — Можешь ты привести его сюда, чтобы он подтвердил твои слова?

— Я стал спрашивать других гусей, ваша честь, — сказал Мики. — Их стая как раз опустилась на болото. Кого же еще я мог расспрашивать о подобных вещах?

— Да-да, разумеется, — кивнул судья. — Продолжай.

— Дикие гуси сидели на болоте и кормились. Я и сам к тому времени успел немного проголодаться. Сказать по правде, я чувствовал себя голодным все время, которое я провел с ними, потому что гуси не едят два или три раза в день, как люди; они начинают кормиться каждый раз, когда им больше нечего делать, а я теперь сам стал гусем — таким же, как они, и поэтому был здорово голоден.

— Что же ты ел? — спросил судья.

— Это такая малость, ваша честь, вы проглотили бы ее и даже не заметили.

— Вовсе не важно, что я заметил бы, а что нет, — возразил судья. — Мне нужны факты, подтверждающие твои показания. Спрашиваю еще раз: что ты ел?

— Это были такие маленькие луковицы, которые называются бришкаун, — ответил Магуайр. — Они растут на болоте. Стоит только взять такую клювом и… Вы не поверите, ваша честь, до чего они вкусны, эти крошки!

— Какой же вкус у этих луковиц? — спросил судья.

— Как у крепкого портера с устрицами, — сказал Мики уверенно. — Не удивительно, что гусям они ужасно нравятся. А поскольку я теперь сам был гусем, мне тоже очень хотелось их отыскать.

— Что же произошло потом? — спросил судья.

— Потом я спросил гусей, как попасть на Север, — продолжал Мики, — потому что я знал, что они вот-вот улетят, а мне хотелось посмотреть мир. Но гуси ответили, что когда настанет пора отправляться в путь, с болот задует подходящий ветер; один гусь даже поднялся в небо, но ветер, который веял тогда над болотами, был не тот, что помог бы стае добраться до Севера, и гуси объяснили мне, что в нужное время ветер будет уже наготове — стоит только взлететь. Так они говорили, и когда это время настало, я понял, что они сказали мне правду, но тогда было еще рано, поскольку едва начался ноябрь, и гусиная стая только недавно прилетела на Юг. Впрочем, не мне рассказывать вашей чести о повадках диких гусей из Драмагули, о которых ваша честь и без того прекрасно осведомлены.

— Послушай-ка, Мики, — сказал судья, — чем больше ты расскажешь мне о вещах, в которых я разбираюсь, тем лучше будет для тебя, ибо если какие-то подробности твоей истории напомнят мне что-то, что я уже слышал раньше, я, пожалуй, буду склонен тебе поверить. Постарайся, впрочем, рассказывать попроще, как только что сделал сержант Райан.

— Я попробую, ваша честь, — кивнул Мики. — Так вот, днем я и остальные гуси паслись на лугах, что простираются вокруг болот Драмагули, не забывая, впрочем, выставить часовых на случай появления грабителей и убийц. Под грабителями и убийцами я подразумеваю лисиц и, при всем уважении к вам, ваша честь — людей. Когда же начинало темнеть, мы обычно перебирались на болото, далеко облетая большую развесистую иву на его западной окраине, о которой ваша честь, конечно же, хорошо знает, потому что под ней удобно прятаться человеку с ружьем; именно там устроил бы засаду любой опытный охотник, поэтому мы старались держаться от дерева вне досягаемости выстрела. Кстати, вовсе не я рассказал гусям об иве — они знали о ней раньше; я, казалось, вовсе не мог сообщить им ничего такого, о чем бы они не слышали. Гуси, напротив, поведали мне много такого, о чем я понятия не имел и во что ваша честь никогда не поверили бы, поэтому я не стану сейчас говорить об этом, ибо вряд ли подобные вещи могут свидетельствовать в мою пользу.

Среди гусей была одна дама, которая рассказала мне больше других. Именно от нее я узнал много подробностей о путешествии на Север еще до того, как мы отправились путь. И столь прекрасным показался мне ее рассказ, что я решил в свою очередь поделиться с ней чем-нибудь неслыханным и удивительным, но когда я признался, что на самом деле я — человек, превращенный в гуся силою колдовства, она ответила: в этом, мол, нет ничего особенного, ибо она сама некогда была принцессой, чей отец правил Ирландией девятьсот лет назад, но потом одна злая колдунья наложила на нее тысячелетнее заклятье.

Еще я беседовал с ней о вещах, которые могут показаться вашей чести сущими пустяками; она же в свою очередь много рассказывала о древней истории Ирландии, но если бы я сейчас взялся пересказывать все, что стало мне известно, на это потребовался бы целый день, к тому же и эти факты вряд ли смогут служить мне оправданием. И кроме этого, я узнал от этой дамы-гусыни немало подробностей о старинной птичьей премудрости, и надо признаться откровенно: и о земле, по которой мы ходим, и о небе над нашими головами гуси знают куда больше, чем мы в состоянии представить. Мне, однако, будет нелегко передать услышанное словами, ибо гусиная мудрость похожа, скорее, на обостренную чувствительность ко всем земным и небесным вещам и явлениям и к их взаимной связи тоже, благодаря которой гуси заранее знают, что произойдет: когда выпадет снег, когда взойдет овес и когда случится что-то еще — что-то такое, что мы едва замечаем или просто смотрим на это не так, как они.

Потом наступила зима, и болото замерзло всего за неделю, как ваша честь, наверное, изволит помнить. Почувствовав, что приближаются настоящие холода, мы отправились к ручьям, и о том, где протекают эти ручьи, я вряд ли смогу рассказать вашей чести, ибо это один из секретов диких гусей, однако здесь, в зале, наверняка найдется немало людей, способных подтвердить, что мы и вправду улетели. И по мере того как зима подходила к концу, мы все чаще и чаще заговаривали о Севере; все гуси толковали только об этом, и каждый раз, когда над болотом поднимался ветер, один из стаи непременно взлетал, чтобы проверить, не тот ли это ветер, который унесет нас туда, куда мы так стремились. Увы, каждый раз это оказывался не тот ветер, ибо молодой овес еще не проклюнулся из земли, а у гусей не принято улетать, хотя бы разок не полакомившись нежными молодыми ростками.

Но вот и овес взошел, и когда его ростки поднялись дюйма на два, мы вволю попировали на поле к западу от болот, что принадлежит Патрику О’Донахью. А через день над топями поднялся долгожданный ветер. Он задул внезапно, как раз когда мы были на болоте, и стоило только вожаку приподнять голову, как мы все дружно взмыли в небо. В последнее время и вправду стало чересчур тепло, и воздух над полями сделался неподвижным и ленивым, а Север уже звал нас. И вот мы поднялись в небо и вместе с ветром отправились в путь.

— Какого числа это произошло? — спросил судья.

— В том-то и беда, ваша честь, — сказал Мики. — Гусиный календарь совсем не такой, как у нас, поэтому я вряд ли смогу вам ответить.

— Но ты хотя бы можешь сказать, произошло ли это в тот день, когда, как показывает сержант Райан, он обнаружил тебя в саду миссис Флинн?

— Даже не знаю, ваша честь, — ответил Мики. — Гуси ведут счет времени совершенно иначе.

— В этом зале, — строго перебил судья, — отсчет времени должен вестись только так, как принято у людей. Кстати, почему часы опять не ходят? Финнеган, займитесь, пусть их починят. А ты, Магуайр, продолжай.

И Мики снова заговорил:

— Летя вместе с ветром, мы поднялись очень высоко и оказались среди облаков — таких огромных и плотных, что в первое время мы почти не видели Друг друга и могли только слышать голоса соседей. Но потом мы оказались на чистом участке — его раздул ветер, который нес нас на Север. Здесь мы поднялись еще выше и оказались над облаками, которые расстилались теперь внизу, подобно сверкающей равнине. Тут мне пришло в голову нечто такое, о чем я раньше не задумывался: похоже, гуси оказываются куда ближе к Раю, чем человек — я имею в виду, разумеется, тех людей, чья бессмертная душа еще не отделилась от тела. Мне даже подумалось, что Рай находится лишь немногим выше этой облачной страны и что даже если он и прекраснее нее, то ненамного. Пожалуй, он мог бы превзойти ее, только если бы был сделан целиком из золота, да и то металл потребовался бы самой высокой пробы.

— В этом зале, — снова перебил судья, — я не разрешаю говорить ни о религии, ни о политике.

— Прошу прощения, ваша честь, — сказал Мики. — Так вот, как я уже говорил, мы летели над облаками, которые неуловимо отливали золотом, и под собой я то и дело замечал облачные прогалы и ущелья — совсем как горные долины у нас на земле; сквозь эти прогалы мы видели далеко внизу нашу Ирландию, которая с этой высоты казалась совсем маленькой и непривычной: дремучий лес невозможно было отличить от зарослей тростника, а холмы — от куч земли, выброшенных лопатой землекопа и успевших покрыться травой. Впереди стаи летел старый вожак, который показывал нам путь на Север, а мы следовали за ним, выстроившись правильным клином. Так мы летели над холмами, над полями, над болотами и даже над городами, ибо на такой высоте они были для нас ничуть не опасны. И облака под нами то плотно смыкались, и мы не видели ничего, кроме той прекрасной страны, что лежит на полпути между землей и Раем, то снова расходились, и внизу снова проглядывали долины и текущие по ним реки, и — вот странно! — казалось, будто эти реки пробивают себе путь не только по земле, но и сквозь облака.

Я не знаю, ваша честь, как это можно объяснить, но все, что я говорю — истинная правда!

— Гм-гм… — сказал судья. — Пока я слышу от тебя весьма удивительные вещи, и не могу сказать, чтобы какая-то часть твоей истории поразила меня сильнее, чем другая. Тем не менее, мой долг — выслушать все, что ты можешь сказать в свое оправдание. Продолжай же.

— Как я уже говорил вашей чести, все, что было внизу, казалось нам совсем крохотным, будто игрушечным. Потом мы подлетели к морю, и вода в нем была такой прозрачной, что мы видели и дно, где дремлют морские течения, и принесенные ими длинные космы морских водорослей. Водоросли были темными, красновато-лиловыми, а сама вода — зеленой. Над морем нас застала ночь, но мы продолжали наш полет на Север.

— Вы находили дорогу по звездам? — уточнил судья.

— Нет, — ответил Мики Магуайр. — По правильному пути нас вела древняя гусиная мудрость, которой наш вожак научился у звезд, у ветров или у ведьм. Я твердо знаю, что это было именно старинное знание, ибо, когда несколько лет спустя сам стал вожаком, я вел стаю именно благодаря ему; не исключено, что оно включало и знание звездного неба, вот только как я постиг эту премудрость и из чего она складывалась, я сказать не могу.

— Несколько лет, говоришь ты? Несколько лет?! — воскликнул судья. — Боже мой! Когда, какого числа все это началось?

— Я все пытаюсь объяснить вашей чести, — сказал Мики, — что гуси ведут счет времени не так, как люди, и у них совсем другой календарь. Поэтому-то я и не могу назвать вашей чести точную дату.

— То есть, ты хочешь сказать, что сержант Райан неправильно назвал нам число, когда он обнаружил тебя в саду вдовы Флинн?

— Вовсе нет, — возразил Мики. — Я просто хочу сказать, что для меня время шло иначе.

— Ладно, продолжай, — вздохнул судья.

— В конце концов мы подлетели к серым береговым утесам, — сказал Мики, — между которыми врезались в сушу многочисленные заливы и свистел свежий, радостный ветер. Мы были на Севере. Здесь мы начали снижаться, а облака стремительно неслись дальше, но их тени скользили по одетой яркой зеленью земле медленно и неторопливо.

— Не понимаю, как это может быть! — перебил судья.

— Я думаю, ваша честь, — пояснил Мики, — дело было в нашей собственной скорости: мы так спешили, что казалось, будто облака летят очень быстро, хотя в действительности они вовсе не торопились. Уж не знаю, как там было на самом деле, но тени облаков двигались по земле лениво и не спеша; и в этот-то благословенный край мы опустились. Мне очень неприятно говорить это вашей чести, ибо я ничего не имею против людей, однако вся прелесть этой земли заключается в том, что там нет ни одного человека. Казалось, на этот край снизошла божественная благодать; даже дневной свет не гаснет там так долго, что я поначалу думал: солнце никогда не закатится; можно было подумать, будто мы действительно оказались настолько близко к Раю, что сумели прикоснуться к вечности. Во всяком случае, там дули могучие, чистые ветра, которые не несли в себе ни запаха дыма и ни одного из этих пугающих новых звуков.

— Что ты называешь «новыми звуками»? — спросил судья.

— Я имею в виду звуки, которые оглашают Землю, с тех пор как на ней появился человек, — ответил Мики. — В особенности, с тех пор как были построены города. Этот шум еще больше усилился в последние лет сто — сто пятьдесят или около того, и гуси говорят, что с каждым годом положение становится только хуже. Но эти могучие, свежие ветра, о которых я говорю, дышали только запахами морской соли и несли с собой лишь самые древние звуки, которые были частью Творения и которые не тревожили нас, пока мы спали, и не пугали днем, когда мы бодрствовали. Это была воистину благословенная страна, край мира и покоя, и все же настал день, когда в наших сердцах вновь зазвучал зов Ирландии, как когда-то в них раздался голос Севера. И когда это случилось, мы снова стали дожидаться, пока попутный ветер задует над травянистыми лужайками, где мы паслись. Однажды он поднялся прямо из травы и цветов, и мы взлетели вместе с ним и вернулись на Юг, ведомые древним знанием, состоящим из мудрости ветров, звезд и чего-то такого, чему нет названия в человеческом языке.

Все это продолжалось на протяжении многих лет, из года в год, но я не стану рассказывать об этом подробно, чтобы не отнимать время у вашей чести. Упомяну лишь, что однажды заклятье спало с принцессы ирландского королевского дома, и она покинула нас — то ли тысячелетнее заклинание утратило силу раньше срока, то ли она просто неправильно рассчитала время. Уверен, это была просто ошибка в расчете, ибо она ни разу мне не солгала. Когда это случилось, я сказал себе: «Я тоже вернусь». И как только в самом начале ноября мы прилетели на Юг, я отделился от опускавшейся на болото стаи и спикировал с усыпанного звездами неба прямо туда, где среди полей чернела крыша дома вдовы Флинн. Я помнил, что она мне говорила и в чем поклялась: мол, стоит мне приблизиться к ней на тридцать ярдов, и она тотчас меня расколдует. И я крикнул по-гусиному и стал летать туда и сюда над самой ее крышей.

Не успел я пролететь над домом вдовы Флинн и трех раз, как она поняла, что я вернулся, и, выбежав из дома, прочла заклинание, как и обещала. Увы, старая женщина не учла одной важной вещи, но я нисколько ее не виню, ибо и сам я тоже об этом не подумал: миссис Флинн расколдовала меня еще в воздухе. Как, безусловно, известно вашей чести, люди летать не могут; едва превратившись в человека, я тотчас рухнул вниз, и если бы не яблоня, замедлившая мое падение, я наверняка убился бы насмерть и сейчас не стоял бы здесь и не отнимал время у вашей чести. Вот как все это было.

— А что говорит вдова Флинн? — поинтересовался судья.

— Ничего, разумеется, — ответил сержант Райан. — И, как мне кажется, такую женщину лишний раз лучше не беспокоить.

— Понятно, — кивнул судья. — Что ж, очень хорошо, Магуайр. Я внимательно выслушал все, что ты говорил в свою защиту; с другой стороны, показания, которые дал под присягой сержант Райан, также не вызывают у меня ни малейших сомнений — ты и сам должен это понимать. Учитывая все обстоятельства, я склонен считать, что ты понес достаточное наказание, когда свалился с яблони. Постановляю: признать невиновным!

Так закончились две истории о сломанной яблоне вдовы Флинн.