Когда я поднялся на холм, при дороге сидели старик с молотом и другой, одноглазый с копьем, и разговаривали.

— Не то, чтобы нас не приглашали… — говорил тот, который был с молотом.

— Об этом известно всего-то двадцати, не больше, — отвечал второй.

— Двадцать есть двадцать, — заметил первый.

— После всех этих лет… — вздохнул одноглазый с копьем. — После стольких лет!.. Мы могли бы побывать там хоть разок!

— Конечно, могли, — согласился другой.

Их одежда была слишком старой даже для работников. На том, кто держал молот, был обгорелый, продырявленный во многих местах фартук кузнеца, а их руки и лица походили на старую, потрескавшуюся кожу. Но кем бы они ни были, они, по крайней мере, были англичанами, и встретить их мне было приятно, ибо на протяжении всего дня меня то и дело обгоняли автомобили, в которых сидели какие-то многочисленные личности неопределенной национальности.

Когда старики заметили меня, тот, что был с молотом, притронулся к своему засаленному картузу.

— Не будет ли слишком дерзко с нашей стороны, — сказал он, — спросить у вас, как добраться до Стоунхенджа?*

— Нам вообще не следовало туда ходить, — жалобно пробормотал второй. — Об этом знает не больше двадцати, но…

Я сам направлялся в Стоунхендж, поэтому я указал им дорогу и нажал на педали велосипеда, ибо в манерах этих двоих было что-то слишком подобострастное, чтобы мне хотелось иметь таких попутчиков. Судя по жалкому выражению их лиц, они много страдали и совершенно махнули на себя рукой, и я решил, что у обоих за плечами долгий срок каторжных работ.

Когда я приехал в Стоунхендж, то увидел человек двадцать, стоявших меж камней. Они довольно церемонно осведомились, ожидаю ли я кого-нибудь, и когда я ответил — «нет», больше со мной не разговаривали. Я думал, что оставил странных стариков милях в трех позади, но после того, как я немного побродил внутри каменного круга, они появились на дороге, широко и быстро шагая. Завидев их, все двадцать человек обнажили головы и стали вести себя очень странно, а я заметил, что у них с собой была коза, которую они подвели к древнему каменному алтарю. Два старика — один с молотом, другой с копьем, — стали плаксиво извиняться за ту вольность, которую себе позволили, вернувшись на это место, и все двадцать опустились перед ними на колени в траву. Не вставая с колен, они убили козу перед алтарем, и, увидев это, два старика со многими извинениями и оправданиями приблизились и стали с жадностью нюхать кровь. И поначалу оба выглядели вполне довольными, но очень скоро тот, что был с копьем, снова принялся жаловаться и причитать.

— Когда-то это были люди, — приговаривал он. — Когда-то это были люди!..

И двадцать человек смущенно переглянулись, а одноглазый все причитал и причитал на одной плаксивой ноте, и вдруг все они посмотрели на меня.

Я не знаю, ни кто были эти два старика, ни чем они занимались, однако мне вдруг стало ясно, что мне пора откланяться — и я поспешил их оставить. И когда я вскочил на велосипед, до меня снова донесся жалобный голос старика с молотом, который извинялся за дерзость, которую он позволил себе, вернувшись в Стоунхендж.

— Но после стольких лет… — услышал я его всхлипывание. — После стольких лет!..

А тот, что был с копьем, добавил:

— Да, после трех тысяч лет…