Охота на ведьм

What wrath of gods, or wicked influence

Of tears, conspiring wretched men

t’afflict,

Hath pour’d on earth this noyous pestilence

That mortal minds doth inwardly infect

With love of blindness and of ignorance?

Spenser’s Tears of the Muses481.

Countrymen. Hang her! beat her! kill her!

Justice. How now? Forbear this violence!

Mother Sawyer. A crew of villains — a knot

of bloody hangmen! set to torment me!

I know not why.

Justice. Alas, neighbour Banks! are you a

ringleader in mischief? Fie! to abuse an aged

woman!

Banks. Woman! a she hell-cat, a witch! To

prove her one, we no sooner set fire on the

thatch of her house, but in she came run —

ning, as if the devil had sent her in a

barrel of gunpowder.

Ford’s Witch of Edmonton482.

Вера в то, что бестелесные духи могут возвращаться в этот мир, коренится в той возвышенной надежде на бессмертие, которая является как основным утешением человека, так и величайшей победой его разума над бренностью бытия. Мы и без откровения свыше чувствуем, что внутри нас есть то, что не умрет никогда; и весь наш жизненный опыт лишь заставляет нас еще крепче держаться за это благодатное чаяние. Но в Средние века эта же вера стала источником множества суеверий, которые в свою очередь породили разгул насилия и массовый ужас. На протяжении двух с половиной столетий европейцы были убеждены не только в том, что духи ходят по земле, чтобы вмешиваться в дела людей, но и в том, что люди обладают силой, позволяющей им вызывать злых духов, дабы с их помощью вредить другим людям. Народы обуял страх, подобный эпидемии; никто не считал ни себя, ни свое имущество защищенным от козней дьявола и его присных. Человек объяснял все свои невзгоды происками ведьм. Если налетевший ураган разрушал его амбар, он полагал это результатом ведовства; если случался падеж скота, если его члены охватывала болезнь или внезапно умирал кто-то из близких ему людей, он видел в этом не промысл Божий, а деяния какой-нибудь соседской старухи, сварливость, уродство или помутившийся рассудок которой побуждал невежд объявлять ее ведьмой. Это слово было на устах у всех. На этой почве последовательно помешались Франция, Италия, Германия, Англия, Шотландия и скандинавские страны, где долгие годы возбуждалось столько дел о ведовстве, что о других преступлениях говорили редко или не говорили вовсе. Всё новые тысячи несчастных людей становились жертвами жестокого и абсурдного заблуждения. Во многих городах Германии, о чем более подробно будет рассказано ниже, за это мнимое преступление казнили в среднем по шестьсот человек в год, то есть по два в день, если не считать воскресений, когда, надо полагать, даже это умопомрачение в крайних формах не выражалось.

Не вызывает сомнений, что многих добросовестных людей, разгоряченному суеверию которых хватало небольшой, но авторитетной поддержки, чтобы вылиться в опустошительную ярость, ввело в заблуждение неверное толкование знаменитой фразы: «Ты не должен позволять ведьмам жить» — одного из Моисеевых законов. Во все эпохи человек пытался вступить в контакт с потусторонними созданиями и проникнуть с их помощью в тайны грядущего. Ясно, что и во времена Моисея были шарлатаны, наживавшиеся на людском легковерии и оскорблявшие Всевышнего своими претензиями на прорицание. Отсюда и закон, который Моисей, повинуясь божественному волеизъявлению, провозгласил против святотатцев, приписывающих себе способность предсказывать будущее, но отнюдь не являющийся, как считали суеверные маньяки Средневековья, подтверждением наличия такой способности у простых смертных483. Из наиболее авторитетных источников явствует, что древнееврейское слово, трансформировавшееся в других языках в venefica и witch484, означает «отравительница», «предсказательница», «чародейка» или «гадалка». В эпоху охоты за ведьмами таковыми называли тех, кто, как считалось, способен не только предсказывать будущее, но и вредить людям и их собственности с помощью колдовства. Эта способность, как полагали, приобреталась только путем заключения определенного соглашения с самим дьяволом, которое подписывалось кровью и в соответствии с которым тот, кто в него вступал, отказывался от крещения и продавал нечистому свою бессмертную душу без права выкупа.

Даже сегодняшние естествоиспытатели и философы не могут объяснить многие природные феномены. Поэтому неудивительно, что в то время, когда люди знали о законах природы еще меньше, они относили за счет сверхъестественных сил все, что не могли объяснить иначе. В наши дни любой первоклассник разбирается в явлениях, которые тогда были недоступны пониманию мудрейших старцев. Школьник знает, почему высоко в горах можно в определенных случаях увидеть на небе сразу три или четыре солнца и почему фигура человека, находящегося на одной высоте, проецируется в перевернутом и увеличенном до гигантских размеров виде на поверхность, расположенную на другой. Всем нам известно о странных проявлениях самовнушения при ряде болезней; мы знаем, что ипохондрикам грезятся видения и призраки и что были случаи, когда люди искренне считали себя чайниками для заварки. Наука открыла нам глаза на многие вещи и отбросила прочь жуткие фантазии, к которым наши прародители прибегали для объяснения этих и других феноменов. Сегодня человека, который мнит себя волком, отправляют в больницу, а не на эшафот, как во времена ведьмомании, и все образованные люди знают, что на земле, в воздухе и воде нет никаких духов, которые, как некогда считалось, часто их посещают.

Прежде чем углубляться в историю охоты на ведьм, нелишне вспомнить, как церковники формировали в своих мифах нелепое олицетворение зла. Мы должны ознакомиться с primum mobile485 и понять, каким виделся людям тот, кто давал ведьмам в обмен на их души способность причинять страдания другим, пользуясь колдовскими приемами. Дьявола считали высокорослым, уродливым, покрытым шерстью призраком с рогами, длинным хвостом, копытами и крыльями дракона. В таком обличье он постоянно изображался монахами в их ранних мираклях и мистериях486. В этих представлениях он был одним из главных действующих лиц и выполнял те же функции, что и клоун в современных пантомимах. Видя, как святые колотят дьявола дубинками, и слыша, как он воет от боли, когда уходит хромая, изувеченный ударом какого-нибудь удалого праведника, публика веселилась от души. Св. Дунстан487 обычно проделывал с ним свой знаменитый трюк: он хватал его за нос раскаленными докрасна щипцами и не отпускал до тех пор, пока «скалы и отдаленные лощины» не «оглашались его криками». Некоторые святые плевали дьяволу в лицо, что приводило его в ярость; другие отрезали куски от его хвоста, который, однако, всегда отрастал вновь. Тем самым он получал по заслугам, что очень нравилось зрителям, ибо все они помнили о тех пакостях, которые он подстраивал им и их праотцам. Люди верили, что дьявол старается поставить им подножку, для чего кладет свой длинный невидимый хвост у них на пути и внезапно дергает им в нужный момент; что он часто напивается, ругается, как извозчик, и настолько злобен и шаловлив в подпитии, что устраивает бури и землетрясения, губит урожаи и разрушает амбары, хлева и жилые дома правоверных; что он, дабы скоротать долгие зимние вечера, вгоняет в людей невидимые вертела, а также ходит по трактирам и угощается лучшими явствами, платя за них золотыми монетами, которые на следующее утро неизменно превращаются в куски сланца. Cчиталось также, что иногда, приняв образ крупного селезня, он прячется в камышах и нагоняет на усталых путников панический ужас мерзким кряканьем. Читатель, вероятно, помнит строки Бёрнса из его обращения к «дья’олу» («De’il»), столь удачно отражающие распространенное в старину поверие на этот счет:

Ae dreary, windy, winter night,

The stars shot down wi’ sklentin light,

Wi’ you mysel’ I got a fright

Ayont the lough;

Ye, like a rash-bush, stood in sight,

Wi’ waving sough.

The cudgel in my nieve did shake,

Each bristled hair stood like a stake,

When wi’ an eldritch stour, “quaick! quaick!”

Among the springs

Awa’ ye squattered, like a drake,

On whistling wings488.

Во всех дошедших до нас историях о дьяволе, имевших хождение в те времена, он фигурирует как безобразное, ничтожное, шкодливое привидение, получающее удовольствие от всевозможных причудливых проделок над многострадальным человечеством. Похоже, что первым, кто описал его без обычного глумления, был Мильтон. До него никто не изображал ангела, низринутого в бездну из-за своей гордыни, исполненным величия и достоинства богоборцем. Образы врага рода человеческого, созданные всеми прежними авторами, попросту смехотворны; Мильтон же сделал его по-настоящему страшным. В этом отношении средневековые писатели-теологи проявили себя как бездарные графоманы. Они, несомненно, стремились представить князя тьмы как можно более ужасным, но в их Сатане нет ничего величественного и истинно устрашающего. Напротив, это низкий, подлый бес, которого легко одурачить и выставить на посмешище. Однако, как удачно подметил один современный автор489, тема эта серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Изваяние какого-нибудь индуистского божества в диком, гротескном обличье и нелепой позе, извлеченное из первоначального антуража и экспонируемое в музее при свете дня, кажется просто смешным; но мысленно верните его во тьму построенного в его честь зловещего храма, вспомните о принесенных ему жертвах, истекавших кровью на алтаре или раздавленных псевдоколесницей, и ваш сарказм сменится отвращением и ужасом. Таким образом, если относиться к суеверным видениям предков как к обычному безумию, то можно какое-то время потешаться над их недомыслием, но если вспомнить, что неверные и зловещие представления о первопричине зла породили веру в ведовство, которая пропитала все общественные слои и подвигнула умнейших и терпимейших на убийства и деяния, едва ли менее жестокие, что при этом умные и красивые люди, молодежь и старики, мужчины и женщины посылались на костер или эшафот, то все ощущения и эмоции уступят место изумлению оттого, что такое вообще могло произойти, и чувству горького унижения при мысли о том, что страшное заблуждение было столь же продолжительным, сколь и всеобщим.

Рассказывая о дьяволе, нельзя пройти мимо несметного количества подчиненных ему демонов, которым в воззрениях гонителей ведьм отводилась немаловажная роль. Труды Беккера, Лелуайе, Бодена, Дельрио и Де Ланкра490 изобилуют описаниями отличительных черт бесов и функций, которые те якобы выполняют. Данные, легшие в основу нижеследующего беглого обзора представлений о ведьмах, я, проделав немалый объем работы, почерпнул как у этих авторов, трое из которых участвовали в судебных процессах над ведьмами и базируются в своих сочинениях на признаниях подозреваемых и показаниях свидетелей, так и из более поздней книги месье Жюля Гарене. Тех, кто хочет узнать больше, я отсылаю к трудам по данному вопросу. На каждой их странице достаточно сведений, чтобы содрогнуться от стыда и ужаса; но наше повествование не будет запятнано вещью столь несказанно унизительной и отвратительной, как их полный перечень. Отобранное характеризует массовую веру в полном объеме; обратившись к произведениям демонологов за более подробной информацией, читатель только потеряет время. Вникая в неописуемые прихоти извращенных умов, он не узнает ничего нового, если только он, подобно Стерну491, не нуждается в дополнительных подтверждениях того, «каким зверем является человек». В этом случае он найдет там многое, что убедит его в том, что данное сравнение оскорбительно для зверя.

Считалось, что земля кишит миллионами демонов обоего пола, многие из которых, как и род людской, происходят по прямой линии от Адама, который после грехопадения был введен в заблуждение бесами, явившимися в обличье прекрасных женщин. Демоны необычайно быстро «плодятся и размножаются». Их тела состоят из прозрачного воздуха, и они могут легко проникать сквозь самые твердые вещества. Они не имеют постоянного местопребывания, а беспокойно носятся туда-сюда в необъятном пространстве. Собираясь в огромных количествах, они поднимают вихри в воздухе и бури на водах и находят наслаждение в уничтожении красот природы и творений человеческих рук. Хотя они размножаются как обычные живые твари, их количество постоянно пополняется душами умерших грешников, мертворожденных младенцев, женщин, умерших от родов, и мужчин, убитых на дуэлях. Считалось, что их полным-полно в воздухе, что множество несчастных мужчин и женщин при каждом вдохе втягивают их тысячами через рот и нос и что демоны, поселившись в их пищеварительном тракте или других органах, мучают их болями, всевозможными болезнями и ночными кошмарами. Св. Григорий Никейский рассказывает о монахине, которая забыла перед ужином произнести benedicite492 и осенить себя крестным знамением и в итоге вместе с салатом-латуком проглотила демона. Многие пишут, что демонов так много, что их невозможно сосчитать, однако Вир493утверждает, что их не более семи миллионов четырехсот пяти тысяч девятисот двадцати шести и что они разделены на семьдесят два отряда, у каждого из которых есть начальник. Демоны способны принимать любой образ. Демоны, принимающие мужской облик, называются инкубами, а принимающие женский — суккубами. Порой их обличье мерзко, а иной раз они перевоплощаются в создания, превосходящие красотой все существа материального мира.

Несмотря на допущение, что дьявол и его легионы могут являться людям в любое время, обычно полагали, что он предпочитает для этого ночь с пятницы на субботу. Когда человеческий облик принимает сам Сатана, в его внешности всегда есть что-то необычное. Его кожа либо слишком темна, либо чересчур светла; он или слишком высок, или слишком низок; некоторые части его тела несоразмерны остальным. Чаще всего у него изуродованы ноги, и ему приходится скручивать и прятать под одеждой хвост, ибо в кого бы он ни перевоплощался, избавиться от этого бремени он не может. Иногда он превращается в дерево или реку, а однажды, как мы узнаéм от Вира, обернулся адвокатом. В царствование Филиппа IV Красивого он явился одному монаху темным всадником на крупном черном скакуне, затем — монахом ниществующего ордена, после этого — ослом и в конце концов — колесом от кареты. Нередки случаи, когда и дьявол и нижестоящие демоны превращаются в красивых молодых мужчин и, успешно пряча хвосты, женятся на прелестных молодых женщинах, которые имеют от них детей. Последних легко распознать: они непрестанно орут, высасывают молоко не менее чем у пяти кормилиц и никогда не толстеют.

Все демоны подвластны людям, уступившим князю тьмы свои бессмертные души за привилегию пользования их услугами в течение определенного периода. Колдуны и ведьмы поручают им самые трудные дела; все, что они приказывают, беспрекословно выполняется, за исключением добрых дел, когда демоны отказываются повиноваться и вместо этого причиняют зло своим хозяевам.

Временами по соизволению Сатаны происходит сборище демонов и ведьм. Оно называется шабашом, потому что имеет место по субботам494, сразу после полуночи. Шабаш проводится то для одной местности, то для другой и как минимум раз в год устраивается на Брокене495 или на других высоких горах как общее собрание нечистой силы всего христианского мира.

Как правило, дьявол выбирает для шабаша перекресток четырех дорог или, если это неудобно, место по соседству с озером. Впоследствии на этом месте ничего не растет, так как раскаленные ступни демонов и ведьм выжигают плодородный слой почвы и делают ее бесплодной навсегда. Тех колдунов и ведьм, которые по получении приказа о сборе на шабаш не являются или опаздывают, демоны в наказание за невнимательность или отсутствие пунктуальности стегают розгами из змей или скорпионов.

Французы и англичане полагали, что ведьмы летают верхом на помельях, а итальянцы и испанцы — что сам дьявол в обличье козла переносит их по воздуху на спине, удлиняющейся или укорачивающейся в зависимости от числа ведьм, которым он хочет таким образом помочь. Ни одна ведьма, отправляясь на шабаш, не может, как бы ни старалась, покинуть дом через дверь или окно. Обычно ведьмы удаляются через дымоход, откуда они без малейших усилий вылетают на помеле, а возвращаются через замочную скважину. Чтобы утаить отсутствие ведьмы от ее соседей, какой-нибудь демон, повинуясь приказу, перевоплощается в нее и лежит в ее постели, симулируя болезнь, до самого конца шабаша.

По прибытии всех колдунов и ведьм к месту встречи начинаются сатанинские ритуалы шабаша. Приняв свое излюбленное обличье большого козла с одним лицом на голове и с другим на ляжках, дьявол садится на трон, и все присутствующие по очереди подходят к нему, дабы засвидетельствовать свое почтение, и целуют его в лицо на заду. После этого он назначает церемониймейстера и вместе с ним осматривает колдунов и ведьм на предмет наличия у них тайной отметины, означающей, что они являются его собственностью. Эта метка496 всегда нечувствительна к боли. Те, у кого ее еще нет, помечаются церемониймейстером, а дьявол одновременно дает им прозвища. Затем все они принимаются петь и плясать самым неистовым образом и делают это до тех пор, пока не появляется некто страстно желающий быть принятым в их общество. В этом случае они утихомириваются, а после того, как вновь прибывший отрекается от спасения души, целует дьявола, плюет на Библию и дает клятву подчиняться ему во всем, начинают танцевать с прежним задором и распевать следующее:

Alegremos, Alegremos!

Que gente va tenemos!

Через час-другой они обычно устают от бурного веселья и тогда рассаживаются и пересчитывают злодейства, совершенные ими со времени последнего сборища. Оказавшихся недостаточно зловредными по отношению к ближним наказывает сам Сатана: он порет виновных терновником или скорпионами, пока на них не остается живого места и они не могут ни сидеть, ни стоять.

По завершении данной церемонии участников шабаша развлекают танцующие жабы. Тысячи этих тварей выпрыгивают из недр земли и, встав на задние лапки, пляшут под музыку, исполняемую дьяволом на волынке или трубе. Рептилии обладают даром речи и умоляют ведьм вознаградить их за танец плотью некрещеных младенцев. Ведьмы обещают сделать это впредь. Дьявол призывает их помнить о своем обещании и сдержать слово, после чего топает ногой, и жабы мгновенно исчезают под землей. На очищенном таким образом пространстве начинается сервировка трапезы, во время которой демоны и ведьмы жадно пожирают разные омерзительные блюда497. Порой, однако, им подают изысканные явства на золотых тарелках и дорогие вина в хрустальных бокалах, но такой милости удостаиваются лишь те из них, кто совершил чрезвычайно много злодеяний после предыдущего шабаша.

После пиршества возобновляются танцы, но те, кто больше не находит в них удовольствия, услаждают себя пародией на священный обряд крещения. Для ее проведения вновь созываются жабы, которых обрызгивают грязной водой; при этом дьявол крестится, а ведьмы восклицают «In nomine Patrica Aragueaco Petrica, agora! agora! Valentia, jouando goure gaits goustia!», что означает: «Именем Патрика, Петрика Арагонского, сейчас, сейчас, конец всем нашим невзгодам!»

Когда дьявол хочет получить особенное удовольствие, он заставляет ведьм сбрасывать одежды и танцевать перед ним; при этом у каждой есть по две дохлые кошки: одна привязана к шее, а другая, символизирующая хвост, — к заду. Когда кукарекает петух, все они исчезают и шабаш заканчивается.

Таково краткое изложение воззрений, столетиями господствовавших почти во всей Европе и далеко не изжитых даже в наши дни. В разных странах они имели свои отличия, но в основных моментах были одинаковы во Франции, Германии, Великобритании, Италии, Испании и Скандинавии.

Французские летописи раннего Средневековья изобилуют сообщениями о подозреваемых в колдовстве, однако до Карла Великого сколько-нибудь серьезных наказаний за данное преступление не существовало. «Этот монарх, — пишет месье Жюль Гарене498, — несколько раз приказывал выдворить из своих владений всех некромантов, астрологов и ведьм, но их число с каждым днем возрастало, и он в конце концов счел необходимым прибегнуть к более суровым мерам. В связи с этим он издал несколько эдиктов, вошедших в один из капитуляриев499 — Capitulaire de Baluse. Ими запрещалось всякое колдовство, чародейство и ведовство; тех, кто каким бы то ни было образом вызывал дьявола, составлял приворотные зелья, поражал бесплодием мужчину или женщину, вызывал грозы и бури, губил урожай, иссушал молоко у коров или насылал боли и недуги на других людей, ждала смертная казнь. Всех признанных виновными в этих отвратительных деяниях следовало казнить сразу же по вынесении приговора, дабы избавить землю от бремени и скверны их присутствия; даже те, кто обращался к ним за советом, могли быть также преданы смерти500».

С того времени преследования за ведовство упоминаются постоянно, особенно французскими историками. Приписать кому-либо это преступление было настолько легко, а доказать невиновность в нем — так трудно, что всякий раз, когда сильный хотел погубить слабого и не мог вменить ему в вину что-то иное, ему оставалось обвинить недруга в ведовстве, и тот был почти наверняка обречен. Примеры того, как такое обвинение становилось предлогом для самых яростных гонений как на отдельных людей, так и на целые общины, в действительности неугодные власть имущим либо по политическим, либо по религиозным соображениям, знают, надо полагать, все. Наиболее известны истребление штедингов в 1234 году и тамплиеров с 1307 по 1313 год, казнь Жанны д’Арк в 1429 году и аррасский процесс 1459 года. Первое, возможно, известно меньше остальных, что, однако, не делает его наименее примечательным. Нижеследующий рассказ о нем, взятый из написанного доктором Кортюмом интересного исторического труда501 о средневековых конфедерациях республиканского типа, покажет, как ужасающе просто облеченные властью светские и церковные волки использовали обвинение в ведовстве в качестве повода для ссоры с овцами-простолюдинами.

Фризы, населяющие область между Везером и Зёйдер-Зе, долгое время славились любовью к свободе и успешной борьбой за нее. Еще в XI столетии они, сопротивляясь посягательствам норманнов и саксов, образовали общую конфедерацию, разделенную на семь зеландий (округов), представители которых ежегодно собирались под большим дубом в Аурихе, неподалеку от Упштальбоома. Здесь они502 решали свои дела без вмешательства со стороны церковников и властолюбивых дворян из соседних земель, которых это крайне возмущало. Уже тогда они имели верные понятия о представительном правительстве. Депутаты от народа обсуждали его проблемы, облагали его необходимыми налогами и, следуя архаичным патриархальным традициям, выполняли почти все функции нынешних представительных собраний. В конце концов архиепископ Бременский, граф Ольденбургский и другие окрестные феодалы объединились против этой части фризов, известной как штединги503, в союз и после многолетнего вооруженного противостояния и сеяния раздоров в их рядах сумели подчинить их своей власти. Но покорить штедингов, свято придерживавшихся своих древних законов, позволивших им достичь необычайно высокой для той поры степени гражданской и религиозной свободы, оказалось очень непросто. В 1204 году они подняли восстание в защиту древних обычаев своей страны, отказались платить подати светским и десятину церковным феодалам, нарушившим их мирное уединение, и выбили множество угнетателей со своей территории. Двадцать восемь лет храбрые штединги без посторонней помощи сражались с войсками бременских архиепископов и ольденбургских графов и в 1232 году разрушили хорошо укрепленный замок вельможи Слуттерберга рядом с Дельменхорстом, построенный им для совершения грабительских набегов на владения крестьян.

Поскольку совладать с недюжинной отвагой этих бедных людей обычными средствами ведения войны их притеснители так и не смогли, архиепископ Бременский обратился к папе Григорию IX за духовной поддержкой. Этот прелат принял в деле живое участие: объявив штедингам анафему как еретикам и занимающимся ведовством, он воодушевил всех правоверных на содействие их уничтожению. В 1233 году большая армия грабителей и фанатиков вторглась в земли штедингов, убивая всех и сжигая все на своем пути. В своей ярости они не щадили ни женщин, ни детей, ни больных, ни стариков. Штединги, однако, сплотились в огромную рать, разбили оккупантов наголову и убили в сражении их предводителя, графа Бурхарда Ольденбургского, и многих начальников его отрядов.

Последовало новое обращение к папе, и на северо-западе Германии был провозглашен крестовый поход против штедингов. В своем послании папа призвал всех епикопов и мирских владык взяться за оружие и стереть гнусных ведьм и колдунов с лица земли. «Штединги, — писал его святейшество, — совращены дьяволом; они отреклись от всех Божьих и человеческих законов, опорочили церковь, опоганили святые таинства, обращались к ведьмам для вызывания злых духов, проливали кровь, как воду, лишали жизни священников и придумали адский план распространения поклонения дьяволу, коего они чтят под именем Асмодей. Дьявол является им в разных обличьях: иногда как гусь или утка, а иной раз — в виде бледного черноглазого юноши с меланхоличным выражением лица, чьи объятия наполняют их сердца вечною ненавистью к церкви Христовой. Дьявол председательствует на их шабашах, где все они лобызают его и танцуют вокруг него. Засим он окутывает их кромешною тьмою, и все они, мужчины и женщины, предаются самому непристойному и омерзительному блуду».

Воодушевленный папским посланием, германский император Фридрих II также объявил штедингов вне закона. Ради их уничтожения взялись за оружие епископы Ратцебурга, Любека, Оснабрюка, Мюнстера и Миндена, к которым присоединились герцог Брабантский, графы Голландский, Клевеский, Маркский, Ольденбургский, Эгмондский, Дистский и многие другие могущественные дворяне. Вскоре была сформирована сорокатысячная армия, выступившая под командованием герцога Брабантского в земли штедингов. Последние решительно поднялись на борьбу за свободу и само свое существование, но смогли выставить против превосходящих сил противника лишь одиннадцать тысяч мужчин, способных держать оружие. Они сражались отчаянно, но тщетно. Восемь тысяч их погибло на поле брани; был истреблен целый народ; разъяренные завоеватели рыскали по побежденной стране, убивали женщин, детей и стариков, угоняли скот, сжигали леса и дома и разоряли захваченные земли.

Столь же абсурдным, но действенным было обвинение, выдвинутое против тамплиеров в 1307 году, когда они стали неугодны монархам и высшим церковным сановникам христианского мира. Своими богатством, влиянием, гордостью и дерзостью они нажили себе массу врагов; против них шли в ход самые разные обвинения, но их не удавалось ниспровергнуть до тех пор, пока против них не было выдвинуто обвинение в колдовстве. Оно достигло своей цели, и тамплиеры были уничтожены. Их обвиняли в том, что они продали души дьяволу и отправляют все адские ритуалы шабаша ведьм. Заявляли, что они, принимая в орден новичка, заставляют его отказываться от спасения души и проклинать Иисуса Христа; что затем они принуждают его участвовать во множестве богомерзких обрядов, целовать вышестоящих рыцарей в щеку, пупок и зад и трижды плевать на распятие; что всем членам ордена запрещается вступать в связь с женщинами, но разрешается безудержно предаваться всем видам содомского греха; что, если по несчастливой случайности тамплиер нарушает сей запрет и рождается ребенок, все члены ордена собираются вместе и бросают младенца друг другу, как волан, пока он не испустит дух; что после этого они поджаривают тельце на медленном огне и смазывают вытопленным из него жиром волосы и бороду большого идола, символизирующего дьявола. Утверждали также, что в случае смерти рыцаря-храмовника его труп сжигают и смешивают пепел с вином, которое дают выпить всем членам ордена. Филипп IV Красивый, который, по всей вероятности, придумал бóльшую часть этих обвинений, стремясь утолить свою неукротимую ненависть к ордену, издал указ о немедленном аресте всех тамплиеров в своих владениях. Позднее папа принял сторону короля Франции, заклеймив орден почти с той же горячностью, и по всей Европе тамплиеры были брошены в тюрьмы, а их движимость и недвижимость конфискованы. Сотни их во время пытки на дыбе сознавались даже в самых нелепых из приписываемых им преступлений, что усиливало направленный против них народный гнев и радость их врагов. Правда, когда их снимали с дыбы, они отрицали все ранее сделанные признания; но это обстоятельство лишь подогревало массовое возмущение и расценивалось как еще одно преступление. Оно усугубляло тяжесть предыдущих обвинений, и их сразу же приговаривали к костру как упорствующих в ереси. Пятьдесят девять этих несчастных были сожжены на медленном огне на одном из полей в пригороде Парижа. Они до самого последнего момента отстаивали свою невиновность и отвергали помилование в обмен на признание вины. Подобные действа устраивались и в провинциях; и в течение четырех лет едва ли был месяц, когда не происходила казнь одного или нескольких храмовников. В конце концов в 1313 году разыгрался последний акт этой трагедии: были сожжены великий магистр Жак де Моле и его соратник Жоффруа де Шарне, приор504Нормандии. Невозможно вообразить злодеяние более зверское и равно позорное как для монарха, положившего ему начало, и папы, его поддержавшего, так и для их современников, не воспрепятствовавших чудовищной несправедливости. Сознание того, что злоба немногих смогла породить подобное обвинение, унизительна для тех, кто желает ближним добра, но еще более унизителен тот факт, что миллионы людей приняли клевету за чистую монету.

Следующий из наиболее пресловутых случаев обвинения политического противника в колдовстве — расправа над Жанной д’Арк. Примеров подобного преследования, когда такое обвинение стало оправданием политической или религиозной ненависти, можно привести еще много. Тем не менее лучше сразу перейти к рассмотрению буллы папы Иннокентия — своего рода факела, воспламенившего длинную вереницу аналогичных актов и имевшего ужасные последствия для христианского мира. Нужно, однако, проследить события тех нескольких лет, что предшествовали ее появлению, чтобы лучше понять мотивы, побудившие церковь обнародовать этот страшный документ.

В конце XIV и начале XV веков в разных частях Европы было сожжено множество осужденных за ведовство. Естественным результатом жестоких гонений на ведьм явился рост числа добровольно называвших себя таковыми. Те находившиеся под страхом наказания обвиняемые, которые имели порочный и злобный нрав, хотели обладать приписываемой им силой, чтобы отомстить обвинителям, и выдавали желаемое за действительное. До нас дошли многочисленные сообщения о полубезумных персонах, обнаруженных за бормотанием заклинаний, посредством которых они, как считалось, вызывали дьявола. Если уж и религия и закон видели в этом состав преступления, то неудивительно, что люди, слабые умом и сильные воображением, особенно нервического склада, мнили себя наделенными теми ужасными способностями, о которых говорили все кому не лень. Их, убежденных в своей виновности не меньше окружающих, казнили без промедления.

По мере нагнетания массовой истерии католическое духовенство старалось приписать занятия колдовством тем религиозным сектам, зачинателям Реформации, которые к тому времени стали представлять угрозу церкви. Если обвинение в ереси не могло гарантировать их уничтожение, то обвинение в колдовстве и ведовстве всегда достигало цели. В 1459 году его жертвой пало братство вальденсов505 в Аррасе, члены которого по ночам особым образом поклонялись Богу в безлюдных местах. В городе ходили слухи, что в пустынной глуши, где они собираются, им является дьявол в человеческом образе и зачитывает из большой книги свои законы и указы, которым все они обещают повиноваться; что затем он раздает им деньги и еду, дабы обязать их ему служить, после чего они предаются всевозможным непристойностям. На основании этих слухов в Аррасе были схвачены и заключены в тюрьму несколько зажиточных горожан и дряхлых слабоумных старух. В ход, естественно, была пущена дыба — надежное средство заставить обвиняемых признаться во всем. Монстреле506 в своей хронике пишет, что их пытали до тех пор, пока некоторые из них не признали себя виновными по всем пунктам и не добавили, что видели на своих ночных сборищах многих высокопоставленных особ — прелатов, сеньоров, бальи507 и мэров городов, имена которых следователи сами ранее им назвали. Некоторых из оговоренных таким образом бросили в узилище и подвергли столь ужасным пыткам, что эти несчастные, презрев здравый смысл ради избавления от нестерпимой боли, также признались в полночных встречах с дьяволом, которому они поклялись верно служить. После этих признаний суд вынес свой приговор. Неимущих старух, как обычно в таких случаях, повесили и сожгли на рыночной площади; более состоятельные «преступники» избежали наказания, уплатив крупные суммы денег. Вскоре после этого стало известно, что разбирательство было проведено с вопиющими нарушениями процессуальных норм, а у судей были мотивы для личной мести многим более влиятельным, нежели они сами, персонам из числа обвиняемых. Впоследствии парижский парламент объявил приговор незаконным, а судей — преступниками, но его arret508 был вынесен слишком поздно, чтобы помочь тем, кто заплатил штраф, или покарать официальных лиц, совершивших должностное преступление, поскольку с тех пор прошло уже тридцать два года.

Тем временем во Франции, Италии и Германии число обвинений в ведовстве стремительно росло. Как ни странно, то обстоятельство, что выдвигались они главным образом против еретиков, не мешало последним верить в возможность совершения этого преступления не меньше самих католиков. Мы обнаруживаем, что в более поздние времена лютеране и кальвинисты выискивали ведьм усерднее, чем это когда-либо делали до них католики, — столь глубокие корни пустило суеверие. Любой другой вопрос веры мог быть предметом обсуждения, но ведовство все конфессии полагали столь же неоспоримым фактом, как достоверность Священного Писания или существование Бога.

Однако в ранний период данного поветрия гонения направлялись столпами католической церкви. Считалось, что распространение ереси предвещает пришествие Антихриста. Флоримонд в своем труде об Антихристе открыл секрет этих судебных преследований. Он пишет: «Все, кто указал нам признаки скорого явления Антихриста, согласны в том, что сие тягостное событие приближается приумножением магии и ведовства; да и было ли время, пораженное скверною так же сильно, как наше? Места, отведенные в наших судах для подсудимых, забиты обвиняемыми в сем грехе. Для процессов над ними не хватает судей. Наши темницы переполнены ими. Не проходит и дня, чтобы мы не обагряли рук кровью, осуждая их на смерть, или не возвращались домой в замешательстве и ужасе от услышанных нами жутких признаний. И дьявол, надо отдать ему должное, проявляет себя столь искусным мастером своего дела, что сколько бы его рабов мы не отправляли на костер, из их пепла восстает не меньшее число новых».

Здесь Флоримонд изложил общее мнение римской церкви, но никому из вовлеченных в эти судилища никогда не приходило в голову, что если дьявол, порождающий так много новых ведьм взамен уничтоженных, действительно существует, то он находится на службе у церкви и именуется манией преследования. Но что было, то было. Чем больше ведьм они сжигали, тем больше оных обнаруживали, и это привело к тому, что все женщины незнатного рода стали молить Бога о том, чтобы он не дал им состариться. Сочетание преклонного возраста, бедности и слабоумия являлось достаточной гарантией смерти на костре или эшафоте.

В 1487 году в Швейцарии был сильный ураган, опустошивший Констанц и четырехмильную зону вокруг города. Две убогие старухи, которых соседи долгое время подозревали в ведовстве, были арестованы по абсурдному обвинению в том, что они вызвали бурю. Несчастные были растянуты на дыбе. Отвечая на вопросы истязателей, они, не помня себя от боли, признались, что имели обыкновение встречаться с дьяволом, которому продали свои души, и что по их приказу он поднял бурю. По вздорному и богохульному обвинению их приговорили к смерти. В сборнике образцов судебных документов Констанца напротив имени каждой из них сделана простая, но показательная запись: convicta et combusta509.

Об этом и о сотнях других дел должным образом сообщалось церковным властям. Случилось так, что в то время церковь возглавлял понтифик, который уделял теме ведовства самое пристальное внимание и в своем намерении искоренить зло сделал для этого больше, чем кто-либо еще. Ян Баптист Гибо, избранный на папский престол в 1485 году под именем Иннокентия VIII, был искренне встревожен обилием ведьм и выпустил против них устрашающий манифест. В своей знаменитой булле 1488 года он призвал народы Европы к спасению церкви Христовой на земле, которой угрожает коварный Сатана, и поведал о тех ужасах, что достигли его ушей: о том, как множество людей обоего пола вступают в связь с исчадиями ада; как с помощью заклинаний они насылают порчу на людей и животных; как они разрушают супружескую верность, делают женщин бесплодными и уменьшают прирост скота и как они губят хлеба, виноград, плоды деревьев и полевые травы. Для того чтобы столь отвратительные преступники больше не оскверняли землю своим присутствием, он назначил в каждой стране инквизиторов510 и наделил их апостольской властью выносить смертные приговоры и приводить их в исполнение.

Можно со всей определенностью утверждать, что повальная охота на ведьм, ведьмомания, началась именно тогда. В Европе появилась категория мужчин, занимавшихся исключительно выискиванием и сжиганием ведьм. Наиболее известным из гонителей национального масштаба был Шпренгер из Германии. В своем пресловутом сочинении «Malleus Maleficarum»511 он регламентировал процедуру ведьмовского процесса и ввел порядок допроса, прибегая к которому инквизиторы в других странах могли наилучшим образом устанавливать вину подозреваемых. Вопросы, всегда подкрепляемые пытками, были крайне нелепы и омерзительны. Инквизиторы должны были спрашивать у подследственных, практикуют ли те полночные свидания с дьяволом, посещают ли шабаши ведьм на Брокене, общаются ли с духами, могут ли поднимать вихри и низвергать молнии и имели ли они половое сношение с Сатаной.

И инквизиторы сразу же взялись за дело: итальянец Куман отправил на костер сорок одну бедную женщину только в одной провинции, а немец Шпренгер сжег столько осужденных, что их число точно не установлено, но все авторы сходятся в том, что оно достигало более пятисот человек в год. То, что признания несчастных жертв были очень похожи, считалось дополнительным доказательством их вины. Но это сходство легко объяснимо. Всем им задавали одни и те же вопросы из «Malleus Maleficarum», и инквизиторы всегда добивались нужных им ответов с помощью пыток. Множество людей, чье воображение получало обильный исходный материал из задаваемых им жутких вопросов, каялись даже в том, о чем пытальщики их не спрашивали, надеясь таким образом избежать дыбы и умереть без лишних мук. Некоторые заявляли, что имеют от дьявола детей; но на столь безумное признание не решалась ни одна мать, даже в крайнем отчаянии. В этом сознавались только бездетные, и их сразу сжигали как недостойных жить.

Боясь, что пыл врагов Сатаны со временем остынет, сменявшие друг друга папы назначали новые следственные комиссии. Одна была назначена в 1494 году Александром VI, другая — в 1521 году Львом X и третья — в 1522 году Адрианом VI. Все они были наделены одними и теми же полномочиями — разыскивать и уничтожать — и выполняли свои ужасные функции с исключительным усердием. В одной только Женеве в 1515 и 1516 годах было сожжено пятьсот так называемых «протестантских ведьм». Есть основания полагать, что главным пунктом обвинения в этом деле была ересь, а ведовство фигурировало лишь как отягчающее обстоятельство. Бартоломео де Спина приводит еще более устрашающую статистику. Он сообщает, что в 1524 году в округе Комо к смерти за колдовство было приговорено не менее тысячи человек и что в течение нескольких последующих лет среднее число жертв ведьмомании превышало сто человек в год. Один инквизитор, Реми, ставит себе в большую заслугу осуждение и сожжение девятисот человек за пятнадцать лет.

Во Франции около 1520 года костры, на которых сжигали ведьм, пылали почти во всех городах. Даней в «Диалогах о ведьмах» пишет, что их было так много, что указать их число можно только приблизительно. Людское сознание было настолько порабощенным, что друзья и родственники подсудимых полностью одобряли действия инквизиторов. Жена или сестра убийцы могла сочувствовать его участи, но жены и мужья колдунов и ведьм не знали жалости. Дело в том, что в данном случае жалость была опасна, ибо считалось, что если человек не занимается ведовством, то он не может сопереживать страданиям ведьмы. Оплакивать оную означало самому попасть на костер. Несмотря на это, в ряде областей народ не побоялся дать выход своему гневу. Так, инквизитор одного сельского прихода в Пьемонте сжигал ведьм в таких количествах и такими темпами, что там вскоре не осталось ни одной семьи, не лишившейся при этом хотя бы одного из членов. В итоге селяне подняли восстание, и инквизитор был несказанно рад, что сумел спастись бегством, оставшись целым и невредимым. Позднее архиепископ диоцеза продолжил процесс по делу тех, кого этот инквизитор держал в тюрьме.

Несколько обвинений настолько противоречили здравому смыслу, что узников тут же освободили; остальных ждал более суровый, но обычный удел. Некоторые из них обвинялись в том, что они, согласно свидетельствам заслуживающих доверия людей, принимали участие в полночной пляске ведьм под расщепленным молнией дубом. Мужья части этих женщин (двое из которых были молодыми и красивыми) божились, что в означенное время их жены сладко спали в их объятиях, но это не помогло. Их показания были внесены в протокол, однако архиепископ сказал им, что они были обмануты дьяволом и собственными чувствами. Правда, заявил он, состоит в том, что в кроватях находились подобия жен, внешне ничем не отличавшиеся от оригиналов, а последние в это время были далеко и танцевали дьявольский танец под дубом. Честные мужья были сбиты с толку, а их жены — немедленно сожжены.

В 1561 году пять несчастных женщин из Вернье были обвинены в том, что они превратились в кошек и в таком обличье посетили шабаш демонов, где шныряли вокруг Сатаны, командовавшего сборищем в образе козла, и танцевали, дабы его потешить, у него на спине. Их признали виновными и сожгли512.

В 1564 году трое колдунов и одна ведьма предстали перед председателями суда Сальвером и д’Авантоном. Растянутые на дыбе, они сознались, что намазали выгульные площадки для овец адскими мазями, чтобы убить животных, и посетили шабаш, где видели большого черного козла, который разговаривал с ними и заставлял их целовать его. Во время церемонии все они держали в руке по зажженной свече. Всех их казнили в Пуатье.

В 1571 году на Гревской площади Парижа был сожжен известный колдун Труа Эшель. В присутствии Карла IX, маршалов де Монморанси и де Реца и господина Дюмазиля, королевского врача, он признался, что способен совершать удивительнейшие вещи с помощью дьявола, которому продался. Он пространно описывал вакханалии демонов, приносимые ими жертвы, распутства, которым они предаются с молодыми соблазнительными ведьмами, и различные способы приготовления дьявольской мази для уничтожения скота. Он сказал, что в разных частях Франции у него есть свыше тысячи двухсот соучастников колдовства. Их он назвал королю, и многие из них были впоследствии арестованы и казнены.

Два года спустя в Доле уроженец Лиона Жиль Гарнье был предан суду как loup-garou, или оборотень, который рыскал ночами по окрестностям и поедал маленьких детей. Обвинительный акт, зачитанный Анри Камю, доктором права и советником короля, гласил, что он, Жиль Гарнье, напал на двенадцатилетнюю девочку, затащил ее в виноградник и там убил зубами и руками, выглядевшими как волчьи лапы; что оттуда он зубами оттащил по земле ее истекавшее кровью тело в лес Ла-Серр, где съел бóльшую его часть за один присест, а то, что от него осталось, отнес домой жене; что в другой раз, за восемь дней до Дня всех святых, он вцепился зубами в другую девочку и сожрал бы ее, если бы ее не спасли крестьяне, ставшие невольными свидетелями преступления, и что ребенок несколько дней спустя умер от полученных ран; что через пятнадцать дней после того же Дня всех святых он, будучи опять в обличье волка, съел мальчика тринадцати лет, предварительно оторвав ему зубами ногу с бедром и спрятав их для завтрака. Кроме того, он обвинялся в том, что давал волю тем же дьявольским и противоестественным наклонностям даже в человеческом облике, задушил в лесу мальчика, намереваясь его съесть, и совершил бы это преступление, если бы ему не помешали заметившие его соседи.

После того как пятьдесят свидетелей дали показания против Жиля Гарнье, он был вздернут на дыбе. Он признал себя виновным по всем пунктам обвинения. После этого он вновь предстал перед судьями, и доктор Камю объявил от имени парламента Доля следующий приговор:

«Принимая во внимание, что на основании показаний заслуживающих доверия свидетелей Жиль Гарнье признан виновным в гнусных преступлениях — ликантропии513 и ведовстве, настоящий суд постановляет: сегодня перевезти его, означенного Жиля, отсюда к месту казни на телеге в сопровождении палача (maitre executeur de la haute justice514), где он будет привязан означенным палачом к столбу и сожжен заживо, а его пепел — развеян по ветру. Суд также приговаривает его, означенного Жиля, к возмещению судебных издержек.

Составлено в Доле января 18-го дня, 1573 года».

В 1578 году парижский парламент несколько дней слушал дело Жака Ролле. Он также был признан виновным в том, что является loup-garou, и в том, что во время одного из превращений убил и съел маленького мальчика. Он был сожжен заживо на Гревской площади.

В 1579 году население окрестностей Мелена было настолько встревожено увеличением числа ведьм и loup-garous, что для избавления от этой напасти был созван особый совет. На нем было принято постановление, согласно которому все ведьмы и те, кто к ним обращается, должны были караться смертью; та же участь ожидала всевозможных предсказателей и чародеев. В следующем году Руанский парламент рассматривал тот же вопрос и постановил, что обладание grimoire, или книгой заклинаний, является достаточным доказательством ведовства и что все, у кого будут найдены такие книги, будут сжигаться заживо. В 1583 году в той же связи состоялись три совета в разных районах Франции. Бордоский парламент строго предписал всем священнослужителям искоренять ведовство с удвоенной силой. Турский парламент был столь же категоричен и выразил опасение, что если пособники дьявола не будут стерты с лица земли, то на христиан снизойдет Божья кара. Реймсский парламент был особенно беспощаден к noueurs d’aiguillette, то есть «наводящим порчу, поражая бессилием», — лицам обоего пола, находящим удовольствие в предотвращении осуществления брачных отношений и богоугодного продолжения рода. Тот же парламент объявил грехом ношение амулетов для защиты от ведовства и, дабы сделать это занятие подсудным, узаконил церемонию изгнания беса, признанную более эффективным средством борьбы с агентами дьявола и обращения их в бегство.

Случай ведовства, наделавший в свое время много шума, произошел в 1588 году в одном из селений в горах Оверни, примерно в двух лье от Апшона. Когда один тамошний дворянин стоял у окна, мимо проходил его друг, возвращавшийся домой с охоты. Дворянин спросил друга, хорошо ли тот поохотился, на что последний сообщил, что на равнине на него напал крупный и свирепый волк, в которого он выстрелил, но промахнулся, и что затем он достал из ножен охотничий нож и отрезал у зверя переднюю лапу, когда тот бросился ему на горло, чтобы загрызть. Закончив рассказ, охотник запустил руку в сумку, чтобы вытащить лапу, но к своему ужасу увидел, что это кисть женской руки с обручальным кольцом на пальце. Дворянин сразу же узнал кольцо своей жены, «что, — говорится в обвинительном акте против нее, — заставило его заподозрить ее в злодеянии». Он немедленно отправился на поиски супруги и обнаружил, что она сидит на кухне у огня, пряча руку под фартуком. Он в бешенстве сорвал с нее фартук и увидел, что у нее нет кисти руки, а культя все еще кровоточит. Ее заключили в тюрьму и сожгли в Риоме в присутствии нескольких тысяч зрителей515.

В разгар этих казней проблески милосердия были редкостью. Случаев оправдания по суду в делах о ведовстве известно очень мало. Едва ли не единственным примером возврата к здравому смыслу является снятие парижским парламентом обвинения с четырнадцати подсудимых в 1589 году. Четырнадцать человек, приговоренных к смерти за ведовство, подали апелляционную жалобу в парижский парламент, ранее по политическим мотивам изгнанный в Тур. Парламент назначил следственную комиссию из четырех человек, в которую вошли Пьер Пигре, хирург короля, и Леруа, Ренар и Фалезо — лейб-медики других профилей. Эти господа должны были посетить приговоренных и обследовать их тела на предмет наличия дьявольской меты. Пигре, изложивший обстоятельства дела в своем труде по хирургии (книга VII, гл. 10), пишет, что визит проходил в присутствии двух членов Королевского совета516. Приговоренные были раздеты донага, и врачи очень внимательно осмотрели их тела, коля их булавками во все обнаруженные отметины517, чтобы проверить последние на нечувствительность к боли, всегда считавшуюся несомненным доказательством вины. Испытуемые, однако, реагировали на уколы весьма живо; некоторые из них очень громко кричали. «Мы обнаружили, — продолжает Пьер Пигре, — что это очень бедные и глупые люди. Были среди них и сумасшедшие. Многие из них проявляли полное безразличие к жизни, а один или двое страстно желали смерти, видя в ней избавление от страданий. Мы пришли к заключению, что они больше нуждаются в медицинской помощи, нежели в наказании, о чем и доложили парламенту. Засим их дело было принято к дополнительному рассмотрению, и парламент после тщательного обсуждения постановил отпустить сих бедняг по домам без наложения на них какого-либо наказания».

Таково было ужасающее положение дел в Италии, Германии и Франции XVI столетия, еще далекое от кульминации массового безумия. Давайте посмотрим, что в тот же период происходило в Англии. Реформация, искоренившая на своем пути великое множество заблуждений, резко остановилась перед этим, самым чудовищным из всех. Лютер и Кальвин так же твердо верили в ведовство, как и сам папа Иннокентий, а их последователи проявили себя более рьяными гонителями ведьм, чем католики. Доктор Хатчинсон в своем труде о ведовстве утверждает, что в Англии ведьмомания началась позднее и была менее свирепой, чем на континенте. Верно лишь первое утверждение, ибо, несмотря на то что и в Англии и в Шотландии охота за ведьмами началась позже, она была в этих странах не менее яростной, чем в других.

Прошло свыше пятидесяти лет со времени издания буллы Иннокентия VIII, прежде чем английские законодатели сочли необходимым принять более суровые законы против колдовства, чем уже действовавшие. Первым законодательным актом, где колдовство фигурирует как отдельная категория преступлений, был статут 1541 года. В гораздо более ранний период много людей было предано смерти за колдовство в сочетании с другими злодеяниями, но никого не казнили за присутствие на ведьмовском шабаше, вызывание бурь, поражение скота бесплодием и прочую сказочную ахинею материковой Европы. В 1551 году были приняты два статута: первый касался лжепророков, что, несомненно, было вызвано главным образом мошенничествами Элизабет Бартон, «святой девы» из Кента, имевшими место в 1534 году; второй был направлен против колдовства. Однако даже это постановление не считало уголовно наказуемым деянием колдовство в целом, а предусматривало смертную казнь лишь для тех, кто с помощью заклинаний, заговоров и сделок с дьяволом покушался на жизнь ближних. Наконец Елизаветинский статут 1562 года классифицировал колдовство как преступление исключительной тяжести, независимо от того, угрожает оно жизни, здоровью и собственности людей или нет. Можно в известной степени утверждать, что именно тогда и началось преследование ведьм в Англии. Как и во всех остальных европейских странах, оно достигло своего апогея в начале XVII века.

Рассказ о ряде случаях охоты на ведьм в Англии XVI века позволит читателю получить более точное представление о развитии этого великого заблуждения, чем моментальный переход к тому богатому событиями периоду его истории, когда занимались своим бесчеловечным ремеслом Мэтью Хопкинс и его подручные. Ряд таких процессов имел место в последние годы правления Елизаветы. В это время англичане получили весьма детальное представление о последствиях ведовства. Читая проповеди Ее Величеству, епископ Джуэл завершал каждую из них пламенной молитвой о защите ее от козней ведьм. Однажды в 1598 году он изрек следующее: «Вашей светлости может показаться интересным, что за последние четыре года число ведьм и ведунов в королевстве Вашей светлости возросло неимоверно. От наводимой ими порчи подданные Вашей светлости чахнут порою до смерти; лица их бледнеют, плоть гниет, речь делается невнятною, рассудок помутняется! Молю Всевышнего, дабы никогда не поразили они никого знатнее сего подданного!»

Заразительный страх ведовства постепенно распространялся по деревням. По мере того как укоренялось пуританское вероучение, этот страх разрастался и, естественно, тянул за собой вереницу гонений. Англиканская церковь издавна заявляет (и имеет на это все основания), что она находилась под влиянием позорного суеверия той эпохи в меньшей степени, чем все прочие христианские конфессии, однако даже она не избежала его полностью. Один из наиболее вопиющих документально зафиксированных примеров жестокости и заблуждения пятнает именно эту церковь и до самого последнего времени упоминался в одной ежегодной лекции в Кембриджском университете.

Речь идет о знаменитом деле ведьм из Уорбойса, казненных примерно через тридцать два года после принятия Елизаветинского статута. Несмотря на то что за это время ведьмовских процессов зафиксировано мало, очень многое, к сожалению, указывает на то, что массовые предрассудки в части ведовства были доведены до крайности. Во всех областях Англии многие женщины лишились жизни без всякого суда, оклеветанные и растерзанные толпой. Число их установить невозможно.

Дело Уорбойсских ведьм заслуживает подробного рассказа не только из-за пристального внимания, которое вот уже долгие годы уделяют ему преподаватели университета, но и по причине исключительной абсурдности показаний, на основании которых люди, здравомыслящие во всех остальных отношениях, отправили себе подобных на эшафот.

Главными действующими лицами этой необыкновенной драмы были семьи сэра Сэмюела Кромвеля и м-ра Трогмортона, имевших поместья недалеко от Уорбойса в графстве Хантингдон. М-р Трогмортон растил несколько дочерей, старшая из которых, Джоан, была меланхоличной и одаренной богатым воображением девушкой, чья голова была забита историями о призраках и ведьмах. Как-то раз она случайно проходила мимо избы особы по прозвищу матушка Сэмюел — очень старой, очень бедной и очень уродливой женщины. Матушка Сэмюел с черным чепцом на голове сидела у двери и вязала; когда простодушная молодая леди привлекла внимание старухи, та отвела глаза от рукоделия и пристально на нее посмотрела. Мисс Джоан тут же вообразила, что чувствует внезапную боль во всех членах, и с того дня при каждом удобном случае сообщала сестрам и всем окружающим, что матушка Сэмюел навела на нее порчу. Другие дети подхватили молву и каждый раз, когда попадали в поле зрения внушавшей страх старухи, действительно пугались до судорог.

Мистер и миссис Трогмортон, будучи ничуть не умнее своих детей, верили нелепым россказням последних, а леди Кромвель — приятельница миссис Трогмортон — приняла все это близко к сердцу и решила подвергнуть ведьму испытанию «Божьим судом». Ее затею поддержал премудрый сэр Сэмюел, и воодушевленные этим дети Трогмортонов дали волю воображению, которое, похоже, было исключительно живым. Вскоре они придумали целую кучу злых духов-мучителей, насланных на них матушкой Сэмюел, дабы те постоянно их терзали, и дали им имена. Они утверждали, что злобная ведьма вызвала из преисподней семерых духов специально для того, чтобы доводить их до припадков; а поскольку дети и в самом деле были припадочными, взрослые еще больше верили в их правоту. Этих духов звали Первый Шлепок, Второй Шлепок, Третий Шлепок, Унылый, Спертое Дыхание, Не Выговоришь и Дерганье.

Трогмортона-отца настолько измучили эти пустые фантазии, в которые он, однако, был весьма склонен поверить, что решительно отправился к избе, где матушка Сэмюел жила с мужем и дочерью, и притащил упирающуюся старуху на территорию своего поместья. Там их поджидали леди Кромвель, миссис Трогмортон и ее дочери, вооруженные длинными булавками, чтобы колоть ими ведьму и посмотреть, пойдет ли у нее кровь. Леди Кромвель, которая, по-видимому, усердствовала больше других, сорвала чепец с головы старухи, вырвала у нее пук седых волос и отдала его миссис Трогмортон, дабы та сожгла его и тем самым защитила их всех от будущих козней ведьмы. Неудивительно, что подвергнутая истязаниям женщина была склонна отвести душу в невольном проклятии в адрес мучителей. Так она и сделала, и те запомнили ее слова навсегда. Тем не менее ее волосы были сочтены надежным амулетом, и ее, полуживую от ужаса и жестокого обращения, отпустили домой. Более года Кромвели и Трогмортоны продолжали подвергать ее гонениям и заявлять, что насланные ею бесы поражают их болями и судорогами, заставляют прокисать молоко в их кастрюлях и не дают беременеть их коровам и овцам. В разгар бессмысленной травли заболела и умерла леди Кромвель. Остальные «жертвы ведовства» подсчитали, что ее смерть случилась ровно через год и три месяца после того, как матушка Сэмюел ее прокляла, и вспомнили, что ей несколько раз снились ведьма и черный кот, которым, ясное дело, был сам князь тьмы.

После этого сэр Сэмюел Кромвель счел своим долгом предпринять против колдуньи, стараниями которой он стал вдовцом, более энергичные меры. Год и три месяца вкупе с черным котом из ночных кошмаров не оставляли места сомнениям. О том, что матушка Сэмюел скорее всего является сообщницей дьявола, судачили уже все соседи, а ее внешность, к несчастью для нее, идеально соответствовавшая расхожему представлению о ведьмах, лишь укрепляла их в этом подозрении. Похоже, что в итоге несчастная женщина даже себе во вред поверила, что она — та, кем все ее считают. Насильно приведенная в дом м-ра Трогмортона во время одного из обычных припадков у его дочери Джоан, она получила от него и сэра Сэмюела Кромвеля приказ изгнать беса из юной леди. Ей велели повторять ритуальное заклинание и добавить: «Поелику я ведьма и виновница смерти леди Кромвель, приказываю тебе, демон, выйти из сей девицы!» Она сделала то, что от нее требовали, и, сверх того, призналась, что ее муж и дочь занимаются ведовством вместе с ней и, как и она, продали души дьяволу. Вся семья была немедленно арестована и отправлена в Хантингдонскую тюрьму.

Немногим позже начался суд под председательством г-на судьи Феннера, на котором все припадочные дочери м-ра Трогмортона дали показания против матушки Сэмюел и ее семьи. Всех троих подвергли пыткам. Испытывая невыносимые муки, старуха признала себя ведьмой, наведшей порчу на молодых леди и вызвавшей смерть леди Кромвель. Муж и дочь, более сильные духом, нежели их злополучная жена и мать, не признались ни в чем и настаивали на своей невиновности до последнего. Всех троих приговорили к повешению и последующему сожжению тел. Молодая и симпатичная дочь вызывала у многих сострадание, и ей посоветовали притвориться беременной, чтобы казнь, хоть ненадолго518, отложили. Бедная девушка гордо отказалась, заявив, что не желает прослыть и ведьмой, и блудницей. Ее слабоумная старая мать ухватилась за идею продления жизни на несколько недель и заявила, что беременна. Судьи корчились от смеха, к которому присоединилась сама несчастная жертва, и это было сочтено дополнительным доказательством того, что она ведьма. 7 апреля 1593 года вся семья была казнена.

Сэр Сэмюел Кромвель как владелец манора519 получил из конфискованной собственности Сэмюелов сумму 40 фунтов, которую превратил в дарственный фонд для ежегодного выделения 40 шиллингов на проповедь или лекцию о чудовищности ведовства и особенно данного случая, читаемую доктором или бакалавром богословия Куинс-колледжа, Кембридж. Мне не удалось установить, когда именно сия ежегодная лекция канула в Лету, но похоже, что в 1718 году, когда доктор Хатчинсон опубликовал свой труд о ведовстве, этого еще не случилось.

Чтобы проследить историю ведьмомании на Британских островах без нарушения хронологии, нам придется коснуться событий, имевших место в Шотландии в рассматриваемый период XVI века до восшествия Иакова VI520 на английский престол. Логично предположить, что шотландцы — народ, известный своей богатой мифологией с древнейших времен, — были погружены в мрачное суеверие, являющееся предметом нашего изучения, глубже своих южных соседей. Сохранению среди шотландцев древних верований в определенной степени способствовали почвенно-климатические особенности их страны. Легенды о привидениях, домовых, духах, являющихся незадолго до смерти или вскоре после нее, злых водяных, заманивающих корабли и топящих людей, и многих других таинственных созданиях были частью культурного наследия жителей туманных горных долин Хайленда и живописных равнин и холмов Лоуленда521. Их деяния, как добрые, так и злые, увековечивались в поэмах и глубже укоренялись в сознании людей, потому что «стихи окружали их ореолом величия». Однако длань закона была призвана карать за колдовство как за преступление per se522 лишь в то время, когда религиозные реформаторы принялись самым кардинальным образом толковать Священное Писание в свою пользу. То, что папа Иннокентий VIII сделал для Германии и Франции, проповедники Реформации сделали для Шотландии. Перестав быть просто одним из объектов веры, колдовство попало в свод законов, и всех добропорядочных подданных и истинных христиан призывали к беспощадной борьбе с ним. В 1563 году девятый парламент королевы Марии Стюарт принял постановление о введении смертной казни для ведьм и тех, кто обращается к ним за помощью; и огромное большинство шотландцев сразу же охватил заразительный страх перед дьяволом и его беспощадными агентами. Особы высочайшего ранга разделяли и поощряли заблуждение простолюдинов. Обвинения в ведовстве выдвигались и против них. Было установлено, что благородные леди занимаются оккультизмом и если и не являются ведьмами, то никак не из-за отсутствия желания.

Среди дам, что приобрели печальную известность, стремясь осуществить свои зловещие планы с помощью дьявола, можно упомянуть знаменитую леди Бакли из Бренксхолма (знакомую всем читателям сэра Вальтера Скотта), графиню Лотиан, графиню Ангус, графиню Атолл, леди Керр, графиню Хантли, Юфимию Макалзин (дочь лорда Клифтонхолла) и леди Фоулис. Одной из знатных особ противоположного пола, обвиненных в ведовстве, был сэр Льюис Боллантайн, вице-председатель Высшего уголовного суда Шотландии, который, если верить Скоту из Скотстарвета, «встретился из любопытства с колдуном Ричардом Грэмом» и попросил его вызвать дьявола. Колдун согласился и вызвал нечистого in propriâ personâ во дворе своего дома в Кенонгейте, и «вице-председатель Высшего уголовного суда пришел от увиденного в такой ужас, что занемог и умер». Так, путем вздорных наветов, завистники губили репутацию тех, кого ненавидели; хотя в данном случае создается впечатление, что сэру Льюису действительно достало глупости предпринять попытку, вмененную ему в вину, и что единственной недостоверной частью этой истории является успешный исход эксперимента.

Враги Джона Нокса523 придумали похожую историю, в которую с готовностью поверили католики, радовавшиеся любой возможности опозорить этого известнейшего бичевателя пороков их церкви. Был пущен слух, что он и его письмоводитель пришли на погост церкви св. Андрея с намерением вызвать святых, дабы с ними посовещаться, но из-за ошибки в заклинаниях им явился сам Cатана. Письмоводителя, гласила молва, так напугали большие рога, выпученные глаза и длинный хвост Cатаны, что он сошел с ума и вскоре умер. Сам же Нокс оказался-де более крепким орешком и не испугался.

Первым в материалах ведьмовских процессов, проведенных в Высшем уголовном суде Шотландии, значится дело Дженет Боумен, приговоренной к смерти в 1572 году, через девять лет после принятия постановления Марии Стюарт. Никакие подробности ее преступлений не сообщаются; напротив ее имени имеется единственная запись: «осуждена и сожжена». Не стоит, однако, делать вывод, что за эти девять лет не было ведьмовских процессов и казней, ибо из документов, которые хранятся в Адвокатской библиотеке Эдинбурга и подлинность которых не вызывает сомнений524, явствует, что Тайный совет525 наделял постоянно живущих в одной местности дворян и священников (охватывая при этом всю территорию Шотландии) полномочиями допрашивать, судить и казнить ведьм в границах своих церковных приходов. Никаких официальных записей о жертвах приговоров этих судов не сохранилось; но если принять на веру хотя бы четвертую часть случаев, о которых говорится в преданиях, то их число повергает в ужас. После 1572 года записи о казненных за ведовство в материалах Высшего уголовного суда учащаются, но их число в среднем не превышает одной в год — еще одно доказательство того, что суды над ведьмами проводились главным образом местными судебными органами. Последние, по-видимому, отправляли ведьм на костер так же легко и часто, как нынешние мировые судьи приговаривают браконьера к колодкам и тюремному заключению.

Взрослея, Иаков VI все больше интересовался ведьмовскими процессами. Один из них — по делу Джелли Дункан, Доктора Фиана и их сообщников (1591) — полностью завладел его вниманием и, несомненно, в какой-то мере вызвал к жизни известный труд по демонологии, написанный им вскоре после суда. Если учесть, что подсудимые покушались на жизнь короля, и принять во внимание интерес последнего к ведовству, то не стоит удивляться тому, что он внимательно следил за рассмотрением дела и укрепился в предрассудках и суевериях в силу необычности оного. Ни одно судебное разбирательство не характеризует заблуждения шотландцев в части ведовства столь наглядно, как это. В этом деле необычно все — и число обвиняемых, и нелепость улик, и реальные злодеяния, совершенные частью подсудимых.

Джелли Дункан, главная обвиняемая на процессе, была служанкой помощника бейлифа526Транента — маленького городка в Хаддингтоншире, примерно в десяти милях от Эдинбурга. Несмотря на то что она была не старой и уродливой (каковыми обычно являлись судимые за ведовство), а молодой и привлекательной, соседи на основании некоторых подозрительных деталей ее поведения вот уже долгое время считали ее ведьмой. Она, по-видимому, занималась лечением больных нетрадиционными методами. Некоторые из проведенных ею исцелений были настолько удачными и неожиданными, что достопочтенный заместитель бейлифа, хозяин девушки, который, как и его соседи, относился к ней с подозрением, считал их не иначе как чудотворными. Дабы установить истину, он принялся ее пытать, однако она упорно отказывалась признаться в сношениях с дьяволом. Существовало поверье, что ни одна ведьма не признáется до тех пор, пока на ее теле не будет обнаружена метка Cатаны. Кто-то из присутствовавших напомнил об этом помощнику городского судьи, и после тщательного осмотра на горле несчастной Джелли была найдена «печать дьявола». Пытка была возобновлена, и когда адские муки сломили силу духа служанки, она наконец признала, что действительно является ведьмой, которая продала душу дьяволу и осуществляла все свои исцеления с его помощью. Это противоречило общепринятому представлению о ведьмах, согласно которому дьяволу больше нравится насылать болезни, чем избавлять от них, но Джелли Дункан от этого лучше не стало. Ее пытали до тех пор, пока она не назвала всех своих сообщников, среди которых был некий Каннингем (именитый колдун, известный как Доктор Фиан), степенная и почтенная колдунья Эгнис Сэмпсон, Юфимия Макалзин (ранее упомянутая дочь лорда Клифтонхолла) и около сорока других лиц, включая жен некоторых уважаемых эдинбуржцев. Все они были задержаны, и Шотландия забурлила в предвкушении необычайно громких разоблачений.

Примерно двумя годами ранее Иаков внезапно покинул свои владения и любезно отправился в Данию, чтобы привезти в Англию свою невесту — датскую принцессу, чей корабль задержался из-за непогоды в гавани Упсло. Пробыв несколько месяцев в Копенгагене, он отплыл с молодой невестой на родину и 1 мая 1590 года, попав на пути в сильнейший шторм, едва не приведший к кораблекрушению, благополучно прибыл в Лейт527. Как только в Шотландии стало известно об аресте Джелли Дункан и Фиана, все те, кто считал себя вправе выстраивать причинно-следственные связи, исходя исключительно из собственных воззрений, заговорили о том, что эти присные дьявола и их соучастники вызвали с его помощью бурю, поставившую под угрозу жизни короля и будущей королевы. Джелли под пыткой признала, что это правда, и все пораженное ужасом королевство ожидало подтверждения ее слов дополнительными фактами.

«Степенную и почтенную» Эгнис Сэмпсон, привлеченную к суду на основании показаний Джелли Дункан, подвергли пытке приспособлением для стискивания пальцев. Не прошло и часа, как она выдала все секреты нечестивой шайки и созналась в том, что Джелли Дункан, Доктор Фиан, Мэриан Линкап, Юфимия Макалзин, она сама и свыше двухсот других ведьм и колдунов имели обыкновение собираться в полночь в церкви городка Норт-Берик и встречаться с дьяволом; что там они сговорились убить короля; что к этому их подстрекал сам Cатана, который громогласно заявил, что Иаков — самый опасный противник из всех, которые ему когда-либо попадались, и что детям дьявола не будет на земле покоя, пока королю не придет конец; что дьявол хотел, чтобы на этих сборищах звучало немного музыки, и что Джелли Дункан обычно играла для него на трубе или варгане528 рил529, под который танцевали все ведьмы и колдуны.

Иаков был весьма польщен тем, что дьявол назвал его самым опасным противником из всех, когда-либо ему попадавшихся. Он приказал привести Джелли Дункан во дворец и заставил ее сыграть ему тот же самый рил, который она исполняла на плясках ведьм в церкви.

Доктор Фиан, то бишь Каннингем, школьный учитель из Транента, был подвергнут пытке наряду с остальными. Этот человек пользовался дурной славой, готовил и продавал яды и занимался магией. Хотя он и не был виновен в том нелепом вздоре, что ему инкриминировали, не вызывает сомнения, что формальный повод для его ареста имелся. Вздернутый на дыбу, он не признавался ни в чем и так долго оставался несломленным, что к нему применили пытку колодками. Он держался до тех пор, пока его измученный организм не утратил способность к сопротивлению и не впал в спасительное бесчувствие. Когда было замечено, что он полностью обессилел и потерял сознание и что язык у него прилип к нёбу, колодки были сняты. Его стали приводить в чувство, и при первом неясном проблеске возвращающегося сознания его, еще до конца не понимающего, что происходит, убедили подписать полное признание, строго соответствовавшее признаниям Джелли Дункан и Эгнис Сэмпсон. Затем его вернули в тюремную камеру, откуда через два дня он каким-то образом сумел сбежать. Вскоре он был пойман и предстал перед Высшим уголовным судом, на заседании которого присутствовал сам Иаков. Теперь Фиан отрицал свою вину по всем пунктам ранее подписанного им признания, после чего король, разъяренный его «неподатливым своенравием», велел пытать его еще раз. Ему вырвали ногти щипцами и насквозь проткнули глаз длинными иглами, но он даже не вздрогнул. Тогда ему опять надели колодки, в которых, цитирую изданную в то время брошюру530, он оставался «столь долго и перенес столь много ударов, что его ноги были раздроблены так мелко, как только возможно; притом кости и плоть были истолчены настолько, что вытекло великое множество крови и костного мозга, вследствие чего пытаемый навсегда утратил способность ходить».

Признания всех обвиняемых, проходивших по данному делу, были во многом поразительно схожи. Складывается впечатление, что они и в самом деле пытались убить короля с помощью заговоров и прочих колдовских приемов. Скорее всего Фиан, владевший полным набором трюков, обычных для его ремесла, обманывал их мнимыми привидениями, в силу чего многие из них были действительно уверены в том, что видели дьявола. В целом их показания сводятся к следующему.

Сатана, бывший, разумеется, лютым врагом реформированной религии, опасался женитьбы короля Иакова на принцессе-протестантке. Чтобы избежать пагубных для сил зла последствий такого шага, он решил покончить с королем и его невестой, вызвав шторм после их отплытия к берегам Шотландии. Сперва Cатана пустил по воде густой туман в надежде, что королевский корабль из-за плохой видимости сядет на мель. Когда этот план провалился, он приказал Доктору Фиану, удостоенному в силу наибольшей образованности чести быть его доверенным лицом, созвать ведьм и колдунов на встречу с их властелином, на которую всем им надлежало приплыть по открытому морю в ситах.

В канун Дня всех святых531 они собрались в количестве свыше двухсот, включая Джелли Дункан, Эгнис Сэмпсон, Юфимию Макалзин, некую Барбару Нейпир и нескольких колдунов, расселись по ситам и «самым естественным образом поплыли по океану». Какое-то время спустя они встретили Сатану, который держал в когтистых лапах кошку, предварительно протащенную девять раз сквозь огонь. Ее он дал одному из колдунов, велев бросить ее в море и крикнуть «Hola!»532. Это было сделано со всей торжественностью, и в тот же миг океан начал содрогаться, воды громко зашумели, волны стали высокими, как горы, и «воздели длани к сумрачному небу». Ведьмы и колдуны храбро проплыли через поднятую ими бурю и, высадившись на шотландском берегу, взяли сита в руки и направились процессией к населенной призраками норт-берикской церкви, где дьявол решил прочесть проповедь. Джелли Дункан, музыкант ведьмовского отряда, вприпрыжку бежала впереди, играла на варгане и пела:

Cummer, go ye before, cummer, go ye;

Gif ye will not go before, cummer, let me!533

Подойдя к церкви, участники процессии обошли ее против движения солнца534. Потом Доктор Фиан подул в замочную скважину входной двери, которая немедленно отворилась, и ведьмы вошли в церковь. Поскольку внутри стояла кромешная тьма, Фиан подул на свечи, которые тут же зажглись, и вошедшие увидели дьявола, восседающего на кафедре проповедника. На князе тьмы были черные сутана и шляпа, и ведьмы приветствовали его криком «Здравствуй, повелитель!». Его тело было твердым, как железо; его лицо внушало ужас, а нос походил на орлиный клюв; у него были большие горящие глаза; его руки и ноги были покрыты шерстью; у него были длинные когти на руках и ногах; он говорил очень хриплым голосом. Прежде чем начать проповедь, он сделал поименную перекличку своих «прихожан» и спросил, хорошо ли они ему служат и удалось ли предпринятое ими покушение на жизнь короля и его невесты.

Грей Мейл, старый сумасшедший колдун, выступавший в роли церковного сторожа, имел глупость ответить, что «король, хвала Всевышнему, до сих пор цел и невредим», после чего дьявол в ярости спустился с кафедры и дал ему затрещину. Затем он снова поднялся на кафедру и начал проповедь, в которой приказал ведьмам и колдунам быть ему преданными слугами и совершать все посильные злодеяния. Юфимия Макалзин и Эгнис Сэмпсон, которые были храбрее остальных, спросили Сатану, принес ли он фигурку или изображение короля Иакова, дабы они наслали на последнего боли и недуги, втыкая туда булавки. Прародитель лжи535 на сей раз сказал правду, признав, что забыл это сделать, и Юфимия Макалзин отчитала его за невнимательность. Ее тотчас поддержали Эгнис Сэмпсон и некоторые другие женщины, но дьявол ничуть не обиделся. Когда они перестали браниться, он пригласил их всех на роскошную трапезу. Участники оной разделили между собой выкопанный по такому случаю недавно захороненный труп, и больше ничего съестного Сатана им не дал. В вопросе питья он оказался более радушным хозяином и выставил им столько превосходного вина, что они вскоре захмелели. Джелли Дункан заиграла на трубе одну старинную мелодию, сам дьявол пустился в пляс с Юфимией Макалзин, и к ним присоединились остальные. Так они веселились до первых петухов.

Эгнис Сэмпсон, или «мудрая женщина из Кейта», как ее называли, добавила в своем признании ряд других деталей. Она заявила, что в одну из более ранних ночей она вызвала страшную бурю на море, бросив в него кошку, к лапам которой были привязаны четверо мужчин. Она также утверждала, что в ту ночь, когда ведьмы предприняли грандиозную попытку утопить короля Иакова, они не встречались с дьяволом, проплыв какое-то время по морю, а отправились в плавание вместе с ним, и что Сатана, находясь на некотором удалении впереди, был виден смутно и перекатывался по высоким волнам, обличьем и размерами напоминая громадный стог сена. В пути ведьмам и колдунам попался обильно нагруженный вином и другими ценными товарами иностранный корабль, который они взяли на абордаж и, выпив все вино и вдоволь повеселившись, потопили.

Некоторые из этих разоблачений казались чересчур неправдоподобными даже исключительно легковерному Иакову, и он неоднократно восклицал, что ведьмы, как и их хозяин, «крайне лживы». Но те сознавались во многих других вещах менее абсурдного свойства, в которых они, вне сомнения, были действительно повинны. Так, Эгнис Сэмпсон сообщила, что ей было поручено отправить короля на тот свет, смазав его белье сильнодействующим ядом. Джелли Дункан имела обыкновение угрожать соседям, говоря, что пришлет за ними дьявола, отчего многие недостаточно уравновешенные люди пугались до судорог и оставались припадочными до самой смерти. Доктор Фиан, не задумываясь, оказывал пособничество и подстрекал к убийствам, избавляя от врагов с помощью яда всех тех, кто мог ему за это заплатить. Юфимия Макалзин также была далека от невинности. Нет никаких сомнений, что она замышляла убийство короля и прибегнула для осуществления замысла к таким средствам, которые ей подсказало суеверие той поры. Она была преданной помощницей Ботуэлла, которого многие ведьмы обвинили в том, что он подсказал им время, благоприятное для убийства короля. Все они были признаны виновными и приговорены к повешению и последующему сожжению. Барбара Нейпир, признанная виновной по всем пунктам обвинения, кроме присутствия на сборищах в берикской церкви, избежала смертного приговора. Король был очень этим недоволен и пригрозил предать присяжных суду по обвинению в преднамеренной юридической ошибке. Тогда они пересмотрели свой вердикт и попросили у короля извинения за допущенный промах. Иаков остался удовлетворен, и Барбару Нейпир повесили вместе с Джелли Дункан, Эгнис Сэмпсон, Доктором Фианом и двадцатью пятью другими осужденными. Участь Юфимии Макалзин была еще страшнее. Ее связь с дерзким преступником Ботуэллом и причастность к отравлению одного или двух человек, стоявших у нее на пути, были сочтены заслуживающими самого сурового наказания, предусмотренного законом. Вместо обычных в таких случаях смерти на виселице и последующего сожжения ей уготовили «быть привязанной к столбу и сожженной заживо дотла». 25 июня 1591 года бесчеловечный приговор был приведен в исполнение.

Эти судебные процессы имели самые пагубные последствия для всей Шотландии. Помещики и приходские священники, наделенные Тайным советом соответствующими полномочиями, судили и приговаривали к смерти пожилых женщин, следуя предельно упрощенной процедуре. Больше всех пострадали те, кто все еще оставался в лоне римской церкви, так как после разоблачения лютой ненависти дьявола к королю и королеве, исповедующим протестантство, считалось, что все католики заключили союз с силами зла, дабы вредить шотландскому королевству. По самым скромным подсчетам, на протяжении тех тридцати девяти с лишним лет, что минули со дня принятия постановления Марии Стюарт до вступления Иакова на английский престол, в Шотландии казнили в среднем по двести ведьм в год, а всего таким образом было умерщвлено около восьми тысяч человек. По имеющимся данным, в первые девять лет среднегодовое число казнимых не составляло и пятидесяти, зато в 1590–1593 годах оно равнялось более чем четыремстам.

Последнее рассмотренное нами дело было, как я уже отметил, из ряда вон выходящим. Составить более общее представление о ведьмовских процессах в Шотландии читателю поможет дело Изабел Гауди, которое, избавляя его от утомительного и крайне неприятного изучения всех судебных разбирательств, достаточно полно их характеризует, несмотря на то, что оно имело место несколько позже царствования Иакова. Эта женщина, измученная постоянным преследованием со стороны соседей, добровольно отдала себя в руки правосудия и сделала признание, весьма характерное для того времени. Она, несомненно, была маньячкой самого необычного свойства. Она заявила, что заслуживает быть растянутой на железной дыбе и что, даже если ее разорвут на части скачущие в разные стороны дикие лошади, это не загладит ее вины. Гауди назвала множество сообщников — около пятидесяти женщин и несколько мужчин. Согласно ее признанию, они разрывали могилы некрещенных младенцев, части тел которых использовали в своих ритуалах. Когда им хотелось погубить чей-либо урожай, они впрягали в плуг жаб, и в следующую ночь сам Сатана вспахивал им землю и делал ее неплодородной на весь сезон земледелия. Эти ведьмы и колдуны могли принимать почти любой образ, но обычно предпочитали кошачий или заячий, чаще последний. Изабел рассказала, что как-то раз, она, будучи лжезайцем, подверглась ожесточенному преследованию со стороны своры гончих и чудом избежала смерти. Ощущая горячее дыхание собак, она добежала до своего дома. Ей удалось спрятаться за сундуком и произнести заклинание, единственно способное превратить ее обратно в человека. Вот оно:

Hare! hare!

God send thee care!

I am in a hare’s likeness now;

But I shall be a woman e’en now!

Hare! hare!

God send thee care!536

Она сказала, что, если ведьм в заячьем обличье кусают собаки, на их человеческих телах всегда остаются следы укусов; но ни одна ведьма, насколько она знала, не была загрызена насмерть.

Когда дьявол назначал общее сборище ведьм, им, согласно обычаю, следовало добираться туда по воздуху либо на помельях, либо на стеблях овса или фасоли, произнося в полете следующие слова:

Horse and pattock, horse and go,

Horse and pellats, ho! ho! ho!537

Они обычно оставляли дома метлу или треногий табурет, которые, будучи положенными в постель и должным образом заколдованными, принимали человеческий облик и сохраняли его до их возвращения. Это делалось для того, чтобы соседи не узнали об их отсутствии.

Она сообщила также, что дьявол даровал своим любимым ведьмам слуг-бесов, дабы те о них заботились. Этих бесов звали Ревущий Лев, Адский Вор, Служи-ей-самой, Горлопан, Ни-о-чем-не-беспокойся и т.д. Они были известны своими нарядами, которые, как правило, были желтого, темно-мышиного, бирюзового, светло- или темно-зеленого цвета. Сатана никогда не называл ведьм по именам, данным им при крещении, и не разрешал им называть так друг друга в его присутствии. Такое нарушение дьявольского этикета всегда вызывало у него сильнейший гнев. Но поскольку как-то называть их было надо, он, перекрещивая их в их собственной крови, давал им новые имена: Способная-и-решительная, С-ней-хоть-куда, Вызови-ветер, Проказница-ветрогонка, Поколоти-их-Мэгги, Бой-баба и другие в том же роде. По части имен, которыми называли его самого, дьявол был не особенно привередлив; не любил только прозвище Черный Джон. Случись какой-нибудь ведьме произнести, забывшись, эти слова, он неизменно набрасывался на нее и нещадно избивал или терзал ее плоть подручными средствами. Другие имена его не волновали, и однажды он дал одному известному колдуну указание звать его на помощь, трижды ударив по земле и крикнув: «Поднимайся, подлый вор!»

После этого признания было осуждено и казнено много людей. Неприятие ведовства в массовом сознании стало настолько сильным, что почти все обвиняемые в нем были с тех пор обречены; оправдательные приговоры выносились в среднем по одному делу из ста. Выискивание ведьм стало ремеслом, и немало корыстных проходимцев рыскало по стране, имея в своем арсенале длинные булавки для втыкания в плоть тех, кто подозревался в сношениях с нечистой силой. Тогда, как, впрочем, и в наши дни, не было чем-то необычным наличие на теле пожилого человека участка, полностью нечувствительного к внешним раздражителям. Обнаружение такого участка и являлось целью «охотников за ведьмами538», и те несчастные, которые не истекали кровью при уколе в это место, были обречены на смерть539. Если их и не сажали тут же в тюрьму, их жизнь превращалась в сущий ад из-за непрестанной травли со стороны соседей. Дошедшие до нас письменные источники со всей наглядностью свидетельствуют, что многие бедные женщины претерпевали при этом такие страдания, что предпочитали умереть. Сэр Джордж Макензи, который был генеральным прокурором Шотландии в разгар процессов над ведьмами и искренне верил в существование таковых, приводит несколько примечательных случаев такого рода в «Уголовном праве», впервые изданном в 1678 году. Он пишет: «Когда я был помощником судьи и выезжал допрашивать женщин, сделавших признание в судебном порядке, одна из них, убогое и беспомощное созданье, рассказала мне по секрету, что призналась она не потому, что виновна, а потому, что, будучи бедною, работает за пропитание и, прослыв ведьмой, понимает, что умрет с голоду, ибо ни одна живая душа отныне не предоставит ей ни стола, ни ночлега, и что люди будут избивать ее и травить собаками, вследствие чего ей хочется покинуть сей мир. Засим она горько разрыдалась и на коленях призвала Господа в свидетели сказанного». Хотя сэр Джордж не был полностью свободен от предрассудков своего времени, он был достаточно проницателен, чтобы понимать, насколько опасно для общества чрезмерное поощрение ведьмовских процессов. Он был убежден, что три четверти их несправедливы и необоснованны. В вышеупомянутом труде он пишет, что те, кого обвиняют в этом преступлении, обычно являются бедными и невежественными мужчинами и женщинами, которые не понимают сути обвинения и принимают за ведовство собственные суеверные страхи. Один бедняга, ткач по профессии, сознался в том, что он колдун, а когда его спросили, почему он так считает, ответил, что «видел, как дьявол, подобный мухе, танцевал вокруг свечи!». Одна простодушная женщина, которая верила, что она ведьма, лишь потому, что ее таковой считали, спросила судью, может ли кто-либо быть ведьмой и не знать об этом. Сэр Джордж добавляет, что все подозреваемые подвергались жестоким пыткам со стороны тюремщиков, которые полагали, что, истязая заключенных, совершают богоугодное деяние; «и я знаю, — пишет этот гуманный и просвещенный юрист, — что такое обращение спровоцировало подавляющее большинство признаний, чего несчастные доказать не могли, ибо единственными тому свидетелями были те, кто их пытал; однако судьям следовало со всей серьезностью изучить возможность того, что подсудимые, претерепев страдания, спешно сознались во всем, что им инкриминируется, и впоследствии не отважились отказаться от признания, дабы избежать повторения оных». Другой автор540, столь же твердо убежденный в реальности ведовства, приводит еще более прискорбный пример женщины, решившей, что лучше быть казненной как ведьма, чем жить опозоренной. Зная, что в один из ближайших дней трех других ведьм ожидают виселица и костер, эта женщина послала за приходским священником и призналась в том, что продала душу Сатане. «Тогда она предстала перед судом и была осуждена на казнь наряду с остальными. Доставленная к месту казни, она хранила молчание во время первого, второго и третьего призывов к покаянию, а засим, осознав, что пора вставать и идти к столбу, поднялась и громко прокричала: “Все, кто меня видит, знайте, что сейчас я умру как ведьма на основании моего собственного признания и снимаю со всех, особливо со святых отцов и судей, вину за мою смерть. Ее я целиком возлагаю на саму себя. Моя кровь останется лишь на моей совести. И, поелику должна я прямо сейчас нести ответ пред Отцом небесным, заявляю, что неповинна в ведовстве, как безгрешное дитя. Однако, обвиненная в нем одной злобной женщиной и брошенная в узилище под именем ведьмы, лишенная мужа и подруг и не видящая ни единой надежды на избавление, я сделала сие признание, дабы уйти из жизни, от коей устала и предпочла смерть”». Подтверждением исключительного упрямства и ослепления гонителей ведьм может служить тот факт, что церковник, рассказывающий эту историю, увидел в предсмертной речи несчастной женщины лишь еще одно доказательство того, что она ведьма. Поистине, «нет более слепых, чем те, кто не хочет видеть».

Пора, однако, вернуться к Иакову VI, который по праву разделил с папой Иннокентием, Шпренгером, Боденом и Мэтью Хопкинсом сомнительную славу главного врага и главного же поощрителя ведовства в одном лице. В конце XVI века многие ученые мужи как на континенте, так и на Британских островах старались освободить массовое сознание от иллюзий по этой части. Из них наиболее знамениты Вир (Германия), Пьетро д’Апоне (Италия) и Реджинальд Скот (Англия). Их труды привлекли внимание фанатичного Иакова, который, помня невольно вырвавшийся у дьявола комплимент своим достоинствам борца со злом, был полон решимости и впредь оставаться «его самым опасным противником». В 1597 году он опубликовал в Эдинбурге свой знаменитый трактат по демонологии. Цель его написания можно уяснить из следующего отрывка предисловия. «Ужасающее обилие, — пишет король, — в наше время и в нашей стране сих мерзостных рабов дьявола — ведьм и ведунов — подвигнуло меня, возлюбленный читатель, на сочинение нижеследующего трактата, увидевшего свет никоим образом, уверяю, не ради демонстрации моих собственных учености и изобретательности, но единственно из осознания необходимости разрешить, насколько сие в моих силах, сомнения многих в том, что означенные нападки Cатаны действительно имеют место быть и что орудия их осуществления достойны самой суровой кары. Тем самым я стремлюсь опровергнуть окаянные суждения главным образом двух современных авторов. Первый из оных, англичанин Скот, не стыдится оспаривать в своей книге реальность такого явления, как ведовство, и тем самым разделяет заблуждение древних саддукеев541, отрицавших существование духов. Второй, германский врач Вир, издал публичное оправдание всевозможных приверженцев чернокнижия, дозволяющее им безнаказанно творить злодеяния и со всей очевидностью изобличающее автора как одного из представителей сего ремесла». В другой части данного трактата, написанного в форме диалога, чтобы «сделать его более приятным и доступным», автор сообщает: «Ведьм дóлжно предавать смерти согласно закону Божьему, равно как и гражданскому, имперскому и внутригосударственному праву всех христианских стран, поелику сохранять жизнь тем и не разить тех, кого Господь велит разить, столь сурово карая за столь отвратительное богоотступничество, для судьи означает не только нарушать закон, но и совершать, бесспорно, не менее тяжкий грех, нежели тот, что взял на душу Саул, пощадив Агага542». Король также полагает, что это преступление настолько ужасно, что считать его совершение доказанным можно на основании неприемлемых в делах о других преступлениях свидетельских показаний малолетних детей, не понимающих сущности присяги, и лиц, имеющих дурную репутацию; но, чтобы за преступление, в делах о котором так трудно выносить оправдательный приговор, не осуждали невинных, он рекомендует всякий раз прибегать к ордалиям. Он пишет: «Можно пользоваться двумя надежными приемами: первый — суть нахождение предположительно дьявольской меты и испытание ее на нечувствительность, а второй — плавание связанных ведьм по воде, ибо, как в том случае, когда убийца, вина коего еще не доказана, в любое время после совершения злодеяния прикасается к убиенному и из тела оного начинает хлестать кровь, как бы взывающая к небесам об отмщении (знак свыше, отведенный Всевышним для изобличения повинных в сем чудовищном преступлении), так и здесь Господу было угодно (дабы люди могли распознавать гнусных ведьм), чтобы вода отказывалась принимать в свои глубины тех, кто отряхнул с себя священную воду крещения и тем самым добровольно отказался от сего блага. Сие вернее, нежели полагаться на то, что очи ведьм проливают слезы (угрожайте им и пытайте их, как заблагорассудится), когда они впервые раскаиваются (Бог не дозволяет им тайно упорствовать в столь ужасном злодеянии), ибо они, особливо женщины, могут в иных случаях лить слезы по малейшему поводу, когда им вздумается, что роднит их с крокодилами и не свидетельствует о раскаянии».

Если уж такие доктрины открыто пропагандировались первым человеком королевства, который, излагая их, не насиловал общественное мнение, а потакал оному, то неудивительно, что прискорбное заблуждение набирало силу и ширилось, пока охота на ведьм и ведунов не приобрела масштаб национальной эпидемии. Репутацию, которой король лишился, убоявшись обнаженного меча, он с лихвой компенсировал отвагой на ниве дьяволоборчества. Пресвитерианская церковь Шотландии была ему в этом самой рьяной помощницей, особенно в те периоды затишья, когда она не ссорилась с ним по вопросам религии и исключительных прав.

Вступив в 1603 году на английский престол, Иаков стал правителем народа, наслышанного о его славных деяниях на означенном поприще и восторгавшегося оными. Сам он ни на йоту не изменил своим давним предрассудкам, и его приход послужил сигналом к развязыванию в Англии столь же яростных гонений на ведьм, как и в Шотландии. Они, собственно говоря, в незначительной степени имели место уже в последние годы царствования Елизаветы; но первый парламент Иакова выступил с инициативой подвести под них новую законодательную базу. Иаков был польщен расторопностью парламентариев, и в 1604 году было принято соответствующее постановление. После второго чтения в палате лордов законопроект прошел через комиссию из двенадцати епископов. Им постановлялось, «что тот, кто воспользуется каким бы то ни было заклинанием или иным колдовским приемом и вызовет любого злого духа, вступит с таким духом в сговор, будет с ним советоваться или споспешествовать ему, при первом нарушении закона подлежит заключению в тюрьму сроком на один год и выставлением к позорному столбу через каждые три месяца, а при втором — смертной казни».

Похоже, что менее строгое наказание налагалось лишь изредка. Во всяком случае во всех сохранившихся протоколах судебных заседаний той поры говорится либо о повешенных и затем сожженных ведьмах, либо о ведьмах, сожженных живьем без предварительного удушения. В период, охватывающий царствование Иакова, гражданские войны при его преемнике, Долгий парламент543, узурпацию власти Кромвелем и правление Карла II, охота за ведьмами не прекращалась ни разу, претерпев единственный спад интенсивности при Кромвеле и индепендентах. Доктор Заккери Грей, редактор одного из изданий «Гудибраса», в одном из комментариев к поэме сообщает, что он лично внимательно прочитал список трех тысяч ведьм, казненных во времена одного только Долгого парламента. По существующим оценкам, в 1600–1679 годах в Англии казнили в среднем по пятьсот ведьм в год, что в сумме равняется ни много ни мало сорока тысячам. Некоторые из этих судебных дел заслуживают рассмотрения. Бóльшая их часть очень похожа на те, к которым мы уже обращались, но два или три высвечивают новые грани массового суеверия.

Словосочетание «ланкаширские ведьмы», употребляемое в наше время как комплимент в адрес очаровательных леди этого графства, известно каждому, но историю его происхождения знают не все. Главным действующим лицом этой трагедии был подлый мальчишка по фамилии Робинсон. Много лет спустя он признался, что его отец и другие люди подговорили его дать ложные показания против несчастных «ведьм», отправленных после этого на костер. Этот громкий процесс состоялся примерно в 1634 году. Юный Робинсон, отец которого был лесорубом и жил в пограничном районе Пендл-Форест, что в графстве Ланкашир, распускал множество слухов о некоей матушке Дикенсон, которую называл ведьмой. Когда эти слухи достигли ушей местных властей, за мальчиком послали и строго его допросили. Не запинаясь и не уклоняясь от прямых ответов, он поведал удивительную историю и казался таким бесхитростным и честным, что никто из услышавших рассказ не усомнился в его правдивости. Он сообщил, что как-то раз, бродя по лесной поляне и собирая ежевику, он увидел перед собой двух борзых и подумал, что это собаки какого-нибудь соседского дворянина. Будучи заядлым охотником, паренек решил воспользоваться случаем и, заметив поблизости зайца, дал собакам команду его преследовать. Ни одна, ни другая даже не шелохнулись. Разозлившись, он, намереваясь наказать борзых, схватился за хлыст, и тут одна из них обернулась женщиной, а вторая — маленьким мальчиком. Он сразу узнал в женщине матушку Дикенсон. Она предложила ему деньги, чтобы склонить его продать душу дьяволу, но он отказался. После этого она вынула из кармана уздечку, потрясла ею над головой мальчика-оборотня, и тот мгновенно превратился в лошадь. Затем матушка Дикенсон подхватила юного Робинсона, вскочила на лошадь и, усадив мальчика впереди себя, взмыла ввысь и понеслась со скоростью ветра над лесами, полями, болотами и реками. Приземлившись у входа в какой-то большой амбар, ведьма спешилась и, взяв мальчика за руку, вошла с ним внутрь. Там он увидел семь старух, которые тянули за семь веревок, свисавших с крыши. Пока они это делали, с веревок падали на пол крупные куски мяса и сливочного масла, буханки хлеба, миски с молоком, горячие пудинги, кровяные колбасы и другие деревенские лакомства. В процессе этих колдовских манипуляций старухи корчили такие страшные рожи и имели такой зловещий вид, что мальчик не на шутку испугался. После того как старухи означенным образом сварганили достаточно яств для обильной пирушки, они принялись за еду, потустороннее происхождение которой едва ли умаляет тот факт, что их гастрономические пристрастия были несколько более утонченными, нежели вкусы тех шотландских ведьм, которые, согласно признанию Джелли Дункан, лакомились плотью мертвеца в старой берикской церкви. Мальчик добавил, что, как только старухи сели ужинать, для участия в трапезе явилось множество других ведьм, ряд которых он назвал поименно.

По навету Робинсона-младшего было арестовано много людей, а его самого водили по церквам, дабы он показал сопровождающим его судебным исполнителям колдуний, которых видел в амбаре. Всего было брошено в тюрьму около двадцати человек, восьмерых из которых, включая матушку Дикенсон, на основании одних лишь голословных показаний приговорили к смерти и казнили. Ни один из негодяев, состряпавших клеветническую басню, так и не был привлечен к суду, а Робинсон-старший изрядно поправил свое финансовое положение, шантажируя тех, кто был достаточно богат, чтобы откупиться от «разоблачения».

Среди того человеческого мусора, что обрел известность и процветание во время долгой гражданской войны544, самым известным следователем по делам лиц, обвиняемых в ведовстве545, был Мэтью Хопкинс. Этот выскочка в 1644 году жил в городке Мэннингтри, графство Эссекс, и сделался весьма видной фигурой, обнаружив на телах нескольких несчастных «ведьм» «печать дьявола». Похоже, что репутация, которую он при этом снискал своей сноровкой, придала ему уверенности и энергии. Прошло совсем немного времени, и каждый раз, когда по Эссексу шла молва о какой-нибудь новой ведьме, можно было не сомневаться, что Мэтью Хопкинс уже прибыл по нужному адресу и помогает судьям своими познаниями о «подобной сволочи», как он называл подозреваемых. Наконец его авторитет возрос настолько, что он присвоил себе титул «Генеральный охотник за ведьмами» и отправился в путешествие по графствам Норфолк, Эссекс, Хантингдон и Суссекс с единственной целью — разоблачать ведьм. За год Хопкинс отправил на костер шестьдесят несчастных. Для распознавания ведьм следователь обычно прибегал к испытанию на плавучесть, за которое так горячо ратует в своей «Демонологии» король Иаков. Руки и ноги подозреваемых крестообразно связывали друг с другом: большой палец правой руки привязывали к большому пальцу левой ноги, и наоборот. Затем их заворачивали в большую простыню или попону и клали спиной на поверхность пруда или реки. Если они тонули, их друзьям и родственникам оставалось утешаться их невиновностью, но это был их конец; если же они держались на воде, что обычно происходило, если их клали на нее аккуратно, это также был их конец, поскольку их признавали виновными в ведовстве и сжигали.

Другое испытание состояло в том, что подозреваемых заставляли читать наизусть «Отче наш» и «Символ веры»546. Утверждали, что ни одна ведьма не способна сделать это правильно. Если испытуемая пропускала или невнятно произносила хоть одно слово, что в ее эмоциональном состоянии было вполне естественно, ее считали виновной. Считалось, что ведьмы не могут проливать больше трех слез, причем только из левого глаза. Так сознание многими людьми своей невиновности, дававшее им силы переносить незаслуженную пытку, не дрогнув, истолковывалось беспощадными истязателями как доказательство вины. В ряде приходов применялся тест, заключавшийся в сравнении весов обвиняемой и церковной Библии. Если женщина, заподозренная в ведовстве, оказывалась тяжелее, ее отпускали на свободу. Профессиональным охотникам за ведьмами такой образ действий казался чересчур гуманным. Хопкинс всегда настаивал на том, что самыми законными следственными приемами являются испытание на нечувствительность с помощью булавки и тест на плавучесть.

Следователь имел обыкновение путешествовать по графствам как важная персона: сопровождаемый двумя ассистентами, он всегда останавливался на самом богатом постоялом дворе и всегда за счет местных властей. Хопкинс включал в стоимость своих услуг двадцать шиллингов с города, совокупные расходы на проживание в нем и сбор за проезд туда и обратно. Все это он требовал независимо от того, обнаруживал ведьм или нет. Если «охота» завершалась успешно и выносился один или несколько смертных приговоров, он взимал еще по двадцать шиллингов за каждого казнимого. Неизменный коммерческий успех позорного промысла, продолжавшегося около трех лет, сделал Хопкинса столь надменным и алчным, что он стал ненавистен людям всякого звания. Преподобный м-р Гол, священник из Хьютона, Хантингдоншир, написал памфлет, где подверг его притязания уничтожающей критике и назвал его обыкновенным докучливым шарлатаном. В ответ Хопкинс отправил хьютонским властям гневное письмо, в котором заявил о своем намерении посетить их город, но поинтересовался, много ли в нем найдется таких же ярых приверженцев ведовства, как м-р Гол, и готовы ли отцы города принять его с обычным гостеприимством, буде он окажет им столь великую честь. Угрозы ради он добавил, что если он не встретит должного приема, то «вообще проигнорирует их графство и отправится туда, где сможет заниматься своим ремеслом и карать не только самовластно, но и удостаиваясь благодарности и вознаграждения за труды». Администрацию Хьютона сия страшная угроза оставить ее в покое не слишком встревожила. Она весьма мудро не уделила внимания ни самому следователю, ни его посланию.

В своем памфлете м-р Гол описывает один из применявшихся Хопкинсом следственных методов, который, несомненно, приносил ему весьма ощутимый доход. Эта, с позволения сказать, проверка даже отвратительнее, чем испытание на плавучесть. Автор пишет, что Генеральный охотник за ведьмами не раз выводил подозреваемую на середину комнаты и приказывал ей сесть на табурет или стол «по-турецки» или в какой-либо иной неудобной позе. Если она отказывалась сидеть подобным образом, ее связывали прочными веревками. Далее Хопкинс оставлял в комнате своих помощников, дабы те наблюдали за женщиной двадцать четыре часа, в течение которых ее запрещалось кормить и поить. Предполагалось, что за это время один из подвластных ей бесов проникнет в комнату и будет сосать у нее кровь. Поскольку бес мог явиться в обличье осы, мотылька, мухи или другого насекомого, в двери или окне проделывалось отверстие, чтобы он мог попасть внутрь. Наблюдателям предписывалось глядеть в оба и стараться убить любое появившееся в комнате насекомое. Если какая-нибудь залетная муха улетала или заползала в щель, избежав смерти, то ее полагали ведьмовским бесом, признавали женщину виновной и приговаривали к сожжению, а мастер своего дела Хопкинс получал двадцать шиллингов премиальных. Так, однажды после появления в комнате четырех мух, которых не удалось убить, он заставил одну старуху сознаться, что у нее в услужении находятся четыре беса, которых зовут Илемазар, Бродячий Дурачок, Тюкни-в-макушку и Грайзел-обжора.

В какой-то степени утешает то, что этот мошенник попал в западню, которую расставлял другим. Разоблачение, сделанное м-ром Голом, и его собственная жадность ослабили его влияние среди судей, а население, начавшее понимать, что от его преследования не застрахованы даже самые добродетельные и невинные, относилось к нему с нескрываемым отвращением. В одной из деревень графства Суффолк он был схвачен толпой и обвинен в том, что сам является колдуном. Против него было выдвинуто одно издревле известное обвинение, гласившее, что он посредством колдовства выманил у сатаны некий справочник, в который тот вписал имена всех ведьм Англии. «Так, — сказали люди, — ты и находишь ведьм: не с Божьей помощью, но с дьяволовой». Напрасно Хопкинс отрицал свою вину. Людям не терпелось подвергнуть его испытанию, которому он подвергал своих жертв. Его быстро раздели и связали ему вместе большие пальцы рук и ног. Затем его завернули в попону и бросили в пруд. Одни авторы сообщают, что он поплыл по воде и что его оттуда вытащили, судили и казнили, не озаботившись поиском иных доказательств его вины. Другие утверждают, что он утонул. Несомненно одно — ему пришел конец. Поскольку никаких записей о процессе над ним и его казни нет ни в одном судебном реестре, представляется наиболее вероятным, что он погиб от рук толпы. Батлер увековечил этого негодяя в следующих строках «Гудибраса»:

Hath not this present Parliament