Магнетизеры276

Some deemed them wondrous wise,

And some believed them mad.

— Beattie’s Minstrel277.

Удивительная действенность внушения при лечении болезней хорошо известна. Движение руки или взгляд способны довести ослабленного и доверчивого пациента до припадка, а пилюля, сделанная из хлебного мякиша и принятая больным, уверовавшим в ее целебную силу, может оказаться эффективнее всех фармацевтических средств. В 1625 году при осаде Бреды принц Оранский, подговорив докторов, вылечил всех своих солдат, которым грозила смерть от цинги, путем знахарства, когда все прочие средства оказались бессильны278. Можно привести сотни подобных примеров, особенно из истории колдовства. Нелепые ритуалы, странная жестикуляция и варварский жаргон ведьм и колдунов, пугавшие легковерных и нервных женщин, вызывали у них все симптомы истерии и других похожих заболеваний, которые столь хорошо изучены в наши дни, но в то время рассматривались как козни дьявола не только больными и публикой, но и самими целителями.

В тот период, когда алхимия начала сдавать свои позиции под натиском научных воззрений, внезапно появилось новое заблуждение, основанное на непонимании или недооценке силы внушения и нашедшее поборников в лице алхимиков. Большое их количество, оставив былые устремления, заделалось магнетизерами. Сперва появилось учение о минеральном, а затем о животном магнетизме. Последнее в ходу и поныне и насчитывает тысячи наивных сторонников.

Приверженцы минерального магнетизма заслуживают внимания прежде всего как достойные предшественники сегодняшних шарлатанов. Утверждение, что Парацельс был первым розенкрейцером, спорно, но вряд ли можно отрицать, что он был первым магнетизером. Из главы об алхимии читатель узнал, что он, как и почти все выдающиеся адепты, был медиком и претендовал не только на златоделание и обладание эликсиром бессмертия, но и на способность излечивать от всех болезней. Он был первым, кто с этой целью приписывал таинственные и чудодейственные свойства магниту. Будучи, по-видимому, искренне убежденным в том, что магнит — это философский камень, который если и не способен превращать неблагородные металлы в золото и серебро, то может облегчать людские страдания и останавливать старение, он много лет путешествовал по Персии и Аравии в поисках железной горы, воспетой в восточных легендах. Когда он был врачом в Базеле, он называл одно из своих лекарств «азот», имея в виду камень или кристалл, который, как он утверждал, обладает магнитными свойствами и лечит от эпилепсии, истерии и спазматических заболеваний. У него вскоре появились подражатели. Молва о нем разнеслась повсюду, и так были посеяны первые семена иллюзии, которая с тех пор укоренилась и расцвела столь широко. Что бы там ни заявляли нынешние магнетизеры, начало магнетизму было положено именно тогда, ибо мы обнаруживаем, что начиная с Парацельса существовала непрерывная череда приверженцев минерального магнетизма вплоть до появления Месмера, придавшего данному заблуждению новые атрибуты.

Парацельс хвалился способностью пересаживать болезни из человеческого тела в землю посредством магнита. Он писал, что это можно сделать шестью способами. Вполне достаточно привести в качестве примера один из них. «Ежели кто-либо от местного иль общего недуга страдает, пусть попробует следующее средство. Возьми магнитного порошку, пропитанного мумом279 и смешанного с хорошо просеянной плодородной почвой. Заполни сей смесью глиняную посудину, посади туда несколько семян, сообразных иль однородных с твоей болезнью, и ежедневно поливай их лосьоном, в коем был омыт хворый член иль все тело. Так болезнь будет пересаживаться из человеческого тела в семена, находящиеся в почве. Когда лосьон подойдет к концу, пересади семена из глиняной посудины в землю и жди их прорастания. По мере роста побегов болезнь будет ослабевать, а когда они перестанут расти, исчезнет совсем».

Иезуит Кирхер, противопоставивший себя алхимикам разоблачением множества их обманов, твердо верил в целебные свойства магнита. Когда к нему обратился пациент, страдавший грыжей, он велел этому человеку проглотить небольшой магнит, истолченный в порошок, а сам в это время приложил снаружи к опухоли припарку из железных опилок. Он рассчитывал, что таким образом магнит, достигнув соответствующего участка внутри тела, втянет опилки внутрь и притянет их к себе вместе с опухолью, за счет чего она быстро и благополучно рассосется.

По мере распространения магнетической доктрины ее сторонники пришли к выводу, что раны, нанесенные любым металлическим предметом, можно лечить магнитом. С течением времени эта иллюзия приняла такие масштабы, что для залечивания любой раны, которая в принципе могла бы быть нанесена шпагой, не имеющей к ней никакого отношения, считалось достаточным намагнитить эту шпагу! Так появился пресловутый «оружейный бальзам», наделавший много шума примерно в середине XVII века. Парацельс дал следующий рецепт лечения любых ран, нанесенных холодным оружием, кроме затрагивающих сердце, головной мозг или артерии: «Возьми унцию мха, растущего на голове повешенного и оставленного висеть вора, унцию настоящего мума, унцию все еще теплой человечьей крови, унцию человечьего околопочечного жира и по две драхмы280 льняного масла, скипидара и армянской железистой известковой глины. Все это хорошенько перемешай в ступе и храни полученный бальзам в узкой продолговатой урне». Этим бальзамом надлежало тщательно смазать оружие, предварительно погруженное в кровь, собранную из раны. Смазанное таким образом оружие следовало отложить в прохладное место. Рану между тем следовало надлежащим образом промыть свежей чистой водой, забинтовать чистым и мягким льняным лоскутом и разбинтовывать один раз в день для очистки от гноя. В эффективности такого лечения, пишет автор статьи о животном магнетизме, помещенной в двенадцатый том «Зарубежного квартального обозрения», не может быть ни малейших сомнений, «ибо в наши дни хирурги следуют тому же самому методу, за исключением смазки оружия!»

Об оружейном бальзаме продолжали много говорить на Европейском материке, и появилось множество полных энтузиазма претендентов на лавры его изобретателя. Доктор Фладд, или Флуктибский, розенкрейцер, упомянутый в одной из предыдущих глав этой книги, весьма рьяно внедрял его в Англии. В ряде случаев ему это с успехом удалось, что неудивительно, поскольку, воодушевляя своих пациентов восхвалением действенности бальзама, он никогда не пренебрегал такими обычными, но гораздо более важными процедурами, как промывание, наложение повязки и пр., которыми благополучно обходились все предшествующие поколения. Кроме того, Фладд утверждал, что при правильном применении магнит является лекарством от всех болезней, но, поскольку человек, как и Земля, имеет северный и южный полюса, магнетизм может иметь место лишь тогда, когда его тело, подобно магнитной стрелке, сориентировано на север! В разгар его популярности он и его любимое лекарство подверглись яростной критике, что, однако, почти не умалило веру в эффективность последнего. Некий «пастор Фостер» сочинил памфлет, озаглавленный «Hyplocrisma Spongus, или Губка для стирания оружейного бальзама», в котором утверждал, что использование или рекомендация к использованию такой мази — такие же скверные деяния, как и черная магия, потому что эта мазь придумана дьяволом, который в день Страшного суда завладеет каждым, кто ею пользовался или хоть как-то ее использование поощрял. «На самом деле, — писал пастор Фостер, — сам сатана дал ее Парацельсу, Парацельс — императору, император — придворному, придворный — Баптисте Порте, а Баптиста Порта — все еще живущему и практикующему в славном городе Лондоне доктору медицины Фладду, который сегодня стоит за нее не на жизнь, а на смерть». Атакованный таким образом Фладд взялся за перо и написал ответное защитительное сочинение под названием «Выжимание губки пастора Фостера, где выявлена наглость сего стирателя по отношению к своим собратьям, с помощью едкого уксуса правды вскрыта полная несостоятельность его злобных клеветнических выпадов и, наконец, подавлена и полностью уничтожена пригодность его губки для стирания оружейного бальзама».

Вскоре после данного диспута у оружейного бальзама появился более именитый сторонник в лице сэра Кенелма Дигби, сына сэра Эверарда Дигби, казненного за участие в Пороховом заговоре281. Этот джентльмен, который в целом был хорошо образованным и талантливым человеком, разделял все нелепые воззрения алхимиков. Он верил в философский камень и хотел вовлечь Декарта в поиски эликсира бессмертия или средства неограниченного продления жизни. Следуя рецепту, приписываемому Арнальдо де Виланове, он угостил свою жену, прелестную Венетию Анастасию Стэнли, блюдом из каплунов, питавшихся гадюками, надеясь, что в результате ее красота не увянет еще сто лет. Если уж такой человек подхватил идею оружейного бальзама, то следовало ожидать, что он будет превозносить ее до небес. Он, однако, заменил мазь так называемым симпатическим порошком. Он утверждал, что рецепт его приготовления он приобрел у одного монаха-кармелита, который в свою очередь узнал его в Персии или Армении от одного знаменитого восточного философа. В его действенность верили король Иаков, принц Уэльский, герцог Бекингем и многие другие титулованные персоны. Находясь в Монпелье, сэр Кенелм зачитал группе тамошних ученых следующее удивительное сообщение о его целебном действии. М-р Джеймс Хауэлл, автор знаменитой «Дендрологии», став случайным свидетелем дуэли двух его самых близких друзей, вклинился между ними и попытался их разнять. Он схватил шпагу одного из бойцов за эфес, а шпагу другого — за лезвие. Обозленные друг на друга, соперники постарались освободиться от препятствия в лице м-ра Хауэлла, чтобы сразиться один на один. При этом тот, чью шпагу м-р Хауэлл держал за лезвие, грубо рванул ее на себя и чуть не отрезал последнему кисть руки: клинок рассек нервы и мышцы и проник до кости. Второй дуэлянт почти в тот же самый момент высвободил свою шпагу и взмахнул ею, чтобы нанести противнику удар по голове. Заметив это, м-р Хауэлл молниеносно поднял раненую руку, дабы этому помешать. Шпага обрушилась на ее тыльную сторону, и бедняга был ранен вторично. «Казалось, — писал сэр Кенелм Дигби, — что какой-то злой рок заставил их обоих пролить кровь близкого друга, за жизнь которого, будь они в тот момент в здравом уме, они охотно отдали бы свои собственные». Увидев, что все лицо м-ра Хауэлла забрызгано кровью из его раненой руки, они бросили шпаги, обняли его и перевязали ему руку подвязкой, чтобы остановить сильное кровотечение из разрезанных вен. Затем они доставили его домой и послали за хирургом. Король Иаков, который был сильно привязан к м-ру Хауэллу, позднее послал к нему личного хирурга. Продолжим рассказ словами сэра Кенелма Дигби. «Это был мой шанс, — пишет он, — заиметь в его лице влиятельного покровителя; и через четыре или пять дней после инцидента, когда я занимался приготовлениями к лечению, он нанес мне визит и попросил меня осмотреть его раны. “Ибо мне известно, — сказал он, — что у вас есть превосходные лекарства для подобных случаев, а лечащие меня хирурги опасаются, что это может перерасти в гангрену, и тогда руку придется ампутировать”. И действительно, по его лицу было видно, что он испытывает сильную боль, которая, по его словам, была нестерпимой и указывала на крайнюю степень воспаления. Я сказал, что охотно ему помогу, но предположил, что, узнав мою методику лечения, не предусматривающую осмотра и ощупывания, он откажется от моих услуг, сочтя их либо неэффективными, либо порожденными суеверием. Он ответил: “Множество поразительных вещей, которые мне рассказывали о вашем методе врачевания, не дают мне ни малейшего повода усомниться в его эффективности, и все, что я могу по этому поводу сказать, можно выразить испанской поговоркой: «Hagase el milagro y hagalo Mahoma» — «Да свершится чудо, пусть и стараниями Магомета»”.

Тогда я попросил его дать мне что-нибудь, на чем есть его кровь, и он тут же послал за подвязкой, коей его рука была перебинтована вначале. Я велел слуге принести таз с водой, как если бы я хотел вымыть руки, а сам взял пригоршню имевшегося в моем кабинете порошка железного купороса и растворил его во вскоре принесенной воде. Как только мне принесли окровавленную подвязку, я положил ее в таз, попутно наблюдая за м-ром Хауэллом, который разговаривал в углу комнаты с каким-то джентльменом и не обращал на меня ни малейшего внимания. Вдруг он вздрогнул, будто ощутил в себе некую необычную перемену. Я спросил у него, что его беспокоит. “Не знаю, что меня беспокоит, но я больше не чувствую боли. Мне кажется, что по моей руке, словно покрытой влажной холодной салфеткой, растеклась приятная прохлада, которая сняла воспаление, мучившее меня прежде”. На это я ответил: “Раз уж мое лекарство принесло вам такое облегчение, советую вам снять все ваши пластыри и заботиться лишь о содержании раны в чистоте, не допуская ее перегрева и переохлаждения”. Об этом вскоре доложили герцогу Бекингему, а немного позднее — королю, и они оба проявили к этой истории повышенный интерес. Я же тем временем пообедал и, вынув подвязку из воды, расстелил ее сушиться подле сильного огня. Она уже почти высохла, когда явился запыхавшийся слуга м-ра Хауэлла и сообщил, что его хозяин почувствовал такое же жжение, как и прежде, если не большее, ибо руку жжет так, будто она находится меж раскаленных углей. Я ответил, что, несмотря на случившееся, его хозяину вскоре полегчает, потому что знаю причину происшедшего и сделаю все от меня зависящее, чтобы у него прошло воспаление, что, возможно, произойдет скорее, чем он (слуга) вернется домой. Я добавил, что в том случае, если его хозяин не почувствует облегчения, ему следует незамедлительно явиться ко мне повторно, а если почувствует, то может не приходить. Сразу же после ухода слуги я снова положил подвязку в воду, и он, придя домой, обнаружил, что его хозяину ничуть не больно. Короче говоря, боль ушла безвозвратно, и в течение пяти-шести дней раны зарубцевались и полностью зажили».

Такова необычайная история, поведанная сэром Кенелмом Дигби. Другие врачеватели той поры были не менее претенциозны. Для излечения не всегда считалось необходимым пользоваться симпатическим порошком или оружейным бальзамом. При наличии шпаги, которой была нанесена рана, представлялось достаточным «намагнитить» ее рукой (первый проблеск «животной» теории). Утверждали, что если провести пальцами вверх по шпаге, то раненый ощутит немедленное облегчение, а если направить это движение вниз, он почувствует невыносимую боль282.

Тогда же было в ходу еще одно весьма необычное представление о силе и потенциальных возможностях магнетизма. Считалось, что на человеческой плоти можно создать симпатический (сочувственный) алфавит, посредством которого люди могли бы переписываться друг с другом и передавать свои сообщения практически мгновенно, независимо от разделяющего их расстояния. Из рук двух человек вырезáли по кусочку плоти и осуществляли их незамедлительную взаимную пересадку. Вырезанный кусочек врастал в руку реципиента, но, как полагали, сохранял настолько сильное сочувствие конечности донора, что последний всегда ощущал любое повреждение, нанесенное его прежней плоти. На эти пересаженные кусочки путем татуировки наносились буквы алфавита, после чего любому из этих двух человек, разделенных хоть Атлантикой, было якобы достаточно уколоть руку магнетической иглой, чтобы его друг немедленно принял сообщение о том, что «телеграф» включен. Любая буква, которой он касался иглой на своей руке, должна была отзываться уколом на руке его корреспондента.

Современником сэра Кенелма Дигби был не менее известный м-р Велентайн Грейтрекс, который, не упоминая о магнетизме и не претендуя ни на какую теорию, вводил себя и других в заблуждение, имеющее гораздо больше общего с практикуемым в наши дни животным магнетизмом, нежели с модным в ту пору минеральным магнетизмом. Он был сыном зажиточного и хорошо образованного ирландского дворянина из графства Корк. В раннем возрасте он впал в меланхолию, а по прошествии лет утвердился в странной, не дававшей ему покоя ни днем, ни ночью мысли, что Всевышний наделил его даром исцеления золотушных. Он поведал об этом своей жене, и она без обиняков назвала его дураком. Несмотря на авторитетность автора сего суждения, он был не вполне уверен в его истинности и решил испытать себя. Через несколько дней Грейтрекс отправился к некоему Уильяму Мейеру из Солтерсбриджа в Лисморском приходе, у которого было тяжелое золотушное поражение глаз, щеки и гортани. На этого человека, который был глубоко религиозным, он наложил руки, погладил его и горячо помолился за него. Он имел удовольствие констатировать, что за несколько дней состояние больного существенно улучшилось, и в конце концов стал свидетелем его полного выздоровления с помощью других лекарств. Этот успех укрепил его веру в возложенную на него божественную миссию. День за днем он получал новые послания свыше, согласно которым был призван лечить и малярию. С течением времени Велентайн добавил к перечню исцеляемых им недугов эпилепсию, язвы, боли и хромоту. Все графство Корк было потрясено выдающимся врачом, которому не было равных в тех случаях, когда болезнь усугублялась ипохондрией и депрессией. Согласно его собственным словам283, к нему обращалось так много народу из разных мест, что у него не оставалось времени на собственное дело и на общение с семьей и друзьями. Три дня в неделю, с шести утра до шести вечера он занимался лишь наложением рук на визитеров. Тем не менее к нему стекалось так много людей, что соседние городки были не в состоянии обеспечить их жильем. В связи с этим он съехал из своего деревенского дома и перебрался в Йол, куда устремилось так много больных не только со всей Ирландии, но и из Англии, что местные власти опасались эпидемий. Увидев его, некоторые из этих доверчивых бедняков начинали биться в конвульсиях, и он возвращал их в нормальное состояние мановениями руки и молитвами. Мало того, он утверждал, что прикосновение его перчатки избавляло людей от боли и что однажды он изгнал из женщины нескольких бесов, терзавших ее днем и ночью. «Поднимаясь в ее горло, — пишет Грейтрекс, — каждый из этих бесов словно душил ее». Из этого явствует, что у женщины была самая обыкновенная истерия.

Священники Лисморской епархии, имевшие, видимо, куда более четкое представление о притязаниях Грейтрекса, чем их прихожане, решительно воспротивились новоявленному проповеднику и чудотворцу. Ему велели явиться в церковный суд и запретили впредь заниматься наложением рук, но он оставил предписания духовенства без внимания. Веря, что сами небеса наделили его сверхъестественными способностями, он, как и прежде, вызывал у людей судороги и вновь приводил их в чувство почти так же, как это делают нынешние магнетизеры. Наконец его репутация настолько возросла, что лорд Конуэй прислал ему из Лондона письмо, в котором просил его немедленно приехать, дабы исцелить мучительную головную боль, от которой уже несколько лет страдала его жена и перед которой оказались бессильны лучшие доктора Англии.

Грейтрекс принял приглашение и попробовал свои манипуляции и молитвы на леди Конуэй, однако никакого облегчения это не принесло. Головная боль несчастной леди была вызвана слишком серьезными причинами, чтобы хоть что-то, включая веру и живость воображения, могло ей помочь. Он прожил несколько месяцев в доме лорда Конуэя в Рэгли, графство Уорикшир, проводя исцеления, подобные тем, что он осуществлял в Ирландии. Позднее переехал в Лондон и снял дом в Лонколнз-Инн-Филдз, который вскоре стал ежедневным пристанищем всех слабонервных и легковерных женщин столицы. Во втором томе «Альманаха св. Эвремонда» есть весьма увлекательный рассказ о Грейтрексе того периода (1665 год), названный именем ирландского проповедника. Из всех письменных свидетельств о данном представителе раннего магнетизма это — наиболее яркое. Были ли его притязания более или менее абсурдны, нежели притязания его не так давно появившихся последователей, сказать трудно.

«Когда месье де Комменж, — пишет св. Эвремонд, — был послом его христианнейшего величества284 во владениях короля Великобритании, в Лондоне появился ирландский проповедник, выдававший себя за великого чудотворца. Некоторые высокопоставленные персоны умоляли месье де Комменжа пригласить его в свой дом, дабы они могли стать свидетелями творимых им чудес, и посол, вняв их мольбам как из любезности, так и ради удовлетворения собственного любопытства, известил Грейтрекса о том, что будет рад принять его.

Слух о визите проповедника вскоре облетел весь город, и резиденцию месье де Комменжа заполонили больные, уверенные в быстром исцелении. Ирландец заставил долго себя ждать, но в разгар всеобщего нетерпения наконец пришел. Его простое лицо имело серьезное выражение, ничуть не указывавшее на то, что он плут. Месье де Комменж приготовился учинить ему допрос, надеясь побеседовать с ним о вещах, о коих он прочел у Ван Гельмонта и Бодена, но, к великому своему сожалению, не смог этого сделать, ибо толпа разрослась настолько и калеки и прочие столь нетерпеливо напирали со всех сторон, чтобы стать первыми исцеленными, что слугам для наведения порядка среди страждущих и разделения их на категории пришлось прибегнуть к угрозам и даже к насилию.

Проповедник заявил, что все болезни вызывают злые духи. Любую слабость он считал случаем одержимости демоном. Первым перед ним предстал человек, страдавший подагрой и ревматизмом в столь тяжелой форме, что врачи были не в состоянии его вылечить. “Ах, — сказал чудотворец, — в мою бытность в Ирландии я повидал немало таких духов, как этот. Это водяные духи, вызывающие озноб и избыток водянистой влаги в наших ничтожных телах”. Затем, обращаясь к больному, он произнес: “Злой дух, оставивший свою водную обитель, чтобы вселиться в сие несчастное тело и причинять ему боль, приказываю тебе покинуть твое новое прибежище и вернуться в твое старое жилище!” Сказав это, он велел больному удалиться, и его место занял другой человек. Вновь прибывший сообщил, что его мучают приступы меланхолии. На самом же деле он выглядел как ипохондрик — один из тех, кто гораздо чаще болен в собственном воображении, нежели в действительности. “Воздушный дух, — сказал ирландец, — я приказываю тебе вернуться в воздух, вызывать, как и прежде, бури и более не поднимать ветер в этом скорбном теле!” Этого человека тотчас же отправили восвояси, освободив тем самым место для третьего пациента, которому, по мнению ирландца, досаждал всего лишь бесенок, изгнать которого не составляло ни малейшего труда. Он сделал вид, что узнал его по отметинам, невидимым для публики, к которой он, улыбаясь, повернулся и сказал: “Бесенята редко причиняют большой вред и всегда очень забавны”. Слушая его, можно было подумать, что он знает про духов все — их имена, ранг, количество, занятия и все возложенные на них обязанности. Он хвастался тем, что в интригах демонов разбирается намного лучше, чем в делах людских. Вряд ли читающие эти строки могут представить себе, какую репутацию он приобрел за короткий отрезок времени. К нему отовсюду стекались католики и протестанты, убежденные, что в его руках заключена божественная сила».

После рассказа о довольно сомнительной авантюре мужа и жены, умолявших Грейтрекса изгнать вкравшегося меж ними демона раздора, св. Эвремонд следующим образом резюмирует его влияние на массовое сознание: «Вера в его способности была столь велика, что слепые воображали, что видят свет, коего они на самом деле не видели, глухим казалось, что они слышат, хромым — что они ходят, а не ковыляют, а парализованным — что их конечности вновь им повинуются. Вера в выздоровление заставляла больных забыть на время о своих недугах, а воображение, одинаково развитое как у зевак, так и у больных, обманывало первых, наблюдавших мнимое исцеление вторых, жаждавших быть исцеленными. Такова была власть ирландца над умами людей, и таково было воздействие умов на тела. В Лондоне только и говорили, что о его чудесах, реальность коих отстаивали такие авторитеты, что сбитые с толку массы верили им чуть ли не на слово, в то время как более просвещенные люди не отваживались им перечить. Робкое и порабощенное общественное мнение не противилось навязываемой точке зрения, казавшейся в высшей степени правдоподобной. Те, кто понимал ее ошибочность, держали свое мнение при себе, зная, насколько бесполезно объявлять о своем неверии людям, полным предрассудков и слепого восхищения».

Примерно в то же самое время, когда Велентайн Грейтрекс магнетизировал население Лондона, вдохновенный итальянский проповедник Франческо Баньоне не менее успешно проделывал те же самые трюки в Италии. Он просто прикасался к психически неуравновешенным женщинам руками или (ради пущей эффективности за счет их фанатизма) какой-нибудь религиозной реликвией, и те начинали биться в конвульсиях, демонстрируя все признаки «магнетического воздействия».

Следует также упомянуть некоторых европейских ученых мужей, которые изучали магнит, веря, что результаты их исследований могут оказаться полезными с точки зрения медицины. В частности, Ван Гельмонт опубликовал труд о воздействии магнетизма на человеческое тело, а испанец Бальтасар Грасиан стал известен смелостью своих воззрений в данной области. «Магнит, — писал он, — притягивает железо, а железо встречается повсюду, поэтому все вокруг находится под влиянием магнетизма. Это всего лишь видоизменение всеобщего принципа сближения и размежевания людей. Это та действующая сила, что вызывает симпатию, антипатию и все известные страсти»285.

Баптиста Порта, который в причудливой генеалогии оружейного бальзама, приведенной пастором Фостером в его обличении доктора Флуктибского, упомянут как один из его создателей, тоже глубоко верил в эффективность магнита с точки зрения медицины и воздействовал на психику своих пациентов в манере, считавшейся в то время настолько необычной, что власти Священной Римской империи обвинили его в колдовстве и запретили ему заниматься врачеванием. Среди тех, кто стал известен благодаря своей вере в магнетизм, особого внимания заслуживают Себастьян Вирдиг и Уильям Максвелл. Вирдиг был профессором медицины Ростокского университета в герцогстве Мекленбург и написал трактат под названием «Новая духовная медицина», экземпляр которого он подарил Королевскому научному обществу в Лондоне. В этом труде, изданном в 1673 году, автор утверждал, что магнитное взаимодействие существует не только между небесными телами и земными магнитами, но и между всеми живыми тварями. Весь мир, писал он, находится под воздействием магнетизма: магнетизм поддерживает жизнь; он же является причиной смерти!

Другой энтузиаст, Максвелл, был восторженным последователем Парацельса и хвалился, что ему удалось развеять туман таинственности, окутываюший очень многие чудодейственные рецепты великого философа. Его труды были напечатаны во Франкфурте в 1679 году. Следующий отрывок наводит на мысль о том, что он знал, насколько эффективно внушение способно как провоцировать болезни, так и излечивать от них. «Если вы хотите творить чудеса исцеления, — пишет он, — абстрагируйтесь от материальности живых существ, концентрируйтесь на их духовной сущности, будите спящие души. Не сделав чего-либо из перечисленного, не сумев наладить духовный контакт, вы никогда и никого не исцелите». В этих словах, по сути, заложен секрет магнетизма и всех подобных иллюзий: сконцентрируйтесь на духовной сущности, разбудите спящую душу, или, другими словами, подействуйте на воображение человека, внушите ему слепую веру и можете делать с ним все, что угодно. Этот отрывок, приведенный в одном из сочинений месье Дюпоте286 в качестве весомого подкрепления теории животного магнетизма, напрямую ей противоречит. Если ее приверженцы полагают, что могут творить все свои чудеса, руководствуясь туманными сентенциями Максвелла, зачем же им тогда пропитывающий все вокруг универсальный флюид, который они якобы вливают в слабые и больные тела из кончиков пальцев?

В начале XVIII века внимание европейцев привлекло весьма примечательное проявление фанатизма, которое адепты животного магнетизма сочли доказательством истинности их доктрины. Конвульсионеры св. Медара, как их называли, в больших количествах собирались вокруг могилы их любимого святого, янсенистского287 священника Пари, и учили друг друга корчиться в судорогах. Они верили, что св. Пари исцелит все их немощи; и к могиле отовсюду стекалось столько истеричек и всевозможных слабоумных, что они ежедневно блокировали все ведущие к ней дороги. Одни из них, доведя себя до определенной степени возбуждения и следуя примеру друг друга, бились в конвульсиях, а другие, внешне полностью сохраняя все свои физические и умственные способности, добровольно подвергали себя истязаниям, которые при обычных обстоятельствах отправили бы их к праотцам. Устраиваемые ими сцены — странная смесь бесстыдства, нелепости и суеверия — были позором для цивилизации и религии. Пока одни из них, преклонив колени, молились возле усыпальницы св. Пари, другие вопили и издавали отвратительнейшие звуки. Особенно усердствовали женщины. Можно было видеть, как на одной стороне часовни десятка два представительниц слабого пола бьются в судорогах, в то время как на другой ее стороне гораздо большее число их доведенных до исступления товарок предается вопиющим непотребствам. Некоторые из них испытывали болезненное наслаждение, когда их били и топтали. Согласно свидетельству Монтегра288, одна из них впала от жестокого обращения в такой раж, что ее удовлетворяли только самые сильные удары. Когда здоровенный детина со всей силы лупцевал ее увесистым железным ломом, она непрерывно настаивала на продолжении избиения. Чем сильнее он бил, тем больше ей это нравилось, и она все время восклицала: «Молодец, братишка, молодец! Ох, как же приятно! Какое же удовольствие ты мне доставляешь! Смелее, братец, смелее; бей сильнее, еще сильнее!» Другая фанатичка была, как это ни парадоксально, еще более неистовой. Карре де Монжерон, сообщающий об обстоятельствах дела, не сумел удовлетворить ее шестьюдесятью ударами большой кувалды. Впоследствии он ради эксперимента взял такую же и, нанося удары с той же силой, с двадцать пятой попытки пробил дыру в каменной стене. Сонне по прозвищу Саламандра хладнокровно ложилась на раскаленную докрасна жаровню; другие, жаждавшие более знаменитой муки, пытались себя распять. Месье Делёз в своей «Критической истории животного магнетизма» силится доказать, что фанатичное исступление этих одержимых вызывалось магнетизмом и что они, сами того не подозревая, магнетизировали друг друга. С равным успехом он мог бы утверждать, что фанатизм, побуждающий индуса держать руки вытянутыми в горизонтальном положении, пока хватает сил, или прижимать пальцы к ладоням, пока растущие ногти не проткнут их насквозь, также является результатом магнетизма!

На протяжении шестидесяти-семидесяти лет магнетизмом занимались почти исключительно в Германии. Внимание здравомыслящих и образованных людей было приковано к свойствам магнитного железняка, и некий отец Хелль, член ордена иезуитов и профессор астрономии Венского289 университета, добился известности благодаря своей магнетической терапии. В 1771 или 1772 году он изобрел стальные пластины особой формы, которые прикладывал к обнаженному телу как средство от ряда болезней. В 1774 году он посвятил в свою доктрину Франца Антона Месмера.

Последний, усовершенствовав идеи отца Хелля, разработал свою собственную теорию и стал основоположником ЖИВОТНОГО МАГНЕТИЗМА.

В среде противников новой иллюзорной доктрины было модным хулить Месмера как беспринципного авантюриста, в то время как ее сторонники превозносили его до небес как преобразователя человеческого рода. Используя почти те же самые эпитеты, что и розенкрейцеры по отношению к основателям их ордена, они называли его первооткрывателем секрета, который сближает человека с Создателем, избавителем души от унизительных оков плоти и тем, кто дал нам возможность не считаться со временем и пространством. Тщательный анализ его претензий и изучение данных, приводимых в качестве их обоснования, вскоре покажут, чья точка зрения более верна. То, что автор этих строк считает его человеком, который, обманывая себя, вводил в заблуждение и других, можно заключить на том основании, что ему нашлось место в этой книге, где он фигурирует наряду с фламелями, агриппами, борри, бёме и калиостро.

Он родился в мае 1734 года в Регенсбурге, в Швабии, и изучал медицину в Венском университете. В 1766 году он получил ученую степень, защитив диссертацию о влиянии планет на человеческое тело. Рассмотрев данный вопрос вполне в духе древних врачевателей-астрологов, он и тогда и позднее был подвергнут осмеянию. Уже в то время он вынашивал идеи, легшие в основу его грандиозной теории. В своей диссертации он утверждал, что «небесные светила оказывают друг на друга взаимное влияние; они вызывают и направляют земные приливы и отливы, причем не только в морях, но и в атмосфере, и сходным образом воздействуют на все живые организмы посредством трудно уловимого и изменчивого флюида, который наполняет собой мироздание и устанавливает всеобщую взаимосвязь и гармонию». Он считал, что наиболее заметно это воздействие отражается на нервной системе, вызывая два состояния, которые он называл усилением и ослаблением и которые, как ему казалось, объясняют различные периодические изменения, наблюдаемые при некоторых заболеваниях. При последующем знакомстве с отцом Хеллем он обнаружил, что результаты наблюдений последнего подтверждают правильность многих его собственных идей. Решив продолжить исследования, он убедил Хелля сделать для него несколько магнитных пластин и самостоятельно провел с ними ряд экспериментов.

Их результаты его поразили. Вера тех, кто носил на себе пластины, в их целебный эффект, сотворила с ними буквально чудеса. Месмер предоставил отчеты о своих достижениях отцу Хеллю, и тот обнародовал их как собственное открытие, упомянув о Месмере как о враче, нанятом им для работы под его руководством. Месмер, считавший себя куда более значительной персоной, чем отец Хелль, обиделся. Он объявил открытие своим, обвинил Хелля в злоупотреблении доверием и заклеймил его как прохвоста, которому очень хочется присвоить чужую славу. Хелль не остался в долгу, что привело к нешуточной перебранке, давшей образованным венцам повод для многомесячной пустопорожней дискуссии. Победа в конечном счете осталась за Хеллем. Нимало не смутившись, Месмер продолжал пропагандировать свои воззрения, пока наконец случайно не пришел к теории животного магнетизма.

Одной из его пациенток была молодая дама по имени Эстерлин, страдавшая судорожными припадками. Они случались периодически и сопровождались приливом крови к голове с последующими бредом и обмороком. Следуя своей системе планетарного влияния, он вскоре сумел ослабить эти симптомы и решил, что может предсказывать периоды обострения и ремиссии. Найдя таким образом удовлетворившее его объяснение происхождения болезни, он пришел к выводу, что сможет надежно излечивать больных, получив окончательное подтверждение своей давней гипотезы, согласно которой по аналогии с небесными телами между всеми земными телами существует равное взаимодействие, с помощью которого можно искусственно имитировать вышеупомянутые периодические приливы и отливы290. Вскоре он уверил себя в том, что это действительно так. Во время экспериментов с металлическими пластинами отца Хелля он думал, что их эффективность зависит от их формы, но впоследствии обнаружил, что может добиться тех же результатов, вообще не пользуясь ими, а просто проводя руками вниз по направлению к ступням пациента, находясь даже на значительном расстоянии от него.

Так появилась теория Месмера. Он написал о своем открытии во все научные общества Европы, сопроводив свой отчет настойчивой просьбой о проведении экспертизы. Ему ответила только Берлинская академия наук, и ее ответ был всем, чем угодно, только не одобрением его системы или лестным отзывом в его адрес. Это его, однако, не обескуражило. Всем, кто хотел его выслушать, он заявлял, что магнетическое вещество, или флюид, пронизывает Вселенную и содержится в каждом человеке, способном передавать его излишек другому человеку усилием воли. В его письме к одному из венских друзей есть такие строки: «Я обнаружил, что магнетическое вещество — это почти то же самое, что и электрический флюид, и что оно может распространяться точно таким же образом: через промежуточные тела. Сталь — не единственный материал, пригодный для этой цели. Я магнетизировал бумагу, хлеб, шерсть, шелк, камни, кожу, стекло, дерево, людей и собак — короче, все, к чему прикасался, — до такой степени, что сии вещества оказывали на больных такое же действие, как и магнетит. Я заряжал лейденские банки291 магнетическим веществом так же, как их заряжают электричеством».

Пребывание Месмера в Вене недолго было для него таким приятным, как ему того хотелось. К его притязаниям относились с презрением или безразличием, а случай с мадемуазель Эстерлин в большей степени дискредитировал, нежели прославил его. Он решил сменить сферу деятельности и отправился в путешествие по Швабии и Швейцарии. В последней из упомянутых стран он познакомился со знаменитым отцом Гасснером, который, как и Велентайн Грейтрекс, занимался изгнанием бесов и исцелением больных наложением рук. При его приближении у болезненных девушек начинались судороги, и ипохондрики мнили себя исцеленными. Ежедневно его дом осаждали хромые, слепые и истеричные. Месмер сразу же признал действенность его метода и заявил, что она является наглядным подтверждением недавно сделанного им открытия. Ему немедленно была предоставлена возможность апробировать свои манипуляции на нескольких пациентах священника, и у тех появились симптомы заболеваний, на которые они жаловались. Далее он попробовал свои силы на бедняках, лежавших в больницах Берна и Цюриха, и, согласно его собственному (но никем не подтвержденному) сообщению, преуспел в излечении одного больного офтальмией и одного — gutta serena. Составив письменный отчет об этих достижениях, он вернулся в Вену, надеясь заставить своих противников замолчать или хотя бы вынудить их уважать его только что приобретенную репутацию и повнимательнее изучить его систему.

Его второе появление в столице Австрии не добавило ему популярности по сравнению с первым. Он взялся за лечение некоей мадемуазель Париди, которая была полностью слепой и припадочной. Он несколько раз магнетизировал ее, после чего объявил, что она излечилась, ибо он сделал все для того, чтобы это произошло. Барт, один из выдающихся окулистов того времени, нанес ей визит и заявил, что она не прозрела ни на йоту, а члены ее семьи засвидетельствовали, что она так же подвержена припадкам, как и прежде. Месмер же настаивал на том, что она выздоровела. Подобно одному французскому философу, он не позволял фактам быть помехой его теории292. Он заявил, что против него составлен заговор и что мадемуазель Париди по наущению своей семьи притворяется слепой для того, чтобы повредить его репутации!

Последствия этого мнимого исцеления убедили Месмера в том, что в Вене ему делать нечего. Таким, как он, было место в Париже — праздном, беспутном, охочем до развлечений и разных новшеств; туда он и отправился. Он приехал в Париж в 1778 году и занялся саморекламой и пропагандой своей теории среди ведущих медиков города. Поначалу он добился только того, что над ним смеялись, не оказывая ему покровительства. Но он был исключительно самоуверенным человеком и обладал упорством, которое не могли сломить никакие трудности. Он снял пышные апартаменты, которые открыл для всех, кто хотел испытать новую силу природы.

Одним из новообращенных стал месье Делон, доктор с солидной репутацией; и с этого времени животный магнетизм, или, как некоторые называли его, месмеризм, вошел в Париже в моду. Женщины были от него без ума, и их восторженная болтовня прославила его во всех слоях общества. Месмер был в центре всеобщего внимания: дворяне и простонародье, богатые и бедные, легковерные и скептики — все спешили убедиться в силе этого могущественного мага, чьи посулы были так грандиозны. Месмер, понимавший, насколько важно пустить пыль в глаза, решил, что ради большей привлекательности магнетизма не следует скупиться на затраты. Во всем Париже не было дома, равного резиденции месье Месмера по изяществу обстановки. В ее просторных салонах, почти сплошь покрытых зеркалами, царило неяркое, внушавшее благоговение освещение, создаваемое дорогими витражными стеклами. Коридоры наполнял аромат цветущих апельсиновых деревьев; в античных вазах, стоявших на каминных полках, курились ценнейшие благовония; из отдаленных комнат доносился мелодичный перезвон Эоловых арф293, а поддерживаемую в доме таинственную тишину, сохранения которой требовали от всех посетителей, временами нарушал раздававшийся сверху или снизу негромкий и приятный женский голос. «Знал ли мир что-либо, столь же восхитительное!» — восклицали все парижские эстеты, стекавшиеся в дом Месмера в поисках приятных впечатлений; «Замечательно!» — изрекали псевдофилософы, верившие во все, что было модным; «Забавно!» — говорили пресыщенные развратники, испившие чашу чувственного наслаждения до дна и приходившие посмотреть на судороги прелестных женщин, надеясь обогатить себя новыми ощущениями.

Сеансы проводились следующим образом. В центре салона устанавливался яйцевидный сосуд максимальным диаметром четыре и глубиной один фут. В него клали несколько наполненных магнетизированной водой и надежно закупоренных бутылок из-под вина, которые располагали по радиусам, горлышками наружу. Затем в сосуд наливали ровно столько воды, чтобы она накрыла бутылки, и время от времени подбрасывали туда железные опилки для усиления магнетического эффекта. Потом сосуд накрывали железной крышкой со множеством сквозных отверстий; полученная конструкция называлась baquet294. Изо всех отверстий торчали длинные, подвижно закрепленные железные прутья, которые пациентам надлежало прикладывать к частям тела, пораженным болезнью. Пациенты, рассаженные вокруг baquet, брались за руки и как можно сильнее сжимали колени, чтобы облегчить перетекание магнетического флюида от одного больного к другому.

Далее в салон входили помощники магнетизера (как правило, сильные и красивые молодые люди), задачей которых было вливание в пациентов свежих потоков чудотворного флюида из кончиков пальцев. Они обхватывали колени подопечных своими собственными и поглаживали их вдоль позвоночника и нервных волокон, слегка нажимая дамам на грудь и смущая их пристальными магнетизирующими взглядами! Все это делалось в гробовой тишине, если не считать нескольких неистовых пассажей, исполняемых на губной гармонике или фортепьяно, или мелодичного голоса невидимого оперного певца, которые звучали с большими промежутками, плавно усиливаясь и затухая. Постепенно щеки женщин краснели, их воображение распалялось, и то у одной, то у другой начинались судороги. Одни рыдали и рвали на себе волосы, другие смеялись до слез, а третьи орали, визжали и выли до полной потери сознания.

Это был переломный момент. В самом разгаре всеобщего исступления появлялся главный чудотворец, размахивавший, как Просперо, волшебной палочкой. Одетый в расшитый золотыми цветами сиреневый шелковый халат, он торжественной поступью входил в комнату, держа в руке белый магнетический прут. Тех, кто все еще был в сознании, он буравил грозным взглядом, и припадки ослабевали. Находившихся в бессознательном состоянии он постукивал руками по бровям и вдоль позвоночника, длинным белым прутом чертил у них на груди и животе различные фигуры, и они приходили в себя. Пациенты успокаивались, подтверждали действенность его метода, а когда он проводил перед ними прутом или пальцами, говорили, что чувствуют проходящие через их тела потоки холода или тепла соответственно.

«Сенсация, — пишет месье Дюпоте, — которую произвели в Париже опыты Месмера, не поддается описанию. Ни один предмет теологических диспутов эпохи раннего католицизма не вызывал столь ожесточенных разногласий». Оппоненты Месмера не признавали его открытие: одни называли его шарлатаном, другие — глупцом, а третьи, одним из которых был аббат Фиар, — человеком, который продал душу дьяволу! Его сторонники были столь же неумеренны в восхвалении, сколь его противники — в осуждении. Париж наводнили памфлеты о месмеризме, мнения авторов которых разделились примерно поровну. Новая система была благосклонно встречена королевой и стала излюбленной темой светских бесед.

Следуя совету месье Делона, Месмер обратился в медицинское отделение Парижской академии наук с прошением о проверке его доктрины. Он предложил отобрать двадцать четыре пациента, половину которых он подверг бы лечению магнетизмом, оставив другую половину ученым мужам, которые применили бы к больным старые, проверенные методы врачевания. Согласно сделанной им оговорке, во избежание разногласий наблюдать за ходом экспериментов должны были назначенные властями люди без медицинского образования, в задачу которых входила бы не научная классификация его методики, а оценка ее эффективности. Академия сочла данное ограничение неприемлемым, и предложение Месмера было отклонено.

Тогда он написал Марии Антуанетте, рассчитывая с ее помощью добиться для себя правительственной протекции. В письме он изъявил желание стать обладателем замка с прилегающими землями и солидного годового дохода, что позволило бы ему продолжить опыты, не опасаясь преследования со стороны недоброжелателей. Аргументируя свои притязания, он ссылался на то, что поддержка людей науки — долг всякого уважающего себя правительства, и выражал опасение, что при отсутствии поощрения со стороны французских властей обстоятельства вынудят его продать великое открытие какой-нибудь другой стране, которая оценит его по достоинству. «Для Вашего Величества, — писал Месмер, — четыреста или пятьсот тысяч франков, истраченных на доброе дело, ничто по сравнению с благоденствием и счастьем ваших подданных. Мое открытие следовало бы принять и вознаградить с щедростью, достойной монарха, подданным которого я стану». Правительство предложило ему пенсию в двадцать тысяч франков и орден св. Михаила, если он сообщит какое-либо из сделанных им открытий в области медицины врачам, назначенным королем. Последний пункт этого предложения Месмеру не понравился. Он боялся, что отчет, который медики представят королю, будет для него неблагоприятным, и внезапно прервал переговоры, заявив, что деньги для него не главное и что он хочет, чтобы правительство признало его открытие сразу. Затем он в порыве раздражения уехал в Спа якобы для лечения тамошними минеральными водами.

После того как Месмер покинул Париж, медицинское отделение Академии в третий и последний раз сообщило месье Делону, что либо он откажется от теории животного магнетизма, либо будет исключен из ее состава. Месье Делон, которого сей ультиматум никак не устраивал, объявил, что он сделал новые открытия, и ходатайствовал о проведении дополнительных исследований. Вследствие этого 12 марта 1784 года были назначены королевская комиссия медицинского отделения и вспомогательная комиссия Академии, призванные изучить феноменальные исцеления и отчитаться о результатах. Первая комиссия состояла из ведущих врачей Парижа, а во вторую, помимо прочих выдающихся людей, вошли Бенджамин Франклин295, Лавуазье296 и Байи297. Месмер был официально приглашен на заседания объединенной комиссии, но день за днем отсутствовал под тем или иным предлогом. Месье Делон, твердо веривший в месмеризм, повел себя честнее: он регулярно посещал заседания и проводил эксперименты.

Байи описывает сцены, свидетелем которых он был в ходе экспертизы, следующим образом. «Большие группы больных, расположившись в несколько рядов вокруг baquet, заряжаются магнетической энергией от следующих источников: от железных стержней, подводящих ее к ним от baquet; от шнуров, обмотанных вокруг тел; от сцепленных больших пальцев рук друг друга и от звуков фортепьяно или приятного голоса, рассеивающих ее в воздухе. Кроме того, пациенты заряжаются энергией непосредственно от пальцев и прута магнетизера, который медленно проводит ими перед их лицами, над макушками, возле затылков и по больным частям тел, всегда точно определяя самые болезненные места. На них магнетизер воздействует пристальным взглядом. Но больше всего энергии пациенты получают от наложения рук и нажима пальцев магнетизера на грудную клетку и брюшную полость. Эти прикосновения часто длятся долго — порой несколько часов.

Состояние пациентов, между тем, весьма разнообразно. Одни спокойны, невозмутимы и не чувствуют в себе никаких изменений. Другие кашляют, плюются, ощущают незначительные боли, местный или общий жар, потеют. Третьи возбуждаются и мучаются судорогами. Эти судороги, поражающие удивительно большое число испытуемых, необычайно сильны и продолжительны. Начавшись у одного пациента, они сразу же охватывают несколько других. Некоторые из припадков, согласно наблюдениям членов комиссии, длились более трех часов. Конвульсии сопровождаются мучительным отхаркиванием мутной густой мокроты, иногда с кровью. Они характеризуются резкими непроизвольными движениями всех конечностей и туловища, сокращениями горловых мышц, помутнением взора и блужданием зрачков, пронзительными криками, рыданиями и безудержным смехом. До или после конвульсий наблюдаются апатия или мечтательность, подавленность и иногда сонливость. При этом пациенты вздрагивают от малейшего неожиданного звука; замечено, что на них сильно влияет изменение такта мелодий, исполняемых на фортепьяно. Резкие движения и оживление мелодий вызывают повторное возбуждение, и припадки возобновляются с новой силой.

Нет ничего более удивительного, чем зрелище этих припадков. Нельзя составить о них представление, не видя их. Наблюдателя одинаково изумляет как полное спокойствие одних пациентов, так и беспокойство остальных — разнообразные, но устойчивые аномалии их поведения и выказываемые ими симпатии. Некоторые пациенты обращают внимание исключительно друг на друга, обнимаются, улыбаются, успокаиваются и проявляют все признаки взаимного расположения и любви. Испытуемые находятся во власти магнетизера: независимо от степени их отрешенности и сонливости, звук его голоса, его взгляд, движение его руки выводят их из этого состояния. Среди припадочных пациентов всегда очень много женщин и очень мало мужчин»298.

Эксперименты длились около пяти месяцев. Едва они начались, как Месмер, встревоженный утратой славы и денег, решил вернуться в Париж. В свое время некоторые высокопоставленные и богатые пациенты, фанатичные приверженцы его системы, последовали за ним в Спа. Один из них, Бергасс, предложил целителю объявить подписку на сто его акций по сто луидоров каждая с условием, что он откроет подписчикам свой секрет и те смогут воспользоваться им по собственному усмотрению. Месмер охотно принял предложение. Ажиотаж был таков, что запланированную сумму299 удалось собрать за несколько дней, а всего по подписке было собрано не менее трехсот сорока тысяч франков.

Разбогатев таким образом, он вернулся в Париж и возобновил свои опыты, пока королевская комиссия продолжала свои. Восторженные ученики Месмера, столь щедро заплатившие ему за инструктаж, прославили его на всю страну и основали во всех главных городах Франции «Общества гармонии» для проведения экспериментов и лечения от всех болезней посредством магнетизма. Некоторые из этих обществ были позорно аморальны, объединяя в своих рядах распутников, получавших извращенное наслаждение от созерцания припадков у юных дев. Многие «магнетизеры» приобрели дурную славу сладострастников, воспользовавшихся моментом для потакания низменным страстям.

Наконец члены комиссии обнародовали свой отчет, составленный знаменитым и несчастным Байи. Благодаря ясной аргументации и строгой беспристрастности содержащиеся в нем выводы никогда не оспаривались. После детального изучения различных экспериментов и их результатов члены комиссии пришли к заключению, что единственным свидетельством в пользу животного магнетизма является его воздействие на человеческое тело; что этого воздействия можно добиться без пассов и прочих магнетических манипуляций; что все эти манипуляции, пассы и церемонии бесполезны, если пациент о них не знает, в силу чего все имевшие место исцеления произошли за счет внушения, а не животного магнетизма.

Этот отчет положил конец славе Месмера во Франции. Вскоре после этого он, прихватив триста сорок тысяч франков, собранных по подписке с приверженцев его доктрины, покинул Париж и отбыл на родину, где в 1815 году умер в почтенном возрасте восьмидесяти одного года. Но посеянные им семена, упав на благодатную почву массового легковерия, принесли свои плоды. У него появились последователи во Франции, Германии и Англии. Они выдвигали еще более экстравагантные идеи и приписывали новому учению возможности, которые его основателю и не снились. Среди прочих можно отметить Калиостро, который неплохо воспользовался данным заблуждением для придания большего правдоподобия своим притязаниям на звание магистра оккультных наук. Однако он не сделал открытий, сопоставимых с открытиями маркиза де Пюизегюра и шевалье Барбарена — честных людей, которые, прежде чем обманывать других, обманули самих себя.

Маркиз де Пюизегюр, крупный помещик из Бузанси, был одним из тех, кто подписался на акции Месмера. После того как сей индивидуум уехал из Франции, маркиз удалился в Бузанси, чтобы испробовать животный магнетизм на местных жителях и в случае успеха излечивать селян от всевозможных болезней. Будучи человеком простодушным и щедрым, он не только магнетизировал стекавшихся к нему больных, но и кормил их. Во всех окрестных селениях и на двадцать миль вокруг его считали наделенным почти божественной силой. Его великое открытие, как он его называл, было сделано случайно. Когда однажды он намагнетизировал своего садовника и увидел, что тот заснул крепким сном, он предположил, что спящий, как и те, кто страдает сомнамбулизмом300, может отвечать на вопросы. Он проверил свое предположение, и садовник дал членораздельный и точный ответ. Маркиз был приятно удивлен: он продолжил эксперименты и пришел к выводу, что в состоянии магнетического сомнамбулизма душа спящего увеличивается и вступает в более тесный контакт с окружающим миром и особенно с ним, маркизом де Пюизегюром. Он обнаружил, что никакие дальнейшие манипуляции не нужны; что он может сообщать пациенту о своих желаниях, ничего не говоря и не подавая никаких знаков; что он, по сути, может общаться с ним мысленно, без какого бы то ни было физического взаимодействия!

Одновременно с этим замечательным открытием маркиз сделал еще одно, делающее не меньше чести его сообразительности. Ему, как и Велентайну Грейтрексу, было в тягость магнетизировать всех визитеров: у него не оставалось времени даже на необходимый для здоровья отдых. Его, встревоженного данным обстоятельством, осенила удачная мысль. Если Месмер говорил, что может магнетизировать куски дерева, то разве ему (Пюизегюру) не под силу магнетизировать целое дерево? Сказано — сделано. На лужайке в Бузанси рос большой вяз, под которым по праздникам танцевали деревенские девушки, а в погожие летние вечера попивали vin du pays301 старожилы. Маркиз отправился к этому дереву и зарядил его магнетической энергией, сперва прикоснувшись к нему руками, а затем отойдя от него на несколько шагов; все это время он направлял потоки магнетического флюида от ветвей к стволу и от ствола к корням. Сделав это, он приказал расставить вокруг дерева круглые сиденья и протянуть к ним прикрепленные к дереву шнуры. Рассевшись по сиденьям, пациенты наматывали шнуры на больные части тел и крепко сцеплялись друг с другом большими пальцами рук, дабы образовать канал непосредственной взаимной передачи флюида.

Таким образом, у маркиза де Пюизегюра было два «конька» — человек с увеличенной душой и магнетический вяз. Насколько он и его пациенты не чаяли в них души, лучше всего передают его собственные слова. Процитируем его письмо к брату, датированное 17 мая 1784 года: «Если вы, мой дорогой друг, не приедете, то не увидите моего удивительного пациента, ибо он уже почти полностью выздоровел. Я по-прежнему применяю целебную энергию, которой обладаю благодаря месье Месмеру. Не проходит и дня, чтобы я не помолился за него, потому что я, оказавшись очень способным учеником, осуществляю множество исцелений больных бедняков со всей округи. Они собираются вокруг моего дерева; сегодня утром их было более ста тридцати. Это наилучший из всех возможных baquet: все его листья — проводники здоровья! Это в большей или меньшей степени чувствуют все больные. Их выздоровление, свидетелем которого вы станете, приведет вас в восторг. Меня огорчает только одно — у меня нет возможности прикасаться ко всем приходящим. Но мой магнетизируемый пациент — моя путеводная звезда — облегчает мне жизнь. Он наставляет меня на путь истинный. Он считает, что вовсе не обязательно дотрагиваться до всех подряд: порой достаточно взгляда, жеста и даже желания. И этому меня обучает один из самых невежественных крестьян в деревне! Находясь в кризисе302, он является самым мудрым, рассудительным и проницательным (ясновидящим) из всех известных мне людей».

В другом послании, рассказывающем о первом опыте с магнетическим деревом, он пишет: «Вчера вечером я привел к нему моего первого пациента. Как только я обмотал его шнуром, он уставился на дерево и с неописуемым изумлением воскликнул: “Что это там?” Затем он уронил голову на грудь и повел себя как самый настоящий сомнамбул. Проводив его по прошествии часа домой, я привел его в чувство. Несколько мужчин и женщин рассказали ему, что он делал до момента пробуждения. Он утверждал, что это неправда, поскольку такой ослабленный и едва ли способный ходить человек, как он, вряд ли спустился бы по лестнице и дошел до дерева. Сегодня я проделал с ним тот же эксперимент, и вновь успешно. Не скрою, мысль о том добре, которое я делаю людям, доставляет мне наслаждение. Мадам де Пюизегюр, ее подруги, мои слуги и приближенные изумлены и восхищены одновременно, но они не испытывают и половины моих чувств. Без моего дерева, которое приносит мне успокоение сейчас и будет приносить его впредь, я находился бы в состоянии возбуждения, несовместимого, по моему мнению, с моим нынешним здоровьем. Не в моих силах передать, насколько это дерево мне дорого».

В другом письме он еще более возвышенно распространяется о своем садовнике с увеличенной душой. Он пишет: «И этот простой крестьянин, рослый и дородный детина двадцати трех лет от роду, ослабленный болезнью, или, скорее, скорбью, и поэтому более других предрасположенный к влиянию любой из великих сил природы, — этот человек, повторяю, наделяет меня знанием и ученостью. Когда он находится в магнетическом состоянии, он больше не мужлан, еле-еле выговаривающий одну-единственную фразу, а существо, названия которому я не берусь подобрать. Мне не нужно с ним говорить: он читает мои мысли и тут же отвечает на них своими. Если кто-нибудь входит в комнату, он, если я (и только я) этого хочу, смотрит на этого человека, обращается к нему и говорит ему то, что я хочу, чтобы он сказал, но делает это не точно под мою диктовку, а сообразно истине. Если же он хочет сказать собеседнику больше, чем, с моей точки зрения, того требует благоразумие, я прерываю поток его мыслей и его речь на полуслове и перевожу их в совершенно иное русло!»

Среди тех, кто посетил Бузанси, дабы увидеть необыкновенные явления собственными глазами, был месье Клоке, королевский сборщик налогов. Страстный любитель чудес и загадок, он с готовностью поверил всему, что ему рассказал месье де Пюизегюр. Кроме того, он написал отчет обо всем, что видел, и принял за чистую монету, проливающий дополнительный свет на развитие данного заблуждения303. Он пишет, что те находившиеся в магнетическом состоянии пациенты, за которыми он наблюдал, выглядели погруженными в глубокий сон, во время которого их способности к физическому восприятию временно «замирали» в пользу умственных способностей. Глаза пациентов были закрыты, они не реагировали на звуки и просыпались только от голоса магнетизера. «Если во время кризиса кто-либо дотрагивался до пациентов или даже до стульев, на которых они сидели, — пишет месье Клоке, — это, как правило, причиняло несчастным сильную боль и страдания, и у них начинались судороги. Во время кризиса они обладают необычной, если не сказать, сверхъестественной способностью, с помощью которой, проведя по представленному им пациенту рукой, они даже сквозь одежду чувствуют, какой орган болен». Другая странность состояла в том, что спящие, способные таким образом диагностировать болезни, заглядывать людям в желудки и назначать лечение, решительно ничего не помнили после того, как магнетизер освобождал их от чар. Времени, которое проходило с момента вхождения в кризис до выхода из него, для них как бы не существовало. Магнетизер мог заставить сомнамбул не только слышать себя, но и следовать за ним. Последнего он добивался, просто показывая на них пальцем, хотя их глаза были все время полностью закрыты.

Таким был животный магнетизм от маркиза де Пюизегюра. Пока он демонстрировал означенные феномены вокруг вяза, в Лионе объявился магнетизер иного рода — шевалье де Барбарен. Этот дворянин полагал, что для погружения пациентов в магнетический сон не нужны никакие атрибуты типа прутьев или baquet, а достаточно лишь усилия воли. Он проверил сей тезис на практике и добился успеха. Он садился у постелей пациентов и магнетизировал их заклинаниями, приводя их в состояние, очень похожее на то, в которое впадали подопечные Пюизегюра. С течением времени в разных местах появилось великое множество магнетизеров — последователей Барбарена, так называемых барбаренистов, которым приписывали несколько удивительных исцелений. В Швеции и Германии, где число этих фанатиков стремительно росло, их называли спиритуалистами, чтобы отличать их от последователей Пюизегюра, которых называли экспериментаторами. Спиритуалисты утверждали, что все проявления животного магнетизма, первопричиной которых Месмер считал рассеянный в природе магнетический флюид, на самом деле являются результатом воздействия одной человеческой души на другую; что после того, как между магнетизером и пациентом однажды устанавливается своего рода психическая связь, первый может воздействовать на последнего с любого, исчисляемого хоть сотнями миль расстояния усилием воли. Один из них описал блаженное состояние магнетического пациента следующим образом: «В таком человеке животный инстинкт достигает степени, максимально возможной в этом мире. Сей ясновидец — нерассуждающее животное, животное в чистом виде. Его наблюдения — это наблюдения души. Он подобен Богу: его взгляд проникает во все тайны природы. Когда его внимание сосредоточивается на каком бы то ни было объекте этого мира — на его болезни, смерти, любимых, друзьях, родственниках, врагах, — на них взирает его душа, и он проникает в причины и последствия их поступков; он становится целителем, прорицателем, священником!304»

Теперь давайте посмотрим, насколько эти таинства прижились в Англии. В 1788 году доктор Менодюк, который сначала был учеником Месмера, а затем — Делона, прибыл в Бристоль и прочел публичные лекции по магнетизму. Их успех был поистине выдающимся. Высокопоставленные и богатые персоны спешно отправились из Лондона в Бристоль, дабы стать пациентами или учениками Менодюка. Доктор Джордж Уинтер в своей «Истории животного магнетизма» дает следующий перечень этих людей: «Их было сто двадцать семь: один герцог, одна герцогиня, одна маркиза, две графини, один граф, один барон, три баронессы, один епископ, пять достопочтенных305 джентльменов и леди, два баронета, семь членов парламента, один священник, два врача, семь хирургов, а также девяносто два уважаемых джентльмена и леди». Позднее доктор Менодюк обосновался в Лондоне, где имел не меньший успех.

Свою деятельность в этом городе он начал с публикации адресованного дамам предложения об организации Гигиенической ассоциации. В нем он превозносил до небес целебный эффект животного магнетизма, ставил себе в заслугу ознакомление с ним англичан и подытоживал свои дифирамбы следующим образом: «Поскольку данный метод врачевания подвластен не только мужчинам и не требует университетского образования, а женщины вообще более склонны к проявлению сочувствия и непосредственно заинтересованы в сохранении здоровья своих детей и заботе о них, считаю своим долгом отблагодарить Вас, дамы, за то неравнодушие, что Вы проявили ко мне во время моего появления на свет, и помочь Вам, насколько это в моих силах, стать еще более полезной и востребованной частью общества. С этой целью я предлагаю организовать в Лондоне Гигиеническую ассоциацию во главе со мной и объединить ее с Парижской. Как только запишутся двадцать дам, будет назначен день первого собрания в моем доме, на котором они должны будут внести полную сумму вступительного взноса — пятнадцать гиней».

В письме Ханны Мор к Хорасу Уолполу306, датированном сентябрем 1788 года, она сообщает о «демонических ритуальных представлениях» доктора Менодюка и добавляет, что он имеет шансы заработать на них сто тысяч фунтов, как это в свое время сделал в Париже Месмер с помощью своих сеансов.

Интерес к животному магнетизму был столь велик, что примерно в то же самое время некий Холлоуэй прочел в Лондоне курс лекций по данному предмету, собрав со слушателей по пять гиней и сколотив таким образом солидный капитал. Художник Лутербург и его жена тоже неплохо заработали на животном магнетизме. Желание людей увидеть их странные манипуляции было настолько велико, что временами вокруг их дома в Хаммерсмите толпилось свыше трех тысяч человек, которым не удалось попасть внутрь. Билеты стоили от одной до трех гиней. Подобно Велентайну Грейтрексу, Лутербург исцелял прикосновением и в конце концов объявил о своей богоданной миссии. В 1789 году был опубликован рассказ о его так называемых чудесах, озаглавленный «Перечень нетрадиционных исцелений, проведенных без лекарств мистером и миссис де Лутербург с Хаммерсмит-Террас. Составлен почитательницей Агнца Божьего. Посвящается Его светлости архиепископу Кентерберийскому».

«Почитательницей Агнца Божьего» была полубезумная старуха Мэри Пратт, относившаяся к супругам де Лутербург с благоговением на грани обожествления. В качестве эпиграфа к своему сочинению она выбрала следующий стих из тринадцатой главы Деяний апостолов: «Смотрите, презрители, подивитесь и исчезните; ибо Я делаю дело во дни ваши, дело, которому не поверили бы вы, если бы кто рассказывал вам». Пытаясь придать деяниям художника-целителя религиозный статус, она считала, что таким рассказчиком должна быть женщина, так как апостол объявил, что мужчине не удастся перебороть недоверие людей307. Она утверждала, что с Рождества 1788 года по июль 1789 года Де Лутербург и его жена вылечили две тысячи человек, «готовых должным образом воспринять божественные прикосновения тех, кому сам Всевышний милостивейше даровал способность нести исцеление всем, кто глух, нем, слеп, хром или парализован».

В своем посвящении архиепископу Кентерберийскому она просила его сочинить новую молитву, обязательную для чтения во всех англиканских и неангликанских церквах, чтобы, не дай Бог, ничто не встало на пути у этого бесценного дара. Кроме того, она призвала всех государственных чиновников нанести визит мистеру и миссис де Лутербург и проконсультироваться с ними на предмет безотлагательного строительства крупной лечебницы и создания объединенного фонда для ее финансирования. Абсурдные воззвания Мэри Пратт привели к тому, что все магнетизеры стали объектами злословия, и Де Лутербурги, дабы отделаться от «почитательницы», уехали из Лондона, не отказавшись, однако, от своих трюков, которые вскружили голову бедной фанатичке и ввели в заблуждение многих других, считавших себя умнее ее.

С того времени до 1798 года англичане почти не уделяли внимания магнетизму. В указанном году была предпринята попытка возродить их веру в него, но это была популяризация скорее минерального, нежели животного магнетизма. Некий Бенджамин Дуглас Перкинс, американец, имевший хирургическую практику на Лестер-сквер, изобрел и запатентовал пресловутые «металлические вытягиватели». Он утверждал, что с помощью этих вытягивателей — двух маленьких, сильно намагниченных кусочков стали, чем-то похожих на пластины отца Хелля, — можно лечить от подагры, ревматизма, паралича и почти от всех остальных болезней, которым подвержен человеческий организм. Их надлежало прикладывать к больной части тела и осторожно, не надавливая, передвигать туда-сюда. Вскоре поползли удивительнейшие слухи, и было напечатано великое множество брошюр, расхваливавших целебное действие вытягивателей, которые продавались по пять гиней за пару. Перкинс быстро богател. Купив новое средство, подагрики забывали о своих болях; перед ним отступал ревматизм; зубную боль, которая зачастую проходит при одном лишь виде дантиста, чудо-пластины Перкинса сводили на нет. Благотворительное Общество друзей308, членом которого он был, оказало изобретению мощную моральную и материальную поддержку. Стремясь к тому, чтобы бедняки, многие из которых были не в состоянии заплатить м-ру Перкинсу за его вытягиватели не то что пять гиней, но и пять шиллингов, также могли пожинать плоды великого открытия, квакеры пожертвовали крупную сумму на строительство и содержание больницы, названной Институтом перкинизма, в которой пациентов магнетизировали бесплатно. За несколько месяцев вытягиватели получили самое широкое распространение, а их счастливый изобретатель стал богаче на пять тысяч фунтов.

Памятуя о целебной силе внушения и желая определить подлинную ценность вытягивателей, Хейгарт, известный врач из Бата, пошел на хитрость. Никоим образом не оспаривая действенность лечения по Перкинсу, доктор Хейгарт в присутствии многочисленных, но пообещавших сохранять конфиденциальность свидетелей пролил свет на истинную причину улучшения состояния больных. Он предложил доктору Фолконеру изготовить деревянные вытягиватели, выкрасить их под цвет стали и посмотреть, не дадут ли они тот же самый эффект. Для экспериментов отобрали пятерых пациентов Батской больницы. У четверых был хронический ревматизм лодыжки, колена, запястья и бедра, а пятый вот уже несколько месяцев страдал подагрой. В назначенный день доктор Хейгарт и его друзья собрались в больнице и с исключительно серьезным видом подвергли испытуемых воздействию поддельных вытягивателей. Ревматики сразу же почувствовали ослабление болей, причем трое из них — весьма существенное. Пациент с больным коленом ощутил в нем потепление и сказал, что может пройти из одного конца комнаты в другой. Он попробовал, и у него получилось, хотя днем раньше он не мог сделать ни шагу. Подагрику быстро полегчало, и те девять часов, что он был на ногах, он ни на что не жаловался; когда же он улегся в постель, боли возобновились. На следующий день на всех больных опробовали настоящие вытягиватели, и они описали свои симптомы почти в тех же выражениях.

Для окончательного подтверждения сделанных выводов несколькими неделями позднее был проведен эксперимент в Бристольском лазарете. Его объектом стал мужчина, у которого была столь тяжелая форма ревматизма плеча, что он, сидя, не мог поднять руку с колена. К больному месту были приложены поддельные вытягиватели, и для пущей солидности один из докторов вел точный отсчет времени с помощью секундомера, а другой при этом протоколировал изменение симптомов. Менее чем через четыре минуты пациент почувствовал себя настолько хорошо, что поднял руку на несколько дюймов без малейшей боли в плече!

Доктор Хейгарт написал отчет о своих наблюдениях и издал его небольшой книгой под названием «О воображении как о причине и лекарстве от болезней на примере поддельных вытягивателей». Это разоблачение нанесло системе доктора Перкинса смертельный удар. Его сторонники и покровители, все еще не желая признать себя обманутыми, испытывали вытягиватели на больных овцах, коровах и лошадях и утверждали, что металлические пластины приносят животным облегчение, а деревянные — нет. Но им никто не поверил, Институт перкинизма был предан забвению, а сам Перкинс покинул Англию, прихватив около десяти тысяч фунтов, чтобы безбедно прожить остаток своих дней в славном штате Пенсильвания.

Так англичане, посмеявшись над магнетизмом, на некоторое время забыли о нем. Охваченной революцией Франции также было не до него. Общества гармонии в Страсбурге и других больших городах худо-бедно существовали до тех пор, пока и ученики и наставники, озабоченные куда более серьезными проблемами, не перестали в них появляться. Доктрину, изгнанную из двух ведущих стран Европы, приютили мечтательные философы Германии. Под их эгидой чудодейственный магнетический сон открывал перед пациентами все новые и новые горизонты: они приобретали пророческий дар, их зрение охватывало весь земной шар, они могли слышать и видеть пальцами ног и рук, а также читать и переводить приложенные к их животам книги на языках, которых не знали. Темные крестьяне, введенные в транс с помощью величественного месмерического флюида, выдавали на-гора философские изречения, превосходившие мудростью все написанное Платоном, рассуждали о загадках разума красноречивее и логичнее всех когда-либо живших на свете метафизиков и объясняли запутанные богословские тезисы с той же легкостью, с какой бодрствующий человек расстегивает пряжки на обуви!

Первые двенадцать лет текущего столетия о животном магнетизме ничего не было слышно ни в одной европейской стране. Даже немцы, возвращенные к реальности грохотом наполеоновских пушек, свержением одних монархов и воцарением других, забыли про свои воздушные замки. В означенный период доктрина томилась безвестностью, из которой ее вывела написанная месье Делёзом и изданная в 1813 году книга «Histoire Critique du Magnйtisme Animal»309. Сей труд вернул полузабытую теорию к жизни. Вопрос о ее истинности или ложности вновь стал предметом междоусобной войны газет, брошюр и книг; многие медицинские светила возобновили исследования с твердым намерением докопаться до правды.

Постулаты, изложенные в знаменитом трактате Делёза, сводятся к следующему310: «Существует флюид, непрерывно выделяемый человеческим телом» и «создающий вокруг нас некую атмосферу», который, «не имея определенного направления течения», не оказывает ощутимого воздействия на окружающих. Он, однако, «поддается направлению усилием воли» и, будучи направленным таким образом, «испускается потоками» с силой, соответствующей энергии, которой мы обладаем. Его движение «подобно излучению светящихся тел»; «свойства его у разных людей различны». Он допускает высокую степень концентрации «и существует также в деревьях». Воля магнетизера, «направляемая несколько раз повторяемым движением руки», способна наполнить дерево флюидом. Большинство людей, в которых он переливает собственный флюид усилием воли, «испытывает ощущение тепла или холода», когда он проводит перед ними рукой, даже не прикасаясь к ним. Некоторые люди, достигнув определенной степени насыщения флюидом, впадают в состояние сомнамбулизма, или магнетического экстаза; находясь в этом состоянии, «они видят, как флюид окружает магнетизера сиянием и светящимися потоками вытекает у него изо рта и из носа, из его головы и рук, распространяя очень приятный запах и придавая особенный вкус пище и воде».

Может показаться, что данных «воззрений» вполне достаточно, чтобы усомниться в компетентности и здравомыслии любого излагающего их врача, но это лишь малая толика удивительных вещей, сообщаемых месье Делёзом. Далее он пишет: «Когда магнетизм вызывает сомнамбулизм, способности человека, погружаемого в это состояние, необычайно усиливаются. Некоторые его наружные органы, особенно органы зрения и слуха, утрачивают свои функции, но чувства, за которые они отвечают, сохраняются. Зрение и слух обеспечиваются магнетическим флюидом, который без участия каких бы то ни было нервов или органов немедленно передает соответствующие образы прямо в головной мозг. При этом сомнамбул, глаза и уши которого бездействуют, не просто видит и слышит, но делает это гораздо лучше, чем когда бодрствует. Он всегда знает, чего от него хочет магнетизер, даже если тот молчит. Он проникает взором внутрь собственного тела и в глубже всего сокрытые внутренности тех, кто, по-видимому, вступает с ним en rapport311, или в магнетический контакт. Чаще всего он видит только те органы, что поражены болезнью или расстройством, и по наитию назначает нужные лекарства. Он обладает пророческим зрением и предчувствием, которые, как правило, его не обманывают. Он излагает свои мысли на удивление легко и красноречиво. Он не лишен тщеславия. Он на какое-то время самостоятельно становится более совершенным существом, будучи направленным магнетизерем в нужное русло; если же мысленный посыл дан неверно, этого не происходит».

Месье Делёз утверждает, что для того, чтобы стать магнетизером и делать все вышеперечисленное, нужно соответствовать следующим условиям и действовать по следующим правилам:

«На время забудьте все ваши познания из области физики и метафизики.

Выбросьте из головы все возможные возражения.

Представьте, что в ваших силах взять болезнь в руку и отбросить ее в сторону.

Приступив к подготовке, первые шесть недель не рассуждайте логически.

Активно стремитесь делать добро, твердо верьте в силу магнетизма и в то, что вы им пользуетесь. Короче, гоните прочь сомнения, страстно желайте добиться успеха и действуйте с простодушием и заботой».

Другими словами, «будьте предельно легковерны, будьте крайне настырны, отвергните весь ранее накопленный опыт и не прислушивайтесь к голосу разума», и вы — магнетизер, который месье Делёзу по душе.

Став таким образом своего рода поводырем, «изолируйте больного от всех, кто может хоть как-то помешать процессу исцеления; оставьте лишь необходимых свидетелей — если нужно, только одного человека; настоятельно попросите их никак не вмешиваться в ваши действия и их результаты, а лишь разделить ваше страстное желание помочь пациенту. Выберите такое место, где вам не будет ни слишком жарко, ни слишком холодно и ничто не будет стеснять ваши движения. Устраните все возможные помехи проведению сеанса. После этого усадите пациента поудобнее, сядьте напротив него на сиденье, которое немного выше того, на котором сидит ваш подопечный, и примите такое положение, чтобы его колени находились между вашими, а ваши ступни — по бокам его ступней. Сначала попросите его полностью довериться вам, думать только о выздоровлении, не удивляться возможным ощущениям и не утруждать себя выяснением их причин, ничего не бояться; не беспокоиться и не тревожиться, если действие магнетизма вызовет кратковременные боли. Далее, сосредоточившись, возьмите его за руки так, чтобы внутренние стороны его больших пальцев соприкасались с внутренними сторонами ваших, а затем устремите на него пристальный взгляд! В этом положении вы должны оставаться от двух до пяти минут — пока не почувствуете, что ваши и его большие пальцы одинаково нагрелись. После этого высвободите руки, отведите их в стороны от больного, одновременно повернув внутренними сторонами наружу, и поднимите их на уровень его головы. Положите руки на его плечи и оставьте их в этом положении примерно на минуту, после чего осторожно проведите ими по его рукам до кончиков пальцев, едва касаясь их (подобно тому, как при ходьбе вы едва касаетесь руками собственного тела). Повторите данный пасс пять-шесть раз, каждый раз поворачивая руки тыльными сторонами внутрь и немного отводя их от тела пациента, прежде чем поднимать. Далее положите руки ему на голову и, выждав какие-то доли секунды, отнимите их и опускайте, проводя ими перед его лицом и выдерживая расстояние в один-два дюйма, до подложечной ямки. Здесь подержите их две минуты, уперевшись большими пальцами в подложечную ямку, а остальными — в подреберья. Затем медленно проведите руками вниз по телу пациента до колен, а лучше, если это вам не в тягость, до кончиков пальцев ног. До конца сеанса повторите всю последовательность (серию) пассов несколько раз. Кроме того, время от времени приближайтесь к пациенту, с тем чтобы класть руки на его заплечье и медленно проводить ими вниз по позвоночнику и бедрам, до колен или ступней. После первой серии пассов можете обходиться без наложения рук на голову больного и делать последующие пассы вдоль рук, начиная с плеч, и вдоль тела, начиная с подложечной ямки».

Такова процедура магнетизирования, рекомендуемая Делёзом. То обстоятельство, что у подвергавшихся ей изнеженных, капризных и нервных женщин начинались судороги, нисколько не удивляет даже наиболее стойких оппонентов животного магнетизма. Сидеть в принужденной позе, заливаясь краской смущения под пристальным взглядом парня, зажавшего твои колени своими и делающего пассы на различных частях твоего тела — этого было вполне достаточно, чтобы довести до припадка любую слабую женщину, особенно предрасположенную к истерии и убежденную в эффективности такого лечения. Столь же понятно, почему во время этой процедуры более уравновешенные и здоровые индивидуумы засыпали. Известны тысячи прецедентов означенных явлений, имевших место в результате данного воздействия. Но являются ли они свидетельством в пользу животного магнетизма? Подтверждают ли они существование магнетического флюида? И без того известно, что тишина, монотонность и длительное расслабленное сидение в одной позе усыпляют, а возбуждение, склонность к подражанию и необузданное воображение в сочетании с неустойчивой психикой вызывают конвульсии.

Книга месье Делёза произвела во Франции настоящую сенсацию, и интерес к животному магнетизму вспыхнул с удвоенной силой. В следующем году начал выходить журнал, посвященный исключительно данному предмету и получивший название «Annales du Magnйtisme Animal»312; немного позднее появилась «Bibliotheque du Magnйtisme Animal»313 и множество других изданий. Примерно тогда же начались магнетические сеансы аббата Фариа по прозвищу «чудотворец», добившегося на этом поприще таких успехов, что его считали человеком, выделяющим больше месмерического флюида и обладающим более сильной волей, нежели большинство людей. Результаты его экспериментов, которые месмеристы столь уверенно считают подтверждением их доктрины, убедительно доказывают, что все дело во внушении, а не в каком-то гипотетическом флюиде. Аббат усаживал своих пациентов в кресло с подлокотниками, приказывал им закрыть глаза и громким властным голосом произносил одно-единственное слово: «Спи!» Он не совершал никаких манипуляций, у него не было baquet — проводника флюида, но это не помешало ему усыпить массу народа. Он хвастался, что за всю свою жизнь ввел таким образом в состояние сомнамбулизма пять тысяч человек. Зачастую возникала необходимость повторить команду три или четыре раза; если же после этого пациент по-прежнему бодрствовал, аббат выходил из затруднительного положения, удаляя его из кресла и заявляя, что тот не поддается магнетическому воздействию. Следует особо подчеркнуть, что магнетизеры не приписывают флюиду универсальную эффективность: магнетизм, утверждают они, не действует на сильных, здоровых, недоверчивых и тех, кто его обдумывает, а действует на тех, кто твердо в него верит, на слабых телом и слабых духом. А чтобы те, кто входит во вторую категорию, но в силу тех или иных причин сопротивляется магнетическим чарам, не нарушали общей стройной картины, апостолы месмеризма заявляют, что в определенных ситуациях магнетизм не действует даже на них. К таким ситуациям относится присутствие насмешника или скептика, которое может ослабить или вовсе свести на нет силу флюида. В своих наставлениях магнетизеру месье Делёз со всей определенностью пишет: «Никогда не магнетизируйте в присутствии любознательных!»314

На этом мы и завершим наш рассказ, ибо нет никакой разумной причины прослеживать далее историю животного магнетизма, особенно в наше время, богатое на феномены, реальность которых неоспорима и которые поражают и ставят в тупик наиболее эрудированную, беспристрастную и дорожащую истиной часть человечества. Изложенного, однако, достаточно, чтобы показать, что если магнетизм и имеет какое-то рациональное зерно, то оно почти не прощупывается под ворохом неверных представлений и преувеличений. С другой стороны, изучив его историю с самого начала, едва ли можно утверждать, что он не принес никакой пользы. В 1784 году Байи писал: «Магнетизм полезен осуждающей его философии хотя бы тем, что пополняет собой перечень известных заблуждений человеческого разума и представляет собой великое испытание силы внушения». Быть может, он по крайней мере хоть немного осветил дорогу тем, кто занят грандиозным исследованием воздействия разума на материю — воздействия, которое люди, вероятно, никогда не поймут до конца. Он, может статься, является дополнительным доказательством силы непобедимого духа и слабости плоти по сравнению с оным, еще одной иллюстрацией изречения вдохновенного Псалмопевца315, считавшего, что «дивно строение наше и внушает благоговение».