Мяснику Бобу исполнилось тридцать, и его фотография в соцсети сменилась другой, постарше. Юношеская дерзость и щегольская шляпа исчезли, во рту вместо сигареты была черная трубка. Теперь Оппенгеймер смотрел в упор, волосы его поредели, в огромных глазах светилось ужасное знание, которого не было раньше.

Разрушитель миров.

Большой экран показывал страницу Боба. Мы смотрели на мониторы ноутбуков, а Гейн вслух читал последнее сообщение:

– «Богатые познали грех. И этого знания они потерять не могут. – Он откинулся на спинку стула. – Убей всех свиней. Тег – убей свиней».

Я уже нашел точную цитату.

– На самом деле Оппенгеймер выразился иначе: физики познали грех.

Гейн кивнул и выругался:

– Я думал, все будет просто. Мы отправили ордер в эту социальную сеть и в течение суток получили данные проверки IP-адресов. Как я и ожидал, у Боба анонимайзер. Не воспользоваться им мог бы только полный идиот. Возможно, у Мясника их даже несколько. Чаще всего после проверки IP я могу обойти эти заслоны. – Детектив покачал головой. – Чаще всего. Но Боб использует улучшенную архитектуру защиты. Так называемую луковую маршрутизацию, какую-то сеть с мощной поддержкой анонимности. Я с такой еще не сталкивался. Она пересылает данные через множество узлов, каждый раз шифруя и дешифруя их. Сеть создана, чтобы обеспечить безопасную работу в Интернете. Например, для активистов, которые пишут о случаях коррупции в государственных органах. Или для людей, живущих в странах с режимом диктатуры. Не для серийных убийц.

– И что это значит? – спросил Мэллори.

– Что Боб хорошо все продумал. В Интернете он оставил точно такие же следы, что и в реальности. То есть никаких.

– Закрой страницу, – сказала Уайтстоун. – Меня уже тошнит от идиотов, которые им восхищаются.

Едва Мясник опубликовал новое сообщение, сеть взорвалась комментариями. На большом экране разворачивался бесконечный свиток фанатских комментариев: тут были и предложения пожениться, и подобострастные комплименты. Гейн ударил по клавише, и все они пропали, а на их месте появилась фотография семерых подростков из Поттерс-Филда.

– Не понимаю, как люди могут его прославлять, – сказала Уайтстоун. – Ведь этот человек – убийца.

Мэллори почти улыбнулся:

– Никто не знает, что его жертвы – бывшие ученики одной школы. Все думают, что он убивает богачей.

После утреннего совещания мы с Мэллори отправились на Гановер-сквер, где возле редакции «Вог» курят худенькие девушки, одетые по последней моде.

Нас ждали в юридической конторе «Баттерфилд, Хант и Вест», что находилась на северной стороне большого зеленого парка. Личный секретарь Салмана Хана пригласила нас в его кабинет и предложила кофе, чай или минеральную воду. От такого богатства выбора мы растерялись. Не успели мы ответить, как хозяин поднялся из-за стола и стал рассказывать, как нам следует выполнять свою работу.

– И это все, что вы могли сделать? – воскликнул он на безупречном английском, в котором лишь чуточку прослеживался индийский акцент. – Плохо! Очень плохо! Двое убитых и никто не арестован? Неслыханно! Я позвоню суперинтенданту Свайр. Мой отец хорошо ее знает. Вы понимаете, чем это грозит?

Мэллори посмотрел на секретаршу, которая все еще ждала в дверях, и вежливо сказал:

– Принесите мне, пожалуйста, чаю, мисс. Немного молока и две ложечки сахара.

Он взглянул на меня.

– А мне кофе, – сказал я. – Маленькую чашку, молока не надо.

Женщина бесшумно закрыла дверь, и мы повернулись к Салману Хану. Тот гневно взирал на нас. Такого рода агрессия иногда встречается у собак, подумалось мне. Они лают не потому, что злы, а потому, что напуганы.

Хан повозмущался еще минуту. Мы дали ему выпустить пар. По работе часто приходится говорить с людьми, которые чего-то боятся – что попадут в неприятности, что кто-то ранит их чувства. Однако я никогда не видел такого ужаса. Хан вел себя, как тот, кто боится, что ему перережут горло.

Когда он умолк, Мэллори со своей обычной мягкостью представился, и мы показали удостоверения. Хозяин кабинета рухнул в огромное кожаное кресло, а мы уселись напротив. Пока старший инспектор заверял, что мы уже разрабатываем несколько версий, Хан вертел в пальцах незажженную сигарету. Я наблюдал за ним. В конторе было запрещено курить, однако на столе лежал серебряный портсигар. Юрист теребил сигарету так, будто перебирал четки.

– Мистер Хан, мы понимаем, для вас это тяжелое время, – сказал Мэллори.

– Чем приходить ко мне, – ответил тот, уложив сигарету в ее серебряный гробик, – лучше бы искали убийцу.

– Как вы думаете, почему кто-то решил убить Хьюго Бака и Адама Джонса?

– Потому что оба страдали зависимостью. Один был помешан на сексе, другой пристрастился к наркотикам. Мы с Хьюго крепко дружили. Адам… Адама я не видел лет двадцать. Но они помешались, каждый по-своему. Это их и убило.

Вполне разумное объяснение. Любитель секса и наркоман. Жертвы случая, бессмысленного, иррационального насилия, каковым и является большинство убийств. Очень печально и все такое, но они вели опасную жизнь, за что и поплатились.

Однако теория не объясняла животный ужас Хана.

– Вы знали убитых много лет. Со школы… – подсказал Мэллори.

– Я помню, как мы познакомились с Адамом. – Хан покачал головой. – Нам было по тринадцать лет. Мы вшестером возвращались с поля. Бен, Нэд, Свин Филипс, Джимми Сатклиф, Хьюго и я. Играли в регби. Тогда проводились квалификационные соревнования среди школьных команд. Мы были все грязные, израненные. Видим, стоит Адам в новенькой форме и со своим треклятым гобоем в футляре. Он ждал учителя музыки. И кто-то из нас – по-моему, Свин – сказал: а ну, сыграй нам, не стесняйся. Мы шутили, конечно. Однако Адам вытащил инструмент, одарил нас милейшей улыбкой и сыграл Баха, «Пусть овцы спокойно пасутся». В жизни не слышал такого прекрасного исполнения.

На стенах кабинета висели фотографии. Я встал, чтобы рассмотреть их поближе: всегда полезно узнать, как проявляется человеческое тщеславие.

Хан, одетый в смокинг, с улыбкой принимал награду из рук какого-то мужчины. Хан произносил речь за кафедрой с девизом Поттерс-Филда: «Побеждай или умри». Салман-подросток с братьями Кинг стояли на зеленом поле, а за ними широко улыбался Гай Филипс. Все были в чистеньких белых костюмах для игры в крикет, Свин закинул на плечо клюшку, точно пещерный человек – дубину.

Не было только фотографии семерых мальчишек в военной форме.

– Могу я вам чем-то помочь? – резко спросил Хан.

– Вы часто навещаете бывшую школу? – спросил я с улыбкой.

Мои чары его не тронули.

– Я беседую с мальчиками, бываю на разных мероприятиях. У меня там остались друзья. Среди преподавателей. Моя фирма занимается благотворительностью, поддерживает военных, и школа нам помогает. А почему вы спрашиваете?

– Золотое было время. Правда, сэр?

– Что верно, то верно.

Среди фотографий висела одинокая картина. Тихий уголок, каньон из офисных зданий, подернутых солнечной дымкой, – таким видишь город во сне или когда вспоминаешь его вдали от дома. На улице ни души. Я уже знал, какой будет подпись. Работы этого художника я видел у Хьюго Бака и родителей Джонса. Тот самый js.

– Джеймс Сатклиф, – сказал я.

– Джеймс был гением, – ответил Хан. – Он мог подняться выше, чем кто-либо из нас.

– Почему он покончил с собой?

– Из-за проблем с психикой. Родители думали, что, если доктора с Харли-стрит напичкают его антидепрессантами, все будет в порядке. Но таблетки довели его до самоубийства.

– В Поттерс-Филде у вас появились близкие друзья, – произнес Мэллори.

Хан сунул в рот сигарету, потом вытащил. Его трясло от нескрываемого презрения.

– Для того эта школа и предназначена, – сказал он.

Мне показалось, он сейчас спросит, к чему мы ведем – Хан знал, что мы в тупике. И тут он взорвался:

– Их убила ненависть! Ревность к чужому успеху! Эта страна ею провоняла. – Юрист сунул в рот сигарету. – Разве не ясно, черт побери? Их убила зависть!

Офицерская столовая базы Королевских ВВС, Брайз-Нортон, выходит окнами на аэродром. На взлетной полосе стоял пузатый самолет, его четыре двигателя пока не работали, вокруг ходили механики в желтых безрукавках, проверяя, все ли в порядке.

Широкую рампу под хвостом «Локхида C-130» уже опустили, однако солдаты в камуфляжной форме терпеливо стояли на асфальте, будто раньше специально тренировались, развивая умение ждать. Сегодня вечером гуркхские стрелки вылетали на задание.

Низкорослые желтолицые воины почему-то выглядели безобидными и свирепыми одновременно. Вдали посверкивали огоньки Оксфорда. Мы выехали после вечернего совещания и добрались до Брайз-Нортон всего за девятнадцать минут, но мне казалось, что Лондон остался где-то далеко.

Я обернулся, услышав хриплый смех.

Капитан Кинг и Мэллори сидели напротив друг друга на красных кожаных диванчиках. Инспектор с непроницаемым лицом подался вперед и молчал, ожидая, что скажет собеседник. Как и солдаты у самолета, Нэд Кинг был одет в камуфляжную форму.

– Простите, – сказал он, широко улыбаясь. – Никакой тайны здесь нет. Адам, которого я не видел много лет, пристрастился к наркотикам. Хьюго жить не мог без секса. Опасные увлечения, детектив.

– Но кто мог их убить?

– Сказать вот так, с потолка? Товарищи Адама, наркоманы. Жена Хьюго или ее русские дружки.

Мэллори покивал, словно обдумывая это предположение.

– Вы и правда считаете, что жена мистера Бака способна убить? – спросил я.

Кинг обратил ко мне испуганное лицо. Теперь он не улыбался:

– Я считаю, что это мог сделать кто угодно.

– С вашими друзьями расправились одинаковым способом. Все указывает, что убийца – один и тот же человек. По-вашему, это совпадение?

Капитан пожал плечами:

– Смерть непредсказуема.

На другом конце столовой постукивали бильярдные шары. Два офицера смеялись.

– Только жители Гильменда могут есть обед и одновременно опорожнять кишки, – сказал один.

– Да уж, они от нас в четырех часах лета, но отстали лет на тысячу.

Двигатели самолета загудели, и Кингу пришлось повысить голос:

– Я бы очень хотел, чтобы все эти ребята вернулись. Чтобы их не покалечили, не убили. Не привезли на родину в гробах, то есть не репатриировали, как сейчас модно выражаться. – Покрытое шрамами лицо скривилось, будто капитана тошнило от этого слова. – Мне противно, что отважных ребят будут жалеть всякие Даррены и Шерон, стоящие у торговых центров. – Он пресно улыбнулся. – «О вы, ликующие вслед ребятам, что идут на смерть…»

– «Молитесь, чтоб не знать тот ад, где молодость и смех сгорят», – продолжил Мэллори.

– Неплохо, детектив, – с усмешкой заметил Кинг. – Что вы посещали?

– Что посещал?

– Какую школу?

Мэллори улыбнулся:

– Я учился в простой государственной школе. В городке Банф, на север от Абердина. Мы любили поэтов Первой мировой.

– Да, Зигфрид Сассун, – кивнул Кинг. – Дожил до преклонных лет, умер в шестьдесят седьмом. А вот его друг, Уилфрид Оуэн, погиб всего за неделю до перемирия. Судьбы двух великих поэтов прекрасно иллюстрируют, что смерть слепа. Я хочу, чтобы мои ребята вернулись домой, однако выйдет иначе. Мы прилетаем ночью, сразу нас убить афганцы не смогут, но рано или поздно они этим займутся. Самые невезучие станут инвалидами. Одна, две, три ампутации, а то и полный набор – ампутация всех конечностей. Кто-то останется без яичек, а кто – без лица. Говорят, что реконструкцию пениса в наши дни делают все чаще. И никакой ликующей толпы эти парни не увидят. Только мины у обочин, случайные пули от американцев или наших афганских союзников. Потом какой-нибудь местный полицейский решит, что Бог велел ему взорвать как можно больше моих солдат. Они будут подрываться на самодельных минах или на тех, которые оставили за собой русские и талибы. Кто-то вернется домой в инвалидной коляске, а кто-то – в гробу. Смерть – это цена, которую мы платим за жизнь, джентльмены. Иногда счет выписывают слишком рано. Смерть не знает ни справедливости, ни логики. Вы оба полицейские и понимаете это. Смерть не шутит.

Он поднялся. На аэродроме солдаты готовились к погрузке.

– Самые опасные дни – выходные. Как раз в это время мы и прилетаем. В пятницу афганцы молятся, в субботу разрабатывают план, а на следующий день атакуют. Дерьмовые воскресенья, вот как мы это называем. Но вы знаете, люди там вежливые и ведут себя прилично. На базе Кэмп Бастион никто не мусорит. Мне пора, джентльмены.

– Спасибо, что уделили нам время.

Мы с капитаном направились к дверям.

Кинг вышел в холодную октябрьскую ночь, и солдаты повернулись к нему. Некоторые застенчиво улыбались. Меня поразило, как тяжело они нагружены, как молоды и как любят своего командира.

– Почему Джеймс Сатклиф покончил с собой? – спросил старший инспектор.

Капитан болезненно поморщился:

– Как вам сказать… Это произошло много лет назад.

– Но у вас ведь были предположения.

– По той же причине, что все остальные самоубийцы. Из-за слабости.

– Я думал, вы дружили.

– Джеймс был для меня больше, чем просто другом. Намного больше. Я вспоминаю о нем каждый день. И все-таки он был слабым человеком.

Мэллори задумчиво кивнул:

– Простите, что задержал вас, капитан Кинг.

Он пожал нам руки:

– Жаль, что я не сумел вам помочь.

– Позвольте еще один вопрос, – сказал Мэллори.

Кинг ждал.

– Откуда у вас шрамы?

– Это мой братец Бен, – рассмеялся капитан. – Однажды в детстве, когда мы завтракали, он швырнул в меня стакан. Кажется, я сказал ему что-то обидное… Никто не спрашивает, – весело добавил он, ободренный тем, что скоро присоединится к своим солдатам. – Все думают, что шрамы я получил на службе.

Мэллори покачал головой:

– Они слишком старые. Уж я-то в шрамах разбираюсь.