22-й день
13 января

Сдвинув очки ночного видения на лоб, я остановился и заморгал, вглядываясь в непроглядную ночную тьму. Из нее не доносилось ни звука, и внезапно мне показалось, что я полностью изолирован от мира. Одинокая, бесконечно малая крупица сознания, дрейфующая по вселенной. Поначалу мысль ужасала, но вскоре стала привычной, успокаивающей.

Я вернул очки на место, и перед глазами закружили призрачные зеленые снежинки.

Утром чувство голода стало таким невыносимым, что едва не выгнало меня наружу. Чак поговорил со мной, успокоил. Я убеждал его, что действую не для себя, а для Лорен, для Элларозы – словно наркоман, цеплялся за любой повод, лишь бы получить дозу.

Я рассмеялся.

Падающие снежинки гипнотизировали. Я закрыл глаза и вздохнул.

Возьми себя в руки. Люк надеется на тебя. Лорен надеется на тебя.

Открыв глаза, я усилием воли вернулся в настоящее и нажал на экран телефона в кармане, чтобы открыть экран дополненной реальности. Вдали развернулось поле из красных точек, и я, еще раз вздохнув, осторожно зашагал по Двадцать четвертой улице – к группе точек на Шестой авеню.

Поначалу я выкапывал продукты с таким энтузиазмом, что даже не подумал как-то выделять точки, которые уже посетил. Всего мы отметили сорок шесть мест, и пока что за четыре «рейса» я обошел четырнадцать.

В четырех ничего не было. Либо кто-то заметил, что я закапываю там пакеты, либо пакеты вышли на поверхность, либо в этих местах я уже побывал. Мозг не мог четко соображать.

Если четырнадцать точек пройдено, значит, примерно в двадцати еще остались продукты. В каждом тайнике от трех до четырех пакетов, и если в среднем пакет давал примерно две тысячи калорий, то для нашей группы каждая точка – почти день жизни на минимальном пайке.

Весь день у меня кружилась голова, и я чувствовал себя как в лихорадке. Если я умру с голоду, то никого не смогу защитить. Минимальных пайков в таком холоде недостаточно. Я позволял себе съедать всего лишь несколько сотен калорий в день, а раньше где-то читал, что исследователи Арктики на морозе потребляли до шести тысяч.

Проходя мимо указателя, я прищурился, пытаясь разглядеть надпись.

Вывеска за ним издевалась надо мной – «Бургер кинг».

Хороший, сочный гамбургер со всеми ингредиентами… Лишь огромным усилием воли я удержался от того, чтобы зайти внутрь и порыться в снегу, который намело в зал. Может, там завалялся гамбургер? Может, мне удастся включить газовую жаровню?

Я зашагал дальше, заставляя себя не думать о гамбургерах. В сугробах на Шестой авеню мы закопали продукты в восьми разных местах. Это настоящая золотая жила – именно туда я и шел на охоту. Мозг постоянно прокручивал одни и те же числа. Если добыть все из почти двадцати точек, мы еще двенадцать дней не будем такими, как они.

Такими, как они.

Как другие люди на нашем этаже.

Прошло пять дней с тех пор, как закрылись центры оказания помощи, и с ними исчез единственный надежный источник калорий. Примерно столько же времени наши соседи не ели ничего существенного.

В основном они просто спали.

Утром я проверял, как дела у молодой матери с детьми, которые ночевали на диване в коридоре. Дети тупо смотрели на меня в полумраке; их красные, воспаленные губы распухли и потрескались.

Обезвоживание было хуже голода.

Мы с Винсом почти целый день собирали снег и поднимали его с помощью блоков. Чак пытался нам помогать, но он так и не оправился после удара по голове, а его сломанная рука снова распухла. Сьюзи разносила воду, тайком делилась остатками нашей еды, делала все, что могла.

Коридор пропах экскрементами.

Даже в суровых условиях люди творили добрые дела. Винс отнес одеяло, которое чистил целый день, матери с детьми. Едой он с ними тоже делился. А вот дверь в квартиру Ричарда, похоже, целый день не открывали. Мы постучались к ним, чтобы убедиться в том, что все в порядке, но Ричард ответил, чтобы мы проваливали.

Из-за снегопада видимость была не более двадцати футов. Я коснулся экрана телефона, и в очках дополненной реальности возник вид сверху на то место, где я находился.

Осторожно пробираясь к пересечению троп, я вспоминал мертвецов, которых мы складывали в квартире на втором этаже.

Днем любительские радиостанции повторяли аудиочасть новостного сообщения CNN, того, который, похоже, был показан телеканалами всего мира. В нем говорилось, что ситуация в Нью-Йорке тяжелая, но стабильная, что припасы подвозят, а очаги заболеваний изолированы.

Репортаж был бесконечно далек от реальности; рождались слухи, что правительство что-то скрывает.

Мне уже было все равно.

Главным для меня стала забота о Лорен и Люке, а после них – о Сьюзи, Элларозе и Чаке. Наша ситуация сделала жизнь предельно контрастной, заставила отказаться от всего искусственного, наносного, убрала все мелочи, которые раньше казались необходимыми.

Когда я сидел в коридоре, меня охватило сильное чувство дежавю, однако связанное не со мной, – мне чудилось, что я заново переживаю истории о блокаде Ленинграда, которые рассказывала Ирина.

Кибервойна была частью прошлого; мы, словно больной червяк, двигаясь задом наперед, возвращались к вечной способности людей причинять страдания себе подобным.

Если хочешь увидеть будущее, достаточно просто заглянуть в прошлое.

Добравшись до угла Шестой авеню и Двадцать третьей улицы, я обнаружил остатки одного из контейнеров, сброшенных с самолета. Когда по радио объявляли о выгрузке припасов, мы выходили, пытаясь что-нибудь добыть, однако за каждый ящик шли ожесточенные сражения. Рори пострадал в одной из драк за жалкие припасы, половина из которых – такие как сетки от москитов – были почти бесполезны.

Я щелкнул телефоном, нашел искомую точку, опустился на колени и начал копать. Примерно через десять минут мои старания были вознаграждены.

Мы хватали с полок первое, что попадалось под руку.

У меня потекли слюнки при мысли о том, как я съем часть кешью – всего несколько штучек, никто и не заметит, – однако я запихал все в рюкзак и пошел к следующей точке.

Через час я собрал все пакеты, закопанные в окрестностях. Затем отдохнул, съел немного арахиса и запил его водой из бутылки, которую положила в рюкзак Лорен.

Затем пошел дальше.

Следующая красная точка сияла под лесами, стоящими у края выгоревшего здания. В нос ударил сильный запах обугленного дерева и пластмассы, и мне пришлось закрыть лицо банданой. Через несколько минут я нашел свои «призы» – пакеты с курятиной – и стал вытаскивать их из-под снега.

Спина уже болела от постоянных наклонов. Набитый доверху рюкзак весил около пятидесяти фунтов.

– Кто здесь?

Неуклюже, с рюкзаком на плече, я развернулся, нащупывая пистолет.

Из темноты в зеленоватом свете очков ночного видения появились призрачные лица и протянутые пальцы. Я так спешил добраться до места и выкопать припасы, что забыл оглядеться. Похоже, я забрел в лагерь людей, которые раньше жили в сгоревшем здании.

– Мы слышим, как ты копаешь. Что ты нашел?

Отступив назад, я прижался к фанерной стене лесов.

– Что бы там ни было, это наше. Отдай! – прошипел другой голос.

Они меня не видели – тьма стояла кромешная, – но слышали, чувствовали, что я там. Вытянув руки, люди ковыляли ко мне, смотрели невидящими глазами, пытаясь найти наощупь. Я сжал пистолет.

Я поставил рюкзак на землю и стал в нем рыться. Руки были уже в нескольких футах от меня.

– Назад! У меня пушка!

Это их остановило на какое-то время.

Я выхватил из рюкзака пакетик кешью и швырнул в того, кто был ближе – истощенного, с запавшими глазами. Его черные руки кровоточили.

Пакетик упал у него за спиной. Человек развернулся и нырнул за ним, столкнувшись с двумя другими. Я бросил наугад еще несколько пакетиков, выбежал на свободное пространство, волоча за собой рюзак, и через несколько секунд уже был на улице, за плотной завесой снегопада. Несколько раз вдохнув, чтобы успокоиться, я пошел обратно к дому. Оглянувшись, я увидел, как люди, словно стая диких псов, дерутся за жалкие крохи.

Внезапно на глаза навернулись слезы.

Я плакал, рыдал, изо всех сил стараясь не шуметь, пробираясь сквозь снег в темноте, – один, но окруженный миллионами.