ГЛАВА 8
Планета снаружи была очень большой, синей, белой и яркой. Она вращалась, как обычно вращаются планеты, но увидеть это в режиме нормального времени было невозможно. Казалось, она двигается только потому, что двигается место, где он находился. Место, где он находился, было вне планеты, и оно двигалось. Место это располагалось над планетой, и оно двигалось. Место, где он находился, называлось Заброшенная космическая фабрика, и он ждал появления врагов — пусть появятся, и тогда он сразится с ними. Это он и делал — сражался. Для этого он и был создан. То, чем он был, то, что изнутри определяло его существо, было создано, чтобы сражаться.
Та вещь, в которой он находился, была вещь, «она», но он не был этим «она», он был он. Он был мужского пола. По крайней мере прежде. Он еще оставался тем, кем был прежде, но при этом он находился внутри этой вещи, которая была предназначена и создана для того, чтобы сражаться и, возможно, быть уничтоженной. Но не он. Он не подлежал уничтожению. Он оставался тем, кем был. И еще он находился где-то в другом месте, и именно там он должен был пробудиться, если вещь, в которой он находился, будет уничтожена. Вот так все было устроено.
— Ватюэйль? Капитан Ватюэйль?
Они снова говорили с ним.
«Мы проигрываем», — думал он просматривая последние схемы. Впрочем, схемы были и не нужны — отойди на чуть подальше от всего этого, прокрути все, что случилось со времени начала войны, — и увидишь, как оно само пишется перед тобой.
Вначале их постигали катастрофы, потом пришли успехи, потом их постоянно отбрасывали назад, потом они собрались с силами и после этого вроде бы переломили ситуацию почти на всех фронтах, добиваясь побед почти повсеместно… потом выяснилось, что фронты и не фронты вовсе, фронты (или, по крайней мере, те места, где его сторона была сильнейшей и побеждала) были похожи на упрямые обрывки воздушного шара, который, как выяснилось, взорвался уже некоторое время назад; просто не было времени услышать этот взрыв. Они продвигались вперед так, как продвигаются клочки взорвавшегося воздушного шара: безнадежно вспархивая и падая, совершенно бесполезные и безвредные, как шрапнель из перьев.
Он сидел — или парил, или бог уж его знает, как это можно назвать, — в называемом довольно претенциозно Главном Пространстве Оценки Стратегической Ситуации, окруженный другими членами Большого Военного Совета. Совет состоял преимущественно из людей, которые были его товарищами, друзьями, коллегами и уважаемыми соперниками. Число протестантов, критиканов и категорических пораженцев было сведено до минимума, но и они неплохо аргументировали свои позиции и, вероятно, вносили свой вклад в рабочий консенсус. Люди, инопланетяне, кто угодно — он к настоящему моменту знал их всех, насколько это было возможно, но при этом испытывал чувство одиночества.
Он оглядел их.
Идеальной аналогии в Реале той ситуации, в которой находились сейчас он и другие, не существовало: они словно парили вокруг какого-то скромного сферического пространства диаметром с десяток-другой метров. Снаружи поверхность сферы казалась жесткой и непрозрачной, но через нее можно было просунуть внутрь голову, если у тебя имелось соответствующее разрешение и достаточная степень военного старшинства.
Ты просовывал внутрь голову — и пожалуйста; одна бестелесная голова, просунутая в тускло освещенное пространство, где присутствовали другие бестелесные головы, и только малая их часть принадлежала хоть в какой-то мере к гуманоидным видам.
Обычно в центре этого пространства парил сферический дисплей. В настоящий момент на дисплее можно было увидеть фрагменты всеобщего космического сражения; древний объем фальш-Реала, в котором среди нескольких миллиардов астероидов, растянувшихся в кольцо вокруг солнца, носились, уничтожали и аннигилировали друг друга небольшие ракетные корабли, вооруженные ядерными снарядами, пучковыми пушками и эмиссионным оружием когерентной радиации. Он уже много раз видел такие боевые среды. Различные его версии внедряли в эти среды имитации людей или машины.
Большинство коллег, казалось, обсуждают какие-то псевдостратегические детали данной конкретной ситуации, которая давно уже перестала его интересовать. Он не вмешивался в их обсуждение, погрузившись в свои мысли и собственные видения.
«Мы проигрываем, — снова подумал он. — В небесах идет война, и мы ее проигрываем».
Война шла в небесах между Послежитиями, если уж быть точным. И камнем преткновения были Ады.
— Ватюэйль? Капитан Ватюэйль?
Это было его имя, но он не собирался им отвечать, потому что ему сказали, чтобы не отвечал. Ему было приказано не отвечать, а приказ означает, что ты должен сделать то, что тебе сказано.
— Ты меня слышишь?
Да, он слышал, но все равно молчал.
— Ватюэйль! Отвечай! Это прямой приказ!
Это вызывало у него странное чувство. Если это приказ, то он должен подчиниться. Но, с другой стороны, раньше ему было приказано не делать ничего, что будет требовать у него кто-то другой, не делать пока — до прибытия Верховного с правильными кодами. А это означало, что «приказ», только что им услышанный, вовсе и не приказ. В голове у него все смешалось.
Ему хотелось не слышать того, что они говорят. Он мог это сделать, он мог отключить связь, но он должен был слушать, чтобы знать, где они находятся. От этой путаницы ему стало нехорошо.
Он заставил вещь, в которой находился, снова проверить оружие, сосчитать снаряды, замерить состояние батареи и теперь прислушивался к ровному успокаивающему гудению энергетических ячеек и звукам проверки системы готовности. Так было лучше. После таких проверок он чувствовал себя лучше. После таких проверок он чувствовал себя хорошо.
— Он тебя не слышит. — Это уже сказал другой голос.
— Технари говорят, что, может, и слышит. Может, он и тебя слышит, так что ты смотри, что говоришь.
— Цыц! (Другой голос.)
Он не знал, что такое «цыц».
— Слушай, Ватюэйль, это майор К'найва. Ты меня знаешь. Ну, не валяй дурака, ты же меня знаешь.
Он не помнил никакого майора К'найву. Правда, он понимал, что вообще мало что помнит. Он чувствовал, что тут должно быть много чего, но этого не было. И поэтому у него возникало ощущение пустоты. Как магазин, который должен быть набит патронами, потому что развертывание только-только начиналось, а магазин в это время должен быть полон, но магазин был пуст.
— Ватюэйль, послушай меня, сынок, у тебя проблема. Твоя загрузка не завершена. Ты находишься в блоке, но не полностью. Ты меня понимаешь? Ну, давай, сынок, отзовись.
Часть его хотела ответить на голос майора К'найвы, но он был полон решимости молчать. Майор К'найва не мог быть Верховным, так как его сигнал поступал без кодов, которые сказали бы ему, что он говорит с Верховным.
— Подай какой-нибудь знак, сынок. Ну. Что угодно.
Он не знал, по каким кодам должен он определить, что говорит с Верховным, и это представлялось ему странноватым, но он предполагал, что, услышав, поймет.
— Ватюэйль, мы знаем, что ты загружен, но нам не известно, насколько правильно прошла операция. Вот почему ты стреляешь в своих — в нас. Ты должен перестать это делать. Ты меня понимаешь?
Ничего он толком не понимал. Нет, он понимал смысл сказанного, потому что знал каждое слово и как они соединяются между собой, но смысла в этом никакого не было. И в любом случае он должен был не замечать их, потому что люди, произносившие эти слова, не имели правильного кода, а потому не могли быть Верховными.
Он снова проверил оружие.
Он снова сидел/парил, сохраняя материальную форму настолько, чтобы не потерять рассудка в долгосрочном плане, не обращая внимания на общий дисплей, наблюдал, как расцветает вся война, расширяется и развивается в его мозгу, он видел, как это происходит в быстрой прокрутке, раз за разом, его внимание с каждым повтором сосредоточивалось на разных аспектах ее хода. Конечно, это выглядело, как обычная имитация. Вот только в каждый данный момент, когда события шли не тем путем, имитации неизменно развивались иначе, лучше, оптимистичнее.
С войнами, имитировавшимися в Реале, естественно, происходило то же самое, но в конечном счете они проигрывались в Реале, в суматошной физической реальности, а потому, казалось, не несли в себе ту иронию, которая была свойственна этой войне, потому что она — настоящая война, конфликт, который имел здесь важное значение, война, которая будет иметь длительные и в некотором смысле никогда не кончающиеся последствия, — сама по себе была имитацией, но имитацией, которая и сама по себе легко становилась такой же сложной и суматошной, как и все остальное в Реале. Но при этом оставалась имитацией, как и те, что они использовали в прошлом и продолжали использовать сейчас, чтобы планировать войну.
Только более масштабной. Масштабнее, чем та, которая должна была поставить точку в этой распре, как договорились об этом все заинтересованные стороны. А потому настолько реальной, насколько это вообще возможно.
Эту войну они проигрывали, а это означало, что если их намерения были серьезны, — а они от своих намерений пока не отказывались, — то им необходимо было придумать какой-нибудь хитрый трюк. А если трюк не сработает, тогда — невзирая на все договоренности, законы, традиции и установления, невзирая на все соглашения и торжественные клятвы, — тогда оставалась последняя возможность: Реал.
Неопровержимый хитрый трюк…
«Как, черт побери, мы ввязались в это?» — спрашивал он себя, хотя, конечно, уже знал ответ. Он знал все ответы. Все знали. Все знали всё, и все знали все ответы. Дело только было в том, что враг, похоже, знал ответы получше.
Никто не знал, кто первым научился записывать мыслеразум живых существ. Разные виды утверждали, что эта заслуга принадлежит им или их предкам, но мало какие из этих претензий вызывали доверие и ни одна не была убедительной. Эта технология в той или иной форме существовала миллиарды лет и постоянно изобреталась заново где-нибудь в вечно бурлящем бульоне материи, энергии, информации и жизни, каковую являла собой большая галактика.
И, конечно, постоянно забывалась; терялась, когда те или иные простодушные существа оказывались в неудачное время в неудачном месте и попадали под гамма-всплеск ближайшей сверхновой или же удостаивались неожиданного визита продвинутых технически, но настроенных недружески гостей. Другие вундеркинды случайно — или в результате какого-то идиотского умысла — либо самовзрывались, либо отравляли себя или окружающую среду, либо же собственными руками создавали какую-либо иную уничтожительную катастрофу, которую легко можно было избежать.
Но какая разница, то ли ты сам себе устроил эту радость, то ли это сделали другие, если появилась возможность копировать мыслеразум живого существа, то ты, как правило, мог (имея соответствующие воспитание и мотивацию) начать переносить в реальность хотя бы часть своей религии.
— Ватюэйль, у нас время на исходе, сынок. Нам необходимо войти туда. Ты должен уступить. Ты меня понимаешь? Ты должен отключить свой… дай-ка я посмотрю у себя… свои модули Агрессивной реакции, Автоматического захвата цели и Развертывания оружия. Ты как — сможешь это сделать? Мы не хотим, чтобы, когда мы войдем, там… ну, то есть, мы не хотим войти и рассматривать тебя как врага.
— Господин командир? — (Совсем другой голос. Если их пронумеровать, будет легче.) — Может, оно мертво, а? — (Другой голос № 2.)
— Да. Может, Ксагао его прикончил. — (Другой голос № 3.)
— Это с его-то карабинчиком? Хорош карабинчик — он расстрелял половину магазина, а потом эта штука оторвала к хренам его руку и обе ноги? Вы знаете спецификации этой дребедени? — (Другой голос № 1.)
— Оно живое. Он живой. Он там и слушает каждое наше слово.
— Господин командир? — (Другой голос № 4.)
— Что?
— Ксагао мертв, господин командир. — (Другой голос № 4.)
— Черт. Ладно. Ватюэйль, слушай меня. У нас тут один убит. Ты понимаешь? Это ты его убил, Ватюэйль. Ты сбил наше ТС, а теперь ты убил одного из нас. — (ТС означало «транспортное средство».) — Так вот, никто тебя за это не собирается наказывать. Мы знаем, это не твоя вина, но теперь ты должен уступить, пока не пострадал кто-нибудь еще. Не вынуждай нас войти и самим устранить тебя.
— Что? Да ты охренел, что ли? Нас только семеро против одного целого роботизированного космического танка, чтоб ему, суке, пропасть! У нас нет ни одного шанса… — (Другой голос № 1.)
— Ты заткнешься, мудак?! Я второй раз повторять не буду. Еще одно слово — и будешь отвечать. Да ты уже отвечаешь. Эта штуковина слышит тебя, идиот ты долбаный, а ты сейчас раскрыл ему все наши возможности. Если мы будем атаковать, то пойдешь первым, гений.
— Дерьмо. — (Другой голос № 1 = Гений.)
— Заткнись. Ватюэйль?
Семь. Их там семеро. Полезная информация.
Почти у каждого развивающегося вида есть миф творения, уходящий в далекое прошлое, и даже ко времени, когда они становятся космопроходцами, этот миф сохраняется, пусть и в виде странного и пыльного курьеза (хотя некоторые из этих курьезов и носили весьма непристойный характер). Неся всякую чушь о грозовых тучах, совокупляющихся с солнцем, одиноких старых садистах, которые изобретают что-то ради собственного удовольствия, большой рыбе, которая осеменила звезды, планеты и твой собственный богоизбранный народ (или любую другую дребедень, пришедшую в больную голову какого-нибудь энтузиаста, который первым и сочинил эту историю), вы по крайней мере демонстрировали желание попытаться найти объяснение окружающему вас миру, и обычно это было обещающим первым шагом к выработке системы верований, которая, возможно, окажется действенной и в самом деле будет творить чудеса: разум, науку и технологию.
Большинство видов, кроме того, сколачивало тот или иной метафизический базис, результат первых размышлений — путаных или нет — о природе вещей на фундаментальном уровне, что впоследствии можно было выдать за философию, систему жизненных правил или истинную религию, в особенности если воспользоваться тем предлогом, что это всего лишь метафора, какой бы буквальной ни провозглашала она себя вначале.
Чем труднее дался тому или иному виду подъем по эволюционной лестнице (от обычного первобытного сумбура едва пробудившегося сознания, которое могло себе поставить в заслугу только — например — изобретение колеса, до головокружительных высот и бесконечного радостного солнечного света, ставшего обыденностью космического полета, неисчерпаемых источников энергии, удивительно сообразительных искусственных интеллектов, средств против старения, антигравитации, жизни без болезней и других высоких технологий), тем вероятнее этот вид в какой-то важный момент своей истории лелеял мечту о бессмертной душе и не оставлял ее по сей день, когда воспарил в высоту и вошел в цивилизационную фазу освоения космоса.
Большинство видов, способных выработать собственный подход к этому предмету, имели о себе весьма высокое мнение, а большинство отдельных личностей в таких видах склонны были считать, что вопрос их жизни и смерти есть вопрос чрезвычайной важности. Сталкиваясь с неизбежными трудностями и несправедливостями, сопутствующими примитивной жизни, лишь очень пессимистичные, лишенные воображения и фантастически стоические или просто умственно недоразвитые виды не приходили к мысли о том, что их поразительно короткие, жестокие и ужасные жизни — это не все, что им отведено, что их — тех, кто пройдет некоторый отбор, — после смерти еще ожидает что-то получше и в личном и коллективном качестве.
И потому идея души — обычно, впрочем, не всегда бессмертной по ее природе — представляла собой довольно широко распространенный теоретический багаж, накопленный народом, делающим первые шаги на великой галактической сцене. Даже если ваша цивилизация каким-то образом сумела вырасти без этой концепции, последняя практически навязывалась вам, как только у вас появлялись средства записи точного динамического состояния чьего-то разума и либо прямого его размещения в мозгу другого тела, либо сохранения его в некоем уменьшенном — однако обеспечивающем полную функциональность — абстрактном вместилище искусственного субстрата.
— Ватюэйль? Капитан Ватюэйль! Я приказываю тебе ответить! Ватюэйль, немедленно доложи о ситуации!
Он слушал, но не обращал внимания. Он проверял оружие и системы каждый раз, когда голос, называвший себя майором К'найва, говорил что-то такое, отчего его мысли путались или он чувствовал себя плохо.
— Значит, так, время тут у нас на исходе, а кроме времени еще и терпение — так натянулось, сейчас к хренам лопнет.
Настроение у него улучшалось, когда он смотрел наружу через большой кривой вход в то место, где он находился. Место, в котором он находился, где размещалась та вещь, в которой он находился, имело размеры 123,3х61,6х20,5 метра и выходило в вакуум через большой кривой вход, который образовывал одну из коротких стен. Место это было завалено всякими устройствами и частями оборудования, ему незнакомого, но почти сразу же квалифицированным им кодом «Безопасные» и полезные в качестве укрытия, если понадобится.
— Мы войдем так или иначе и сделаем это так, что тебе не понравится.
— Вот хрень. — (Другой голос № 5.)
— Прекрасно. Идеальный день для таких дел. — (Другой голос № 6.)
— Мы все на хер погибнем. — (Гений.)
— Господин командир, не могли бы мы подождать?..
— Ничего мы к херам не погибнем. У нас нет времени ждать еще какого-нибудь нового мудака. Возьмите себя в руки — все вы. Мы сделаем это сами. Помните свою подготовку? Вот для этого она и была нужна.
— Не ахти какая и подготовка, господин командир. — (Гений.)
— Я даже не в том подразделении. Я должен быть в чем-то, что называется Н-С-М-Е. Откровенно говоря, я даже не знаю, что это такое. — (Другой голос № 4.)
— Вот черт вот черт вот черт. (Другой голос № 5.)
— Манин? А ну-ка заткнись, сынок. Все заткнитесь.
— Господин командир. — (Другой голос № 5 = Манин.)
— Гультон, эта твоя хрень может прикончить того сукина сына?
— Безусловно, господин командир. Я уж думал, вы никогда не спросите, господин командир. — (Другой голос № 6 = Гультон.)
Он слышал, как неизвестные (код: Считать врагами) разговаривают снаружи Заброшенной космической фабрики. Первого, кто вошел через большой кривой вход туда, где он находился, вероятно, звали Ксагао — тот, который теперь был мертв.
— Ладно, нам тут нужен план. Все, слушайте меня: отходим на мой уровень, здесь мы будем на ЛВ и сможем пользоваться лазерами, чтобы этот говнюк не подслушивал. — (ЛВ означало «линия видимости».)
Силуэт Ксагао был виден на фоне большой ярко-синей с белым планеты, висевшей где-то за кривым входом. Ватюэйль взял под прицел этот силуэт за доли секунды после получения импульса с кодом «Аномальное движение в визуальном поле», но он не перешел в режим кода «Готовность к огню», пока медленно двигающаяся фигура не прицелилась в него. После этого он послал на фигуру идентификационный сигнал кода «Свой-чужой» и одновременно прощупал его лучом лазера, определяя дальность.
Фигура выстрелила прямо в него кинетическими патронами малого калибра. Приблизительно девять пуль со звоном врезались в укрытие кода «Задействовать против неопознанных объектов высокой плотности», за которым он сидел согнувшись, две попали в его Башню 2 верхнего оружия, не нанеся заметных повреждений, а четыре или пять пролетели на его головой и врезались в перегородку за ним, проклацав по ней — этот звук он почувствовал ногами.
Он ответил шестью разрядами своего ружья (код: Верхнее легкое лазерное), отметил прямое попадание в оружие, направленное на него, а еще два поразили низ фигуры, большая часть которой метнулась за укрытие, хотя часть ее (идентифицируемая: «человеческие ноги в бронезащите») крутанулась, зашагала прочь сама по себе, истекая жидкостью, и рухнула где-то на пути к ярко-синей с белым планеты, видимой за большим кривым входом.
— Ксагао успел получить МРЦ на этого сукина сына? — (Другой голос № 3. МРЦ означало «место расположения цели».)
— Да. Передал его, когда мы вышли на ЛВ. — (Другой голос № 2.)
Он почувствовал себя хорошо. После стрельбы, попадания в цель, устранения угрозы он почувствовал себя хорошо, и что-то в том, как крутанулись эти ноги, как они пошли по все более искривляющейся линии, перед тем как окончательно исчезнуть, усиливало это чувство.
— Эй, оно запинговало Ксагао, прежде чем прикончить его? Кто-нибудь знает? — (Гений.)
— Погодите-ка. Да. — (Другой голос № 2.)
— Заткнись и иди сюда. Если я тебя слышу, то и оно тоже.
— Господин командир. — (Другой голос № 2.)
— Но это хорошо. Пингование. Мы этим можем воспользоваться. — (Гений.)
— Он его еще и идентифицировал на «свой-чужой».
— Правда? Весело. — (Гений.)
Он пересмотрел запись короткого столкновения с Ксагао и ввел две поправки в программу (код: Тактическое оперативное поведение на местности в боевой обстановке — немедленная активация: отключить автоматическое опознавание «свой-чужой», отключить предварительное лазерное определение дальности).
В особенности после того как тот или иной вид или цивилизация начинали обмениваться идеями и опытом со своими старшими братьями по галактике, копирование мыслеразумов и помещение их в другие носители стало делом относительно легким. В результате получилось, что одна личность — неизменно так или иначе привилегированная, либо почитаемая, либо просто состоятельная (когда технология безопасно преодолела стадию разработки) — могла последовательно или даже одновременно обитать в нескольких или очень многих телах.
Некоторые цивилизации пытались использовать эту технологию исключительно в качестве резервного копирования на пути к полному биологическому бессмертию; при этом все разработки по спасению души предназначались для чрезвычайных случаев, если обстоятельства складывались наихудшим образом и вас приходилось переселять в свободное тело. Но, как оказалось, это порождало проблемы в краткосрочном плане при условии, что уровень рождаемости сохранялся на прежнем уровне, или менее заметные проблемы в долгосрочном плане в случае такого сокращения прироста населения, что это приводило к стагнации общества.
Конечно, всегда существовал такой искусительный, но совершенно иллюзорный идеал (и каждый разумный вид, казалось, полагал, что только ему хватило ума додуматься до этого) неограниченного вечного роста, но любая попытка осуществить такой режим очень быстро наталкивалась на трудности, связанные с тем непреодолимым фактом, что окружающий материал в галактике и, предположительно, во вселенной был уже обитаемым, используемым, заявленным, обороняемым, чтимым и даже, по всеобщему на то согласию, имеющим владельца. Следствием этого стали давно уже введенные огорчительно строгие правила, принятые главными игроками галактического сообщества и Старейшинами, регулирующие разумное распределение материи и пространства, на которое могут рассчитывать новые виды (сводились эта правила в основном к следующему: «Ты не можешь претендовать на то, что принадлежит другому», хотя в то время эта формула и представлялась совершенно несправедливой). Казавшаяся невероятной шуточная идея превратить всю остальную вселенную в подростковые маленькие копии искавших жизненного пространства ни в коем случае не была обречена на провал (невежественные люди и тщеславные машины принялись без остановки делать это), но эта волна неизбежно и быстро сошла на нет.
Обычно (в особенности еще и с учетом того, что виртуальную реальность вообще, и Послежития в частности, можно было напичкать удивительно богатым жизненным опытом) люди удовлетворялись более скромными и добрососедскими планами роста в Реале и экстенсивной, хотя и все еще ограниченной программой экспансии в Виртуале.
И происходило это потому, что жизнь в виртуальной среде обитания соблазнительно манила, в особенности тех, кто только начинал развивать соответствующие технологии душеспасения. В высшей степени захватывающая и впечатляющая ВР являлась совершенно неизбежным приложением к технологии записи мыслеразума, даже если — странным образом — ее и не существовало прежде. Одна вызывала к жизни и дополняла другую.
Лишь немногие виды не озабочивались стороной дела, связанной с душепередачами; некоторые потому, что благодаря своему наследству и уровню развития уже имели что-то в этом роде или что-то, перечеркивавшее привлекательность этой технологии, у других были религиозные или философские соображения, а третьи — и их было большинство — потому, что их больше интересовало бессмертие в Реале, а на запись мыслеразума они смотрели как на какой-то отвлекающий фактор или даже как на признание поражения.
Конечно, в любом обществе, использующем эту заковыристую технологию записи душ, существовала консервативная точка зрения истинно верующих, которые утверждали, что единственная послежизнь, которая стоит этого названия, проживается где-то в другом месте, в истинном раю или аду, в которые они всегда веровали до появления всей этой новомодной технологии, но отстаивать эту позицию было нелегко, поскольку твой мозг одолевали сомнения: а что, если ты, когда настанет час, не будешь спасен, тогда как в мозгу всех остальных есть маленькое устройство, которое гарантированно обеспечивало спасение.
В результате многие цивилизации большой галактики обзавелись собственными Послежитиями: Виртуальными реальностями, сохраняемыми в цифровых или иных субстратах, куда могут отправиться умершие и — по крайней мере, в некотором смысле — продолжить жить.
— Я вас уже вижу, господин командир. — (Манин.)
— Возьми в награду пирожок, моряк. Переключайся на линию видимости.
— Извините, господин командир. Я хотел сказать… — (Манин.)
Последовала пауза. Ватюэйль рассматривал большой кусок ярко-синего с белым неба за кривым входом. Неизвестные — код: «Рассматривать в качестве врагов» — молчали.
Видимая ему часть планеты постоянно и очень медленно изменялась. Он вернулся назад и посмотрел, насколько она изменилась с того момента, когда он занял позицию здесь. Вычел компонент движения того места, в котором находился. Место, в котором он находился, тоже вращалось, но оно вращалось медленно и с неизменной скоростью, а потому вычесть это движение не составляло труда.
Теперь он видел, что планета очень медленно вращается. Кроме того, белые полосы и вихри поверх синевы тоже менялись, но даже еще медленнее. Некоторые полосы расширялись, некоторые сужались, а вихри крутились вокруг своих осей и, кроме того, смещались по поверхности планеты даже с учетом ее вращения.
Он много раз разглядывал повторы всего этого движения. И от этого чувствовал себя хорошо. Но иначе, чем то «хорошо», которое он чувствовал, проверяя свое оружие. Это было похоже на то чувство, которое он испытывал, глядя, как нога Ксагао, спотыкаясь, топает к планете. В особенности от того, как изменялась траектория ее движения. Это было прекрасно.
Прекрасно. Он задумался над этим словом и решил, что оно подходит для данного случая.
Некоторые Послежития просто предлагали бесконечную развлекуху для постмертвых: вечный курорт с безграничным смехом, приключениями, спортом, играми, науками, путешествиями, шопингом, охотой или любым другим видом деятельности, которая более всего была по душе данному виду. Другие Послежития существовали не только для самих мертвецов, но и для живых, обеспечивая практическим средством коммуникации с предками те общества, которые унаследовали эту идею или недавно прониклись ею.
Некоторые имели более созерцательную и философскую природу, чем те, что зациклились на всеобщем веселье. Для других — и большинства наиболее старых Послежитий — было характерно медленное увядание, а не подлинное виртуальное бессмертие, при этом личность скончавшегося медленно (обычно в течение многих поколений в Реале) растворялась в общей массе информации и цивилизационной морали, поддерживающейся в виртуальной среде.
В некоторых мертвые жили гораздо быстрее, чем в Реале, в других с таким же темпом, а в третьих гораздо медленнее. Некоторые даже предусмотрели способы возвращения своих возлюбленных мертвецов к жизни.
А в некоторых Послежитиях смерть оставалась: вторая — окончательная и безвозвратная смерть даже в Виртуале, потому что (как выяснилось) лишь очень немногие виды естественным образом рождали личностей, обладающих способностью или желанием жить бесконечно, а тех, кто прожил достаточно долго в Послежитии, начинала одолевать бесконечная, смертная тоска, или же они впадали в кататоническое — или визгливое — безумие. Цивилизации, лишь недавно втянувшиеся в эту игру, пережили настоящее потрясение, когда из их стоивших огромных затрат, требовавших мучительных усилий, усердно защищаемых и тщательно дублируемых Послежитии стали раздаваться первые отчаянные мольбы об истинной, настоящей смерти.
Рассматривать такие мольбы как абсолютно естественные было довольно-таки непросто.
А еще и исполнять просьбы мертвецов.
Он хотел остаться и наблюдать планету за кривым входом еще долго-долго, чтобы увидеть, как дальше будут изменяться полосы и вихри. А потом он смог бы снова и снова просматривать запись. Увидеть новые части планеты тоже было бы хорошо. Это было бы еще лучше. А еще лучше — увидеть всю планету целиком. Это было бы лучше всего.
Он осознал, что начинает чувствовать себя неудобно. Поначалу он не понимал, в чем причина этого, а потом ему стало ясно: он слишком долго оставался на одном месте после этого события с кодом «Недавнее боестолкновение».
Он задумался: что ему делать? В последнее время ничто не изменялось, ничто не двигалось. Он решил, что может поменять место.
Он попытался спрашивать у своих Внешних зондов/Узлов сопряжения, что они чувствуют, но у него все еще не было этих узлов. Вообще-то эти штуки, что уж они собой представляли, должны были наличествовать, но их не было. Это напоминало еще один пустой магазин, который по идее должен быть полон.
Значит: действуй иначе. Он тихо поднялся на своих трех сочлененных ногах, органы его чувств прощупывали все вокруг, когда его Верхний сенсорный купол поднялся в пространство под потолком (просвет наверху соответственно уменьшился с 18,3 до 14,2 метра) и позволил ему увеличить обзор. Обе его башни Главных стволов были направлены в сторону кривого входа. Все шесть его коконов вспомогательного оружия заняли боевое положение и взяли под контроль остальное пространство вокруг него, ему даже не потребовалось говорить им, чтобы они сделали это. Он повернул Верхний оружейный ворот, направляя Башню 2 назад, откуда, как он понимал, меньше всего можно было ожидать опасности, поскольку эта башня израсходовала часть энергии и получила некоторые повреждения, пусть и незначительные.
Пока он так и не почувствовал никакой угрозы. Он перешагнул через Объекты повышенной плотности и двинулся вправо и вперед в направлении той стороны кривого входа, где была видна ярко-синяя с белым планета. Двигался он медленно, со скоростью далекой от оптимальной, так что его ноги, касаясь пола, создавали минимальные вибрации. Наклонность пола рядом с длинной рваной пробоиной в его толстом материале означала, что для сохранения равновесия ему придется использовать оружейные коконы.
Некоторые из Неопознанных объектов средней плотности вокруг него приобрели очертания аппаратов, способных передвигаться в воздухе и космосе. Это означало, что место, где он оказался, называется ангаром. По большей части аппараты выглядели хаотически асимметричными, поврежденными, непригодными к использованию.
Он увидел еще один Неопознанный объект высокой плотности около кривого входа и двинулся к нему. Теперь ему стала видна большая, чем прежде, часть планеты, и от этого ему стало хорошо. Прекрасно. Это все еще было прекрасно.
Вдруг на фоне ярко-синего и белого на планете что-то шевельнулось.
И никто не знал, какой сообразительной маленькой душе первой пришло в голову соединить два Послежития, но поскольку большинство недавно открытых цивилизаций были исполнены энтузиазма в том, что касалось установления постоянных, насыщенных, высококачественных и предпочтительно свободных связей с датасферами и информационными средами своих соседей, — в особенности таких соседей, которые ушли гораздо дальше их в области технологии, — то это всегда и происходило, если не по случаю, то по плану. Это даже шло на пользу мертвецам обеих цивилизаций, открывая дополнительные новые возможности распалять постсмертные ощущения, что улучшало способность покойного противиться достойному сожаления влечению ко второй, уже совершенно окончательной смерти.
Соединение всех поддающихся коррекции и совместимых Послежитий стало чем-то вроде безумного поветрия; соответствующие ученые еще только готовили предварительный, хотя и основательный анализ истинного культурного значения этого явления и вытекающих из него последствий, а практически уже каждый уголок цивилизованной галактики был связан с каждым другим уголком с помощью соединений между Послежитиями, а также и всеми другими более обычными узами дипломатии, туризма, торговли, всеобщего любопытства и тому подобное.
Таким образом, много миллионов лет в галактике существовала сеть полунезависимых от Реала Послежитий, которые постоянно изменялись, так же как изменялось в Реале само галактическое сообщество, в котором появлялись, развивались, укреплялись, исчезали, либо изменялись до неузнаваемости, либо в некотором роде впадали в детство, либо выбирали стезю полубогов, полностью уходя от материальной жизни и выбирая легкомысленное безразличие, каковое представляло собой сублимацию.
Про Ады предпочитали умалчивать.
Движущаяся вещь была совсем крохотной. Слишком маленькой, чтобы быть бойцом в бронекостюме или даже Внешним зондом/Узлом сопряжения, его ли или чьим-то еще. Оно двигалось со скоростью 38,93 метра в секунду, а значит, слишком медленно, чтобы рассматривать его как кинетический снаряд. Размеры его составляли приблизительно 3x11 сантиметров, оно имело круглое поперечное сечение, конический наконечник и вращалось. Он решил, что это минометный снаряд диаметром 32 миллиметра. У него было много надежной информации по таким снарядам. Максимальная мощность пять килотонн микроядерного боеприпаса; множество разновидностей. Оно должно было пролететь над тем местом, где он только что находился, и ударить в перегородку, располагавшуюся за ним.
Теперь, когда его аппарат высокотелескопического видения засек эту штуку, он увидел на ней крохотные сенсорные впадинки, очертания которых расплывались из-за ее вращения (4,2 оборота в секунду). Она проплыла на расстоянии пяти метров от него и начала посверкивать, испуская лазерные пучки дальномера и определителя топографии боевого пространства. Ни один из этих пучков не нашел его. Потому что он покинул свое место, прежде чем эта штука активизировалась.
Он все еще продолжал двигаться, сделал еще один шаг, пока снаряд проплывал по темному пространству ангара. Он решил, что проникновение в ангар этого снаряда предшествует началу атаки и оптимальный выбор теперь — это пригнуться здесь, все еще в пяти шагах от Неидентифицированного предмета высокой плотности, к которому он направлялся, предпочтя частичную защиту ближайшего Неидентифицированного предмета средней плотности, при этом он получал дополнительное преимущество, основанное на том, что подсказчик заверил его: если он присядет на корточки, то с его размерами и формой будет похож на уже Идентифицированный объект средней плотности — маленькое, работоспособное, но дезактивированное Высокоатмосферное/Низкоорбитальное устройство для бомбардировки поверхности планеты.
Получение дополнительного преимущества — ему это нравилось. Это напоминало приказ изнутри. Он выбрал эту опцию и начал приседать на корточки.
Экспертная подсистема предположила, что если снаряд взорвется в том месте, где он теперь находится, то он, возможно, получит новое дополнительное преимущество. И это ему тоже понравилось.
Снаряд двигался так медленно, что у него вполне хватило времени определить свое точное местонахождение, найти прицелом Легкого лазерного ружья вращающийся снаряд и войти в режим максимальной защиты от фронтального удара при взрыве в том направлении, куда летел снаряд, если он и в самом деле окажется микроядерным.
Когда снаряд оказался над его прежним местонахождением, он выпустил четыре низкоэнергетических заряда в хвостовую часть снаряда; нулевой промах или высокая кучность — и от этого ему стало очень хорошо. Он убрал ружье назад в бронированную башню. Снаряд взорвался.
Микроядерный.
Ады существовали потому, что на этом настаивали некоторые религии и некоторые общества, вовсе не замеченные в чрезмерной религиозности.
Было ли это следствием слишком буквального прочтения священных книг (и желания от предписаний перейти к делу) или же насущной светской потребностью продолжать преследовать тех, кто считался заслуживающим наказания даже после смерти, но часть цивилизаций — некоторые в остальном вполне уважаемые — за прошедшие зоны лет создали вполне себе впечатляющие жуткие Ады. Они редко сочленялись с Послежитиями, будь то адскими или другими, но если и сочленялись, то все равно находились под строгим присмотром и обычно с единственной целью: усилить страдания мучеников, подвергая их новым пыткам, до которых почему-то не додумались их собственные народы, или все тем же старым, но под руководством сверхжестоких инопланетных демонов, а не более знакомой доморощенной разновидности.
Очень постепенно (что, видимо, объяснялось самой природой той случайной мешанины, которую представлял собой современный ряд участвующих в игре цивилизаций) появилась целая сеть Адов, — сеть пока что частичная, составляющие которой взаимодействовали под строгим контролем, — и сведения о существовании Адов и условиях внутри них все больше и больше просачивались в мир.
Со временем это привело к неприятностям. Многие виды и цивилизации категорически возражали против самой идеи Адов, независимо от того, чьи они. Многие категорически возражали против самой идеи пыток, и практика создания Виртуальных сред (которые традиционно считались ослепительно сказочными царствами ничем не ограниченного наслаждения), цель которых состояла в мучительстве и причинении страданий разумным существам, представлялась им не то что неправильной, а извращенной, садистской, откровенно порочной, позорной и постыдно жестокой. Да что там — нецивилизованной; а такие общества не бросались этим словом, не взвесив тщательно последствия.
Культура категорически возражала против мучительства, будь то в Реале или Виртуале, и была готова даже пожертвовать своими краткосрочными и даже — по крайней мере для видимости — долгосрочными интересами, чтобы пресечь это. Такое строго запретительное, непрагматическое поведение сбивало с толку людей, которые привыкли иметь дело с Культурой, но этот подход присутствовал со времени рождения цивилизации, а потому не имело смысла рассматривать его как временный каприз, уступку морали и ждать, когда он пройдет. В результате за прошедшие тысячелетия нетипично негибкая позиция Культуры незначительно, но значимо сдвинула всеобщие позиции в метацивилизационном споре по этому вопросу в сторону более либерального, гуманистического подхода на этическо-нравственном спектре, и безусловная идентификация пытки с варварством стала самым очевидным показным достижением.
Последовала предсказуемая разноголосица реакций. Некоторые цивилизации, имевшие Ады, просто взвесили, согласились и закрыли их; в целом это были те виды, которые вообще никогда особо не приветствовали эту концепцию, в их число вошли и те, кто принял эту идею только потому, что они находились под ошибочным впечатлением, будто это делают все новоприбывающие общества, а они не хотели выглядеть отсталыми на общем фоне.
Некоторые цивилизации просто не обратили внимания на эту шумиху и сказали, что она вообще не имеет никакого смысла. Другие (обычно те, кто по своему складу не могли пропустить ни одну возможность выразить свое категорическое возмущение) реагировали с истерическим остервенением, громко сетовали на наглый этический империализм, совершенно необоснованное культурное вмешательство и нажим, граничащий с открытой враждебностью. Некоторых из них, после того как они высказались, — и по прошествии некоторого времени — все же удалось убедить, что Ады неприемлемы. Но не всех.
Ады оставались. Как и разногласия, порождаемые их существованием.
Но при всем при том время от времени ту или иную цивилизацию удавалось подкупом убедить в необходимости пресечь существование Ада на ее территории. В качестве взятки обычно предлагалась технология, которая несколько опережала уровень развития данной цивилизации, хотя создание такого рода прецедентов было рискованным, потому что могло вдохновить других попытаться сделать то же самое, чтобы наложить руки на интересующую их игрушку, а потому этой стратегией приходилось пользоваться с осторожностью.
Несколько гуманистических цивилизаций, настроенных наиболее воинственно, пытались разгромить Ады (принадлежащие тем, кого они считали наиболее варварскими собратьями по галактике) с целью освободить или прикончить мучимые души, в них находящиеся, но этому сопутствовали известные опасности, и как следствие, случилось несколько малых войн.
Правда, войны такого рода считались наилучшим способом уладить возникшие разногласия. Подавляющее большинство противоборствующих по обе стороны соглашались на то, что вести сражения они будут в пределах контролируемой виртуальности под наблюдением бесстрастных арбитров и победитель признает результат; если победят сторонники Адов, то никаких дальнейших санкций и лицемерных упреков со стороны противников Ада не последует, если же победу будут праздновать противники Адов, то Ады их противников подлежат закрытию.
Обе стороны полагали, что одержат победу; противники Адов — потому, что были более продвинутыми (преимущество, которое частично проявится в имитации войны), а сторонники — потому, что были убеждены: они не такие изнеженные, как противник, война у них в крови. Кроме того, у сторонников Адов имелось несколько тайных союзников в виде цивилизаций, прежде содержавших Ады (о чем никому не было известно). Их, однако, удалось убедить присоединиться к сообществу, и они почти что (как было решено после продолжительных юридических процедур) годились для этого благодаря крючкотворству составителей соответствующего соглашения.
Естественно, обе стороны были убеждены, что правда на их стороне, хотя никто не был настолько наивным, чтобы думать, будто это может оказать какое-то воздействие на результат.
Начиналась война. Она бушевала на безмерных виртуальных просторах в пределах отведенных для этого субстратов, за которыми велось тщательное и многоуровневое полицейское наблюдение, осуществляемое народом Ишлорсинами — вид, славившийся своей неподкупностью, спартанским образом жизни, почти полным отсутствием чувства юмора и справедливостью, которая большинством других нормальных цивилизаций считалась абсолютной патологией.
Но теперь война приближалась к концу, и Ватюэйлю казалось, что его сторона проигрывает.
Это был микроядерный снаряд, но низкой мощности. Заменяемые сенсорные устройства на его бронированных Башнях главных стволов — его верхний сенсорный купол был убран вниз под бронированную крышку — наблюдали за происходящим. За мгновение до взрыва основной боеголовки из нее вышли три вспомогательных снаряда и направились к полу — в то место, где он сидел, скорчившись, прежде. Трудно было сказать наверняка, но он подумал, что она — та штука, внутри которой он находился, — выдержала бы взрыв, оставайся он все еще там.
Пол под ним вздрогнул.
Взрыв сильно повредил то место, где он находился прежде; в перегородке за ним образовалась дыра, в потолке наверху появились пробоины, он выгнулся, а потом обвалился, раскалившись, засиял белым и желтым, когда элементы опоры расплавились и рухнули под воздействием силы тяжести, обеспечиваемой вращением Заброшенной космической фабрики. Неидентифицированный объект высокой плотности, за которым он прятался прежде, частично испарился/уничтожился, а остатки его полетели по полу ангара и остановились, лишь ударившись о вздыбившуюся секцию уже поврежденного пола.
— Все еще там! — (Другой голос № 4.)
— Прикончи его, Гультон.
Яркая желто-белая линия устремилась вниз оттуда, где прежде был потолок, врезалась в палубу ангара в том месте, где раньше находился Ватюэйль, и там возник белый шар плазмы — вылетел наружу в кипящем облаке за фронтом волны из сгущающихся частиц расплавленного металла. Метровые, отливающие желтым фрагменты пола полетели во все стороны с разными скоростями, в основном высокими. Он увидел, что один фрагмент, вертясь в пустоте, летит в его сторону, ударяясь то об пол, то об потолок. У него не оставалось времени отпрыгнуть в сторону. Может быть, если бы он не сидел, пригнувшись, то ему удалось бы избежать удара.
Кусок металла сильно ударил по бронированному корпусу того, в чем он находился. И удар был неудачный. Не плоской стороной или даже хотя бы кромкой, а заостренным неровным концом. Он ударил по его верхней части сбоку, отчего его крутануло, а обломок попал в плечевую секцию его левого кокона главного ствола.
Все сотряслось. Поле его видения заполнилось скрин-спредами контроля повреждений. Последовал еще один удар сверху. Относительно медленный, предположительно, высокоинерционный, сминающий.
— Сучий ты потрох! Вот тебе, сука, вот тебе, сука! — (Гений.)
— Господин командир, снаряд взорвался. — (Гультон.)
— Вот хрень, у меня, кажется, из жопы затычка вывалилась. — (Другой голос № 2.)
— Размазали его. Размазали эту сучью Бронированную боевую единицу. — (Другой голос № 3).
— Похоже, дело сделано. Сукой буду. Получил, сучий потрох, сволочь трехногая, танк космический долбаный. — (Гений.)
— Все вперед — офицер в конце. Ничего личного, господин командир. — (Другой голос № 2.)
— Спокойно. Не спешить. Эти штуки крепкие.
Он был ранен. Машина, в которой он находился, свалилась в режим ниже оптимального. Называлась она Бронированная боевая единица.
Защитная крышка приняла на себя серьезный кинетический удар и теперь не открывалась, что не позволяло ввести в действие верхний сенсорный купол. Его левая Башня главного ствола была оторвана все тем же обломком. Четыре кокона вспомогательного оружия вышли из строя, а верхний ворот вспомогательного оружия заело. Что-то повредило и его Главный силовой распределительный узел. Он не понимал, как это случилось, но случилось. Кроме того, он теперь не мог толком двигать ногами. В его Ноге № 1 осталось немного вторичной энергии. И все. Определить, сколько имелось энергии или подъемной силы, было затруднительно.
Какое-то тяжелое оборудование, упавшее сверху, причина полученного им удара высокой инерции, похоже, пригвоздило его к полу. Кроме того, конденсирующиеся металлы после плазменного события, казалось, приварили какие-то его части к другим его частям, а какие-то его части — к полу ангара.
Он ввернул еще один комплект заменяемых сенсоров на место в правом плече. Теперь ему придется довольствоваться только этим.
Ему придется оставаться на том месте, где он сейчас. Он все еще мог поворачиваться, но когда он делал это, возникало какое-то скрежещущее ощущение, и он не мог плавно поворачиваться, что исключало возможность сплошного огня.
Он мало что видел. Нижний сенсорный купол был перекрыт широким корпусом его обездвиженной ноги.
— Ладно. Боец Друзер. Я, пожалуй, удостою тебя этой чести.
— Господин командир. — (Гений = Друзер.)
В кривом входе появилась фигура, прыгавшая на всех четырех и старавшаяся прижиматься как можно ближе к полу, на его спине с помощью треноги было закреплено кинетическое ружье средней мощности, брюхо его раскачивалось из стороны в сторону.
Ватюэйль пропустил его мимо себя почти до самой дыры в полу ангара, а потом тихонько бросил ему вслед сверхчерную гранату-снежинку. Сверхчерное покрытие делало гранату невидимой, к тому же в ангаре было слишком темно, и боец не смог бы увидеть падающий к нему в вакууме снаряд.
Он запустил вторую гранату, прицеливаясь так, чтобы та упала на спину облаченной в бронекостюм фигуры, если бы она остановилась… О-па.
Первая граната ударилась об пол в двух метрах за бойцом, потом взорвалась со вспышкой и глухим ударом. Фигура остановилась и развернулась. Боец оказался под колпаком осколков размером от миллиметра до сантиметра.
Раздался вопль. (Друзер.)
Установленное на спине ружье выстрелило дважды в то место, где взорвалась первая граната. В этот момент упала вторая граната. Она должна была упасть прямо на спину фигуре, но приземлилась в полуметре слева и спереди, потому что его сенсоры теперь не позволяли произвести точное прицеливание и не учитывали, что бойца отбросило назад дождем осколков первой гранаты.
Вторая граната была настроена так, чтобы взорваться при контакте. Взрыв откинул назад голову бойца. Кроме того, он оторвал и аннигилировал щиток со шлема Друзера, что явно привело к разгерметизации. Фигура рухнула на пол, где замерла, не издав больше ни звука.
— Друзер?
— Черт. — (Другой голос № 2.)
— Друзер?
— Господин командир, я думаю, он попался на растяжку. Ловушка для простачков. А эта штука все равно уже мертва. Наверняка. — (Другой голос № 4.)
— Господин командир? Сюда скоро прибудут по-настоящему серьезные ребята. Мы должны войти туда хотя бы для того, чтобы спрятаться. — (Гультон.)
— Я это понимаю, Гультон. Ты хочешь быть следующим?
— Господин командир, мы с Ковиуком думали, что нам лучше вдвоем отправиться на место боестолкновения. — (Гультон.)
— Ну, это бога ради, Гультон.
Сквозь дыру в потолке спрыгнули две фигуры. Их темные бронекостюмы на мгновение мелькнули в оранжевом сиянии, все еще исходящем от расплавленных материалов того, что прежде было потолком и полом ангара.
Ватюэйль мог бы уничтожить их обоих, но он слышал, что они сказали, и решил: из их слов вытекает, что они считают его мертвым. Пусть тогда они пока так и думают, а вот когда войдут в Непосредственную тактическую среду, в которой он находится, то ему будет легче их уничтожить.
«Трапеция» — пришел вызов. Он не удивился. Ватюэйль и сам собирался сделать этот вызов.
Он оставил в Главном Пространстве Оценки Стратегической Ситуации свою оболочечную сущность и переместился к пространству Трапеции, разбрасывая, словно лепестки, коды доступа и приманки.
Их было пятеро. Они сидели на чем-то похожем на трапеции, висевшие в полной темноте; провода терялись, уходя наверх в черную пустоту, и никаких признаков или намеков на пол внизу или стену в какой-либо из сторон не было. Это должно было символизировать изолированность этого тайного места или что-то в таком роде. Он понятия не имел, какое пространство они выбрали бы, если бы кто-то из них прежде обитал в условиях высокой гравитации и испытывал ужас перед возможностью падения с высоты более нескольких миллиметров. Они все взяли себе разные внешности, но он знал, кто были четверо других, и доверял им, как самому себе, надеясь, что и они доверяют ему не меньше.
Он принял обличье мохнатого четвероногого, большеглазого, с тремя мощными пальцами на концах каждой из четырех конечностей. Они все испытывали склонность принимать обличье многоногих существ, эволюционировавших в условиях гравитации среди лесов. Он понимал, каким странным это может казаться двум присутствующим здесь водным (насколько он знал) жителям, но к таким вещам в виртуальной реальности нужно привыкать. Чтобы опознавать друг друга, они приняли разные цвета; он, как и всегда, был красным.
Он оглядел всех и сообщил:
— Мы терпим поражение.
— Ты всегда так говоришь, — заметил желтый.
— Я так не говорил, когда мы побеждали, — ответил он. — Когда я понял, что мы терпим поражение, я стал говорить об этом.
— Ужасно, — сказал желтый, не глядя на него.
— Терпеть поражение почти всегда ужасно, — сказал зеленый.
— Ситуация, похоже, становится безвыходной, — согласился, вздохнув, фиолетовый. Фиолетовый держался за провода, на которых висела трапеция, и принялся раскачиваться назад-вперед на трапеции.
— Так что — следующий уровень? — сказал зеленый. Их разговоры в течение последних нескольких встреч стали лаконичными; прежде они до изнеможения говорили о ситуации и о возможностях, которые у них оставались. Они ждали, когда соотношение голосов изменится или когда кто-нибудь из них настолько разочаруется в процессе и всем этом трапециоидном устройстве, что они образуют еще более эксклюзивный подкомитет и возьмут управление в свои руки. Они все поклялись не делать этого, но до конца никогда нельзя быть уверенным.
Они все посмотрели на синего. Синий колебался. Синий до настоящего времени голосовал против того, что они называли переходом «на следующий уровень», но не делал секрета из того, что он — один из трех, говорящих «нет», и в большей степени, чем остальные, готов в зависимости от обстоятельств поменять свое (его, ее, одушевленное или нет) мнение.
Синий почесал в паху длиннопалой рукой, потом понюхал пальцы; каждый из них сделал свой выбор касательно того, насколько их образ древесных жителей соответствует поведению, тех, кто действительно живет на деревьях у себя в джунглях. Синий вздохнул.
Едва увидев, как синий вздохнул, Ватюэйль понял, что они победили.
Синий с сожалением посмотрел на желтого и фиолетового.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Но я «за».
Фиолетовый покачал головой, стал копаться в шерсти в поисках неизвестно чего.
Желтый расстроенно вскрикнул и, совершив соскок с оборотом назад, безмолвно полетел в темноту внизу, превратился в желтую черточку, которая вскоре совсем исчезла из виду. Его оставленная трапеция раскачивалась, словно в безумном, дерганом танце.
Зеленый вытянул конечность и остановил трапецию, потом посмотрел вниз — в пропасть.
— Так что — можно не заморачиваться формальным голосованием? — тихо сказал он.
— Глядя на ситуацию, — безутешно сказал фиолетовый, — я тоже вынужден согласиться. — Он оглядел всех — каждый из них все еще ждал реакции других. — Но делаю я это не… из чувства протеста, а главным образом в духе солидарности и из отчаяния. Я думаю, мы еще пожалеем об этом решении. — Он посмотрел вниз.
— Никто из нас не идет на это с легкостью, — сказал зеленый.
— Так, значит, — сказал фиолетовый, — мы переходим на следующий уровень.
— Да, — сказал синий. — Мы прибегнем к дезинформации.
— Мы будем драться, просачиваться, саботировать, — сказал зеленый. — Это все тоже военная тактика.
— Давайте не выдумывать для себя извинений, — пробормотал фиолетовый. — Как бы то ни было, но мы нарушаем клятву.
— Я бы предпочел, чтобы мы все пришли к победе, сохранив свою честь в целости, — строго сказал зеленый. — Но выбор перед нами теперь такой: либо мы терпим поражение с честью, либо приносим в жертву нашу честь ради призрачного шанса на победу. Как бы ни был получен результат, он оправдывает жертву.
— Если только все получится.
— На войне не бывает гарантий, — сказал зеленый.
— Нет-нет, бывают, — тихо сказал синий, глядя в темноту. — Гарантии смерти, разрушения, страданий, боли сердечной и сожаления.
Несколько мгновений все они молчали, оставаясь наедине со своими мыслями.
Потом зеленый загудел проводами своей трапеции.
— Хватит. Мы должны составить план. Детальный план.
Они его не видели. Двое находились там, где произошло плазменное событие, один — рядом с телом бойца Друзера, еще один — там, где его не было видно, а двое других опустились на колени в десяти метрах почти перед ним, пройдя двенадцать метров от кривого входа.
— Ну и хрень тут. Один из его оружейных коконов. — (Другой голос № 2.) Двое, стоявшие перед ним на коленях, оглянулись, уставились чуть ли не прямо на него. Это помогло ему определить, где может теперь находиться Другой голос № 2.
— Ну, тут и хрень, господин командир. — (Гультон.)
Одна из двух стоявших на коленях фигур продолжала смотреть в его сторону, тогда как вторая уже отвернулась. Он, казалось, смотрел прямо на него.
— А там, под этой штукой, там что?.. — Это говорил тот, кто назвался майором К'найвой. Его оружие стало подниматься, указывая прямо на него.
Он выстрелил из обоих имевшихся у него лазерных ружей в двух стоявших на коленях и многократно поразил цели с высоким рассеянием луча, но минимальным отражением: он увидел несколько очевидных ранений, хотя фигура майора К'найвы частично закрывала ту, что находилась за ним, вероятно, принадлежащую Другому голосу № 4. Он добавил две мини-ракеты класса Живая сила в бронекостюмах/Транспортные средства легкого бронирования.
Одновременно он развернул свою действующую Башню главного ствола, чтобы взять под прицел ту часть ангара, где он находился раньше и где теперь находились Гультон и Ковиук. Задействовал рельсовую пушку, установленную на низкую кучность. Крохотные гиперкинетические снаряды превратили в решето наклонную часть пола, перегородки и потолок.
Башня главного ствола, разворачиваясь, поймала в прицел бойца, стоявшего на коленях у тела Друзера, и он выпустил в них три Заряда высокой мощности общего назначения/Шрапнельные малые ракеты. Потом свечкой запустил еще пять малых ракет в центр области прицеливания рельсовой пушки, выключив их двигатели практически сразу, как только они вышли из башни, а потому они упали в ту часть области прицеливания, которая была ему не видна.
С самого начала он одну за другой выстреливал наугад (туда, где за его спиной в ангаре мог находиться Другой голос № 2) разными гранатами — снежинками, теплонаводящимися, эмиссионно-чуткими, захватывающими движение. Некоторые гранаты рикошетили от потолка, но по большому счету это не имело значения.
Боец майор К'найва и фигура за ним исчезли в двойном взрыве мини-ракет. Неидентифицируемые хриплые крики, видимо, исходили от Гультона и Ковиука. Они тут же смолкли, так как выстрелы из рельсовой пушки продолжали поедать перегородки, пол и потолок. В центре ангара взорвались мини-ракеты, создав клубящееся облако газов и обломков. В огненном смерче исчезли два бойца — один из них Друзер, который уже был мертв.
Запущенные свечкой мини-ракеты приземлились одна за другой на том, что осталось от заднего угла ангара, наполнив его ненадолго дымкой плазмы, газа и шрапнели.
Он прекратил огонь. Магазин рельсовой пушки был пуст на 60 процентов.
Обломки летели, ударялись, рикошетировали, падали, кувыркались, скользили, останавливались. Газы рассеивались, уплывая в основном через широкий кривой выход, обрамлявший часть большой ярко-синей с белым планеты.
Он больше не слышал никаких переговоров.
Единственные видимые ему следы бойцов были двусмысленными по своей природе и довольно маленькими.
По прошествии почти девяти минут он, используя ту энергию, что оставалась в его единственной действующей ноге, попытался скинуть с себя то, что придавливало его к полу. Попытка оказалась неудачной, и он понял, что попался. Он подумал, что высока вероятность того, что не убил бойца, находящегося в ангаре у него за спиной, но его усилия подняться, вызвавшие некоторое движение обломков вокруг него и на нем, не привлекли к нему враждебного внимания.
Он сидел и ждал, жалея, что не может получше разглядеть прекрасную планету.
Другие появились полчаса спустя. Это были другие бойцы в других бронекостюмах и с другим оружием.
Коды «свой-чужой» у них тоже были не те, поэтому он стал драться и с ними. Ко времени, когда его выкинуло из ангара в облаке плазмы, он был абсолютно слеп, утратил почти все чувства. Только его внутренние тепловые сенсоры и ощущение, что он испытывает воздействие слабой, но возрастающей силы притяжения с одного направления, сказали ему (когда он принял тот факт, что падает, кувыркаясь), что он падает в атмосферу прекрасной ярко-белой и синей планеты.
Температура быстро повышалась, начала просачиваться в его Силовое и Процессинговое ядро через сквозные каналы повреждения, полученные во время недавнего боестолкновения. Его Процессорный костюм закроется или расплавится через восемнадцать, нет, одиннадцать, нет, девять секунд: восемь, семь, нет, три, два, одна…
Его последняя мысль: как было бы хорошо увидеть прекрасную…
Он вернулся в имитацию внутри имитации, которая была Главным Пространством Оценки Стратегической Ситуации. На Трапеции они обсуждали первые подробности плана, который может тем или иным путем положить конец войне. Здесь они продолжали снова и снова оценивать ту же самую ситуацию, над которой размышляли, когда он их оставил.
— Одно из твоих старых пастбищ, верно, Ватюэйль? — сказал один из других представителей Высшего командования, когда они обсуждали бессмысленность ведения самовоспроизводящейся войны среди этих кувыркающихся камней и глыб льда. Огненные хвосты ракет светились в темноте среди миллиардов орбитальных осколков; снаряды взрывались, боевые части то отступали, то наступали.
— Да? — сказал он. А потом узнал это место.
Он много чем побывал за время этой войны. Много раз умирал во время имитаций, иногда причиной этого становились некоторые недостатки характера или его действия, но чаще ошибки тех, кто стоял над ним в командной структуре, или просто необходимость самопожертвования. Сколько своих жизней он растратил, ведя войну? Он давным-давно сбился со счета.
Конечно, здесь, в царстве мертвых, где велась казавшаяся бесконечной война за души умерших, новые смерти не рассматривались как препятствие к продолжению схватки. После каждой смерти при исполнении обязанностей достижения солдата рассматривались комиссиями, составленными из его коллег и других экспертов. Был ли он отважен, хладнокровен под огнем, предприимчив? В зависимости от ответов извлекались уроки. Солдаты, реинкарнированные для новых сражений, поднимались, падали или оставались в строю в зависимости от выставленной им оценки, сама военная практика постепенно изменялась под воздействием принятых решений.
Ватюэйль сначала медленно продвигался по служебной лестнице. Даже в тех случаях, когда его действия кончались смертью, неудачей или поражением, выяснялось, что действовал он наилучшим образом, имея те ресурсы и преимущества, которые у него были, и — самое главное — он, принимая решения, продемонстрировал хорошее воображение.
Самая первая его инкарнация на этой войне с самого начала грозила обернуться катастрофой; он, даже не зная, что находится в имитации, не представляя, за что сражается, был военным туннелепроходчиком, стал предателем, был подвергнут пытке и погиб. Но все же он сумел пройти через зону, отравленную газом, а не пытался убежать, что пошло ему в зачет, а тот факт, что прежде такая стойкая и надежная душа предпочла рискнуть и сдаться врагу, а не пытаться немедленно бежать к своим, был поставлен в вину не ему, а тем, кто отвечал за это пространство боевых действий, и помог убедить тех, кто тогда руководил войной на более высоком уровне, что по большей части она ведется слишком жестоко, со слишком большим упором на секретность.
И да, именно здесь — в этом открытом лабиринте разбитых лун, летящих камней, заброшенных сооружений и пустых фабрик много поколений бойцов назад — он участвовал в сражениях.
И опять же, хотя он пришел к тому, что начал сражаться — слишком успешно — против собственного народа, это не было его виной. В том случае он даже не до конца был самим собой, неким слишком правдоподобным глюком внутри воссозданного сценария, то есть его загрузка в боевое подразделение прошла лишь частично, и он оказался там калекой, не знающим, кто здесь свой, а кто — чужой. Но и в таком неполноценном состоянии сражался он неплохо, продемонстрировал хорошее воображение и продемонстрировал зачатки попыток к развитию. Это заслуживало очередного повышения.
Но вот он снова смотрел на то же самое место, спор за которое так и не был разрешен. Невзирая на все последовавшие сражения среди и вокруг летящего кубарем каскада скалистых обломков и орбитального мусора, состоящего из заброшенной инфраструктуры, вращающейся вокруг планет системы, ни одна из сторон так и не одержала окончательной победы.
Он смотрел на это место, вспоминая, размышляя о том, какие другие бойцы вроде его прежнего «я» все еще проливали пот, сражались и умирали там.
— Нам необходимо решение, — сказала групп-лидер этой вахты. — Продолжать, остановиться, бросить? — Ее отделенная от тела голова одновременно смотрела на всех остальных, в каждый отдельный момент времени она фиксировала взгляд на всех сразу, потому что в имитации такое, конечно же, возможно.
Он проголосовал за то, чтобы бросить, хотя и не чувствовал особого убеждения. Таким и было принятое решение, хотя и с преимуществом всего в один голос. Он почувствовал что-то вроде душевного подъема вкупе с отчаянием и подумал, а не является ли в имитации столь противоречивая смесь единственной возможностью. Он так давно уже не был жив по-настоящему, что ни в чем не мог быть уверен.
Это не имело значения; они бросят сражение за имитированные астероиды и имитированные орбитальные сооружения в данной конкретной имитированной системе в данной конкретной имитированной версии данной конкретной имитированной эры в данной конкретной имитированной галактике.
Он подумал, что это должно было бы испортить ему настроение, но этого не случилось.
Что значило еще одно предательство среди такого множества других?
