Катя

Катя проснулась пораньше и вышла в сени. В сенях еще пахло осенью: антоновскими яблоками и соленьями, но вода в кадке уже покрылась тонким ледком. Катя особенно любила умываться такой водой, от которой зубы сводит и на щеках расцветают яркие розы. Потом Катя достала из сундука новую ленту, любовно разгладила ее на коленях и вплела в косу. Посмотрела на себя в маленькое мутноватое зеркальце, осталась довольна, подхватила коромысло с ведрами и пошла по воду.

Катя заметила, что идет босиком, но не удивилась, а только с удовольствием пошевелила пальцами в теплой и нежной дорожной пыли.

– Здравствуйте, Анна Афанасьевна! – поздоровалась она с соседкой. Милая старушка помахала ей рукой, стоя под буйным розовым кустом. Под ее ногами цвели подснежники и ландыши, за ними шеренгой стояли тюльпаны, вдоль дорожек бешено полыхали астры и гордо высились богатырские георгины.

Навстречу Кате прошел, сверкая зубом, дядя Коля, потом побежала в ближайшую рощу Валентина – в кокетливых лапоточках, настоящая барышня-крестьянка. В роще слышался хор добрых молодцев, собиравших малину. Справа на юру возвышалась разноцветная беседка Андрея Николаевича, а в недостроенном доме колыхалась на открытой створке окна занавеска – Андрей Николаевич, конечно же, спал. В панаме и с тростью проследовал в сторону рощи Сергей Сергеевич. По дороге вынул из жилетного кармана часы, посмотрел на них, поправил пенсне и пошел дальше.

– Вот на кого он похож! На Сергея Ивановича Кознышева из «Анны Карениной»! А я-то мучилась, гадая, кого он мне напоминает! – сообразила Катя, но ей тут же стало не до соображений, потому что дорога пошла круто вниз, к реке, и там, пыля, гарцевал на вороном коне Максим.

– Здравствуй, Максим! – сказала Катя, поравнявшись с ним, и пошла дальше, но Максим развернул коня, обогнал, загородил дорогу.

Тут Катя поняла, что начал сниться «Тихий Дон», и проснулась.

А когда она проснулась, то на нее навалилась ужасная, черная тоска. Рядом не было Макса, и не было его потому, что она сама его выгнала.

Вчерашнее снежное буйство превратилось в тихий и пасмурный день. Около окна влажно чернело дерево, а под ним прыгала по рыхлому снегу ворона.

Катя заварила себе чай и села у окна смотреть на ворону.

Еще только вчера ей было все равно, есть Макс на белом свете или нету его совсем. Ей было все равно, а он был. Сегодня же ей было не все равно, а его не было. Еще только вчера она жила своей, отдельной жизнью и гордилась собственной независимостью, а сегодня уже не представляла, как жить дальше без Макса. Хотя если бы она его не выгнала, то, наверное, не догадалась бы, что больше не умеет без него жить.

Какая-то еще была мысль – особенно неприятная, как заусенец на указательном пальце… Ах да! Сегодня суббота. А это значит, что нет любимой работы. Даже работа у Сергея Сергеевича сегодня казалась ей прекрасной. Но и этой работы сегодня нет. Ужас какой, все одно к одному.

Когда-то давно по субботам бабушка затевала пироги. Все неделю они работали и учились. По воскресеньям ходили гулять – особенно бабушка любила Сокольники. А суббота была домашним днем: бабушка надевала на Катю фартук, и они месили и раскатывали тесто, готовили начинки, лепили пирожки, взбивали гоголь-моголь и перышком обмазывали пирожки сверху, чтобы они стали румяными. Это было одно из немногих домашних дел, которое бабушка выполняла с удовольствием, – на остальное у нее не хватало ни сил, ни времени.

Бабушка руководила своим институтом, а Катя ходила сразу в три школы: общеобразовательную, спортивную и музыкальную. Днем Катя прибегала к бабушке после школы, бабушка отпускала секретаршу, закрывала двери на стул – двери были высокие, двойные, с красивыми медными ручками, именно в эти ручки надо было просунуть ножку стула. Забаррикадировавшись, они делали вместе математику – в четвертом классе математичка вдруг объявила, что будет держать Катю «под колпаком Мюллера». Этот ужасный колпак пугал Катю даже больше, чем математика, но бабушка объяснила, что это не страшно, а заодно объяснила и математику. У бабушки была удивительная способность просто объяснять сложные вещи. «Кто ясно мыслит, – поясняла она, – тот ясно излагает». Математичке быстро надоело спрашивать Катю каждый день, а бабушке и Кате так никогда и не надоело сидеть вдвоем и разговаривать. Казалось бы, что такое полчаса в обеденный перерыв? Но в эти получасовые отрезки вместилось столько важного! Постепенно Катя училась отделять главное от второстепенного, формулировать проблемы, ставить перед собой реальные задачи и не бояться работы.

Когда бабушкин НИИ уехал из старинного особняка в центре и занял гигантское здание в районе метро «Аэропорт», они с бабушкой сначала немного растерялись. В обед у них теперь уже никак не получалось встречаться, да и Катя порядком выросла. Теперь бабушка поджидала ее по вечерам («Смотри, не позже одиннадцати!»), заваривала чай и кивала, пока ее девочка рассказывала, горячилась, стучала кулаком по столу. Чаще всего бабушка была согласна с Катей, но иногда говорила совершенно неожиданные вещи. «Жизнь длинная», – отвечала она на внучкины требования справедливости, и становилось понятно, что бабушка не собирается немедленно клеймить подлецов и обличать предателей. «Бабушка, но ведь надо объяснить человеку, что он сделал плохо!» – горячилась Катя. «Жизнь длинная, – повторяла бабушка, – он сам поймет. А наши объяснения никому не помогут». Катя не соглашалась тогда, конечно. Не соглашалась и теперь. Но начинала понимать.

Еще вдруг неожиданно, в разгар каких-то Катиных любовных страданий, бабушка вдруг сказала: «Это неважно совсем, любит он тебя или нет». Катя так удивилась, что на время перестала страдать (может быть, именно этого бабушка и добивалась). «Как же это так? – сварливо спросила она. – Как это неважно?» – «Совершенно неважно, любят тебя или нет, – уверенно ответила бабушка, – самое главное – любить самой. Когда любишь ты, весь мир расцветает яркими красками, все для тебя меняется. А когда ты равнодушна, в тебе чужая любовь не вызывает ничего, кроме раздражения». Катя вспомнила занудного молодого человека, который ходил за ней как пришитый и пах луком. Она его очень стеснялась и просила хотя бы не дышать на нее и ее знакомых. «Лук очень полезен от простуды», – заявил молодой человек и клюнул ее луковыми губами в нос. Катя задохнулась от возмущения, хлопнула подъездной дверью и ушла. На следующий день она нашла в почтовом ящике письмо без штемпеля. Там было стихотворение, и начиналось оно так: «В поцелуе, как голуби, наши губы слились». Хорошо, что луковому человеку хватило ума не показываться больше Кате на глаза. Иначе она бы его убила. Так что получалось, бабушка была права: совершенно неважно, любят тебя или нет. Важно любить самому.

«А ведь я же влюбилась, – поняла Катя. – Я люблю Макса. Я уже полчаса думаю о бабушке и не плачу. Я снова люблю».

Катя потянулась, открыла форточку и подставила горячую голову под влажный, прохладный воздух.

В сторону Патриарших тянулись обитатели Бронной и переулков. Прямо под Катиными окнами медленно прошли, держась друг за друга, интеллигентные старички, рядом с ними аккуратно переставляла лапы старая борзая.

Я любила бабушку и застряла вместе с ней в этом великолепном, трогательном и хрупком мире старой Москвы. Я люблю стариков так, что у меня сжимается сердце, когда я вижу, как они держатся друг за друга, чтобы пройти сотню метров по рыхлому снегу. Я осталась вместе с ними не в прошлом, а в позапрошлом веке, но это все не страшно, потому что только от меня зависит, как я буду дальше жить. Я не спросила у Макса телефон, потому что в какой-то той, прошлой жизни он сам должен был спросить мой номер и позвонить. Но, наверное, все эти правила остались там же, где и встречи, назначенные на следующую неделю, и молодой человек с красными гвоздиками и красным носом, стоящий второй час на морозе под часами.

– Они решили взять реванш за долгое стояние под часами, – сказала вслух Катя, имея в виду бедных молодых людей. Потом она засмеялась и пошла одеваться. По дороге она увидела сваленные кучкой вчерашние пакеты – и наконец-то поняла, что ей нужно делать. На пакетах было написано название Максовой фирмы, а где-то в кладовке у Кати лежали толстые телефонные справочники с желтыми и белыми страницами. Все это сложенное вместе означало, что она вполне может увидеть Макса.

Катя быстро разгрузила еду, аккуратно разложила на столе пакет с логотипом и взялась за толстый справочник.

Только в этот момент она вдруг поняла, какой ужасно смешной сон ей снился. Ясно, что ей хотелось невозможного – выйти на улицы Москвы и встретить Макса «просто так», не договариваясь о встрече. Для этого подсознание выселило всех друзей и знакомых из Москвы и поселило в деревню.

– Какое-то у меня подсознание прямолинейное, – хмыкнула Катя, – или я не психолог совсем?

За все время, что она себя помнила, «просто так» она встретила только самую противную бабушкину сослуживицу, когда прикуривала первую и последнюю в жизни сигарету, а потом «просто так» она встретила Макса – и не один, а целых два раза! Лимит «просто так» в ее жизни был явно исчерпан. Пора было брать судьбу в собственные руки.

Насвистывая песенку из фильма «Дети капитана Гранта», Катя перетащила тяжелые справочники на стол и погрузилась в длинные списки с непонятными названиями. Кто весел, тот смеется, кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет!