Максим

– Я обязательно должен узнать про трусы, – сказал Макс Кате, как только она вошла в дом. – Мои оказались симпатичными. Это мне дьявольски повезло. А несимпатичные – это какие?

Все время, пока он ждал Катю, в голове у него крутились вопросы. Например, такие: какая у тебя зарплата и как ты на нее живешь? Есть ли кто-то на всем белом свете, кто тебе помогает? Что за картина в рамочке? Кому ты ее продала? И еще надо было обязательно спросить про заказчика – того, который жил у большой лужи. Что-то он от Кати хотел, Макс был в этом уверен, но не знал, догадывается ли Катя. Может, этот заказчик пока что очень аккуратно клинья подбивает.

Эта мысль подбрасывала Макса с дивана, он начинал ходить по коридору и рассуждать. Зачем люди задают друг другу вопросы? Для того, чтобы им подтвердили то, что они уже знали. Какая у Кати зарплата? Да маленькая совсем. Как она на нее живет? Плохо, что, не видно разве? И никто не помогает – это тоже ясно как день. Что там еще было? Картина. На картине был он, Макс. И это…. на «это» у Макса просто не находилось слов, потому что его обезумевшее сердце опять начинало грохотать, как поезд в тоннеле. Тоже, кстати, вопрос: почему, интересно, раньше Макс своего сердца вообще не чувствовал, жил себе и не думал о нем, а теперь оно поминутно то падает, то замирает, то несется вскачь? Но Максу хотелось задавать вопросы Кате, а не себе.

А захочется ли Кате на них отвечать?

«Но совсем ничего не спрашивать тоже очень странно, – продолжал мучиться Макс. – Она может подумать, что мне неинтересно про нее, а мне интересно, и еще как!»

Вот почему он так обрадовался, когда из него неожиданно выскочил правильный вопрос:

– Несимпатичные трусы – это какие?

Катя засмеялась, отдала Максу сумки. Он взял их как премию. Катя размотала шарф и села на диван. Макс аккуратно поставил сумки и примостился у Катиных ног, чтобы снять с нее ботинки. Ботинки, слава те господи, были высокими, шнурки – длинными, и расшнуровывать можно было еще долго.

Катя некоторое время смотрела на него, наклонив голову, а потом начала рассказывать. «О чем это? – не сразу сообразил Макс. – Ах, да, про несимпатичные трусы».

– Раньше я думала, что самые несимпатичные – это черные, сатиновые, до колен… А теперь, когда они остались в прошлом, они у меня ассоциируются с мальчишками на речке – белобрысые головы, загорелые тела, веселье так и плещет… А у тебя?

– Не знаю, – честно сказал Макс, поскольку был занят Катиной ногой гораздо больше, чем мальчишками.

– Ну вот, – продолжала она, – потому получается, что самые несимпатичные – это все равно семейные трусы, но уже такие, знаешь, широкие и разноцветные.

– Как у волка в «Ну, погоди!»? – догадался Макс.

– Мне кажется, современные покороче будут, – ответила Катя. – Отвратительные трусы. Все равно что надеть на мужчину широкую мини-юбку: одно неверное движение – и он уже демонстрирует городу и миру что-нибудь… не то и не в том ракурсе. Бэ-э-э!

– М-м-м! – сказал Макс, который как раз в таких трусах спал. – А еще?

– А еще такие вот высокие плавки из восьмидесятых. Сбоку высоко вырезано, и талия очень высокая.

Катя встала, переступила разутыми ногами и стала на себе показывать. Макс очень заинтересовался и тоже поднялся, чтобы лучше изучить все Катины «вот тут» и «вот здесь», водил своей ладонью вслед за ее пальчиками, ловя ее руку и снова отпуская, потом принялся снимать с нее пальто и, конечно, увлекся, но это было уже неважно и еще долго было неважно, пока не стало очень холодно и Катя не погнала его собирать разбросанную одежду.

Макс с удовольствием шлепал босыми ногами по деревянным доскам пола и думал, что давненько никто никуда его не гнал – тем более собирать одежду. С детства, наверное, прикинул он. Так вот что с ним происходило на самом деле! Он как будто бы вернулся в детскую страну, где каждая вещь имеет смысл, за каждым углом поджидают открытия и каждый день может случиться чудо.

– Катя, я нашел твои смешные трусы! – радостно завопил он. (Трусы были самыми нормальными белыми трусами – такие Макс регулярно снимал со всех кукол своей кузины, а потом… ну а потом он таких трусов действительно больше не видел.) – Это не просто трусы, это архетип трусов, а ты архетип девушки!

Катя еще ничего не ответила, но Макс уже знал, что все изменилось, и изменилось непоправимо.

В дверях стояла Таня, рядом с Таней стоял, медленно оседая, десяток пакетов, перед Таней стояла Катя, а позади Кати теперь уже стоял сам Макс – в трусах, как всегда, конечно.

«Нет, ничего не могут сделать как надо! Р-р-работнички! Просил же мужиков привезти сюда Буцефала и продукты. Как они могли сюда отпустить Таню?» Макс задрал брови как можно выше и из-за Катиной спины выразительно посмотрел на Таню.

– Во-первых, ты ничего не объяснил, – заявила она, смело встречая взгляд своего начальника. – Здрасьте! – это уже Кате, а потом снова Максу: – А во-вторых, в страховку Буцефала вписана только я.

– Неправда! – обрадовался, что можно было поругаться, Макс. – И Валерич тоже.

– И Валерич тоже, – согласилась Таня, – но он в Рязани.

Можно было и не начинать спорить с Таней. Давно проверено, кстати. Макс почесал подбородок.

– А в Рязани – грибы с глазами, – уныло сказал он. – Их едят.

– А они глядят – да, – припечатала Таня. – Ну, что, сумки мне куда теперь нести?

«Уволю! – подумал Макс. – Нет, ну это ж надо! Р-р-работнички!»

– Я думаю, Максим в состоянии взять в руки свои пакеты, – впервые раскрыла рот Катя. – Это ведь тебе пакеты?

Макс злобно посмотрел на Таню, потом – на Катю, ничего не понял. Нагнулся, взял все сумки (мельком подумал, что не хотел бы он сейчас быть в семейных трусах) и понес их на кухню.

– До завтра, Макс! – крикнула уже из-за двери Таня.

Макс начал выгружать продукты на шаткий кухонный столик, все еще надеясь, что, увидев еду, голодная Катя будет его не сильно ругать. В том, что она была голодной, он не сомневался, в том, что будет ругать, – тоже. И ни в том, ни в другом он не ошибся.

Катя явилась на кухню одетая («Плохой знак!» – огорчился Макс) и, не дожидаясь, пока он красиво разложит деликатесы, которыми собирался ее поразить, схватила булку, разорвала зубами упаковочную пленку и, отрывая большие куски, принялась глотать их, ухитряясь одновременно ругать Макса.

– Девушку! Ты послал девушку за покупками, вместо того чтобы сходить самому! – возмущалась она.

– Я мог бы сходить, но я не смог бы вернуться, – пытался объяснить Макс.

– Ты мог спокойно подождать. Или не есть. Или дождаться меня, чтобы потом пойти вместе.

Макс подождал, не будет ли у Кати других вариантов. Кажется, больше не было.

– Я попросил ребят из конторы, а приехала, видишь, она, – объяснил Макс.

– Значит, она к тебе неравнодушна. – У Кати все-таки было много вариантов в запасе.

– Эм-м-м, – объяснил Макс.

– Ты завлек девушку! – возмутилась Катя. – Ты гнусный соблазнитель!

– Никогда! И даже ни разу! – поспешил оправдаться Макс. – Я никогда не обещаю невозможного, а с Таней… ни того… ни этого…. ни разу. Мы работаем просто вместе. Очень давно, – добавил он, не зная, что тут еще можно сказать.

И все еще могло кончиться хорошо, если бы Макс не поспешил предпринять обходной маневр.

– Ну что, Катенька? Может, завтра пройдемся? По магазинчикам?

– По каким таким магазинчикам? – поинтересовалась Катя таким тоном, который должен был обязательно остановить Макса.

Но он, к несчастью, чувствовал себя Дедом Морозом, который только что втащил на девятый этаж без лифта мешок с подарками и теперь ни за что не уйдет, пока не обрадует детвору своими дарами.

– Ну, – сказал он, добро улыбаясь, – сначала к Картье, я думал. Или пойдем сперва обувь выбирать? Да, и стойку для обуви сразу – потому что надо побольше всего накупить.

– Может, сразу и гардеробную? – Катя особенно отчетливо произнесла слово «гардеробная», но ослепленный своим счастьем Макс несся дальше:

– Ты думаешь? Гардеробная – это очень правильно. Можно и не целую комнату, просто некоторое пространство для нее выделить, да? Пойдем прикинем где?

– Да давай тогда уже сразу евроремонт. Или сначала ты должен купить мне машину?

Полузабытое слово «евроремонт» отрезвило Макса.

– Зачем евро? Разве можно этот… евроре… белые стены… у тебя здесь, вот в такой красоте? А ты хотела, да? – Макс теперь совсем уже ничего не понимал и потому только смотрел на Катю исподлобья и страдальчески морщился.

– А машину? Машину ты мне собирался предложить или нет?

– Да! Нет! Не знаю… Кать, ты чего?

– Значит, моя цена, по-твоему, – это только тряпки и бирюльки, да?

– Какая цена, Катенька? Кать, а? Кать! Это от голода и от нервов. Давай перекусим.

– И значит, ты не бог, не герой и не голодранец никакой ни разу, да? – продолжала бушевать Катя.

– А ты думала, что я бог, герой и голодранец? В жизни ничего лучше не слышал! – Макс был так польщен, что опять забыл, что они с Катей ругаются, и от счастья полез к ней целоваться.

– Ничего подобного! Нечего ко мне приставать! – еще пуще закричала Катя. – Все! Забирай свои пакеты и выметывайся отсюда! У вас там, на невольничьем рынке, есть из чего выбрать! А мне не надо!

– Какой невольничий рынок, Катя? – Макс еще пытался о чем-то Катю спросить, но она уже выпихивала пинками за дверь своей квартиры его пакеты, срывала с вешалки куртку, выбрасывала ее на лестничную клетку и злобно оглядывала квартиру, надеясь выбросить что-нибудь еще. Макс оказался на лестнице без майки и в одном ботинке.

Он только успел надеть майку, как из-за Катиной двери донесся горький бабий вой: «И ничего мне не надо!» И тут же потянуло горелым мясом – это Макс успел-таки шлепнуть на сковородку толстый кусок телятины, пока Катя его ругала.

– Ну, порядок. Голодной не останется, – хмыкнул Макс, присаживаясь на ступеньку лестницы, чтобы надеть второй ботинок. – Поплачет, соскребет горелое, поест, а потом подумает. Утро вечера мудренее.

За дверью опять что-то полетело, грохнулось и посыпалось.

– А была такая тихая! – весело удивился Макс. – Надо убираться, пока что-нибудь не полетело мне в голову. А теперь вспомним школу!

Он пододвинул пакеты поближе к двери, нажал на кнопку звонка и ринулся вниз по лестнице, смеясь и грохоча каблуками.