Глава 4
— Пупсик! — донесся из прихожей мужской голос. — Я уже здесь!
Вадим Дымов почему-то почувствовал себя неуютно. Кто знает, что там за любовник у этой придурочной гейши.
Между тем полуголая Тамира по-прежнему лежала в вызывающей позе. На всякий случай Дымов отошел от нее подальше, к роялю. Как бы подчеркивая, что он не с ней, а решительно сам по себе.
В гостиную вошел здоровый, под метр девяносто, не иначе, бритый мужик. В какой-то вызывающе яркой гавайской рубахе. Дымова он не приметил и сразу направился к девице.
— Пупсик! Угадай, что принес тебе папа! — Бритый опустился на колени перед Тамирой.
— Ну? — лениво и равнодушно отозвалась она.
— Примерь! — Он достал из пакета комплект белья: трусы и бюстгальтер. Что-то красное и кружевное. — Специально по дороге заехал в магазинчик! Примерил на глаз, — бритый довольно хихикнул.
«Экая пошлость», — усмехнулся Дымов. Оставаться невидимым дальше он находил совсем уже неприличным и потому довольно деликатно кашлянул.
Мужик недоуменно оглянулся и, узрев Дымова, застыл в оцепенении.
— Добрый вечер! — вежливо сказал Дымов.
Глаза у бритого были круглые и черные, как две большие смородины. В них угадывалось чудовищное напряжение всех мыслительных процессов, происходивших в его голове. А мозг у него, видать, был только спинной. Попробуй объясни такому, что к чему.
Наконец мужик хрипло спросил:
— Ты кто?
Что-то в его голосе заставило Дымова заволноваться еще больше, интонация была добрая, даже угрожающая.
— Дымов! — отрекомендовался Вадим. — А вы, вероятно, Кабанов?
— Я-то Кабанов! А фигли ты тут делаешь? — неожиданно громко и грозно прокричал Кабанов.
Дымов смешался, не найдя что ответить.
Тамира потянулась за платьем и быстро оделась.
— Так… — мрачно произнес Кабанов. — Тамарка голая… Коньячок…
Ход его мыслей был примитивным, но, в общем, логичным.
Резюме последовало незамедлительно.
— Суки! — возопил Кабанов, и небеса содрогнулись от этого вопля.
— Ну зачем же так? — укоризненно забормотал Дымов.
Бушевавший Кабанов, кажется, стал еще больше и походил на взбесившегося снежного человека.
Совершенно некстати ему на глаза попался лежавший на столе нож Тамиры.
— На куски порежу!
Схватив нож, Кабанов бросился к любовнице.
Дымов сам не ожидал от себя подобного мужества. Он заслонил собой Тамиру и строго сказал:
— Кабанов, как вам не стыдно? Прекратите! Устроили тут оперу «Кармен»! Не в театре находитесь! Только мне в моей квартире трупа не хватало!
Кабанов как-то быстро успокоился и вкрадчиво, почти ласково, сказал:
— А и правда! Что с бабы-дуры возьмешь? Ты виновник! Ты ответишь!
— Я? — ужаснулся Дымов. — Почему я?
— Мою бабу трахать?! — прокричал Кабанов, потрясая ножом.
Дымов похолодел от ужаса.
— Что вы, Кабанов? Как говорится, и в мыслях не было!
Он подскочил к Тамире:
— Да скажите хоть вы ему!
— Откуда мне знать, что там у вас в мыслях было? — насмешливо отозвалась Тамира. — Может, и хотели…
— Тьфу! Как вам не стыдно!
Дымов понял, что на Тамиру надежды нет и надо выкручиваться самому. Желательно побыстрее, пока не наваляли или не пырнули под ребро.
— Я пианист! — зачем-то сообщил он Кабанову.
Как будто статус пианиста мог отмести от него обвинения в блуде с чужой любовницей.
— Пианист? — недобро усмехнулся Кабанов. — Может, скажешь, что ты сюда пришел на рояле поиграть?
— Ну почему на рояле? — стушевался Дымов.
— Пианист! А вот я сейчас тебе все пальцы переломаю, и посмотрим тогда!
Кабанов кинулся к Дымову.
— Не надо! — крикнул Дымов, пряча руки за спину. — Вы с ума сошли! Мои руки застрахованы! Я музыкант с мировой известностью!
Тамира вскочила и повисла у Кабанова на шее, оказавшись между мужчинами.
— Петя, не надо!
— Пошла прочь! С тобой потом разберусь! — хрипел Кабанов.
— Не трогай пианиста! Он не виноват! Петя, послушай меня, я все тебе объясню!
— Она все вам объяснит! — жалко поддакнул Дымов.
Кабанов брезгливо отодвинул Тамиру и процедил:
— Ну, объясняй, как ты до такой жизни докатилась? Стерва рыжая!
Он уселся в кресло, отшвырнул нож и закурил, почему-то стряхивая пепел прямо на изящный старинный столик.
— Объясняй! Только смотри, старайся складно объяснить, а не то рога поотшибаю! Обоим!
— Петя, с тобой совершенно невозможно разговаривать! — вздохнула Тамира.
— А раньше я для тебя хорошим был? — закричал Кабанов. — Раньше тебя Петя устраивал? И деньги мои не пахли? А теперь что? Петя, значит, рылом не вышел? Петю побоку? Пианисты понадобились?
— Дай мне сказать!
— Подождите! Она сейчас дойдет до главного! — вмешался Дымов.
— Заткнись, пианист! Не расчесывай мне нервы! Не ровен час в рояль закатаю! — честно предупредил Кабанов. — Ну, давай, рассказывай!
— Значит, дело было так. Сегодня я пошла в галерею, где у меня опять не взяли мои картины…
Тамира зачем-то начала издалека.
Кабанов расхохотался гомерическим смехом:
— Да у тебя их никогда не возьмут! Это ж ясно, как день! Кому нужна твоя мазня? Вот это и обидно, ты ж за мой счет живешь! Иждивенка! Сидишь на моей шее. И ни рубля не заработала, ни рубля!
Он добавил, обращаясь к Дымову:
— Знаете, чем она занимается? Кошачьи морды малюет!
Дымов промолчал.
Кабанов снова повернулся к Тамире:
— Это я, я купил тебе новую жизнь! Я тебе все, вплоть до трусов! А ты мне так отплатила!
— Да дай мне сказать! — взмолилась Тамира.
— Валяй!
— Ну так вот. Я сидела в кафе. Тут ко мне тип подкатил на «Бентли»…
— А! — закричал Кабанов. — Вот оно что! У пианиста «Бентли»! Значит, мой джип тебя уже не устраивает? Потянуло на большие деньги? Дрянь алчная!
— Ну, какая идиотка! — простонал Дымов. — Рассказывай по существу! Про меня рассказывай! Не отвлекайся!
— Только и можешь, что жить за чужой счет! — с презрением заметил Кабанов. — Кувыркаться из одной кровати в другую! Ты, пианист, еще не знаешь, какая она.
— Я живу за чужой счет? — возмутилась Тамира. — Разве я не плачу тебе своей заботой, теплом и вниманием? Между прочим, я занимаюсь твоим развитием, прививаю тебе вкус к прекрасному! Потому что я — гейша!
— Гейша! — презрительно повторил Кабанов. — Начиталась всякой фигни!
Он вновь обратился к Дымову:
— А ты думаешь, пианист, у нее там между ног что-то особенное? Поверь, то же, что и у всех!
— Что?! — Красивые голубые глаза Тамиры засверкали яростью.
— Что слышала! — отрезал Кабанов. — Не обольщайся на свой счет! А картины твои — жалкая мазня! Каляка-маляка!
— Значит, ты не веришь в мой талант?
Тамира задохнулась от гнева.
— Какой талант? Никаким талантом там не пахнет! У тебя один талант — деньги из мужиков выкачивать!
— Ах так! — мстительно усмехнулась она. — Ну так знай, Кабанов: ты устраивал меня до поры до времени, но теперь я встретила мужчину побогаче! Вот он, пианист! У него, знаешь, сколько денег? Тебе и не снилось! Теперь он меня трахает! А ты, Кабанов, пошел вон!
— Что она плетет? — схватился за голову Дымов. — Зачем? С ума сошла? Скажи ему правду!
Тамира хрипло расхохоталась:
— Вот тебе правда, Кабанов! Я теперь с пианистом!
— Убью! — закричал Кабанов и бросился к Дымову.
Вот так в России всегда расправлялись с интеллигенцией! Хрясь — и между глаз!
Перед Дымовым открылся космос. Сверкали звезды, и мчались планеты…
* * *
Очнувшись, Дымов увидел, что Кабанов с Тамирой разговаривают. На удивление спокойно и мирно.
— А, очнулся, пианист! — добродушно сказал Кабанов. — А я уж думал, ты того… с концами! Слушай, ну, мы вроде разобрались! Томка мне все рассказала, пока ты отдыхал! И про квартиру, и про бабу твою! Надо же, как в жизни бывает!
Дымов, постанывая, приподнялся.
— Что ж ты объяснить не мог, дурик? — снисходительно усмехнулся Кабанов. — Мычал что-то невнятное…
— Вам, пожалуй, объяснишь!
В голове у Дымова что-то ухало, а перед глазами продолжался парад планет.
— Ну, как вы? — сочувственно спросила Тамира.
— А как вы думаете? У меня завтра концерт, а вы мне такое лицо сделали!
— Что лицо? Лицо! Мог вообще убить! — пожал плечами Кабанов.
— Дикая, варварская страна! — с отвращением пробормотал Дымов. — Злобные, темные люди!
— Лицо — это пустяки, — виновато потупилась Тамира, — можно гримом замазать. Хотите, я вам замажу?
Дымов с ужасом отшатнулся.
— Уйдите от меня! Не хочу я от вас ничего! Теперь я и впрямь вижу, что вы эта… роковая женщина! От вас надо подальше держаться!
— Вот! — с надрывом произнесла Тамира. — Опять я во всем виновата! Как всегда! Хоть иди и в реку прыгай!
— Брось, — миролюбиво сказал Кабанов. — Нашла из-за чего прыгать! Пусть они прыгают! И не бойся, детка, никто тебя отсюда не вытурит! Со мной будут разбираться! Я жене пианиста быстро ноги повыдергиваю!
— Ирине, может, и неплохо было бы ноги повыдергивать, — задумчиво заметил Дымов, — а я, позвольте спросить, почему должен страдать? Я-то в чем виноват? Мне нужна моя квартира!
— Жилплощадь, брат, всем нужна! — хохотнул Кабанов.
Дымов брезгливо усмехнулся: какой, однако, абсурд! Он сидит в своей собственной квартире, которая, кажется, уже не его, ему бьют морду, а он после всего еще выслушивает бредни какого-то тупого гангстера и его сумасшедшей подружки. И в этом театре абсурда, или скорее пошлой водевильной пьесе, ему почему-то отведена главная роль! Как все это нелепо, право! И он нелеп и жалок. И не может постоять за себя. Взять бы да без лишних разговоров вытряхнуть эту шушеру вон, пусть потом разбираются с Ириной, да разве он сможет? Почему-то он всегда пасует перед такими кабановыми.
— А вы что же, насовсем вернулись или как? — поинтересовалась Тамира.
— Или как! На гастроли. Через неделю собирался уезжать!
— Тогда я вообще не понимаю, в чем проблема, — улыбнулась Тамира, — ведь я предложила вам занять одну комнату. Подумаешь, неделю перетерпеть!
— А я не хочу терпеть! — закричал Дымов. — Кончилось терпение! Я всю жизнь терплю от таких, как он!
Дымов бросил на Кабанова испепеляющий взгляд.
— До революции моему деду, между прочим, целый этаж этого дома принадлежал! А в двадцатом пришли такие каторжники, — кивок в сторону Кабанова, — и оттяпали! Пожалуйте выметаться вон! Хорошо еще, что деду за выдающиеся заслуги перед культурой оставили квартиру в четыре комнаты. А теперь снова приходят и хотят отнять!
— Не надо мне тут про двадцатый год втирать! Меня тогда и в проекте не было, — обиделся Кабанов.
— Вас, понятное дело, не было, а какой-нибудь дедушка Кабанов небось уже народился!
— И дедушку моего трогать не надо! Он в двадцатом честно на фронтах за идею бился!
— Вот-вот! — обрадовался Дымов. — Я почему-то так и думал! Готовил, значит, будущее для грядущих поколений. Таких, как вы!
— Пианист, ты это, темп сбавь! — предупредил Кабанов. — Я ведь могу не только за бабу навалять, а так вообще… За расхождение во взглядах!
— За идею, как дедушка? — усмехнулся Дымов.
— Ага. Как дедушка. Сыграешь себе тогда похоронный марш!
Кабанову было обидно. Ему почему-то казалось, что пианист посмеивается над ним. Как бы противопоставляет себя, такого умного, образованного и вообще пианиста, ему, Петру, простому бизнесмену, рубахе-парню с ШРМ за плечами.
Кабанов даже насупился. Да уж, извините, в консерваториях он не учился, однако же это никому не дает права насмехаться и считать себя умнее. К тому же вы про меня вообще ничего не знаете. Может, я, как Конфуций, все время учусь! Чему-нибудь новому.
Ситуация снова накалялась. Почувствовав это, Тамира попыталась выступить миротворцем. Ослепительно улыбаясь, она попросила:
— Не ссорьтесь! Прошу вас!
— Не ссорьтесь! Вам легко рассуждать, а поставьте себя на мое место! — всплеснул руками Дымов.
— Спасибо, я на своем месте! — хохотнул Кабанов. — И со своей бабой не разводился! Держу ее при себе, от греха подальше!
— Вы что же, женаты? — изумился Дымов.
— Еще как! — подтвердила Тамира.
— А вас это не смущает? — заинтересовался Дымов.
Тамира вздохнула:
— Не знаю, наверное, нет. Какая мне, в сущности, разница? Я за него замуж выходить не собираюсь.
— Правильно! — поддержал Кабанов. — Зачем замуж? Нам и так хорошо! Понимаешь, пианист, любовь — это любовь, а семейная жизнь — совсем другое! Кстати, я свою бабу знаешь, как держу? В ежовых рукавицах! Чтоб и пикнуть не посмела!
— Может, и правильно! — пожал плечами Дымов. — А то с ними так: чуть дашь слабину — и всё! Считай, пропал! Да еще вывернут наизнанку, будто ты сам виноват!
Неожиданно Тамира подошла к Дымову и нежно коснулась его руки.
— Бедный! В вас столько горечи! Должно быть, вы очень обижены на людей?
Дымов изумленно уставился на нее. Так, будто увидел впервые.
— И лицо вам разбили! — с грустью констатировала Тамира. — А насчет женщин вы не огорчайтесь, они разные бывают! Что женщины? Люди как люди! Знаете, у моей бабушки был дар — нести людям свет и радость и вообще жить для других! Ее даже звали, только не смейтесь, Терезой! Она была святая, точно вам говорю! А кроме того, попадаются и умные женщины, вы не сомневайтесь! Вот у меня тетя в Москве — профессор философии! Она умнее нас с вами, вместе взятых! Я когда с ней разговариваю, всякий раз чувствую себя дурой!
— А зачем вам быть умной? — удивился Дымов. — Вы красивая!
— Ну, мне бы тоже хотелось рассуждать о философских проблемах, — улыбнулась Тамира.
— Какие пустяки, право! Зачем вам философия? — усмехнулся Дымов. — Нелепость какая-то! А потом знаете, как говорится, если философствует мужчина, то это будет философистика или там софистика, если же философствует женщина, то уж это будет потяни меня за палец!
— О, точно! — обрадовался Кабанов. — Молодец, пианист! Точно подметил!
— Это не я, это Чехов подметил!
— Он тоже молодец! — кивнул Кабанов.
— Эх вы! — обиделась Тамира. — Я думала, вы тонкий, интеллигентный человек, а вы рассуждаете, как мужлан Кабанов!
— Дело не в этом, — загорячился Дымов, — а в том, что вы созданы не для рассуждений или чего-то там такого, а для созерцания! На вас достаточно просто смотреть. Совершенство не требует приложений!
Тамира смущенно отвернулась.
— Ну, ты даешь, пианист! Чего-то ты не туда поехал! — хмыкнул Кабанов. — Че ее созерцать? Трахай без разговоров, да и все!
— Животное! — процедила Тамира. — Знаешь, Кабанов, когда-нибудь я тебя брошу! Ей-богу, брошу!
— Куда ты денешься? — рассмеялся Кабанов. — Ты ж без меня пропадешь! Ты у нас девушка нежная, к жизни не приспособленная!
Тамира поднялась с дивана, подошла к окну.
— Огни отражаются в воде. Красиво…
И, повернувшись к Кабанову, без всякого перехода, серьезно и жестко сказала:
— Я, всего вернее, Кабанов, не без тебя, а с тобой пропаду. Впрочем, не все ли равно?
Сказала, отвернулась и закурила.
Дымов невольно залюбовался ее тонким, точеным профилем. Мундштук, манерные жесты… Дешевая киношка? Но почему-то цепляет. И явно что-то русалочье в облике. Впрочем, лучше бы ты, Дымов, на эту русалку не засматривался — очарует, утащит к себе в омут, защекочет… Или ее дружок, лесной вурдалак, тебя погубит. В общем, гибелью веет от этой наяды.
* * *
Слова любовника отозвались в ней болью и обидой: надо же, даже такой дуболом, как Кабанов, сумел понять про нее что-то главное, потаенное, то, что она тщательно скрывает. Ну да, он правильно понял и имел наглость произнести это вслух: она совершенно не приспособлена к жизни и не вписывается в социум. Патологически асоциальна. И от осознания этого через всю ее жизнь какой-то разлом идет. Трещина.
Завелась беда давным-давно, с самого Тамириного рождения. Какая-то она и в детстве уже была с хитрым вывертом.
Толком ни к чему не приспособленная, вся такая томная, прочь от реальности — в мечты и грезы, и уже с детсадовского возраста чувствовала себя прохожим, который все время мимо, мимо…
А хотелось не мимо, а четко в цель.
Кем же стать, как угадать себя?
Может быть, стать врачом и изобрести средство Макропулоса? А может, режиссером и снять фильм, над которым будут плакать миллионы людей в разных странах мира, или знаменитым писателем, таким, чтобы вокруг шептали: «Смотрите, вот идет знаменитый писатель!» Но она никак не могла выбрать что-то одно — просто патологическая неспособность сконцентрироваться на чем-то конкретном. Хваталась и за то, и за это и быстро сгорала! Ну что поделаешь, она не стайер, а бегун на короткие дистанции, вспыхнет стремительно и ярко и вскоре гаснет. И не хочется уже ни быть врачом и изобретать средство Макропулоса (кому это нужно?), ни снимать фильм, над которым будут плакать во всех странах, — занятие долгое и нелегкое. О писательском труде речи и вовсе нет: больно хлопотное и кропотливое занятие. Короче, ей хотелось всего, но сразу! К тому же при полном отсутствии дисциплины и организованности.
В школе ее считали чудачкой. Класса с четвертого Тамира заимела милую привычку на первую половину уроков вообще не являться, а во время второй — без зазрения совести дремать на последней парте, всем видом подчеркивая, что окружающая действительность ей глубоко противна. Ни двойки, ни увещевания не могли вернуть Тамиру в отдельно взятую модель социума «В» класса средней школы.
После школы Тамира со своим неприятием реальности, грезами и двойками поступила в некое высшее учебное заведение, где проучилась совсем недолго. Ее быстро отчислили за неуспеваемость, неуважение к устоям и асоциальность.
Дальше больше. Надо было как-то зарабатывать на жизнь и иногда чем-то питаться. И потому Тамира, сделав над собой усилие, отправилась сдаваться в лапы социума.
Она устроилась в какой-то офис и проработала там два дня. На третий ушла — после того, как узнала, что ее обязанности в конторе заключаются в продаже пнекорчевателей и мусоросборников. Конечно, любой труд почетен, и кому-то, безусловно, надо продавать пнекорчеватели и обеспечивать городское хозяйство мусоросборниками, но Тамире не хотелось тратить на это свою единственную жизнь и время, драгоценный Дар богов.
Затем она устроилась продавщицей в отдел косметики. Но розничная торговля оказалась неподходящим занятием для такой тонкой натуры, как она (возможно, крупная оптовая — подошла бы больше). Уже через два дня Тамире разбили прилавок. Подвыпившие парни, заглядевшись на красивую продавщицу, облокотились на хрупкий прилавок, чтобы поболтать с девушкой, ну и снесли все к чертям.
В итоге растерянная Тамира стояла среди осколков и выслушивала раздраженное бормотание директора, что ее задача на рабочем месте «не глазки строить, а работать на повышение продаж».
Глазки она вроде не строила, однако покупатели неизменно притормаживали возле прилавка и назначали ей свидания. Смешные такие мужчины! Один подошел, держа в руках крышку от унитаза.
И ведь не стыдно ему было с унитазной крышкой к ней подойти? Нет, стоит, даже не смущается. Серьезно так: «Давайте встретимся? Завтра». Ага, сегодня вот не могу, крышку на очко буду прикручивать, а завтра свободен, пожалуйста… Смешно, ну просто до колик! Как они глупы и самонадеянны!
Да и женщины, признаться, не лучше. Вот крутится идиотка и сорок минут выбирает помаду, как будто от этого вся ее жизнь зависит. А у самой такая морда лица, что помада тут вообще ни при чем.
Потом Тамире просто стало скучно в этом бесконечном дне сурка среди банок и ароматных склянок. Поняв, что в розничной торговле ловить нечего, она уволилась.
Устроилась секретаршей в крупную компанию, но и там продержалась недолго. На третий день начальник пригласил ее к себе в кабинет в обеденный перерыв и попытался употребить в дело прямо на огромном, дорогого дерева столе. И вот тут Тамира с удивлением обнаружила, что ее томность отнюдь не входит в противоречие с силой удара. Рука у нее оказалась тяжелой. От точечного джеба босс свалился под стол. А поднявшись, сразу, особо не стесняясь в выражениях, попросил Тамиру свалить по собственному.
В компании номер два повторилась примерно та же самая история. Проверять принцип дежавю в третий раз Тамира не захотела и на карьере секретарши поставила крест.
Следующим местом работы стало крупное казино, куда она устроилась крупье. Там она, кстати, задержалась дольше всего — на целых полгода. Затем, правда, ей и эта работа наскучила, фишка так легла, что ли: смертельно обрыдли алчные рожи и пустые глаза, в которых адским огнем светились три известные цифры. Короче, Тамира сбежала и оттуда.
И вот как-то так сложилось, что с тех пор она больше не работает, спряталась от социума, как улитка в панцирь, — фиг достанете. И вообще она искренне считает, что у человека, которой хочет что-то понять о себе и о жизни, нет времени на то, чтобы служить и зарабатывать деньги.
Может, конечно, бывают такие удачливые люди, которым удается и жить в свое удовольствие, и зарабатывать, но лично у нее так не получается. Она слишком хрупкая, слабая, уязвимая, чтобы вставать каждый день в восемь утра и отправлять себя на каторгу служения непонятным идеям. И вовсе это не лень, а просто другая организация, более тонкая, что ли. Вот Тамире, например, утром нужно несколько часов на то, чтобы просто прийти в себя. И это вовсе не каприз. Каждое утро она приводит в порядок голову, принимает ванну, заваривает себе правильный чай или варит нормальный, а не какой-нибудь псевдо, кофе, читает умные книги, гуляет по городу и рисует картины. Делает все вдумчиво и никуда не спешит.
Кстати, услышав однажды, как некая бизнес-дама заявила, что если бы она пила по утрам кофе, она бы ничего в своей жизни не достигла, имея в виду свой бизнес, Тамира подумала: «Господи, зачем чего-то добиваться, если у тебя даже нет возможности элементарно выпить кофе? Уповать на то, что в старости в качестве бонуса тебе будет гарантирован кефир? Но ведь это скука какая!» А разные там разговоры насчет преодоления себя и упоения от победы над собой — так это все люди придумали.
Между прочим, один мудрец из древнегреческих говорил, что свободное время есть непременное условие для духовного развития личности. А физический труд, факт, отупляет.
Вот! Тамира затем и высвободила по максимуму свое время, чтобы что-то понять в этой жизни, с чем-то разобраться и развиться духовно.
И тем не менее стать свободной не получается. В конце концов, деньги пока никто не отменял, и свобода от социума должна быть оплачена. Ну, хотя бы из средств любовника. Правда, в последнее время Тамиру начали тяготить товарно-денежные отношения. Вроде нормально все, но иногда такая тоска накатит… Или, как сейчас, раздражение.
Она взглянула на Кабанова. Вот он смотрит, словно что-то про нее понимает. Только что башкой не качает: мол, знаю, все про тебя знаю. А ни хрена ты не знаешь, товарищ дорогой! Ну ладно, тешь себя, свое мужское самолюбие, с которым вы, мужики, носитесь, как курица с яйцом! О-ля-ля, звучит двусмысленно, если не сказать, похабно!
