Глава 5
— Ку-ку, Тамара! — донесся голос Кабанова. — Может, наконец, сделаешь одолжение, вспомнишь о нас, вернешься на нашу пошлую землю?
Тамира серьезно покачала головой, мол, так всегда: не хочется возвращаться на вашу землю, а приходится, потому что дергаете.
— Слышь, пианист, сыграй, а? — предложил Кабанов. — Все равно просто так сидим, твою бабу ждем?
— Нет, увольте! — отрезал Дымов. — Не имею ни малейшего желания!
Русалка Тамира затушила сигарету и присела на диван рядом с Дымовым, поджав под себя умопомрачительно длинные ноги.
Поигрывая рыжей прядью волос, томно спросила:
— Скажите, Вадим, вы, наверное, много путешествуете по миру?
Дымов сухо кивнул.
— Должно быть, это безумно интересно, — вздохнула Тамира, — расскажите нам о своих впечатлениях!
— Что рассказывать? — угрюмо ответил Дымов. — Как известно, пространство меняет форму в зависимости от нашего внутреннего состояния, как было показано в том гениальном фильме!
— Каком? — заинтересовался Кабанов.
Дымов снисходительно посмотрел на Кабанова и махнул рукой:
— Да неважно!
— Вообще, в натуре, я понимаю, — хохотнул Кабанов, — это ты, пианист, точно подметил! Вон я как-то на курорте в Турции так набрался, что пространство сильно поменяло форму! Я этим туркам в их пространстве все разнес! Веришь, нет, даже унитаз в номере своротил! А чего, знай наших!
— Скажите, Вадим, а можно мне завтра прийти на ваш концерт? — спросила Тамира.
— Зачем? — испугался Дымов.
— Как зачем? Я люблю музыку. Буду смотреть на вас, аплодировать… А в конце вручу вам свою картину! В знак благодарности.
— Нет, спасибо, не надо! — замахал руками Дымов. — Извините, но я предпочел бы, чтобы недоразумение с квартирой разрешилось сегодня и наше знакомство после этого закончилось.
— Значит, все-таки обижаетесь на меня из-за квартиры, — вздохнула Тамира. — А ведь я ни в чем не виновата! Откуда мне было знать про ваши обстоятельства?
— Теперь-то знаете, — резонно заметил Дымов.
— Знаю. Но уходить мне некуда. Родных у меня нет. А Кабанов, как вы уже знаете, женат. Вряд ли его жена обрадуется, если я приду к ним жить.
— Не-а, не обрадуется! — подтвердил Кабанов.
— Ну а, я не знаю, подруги? — предположил Дымов.
— Не имею! Девочки-подружки, завитые головки в кудряшках, болтовня, нехитрые желания, соперничество из-за всяких Кабановых — фи! Зачем мне это?
— А папа-мама? — вздохнул Дымов.
Тамира печально покачала головой.
— Я ж говорю, ты без меня пропадешь! — обрадовался Кабанов. — Одна в целом мире! Беспомощная, жалкая! Опять же с придурью! Да еще с какой!
Он подмигнул Дымову.
— Все придумывает что-то, привирает… Небось и тебе, пианист, про Тамиру-Тамиру плела? А она Тамара!
Тамира усмехнулась:
— Ну и что? Да, придумала имя. Я бы, может, и жизнь себе хотела другую придумать! В которой бы я тебя, Кабанов, и знать бы не знала! А любила бы кого-нибудь тонкого, нежного… Вот как его, — она кивнула на Дымова.
— Вы, кажется, опять начинаете его провоцировать, — поморщился Дымов. — Спешу напомнить, что в прошлый раз для меня это кончилось плохо.
Тамиру, впрочем, замечание Дымова не образумило.
— Подумать только, — с надрывом произнесла она, — я трачу лучшие годы на какого-то Кабанова! А моя молодость проходит! Жизнь проходит!
— Жизнь у всех проходит! — процедил Кабанов. — Не только у тебя, детка! Не понимаю, что тебя не устраивает? Живешь на всем готовом, чего тебе не хватает?
— Разве ты можешь понять?
В голосе любовницы звучало столько презрения, что Кабанов растерялся и не нашел что ответить. Взяв коньячную бутылку, он допил коньяк прямо из горлышка.
— Хороший коньячок!
И в сердцах отшвырнул пустую бутылку:
— Между прочим, на мои деньги куплен!
— Да что ты меня все время попрекаешь своими погаными деньгами? — возмутилась Тамира. — Будто они вообще имеют какое-то значение!
— Для тебя, может, и не имеют, потому что все на блюде приносят! — хмыкнул Кабанов. — А для меня деньги очень даже важны, поскольку я их зарабатываю!
— Кстати, а кто вы по профессии? — поинтересовался Дымов.
— Скрипач! — хихикнул Кабанов. — Сыграем на пару?
— Очень смешно! А если серьезно?
— Бизнесмен!
Ответ Кабанова рассмешил Тамиру. Она расхохоталась:
— Бизнесмен! Обычное жулье! Из тех, что считают себя хозяевами жизни!
Кабанов стукнул кулаком по столу:
— Тамарка, замолчи!
— Не буду молчать! — Тамира с вызовом посмотрела на любовника.
Дымов почувствовал, что назревает очередной конфликт.
Так и случилось. Кабанов заметался по комнате, ища выход гневу, пока наконец не нашел. Месть его оказалась изощренной: он сдернул со стены картину с нежным сиреневым котом и приготовился расправиться с ним самым жестоким образом.
— Не смееееей!!! — отчаянно закричала Тамира.
Дымову почему-то стало жалко и художницу, и ее картину.
— Не надо, ну зачем вы… — попытался он образумить Кабанова.
Тот, однако, на увещевание не откликнулся и воткнул в кота Тамирин нож.
— Не надо, он живой! — Тамира закрыла лицо руками и зарыдала. Кабанов снова занес руку для удара.
Не выдержав, Дымов бросился к Кабанову и повис на его могучей лапе.
— Прекратите, что вы делаете?!
— Уйди, пианист! — прохрипел Кабанов. — Сейчас тебе наваляю!
— Опомнитесь, вы же видите, что причиняете ей боль! — бормотал Дымов.
Кабанов снова воткнул нож. Тамира вскрикнула, как будто ножом ударили ее. Дымов изловчился и со всего маху залепил Кабанову пощечину. Только свист раздался. Кабанов отшвырнул картину и уставился на Дымова.
— Ты что, охренел? Ты на кого руку поднял, вошь балалаечная?
— Быдло! — парировал Дымов.
«Сейчас опять увижу парад планет», — подумал он, но ему почему-то было все равно.
— Смело, — усмехнулся Кабанов, — и для пианиста неплохо! Но сейчас культура в твоем лице понесет утрату! Считай, что в тот раз я просто размялся, а теперь все будет по-серьезному! Начнем с твоих пальцев!
— А вот пальцы трогать не надо! — закричал музыкант, который к таким жертвам готов не был, и попятился назад. Кабанов бросился вперед — физика двух тел, в которую неожиданно вмешалось третье.
Тамира, мирно рыдавшая на диване, вдруг вскочила, подняла с пола пустую коньячную бутылку и ударила ею Кабанова по голове.
Теперь парад планет наблюдал Кабанов. Он опустился на пол и тупо уставился в пространство.
— Лихо! — восхитился Дымов. — Вы смелая!
— Это вы смелый! — улыбнулась Тамира. — Не побоялись за меня заступиться! А ведь у вас руки, их надо беречь!
— К черту руки. Если бы струсил — себя бы не уважал, — честно признался Дымов. — Как вы думаете, что будет, когда он придет в себя? Поубивает нас?
— Не знаю.
Тамира подняла с пола искалеченную картину.
— Неужели нельзя исправить?
Девушка горестно покачала головой.
— Не огорчайтесь! — попросил Дымов. — Хотите… Я у вас куплю эту картину?
— Зачем?
— На память. Повешу на стену, буду вас вспоминать.
— Я вам так подарю. Или нарисую для вас новую.
Улыбаясь, они смотрели друг на друга.
Раздался стон Кабанова. Кажется, он начал приходить в себя. Дымов на всякий случай загородил собой Тамиру.
— Ну и стерва же ты, Тома! — беззлобно и даже с восхищением прохрипел Кабанов.
Он приподнялся и сел на диван. Виновато поглядел на разорванную картину. Сокрушенно покачал разбитой головой:
— Вот ведь, довела меня черт знает до чего!
— Кабанов, я тебе этого кота никогда не прощу! — пообещала Тамира.
— Ладно, Тамарка, извини! — миролюбиво сказал Кабанов. — Погорячился, был не прав! Хочешь, я у тебя куплю этого кота?
— Фиг тебе! — отрезала Тамира. — Никогда! Ни за какие деньги!
— Ну, заплачу за моральный ущерб, так сказать?
— Конечно, заплатишь! — усмехнулась Тамира. — Но не деньгами! Кстати, извинись перед человеком!
— Я перед ним еще извиняться должен? Между прочим, это он мне по морде своими музыкальными граблями съездил!
— Извинись!
— Ладно, — скривился Кабанов. — Ты это, пианист… не бери в голову. Понимаешь, она кого хочешь доведет. Баба такая, с вывертом! Устал я от ее капризов! Иногда, кажется, так бы и прибил! Но почему-то терплю! А скажи, пианист, Тамарка красивая?
— Очень красивая, — кивнул Дымов.
— То-то! Я привык к тому, что у меня все лучшее! Машина, женщины! А про эту, знаешь, как получилось? — Кабанова неожиданно потянуло на откровенность. — Ехал я, значит, как-то на машине вдоль набережной. Смотрю, стоит на мосту девица, эффектно так стоит. Платье желтое, волосы рыжие по ветру развеваются… Красивая, ну да не в этом дело, у меня и получше были, но есть в ней что-то такое, необычное…
— Есть, — согласился Дымов.
— Короче, подрулил к ней. Отвез в ресторан, поужинали. А она мне историю рассказала, мол, хахаль ее в карты проиграл и идти ей теперь некуда. Вот я и решил помочь девушке. А потом, веришь, нет, так к этой суке привязался! Баловать стал! Деньги на нее тратить немерено — еда, шмотки, квартиру ей снял вот эту, за очень приличные бабки!
— Мою квартиру! — ввернул Дымов.
— Все у нее есть, живи и радуйся! А ей, дуре, все чего-то не хватает! А чего, понять не могу.
Тамира молча слушала откровения любовника, но тут вступила в разговор, обратившись к Дымову:
— Скажите, а вот вы, например, понимаете, что мне нужно?
Дымов усмехнулся (необычная девушка, она, кажется, и сама себя не понимает) и промолчал.
— Баб вообще не поймешь! — убежденно сказал Кабанов. — Что там у них в башке — одному черту известно! А у этой особенно! Но веришь, пианист, мне ни с кем не было, как с ней! Я даже привык к ее причудам! А самое странное, знаешь что?
Дымов пожал плечами, нет, мол, не знаю, ни что в этой девушке «самое странное», ни почему ее любовника вдруг пробило на откровенность. Не иначе у него в голове после удара бутылкой что-то сместилось…
— А самое странное то, что ей как будто на самом деле деньги не очень нужны… Ну, то есть ей от моих бабок не плохо, конечно, — шмотки, то-се, но дело не в них… Я это не сразу понял, а когда понял — сильно удивился… Понимаешь, она такая дура, что ежели влюбится, то и за нищего пойдет! И когда я это узнал, то еще больше к ней привык!
— Кажется, это называется любовью! — усмехнулся Дымов.
— Да? — удивился Кабанов. — Ну не знаю. Любовь-морковь, сентиментальщина… Это все не для меня.
— Конечно, не для тебя! — фыркнула Тамира. — А вот скажите, Дымов, вы лично в любовь верите?
— Что-то я не пойму, — нахмурился Кабанов. — Чего это ты у пианиста все время его мнение спрашиваешь? Ты что, Томка, к нему клеишься, что ли?
— А тебе-то что?
— У него, между прочим, жена есть!
— У тебя тоже есть! — отрезала Тамира.
— Брось, Томка, ты же знаешь, что с женой так… Привычка! Слышь, пианист, а чего твоя жена не едет?
Дымов взглянул на часы. Ирина и впрямь не торопится. Однако это уже ни в какие ворота!
* * *
Мужчины молчали. Тамира курила. Странные какие-то мысли блуждали в ее голове. Что-то ее вдруг потянуло на размышления о любви.
Кстати, Тамирина женская история началась с довольно забавного случая.
В глубоком карамельном детстве она влюбилась в соседского мальчика. Было обоим по пять лет. Правда, как подозревает Тамира, ее пять лет против его пяти — совсем другое дело. Парень, прямо скажем, оказался инфантильный. Но это неважно: Тамира уже тогда умела придумывать и наделять избранника немыслимыми достоинствами, которых у него, может, отродясь не существовало.
И вот она придумала, что мальчик красивый (а он на самом деле, вообще-то, смахивал на хорька), щедрый (а ведь жлоб, каких свет не видывал: конфеты зажимал — страшное дело), благородный (ну, это тоже как сказать), — и влюбилась по уши. А он на нее внимания почему-то не обращал. Вот даже играть с ней не хотел. И вдруг — редкая удача!
Однажды мальчик сам к ней подошел и проявил интерес. Она его к себе в гости пригласила. Заявилась домой с мальчиком — гордая!
И с порога матери: «Вот мой друг Вася! Вырастем — поженимся!»
Только Вася как-то странно себя повел. Взял и первым делом в туалет побежал. Сидел там долго-долго, так что Тамира уже заскучала, а потом вышел, деловито попрощался и ушел.
Тамира с матерью зашли в туалет — а там большая куча, которую Вася почему-то не смыл. Мать Тамире и сказала, усмехнувшись: «М-да! А кавалеры-то нынче пошли дерьмовые! Советую сделать выводы!»
Тем не менее никаких таких особенных выводов Тамира не сделала и материнскому совету не вняла. Более того, к мужчинам ее тянуло, и обольщалась она ими, и верила, и так ждала, и хотела любви, что воистину сама была рада обмануться и принять за любовь свою жажду.
Ее первый любовный опыт пришел, когда ей было шестнадцать. Богатый и пожилой любовник оказался заботливым и нежным. Такая классическая история — не самое плохое, что может случиться с шестнадцатилетней девочкой, которая ищет любви.
Тамире, правда, довольно скоро стало понятно, что к любви эта связь не имеет никакого отношения, но мук, описанных в книгах, она не испытывала. Ну было и было. Будет и другое — настоящее, надо просто подождать.
Ждать пришлось недолго.
В следующий раз все оказалось больше похоже на правду: красивый молодой любовник, еще и венгр в придачу, что придавало ему в глазах Тамиры какой-то особенный шарм. Русского языка он вообще не знал, зато оказался изумительным любовником. И Тамира пустилась во все тяжкие. Полгода они прожили вместе, запрограммированные на страсть и нежность, а потом программа стала давать сбой — все-таки невозможно до бесконечности заниматься сексом, иногда ведь и поговорить о чем-то нужно. Тамире хотелось хоть какого-то содержания в отношениях, а его не было. И они с венгром расстались — разорвались. Он уехал на свою историческую родину, оставив по себе добрые воспоминания и дрожь в теле, рожденную ими.
И снова ожидания и поиски любви как главного смысла. А потом она встретила ЕГО. И все полетело в тартарары, откуда она, кстати, до сих пор не может выбраться.
История-то, в общем, получилась нескладная. Она любила его, они жили вместе. А потом она устала и от него ушла.
Стояла осень. А она ушла в одном платье, не взяв с собой ничего. И вот она летала по городу в своем желтом платье, как осенний лист. Ни дома, ни денег, ни будущего… И с каждым днем становилась легче. Кажется, она даже перестала есть и мерзнуть. Нет, конечно, были какие-то дома, случайные люди, но все это происходило, будто во сне. Она заходила в дома, чтобы спросить: «Как вы живете без любви?» А люди отвечали виновато: «Да вот так как-то… Живем».
Потом она уехала в Москву к тетке — профессору философии. Та кинулась спасать Тамиру: внушала, что нельзя изводить себя из-за любви, ударила по племяннице из всех пушек — Сократ, Аристотель… Один вообще говорил, что любовь надо лечить прогулками, вином и совокуплением. Ну, по прогулкам Тамира план перевыполнила — шлялась по городу, как безумная, и с вином постаралась — квасила, как сапожник. А вот с совокуплением никак, совсем никак — не могла, такое отвращение было.
Тетка ей и другие умные сочинения подсовывала. «Историю философии» Бертрана Рассела (хорошо, что в кратком изложении). Но ей из всего этого только одна вещь понравилась — слова апостола Павла о любви. Хорошо мужик сказал — вот и Тамире ничего не было нужно, кроме любви.
Тетка отчаялась и перешла на другие методы.
И что-то успокоительное стала ей в чай и суп подмешивать, от чего Тамира становилась вялая, как рыба, сонная и тупая. В общем, уехала она из Москвы. В тартарары.
А в этих самых «тартарарах» (господи, что это вообще такое?) у нее возникло подозрение, что обольщаться насчет любви, возможно, не стоит и что сложности от мужчин и содержания в отношениях с ними фиг дождешься, а любви-то, может статься, и нет вовсе. Есть, скажем, любовь к родине или к ребенку, а вот чтобы между мужчиной и женщиной — нет. А все, что вокруг этого сочинили, так это так, мираж.
Но, несмотря на все подозрения, Тамира, как Галилей, упрямо твердила: «А все-таки она вертится!» — и продолжала верить в любовь. И это, кстати, ее личный, вполне осознанный выбор.
А не далее как сегодня утром Тамира имела беседу с московской теткой. Они созвонились поздравить друг друга с Новым годом.
Тамира поинтересовалась, как там тетушка, все ли пребывает в компании Светония (ну а что, выигрышный вариант, Светоний, чай, ноги не сделает, вон он тут — всегда на полке, утешит и ободрит в трудный момент).
А тетка, разумеется, по давней привычке начала Тамире мозги промывать. Мол, живешь неправильно, мыслишь неконструктивно, с таким подходом к жизни — счастья не дождешься.
А Тамира свое гнет: «Не надо мне счастья, я любви ищу, а это разные понятия, вполне возможно, взаимоисключающие, тут я с тобой не спорю, но мне дороже „возвышающий обман“! Потому что истины ваши — низкие, а я хочу обмануться, обольститься и улететь с бедной грешной земли».
«И опять страдать?»
«А хоть бы и так! Все лучше, чем скучная жизнь без любви».
«Дура!» — рявкнула тетка.
«Это очень даже может быть!» — легко согласилась Тамира.
А ведь и в самом деле непроходимая дура: живет с Кабановым и мечтает о любви. Но ведь может случиться, что когда-нибудь, чудесным «однажды» она выставит свечу в окно, на огонек кто-то потянется и придет, и расколдует, и наполнит жизнь смыслом?
— У вас свеча в окне как-то призывно светит, — сказал вдруг Дымов.
Тамира задумчиво уставилась на него.
От ее взгляда Дымов смутился.
