Глава 15
Вопрос на засыпку: Какие бывают подарки?
Ответ: Крупные, мелкие, твердые, мягкие и… неожиданные.
– Амелина, ты за кого вышла замуж?!!
– Доброе утро, Андрей Юрьевич, – зевнула я и покосилась на часы. – Между прочим, сегодня воскресенье, у меня отпуск, и сейчас… м-м-м… только семь часов.
– Ты за кого вышла замуж, я спрашиваю?!!
– За Дмитрия Сергеевича Кондрашова, – честно ответила я.
В телефонной трубке повисло молчание, затем раздалось прерывистое бормотание и тяжелый вздох:
– Боже мой… Бережков сказал… но я сомневался… хотя, нет… не сомневался…
– Андрей Юрьевич, я не виновата…
– Ты с ума меня сведешь, Амелина!
– Любовь накатила, как…
– Опять паясничаешь?
– Нет, что вы!
– Сумасшедший дом… Ничего не понимаю!
– Я же говорю – любовь…
– Какая любовь?!
– Вечная.
– Ты почему не сказала сразу?!
– Извините, сконфузилась.
– Тьфу! Как ты умудрилась?! Как он согласился?!
– Судьба, наверное…
– Он отказался от твоих дизайнерских услуг, и я был уверен: ты что-то отчебучила в очередной раз!
– Андрей Юрьевич, да я хоть раз вас подводила?!
– Не перебивай! Ты полагаешь, это можно понять? Нет, я не в состоянии… Я даже не знаю, о чем тебя еще спросить! Слов не осталось!
– Да ладно вам, подумаешь, замуж вышла… Не я первая, не я последняя.
– Ты собираешься увольняться? Только говори честно и без шуточек!
– Зачем увольняться? Кто вам сказал такую глупость? Бережков? Не верьте ему! Слива нагло лжет!
Теперь я окончательно проснулась, села на кровати и, размахивая свободной рукой, принялась щедро сыпать нелицеприятные эпитеты на голову Бережкова. За весьма короткий срок я сделала его и брюхоногим моллюском, ведущим паразитический образ жизни, и овальным тараканом, имеющим короткий наружный яйцеклад, и главным завистником нашей необъятной страны – гадким и мстительным. Андрей Юрьевич слушал терпеливо, практически не перебивая, за что я была безгранично благодарна. За последние дни во мне выросло огромное желание поговорить с кем-нибудь по душам, и мой босс оказался в нужном месте в нужное время, то есть его утренний звонок приравнивался к редкой удаче. Он больше не бормотал, не ругался и не вздыхал, он просто слушал мой голос и тихо радовался (я уверена в этом!).
– Ой! – воскликнула я, когда взгляд зацепился за часы. – Ой!
– Что случилось?
– Извините, я не могу с вами разговаривать… сейчас придет муж и будет меня целовать! Андрей Юрьевич, мы с вами потом поболтаем!
– Подожди! – почти испуганно крикнул Бондаренко и надолго замолчал.
– Ау… – позвала я, ерзая на кровати.
– Хм, я понимаю, я не вовремя… как-то не подумал…
– Ничего страшного, я и сама забыла…
– Э-э-э… я, собственно, позвонил напомнить о корпоративной вечеринке.
– А когда она состоится?
– Двадцать шестого – в пятницу.
– Отлично, я буду!
Распрощавшись с боссом, небрежно отправив мобильник на прикроватную тумбочку, я рухнула на подушку и стала нервно кусать губы. Он должен прийти… он должен прийти до восьми… иначе… иначе я заявлюсь в его кабинет… в чем мать родила!
Часы тикали исправно. Я же непрерывно ворочалась, устраиваясь поудобнее.
Вытянуть ноги, сложить руки на груди и закрыть глаза?
Спящая красавица мне не простит плагиата, да и мрачноватая поза получится…
Лечь на бочок, ручки под щечки и закрыть глаза?
Щеки будут некрасивыми…
Лечь на спину, руки за голову и глаза открыты?
Подумает еще, что я его жду…
Ох и нелегкое это дело – принимать по утрам мужа! Не каждая способна провернуть это грамотно, не каждая обладает необходимым опытом… хм… или обладает, но позабыла…
Петли в доме Дмитрия Сергеевича не имеют вредной привычки скрипеть, поэтому, когда открылась дверь, я ничего не услышала, но зато почувствовала… Вопрос, какую позу принять, отвалился сам собой, точно нос-морковка у снеговика. Мне было уже все равно, как лежать и как сопеть, и не помнутся ли щеки – лишь бы сердце не выпрыгнуло из груди, лишь бы глупый смешок не испортил торжественности момента!
– Доброе утро, Наташа, – произнес Дмитрий Сергеевич и осторожно сел на край кровати.
Справка
Немного об акулах
Зубы у акулы растут всю жизнь и располагаются в несколько рядов…
Акула мгновенно распознает запах пищи…
Челюсть имеет уникальное строение, которое позволяет проглотить жертву, превышающую собственный размер…
Акула может переварить все, что проглотит…
Одной из составляющих желудочного сока является соляная кислота…
Но… но у акулы отсутствует плавательный пузырь, и поэтому она постоянно находится в движении. А если она остановится… она утонет.
Присаживайтесь, Дмитрий Сергеевич, присаживайтесь…
– Доброе утро, – вежливо ответила я, прикидывая, а не мало ли я вчера запросила? Можно было еще чего-нибудь выторговать…
Он наклонился, слегка коснулся моих губ, выпрямился, смущенно, еле заметно улыбнулся и спокойно произнес:
– Хорошего дня тебе, Наташа.
– И вам того же, – мрачно буркнула я, понимая, что шоу, собственно, закончилось, не начавшись. Аплодисментов не будет – не за что.
Дмитрий Сергеевич, утопая в мечтах о работе и об утренней встрече с Германом (наконец-то им, весьма занятым людям, никто не помешает), направился к двери, а в моей голове зашевелились вопросы… А как у него вообще с женщинами? Помнится, он говорил маман, что складывалось неудачно… Нужны подробности! Свежие, сдобные, румяные подробности! А где их раздобыть? Правильно! У Ады Григорьевны!
А если она не захочет поделиться со мной личной жизнью Дмитрия Сергеевича, я пригрожу безоговорочным отказом от творожной запеканки с вишней!
Эх, это, кажется, слишком… Не знаю, как вам, а мне будет очень трудно прожить без запеканки.
* * *
Но мой язык не повернулся… На Аду Григорьевну, припудренную мукой и черным молотым перцем, посыпались совсем другие вопросы, которые, впрочем, все равно привели в нужное русло. Развалившись на стуле за широким столом, я слушала рассказ о житье-бытье собственного мужа и цепко изучала обстановку. Почему-то именно сейчас во мне проснулся дизайнер, желающий исправлять и творить.
Кухню я бы сделала иной – темной, даже мрачной. Здесь не хватало тяжелых балок под потолком, каких-нибудь медных тазиков и кувшинов в ряд, людоедских досок для разделки мяса и измельчения овощей, потертых полов, деревенской мебели. Здесь было душевно и уютно, мило и тепло, и я знала, что хозяйка этой территории, Ада Григорьевна, не переживет воплощения моих идей в жизнь, поэтому, немного помечтав, я сосредоточилась на беседе…
– …мужчины обычно женятся раньше, чего уж говорить, но Дмитрий Сергеевич света белого не видит, все работает и работает, куда это годится? Сорок два года, а детей нет… Семья времени требует, а разве у него есть время? До чего же я рада, что он наконец… – Ада Григорьевна замолчала, обернулась ко мне и мягко улыбнулась. – Я просто очень за него рада.
– Угу, – улыбнулась я в ответ и качнулась на стуле. Хорошее расположение Ады Григорьевны было очень приятно, и, пребывая на волне радости, я решила схитрить. Придав голосу заговорщицкий тон, подавшись вперед, я выдала «самое наболевшее», что не могло не встретить понимания и сочувствия: – Честно говоря, у нас не все гладко…. – я потупила взор. – Дима действительно много работает, и… и мне начинает казаться… что я для него… ну, нет у него тех чувств, которые должны быть…
– Что вы! Что вы! – воскликнула Ада Григорьевна и замахала руками, перепачканными тестом. – В вашем присутствии, Наташа, он становится совсем другим человеком, уж я-то вижу! Он лучится счастьем! А взгляд?
– Что взгляд?
– У него вообще теперь особенный взгляд! Он иногда вдруг замирает и смотрит на картину, камин или обыкновенный цветок в горшке с особым интересом, будто раньше никогда ничего подобного и не видел. И работает намного меньше! Уж я-то как рада, как рада… А все благодаря вашим отношениям…
В эту минуту мне показалось, что мы говорим о каком-то другом человеке. Мой муж, оказывается, теперь лучится счастьем… Одно из двух: или я не знаю, как нужно лучиться в случае душевного блаженства, или раньше он выглядел еще хуже… Ада Григорьевна врать не станет, да и слова прозвучали по-настоящему искренне, значит…
– А раньше… – я бросила пробный шар. – Раньше у него как складывались отношения?..
– Хм. – Ада Григорьевна поджала губы, включила воду, вымыла руки, насухо вытерла их полотенцем и села напротив меня. На ее лице застыло негодование. – Дмитрию Сергеевичу никогда не хватало времени понять, кто перед ним стоит. – Она многозначительно посмотрела на меня. – В женщинах он не разбирается вообще, для меня это совершенно непонятно… И настолько разные… О, моя фуксия, моя бедная, бедная фуксия! – вдруг запричитала она, качая головой.
– А что с ней приключилось? – вежливо поинтересовалась я.
– Ее украли!
– Кто?
– Она, – Ада Григорьевна подняла вверх указательный палец, и я поняла, что уточнения не потребуются. Одна из женщин Дмитрия Сергеевича (а может, и единственная) оказалась банальной клептоманкой (утрирую, конечно, но так приятнее). Она стащила фуксию и умотала, наверняка в неизвестном направлении.
– Понятно, – протянула я, задумчиво почесывая макушку.
Да, в таком случае я действительно лучший вариант.
– И они все, – Ада Григорьевна тяжело вздохнула, – не любили его. Они любили себя.
Значит, их было много.
– А он их любил? – спросила я тоном обвинителя. Не надо, не надо взваливать всю вину на женщин…
– И он их не любил. Вы даже не представляете, Наташа, сколько сил, стараний я вложила в этот дом, – Ада Григорьевна сделала неожиданный переход к другой теме. – Здесь же ничего не росло, не цвело, пироги всегда получались жесткими, а мясо сухим. И не я тому виной! Я всю жизнь готовила и с гордостью могу сказать – готовила хорошо! Но здесь же совершенно немыслимая атмосфера!
– Ага, – тихо согласилась я, – мухоморы и трехгодичное сено.
– Что?
– Ничего, это я просто так.
– А теперь, Наташенька, все иначе. Неужели вы не замечаете этого? У него и походка изменилась, не только взгляд! Я ни в коем случае не хочу лезть в ваши семейные дела, – щеки Ады Григорьевны дрогнули и вспыхнули, она торопливо отправила седую прядку за ухо, – но вы уж с ним будьте поласковее. И потерпеливее… Любит он вас.
Что???
– Хорошо, – еле слышно прошелестела я. Нервно улыбнулась, затем торопливо встала и более громко поблагодарила: – Спасибо вам за душевный разговор.
– А что приготовить на ужин, у вас есть какие-нибудь пожелания?
– Творожную запеканку с вишней, пожалуйста, если не трудно…
Выдохнув это, я бросилась в левое крыло дома – скорее, скорее, бежать, бежать! Еще секунда, и из глаз бы брызнули слезы, а показывать свое критическое состояние я никому не собиралась…
Сердце, мое сердце, слышишь?! Ты не смеешь так стучать! Ты не смеешь меня предавать! Ты ничего такого и не услышало! И ты не можешь верить любым словам! А главное – эти слова не должны иметь для тебя особого значения!
Упав на кровать, я зарылась в подушках и одеялах, замерла и попыталась успокоиться. Что со мной? Что со мной…
Самая настоящая истерика.
«…в вашем присутствии, Наташа, он становится совсем другим человеком…»
«Он лучится счастьем!»
«И он их не любил…»
«…но вы уж с ним будьте поласковее. И потерпеливее… Любит он вас…»
До вечера я не выйду из комнаты. Не выйду ни за что. И не спрашивайте почему – я не знаю.
* * *
Вот чем бы я сейчас занялась с удовольствием, так это бухгалтерскими долгами! Андрей Юрьевич мной бы гордился…
– Товарные чеки, цыпа-цыпа-цыпа, идите-ка сюда….
Тяжело вздохнув, свесив с кровати ноги, подперев щеку кулаком, я практически превратилась в скульптуру Огюста Родена «Мыслитель» (для полного совпадения не хватало лишь обнаженности, мускулов и смены пола). Три часа одиночества не пошли на пользу: голова распухла, сердце обмякло, душа сжалась до размеров грецкого ореха.
Может, я не вижу того, что видит Ада Григорьевна? Может, я сосредоточена только на своих устремлениях (а каковы они… кажется, я давно запуталась…)? Или наоборот – из-за пары слов я готова позабыть о том, что, оказывается, у меня раздражительные конопушки, слишком длинные ноги, слишком короткие волосы, характер непредсказуемо-самостоятельный (а это, конечно, минус), и вообще, присутствие мужа на брачной ночи не обязательно и на последующих тоже… С чего это я вдруг стала оправдывать Дмитрия Сергеевича? Три часа лежала и оправдывала… А где он? Где?! Я здесь – позабытая, позаброшенная, раскрошенная на тысячу «почему», а он? Шуршит с Германом «Ониксом», разрезает карандашом на участки некогда мои десять гектаров земли… Он ни за что не придет! Не спросит: «Как дела, дорогая, не нужно ли чего?»
А мое здоровье?
А если я больна?!
А если мне нужен элементарный стакан воды!
Ходи после этого в загс…
Нет, ничего положительного в Кондрашове нет.
Сухой древесный гриб.
Трудоголик и зануда.
И понятно, как он ко мне относится – удобная жена с перспективой на деторождение. Когда-нибудь. Когда проект «Оникс» будет завершен, когда утрудившаяся душа достигнет полового созревания, когда уже нужно будет просто что-то сделать…
«…но вы уж с ним будьте поласковее. И потерпеливее…»
Да не вопрос!
Сижу вот и терплю целых три часа! И еще минут двадцать смогу!
Подскочив, я заметалась по комнате – уверенность гибла, как разбитый корабль во время шторма, в груди болезненно щемило, жгло и булькало.
«Любит он вас…»
«Любит он вас…»
«Любит он вас…»
Почему я не тигр? Я бы сейчас зарычала!
Где он? Где? Почему не зайдет? Без повода. Почему не спросит какую-нибудь ерунду? К черту договоренности – завтра в восемь я буду в его кабинете! Потому что… потому что… потому что утренний поцелуй не засчитан! Малюсеньких джунгарских хомячков и лохматых, непрерывно линяющих морских свинок и то целуют в сто раз сильнее!
«Любит он вас…»
Да? И где он?
В дверь вежливо постучали, и я, от неожиданности резко затормозив, чуть не снесла стул.
– Войдите… – просипела я, совершая неадекватные движения, а именно: взъерошила волосы для объема и покусала губы для естественной красоты.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату зашел Дмитрий Сергеевич, его домашний вид – джинсы и голубая рубашка навыпуск – шокировал меня до состояния обморока. Утром… утром он был в темных брюках, джемпере…
– Не помешал?
– Нет. – Я пожала плечом, проверяя, вернулась ли ко мне способность двигаться.
– Наташа, – Дмитрий Сергеевич сделал несколько шагов вперед, – ты не выходишь из своей комнаты… ты не заболела?
Заболела. Еще как заболела! Практически сошла с ума… И вообще, это не моя комната – это наша спальня.
– Все в порядке… я читала.
Он подошел еще ближе и нахмурился. Морщины на лбу стали заметнее, серые глаза потемнели, а греческий нос не изменился – так и остался греческим. С удовольствием оглядывая поджарую спортивную фигуру Дмитрия Сергеевича, я принялась злорадно размышлять, а не променял ли он нормальное общение с женщиной на физические нагрузки в тренажерном зале?..
– Наташа, я… – он поймал мой взгляд, прищурился и чуть побледнел, – я понимаю, что…
Неужели сейчас случится чудо? Неужели он раскается в своем равнодушии и холодности? Скажет, я был не прав, я мало уделял тебе внимания и в отношении брачной ночи повел себя, как самая настоящая свинья… бросил тебя, не поговорил, не объяснил… Неужели наступил час Х?
Я похлопала ресницами, попыталась выдавить из себя универсальные флюиды дружелюбия и даже изобразила на лице чуткость и замешательство.
– Это тебе, – закончил речь Дмитрий Сергеевич и протянул мне плоскую бархатную коробочку. – Подарок на нашу свадьбу.
Взяв коробочку, я осторожно открыла ее – на шелковой длинной подушечке, напоминающей мягкую белоснежную пастилу, лежал тонкий браслет необыкновенной красоты. Лежал, вытянувшись в полный рост, и переливался маленькими живыми камнями: изумрудами и бриллиантами. Ва-а-ау…
Оторваться от неожиданного подарка я смогла лишь через минуту. Я посмотрела на Дмитрия Сергеевича и потонула в вопросительном недоумении – на его лбу выступили капельки пота, лицо побледнело еще заметнее… наверное, он боялся получить отказ. Но я, равнодушная к драгоценностям (мама, прости, но это правда), не собиралась расставаться с браслетом – он загипнотизировал меня раз и навсегда, было в нем нечто большее, чем цена, гораздо большее… Эти капельки пота на лбу Дмитрия Сергеевича, это волнение…
Он купил его для меня.
Для меня.
Какой ужас – мне захотелось заплакать… И даже не заплакать, а захныкать, точно я самое слабое создание на свете. Уткнуться в его плечо и бесконечно хныкать, слушая: «Ну, что ты, маленькая, какая ерунда… он тебе нравится?.. я рад… не плачь, не плачь…» Но Дмитрий Сергеевич больше ничего говорить не собирался, и слезы на белый свет не появились.
– Спасибо, – поблагодарила я, все еще надеясь услышать нужные слова. – Я буду носить его с удовольствием.
Он молчал – морщины на лбу разгладились, глаза потеплели.
Он молчал, и я молчала тоже.
Смотрели друг на друга и молчали.
Как дураки…
Ладно, поцелуйте меня, что ли… в таких случаях это допустимо и нормально… обещаю, я не подумаю, что вы опасный неутомимый Казанова, и далее буду прилежно считать вас баобабом – серьезным, занятым и важным. Ну, помогите же мне хотя бы немного!
Я шагнула к Дмитрию Сергеевичу и коротко поцеловала в щеку, и в этот момент мне показалось, что лучше на свете щеки не существует, вернее, роднее не существует. Наверное, я к нему окончательно и бесповоротно привыкла или… или попросту обалдела, сидя в четырех стенах.
– Давайте будем считать, что я вам на свадьбу подарила диван, который теперь стоит в малом каминном зале, договорились? – нагло заявила я, улыбаясь до ушей. – Он вам нравится?
– Очень нравится, – ответил Дмитрий Сергеевич, и теперь в его глазах плясали чертики. Он врал, бессовестно врал, потому как этого дивана скорее всего не видел или не помнил, но я ничуть не огорчилась.
– Отлично!
Он вынул браслет из футляра, надел мне на руку, застегнул и вновь посмотрел в глаза. Я почувствовала, как зудит и чешется палец, на котором удобно устроилось обручальное кольцо, как смущение довольно хмыкает и кивает, как уверенность превращается в филина и отчаянно ухает, ухает… Я знала, сейчас Дмитрий Сергеевич развернется и с чувством выполненного долга уйдет работать в свой кабинет, а я направлюсь в каминный зал, развалюсь на диване и буду представлять корпоративную вечеринку «Ла-Пэкс», клуб «Крутые хутора», веселье, танцы и море шампанского.
И кому-то в пятницу придется очень долго ждать возвращения жены домой…
