Глава 3
Припарковаться он вынужден в стороне, и на место идет пешком. Утро прохладное и сырое, и колени подтверждают это. Он думает о том, что все эти подныривания под ленту ограждения, резкие повороты и выламывание всевозможных дверей не проходят даром. Чуть ли не полжизни ушло на то, чтобы втискиваться в пространства, не предназначенные для твоих габаритов.
Солнце едва взошло, а люди в штатском и мундирах уже начали обход окрестных домов. В дверях, помаргивая, жмутся любопытные соседи, одетые в спортивные трико и пижамы. Некоторые приглашают полицейских войти в дом. Никто, само собой разумеется, ничего не видел и не слышал, но при этом все чувствуют избавление от чего-то непостижимо зловещего, интригующего своей мрачной глубиной. Чего-то, что благополучно их миновало, как рыщущая в поисках добычи акула.
Дом опоясан полосатой лентой. Два этажа с надстройкой, двойной викторианский фронтон. Одной стеной дом примыкает к соседнему жилью. Таких в округе миллион с хвостиком.
Лютер проталкивается сквозь скопище зевак и доморощенных блоггеров с айфонами (нам хлеба не надо, нам зрелищ давай), оттесняет настоящих, классического образца, журналистов и предъявляет бедж полисмену на входе. Тот жестом приглашает его войти, и Лютер подныривает под ленту.
Навстречу приветственно поднимается детектив-суперинтендант Роуз Теллер: рост метр шестьдесят пять, изящного сложения, с жестким выражением лица. Этой жесткостью Теллер обязана той поре, когда она, совсем еще молодой женщиной, вынуждена была уживаться с коллективом старших офицеров, ошибочно уповавших на ее легкомыслие. Сейчас на ней комбинезон криминалиста и бахилы.
— Утро доброе, шеф, — приветствует Лютер. — Что там у нас?
— Дело дрянь.
Лютер хлопает в ладоши, энергично их потирает.
— Не найдется ли у вас минутки для меня? Хотел попросить о небольшом одолжении.
Она бросает на него взгляд, да еще какой! Не зря ее за глаза величают Герцогиней…
— Ну и умеешь же ты выбирать моменты, скажу я тебе.
— Значит, попозже. — Он сразу же идет на попятную. — Как только у вас высвободится минутка. Больше это и не займет.
— Вот и хорошо.
Она щелкает пальцами, и на ее зов спешит сержант Изабель Хоуи — аккуратистка с коротким ежиком рыжевато-блондинистых волос. В своем белом криминалистическом комбинезоне она похожа на карнавального зайчика. Хоуи — коп во втором поколении, но говорить об этом она не любит: сплетничают, что это как-то связано с ее отцом.
Она кивком здоровается с Лютером и вручает ему бумажную папку коричневого цвета.
— Жертвы — Том и Сара Ламберт. Ему тридцать восемь, ей тридцать три. — Она показывает фотографии. Мистер Ламберт — симпатичный, поджарый брюнет. Миссис Ламберт — сногсшибательная блондинка спортивного вида с крапинками веснушек на носу.
— Мистер Ламберт — консультант молодежного центра. Работал с проблемными подростками.
— То есть с уймой людей с эмоциональными и умственными отклонениями, — конкретизирует Лютер. — А миссис Ламберт?
— Организатор мероприятий: свадьбы, банкеты, всякое такое.
— Это их первый брак?
— Да, и для него, и для нее. Никаких вспышек ревности, ни одного судебного дела не зафиксировано. Ничего такого.
— Место проникновения?
— Входная дверь.
— Как? Он что, просто так взял и вошел?
Хоуи кивает.
— Время зафиксировано? — спрашивает Лютер.
— Вызов на три девятки поступил примерно в четыре часа утра.
— Кто звонил?
— Мужчина. Выгуливал собаку, свое имя не сообщил. Заявил, что слышал крики.
— Мне нужна эта запись.
— Можно организовать.
— Что соседи? Они что-нибудь слышали?
— От них на этот счет вроде ни слова.
— Шум машины? Может, дверца хлопнула?
— Ничего.
Он поворачивается к открытой двери:
— Нужно узнать, у кого есть запасные ключи. Соседи, сиделюц мамы-папы, сватья-братья? Выгулыцик собаки, гувернантка, уборщица?
— Сейчас выясняем.
— Ладно.
Лютер внимательно рассматривает интерьер дома. Хоуи, проследив за направлением его взгляда, замечает встроенный в стену пластиковый пульт. По-прежнему подмигивает красный огонек — все равно что игрушечная собачка тявкает при отключенном звуке. Охранная сигнализация. Хоуи кивком подзывает Лютера и ведет его по импровизированной дорожке, предусмотрительно уложенной криминалистами вдоль стены дома.
Остановившись возле водосточной трубы, Лютер засовывает руки поглубже в карманы пальто: так меньше соблазна прикасаться к предметам. Он опускается на корточки, опираясь для устойчивости на пятки, и кивком указывает на перекушенный телефонный шнур. Затем вынимает руку из кармана и изображает движение ножниц. Надрез находится у самой земли, почти прикрытый у основания слива тощей городской травой.
— Значит, у него был ключ. Также он знал, что есть пульт сигнализации, и знал, как его обезвредить. — Лютер встает, вращая головой, чтобы ослабить давление воротника. — Надо выяснить, кто устанавливал сигнализацию. Начнем с подрядчика — парня, который непосредственно ее монтировал. Я с этим уже сталкивался. Если толку от него никакого не будет, беремся за саму фирму, в которой он подвизается. Нужно проверить всех: отдел счетов, службу ай-ти, начальника, его ассистента, торговый персонал, — в общем, всю их братию. Если и это ничего не даст, расширяем поле действия. Присматриваемся к их супругам. И надеемся, что все сложится удачно. Потому как иначе…
Он обрывает себя на полуслове и глядит на перекушенный в блеклой траве провод. Странные чувства испытывает он при этом.
Хоуи, слегка склонив голову набок, с несколько удивленным выражением смотрит на Лютера. У нее зеленоватые глаза, на щеках реденькая сыпь веснушек, что делает ее моложе. Лютер оглядывается на Теллер, которая тоже косится на него с некоторым любопытством.
— Ладно, — говорит он. — Посмотрим, что там внутри.
После секундной паузы Хоуи делает вдох, явно набираясь решимости. Затем она ведет Лютера обратно по дорожке, мимо криминалистов и людей в форме, — в дом.
Несомненно, это жилище людей, принадлежащих к состоятельному среднему классу: семейные фотографии на декоративных столиках, паркетный пол, ковры с этническими мотивами… И еще сильный омерзительный запах зверинца, которому явно не место в этом великолепном, ухоженном доме.
Лютер поднимается по лестнице. Идти не хочется, но он старательно скрывает это. Понуро бредет через холл, заходит в хозяйскую спальню…
Здесь была бойня. Том Ламберт, вскрытый от горла до лобка, нагишом раскинулся на коврике с морским орнаментом. Взгляд Лютера скользит по спутанному клубку еще влажных внутренностей. Глаза мистера Ламберта открыты. Пенис и мошонка отсечены и затолканы в рот. Лютер чувствует, как под ногами зыбко качается пол. Он машинально сканирует взглядом брызги, разводы, целые потоки крови на ковре. Все вокруг испещрено пометками криминалистов.
Он стоит, наклонив голову и засунув руки глубоко в карманы. Стоит и пытается представить себе Тома Ламберта — мужчину тридцати восьми лет, чьего-то наставника и мужа. Человека, а не эту непристойную груду вывороченной плоти.
Он чувствует возле плеча присутствие Хоуи. С глубоким медленным вздохом он поворачивается к кровати. На ней простерта кровавая туша, которая еще недавно была Сарой Ламберт. Миссис Ламберт была на девятом месяце беременности. Она раздута, как клещ.
Лютер заставляет себя смотреть. Ему хочется домой, в свою чистую гостиную, хочется принять душ и нырнуть под теплое пуховое одеяло. Хочется свернуться калачиком, заснуть и проснуться рядом со своей женой, смотреть в трико и майке телевизор и беззлобно хохмить о политике. Он хочет заниматься любовью. Хочет сидеть в солнечной уютной комнате за чтением хорошей книги.
На миссис Ламберт остатки коротенькой ночной рубашки, — возможно, шутливый подарок от молодой сотрудницы. Вздутый живот, должно быть, комично выдавался вперед, приподнимая и без того высокую оборку на груди. У нее были красивые ноги, покрытые сосудистой сеточкой, как это часто бывает у беременных.
Лютер думает о том, как кончики пальцев мистера Ламберта со вкрадчивой лаской взбегали вверх по мягкой бурой полоске лобковых волос миссис Ламберт и дальше, по полукружью живота, к выступающей кнопке пупка.
Лютер отворачивается от чудовищного зрелища на кровати, засовывает руки еще глубже в карманы. Сжимает кулаки. На полу, неподалеку от его ног, помеченная желтыми флажками, лежит плацента Сары Ламберт. Он оторопело глядит на нее.
— А где ребенок? Что с ним?
— Босс, — отводя глаза, говорит Хоуи, — в том-то и дело, что мы не знаем.
— Зови меня шефом, — хмуро, с отсутствующим видом говорит он. — Уж лучше так.
Он отворачивается от Хоуи и спускается с лестницы. На кухне его взгляд останавливается на журнальной вырезке, пришпиленной к холодильнику магнитиком в виде плюшевого мишки в гренадерском мундире.
Несколько ошибок,
которые мешают вам быть счастливыми:
Если вы в самом деле чего-то хотите, не ждите до тех пор, «пока не настанет время». Если будете ждать, оно не наступит никогда!
Когда вы несчастливы, не ищите уединения. Хватайте трубку телефона!
Не ждите, пока все станет безупречно. Если будете дожидаться, когда окончательно постройнеете или идеально выйдете замуж, то так и прождете весь век!
Вы не можете заставить кого-нибудь быть счастливым. Но вы можете ему в этом помочь.
На этот список он смотрит долго, очень долго… Дверь, ведущая в садик позади дома, открыта; через нее тянет холодом и сыростью. Лютер проходит туда, опустив на всякий случай голову. Снаружи, примостившись на низкой садовой ограде, сидит Теллер, прихлебывает из большого пластикового стакана магазинный кофе. Вид у нее измученный. Тусклое утреннее солнце поблескивает на очках; на одной из линз виден отпечаток пальца.
— Эй! — допив кофе, окликает она молодого констебля. — Как дела, Шерлок?
И отшвыривает прочь пустой стакан.
Лютер садится рядом, ссутулившись в своем пальто. Глядя на ее макушку, ощущает невольный прилив нежности. Он любит Роуз Теллер за ту дерзкую независимую поступь, которой она шагает по миру.
— Так о чем ты хотел попросить меня? — вспоминает она.
— Да так, ни о чем.
— Точно?
— Ничего, это может подождать.
— Что ж, ладно.
Она встает, разминает кулаком поясницу. Затем уводит Лютера с собой — искать судмедэксперта.
Фред Пенман похож на стог сена, упакованный в полосатый костюм-тройку. Седые бакенбарды котлетками, длинные снежно-белые волосы, схваченные сзади в хвост. Прежде он любил попыхивать «ротмансом», но теперь ему этого не разрешают: нельзя, и точка. Вместо этого он пожевывает фальшивую сигарету, катая ее во рту, как зубочистку.
Пожимая руку Пенману, Лютер чувствует, как внутри нарастает холод. Это выходит адреналин. Хорошо бы поскорее что-нибудь съесть, иначе начнет пробивать дрожь.
— Какие, no-вашему, шансы у ребенка — при самом наихудшем раскладе? — задает он вопрос.
Пенман вынимает изо рта сигарету:
— А что вы вообще подразумеваете под словами «наихудший расклад» в подобной ситуации?
Лютер пожимает плечами. Он не знает.
— Представим, что налицо у нас здоровый, доношенный плод, — говорит Пенман. — Остается лишь гадать, что преступник или преступница с ним проделали. Прежде всего, они слой за слоем разрезают живот миссис Ламберт. Предположим, что используются чистые, острые инструменты. Тогда я мог бы сказать, что ребенок успешно извлечен.
— Под «успешно» вы…
— Да, я подразумеваю — живой.
— И сколько же он способен прожить?
— При адекватном питании и тепле… Вам, вообще-то, не кажется, что все наши домыслы — это, так сказать, тычок пальцем в небо?
Лютер кивает. Вид у Пенмана скорбный. Он — дед.
— Мы думаем о младенцах как о каких-то заморышах, — говорит он со вздохом. — Все из-за инстинктов, которые они в нас пробуждают, — глубинных, врожденных, подсознательных. А между тем эти фитюльки могут быть очень даже стойкими. Эдакие свирепые машинки по выживанию. Куда более выносливые, чем мы думаем.
Лютер ждет. В конце концов Пенман говорит:
— Рассчитывайте процентов на восемьдесят.
Лютер стоит без слов.
— Тук-тук, — окликает Пенман, — есть кто-нибудь дома?
— А? Прошу прощения.
— А то мы вас вроде как потеряли, на минутку.
— Я просто пытался разобраться в том ощущении, которое у меня вызвал этот ответ.
— Просто молитесь Богу, чтобы ребенок достался женщине.
— Это отчего же?
— Потому что если его взяла женщина, она, по крайней мере, попробует о нем позаботиться… — Фраза обрывается — Пенман не в силах ее закончить.
— Это была не женщина, — говорит Лютер. — Женщины не нападают на женщин, когда те дома, в постели с мужьями.
Пенман издает долгий невеселый свист.
— Мы, знаете ли, всякое видали, — говорит он. — Досужим домыслам у нас в голове не должно быть места.
С этими словами он снова кидает в рот пластиковую сигарету и, нажевывая, перегоняет ее языком из одного угла рта в другой. Похлопав Лютера по руке, он говорит:
— А вот вы в моих мыслях останетесь.
Лютер благодарит его и возвращается к сержанту Хоуи, дожидающейся его у оградительной ленты. Они проходят через редеющую толпу, на заднем фронте которой народ уже притомился стоять на цыпочках. Приближаются к обшарпанному «вольво». Лютер бросает Хоуи свои ключи. В машине холодно, попахивает фастфудом и подопревшей обивкой.
Хоуи заводит мотор, ищет тумблер обогревателя и включает его на полную мощность. Тот немилосердно гудит.
— Нарыли что-нибудь о жертвах? — интересуется, пристегиваясь, Лютер.
— Пока еще рановато что-либо утверждать, но компромата, судя по всему, нет. Из того, что нам известно, ясно одно: они действительно были друг другу верны. Единственное темное облачко — это, возможно, нелады с зачатием.
— Вот как? Они делали искусственное оплодотворение?
— В том-то все и дело, босс…
— Шеф.
— В том-то все и дело, шеф. Пять лет попыток экстракорпорального оплодотворения — и все впустую. Тогда они машут на это дело рукой и подумывают об усыновлении. Год с лишним назад миссис Ламберт от ЭКО отказывается, и тут вдруг — бац, и она понесла.
— Они были набожны?
— Можно считать, что нет, — у миссис Ламберт в вероисповедании значится англиканская церковь. А вот мистер Ламберт, похоже, интересовался буддизмом и йогой. Практиковал одно время макробиотическую диету, вегетарианство, всякие там принципы даосизма, баланс инь и ян.
— У него, наверное, отец умер рано?
Хоуи пошуршала документами:
— Здесь не указано.
— Мужчины, приближаясь к возрасту отца, когда он ушел из жизни, начинают всерьез подумывать о диете и здоровом образе жизни. Мистер Ламберт был в очень неплохой форме.
— Не то слово. Играл в теннис, сквош. Любил фехтовать, ездил на горном велосипеде. Марафон бегал не раз и не два. Ох, как его вспороли…
— Есть еще что-нибудь?
— Мы взглянули на охранную сигнализацию, — сообщает Хоуи. — Первый год после установки Том Ламберт использовал ее довольно интенсивно, а затем постепенно перестал. Модель поведения довольно типична, так ведут себя примерно четыре из пяти владельцев системы сигнализации. Одно время Ламберт практически забыл о ней, затем, четыре или пять месяцев назад, почему-то стал ею пользоваться снова.
— Это еще ни о чем не говорит, — замечает Лютер. — Миссис Ламберт была беременна, Иногда в таких случаях у мужчин обостряется бдительность в отношении своих подруг. Возрождается инстинкт пещерного человека.
— Или же что-то стало его тревожить, — рассуждает Хоуи, — возникли какие-нибудь подозрения. Может, что-то увидел или услышал.
— Ты имеешь в виду, на работе?
— Вы же сами сказали: люди. Люди, с которыми он сталкивался по долгу службы каждый день.
Лютер одобрительно кивает. Сержант Хоуи с довольным видом вводит координаты в навигатор.
По дороге Лютер спрашивает:
— А могу я прослушать тот звонок на девятьсот девяносто девять?
Она набирает номер, отдает ему свою трубку. Он слушает.
О п е р а т о р: Экстренный вызов полиции.
А б о н е н т: Да-да! Тут, похоже, что-то неладное творится. Я сейчас выгуливал собаку на Бриджмен-роуд. Слышу, вроде шум какой-то. А потом смотрю: прямо-таки жуть!
Клацанье компьютерных клавиш.
О п е р а т о р: Представьтесь, пожалуйста.
А б о н е н т: Это еще зачем? Какая необходимость?
О п е р а т о р: В принципе, это необязательно. Так что же вы видели?
А б о н е н т: Я видел мужчину. Вроде как он уносил ноги из того дома.
О п е р а т о р: Кража со взломом?
А б о н е н т: Не знаю. На взломщика он не походил, вроде староват для такого занятия.
О п е р а т о р: Сколько ему может быть, по-вашему, лет?
А б о н е н т: Лет? Не знаю… За сорок, наверное. Да, скорее всего, за сорок.
Стук клавиш.
О п е р а т о р: Хорошо. Успокойтесь. Что он делал?
А б о н е н т: Не знаю. Но при нем что-то было, сверток какой-то. И кровь, кровь… Он был весь в кровище! И на лице, и на… Он вроде как торопился по Кроссвелл-стрит и нес перед собой сверток… Это был просто кошмар! Это что-то очень, очень ужасное…
О п е р а т о р: Вас понял, наряд на выезде. Вы можете оставаться на линии?
А б о н е н т (сквозь всхлипы): Нет, извините, не могу. Ужас какой-то. Простите. Надо идти. Мне надо идти…
Лютер прослушивает запись трижды.
— Номер зафиксировали?
— Звонили с мобильного. Недавно о пропаже этого телефона подавал заявление некий Роберт Лэндсберри из Лирик-мьюз, Сайденгем. Два дня назад.
— У мистера Лэндсберри есть соображения, кто мог подрезать его сотовый?
— Сегодня опросим его еще раз. Хотя вряд ли. Он даже толком не знает, когда именно пропал у него телефон.
— И что же нам тогда думать? Что этот прохожий — залетный взломщик? Или, может быть, кто-то пытается обстряпать дельце, заодно устранив конкурента?
Хоуи пожимает плечами. Лютер задумчиво пожевывает губами.
— Это у нас единственный свидетель? — спрашивает он.
— Не позвони он, — отзывается Хоуи, — Ламберты все еще так бы и лежали. Никто бы и не хватился их.
Лютер прикрывает глаза и еще раз мысленно перебирает все возможные варианты. Нужно глубже прозондировать родственников и друзей. Внебрачные связи? Был ли ребенок зачат от донорской спермы? Существовали ли проблемы с деньгами? Междоусобицы на работе?
Если не добиться быстрого результата, проблемой будет не отсутствие информации, а, наоборот, ее избыток, причем нарастающий в геометрической прогрессии.
Протяжно вздохнув, он набирает номер лучшего, пожалуй, технаря, с каким ему когда-либо доводилось работать.
— Джон Лютер, — влет определяет на том конце Бенни Халява, — чтоб мне вдохнуть и не выдохнуть.
Вообще-то, он Бен Сильвер, но так его не называет никто. Даже собственная мать.
— Бенни, — говорит Лютер. — Как гам торжество порока?
— Впечатляет. Народ такое друг с другом выделывает.
Эти слова Лютер пропускает мимо ушей. Он задает следующий вопрос:
— Слушай, а как у тебя с текущей загрузкой?
— Непреодолимо.
— Прямо-таки вилы?
— Ну, смотря что иметь в виду.
— Понимаешь, мне просто необходима твоя помощь в одном достаточно скверном деле. Если я добьюсь у своего начальства, чтобы оно попросило твое начальство отрядить мне тебя, как бы ты на это посмотрел?
— Уже пакуюсь, — отвечает Бенни.
