Глава 2
Лютер переступает через порог дома с красной дверью около шести часов утра. Зои уже встала. Она готовит на кухне кофе, еще непричесанная и все же такая обольстительная в своей шелковой пижаме. Пахнет от нее сном, домом, а за ушами — неповторимым ароматом ее кожи. Она достает из холодильника пакет с апельсиновым соком и наливает себе в стакан.
— Ну что, ты разговаривал с ней?
— Детка, — вздыхает Лютер, снимая пальто, — извини, но не было возможности.
Она допивает сок почти до дна и вытирает губы тыльной стороной ладони.
— Нет, в самом деле, что все это значит?
Лютер кивает в пол: верный признак того, что он врет. И он знает, что она это знает.
— Да просто… нестыковки со временем.
— У тебя всегда нестыковки. — Зои ставит сок обратно в холодильник. Скрестив руки на груди, считает про себя до пяти. — Ты вообще хочешь этого или нет?
— Ну а как же, — говорит он. — Я только за, причем двумя руками.
— Вид у тебя, Джон, как у выходца с того света. Нет, в самом деле, выглядишь совершенно больным. Ты когда высыпался в последний раз?
Он не знает. Зато знает: у него явно что-то не в порядке с головой. Череп по ночам будто разламывается с треском, и внутрь лезут, карабкаются пауки.
— Ты, вообще, когда последний раз занимался чем-нибудь, кроме работы? — допытывается она.
Зои — юрист. Она специализируется на правах человека и иммиграции, зарабатывая на этом неплохие деньги. У них симпатичный дом в викторианском стиле с входной дверью красного цвета. Внутри он, правда, несколько запущен — потертые плинтусы, старое отопление эпохи семидесятых. Детей нет, зато есть уйма книг.
…Как-то утром, когда они еще лежали в постели, она повернулась к нему, оперев растрепанную голову на ладонь. Зимний дождь шуршал по оконному стеклу Центральное отопление накрылось, и они спали в носках. Из-за холода не хотелось выбираться из-под одеяла.
— Пропади все пропадом, — сказала она. — Поехали куда-нибудь.
— Куда именно? — спросил он.
— Не знаю. Без разницы. Куда угодно. Когда мы в последний раз отдыхали вместе?
— Наверное, когда путешествовали на той лодке.
Лютер имел в виду короткий отпуск, проведенный с сослуживицей Зои и ее мужем. На фотоснимках все четверо улыбались, сгрудившись у руля баркаса и подняв бокалы с вином. Отпуск этот откровенно не удался: Лютер был отчужден и погружен в себя, Зои, напротив, из себя выходила: все сыпала шутками-прибаутками, а сама была на грани нервного срыва.
Лютер спросил:
— Неужели это была наша последняя вылазка?
— А ты попробуй вспомнить, где же мы еще были…
Сказать Лютеру было нечего. Зои снова заговорила:
— А уж какие мы обещания друг дружке давали: как заживем, как будем путешествовать. И чтобы все время вместе. И как же все так обернулось, что ничего из этого не сбылось?
Он лежал на спине, вслушиваясь в льдистый шорох дождя. Затем повернулся, оперся на локоть.
— Ты счастлива? — спросил он.
— Если честно, то нет. А ты?
Сердце колотилось у него в груди.
— И вот так у нас каждый божий день, — горько подытожила она. — Разговаривать и то не можем толком. А я хочу видеть тебя чуточку больше. И еще я хочу, чтобы мы действительно выглядели как семейная пара.
— Да я тоже этого хочу, — сказал он. — Но знаешь, если самая большая проблема в том, что мы хотим больше времени проводить вместе, то это… это не так уж и плохо, верно? Во всяком случае, не сравнить с тем, как обстоит дело у других.
Зои пожала плечами.
Лютер любит свою жену. Она та самая соломинка, за которую он хватается. Удивительно, но ему очень трудно говорить с ней об этом. Когда он пытается это сделать, Зои смущается: она смеется и строит удрученную гримаску.
Тем холодным утром он запретил себе думать о мертвом ребенке и, облокотившись, как и она, на руку, сказал:
— Так что же ты предлагаешь?
— Уходим на год от дел, — сказала она. — А чтобы покрыть ипотеку, дом сдаем в аренду.
— Я не хочу, чтобы в моем доме жили посторонние.
Она нетерпеливо хлопнула его по руке.
— Дай мне закончить! Могу я, по крайней мере, договорить?
— Извини.
— Хотя сказать больше особо и нечего. Просто берем, пакуемся и едем.
— И куда?
— Да хоть куда. Вот ты, например, куда хочешь?
— Не знаю.
— Но хоть куда-нибудь ты хотел бы?
— В Антарктиду.
— Ну и ладно, — кивнула Зои, — в Антарктиду так в Антарктиду Туда можно долететь из Южной Африки или Новой Зеландии. Я даже думаю, что это не так уж и дорого. В самом деле. Не дороже денег.
— Ты серьезно?
— Серьезней некуда.
Он сел и почесал в затылке, чувствуя, как внезапно проникается этой идеей.
— Знаешь, а меня всегда тянуло в Новую Зеландию, — сказал он. — Сам не знаю почему.
— А мне хочется в Турцию, — призналась Зои. — Турция — это здорово! Давай туда?
— Меня пляжи как-то не прельщают.
В самом деле, что уж тут интересного — сидеть на солнце и чтобы все, кому не лень, пялились через плечо в твою книгу.
— Будешь почитывать себе в отеле, — сказала она. — А встречаться можно и за обедом. А потом — сиеста, любовь-морковь… А вечерами — театр.
— Я вижу, ты все уже продумала.
— Ну да. Правда, паспорт твой придется подновить.
— В самом деле?
— Срок годности истек.
— Серьезно? Когда?
— Два с половиной года назад.
Он замотал головой:
— A-а, ладно. Ну и хрен с этим со всем! Давай так и поступим.
Она рассмеялась, стиснула его в объятиях, и они занялись любовью так, будто уже были в отпуске.
Это было без малого год назад. И вот теперь Лютер, совершенно измочаленный, стоит на своей кухне в шесть часов утра и с мутной от бессонницы головой ставит на столешницу две чашки с мюсли: ночной перекус ему, завтрак ей.
— Я как раз собирался ее сегодня спросить, — говорит он, имея в виду свою начальницу, суперинтенданта уголовной полиции Теллер.
Большой и указательный пальцы Зои изображают говорящий рот: бла-бла-бла. Мы это, дескать, уже слышали. Лютер берет свою чашку с мюсли, поворачивается к жене спиной и, отправляя в рот хлопья, начинает мощно хрустеть ими.
— Понимаешь, в чем дело, — произносит он, не переставая жевать, — Йену здорово перепало. — Он наслаждается моментом тишины, немного стыдясь этого своего козыря.
— Да что ты! — вскидывается Зои. — Что-то серьезное?
— Да не очень, Я забрал его из «скорой», отвез домой.
— А что произошло?
— Его взяли где-то в ножницы, и неизвестно, кто именно. Но попинали как следует. Так что одним детективом у нас сейчас меньше.
— Что ж, ладно, — говорит она, успокаиваясь тем, что с Йеном все более-менее в порядке. — Но ведь это не значит, что ты с ней не переговоришь? При любом раскладе у нее будет еще несколько недель, чтобы подыскать тебе замену, — ты же знаешь. То, что Йен в больнице, это еще не повод.
— Да, — кивает он, — то есть нет. Не повод.
— Ну так ты ей скажешь?
— Скажу.
— Нет, я серьезно, — говорит она. — Скажи ей.
Она почти умоляет, но он чувствует, что дело тут не только в отпуске. Дело тут кое в чем ином. Иногда у Зои бывают вспышки того, что она называет внутренним озарением. Касаются они, как правило, его. Он вспомнил, как она плакала во сне пару ночей назад. «Меченый!» — выкрикнула она тогда. Хотел бы он знать, кого она в своем сне называла Меченым. И какие картинки вставали в ее сонном сознании.
— Хорошо-хорошо, — говорит он. — Я скажу ей. Обещаю.
— Иначе, Джон… — вырывается у нее. — Я ведь говорю серьезно.
— Иначе что?
— Ну не может так больше продолжаться, — говорит она. — Так просто нельзя.
Он знает, что она права.
Телефонный звонок раздается, когда он, еле волоча ноги, подходит к лестнице, чтобы подняться наверх, в душ. На дисплее значится имя — Роуз Теллер.
Он берет трубку, слушает. Говорит, что подъедет незамедлительно, сразу, как только сможет. Затем умывается, чистит зубы, надевает свежую сорочку. Целует жену.
— Скажу ей сегодня, — говорит он твердо. — Прямо сейчас и попрошу.
И отправляется на место преступления.
