Глава 44
Машина неслась на полной скорости по узкому двухполосному шоссе, и вдруг Марк Вольф заметил автомобиль Адриана Томаса, припаркованный на площадке для разворота школьного автобуса. «Вон… смотрите!» — воскликнул он, и Терри резко нажала на педаль тормоза. Она все равно проскочила мимо старенького профессорского «вольво», и, чтобы вновь поравняться с машиной, ей пришлось сделать резкий разворот, огласив окрестности скрипом безжалостно терзаемых шин.
Выскакивая из своей машины, инспектор Коллинз почувствовала, что у нее дрожат ноги. Никогда раньше она так долго не вела машину на такой большой скорости. Никогда раньше не нарушала правила так грубо и упорно. Она ощущала себя как человек, который только что чудом избежал серьезной аварии и в жилах которого постепенно растворяется выплеснувшийся в кровь адреналин.
Вольф выбрался через пассажирскую дверцу и встал рядом с Терри.
Адриана нигде не было видно. Терри осторожно подошла к «вольво», машинально оглядывая при этом землю вокруг машины. Точно так же она проводила бы первый осмотр любого места преступления. Подойдя ближе, она заглянула в салон через лобовое стекло. Внутри машины царил типичный для Адриана беспорядок. Вот старый, давно забытый в подстаканнике пластиковый стаканчик из-под кофе. Вот недопитая бутылка минеральной воды. Вот «Нью-Йорк таймс» полугодовой давности и прошлогодний выпуск журнала «Психология сегодня». На приборной доске валялась пара старых парковочных талонов, а на заднем сиденье — штрафная квитанция за неправильную парковку, скорее всего также забытая и неоплаченная. Машина была не заперта, и Терри, потянув за ручку, открыла дверь. Она заглянула в салон, словно рассчитывала найти там, внутри, что-нибудь новое — то, что могло дать ей какую-нибудь подсказку.
— Ну, типа, он здесь был и чиста канкретна свалил отсюда, — медленно произнес Марк Вольф, зачем-то старательно копируя блатной жаргон и манеру говорить.
Скорее всего, таким образом он пытался преодолеть охватившее его волнение.
Терри вышла обратно на дорогу, посмотрела в одну сторону, затем в другую… Глядя на инспектора, можно было сразу понять, что ее сейчас волнует несколько тесно связанных между собой вопросов: где он, куда он подевался и куда теперь идти?
В поисках ответа Марк Вольф бегом вернулся к машине инспектора, покопался в картах, потыкал пальцами в клавиатуру телефона-навигатора и меньше чем через минуту достаточно уверенно показал рукой на обсаженную деревьями дорожку, уходившую в сторону от шоссе.
— Это там, — сказал он. — Старик явно пошел на ту ферму. Вообще, если честно, эта заброшенная уединенная ферма непохожа на место, из которого ведут интернет-трансляцию высокого качества по всему миру.
— А как, по-вашему, должно выглядеть такое место? — не без ехидства поинтересовалась Терри.
— По правде говоря, не знаю, — ответил Вольф. — Я думаю, что качественная серверная и трансляционная аппаратура органично смотрелись бы в какой-нибудь крупной фотостудии, расположенной в многоэтажном здании в большом городе, или в одном из закоулков какого-нибудь калифорнийского торгового центра, в котором сам заблудишься, прежде чем найдешь нужное тебе помещение. — Помолчав, Вольф покачал головой, словно отвечая на не заданный вслух вопрос. После этого он добавил: — Впрочем, учитывая специфику трансляции, которую ведут эти ребята, я ничему не удивлюсь. Свою студию и сервер они могут спрятать где угодно — лишь бы не попадаться на глаза посторонним и не привлекать к себе лишнего внимания.
Проследив направление взгляда Терри Коллинз, Вольф высказал вслух ее мысли.
— Чует мое сердце, наш профессор рванул туда пешком, — сказал он.
Терри Коллинз оставалось только кивнуть в ответ. Всматриваясь в даль, она заметила покосившийся столб с почтовым ящиком, отмечавший вход на территорию фермерской усадьбы. Тот же самый столб некоторое время назад увидел из своей машины и Адриан Томас.
— Вполне возможно, что старик решил обмануть их и подойти к дому с тыльной стороны, — предположил Марк Вольф. — В конце концов, я даже готов поверить, что он вполне отдает себе отчет в том, что делает, и просто не хочет, чтобы я или вы вмешивались в то, что он задумал. Вот только в любом случае он не знает наверняка, что именно ждет его там, внутри дома. Я же почему-то уверен, что вряд ли его встретят радушно и по-дружески.
Терри не стала отвечать ему. Всякий раз, когда Вольф высказывал вслух какую-то мысль, эхом отражавшую то, что вертелось у нее на языке или просто до какой-то степени совпадало с тем, что она думает, ей становилось не по себе. Более того, такое совпадение ее мыслей с догадками сексуального маньяка не могло не раздражать и не злить ее. Терри была вынуждена признаться себе, что они оказались в такой ситуации, в которой условно освобожденный маньяк-рецидивист ориентировался как минимум не хуже, а, может быть, даже и лучше ее. Она отвернулась и стала просчитывать возможные варианты действий. Примерно тем же самым на этом же месте некоторое время назад занимался и Адриан Томас.
Терри Коллинз не знала, что делать. Она уже взяла было из рук Марка Вольфа свой телефон, но в последний момент передумала звонить. Проблема заключалась в том, что для всех подобных действий существовали строгие правила и нормативы. Совсем недавно всем сотрудникам ее отдела вручили под роспись очередной объемный документ, касающийся процедуры фиксации и методов пресечения преступлений, совершающихся на глазах у сотрудника полиции. Чего там только не было! Составители документа учли и изложили в своем опусе буквально все: от полицейского требовалось собрать улики и провести предварительное расследование. Кроме того, он должен был заполнить протокол и рапорт. Разумеется, во всех подобных случаях следовало известить руководство отдела и дежурную часть. Для того чтобы предпринять хоть какие-то активные действия, требовалось получить соответствующий ордер и разрешение от вышестоящего начальства. При подозрении о малейшей опасности следовало вызвать подкрепление и при необходимости полицейский спецназ. Вот только в отделах муниципальной полиции никакого спецназа отродясь не было. Для того чтобы по вызову сотрудника такого отдела полиция штата вызвала усиленный наряд специально подготовленных полицейских, потребовалось бы совершить множество телефонных звонков и в подробностях объяснить, зачем все это понадобилось. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств эти вооруженные до зубов ребята прибыли бы сюда из ближайшей казармы полиции штата не раньше чем через полчаса, а скорее всего, еще позже. Подобные центры, где несли дежурство группы спецназа, имелись далеко не во всех отделениях и даже не в каждом городе. Слишком редко возникала потребность в действиях этих подразделений в тихой сельской Новой Англии. Ну а когда группа захвата приехала бы на место, ребят нужно было бы проинформировать о происходящем и проинструктировать о возможных опасностях. Терри представила себе, как она докладывает старшему группы о том, что где-то здесь в ближайших окрестностях бродит полоумный пенсионер, бывший университетский профессор, намеренный вершить правосудие и прихвативший для этого с собой заряженный пистолет. Что-то ей подсказывало, что, с точки зрения начальства, этот случай вряд ли заслуживал бы отправки на место происшествия практически армейского подразделения — вооруженных автоматическим оружием и закованных в бронежилеты бойцов, профессионально подготовленных для борьбы с вооруженными преступниками.
«Нет, никакого спецназа, — подумала Терри. — В полицию штата тоже лучше без крайней необходимости не обращаться. Что же касается местной муниципальной полиции, то вряд ли у них сейчас на дежурстве есть больше одного патрульного офицера, и, скорее всего, он находится на расстоянии многих миль отсюда». Терри прекрасно понимала, что давно вышла за пределы своей юрисдикции и что, согласно правилам, оказавшись на чужой территории, она была обязана обратиться за помощью к местным коллегам. Это предусмотрено всеми писаными правилами и неписаными законами полицейской службы.
В общем, ничего из того, что она делала сегодня, не соответствовало никаким регламентам муниципальной полиции. Если Дженнифер действительно была где-то здесь, если Адриан действительно собирался штурмовать дом, в котором заперлись преступники, то она должна была строго следовать заранее прописанным и хорошо известным ей правилам поведения в подобных ситуациях. Даже просто подходить к входной двери дома, где, возможно, скрываются подозреваемые в серьезном преступлении, было очень опасно. Как, впрочем, и все то, чем сегодня с утра занимался Адриан Томас.
Инспектор Коллинз никак не могла решить, что делать дальше. Ошибок и нарушений все равно было не избежать. Нагоняя от начальства тоже. И сейчас от нее требовалось лишь одно — сделать хоть что-нибудь. Ей просто нужно было собраться с мыслями и попытаться понять, что происходит и что может ее ждать на той уединенной ферме. Вот только времени на это не было: каждое мгновение, потраченное на раздумья, могло стать последним в чьей-то жизни.
Не выдержав эмоционального напряжения, Терри Коллинз вдруг вслух выругалась.
Погруженная в свои мысли и переживания по поводу происходящего, она толком не услышала донесшегося откуда-то издалека резкого звука, похожего на приглушенный хлопок.
В отличие от инспектора Коллинз, Марк Вольф хорошо расслышал этот странный звук.
— Господи, — воскликнул он, — это еще что такое!
Впрочем, ответ пришел ему в голову в ту же секунду.
Адриан боком, приставными шагами пробирался вдоль стены дома, плотно прижимаясь спиной к доскам наружной обшивки. Пот заливал ему глаза и стекал ручьем по спине. Старик из последних сил сжимал в руке пистолет. Наконец он добрался до окна и замер, прислушиваясь. Ни единого постороннего звука не доносилось до его ушей. Адриан вдруг почувствовал себя более живым и здоровым, чем за все последние недели, а может быть, и годы.
Он опустился перед окном на колени и положил пистолет на землю. Мысленно он молился всем возможным богам, один из которых непременно должен был хранить стариков и подростков: «Ну пожалуйста, пусть оно окажется открытым. Пусть в компенсацию всех моих ошибок я наконец сделаю правильный выбор: найду то окно, которое окажется открытым».
С трудом зацепив пальцами краешек рамы, он потянул ее вверх. Рама подалась — совсем немного, буквально на четверть дюйма.
Адриан чуть подвинулся в сторону, наклонился ближе к окну и взялся за раму поудобнее. Старые деревянные рейки хрустнули и заскрипели в полозьях направляющих. Еще полдюйма.
Адриан обломал ногти и ободрал подушечки пальцев о старую шершавую раму. На боль он старался не обращать внимания. Выступившая кровь смешалась с той, что уже успела засохнуть на его руках после прогулки по колючим зарослям.
Собравшись с последними силами, Адриан, обдирая пальцы и ладони, потянул раму вверх еще раз. Окно вздрогнуло и с неприятным, но негромким скрипом поползло вверх. От неожиданности Адриан чуть было не упал на спину. Восстановив равновесие, он уже спокойно потянул раму вверх и на себя, и наконец проем освободился.
Окно было маленьким и очень узким — не больше фута в высоту и дюймов двадцать в ширину.
Но главное — оно было открыто.
Адриан наклонился к проему. Раньше ему как-то не приходило в голову, что его может поджидать такая трудность: он запросто мог не пролезть в это небольшое отверстие. Примерившись к проему, он постарался убедить себя в том, что его плечи не шире, чем это отверстие в стене, и мысленно пообещал себе, что непременно проберется внутрь дома, чего бы это ему ни стоило. Для начала он заглянул в окно и немного подождал, пока его глаза привыкли к практически полной темноте, царившей в подвале. Постепенно он стал различать стены, заваленный мусором пол и покрытые пылью и грязью несущие балки. «Похоже, здесь как минимум несколько лет не ступала нога человека», — подумал Адриан, но буквально через несколько секунд был вынужден изменить свое мнение: привыкшие к полумраку, его глаза различили под потолком свежие разноцветные провода и толстые блестящие кабели. В отличие от всего остального, на этой с иголочки новой проводке не было видно ни пылинки.
Адриан Томас продолжал всматриваться в полумрак подвала. Один из углов низкого помещения был отгорожен недавно возведенными стенами. В одной из этих стен угадывалась дверь, закрытая на новенький, без налета ржавчины засов. Сами стены казались какими-то ненастоящими и походили на задники недостроенных декораций к какому-нибудь спектаклю.
Это выгороженное в подвале помещение чем-то напомнило профессору большие коробки, в которых сотрудники его лаборатории держали подопытных крыс.
Адриан отодвинулся от окна и прикинул, каким образом ему будет удобнее залезать внутрь. По всему выходило, что лезть нужно ногами вперед. Так он и сделал. Проблема заключалась не только в том, чтобы протиснуться в узкий проем, но и в том, чтобы не сломать фрамугу, не выворотить с треском раму и вообще не нарушить царившую в доме тишину ни единым лишним звуком. Для человека более изящной комплекции, например для какого-нибудь гимнаста, это задание не представляло бы никакого труда. Но Адриану Томасу, человеку пожилому и достаточно грузному, пришлось потрудиться. Затратив некоторые усилия на то, чтобы аккуратно протиснуться через узкий проем, он повис на руках, цепляясь за угрожающе скрипящую и гнущуюся раму. Долго провисеть в таком положении он бы не смог, и, не дожидаясь, пока пальцы от напряжения разогнутся сами, он разжал их и полетел вниз, обдирая ладони и пуговицы на куртке о стену. К счастью, как Адриан и предполагал, падать ему пришлось с очень небольшой высоты. Пролетев буквально несколько футов, он рухнул на бетонный пол. Будь Адриан помоложе, такое падение обошлось бы для него без каких бы то ни было последствий. К сожалению, в его возрасте такие упражнения чреваты неприятностями. Пожилой профессор почувствовал острую боль в ноге и от неожиданности даже вскрикнул.
Проклиная свою несдержанность, он замер на месте, крепко сжимая пистолет в руке. В следующую секунду он вздрогнул от неожиданности: заглушая его крик и шум падения, из-за запертой на засов двери донесся протяжный, полный отчаяния крик.
Последний узел был развязан. Дженнифер почувствовала, что мешок повис свободно, и поняла, что нужно только протянуть руку, чтобы сдернуть его с головы.
И все же она колебалась. Дело было, конечно, не в том, что она опасалась нарушить какое-нибудь правило. На все правила ей давно было наплевать. Она уже не боялась последствий своего непослушания. Эти двое, мужчина и женщина, уже не могли напугать ее сильнее, чем она была напугана за прошедшие дни. Проблема заключалась в другом: Дженнифер вдруг осознала, что вовсе не хочет видеть тот мир, в котором она прожила последние дни своей жизни. Оглядеть эту пустую комнату было равносильно тому, чтобы подойти к краю собственной могилы и посмотреть вниз, на дно вырытой в земле ямы. «Вот здесь Номер Четыре умрет, как и следовало ожидать», — подумала она.
А затем совершенно неожиданно для самой Дженнифер эти печальные мысли уступили место сильнейшему порыву гнева. Нет, не то чтобы она вновь захотела бороться за себя и за свою жизнь. Всякое желание сопротивляться и противиться было в ней сломлено и растоптано за последние дни, часы и минуты. Девушка просто вдруг осознала, что не может смириться с тем, что должна умереть, забыв и свое имя, и свое прошлое.
Понимая всю безысходность положения и всю бессмысленность, она, она…
Она закричала во весь голос.
Это был просто крик — не слова, не какие-то требования или оскорбления… Из груди Дженнифер вырывался лишь почти звериный рев, подпитываемый кипевшими в ее душе злобой и обидой. Плотная ткань мешка лишь слегка приглушила этот вопль, преградить путь которому не смогли даже стены, потолок и перекрытия между подвалом и первым этажом дома.
Дженнифер не сознавала, что этот оглушительный крик вырывается из ее легких и горла. Она понятия не имела, что стало последним толчком к этому эмоциональному срыву. И все же, еще не докричав и не переведя дыхания, она вскинула руки и одним резким движением сорвала мешок с головы.
Яркий свет ослепил ее точь-в-точь как в тот раз, когда она после блаженных мгновений предвкушения скорой свободы выглянула за дверь своей комнаты. В первый момент Дженнифер подумала, что кто-то из ее мучителей, мужчина или женщина, направил ей в глаза мощный театральный софит или прожектор. Впрочем, буквально через несколько секунд она поняла, что на самом деле комната была освещена как обычно: равномерно, интенсивно, но не ослепительно-ярко. Просто ее глаза, за много дней привыкшие к полному мраку, в первый момент отказались воспринимать свет. Девушка поморгала и прикрыла глаза ладонями. Затем, убрав руки от лица, она стала осматриваться, не дожидаясь, пока резкая боль в глазах стихнет окончательно. Комната показалась ей другой — не такой, как раньше. Дженнифер тяжело дышала и внимательно всматривалась в каждую деталь помещения, в котором провела столько времени.
Прошло несколько секунд. Глаза пленницы привыкли к свету. Слух продолжал обостренно воспринимать каждый звук. Девушка вновь ощутила у себя на коленях какую-то тяжесть. Она опустила глаза, и ее взгляд наткнулся на револьвер. Эта железная штуковина на вид оказалась еще более некрасивой и неприятной, чем тот ее образ, который Дженнифер создала себе, ознакомившись с оружием на ощупь. Вороненый ствол и барабан мрачно блестели в свете горевших под потолком ламп. Девушка отвела взгляд от оружия и вдруг увидела своего медвежонка. Мистер Бурая Шерстка, небрежно брошенный безразличной рукой, валялся на полу на полпути от двери. Как женщина бросила игрушку на пол, Дженнифер не слышала, и сейчас появление любимого мишки в обозримом пространстве стало для нее полной неожиданностью. Не задумываясь ни о каких разрешениях и правилах, она вскочила со стула, подбежала к своему любимцу, схватила его и прижала к груди. Она была счастлива так, словно действительно встретила лучшего друга. Ей стало легче жить и дышать. Дженнифер чувствовала, что теперь она не одна. Постояв немного на том месте, где подобрала медвежонка, Дженнифер вновь медленно оглядела комнату и вернулась к стоявшему у кровати стулу. Подобрав упавший на пол револьвер, она вновь села на жесткое сиденье.
Дженнифер и Мистер Бурая Шерстка мрачно смотрели в объектив камеры.
Девушке очень хотелось сломать эту штуковину, выбить этот стеклянный глаз, но почему-то она сдержалась и решила этого не делать.
Она вновь, еще более внимательно, чем прежде, оглядела помещение, в котором ее продержали столько дней. Стены явно были достаточно прочными, дверь, как она понимала, была надежно заперта. Выхода не было — с того самого дня, как ее заперли в этой комнате. Глупо было надеяться, что похитители предоставят ей возможность покинуть это помещение каким-либо иным способом, кроме того, который они сами для нее предусмотрели. «Прости меня, и ты тоже прости», — прошептала она, обращаясь к самой себе и своему плюшевому другу. Внутренне она надеялась, что никто, кроме медвежонка, ее не услышит.
Дрожащей рукой она подняла револьвер и развернула его стволом к себе. Второй рукой она по-прежнему прижимала к груди плюшевого медвежонка, словно рассчитывая на то, что Мистер Бурая Шерстка успокоит и ободрит ее в эту трудную минуту.
Дженнифер приставила пистолет к голове — примерно так, как она это видела в кино. Затем она подняла взгляд и посмотрела прямо в объектив камеры.
— Ну что, всем хорошо видно? — спросила она, прекрасно понимая, что прозвучали ее слова слабо и жалко, без всякого вызова и непокорности в голосе.
Горечь поражения и какое-то неизбывное уныние нахлынули на нее. Этой волной из ее памяти и души смыло последние воспоминания о том, что когда-то она жила другой жизнью в другом мире, где ее звали Дженнифер.
«Все кончено. Ждать больше нечего», — мысленно произнесла она, подталкивая себя к последнему шагу.
— Меня зовут Номер Четыре, — объявила она, глядя в камеру.
Ей было страшно. Страшно нажать на курок и выстрелить, и в то же время страшно не выстрелить. В это мгновение нерешительности до ее слуха донесся какой-то звук, который окончательно сбил ее с толку. Кто-то невидимый и незнакомый, оказавшийся где-то неподалеку, произнес всего одно слово. В этих враждебных стенах, в этом чудовищном мире это слово прозвучало робко и вместе с тем веско. Оно звучало, как послание с другой планеты, из какого-то другого мира, невероятно далекого и почему-то очень близкого ей. Царапая слух, раня и пробуждая почти мертвую память девушки, в комнате с белыми стенами прозвучало одно-единственное слово:
— Дженнифер?
Майкл вдруг еще больше придвинулся к монитору компьютера.
— Это еще что за хрень? — не понимая, что происходит на экране, спросил он.
Линда также не верила своим глазам. Майкл посмотрел на нее, снова обернулся к компьютеру и спросил:
— Это ты запустила какие-то спецэффекты?
— Нет, конечно. Я следила за тем, что там происходит, точно так же, как ты, и видела я все то же самое, что и ты, и… господи, то же, что и все!
— Тогда что же это…
— Ты только посмотри на Номер Четыре! — воскликнула Линда.
Дженнифер дрожала всем телом, от головы до кончиков пальцев на ногах. Ее било и колыхало из стороны в сторону, как ненатянутый парус о рею. Нацеленный ей в лоб ствол револьвера чуть опустился, и голова девушки непроизвольно повернулась в ту сторону, откуда донеслось ее имя.
— Дженнифер!
«Я здесь», — хотела крикнуть она, но в последний момент сжала зубы и не издала ни звука. Слишком часто ее обманывали в этом доме, слишком долго ее здесь мучили, и теперь она четко знала, что от похитивших ее людей можно ждать только очередных страданий и унижений.
«Это они, — холодно и почти спокойно подумала девушка. — Они опять обманывают меня. Это очередная ловушка, которую они подстроили, чтобы снова поиздеваться надо мной».
Готовясь к худшему, Дженнифер напряженно смотрела на дверь. До ее слуха донесся звук отодвигающегося засова, и дверь стала медленно открываться.
Девушка вдруг осознала, что на этот раз оружие есть не только у ее мучителей, но и у нее самой.
«Они пришли, чтобы убить меня», — решила она.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, девушка медленно развернула револьвер и направила ствол в сторону двери.
«Ну ладно, Мистер Бурая Шерстка, мы еще повоюем, — мысленно произнесла она. — Одного из них я точно заберу с собой на тот свет».
Ее рука крепко сжимала рукоять револьвера.
«Убей их, убей хотя бы одного из них», — твердила она про себя.
Дверь наконец открылась пошире, и из-за косяка в комнату заглянул Адриан Томас.
Он понятия не имел, что может ждать его за этой дверью.
Все это время Адриан напоминал себе, что однажды уже видел Дженнифер на улице, затем долго рассматривал ее фотографии у нее дома, а несколько дней спустя видел ее изображение на компьютере Марка Вольфа. Тогда же он видел эту комнату, кровать, цепи и маску. Всего этого должно было хватить, чтобы быстро сориентироваться за той дверью, которую он собирался открыть. Тем не менее, когда он, отодвинув засов, взялся за ручку, все воспоминания словно стерла из его памяти какая-то неведомая сила, и помещение за дверью стало для Адриана Томаса загадочным, непознанным пространством. Единственное, о чем он не забыл в тот момент, — это о необходимости быть готовым ко всему и, главное, держать оружие наготове.
Первым, что он увидел за открывшейся дверью, оказалось дуло пистолета, направленное прямо на него.
Адриан напрягся всем телом, инстинктивно собираясь отпрянуть, нет, даже, скорее, отпрыгнуть назад, как это делает мангуст, не столько просчитав, сколько почувствовав, что извивающаяся перед ним кобра приготовилась к решающему броску. Инстинкт самосохранения взывал к его разуму, требуя немедленно отступить, спрятаться, уйти с линии огня. В то же время Адриан вдруг услышал спокойный и уверенный голос сына, внятно произнесший прямо у него над ухом:
— Это она.
— Томми, — прошептал Адриан, а затем поспешно поправился: — Дженнифер?
Его вопрос повис без ответа в затхлом подвальном воздухе.
Дженнифер все так же сидела на стуле, не пытаясь ни спрятаться, ни броситься на незнакомца. Абсолютно голая, одной рукой она прижимала к груди плюшевого медвежонка, а другой, слегка дрожащей, целилась в Адриана, осторожно переступившего порог и шагнувшего в комнату. Стоило наступить на ушибленную при падении ногу, как колено отзывалось резкой болью. Верный данному себе обещанию, Адриан Томас изо всех сил старался не обращать на боль внимания.
Дженнифер понимала, что от нее ждут, когда она что-нибудь спросит или хотя бы что-то скажет, но подходящие к ситуации слова почему-то никак не приходили ей в голову. Она чувствовала: что-то изменилось, но что именно — этого ее истерзанный пытками и унижениями разум осознать не мог. Она понимала лишь, что мучители придумали что-то новенькое. Вроде бы все это происходило наяву и в то же время казалось каким-то нереальным, чем-то вроде галлюцинации. Появление странного человека Дженнифер восприняла точно так же, как уже переставшие удивлять ее крики и смех играющих детей или плач младенца. В любом случае она не собиралась попадаться на очередную удочку, заброшенную похитителями, и напомнила себе, что ни единому их слову верить нельзя. В этом мире все могло причинять боль и страдание, даже галлюцинации.
Она обратила внимание на седые волосы вошедшего незнакомца. «Что-то здесь не так, — подумала она. Затем она вгляделась в старческое лицо. — Нет, это не тот мужчина, — сказала про себя Дженнифер, — и, конечно же, не та женщина». Тот факт, что человек, вошедший в комнату, не был ни одним из тех, кого Дженнифер здесь уже знала, лишь усилил испытываемый ею страх.
— Дженнифер, — медленно, почти по слогам, произнес незнакомец.
На сей раз имя девушки прозвучало уже не как вопрос, а как утверждение.
У самой Дженнифер в этот момент пересохло в горле. Пистолет в ее руке, казалось, весил целую тонну. Внутренний голос кричал ей: «Он один из них. Убей его! Убей его, пока он не убил тебя». Дженнифер то нацеливала ствол револьвера на незнакомца, то чуть отводила оружие в сторону. В ее душе и в голове шла напряженная внутренняя борьба. Постепенно верх в этом противостоянии стала одерживать мысль о том, что никто и никогда не смог бы проникнуть в этот дом, для того чтобы помочь ей. В ее крохотном мире все были против нее. Поверить кому бы то ни было означало обречь себя на еще большие страдания и унижения. Позволить незнакомцу подойти грозило тем же самым. Слишком опасно было хоть на долю секунды довериться ему. Гораздо спокойнее и безопаснее было бы выстрелить в него — с чистой совестью, не испытывая никаких угрызений.
Адриан увидел направленный на него револьвер, заглянул в смотрящие на него глаза и понял, что девушка находится в шоковом состоянии, свойственном при определенных условиях людям, взятым в заложники или попавшим в плен. Главным чувством, формирующим это состояние в сознании человека, был страх. Адриан вспомнил, сколько лет он провел в медицинских лабораториях, изучая этот феномен человеческой психики. Ни один из бесчисленных проведенных им экспериментов не был так реалистичен, и никогда еще научное исследование не касалось его личной судьбы. Никакие эксперименты не могли подвести его к мысли о том, что когда-нибудь он окажется лицом к лицу с полубезумной девушкой, которую он ожидал увидеть в не пропускающей свет маске и которая теперь впилась в него холодным, недоверчивым и враждебным взглядом. К тому же девушка эта держала в руках нацеленное на Адриана оружие. Все клинические исследования, все собранные по результатам экспериментов свидетельства, все научные труды и доклады — все это показалось профессору Томасу абсолютно ненужным, бесполезным, не имеющим никакого значения. Самым важным в его жизни был вот этот момент, эта девушка, сидящая перед ним и явно не желающая верить в его добрые намерения. Адриан понял вдруг, что, судя по всему, вызывал у несчастной точно такой же страх, как и все, что происходило с ней в этом помещении.
Он понял, что одно его неверное движение, и она нажмет на курок. Точно так же вели себя и лабораторные крысы, загнанные в угол. Они либо, повинуясь инстинкту, набрасывались на явно превосходящего их по силе врага, либо, обученные и выработавшие новые условные рефлексы, бросались звонить в установленный в клетке звонок, звук которого вызывал у животного ощущение безопасности и покоя.
Здравый смысл подсказывал Адриану, что в его положении нужно сделать шаг назад и в сторону — уйти с вероятной линии огня и спрятаться за дверным косяком. Таким образом он обеспечил бы себе безопасность, по крайней мере на ближайшее мгновение. «Нет, отец. Так нельзя. Иди вперед. Поступай так, как поступил тогда я, — прошептал ему на ухо Томми. — Только вперед. Другого пути сейчас нет».
Представив себе, что снимает на пленку собственную смерть, как когда-то снял свою гибель его собственный сын, Адриан сделал еще шаг вглубь комнаты. Мысленно он взывал ко всему своему жизненному опыту, ко всей мудрости, накопленной за долгие годы научной работы, умоляя подсказать ему те единственные верные слова, которые дали бы ему шанс спасти обе жизни — жизнь старика и жизнь девочки-подростка. В эти мгновения он чувствовал себя таким же беззащитным и обнаженным, как сидевшая перед ним Дженнифер.
— Здравствуй, Дженнифер, — медленно, с расстановкой и нарочито тихо произнес он. — А кто это у тебя в руке? Я так понимаю, это не кто иной, как сам Мистер Бурая Шерстка?
Палец Дженнифер, лежавший на спусковом крючке, свело судорогой. Сжав зубы, она изо всех сил удерживалась от того, чтобы не согнуть его или, наоборот, не выпрямить и не выпустить револьвер из уставшей руки. А затем она почему-то отвела взгляд от незнакомца и посмотрела на медвежонка, которого по-прежнему прижимала к груди. По ее щекам побежали слезы.
— Да, это он, — сказала она слабым, срывающимся голосом. — Вы пришли, чтобы забрать его домой?
