Глава 43
Две юные девушки-школьницы сидели рядом друг с другом на узенькой подростковой кровати в типично девчоночьей комнате, сплошь заставленной мягкими игрушками с розовыми бантиками, куклами в розовых же платьицах и кукольными чайными сервизиками. Обе девочки не отрываясь смотрели на экран компьютера. По возрасту они были, пожалуй, ровесницы Номера Четыре. Может быть, на полгода-год младше.
На столе перед ними лежал, сверкая никелированными поверхностями, маленький курносый револьвер тридцать второго калибра. В его сверкающих зеркальных гранях можно было рассмотреть искаженное отражение того, что происходило на экране. Револьвер был заряжен и снят с предохранителя. В данный момент неиспользуемый по прямому назначению, он выполнял иную, утилитарную функцию — служил в качестве пресс-папье для груды разнообразных бумажек, сваленных на столе. В основном это были распечатки и отсканированные копии всякого рода электронных писем, текстовых сообщений и страниц из социальных сетей. Попадались среди этих бумаг и записки на линованных страницах из школьных тетрадей. Судя по всему, листы эти были сложены в десять-двенадцать раз, а затем тщательно развернуты, чтобы можно было прочесть адресованное кому-то послание.
Одна из девочек была несколько полновата, другая носила очки с очень толстыми линзами. Ни та ни другая черта не делали девочек категорически некрасивыми, но понять это мог кто угодно, за исключением самих подружек. Им казалось, что именно из-за очков и лишнего веса весь мир ополчился против них.
Придавленные пистолетом бумаги представляли собой подробный отчет о том, как обеих девушек не менее полугода терроризировали через Интернет. Тот, кто этим занимался, поразвлекся на славу. «Шлюха» и «шалава» были едва ли не самыми приличными и ласковыми обращениями, содержавшимися в этих письмах. Но самое страшное заключалось в другом: ко многим посланиям прилагались смонтированные в «Фотошопе» картинки весьма непристойного свойства. В большинстве случаев на псевдодокументальных снимках были изображены все те же девушки, вместе или порознь участвующие в оргиях и занимающиеся групповым сексом с самыми разными мужчинами. Тот факт, что на самом деле снимки не имели никакого отношения к реальности, значения не имел. Неведомый монтажер, задавшийся целью хорошенько помучить очкарика и толстушку, явно воспользовался последними, самыми совершенными версиями таких программ, как «Фотошоп» или «Файнал Кат». Любой нормальный человек, не обладающий специальной подготовкой, увидев эти изображения, нисколько не усомнился бы в их подлинности. Случайному зрителю и в голову бы не пришло проверять картинки на предмет следов компьютерной обработки: ведь на первый взгляд ничто не вызывало подозрений в подделке. Не стали утруждать себя анализом правдоподобности фотографий и одноклассники девушек, когда по электронной почте и через mms-сообщения на сотовых телефонах разошлись эти «веселые картинки».
Сегодня подружки вели себя тихо. Они сидели на краешке кровати и напряженно смотрели на экран.
Пистолет был без спросу позаимствован из сумочки толстушкиной мамы. Секретарша директора фирмы, разошедшаяся с мужем, она часто задерживалась на работе допоздна, и потом ей приходилось идти к своей машине через темную стоянку за зданием, где она работала. Это, в общем-то, и стало поводом для подачи заявления на разрешение носить оружие. Более того, мать даже записалась на курсы самообороны и привела с собой дочку. Впрочем, девочке занятия и тренировки наскучили очень быстро, а через некоторое время от них отказалась и сама мать. Более простым и надежным решением стала покупка пистолета у не имеющего постоянной лицензии дилера на одной из крупных оружейных выставок. В данный момент мать была на работе: ей нужно было подготовить деловую поездку своего начальника, и она ни на минуту не могла отвлечься от компьютера и офисного телефона. При этом она пребывала в полной уверенности, что револьвер лежит на дне ее сумочки — поддельной «Фенди». Столь же уверена она была и в том, что в это самое время ее дочь находится в школе на уроке алгебры.
Девочка в очках с неохотой оторвалась от экрана и посмотрела на вырванный из блокнота листок, который держала в руке. На этой страничке, украшенной витиеватой рамкой из цветочков, девочки написали свою предсмертную записку. Перед тем как покончить жизнь самоубийством, они решили отомстить всем своим мучителям, которых, как выяснилось, оказалось не так уж мало. Имена всех, кого подружки подозревали в распространении похабной и, главное, ложной информации о себе, были перечислены в столбик на обороте страницы. Подружки полагали, что люди, на которых они укажут в этой записке, после их смерти будут преданы суду и получат за свои злодеяния как минимум пожизненное заключение. Им и в голову не могло прийти, насколько их представления отличаются от сложившейся судебной практики по подобным делам. Впрочем, эта ложная и самонадеянная уверенность сыграла свою роль в формировании принятого девочками решения свести счеты с жизнью.
О том, что они обе «подсели» на трансляции с сайта Whatcomesnext?.com, девушки в предсмертной записке предпочли не сообщать.
Никто, кроме них самих, не знал, сколько часов они провели, наблюдая за страданиями Номера Четыре. Подружки никому не рассказывали о том, как они плакали вместе с пленницей, как молили о пощаде ее похитителей, как вздрагивали от страха при каждом постороннем звуке, раздававшемся в камере, где содержалась бедняжка.
За эти дни каждая из них породнилась с Номером Четыре. Они стали ею, а она ими. В общем, когда у подружек появился план свести счеты с жизнью, они в ходе долгих слезливых разговоров по телефону пришли к выводу, что им обеим стоит заключить с судьбой опасное пари: если Номер Четыре умрет, то и им придется свести счеты с жизнью.
Они прекрасно понимали, что им повезло гораздо больше, чем Номеру Четыре. По крайней мере, их было две, и они во всем поддерживали друг друга. У несчастной пленницы не было никого, кроме плюшевого медвежонка, да и этого безмолвного друга у нее недавно отобрали. Впрочем, в отличие от Дженнифер, девочки, наблюдавшие за происходящим на экране компьютера, уже знали, что отобравшая игрушку женщина не унесла медвежонка с собой, а оставила его на полу, неподалеку от двери, так чтобы Номер Четыре, сняв с головы мешок, в любом случае увидела бы его.
Девушки напряженно следили за тем, как Номер Четыре ощупывает пистолет, а затем поднимает его с пола. Та, что была полновата, непроизвольно повторяла действия Номера Четыре: она точно так же потянулась к револьверу и взяла его в руки. Ни она, ни ее подруга сами не знали, чего им хочется больше: чтобы Номер Четыре застрелилась или же стала дожидаться, когда ее убьют похитители. Девушки твердо знали лишь одно: они поступят так же, как эта измученная пленница. Та, что в очках, протянула руку и ободряюще обхватила ладонью запястье подруги. Все размышления на тему, правильно ли они поступают, будет ли этот поступок умным или глупым, затмила полная уверенность в том, что им обеим следует поступить точно так же, как сделает Номер Четыре. От ее решения зависело их будущее. На мгновение девушка в очках задумалась над тем, почему их верная дружба не помогла им преодолеть свалившиеся на них неприятности и доучиться в школе, пусть и преодолевая постоянные издевательства и злые шутки в свой адрес. На этот вопрос у нее не было ответа. Единственное, что она знала наверняка, — это то, что через несколько минут ответов у нее станет гораздо больше, чем вопросов.
Дженнифер удивилась тому, насколько тяжелым оказался пистолет. Раньше ей никогда не доводилось держать в руках настоящее оружие, и у нее почему-то сложилось ошибочное представление о том, что предметы, с помощью которых так легко убить человека, должны быть легкими и даже какими-то эфемерными. Она понятия не имела, как следует обращаться с револьвером: как откидывать барабан, как заряжать его, как взводить курок. Поставлено ли оружие на предохранитель, заряжено ли полностью шестью патронами, или же в барабане есть всего один патрон — всего этого Дженнифер не знала и понятия не имела о том, как это проверить. Из того, что она видела в кино и по телевизору, она могла сделать вывод, что требуется от нее совсем немногое: приставить ствол к голове и давить на курок до тех пор, пока… пока давить больше не понадобится.
Сломавшаяся, сдавшаяся на милость судьбы часть сознания Дженнифер настойчиво твердила: «Давай. Давай скорее. Разделайся наконец со всем этим. Одно, последнее, усилие, и всему конец».
От этих мыслей у нее волосы встали дыбом и задрожали руки. Дженнифер понимала, что действовать нужно быстро, если, конечно, она не хотела накликать на себя дополнительных мучений. О том, что сделают с ней похитители, если она в своих сомнениях превысит отведенный ей лимит времени, Дженнифер и думать не хотела. Она даже не удивилась тому, насколько парадоксально выстроено последнее уравнение, которое предстояло ей решить в этой жизни: «Убей себя, чтобы не было хуже».
Тем не менее, в противоположность этим мыслям, она почему-то растягивала каждое движение, как в замедленной съемке. Ощущение было такое, что она не только никуда не торопится, но, наоборот, старается на будущее запомнить всю последовательность совершаемых действий. «Протяни руку, — медленно, с расстановкой, мысленно произносила она. — Возьми револьвер. Аккуратно подними его. Ощупай внимательно. Теперь — замри».
Дженнифер чувствовала себя совершенно одинокой, хотя на самом деле прекрасно понимала, что это не так: те двое явно не собирались оставлять ее одну и, по всей видимости, находясь поблизости, продолжали следить за ней.
У Дженнифер вдруг закружилась голова: она стала вспоминать все, что произошло с ней с тех пор, как ее похитили прямо с улицы в ее родном городе. Она за какие-то секунды будто снова пережила все эти ужасы: ее снова били, насиловали и унижали. В то же самое время в ее памяти закружился калейдоскоп обрывочных воспоминаний о другой, прошлой жизни. Разыгравшееся воображение заставило ее вновь пережить множество приятных и печальных мгновений из того времени, когда ее звали Дженнифер, а не Номер Четыре. Вот только почему-то эти воспоминания, едва промелькнув перед нею, уносились куда-то прочь, словно увлекаемые невидимым вихрем в какой-то черный бездонный туннель.
Ощущение было такое, словно Дженнифер навсегда уходила из этой комнаты пыток, оставляя за собой лишь девушку по имени Номер Четыре. А у той выбора не оставалось.
«Ключ от двери, ведущей к свободе. Ключ от дома». Кажется, так, по воспоминаниям девушки, говорила ее мучительница.
Чем дальше, тем больше самоубийство представлялось ей вполне осмысленным актом, в некотором роде — подлинным спасением. Она не видела и не могла себе представить никаких других вариантов.
И все же почему-то Дженнифер сомневалась в своем выборе и не торопилась привести его в исполнение. Она и сама не понимала, откуда в ее сломленном, покорившемся судьбе сознании вдруг вспыхнуло это пламя непокорности и нежелания идти на поводу у тюремщиков. Она не знала уже, будет ли самоубийство единственным смелым и достойным поступком в ее положении. Как знать, может быть, настоящей смелости требовало решение не сводить счеты с жизнью, когда тебе всячески навязывают этот выбор. Так застрелиться или нет? Дженнифер никак не могла решить.
И вдруг она сделала то, чего сама от себя не ожидала. Этот поступок остался для нее необъяснимым, и решение поступить именно так пришло к ней неожиданно, молнией сверкнув в ее голове. Единственное, что поняла Дженнифер, так это то, что действовать нужно быстро, не откладывая ни на секунду.
Она аккуратно положила пистолет к себе на колени и, подняв руки к шее, стала развязывать шнурок, удерживавший черный мешок на ее голове. Сама того не осознавая, она переплюнула всех романтических героев Голливуда, выжимавших у зрителей слезу требованием предоставить им возможность взглянуть в глаза смерти, а точнее, право стоять перед расстрельной командой с незавязанными глазами. Мешок был завязан крепко, пришлось повозиться. Медленно, но верно Дженнифер развязывала один узел за другим. Дело шло не так быстро, как ей хотелось бы, не только потому, что узлы были крепко затянуты, но и по той простой причине, что пальцы девушки ослабели за время заточения и дрожали от напряжения.
Линда первая обратила внимание на то, что затеяла Дженнифер. Они с Майклом, как и все зрители шоу, приникли к монитору, наслаждаясь неспешно разворачивающейся финальной сценой четвертой серии. Конец Номера Четыре был неизбежен и предопределен. Тем не менее он притягивал к себе внимание как нечто загадочное и непредсказуемое. Форум сайта, окошко с чатом и ячейка для sms-сообщений быстро заполнялись комментариями зрителей по поводу того, что происходило на экране. Такой бурной реакции со стороны публики организаторы шоу еще ни разу не наблюдали. Многие послания почти сплошь состояли из восклицательных знаков, кто-то выделял свои мысли курсивом, кто-то жирным шрифтом. Короткие комментарии и целые послания лились на их сервер одно за другим, как вода, прорвавшая дамбу во время потопа.
— Этого еще не хватало! — воскликнула Линда. — Если она снимет мешок…
Неожиданный поступок Номера Четыре внес нечто реальное в тот мир фантазии, который создали для себя и зрителей ее похитители. Линда этого не предусмотрела и, по правде говоря, даже предположить не могла такого непослушания со стороны девушки. Она не на шутку испугалась: вся старательно продуманная система мер безопасности грозила рухнуть в одно мгновение.
— Нельзя было снимать с нее наручники, — злясь на себя, произнесла Линда. — Да и припугнуть ее нужно было посильнее, чтобы у девчонки и мысли не возникло поступить против правил.
Майкл взялся за джойстик и собрался было отключить сигнал с главной камеры, дававшей крупный план пленницы. В последний момент он почему-то задумался и не стал менять картинку, транслируемую для зрителей.
— Нет, так не пойдет, — решительно сказал он. — Обманывать клиента нельзя. На нас сейчас все равно посыплется шквал писем и предложений с требованием показать ее лицо.
Можно было, конечно, поиграть изображением, переключая сигнал с одной камеры на другую, можно было показывать Номер Четыре под разными углами, так чтобы зрители толком не могли разглядеть ее лицо, но при всем этом Майкл прекрасно понимал, что полумерами в такой ситуации обойтись не удастся.
— Плохо дело, — сказал он, глядя на экран. — Зрители потребуют ясного и четкого изображения. Крупный план им вынь да положь.
— Слушай, а может быть… — Не договорив фразу, Линда замолчала, поняв, что отступать уже поздно. — Помнишь, в той сцене, когда она думала, что вот-вот сбежит от нас, мы включили яркую вспышку, ослепившую не только девчонку, но и зрителей. Там, может быть, была секунда-другая, когда кто-то что-то мог рассмотреть. Потом мы переключились на другую камеру…
— Помню-помню. А ты вспомни, какие потом на нас посыпались вопросы и комментарии! Люди не на шутку разозлились на нас за то, что мы сразу же стали показывать ее со спины, когда она только сорвала с себя маску. Тут уж ничего не попишешь: публика хочет видеть все. — Высказавшись, Майкл замолчал и снова прильнул к экрану.
— Но ведь… — И вновь Линда не договорила начатую фразу. Она мысленно просчитывала все последствия решения, которое был готов принять Майкл. — Это страшный риск, — шепотом произнесла она. — Если полицейские это увидят, а я уверяю тебя, Майкл, рано или поздно это случится, они сделают стоп-кадр и обработают изображение при помощи лучших программ и самых мощных компьютеров. В общем, они очень быстро узнают, кто был запечатлен на этой пленке. Напрямую, конечно, нам это ничем не грозит, но все же есть вероятность, что, обнаружив следы жертвы, они каким-то образом сообразят, кого нужно разыскивать в качестве подозреваемых в этом преступлении.
Майкл прекрасно понимал, насколько опасная складывается ситуация. Конечно, не следовало давать публике возможность понять, кем была Номер Четыре до попадания в звезды запретного шоу. Особенно опасно было это делать сейчас, в тот момент, когда девушка должна была умереть. Впрочем, и альтернатива такому развитию событий выглядела не слишком приятной. Предшественницы Номера Четыре скончались, так сказать, анонимно. Их имена и лица так и не были открыты зрителям вплоть до финала. Но на этот раз все было иначе: и Майкл, и Линда прекрасно понимали, насколько публика успела сродниться с Номером Четыре. Зрители всерьез сопереживали ей и хотели знать об этой девушке все. Дополнительным подтверждением неравнодушия публики стал шквал ставок, которые зрители начали делать в тот момент, когда девушка принялась распутывать веревку на мешке.
— Ты только посмотри на нее, — медленно произнесла Линда. — Она ведь со страху даже не поняла, что от мешка можно избавиться гораздо быстрее. Взяла бы да разорвала этот шнурок. Впрочем, с художественной точки зрения это даже лучше: чем дольше она возится, тем дольше нагнетается напряжение. Публика будет в восторге.
— Не думаю, что это затянется надолго. Следи за нею внимательно. Она в любой момент может догадаться, как поступить со шнурком, или в конце концов развяжет эти узлы. Будь наготове. Может быть, придется отключить главную камеру в самый интересный для зрителя момент. Не хотелось бы этого делать, но, боюсь, другого выхода у нас нет.
Пальцы Майкла легли на нужные клавиши. Линда заняла место рядом с ним. В какой-то момент он подумал о том, что можно было бы сделать запись этой последней сцены с Номером Четыре и показать эту запись зрителям чуть позднее — не в прямом эфире, а после того, как они избавятся от трупа и заметут все следы. В то же время Майкл прекрасно понимал, что публика не станет терпеть такую подставу. Люди, сидевшие в полной безопасности дома у компьютеров, больше всего на свете хотели узнать, чем все кончится. Причем узнать это им было нужно в режиме реального времени. В любом другом случае они почувствовали бы себя обманутыми. Майкл напрягся. Его мозг работал с бешеной быстротой. «Никаких задержек в трансляции, — подумал он. — Придется действовать по обстоятельствам». Впрочем, помимо страха перед возможной опасностью, он сейчас испытывал и знакомое возбуждение — от щекочущей нервы неизвестности. Он бросил взгляд на Линду и понял, что она находится во власти примерно того же чувства. Затем он вновь сосредоточил все внимание на Номере Четыре и на том послании, которое они с Линдой отправляли сейчас своим зрителям, всему виртуальному пространству.
Майкл затаил дыхание.
В первый и единственный раз за все время трансляции четвертой серии они с Линдой не знали, как поступить дальше. Казалось, та неуверенность и необходимость принимать нелегкие решения, которая преследовала Номер Четыре на протяжении всего шоу, перекинулась на тех, кто затеял эту чудовищную игру. Но самоуверенности Майкла и Линды был нанесен серьезный удар. Впервые за долгое время они прильнули к компьютерным мониторам, пребывая в неведении относительно того, что случится в следующий момент. Незнание того, что будет дальше, щекотало им нервы.
Грязь плотной коркой покрыла его одежду. Влажная рукоятка пистолета так и норовила выскользнуть из ладони. В нос бил резкий запах влажной весенней земли. Адриан медленно, но упорно полз к своей цели. Солнце поднялось достаточно высоко и ярко осветило пологий склон холма, у подножия которого стояли дом, амбар и сараи. Адриан вдруг понял, что если кто-то сейчас выглянет в окно и посмотрит в его сторону, то при таком освещении вполне может заметить его распластанную на земле фигуру. Впрочем, терять ему было нечего, и он продолжал двигаться вперед.
Наконец он добрался до угла амбара, где, скрытый от посторонних взглядов дощатой стеной, смог наконец встать и перевести дыхание. Он страшно устал и к тому же чувствовал себя несколько неловко, ввязываясь в опасное дело, из которого не было пути назад. Этот поступок, в дополнение ко всем его неудачам в качестве мужа, брата и отца, заставлял Адриана испытывать сильное чувство неловкости перед покойными близкими. Ему хотелось обернуться и попросить прощения у призраков из прошлого, но делать этого он не стал, прекрасно понимая, что никакие дурацкие извинения сейчас делу не помогут, а души дорогих ему людей будут поддерживать его всегда — даже в этой последней схватке.
Интуиция подсказывала ему, что Дженнифер где-то рядом, буквально в нескольких ярдах от него. Адриан усмехнулся и попытался представить на своем месте какого-нибудь другого, более здравомыслящего человека. «Интересно, — подумал он, — пришел ли бы кто-нибудь на моем месте к такому же выводу?» Заставив себя отогнать посторонние мысли, Адриан Томас, плотно прижимаясь к стене, дошел до угла амбара и заглянул во двор.
К фермерскому дому он зашел с тыла. Сюда выходила единственная дверь, ведущая, скорее всего, на кухню. Парадный вход в здание находился с противоположной стороны. Адриан видел его на фотографиях, размещенных на сайте агентства недвижимости. Там располагалось большое крыльцо с террасой, где когда-то стояли шезлонги или, быть может, висел гамак; теперь это была скрипучая деревянная платформа, прикрытая от непогоды прохудившейся, протекающей крышей.
Из дома не доносилось ни звука. Во дворе не было ни души.
Ничто вообще не указывало на то, что внутри здания кто-то есть.
Если бы не старый пикап, припаркованный у парадного входа, Адриан Томас вполне мог подумать, что в доме пусто.
«Дверь, — подумал он, — наверняка заперта, причем не только на замки, но и на засов». Можно было, конечно, попытаться проломить ее рукояткой пистолета, но лишний шум выдал бы нежданного гостя и положил бы начало лобовой фронтальной атаке, которая, по мнению опытного в военных делах Брайана, скорее всего, была бы обречена на провал. Сама мысль о возможности неудачи в этом предприятии вселила в Адриана ужас. Он боялся опять не справиться с задачей, подкинутой ему жизнью. Он уже потерпел страшные неудачи, когда не сумел предотвратить уход из жизни самых близких ему людей, и не хотел вновь совершить ту же ошибку.
Профессор продолжал рассматривать здание и вдруг увидел то, что ему было нужно: к кухонной двери вела небольшая лесенка с прогнившими ступенями и покосившимися перилами. И за этой шаткой деревянной конструкцией Адриан не сразу разглядел маленькое грязное окошко, находившееся практически на одном уровне с землей.
Такое же окошко, которое при необходимости можно было использовать в качестве потайного входа в здание, было и в его собственном доме. Этот маленький прямоугольник стекла был оставлен в стене для того, чтобы в подвальное помещение попадало некоторое количество дневного света.
Адриан рассуждал так: «Если мужчина и женщина, похитившие Дженнифер, похожи на большинство нормальных людей, то они, конечно, не забудут запереть обе двери в дом и закрыть на щеколды как минимум все окна на первом этаже. Другое дело — подвальное окно: про него все всегда забывают. По крайней мере, я ни разу не закрыл его без постороннего напоминания. Да что я — Касси и та забывала его запирать. Если оно действительно открыто, то я смогу тихо проникнуть в дом».
Чтобы добраться до подвального окна, нужно было пересечь двор. Адриан приготовился совершить этот спринтерский рывок.
«А что, если там сигнализация?» — мелькнуло у него в голове.
«Нет, не может быть. Если сигнализация когда-то и была в этой развалюхе, то подключать ее заново никто бы не стал», — попытался он себя успокоить.
«Бежать придется быстро, изо всех сил, — напомнил себе Адриан. — Затем нужно будет лечь у самой стены на землю и попытаться как можно тише открыть оконную раму».
Этот план не блистал глубиной проработки. Кроме того, если бы он вдруг не сработал, Адриан не знал бы, что делать: ни альтернативу, ни пути отхода он не продумал. Успокаивал он себя тем, что за долгие годы академических исследований отучил себя от попыток предсказать заранее результаты эксперимента. На своих лекциях он бессчетное число раз предупреждал студентов и аспирантов: «Никогда не следует пытаться предугадать результаты проводимого исследования. Как только вы заранее выстроите у себя в голове возможную и устраивающую вас картину, вы лишите себя возможности непредвзято наблюдать за ходом опыта и не сможете объективно отреагировать, если что-то пойдет не так, как вы предполагали».
Да, когда-то, до пенсии, он был профессором психологии. А еще раньше, в молодости, он занимался легкой атлетикой и отлично бегал. Сжав зубы и набрав в грудь побольше воздуху, Адриан Томас бросился бежать через двор. Он стрелой пронесся от амбара к стене дома и к маленькому подвальному окошку.
