97

«Помни, на что ты способна благодаря своему дару».

Эта фраза отозвалась во мне каким-то необычным эхом. Привязанная к носилкам и поставленная почти в вертикальное положение, я вдруг ощутила, что волосы у меня встали дыбом, а по спине побежали приятные мурашки. Весьма необычная реакция с учетом обстоятельств. По какой-то неизвестной причине мои мышцы расслабились и физическое напряжение, накопившееся после беспокойной ночи в Халлаке, утреннего подъема на вершину Арарата и даже встречи с Мартином, полностью улетучилось.

Я почувствовала себя хорошо. Безмятежно. Близость Мартина, несмотря ни на что, вселяла в меня уверенность. В этой буре эндорфинов я различила отзвук далекого благополучия, комфортной знакомой жизни, из которой я была вырвана целую вечность тому назад. Каким-то естественным образом, без испуга и удивления, я открыла для себя нечто необычайно важное. Это произошло, когда я взяла в руки камни. Они — а не наркотик и не гипнотическое внушение, — и только они явились источником моего умиротворенного состояния.

Если за тридцать с лишним лет жизни я и выучила что-то из психологии, то это лишь то, что ничего на свете не происходит без нашего предварительного разрешения. Это безмолвное согласие дается добровольно, и, коль скоро оно дано, «незримое» немедленно вторгается в твою жизнь. Поэтому, когда Мартин попросил меня вспомнить, на что я способна со своим даром, чтобы помочь его друзьям, я не отказалась и тем самым дала ему карт-бланш. Для него это было очевидно. Поэтому он без опаски вручил мне адаманты и велел активировать их.

Я могла сжать кулаки и не взять камни, но все-таки приняла адаманты в раскрытые ладони.

Я могла уронить их на землю. Но не сделала этого.

— А сейчас, — прошептал он мне на ухо, — позволь им руководить тобою. Не прилагай усилий, chérie. Смотри на стол. «Амрак» ты уже видела. Вглядись в его знаки и внимательно всмотрись в то, что находится перед тобой, — в ковчег. В глубине души ты найдешь нужные звуки, чтобы произнести их. Соединяй их. Визуализируй. Играй с ними… Все вместе это поможет обрести правильный тон, чтобы этот ледник зазвучал и, как девять тысяч лет назад, снова обрел связь с Создателем. Ты владеешь нужным даром.

— Не знаю, получится ли. — Мои губы произнесли это помимо моей воли, без особой уверенности. — Я уже давно не…

— Получится, — мягко перебил меня Мартин. — Верь нам.

И тут я сдалась. Я сжала в руках адаманты и плотно зажмурила глаза.

Вначале я не почувствовала ничего необычного. Их гладкая прохладная поверхность не пробудила во мне никаких эмоций. Только лишь за секунду до этого, пока я вызывала в памяти высеченные на скале знаки, мне показалось, будто по их прожилкам пробежал легкий отблеск. Некий бледный свет, почти незаметные блики, похожие на те, которые они испускали в день моей свадьбы. Я подумала, что ничего не случится, если я еще раз попробую испытать их силу.

Только один раз.

«Последний», — сказала я про себя.

— Почувствуй, как они пульсируют. — Я услышала приказ Шейлы. Ее голос звучал приглушенно. Казалось, он доносится до меня со дна бассейна.

— И постарайся обнаружить то, что вас объединяет, — добавил Даниэль. — Чистая вибрация — это единственный язык, доступный небесным сущностям.

— Мы привезли тебя сюда, чтобы ты установила для нас связь с ними. Помоги нам, Хулия!

«Помоги нам».

Эта просьба эхом отозвалась в моем разуме.

«Помоги нам, Хулия!»

Это была отчаянная мольба. Очень сильная.

«Помоги нам», — повторяли они.

Почти молитва. Мантра. На самом деле, она была не нова. Я слышала ее раньше, много лет назад.

В далеком детстве.

Я закрыла глаза.

Хотя я родилась в Галисии, в пределах границ Древнего мира, и выросла в окружении рассказов о привидениях и призраках, о демонах, похищающих детей, и о духах, их защищающих, я всегда прилагала особые усилия, чтобы ни во что подобное не верить. Не то чтобы я считала себя скептиком, воспринимающим только те явления, которые способна интерпретировать наука. Вовсе нет. В девять лет еще никто не умеет мыслить в рациональных терминах, а наука — это всего лишь еще одно слово из умных книжек. Причина моего неверия объяснялась куда более тривиальным образом: я испытывала страх. Глубокий атавистический страх, преследовавший меня с самого момента рождения.

Однажды в ночь накануне Дня всех усопших, очень похожую на ту, когда меня увезли в Турцию, произошло нечто, погребенное в моем подсознании под ярлыком «ужас». Моя тетя Ноэла и бабушка Кармен пришли за мной в спальню, чтобы отвести меня на место, которое я буду помнить всегда.

Мне скоро должно было исполниться десять. Тетя Ноэла недавно овдовела после смерти брата моей матери, и мама сочла, что ей пойдет на пользу погостить у нас в эти дни, когда принято ходить на кладбище и на заупокойные мессы, и немного рассеяться в обществе забавной маленькой племянницы.

Как и всегда в ту пору, я отправилась в кровать вскоре после ужина. В доме царил такой холод и сырость, что благоразумно было лечь спать пораньше и согреть постель до того, как ночная влага пропитает ее окончательно. Если мне везло, то в десять часов я уже спала. И тот вечер не явился исключением. Однако затем произошло то, чего я никак не могла предвидеть. Бабушка и тетя дождались, пока заснет мама, пришли за мной, не предупредив заранее, и торопливо вытащили меня из кровати. Они даже не дали мне одеться как следует. Казалось, они очень нервничали, шептали бессвязные обрывистые слова, словно что-то гнало их прочь из деревни. Они неуклюже натянули на меня старый синий анорак и запихнули меня на переднее сиденье нашего видавшего виды «ситроена» так быстро, что я и пикнуть не успела.

— Куда мы едем, тетя? — спрашивала я, протирая заспанные глаза.

— Мы с бабушкой хотим тебе кое-что показать.

— А что? — зевнула я. — Что?

— Мы хотим узнать, являешься ли ты одной из нас, девочка. Есть ли у тебя особое зрение.

Я взглянула на нее с опаской.

— Не бойся. Все будет хорошо.

И больше тетя Ноэла ничего не сказала.

Когда через три часа тряски по извилистой, неровной дороге мы прибыли на место, я с облегчением обнаружила, что оно мне хорошо известно. Правда, я никогда не бывала там зимой и тем более ночью, но сразу же догадалась, что меня привезли на пляж Лангостейра, растянувшийся почти на два километра вдоль небольшой бухты, покрытый белым песком и окруженный вечнозелеными райскими холмами недалеко от мыса Финистерре. В строгом смысле слова это и был конец света, край обитаемого мира. Быть может, именно поэтому я удивилась, обнаружив в сиянии луны, что пляж был заполнен людьми. Я насчитала по меньшей мере двадцать женщин с детьми, носившимися вдоль берега в столь позднее время. Царил жуткий холод. С моря задувал ледяной ветер. Казалось, эта толпа что-то празднует. Они привезли с собой корзинки с едой, напитками, вином и огромные оплетенные кувшины, которые открывали под непринужденный разговор в призрачном ночном освещении.

— Знаешь, что это? — спросила бабушка, заметив мое недоумение.

Я потрясла головой.

— Это колдовское зелье, девочка. Если выпьешь глоток, сможешь лететь куда угодно. Хочешь попробовать?

Мне никогда не доводилось смотреть на свою бабушку с таким ужасом, как в ту ночь. Единственные колдуньи, «мейги», которых я знала в ту пору, были героинями волшебных сказок. В отличие от ведьм юга Испании галисийские мейги представляли собой их смягченный вариант. Это были знахарки-травницы, способные излечить легкую хворь и вправить вывих, — нечто вроде семейного врача для простого люда. Несмотря на это, порой их сопровождала репутация еретичек и безбожниц. До этой ночи я считала, что моя бабушка никак не может принадлежать к этому миру. Она ежедневно ходила к мессе. Молилась Пресвятой Деве Фатимской и была доверенным лицом нашего приходского священника. Именно она расставляла цветы на праздниках и записывала детей в церковную школу.

— А ты тоже… ведьма? — спросила я ошеломленно.

Она взглянула на меня своими выцветшими голубыми глазами, в которых всегда светилась невыразимая любовь ко мне. Затем бабушка ласково улыбнулась и ответила самыми необычными и нежными словами, какие когда-либо слетали с ее губ.

— С этой ночи и ты тоже, Хулия, — промолвила она полушутя.

На том далеком празднике я пила и танцевала с тетей Ноэлой и бабушкой до самого рассвета. Оправившись от первоначального испуга, я подружилась с другими девочками моего возраста, тоже внучками мейг, и даже ощутила радость полета без крыльев, за пределами моих физических возможностей. Тогда я впервые почувствовала, что тело не является препятствием, что я обладаю силой, превосходящей ограничения материального мира, о чем я даже помыслить не могла в своих самых смелых мечтах. Зелье, остывавшее на песке, оказалось бальзамом с необычными свойствами. Мне не объяснили, из чего оно сделано, но не требовалось особого ума, чтобы обнаружить на дне стакана кусочки крапивы, чертополоха и других сорных трав, плавающих в крепком и горьком алкоголе. Теперь мне известно, что все это были психотропные вещества. Наркотики растительного происхождения, способные обострить восприятие и изменить сознание.

Когда я опьянела, тетя опустилась на колени рядом со мной и протянула мне какую-то бумагу:

— А теперь помоги нам, Хулия.

— Помоги нам, — повторила моя бабушка. На мятом и грязном листке я различила несколько слов. — Прочти их вслух и скажи, что ты чувствуешь, — приказала она.

Конечно же, я послушалась. Это были странные слова. Без смысла. Обрывки фраз на незнакомом мне языке.

Дрожа от страха, я начала произносить их громким голосом, и тут же мой рот наполнился странными экзотическими ароматами. Каждое слово вызывало новый вкус. Я почувствовала отчетливый запах мяты в носу. И розмарина. И сразу же вслед за ним — папоротника. С какого-то момента я стала видеть эти слова в виде светящихся букв, порхавших надо мной, как маленькие мошки. Они ярко выделялись на темном ночном небе и игриво покачивались, когда кто-то произносил их имя.

Тетя Ноэла и бабушка Кармен довольно переглянулись, заметив мое удивленное лицо.

Затем, не обращая внимания на мое потрясение, они попросили меня послушать то, что они споют, и прикрыть глаза, чтобы лучше ощутить цвет их голосов. Это еще одно безумие! Но я, поскольку опьянение не проходило, начала громко описывать свои впечатления вслух. Если они пели ноту фа, то я видела желтую тень, выплывавшую из их уст, как облачко пара в морозный день. При ноте до тень становилась красной. А при ре — фиолетовой. Цвета держались столько, сколько длилась нота, а потом свивались спиралью в лунном свете и рассеивались.

— Дорогая моя, — улыбнулась бабушка после двух или трех попыток и погладила меня по морковно-рыжим волосам, — ты обладаешь даром ясновидения. В этом нет никаких сомнений. Твой взор способен проникнуть в дали, недоступные большинству людей. Ты из наших. Из клана.

Я не ответила.

— Владение даром налагает особую ответственность, девочка, — предупредила меня очень довольная тетя. — С сегодняшнего дня твоя задача — оказывать помощь нашей общине.

— Ты поняла?

— Но мне страшно!

— Успокойся. Это пройдет.

Потом тетя Ноэла и бабушка Кармен отвели меня к холму, где группа женщин поддерживала костер. От жара огня мои щеки тут же раскраснелись. Тетя поздоровалась с каждой из присутствующих по очереди, называя по имени и сердечно обнимая. Она всем говорила про меня и рассказывала о том, что произошло. Я смущенно смотрела на нее, мысленно умоляя больше не упоминать ни про цвета, ни про буквы. Я не могла тогда оценить важность случившегося, и мне было стыдно, что женщины живо обсуждают то, что мне казалось какой-то игрой. Но вскоре я поняла, как сильно заблуждалась. Всякий раз, когда тетя Ноэла заканчивала свой рассказ, ее собеседница отступала на пару шагов, смотрела на меня округлившимися глазами и затем бросалась ко мне, целуя мне лоб или руки. Этот ритуал длился, наверное, часа два и повторился раз двадцать. Прошедшие через обряд женщины наливали себе еще по стаканчику зелья и оставались неподалеку, поглядывая на меня и обсуждая между собой что-то, что мне не удавалось расслышать.

Но когда процедура завершилась, произошло нечто неожиданное.

Женщины, узнавшие мой «секрет», выстроились в ряд передо мной и стали просить, чтобы я на них посмотрела. Сперва я даже не поняла, что им нужно. Смотреть на них? Зачем? Пришлось моей бабушке терпеливо разъяснить, что община хочет удостовериться, что действительно в их лоне появилась девочка с даром ясновидения. Редкой способностью, особой, которая позволяет лишь немногим людям в каждом поколении получить доступ к невидимой информации о настоящем, прошлом и будущем своих сородичей. Видеть звуки или слышать образы. Иными словами, раздвинуть границы восприятия намного шире, чем это дано обычным смертным.

— Тебе нужно лишь прикрыть глаза и называть первое, что проплывет перед внутренним взором, — сказала она.

Так я и поступила.

Пока за спиной у нас не засияли первые рассветные лучи, я «просматривала» всех этих мейг, стоящих на фоне костра. Я видела их в окружении некой дымки или светового поля разной интенсивности, которая мне многое сообщала об их здоровье или о состоянии духа. «Помоги нам, Хулия», — молили они с возбужденным блеском в глазах. Я говорила им все подряд, не раздумывая, и они покорно принимали сказанное. «Следи за кровообращением». «Проверь слух». «Иди к врачу, пусть посмотрит почки». Я следовала своему инстинкту. Где свет казался мне более слабым, я предчувствовала проблему.

Тетя Ноэла и бабушка Кармен улыбались с очень довольным видом. «Ты видишь ауру!» — дивились они. И я кивала, точно не понимая, что это означает. Для десяти лет мое невежество казалось достойным изумления. К примеру, я даже не подозревала, что в прежние времена этот ореол считался знаком святости. Или что он окружает людей, наделенных выдающимися способностями, о которых многие из них мне сами и рассказали.

— Среди нас есть ангелы, у которых аура золотого цвета, — поведала мне одна дряхлая старуха, намного старше моей бабушки, с лицом, иссеченным длинными глубокими морщинами. — Они разыскивают таких девочек, как ты. Вы для них — как мифический шакал в Древнем Египте, который служил проводником усопших душ в потусторонний мир…

— А вы откуда это знаете?

Старуха снисходительно улыбнулась:

— Мне это известно, деточка, потому что в моем возрасте уже положено знать подобные вещи…

У той женщины я тоже увидела ауру. Она была совсем тусклой. Настолько, что я испугалась, что жить ей осталось недолго. Аура выглядела как тонкая масляная пленка, покрывавшая ее тело и ставшая почти черной. Однако всякий раз, когда этот легчайший световой слой пульсировал — а это происходило при каждом вздохе старухи, — в воздух взлетали чудесные золотистые искры.

Мои глаза распахнулись от удивления.

— А вы… — догадалась я, — вы одна из?..

Она заставила меня замолчать, приложив к моим губам узловатый палец, и улыбнулась.

Через два дня я узнала, что она умерла. С того времени мой злосчастный дар стал внушать мне ужас.