Я проводил его во двор, герцог поднялся в седло, кивнул мне, конь привстал на дыбы и вяло помесил воздух передними копытами. Герцог повернул его задницей к воде, конь ржанул и понесся вверх на берег к стене деревьев.

За спиной прошелестели шаги, я узнал Фицроя, тот встал рядом, щеголеватый и пахнущий вином и женщинами, где он их только находит, проводил герцога ошалелым взглядом.

– И что, – спросил он опасливо, – почему он тебя не убил?

– Кто, – изумился я, – герцог? Милейший и благороднейший человек!..

– Вот-вот, – подтвердил он, – он да, а ты нет.

Я сказал уверенным голосом:

– Мы с ним сдружились еще больше. Для мужчин, как ты мог бы догадаться, если бы не был таким стрекозлом, совместная охота важнее всяких там даже с вот такими! Ну, ты понял. Хотя вряд ли. А мы вот поняли.

– Чего-чего, – спросил он с подозрением, – поняли?

– Герцог, – пояснил я, – взялся в мое отсутствие пропалывать мой огород и давить гусениц.

Он отступил на шаг, рассматривая меня как чудо морское.

– Да как ты сумел?..

– Я же дипломат, – напомнил я. – Самое важное свойство человека находить консенсус в важных вопросах.

– Что находить?

– Согласие, – пояснил я, – и оставлять за бортом менее важные моменты. В смысле, не рассматривать их вовсе ввиду незначительности и незначимости.

– Незначительные, – пробормотал он, – могут сильно испортить отношения. Значительно.

– Если на них заострять, – уточнил я. – А если обоим сделать вид, что существуют вопросы только важные? Вот видишь! Сделаем мир лучше. Не будем выставлять друг другу счета по мелочам. Все люди друг другу братья.

– А женщины?

– Что женщины? – спросил я. – Как женщины могут быть братьями? Ты не софистничай, все равно ничего не понимаешь в товарно-денежных отношениях! А они с нашей помощью входят в мир, несут прогресс и культуру!

– Что за… товарно-денежные?

– Ну как тебе объяснить, – сказал я в затруднении. – Это когда прибыль в гору, а товар остается дома! Не понял? Или дома, или при женщине. Это неважно, главное, что мы сами насаживаем эти пока что жалкие ростки, что принесут в этот мир расцвет, просвещение, процветание, религиозные диспуты, борьбу за идеалы, столкновение мнений, войны не ради грабежа, а для переубеждения оппонента и принуждения к миру на условиях прогресса и культуры, стирания сословных различий и полного уничтожения тех, кто против… Лучше скажи, Ваддингтон отобрал своих людей на корабли?.. Сколько?.. Сократи до трех гвардейцев на корабль. А то и до двух. Сам проверь каждого. Брать только тех, для кого мои приказы главнее приказов Ваддингтона!

Он кивнул, сказал с сомнением:

– Попробую. Хотя Ваддингтон обидится.

– Насрать, – отрезал я. – На корабле только один хозяин, командир, судья и вообще все на свете. Капитан всегда считался первым после Бога! Если Ваддингтон начнет выказывать сомнение в моем праве издавать на корабле законы, оставим его на берегу. Здесь тоже много работы. Присмотрись к нему.

Он сказал осторожно:

– Как офицер королевской гвардии, он и должен быть в первую очередь преданным королю… С ремесленниками проще, им все равно, кто в стране король. Хорошо, я тебя понял. Пойду проверю себя на новом поприще.

– Только никого не убивай, – крикнул я вдогонку.

Он хохотнул.

– Без необходимости? Обещаю. Я сегодня такой добрый, самому противно. Кстати, охрана первой линии за последнее время задержала еще несколько человек.

– Случайные? Или не совсем?

Он пожал плечами.

– А кто признается?

– Тоже верно, – согласился я. – Кто признается, что послан госдепом разузнать, что здесь делается и не грозит ли это могуществу их богоизбранных Гарна или Пиксии?.. Разбираться некогда. Запереть всех в надежное место.

Он взглянул в недоумении.

– Но у нас нет тюрьмы.

– Будут, – заверил я с оптимизмом, – с ростом культуры и гуманизма будут! Много. А пока нацепить кандалы потяжелее, приковать к стене, пусть привыкают к прогрессу и гуманизму. Когда вернемся, тогда, возможно, свобода их встретит радостно у входа. Или не встретит. Но сейчас никакие мольбы, никакие просьбы!.. Здесь правительственное учреждение высшей степени секретности.

Фицрой нахально заулыбался.

– Настолько тайное, что само правительство о нем даже не догадывается.

– Нормальная практика, – сказал я сердито. – И нечего хихикать. Король не должен знать, как готовят на кухне!

Он удалился, напевая под нос что-то легкомысленное и весьма игривое, а я спустился к лодкам у причала.

Двое на веслах быстро доставили меня на один корабль, потом на другой. На третьем тоже успел побывать, где, как ни странно, порядка едва ли не больше, чем на первом, его вылизывают особенно тщательно, а команда отрабатывает каждый маневр с парусами до автоматизма.

Вечером Фицрой заглянул ко мне, доложил, как и что, сообщил о Рундельштотте и Понсоменере, оба точно примут участие в плавании, надеются оказаться со мной на одном и том же корабле.

– Это само собой, – подтвердил я. – Можем и тебя взять.

– Свинья, – ответил он сердито. – С другой стороны… Мы уплывем, а здесь разразится грандиознейшая война!.. Я все-таки сомневаюсь, что та просто невероятная линия защиты, что и меня впечатлила, остановит Антриаса. Да, потери у него будут, но… что-то мне подсказывает, что все равно прорвется к столице… Ты точно не хочешь принять участие в битвах? С твоим оружием мог бы переломить ход любого сражения! Это же так здорово!

Я вздохнул, покачал головой.

– Фицрой, я предельно наглый, сам признаю, но эта сила в моих руках… заставляет быть осторожным.

– Чего вдруг так скучно? Осторожность – мудрость трусов. Ну ладно, стариков.

Я вздохнул еще тяжелее.

– Одно дело вмешаться в уличную драку, другое – в битву армий, что перекраивают карту! Я же не знаю, на чьей стороне правда…

– Что-о?

Он вытаращил глаза, на лице патетическое изумление ребенка, который прекрасно понимает, что на свете существует только его правда.

– На чьей стороне историческая правда, – уточнил я. – В моем королевстве были мрачные и кровавые нашествия… когда начисто вырезалось покоренное население и уничтожались города, но в результате именно на тех выжженных землях и возникли затем новые королевства, что стали самыми богатыми, цветущими и могучими… А убей, к примеру, этих завоевателей и останови нашествие, было бы лучше? Для тех людей – да, останутся живы, но… для будущего? Не сгнили бы те народы в сытости и разврате?.. Может быть, человечеству для взлета необходимы кровавые бури, уничтожающие целые народы?.. Это как кровопускание у человека, которого хватил удар. Не пустить ему кровь – умрет.

Он смотрел с ужасом.

– Ты что говоришь?

– Сам не знаю, – признался я. – Весь в сомнениях, Фицрой. Потому не буду влезать в местные свары. Как получится, так получится. Возможно, для истории лучше, если бы победил Антриас. Как думаешь, будь мы уламрами, на чьей бы стороне воевали?

Он сказал сердито:

– Мы не уламры!

– Но и не дронтарцы, – напомнил я. – Давай начнем строить дивный новый мир, в котором с самого первого дня все будет правильно и справедливо?.. Ну, как сможем.

Он поиграл желваками, глаза сердитые, проговорил с усилием:

– Да, ты прав, хотя прав, как какая-то древняя ящерица, для которой все люди – муравьи…

– Муравьи, – сказал я, – это хорошо. Они тоже люди.

Он ответил сердито:

– Ладно, согласен. Пусть тут все горит пропадом! Отыщем незанятые земли и будем создавать новое королевство на законах справедливости и еще чего-то там умного и красивого, хоть и не понял.

– Это неважно…

– Главное, – подчеркнул он, – на законах, что придумаем мы, а мы разве можем быть неправыми?

– Здесь не сгорит пропадом, – утешил я. – Не один король, так другой. Ничего не меняется, Фицрой!.. А вот мы можем. Ничего, что я так торжественно?

Он зыркнул на меня с недоверием.

– Ничего, хоть и непривычно. Никогда таким серьезным не видел. Будто и в самом деле готов делать то, что сказал!

Я заулыбался, хотел брякнуть какую-нибудь похабную шуточку, но вдруг ощутил, что во мне сейчас в самом деле раскрыло хлебало нечто благородное и возвышенное. Нельзя такому затыкать пасть, а то вообще умолкнет, и стану стандартным чмо, что над всем хорошим погыгыкивает, оставаясь полным говном.

Он с недоверием следил за выражением моего лица.

– На рассвете, – напомнил я.

Он кивнул и вышел, а я принялся старательно рассчитывать, как будем двигаться на юг, если солнце не стоит на месте, а компасов не существует, то ли изобрести сложные астрономические таблицы, но я точно не Коперник, то ли положить перед штурвалом мой кинжал, в рукояти которого есть и компас, пусть даже в виде черточки на крохотном экране.

Через некоторое время дверь отворилась, я, еще не поворачиваясь, узнал бесшумный шаг Понсоменера, хотя, как мне кажется, почувствовал его еще в коридоре, скоро в самом деле на скрипочке заиграю, а то и петь начну.

Понсоменер, который в последние дни вообще не попадается на глаза, хотя даже не представляю, чем он занят, сказал со спины равнодушным голосом:

– Глерд адмирал, в море последние два дня плавает корабль.

– Там многие плавают, – ответил я, – а что не так?

– Один и тот же корабль, – пояснил он. – Слишком уж прилип к этой части моря. Даже берега. Вчера плавал чуть восточнее, сегодня на западе. Будто ищет чего-то. Или что-то ждет.

Я нахмурился.

– Пойдем посмотрим. Это может быть случайностью, а может и опасным. А мы такие везучие, что второе куда вероятнее.

Он распахнул передо мной дверь, словно я дама, а когда двинулись по берегу в стороны выхода из бухты, нас заметил и бегом догнал Фицрой.

– Куда вас несет?

– Купаться, – сообщил я.

– Тогда почему не в заливе?

– Вода пресная, – пояснил я, – и вообще неромантично. Нет борьбы с волнами, возможности утопнуть, быть схваченным кальмаром или русалками…

Он оживился.

– Русалками?.. Можно, я с берега посмотрю?

Понсоменер бросил на него равнодушный взгляд, в котором на миг мелькнуло, как мне почудилось, легкое презрение деда к своенравному и дурашливому внуку.

Береговая полоса здесь на несколько миль вдоль воды заросла могучими деревьями, что значит – присутствие пресной воды сказывается во всей мощи.

Приподняв защитную рыболовецкую сеть зеленого цвета, все трое выбрались на самый край, а там настоящие крупные волны набегают на берег, шелестят галькой.

Понсоменер, ни на что не обращая внимания, кивнул в сторону восточной части моря.

– Видите?.. Сейчас на якоре. Даже парус спустил.

Фицрой спросил быстро:

– И что?

Я проговорил с неохотой:

– Мне тоже как-то не очень нравится этот корабль. Что-то в нем какое-то… не одобряемое моей чувствительной натурой.

Фицрой подхватил:

– А как мне противен! Мне вообще все не наши как-то совсем не нравятся. Даже не знаю почему. Только что в этом мелком суденышке особенного?

– Понсоменер заметил, – пояснил я, – что судно барражирует вдоль наших берегов. Туды-сюды, туды-сюды… Судя по флагу, корабль из королевства Гарн… Да посмотри в бинокль, деревенщина! Вон Понсоменер сразу сообразил.

Он буркнул:

– Понс у нас вообще соображатель.

– Скорее, – уточнил я, – догадист. Догадывается, чувствует…

Понсоменер промолчал, а Фицрой долго всматривался в свой бинокль, проворчал:

– Хочешь сказать, пронюхали?

– Скорее, – ответил я, – что-то смутно заподозрили. Пара кораблей пропала в этой части моря, а когда нет ни войн, ни бурь, такое заметно. А у них море не просто море, а линейное, что значит вытянутое вдоль берега. Остального пространства воды не существует. Так что примерно понимают, где эта вот непонятная гибель кораблей случилась. Теперь выслали корабль, чтобы понаблюдать и проверить, насколько это правда.

– Похоже, – сказал Фицрой, – о бухте не знают?

Понсоменер ответил за меня:

– Скорее всего.

– Тогда что?

– До чьих-то лохматых ушей дошли слухи, – повторил я, – что в этом районе исчезли их корабли. То ли Бермудский треугольник, потом расскажу, то ли еще что, но осторожные люди решили понаблюдать.

– Если и это суденышко исчезнет, – сказал Фицрой, – то в самом деле что-то происходит?

– Да, – ответил я. – Но если вернется цел и невредим, то все эти исчезновения – очередные бредни пьяных моряков. Сам понимаешь, что нам выгоднее.

Он закусил губу.

– Эх… что же тогда? Потопить сможем, если не застрянем, пока будем выбираться… но на его место пришлют эскадру! И нашим вообще не выйти! Или придется раскрыться.

– До этого времени, – сказал я, – много воды утечет. Хуже то, что если враг увидит наши корабли, то сразу же восхочет осмотреть и береговую линию. Откуда-то же эти корабли берутся? Если подойдет к этому вопросу очень тщательно, точно обнаружит наш секретный проход в бухту. И тогда конец всем нашим планам.

– И что? – спросил он.

– Не раскрываться, – отрезал я. – Запомнили? И оба за другими присматривайте.

На обратном пути, поглядывая на красавцы корабли, увидели, как от одного к берегу стремительно несется шлюпка, с разгона проскрипела днищем по песку лодка.

Выскочил Негрон и придержал ее за нос, пока выпрыгивают матросы, что подтащили ее чуть выше, а то унесет обратно и в заливе.

Негрон вытянулся, ест меня глазами, лицо такое, что брось палку в воду – прыгнет и принесет в зубах.

– Вольно, – сказал я, – как самочувствие, капитан?

Он посмотрел преданно в глаза.

– Глерд адмирал… Я справлюсь!

Я улыбнулся.

– Не сомневаюсь. Только не перепутайте: убрать паруса – это поднять и подвязать к реям, а поднять – это развязать и распустить. А то от волнения начнете по старой памяти… Ха-ха.

Он замотал головой.

– Адмирал, я днюю и ночую на новых кораблях, перещупал и перецеловал там все. Даже во сне веду корабль!.. Это величайшая честь в моей жизни! Я о таком корабле даже мечтать не мог. Никто из нас не думал, что такое возможно!

– А когда-то привыкнут, – сообщил я, – и будут бурчать, что маловаты, невместительны, тихоходны…

Он посмотрел на меня почти что с возмущением.

– Никогда такого не будет!

Я кивнул, спорить незачем, такое время придет – и все увидят. Понсоменер и Фицрой попрощались и ушли с Негроном, а я вернулся в свой домик.