Книга: Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Назад: 6

Дальше: 8

7

Среда, 12 ноября

К восьми утра Вебер собрал всех, кто так или иначе имел отношение к предвыборной кампании. Хартманн поднялся.

— Такое случается не часто, — начал он, — но сейчас полиции необходима наша помощь. Сегодня вас будут по очереди вызывать в управление, чтобы задать ряд вопросов. Я прошу вас быть предельно честными и откровенными. Отвечайте на все их вопросы. Нам нечего скрывать.

Среди собравшихся был и Олав Кристенсен.

— А в чем дело? — спросил он.

— Все, что нужно, вам сообщит полиция. Я не вправе вдаваться в подробности. Но хочу подчеркнуть: все, что вы услышите, является строго конфиденциальной информацией. Я полагаюсь на вашу сдержанность. — Хартманн обвел взглядом помещение. — Особенно за пределами этих стен. Вокруг нас и так слишком много слухов.

Когда все разошлись и Вебер закрыл дверь кабинета, Хартманн раздраженно спросил:

— Что тут делал этот скользкий тип Кристенсен?

— Ты просил пригласить всех, кто имеет доступ в штаб. А он постоянно здесь околачивается.

— Он как дурной запах — никак от него не избавиться. Ты передал Лунд материалы, о которых она просила?

— Передал — и список всех, кто пользовался квартирой, и журнал учета со всеми датами.

— Троэльс?

Голос Скоугор имел то шелковое, ласковое звучание, которое резало слух не хуже пилы.

— Да?

— К тебе пришли лидеры меньшинств. Но ты не обязан говорить с ними, сейчас не лучшее время.

— Пусть проходят.

— Троэльс!

Он сел за свой стол и приготовился встречать посетителей.

Первым появился Хольк.

Они заполучили у криминалистов лучшего в управлении эксперта по компьютерам — молоденькую девушку, не больше девятнадцати лет.

— Вы можете взломать сайт? — спросил Майер.

— Взломы противозаконны. Мы, между прочим, в полиции работаем. Не могу поверить, что вы серьезно мне это предложили.

— Тогда как нам узнать нужную информацию?

— Обычно я сначала прошу очень-очень вежливо. Если не помогает, то говорю, что приеду проверить содержимое их жестких дисков.

Она была блондинкой с приятным улыбчивым лицом.

У нее в руке они увидели листок бумаги со строкой букв и цифр.

— Вуаля! — произнесла девушка. — Видите? Вежливая просьба не прокатила.

Вскоре она уже оказалась в той части сайта, о существовании которой Лунд и не догадывалась, хотя просидела перед ноутбуком полночи.

— На таких страничках несколько уровней. Первый — для случайных посетителей вроде вас. Дальше идут уровни для привилегированных пользователей, ну и разные там особые услуги, если вы готовы раскошелиться.

Ее пальцы мелькали над клавиатурой с невообразимой быстротой, такого Лунд еще не видела. Монитор бросал отсвет на ее уверенное лицо. Девушка вывела на экран список имен. Лунд пробежала по нему глазами.

— Видите какую-нибудь связь с Хартманном? — спросил Майер.

— Дайте мне хоть полминуты… — Девушка-эксперт нахмурилась. — Это все липовые имена. Да, народ, а местечко-то пакостное. Если бы речь шла только о… мм… — она поводила руками в воздухе, — только о матримониальных услугах, то им незачем было бы так шифроваться. — Еще один залп по клавишам. — Фауст — чуть ли не самое приличное имя здесь. Остальные куда более красноречивые, мягко говоря.

Затем на мониторе появился список с данными в виде таблицы.

— Должна сказать, наш друг Фауст очень и очень активен.

Строчки бежали по экрану снизу вверх непрерывной чередой.

— Свой профиль он создал примерно год назад. И с тех пор пообщался с целой армией женщин.

Она нажала на несколько ссылок, открывая тексты сообщений.

— Какой милашка! Он, видите ли, знает шикарные гостиницы. — Она подмигнула Майеру. — Не желаете номер люкс в «Хилтоне»?

— Не сейчас. А где личные данные?

— А вы сами как думаете? В его бумажнике, естественно.

Сообщения сменяли одно другое.

— Ага, вот. В апреле Фауст завязал переписку с кем-то под именем НБЛ. Ох уж эти дети… Почему не написать свое настоящее имя — Нанна, и все дела.

Несколько уверенных движений пальцами, и в выборке остались сообщения только от одного этого адресата.

— Они встречаются. Весной постоянно на связи. Летом все закончилось. — Она прокрутила страницу до самого низа. — Потом он пытается связаться с ней, но она не отвечает. — Она почесала щеку. — Со мной обычно все наоборот.

— Мы можем узнать, кто такой Фауст? — спросила Лунд.

— Не напрямую. Сайты вроде этого не хранят номера кредитных карточек. Могу, конечно, нажать на администратора…

— Да, сделайте это, — велел Майер.

— …но вряд ли от этого будет толк, как мне кажется. Они же не дураки. Кому нужен сервис, через который можно отследить пользователей? Только проблем наживешь. То есть администрация сайта, скорее всего, с чистой совестью заявит, что понятия не имеет, кто эти люди.

— Значит, никак не узнать, кто скрывается под именем Фауст? — уточнила Лунд.

— Этого я не говорила. Сейчас посмотрим…

Новая таблица: даты, часы и минуты, длинные цепочки цифр.

— Это журнал доступа. В нем фиксируются IP-адреса, с которых он заходил на сайт.

Лунд заметила, что ее пальцы больше не скачут по клавишам.

— Что-то не так?

— Фауст заходил сюда сотни раз, но всегда пользовался только двумя адресами. Забавно. В наши дни люди откуда только не выходят в Сеть. Всего два адреса на протяжении года — дикость какая-то…

Она в две секунды заполнила какую-то форму, отправила запрос.

— По большей части он пользовался локальной сетью WiFi прямо в ратуше. И еще… Минутку…

Вновь один экран сменяется другим под быстрый перестук клавиш. Появляется страничка интернет-провайдера. Ничего не говорящие цифры и текст.

— Все остальные заходы через роутер в квартире на Сторе-Конгенсгаде.

Майер сжал губы:

— Но кто это, вы сказать не можете?

Она лизнула свой указательный палец, подняла его вверх, подождала пару секунд и сказала с хитрой усмешкой:

— Увы, не могу.

Мозг Лунд искал другие подходы.

— А если поискать других женщин, с которыми он переписывался? Их вы сможете проследить?

Девушка глотнула колы из банки, подумала.

— Ну, попробовать можно…

В дверь без стука заглянул Свендсен.

— Алиби Хартманна подтвердилось, — сообщил он. — Никаких сомнений. Всю субботу и воскресенье он провел в конгресс-центре. Да, еще одно: в вашем кабинете вас ждет Леннарт Брикс.

— Пусть Букард с ним разбирается.

Свендсен осклабился:

— Букарда здесь больше нет.

Брикс играл с полицейской машинкой на столе Майера: раскручивал колеса и смеялся, когда вспыхивал красный огонек на крыше.

— Садитесь. Кое-кто с верхних этажей просил меня поговорить с вами.

— О чем? — спросила Лунд.

Она осталась стоять. Майер нашел себе место возле окна.

— О грубой халатности, допущенной в расследовании убийства Нанны Бирк-Ларсен.

— Грубая халатность? Да нам постоянно врали и мешали! — воскликнул Майер.

— Из дела были изъяты отдельные телефонные номера и связанные с ними записи, — продолжал Брикс, словно Майера не существовало. — Можете больше не беспокоиться. — Он достал из кармана черного пиджака конверт. — Вот судебный ордер с требованием предоставить вам полные данные.

Лунд не взяла конверт.

— Букард сказал, что сможет сам получить недостающие данные.

Брикс сунул руки в карманы брюк.

— Букарда нет. Он сейчас, скажем так, в отпуске. — Брикс прищурился, глядя на дождь за окном. — Время, конечно, не самое удачное. — И он перевел взгляд на двух инспекторов. — Не ждите, что после отпуска он вернется. Но зато теперь у вас есть я. — Он растянул губы в неприятной улыбке. — Так что не переживайте, мы справимся. — С этими словами он направился к двери.

— Не думаю, что Букард один виноват в случившемся, — сказала Лунд.

Брикс остановился, посмотрел на нее холодно:

— Выйдите-ка со мной на минутку.

Вдвоем они встали у стены в коридоре.

— Как я понимаю, вас ждет новое место работы в Швеции, — сказал Брикс. — Советую вам закончить расследование без новых неприятностей, Лунд. А потом… — Он ткнул пальцем в сторону выхода. — Уезжайте. До тех пор докладывайте мне лично. И никому другому.

Когда она вернулась в кабинет, Майер уныло сидел за своим столом.

— Вот бы не подумал, что такое возможно, Лунд, — проговорил он. — Но кажется, старый шеф мне нравился больше нового.

Тайс Бирк-Ларсен сидел напротив нее за кухонным столом. Пернилле с мальчиками ночевала у своих родителей. Теперь Антон и Эмиль были в школе. Они были одни в пустой квартире — муж и жена. Снизу доносился голос Вагна Скербека, раздававшего указания водителям и грузчикам.

Он смотрел на свои руки. Мучительно подбирал правильные слова.

— Я говорил с Лоттой, — начал он, и она отвернулась от него, поднялась, стала ходить по тесному пространству. — Да, я должен был рассказать тебе. Я понимаю.

Пернилле остановилась возле двери в спальню, посмотрела на него:

— Ты знал, что происходит и не сказал мне! Знал, где она работает, знал, что у нее проблемы. И ни слова мне не сказал!

Он сжимал и разжимал кулаки, словно надеялся найти в них ответ.

— Почему?

— Потому что она умоляла меня ничего тебе не говорить. Она не хотела тебя расстраивать.

Пернилле яростно затрясла головой:

— Не хотела меня расстраивать?!

— Ну да.

— Да она все мне рассказывала! — Ее руки летали по воздуху, голос срывался. — Все!

Бирк-Ларсен зажмурился изо всех сил:

— Она пообещала, что больше этого не повторится. Что начнет работать у нас. Говорила, что будет хорошо заниматься в гимназии, хотя там ей все надоело.

Пернилле металась от стены к стене, наконец застыла у балкона спиной к Бирк-Ларсену.

— Нанна сказала, что возьмет себя в руки. Я ей поверил. Что еще я мог сделать?

Она вернулась к столу, холодный гнев душил ее.

— Что еще ты скрыл от меня?

— Это все.

Он взял со стола свою шапку и ключи.

— Это все! — взвизгнула Пернилле. — И теперь ты идешь работать? Я тебе не верю. Ты не в первый раз мне солгал. Наверняка я и половины не знаю. — Она впилась в него жестким взглядом. — Давай, Тайс. Выкладывай!

— Больше нечего говорить, — тихо произнес он. Каменное выражение на ее лице ранило его сильнее, чем даже одинокие часы в тюремной камере. — Нанна поняла, что оступилась. Я не считал, что ей обязательно это услышать еще и от тебя.

В ее глазах заблестели слезы. Больше всего на свете ему хотелось сделать так, чтобы она никогда не плакала.

— Я ведь хотела, чтобы она хорошо училась!

— Знаю. Но дело ведь не только в учебе. Она же не просто так рассказала все мне, а не тебе, разве ты не понимаешь?

— Чего я не понимаю?

— Ты всегда боялась, что она повторит твои ошибки. Те, что совершила ты. Ты хотела, чтобы она была идеальной, потому что мы с тобой совсем не идеал.

— Не смей говорить со мной об ошибках, Тайс! Нет у тебя такого права.

Она снова отвернулась от него. Двинулась не глядя мимо ванной комнаты. Мимо стиральной машины и сушилки. Мимо корзины с бельем, контейнера с моющими средствами…

Вдруг что-то случилось с ней: она завизжала, закричала, стала хватать все подряд и швырять куда попало. Летела одежда, билось стекло, стиральный порошок рассыпался и взвился вокруг нее белым обволакивающим облаком.

Бирк-Ларсен шагнул к ней, попытался обнять ее, успокоить. Она вырывалась из его рук с плачем, с руганью, пинаясь и царапаясь.

И так же внезапно, как началось, все кончилось. Обессиленная, она привалилась к двери, судорожно всхлипывая. Ярость стихла. Но причина, породившая ее, была по-прежнему жива и саднила, разделяя их.

Пернилле ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

Медленно, негнущимися пальцами он принялся подбирать с пола простыни, детские рубашки и штаны, все те вещи, которые не так давно скрепляли их семью в единое целое, а теперь она распалась, рассыпалась на осколки, как те, что хрустели на полу у него под ногами.

Олав Кристенсен сидел напротив Лунд в сером чиновничьем костюме и, по-видимому, нервничал.

— Вы никогда не бывали в этой квартире? — спросила она.

— Нет. С какой стати? Она принадлежит партии. Я работаю в муниципалитете.

Она молчала.

— А в чем, собственно, дело? — добавил Кристенсен.

— Достаточно было просто сказать «нет». — Лунд что-то записывала в блокноте. — Кто-нибудь пользовался квартирой после приема в пятницу тридцать первого октября?

— Почему вы меня об этом спрашиваете? Откуда мне знать?

— Почему бы и нет?

— Я работаю в школьном ведомстве.

— Как я слышала, вы часто бываете в штабе Хартманна.

— Он глава департамента образования. Я обязан бывать у него по долгу службы.

— Он вам нравится?

Кристенсен замялся:

— Ему нелегко угодить. — И снова не выдержал, спросил тревожно: — Что случилось?

— Вам что-нибудь говорит имя Фауст?

— Да.

Она подняла голову от своих записей.

— Он продал душу дьяволу.

Кристенсен был доволен своим маленьким розыгрышем и даже перестал на мгновение нервничать.

— Вам известен человек, который пользуется этим псевдонимом?

— Нет, но уверен, что он подошел бы многим.

В стеклянную дверь забарабанил пальцами Майер. Она вышла к нему. Эксперт по компьютерам нашла координаты одной из женщин, писавших Фаусту на сайте «Клуба разбитых сердец». Теперь у них было имя.

Лунд взяла листок с информацией, вернулась в комнату для допросов.

— Вы закончили? — спросил Кристенсен. — Я могу идти?

— Нет. У меня срочное дело, вами займется мой коллега.

Она вышла, оставив Кристенсена потеть в костюме.

Затем появился Майер, оглядел чиновника с головы до ног, положил перед собой пачку сигарет и банан. Тщательно очистив банан, он откусил кусок, потом зажег сигарету и затянулся.

— Меня ждет работа, — сказал Кристенсен.

— Да неужели?

Майер откусил еще от банана, закатал рукава.

— Лично у меня день с утра не задался, — сказал он, глядя в блокнот, оставленный Лунд. — Ну, посмотрим, сумеешь ли ты… как тебя? А, Олав. Сумеешь ли ты, Олав, поправить мне настроение.

Бирк-Ларсен сидел один в ярко-красном фургоне, припаркованном у тротуара в районе Вальбю. Упаковка «Туборга» на пассажирском сиденье. Две банки уже валялись пустые, и третья тоже быстро заканчивалась.

Он смотрел на проезжающие мимо машины. Курил. Пил. И пытался думать.

По тропе через зеленое поле шагал мужчина с детьми и собакой. Детей было трое.

У его сыновей никогда не было собаки, хотя они всегда мечтали о ней. В квартире они не могли себе этого позволить. А вот в доме…

Он подумал о Хумлебю и своих разбитых надеждах. Столько денег заморожено там из-за проклятой гнили и старого кирпича.

Мечтателем он не был. Пусть дураки мечтают. Бирк-Ларсен считал себя практичным человеком, он жил настоящим, никогда не вспоминал о прошлом и не страшился будущего. Он просто работал как вол, чтобы обеспечивать свою семью, и никто не смог бы сделать лучше.

И вот теперь его жизнь трещала по швам. В один день счастье и надежды развеялись как дым. Все, что еще вчера казалось незыблемым, теперь уплывало из-под ног, как зыбучие пески.

После утренней ссоры он больше не говорил с Пернилле. Она так и не вышла из спальни, он только слышал, как она плачет. В гараже все дела взял в свои руки Вагн Скербек — составлял графики, назначал рейсы, общался с клиентами.

Вагн удерживал их фирму на плаву. Он и Бирк-Ларсену порой помогал удержаться от необдуманного шага, о чем Пернилле не знала.

Малыш Вагн с его дурацкой серебряной цепочкой на шее. Бедняга Вагн, который вечно увивался вокруг них просто потому, что ему некуда было больше пойти. Три года назад, когда у него возникли проблемы с деньгами, Бирк-Ларсен разрешил ему ночевать в гараже месяцев шесть. Вагн был благодарен и смущен. То и дело поднимался к ним с пиццей, которую они не просили, баловал мальчишек, Нанне покупал нелепые подарки.

Дядя Вагн. Никакого кровного родства. Значит, любовь?

Даже когда все отвернутся, Вагн Скербек останется с ними до последнего. Кроме Бирк-Ларсенов и больного старика-родственника, у него не было никого. Да и сама жизнь как-то не сложилась. Ни дома, ни семьи.

Бирк-Ларсен схватил банку с недопитым пивом, опустошил ее одним глотком, выбросил в окно. Он ненавидел себя за эти мысли. Пытался прогнать того прежнего Тайса, агрессивного, мелочного, грубого, который все еще жил в нем и пытался вырваться на свободу. В ту ночь на складе с учителем он все-таки дождался своего момента. Если бы не Вагн, прежний Бирк-Ларсен одержал бы верх и Кемаль был бы мертв. А он сам сидел бы сейчас в камере в синей тюремной робе, в ожидании многолетнего срока.

Но тот Тайс из прошлого никуда не исчез и напоминал о себе.

Ему не знакомы были ни щедрость, ни прощение, ни сожаление; он знал только гнев и насилие — и острую потребность подавить в себе и то и другое.

Тайс из прошлого не вернется к жизни. Этого нельзя допустить. Ради Пернилле. Ради сыновей.

И ради него самого. Даже в те шальные годы, когда произошло многое из того, о чем он не хотел сейчас вспоминать, Тайс Бирк-Ларсен слышал в своей душе тот надоедливый, непрошеный голос, что зовется совестью. Этот голос изводил его, не давал спать по ночам, корил и увещевал. До сих пор.

Он посмотрел на три оставшиеся в упаковке банки, бросил их за спинку кресла, развернул машину и направился в город, в сторону больницы.

Это было новое крыло городской больницы, и казалось, что оно целиком сделано из стекла. Прозрачные стены собирали и усиливали анемичный ноябрьский свет, так что изнутри день был похож на летний — яркий, неутомимый, непреклонный.

Бирк-Ларсен прошел к регистратуре, дождался, пока женщина за стойкой сделает необходимый звонок. По ее лицу он понял, что она все знала.

— Он примет вас, — наконец сказала она, бросив на него неприязненный взгляд. Она была иностранкой, с Ближнего Востока. Ливанка? Турчанка? Он понятия не имел. — Один Господь знает почему.

Кемаль сидел в инвалидной коляске в комнате отдыха этажом ниже. Его лицо было покрыто синяками, ранами и пластырями. Загипсованная правая нога вытянута горизонтально. Левая рука тоже в гипсе.

— Как вы? — спросил Тайс Бирк-Ларсен, не сумев придумать ничего лучшего.

Учитель отрешенно посмотрел на него:

— Завтра выписывают.

Долгое молчание.

— Может, принести чего-нибудь? Кофе? Сэндвич?

Кемаль перевел взгляд в окно, потом снова на Бирк-Ларсена, сказав короткое «нет».

— Есть новости по делу? — спросил он после паузы.

Бирк-Ларсен покачал головой:

— Вроде нет. Мне они все равно не скажут. Не сейчас.

Он никогда не любил учителей. Слишком уж самодовольны. Как будто им известно нечто такое, что обычным людям недоступно. На самом деле ничего они не знают. И понятия не имеют, каково это — расти во вчерашнем Вестербро, каково это шагать из школы домой мимо проституток, торговцев дурью и пьяниц, каково думать не об игрушках, а о том, чтобы выжить, каково сражаться собственными кулаками за право на лучшую долю.

Драка стала первым навыком, которым овладел Бирк-Ларсен, и в этом он преуспел. Позднее, как ему казалось, он выучился драться иначе, другими методами — ради Пернилле, ради Нанны и сыновей.

Но он ошибался. Ничему он не научился.

Кемаль без слов наблюдал за ним, не выказывал нетерпения долгим молчанием.

— Мне сказали, что вы не будете подавать в суд.

Учитель ничего не ответил.

— Почему?

— Потому что я солгал вам. Нанна приходила ко мне в тот вечер. Ненадолго, но она была у меня. Мне следовало вам все рассказать. — Он глянул на телефон. — Я жду звонка. Жена должна вот-вот родить.

Бирк-Ларсен зачем-то обвел глазами голые белые стены:

— Простите меня.

Учитель шевельнул головой. Наверное, это был кивок. Наверное, ему больно.

— Если я что-то могу для вас сделать, Кемаль, только скажите.

Человек в инвалидной коляске снова молчал.

— Ребенок меняет мужчину, — проговорил Бирк-Ларсен. — Может, вам и не надо меняться. А со мной…

Кемаль наклонился вперед.

— Вы мне ничего не должны, — сказал он.

Женщину они отыскали на катке в Конгенс-Нюторв. Район для среднего класса: четырехэтажные добротные дома из коричневого кирпича, дети в яркой дорогой одежде.

Она стояла под руку с мужчиной, который, скорее всего, был ее мужем, и смеялась, глядя на мальчика примерно одних лет с Марком, ковыляющего на коньках по льду. Женщина была красива, лет тридцати пяти или около того, длинные кудри, цветущее, счастливое лицо. Муж — с седыми волосами, старше нее и не такой счастливый.

Мальчик ушел со льда, и мужчина повел его к киоску купить кофе и печенья.

Единственный ребенок, подумала Лунд. Такой же, как Марк. Это бросается в глаза.

Женщина стояла одна. Майер быстро подошел к ней.

— Нетта Стьернфельтт? — спросил он.

Они показали ей свои удостоверения.

— В вашем офисе нам сказали, где вас можно найти.

— А что случилось?

— Мы хотели побеседовать об одном вашем знакомом. — Майер оглянулся. Ее муж держал в руке стаканчик с кофе. — По сайту знакомств.

Она ничего не успела ответить. Мужчина уже подходил к ним.

— Я муж Нетты. Чем могу помочь?

— Мы из полиции, — сказала Лунд как можно приветливее. — Нам нужно поговорить с вашей женой.

Он сразу ощетинился. Собственник. К тому же высокомерный.

— В чем дело?

— Ни в чем, — сказала Лунд. — Ничего серьезного. Просто хотим уточнить кое-что, чему ваша жена могла быть свидетелем.

— Прошу вас подождать ее здесь, — добавил Майер. — Это конфиденциально.

Они отвели ее к краю ледового поля. Теперь Нетта Стьернфельтт не выглядела такой счастливой.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — быстро заговорила она, когда Лунд спросила ее о сайте «Клуба разбитых сердец».

— Вы никогда не пользовались службой знакомств?

Она порозовела:

— Нет. Зачем мне?

— Вы никогда не имели отношений с человеком, который называет себя Фаустом? — спросил Майер.

Мальчик вернулся на лед. Женщина посмотрела на него, улыбнулась, махнула ему рукой.

— Некая женщина по имени Фанни Хилл встречалась с Фаустом, — сказала Лунд. — У этой женщины ваш электронный адрес.

Нетта Стьернфельтт поглядывала на мужа, который наблюдал за мальчиком на коньках.

— Это не преступление, — сказал Майер. — Нам просто нужно убедиться, вы ли та женщина.

— Не я. И вообще, я не понимаю, о чем вы.

Настроение Майера потихоньку портилось.

— Четырнадцатого декабря Фанни написала Фаусту, что хотела бы увидеть его. В том же месте и в то же время. Что вам известно об этом?

— Ничего! Сегодня день рождения моего сына!

Она зашагала прочь. Лунд последовала за ней:

— Вы бывали в квартире на Сторе-Конгенсгаде?

Волнистые волосы на спине дернулись из стороны в сторону, когда она, не оборачиваясь, мотнула головой.

— Ничего не знаю ни о каких квартирах.

Майер опередил ее, встал перед женщиной и вытянул руку, чтобы остановить ее.

— Все, что нам нужно, — это узнать, кто такой Фауст, — сказала Лунд.

— Так вот чем занимается полиция? Читает чужую переписку?

— Если то сообщение писали не вы… — начал Майер.

— Оставьте меня в покое.

Она умчалась прочь. Муж приблизился к полицейским с недовольным видом.

— Если хотите поговорить с ней, — сказал он, — сначала обратитесь к моему секретарю. Вы не имеете права приходить когда вздумается. Вы только что испортили нашему мальчику день рождения. Что вы за люди?

— Мы очень занятые люди, — ответил Майер. — Мы заняты тем, что выслушиваем вранье. — Он подмигнул мужчине. — Держу пари, вы знаете, каково это.

Со злобным ругательством мужчина развернулся и пошел вслед за женой.

— Проследите за ней, — сказала Лунд. — Поговорим, когда она будет одна.

В самом начале седьмого Тайс Бирк-Ларсен вернулся домой. В гараже было пусто. Наверху он нашел Пернилле, вместе с детьми она собирала вещи.

— Привет, пап, — сказал Антон. — Ты не можешь с нами поехать.

— Мама говорит, что у тебя много работы, — добавил Эмиль.

Пернилле, в зимнем пальто и с чемоданом у ног, не поздоровалась с ним.

— Для школы ничего не забыли? — спросила она.

Но сыновья не слушали, они побежали к отцу. Он подхватил их — маленькие теплые тельца в его старых, все еще сильных руках. Они пахли мылом и шампунем. Значит, только что из ванны. Он и собирался приехать так, чтобы успеть почитать им на ночь сказку.

— Почему тебе надо работать? — спросил Антон.

— Потому что надо.

Он опустил их на пол, взъерошил их светлые волосы.

— Мы можем поговорить, Пернилле?

— Нас ждут к ужину мои родители.

— Я не долго.

Антон притащил из детской пластмассовый меч, Эмиль — игрушечный автомат. Она взяла игрушки, сунула их в пакет, поставила пакет рядом с чемоданом.

— Поиграйте пока, — велела она, и они умчались.

На кухне, под незажженной люстрой, среди фотографий и цветочных горшков, возле стола, сделанного Пернилле и Нанной, Тайс заговорил:

— С тех пор как я тебя увидел… — Он отмерял слова медленно, проговаривая их по одному в голове, прежде чем произнести. — Я… — Но слова подводили его, и он никак не мог найти правильные. — Никто не знает меня так, как ты.

— Правда ли это, Тайс? Знаю ли я тебя?

Он сел, сдавил кулаки, не глядя на нее.

— Да, я сглупил. Я понимаю это…

Она не двигалась, не говорила.

— Мы должны попытаться. Должны. Мы потеряли Нанну. — Его узкие глаза закрылись от боли. — Я не хочу больше никого потерять. Без тебя… без мальчиков…

Что-то забрезжило. Кажется, он вот-вот нащупает то, что так хочет сказать.

— Ты делаешь меня таким, каким я должен быть. Каким хочу быть. Я все сделаю, лишь бы ты осталась.

Он поднял на нее робкий взгляд.

— Не уходи.

Его рука протянулась к ней, большая и мозолистая, грубая, натруженная.

— Не уходи от меня, Пернилле, — повторил Бирк-Ларсен.

И вновь Майер дымил в кабинете.

— Нужно отыскать еще какую-нибудь женщину, которая встречалась с Фаустом, — сказала Лунд. — Кто-то же должен знать его.

По коридору быстро прошагал невысокий человек. Немного поколебавшись, Лунд пошла догонять его.

К тому времени как она поравнялась с ним, он, с коробкой в руках, уже семенил под колоннадой внутреннего двора, стремясь к выходу.

— Букард! — окликнула его Лунд.

Он не остановился и даже не замедлил шаг. Она бегом пересекла центральный круг, выложенный мраморными плитами, между которыми пробивались травинки, и встала перед ним.

— Данные от телефонной компании у тебя на столе, Лунд. — Он посмотрел на нее. — Ты стоишь у меня на пути. Опять.

Она шагнула в сторону, пошла рядом с ним.

— Звонили по номеру с карточки предоплаты, но теперь этот номер отключен, — сказал он.

— А имя, удаленное из списка контактов?

— Я не видел его.

Старый полицейский повернул к ней седую голову. Былое упрямство, вспыльчивость, жесткий характер — ничего этого больше не осталось в нем.

— Хочешь — верь, хочешь — не верь. Это правда.

— Почему ты миришься с этим?

— Ты серьезно?

— Да.

Они прошли через Двор Памяти, под высокими желтыми светильниками и железными звездами на стенах.

— Или всё валят на меня, и я отправляюсь в какую-нибудь глушь считать скрепки в сельском участке. Или меня медленно, но верно выталкивают на пенсию. Тридцать шесть лет службы, и вот как они меня подставили. — Он повернулся к ней. — Удачи тебе, Лунд.

Она остановилась, глядя в его удаляющуюся спину.

— Кто попросил тебя скрыть информацию, Букард? — крикнула она ему вслед.

Старик даже не обернулся.

В кабинете Лунд просмотрела бумаги, которые он для нее передал. Пачка листов с перечнем звонков. И никаких указаний на то, чей номер был стерт.

— Что у нас по квартире?

— Отпечатки Хартманна повсюду, — ответил Майер.

— Но это не расходится с его рассказом. И у Хартманна есть алиби. Что еще?

— У нас есть слюна, волосы и отпечатки пальцев.

— А ДНК?

— Ни один из выделенных образцов не дал результатов при сверке с базой. — Он покачал головой. — И крови не так уж много. Это вполне мог быть бытовой несчастный случай.

Лунд слушала и наблюдала за ним. Майер рассуждал не так, как раньше, когда они только познакомились. Не спешил делать выводы. Пытался увидеть. Представить.

— О чем вы думаете? — спросила она.

— Помните того самодовольного индюка из мэрии, Олава Кристенсена? Парень не промах.

— Да.

— Интересный тут на него материальчик.

Он перебросил через стол досье на Кристенсена. Она посмотрела на фотографию: молодое худощавое лицо, пристальный взгляд… нахальный.

— Некоторое время назад Хартманн застопорил его повышение. С тех пор он ненавидит Хартманна. И один из сотрудников штаба сказал мне, что это Кристенсен забрал личное дело учителя, когда мы делали запрос. Сейчас в департаменте ведется служебное расследование. Кристенсен может потерять работу.

Майер принес из дома хлеб, масло и ветчину. Лунд достала из ящика стола пластиковый нож, небрежно отрезала всего понемногу, построила нечто напоминающее бутерброд и впилась в него зубами.

— Офисные интриги, — сказала она с полным ртом. — Это не он.

Майер тоже занялся приготовлением еды. Его бутерброд был гораздо аккуратнее, чем ее, отметила Лунд.

— Почему нет?

— Зачем стирать звонки какой-то мелкой сошки? Потом, у Кристенсена нет ни стиля, ни положения. Нанна познакомилась через сайт клуба с кем-то более выдающимся, а не с мальчиком на побегушках.

Он вздохнул:

— Возможно. Тогда не знаю. Когда я говорил с ним, он извивался, как свинья с геморроем. Я бы голову дал на отсечение, что он врет. Будь у меня хоть что-нибудь на него…

— Но у вас на него ничего нет.

Стук в дверь. Один из оперативников ночной смены.

— Что? — спросила она.

— Вы просили проверить старые дела о пропавших женщинах.

— Да?

— Мы нашли несколько…

По коридору шагала женщина с гривой кудрявых волос и красивым лицом, но уже без улыбки.

— Давайте поговорим об этом позже, — попросила Лунд и вышла встретить Нетту Стьернфельтт.

— Я люблю своего мужа.

Лунд и Майер сидели бок о бок. Он не курил.

— Но только за прошлый год он был в командировках двести дней. Я оставалась дома одна с сыном. Неделю за неделей.

Лунд подвинула к ней распечатку с сайта знакомств «Клуба разбитых сердец»:

— У вас есть здесь свой профиль?

Нетта Стьернфельтт посмотрела на логотип: сердце, разорванное стрелой надвое.

— Это было забавно. Только и всего. Ничего серьезного. — Она покосилась на блокнот Майера. — Вам обязательно записывать?

Он отложил ручку.

— Смеха ради я отправила свою фотографию. — Она тряхнула волосами, отчего половина лица скрылась. — Вот с такой прической и в три четверти. Вы бы не узнали меня по этому портрету, так могла выглядеть любая женщина. Потом… вдруг откуда-то взялись сотни одиноких мужчин. И все богатые и привлекательные. Так они писали.

— Вы проверяли? — спросил Майер.

— Нет.

В ее голосе послышалось недовольство. Лунд под столом пнула Майера в ногу.

— Меня заинтересовал только один. Он не был похож на остальных.

— В чем? — спросила Лунд.

— Он был внимателен. Хотел меня узнать. Он читал то, что я ему писала. Мы как будто были с ним на одной волне. Это сразу становится понятно, и притвориться невозможно.

— Когда вы начали встречаться?

— Я не собиралась заводить роман. Просто мне было очень одиноко.

— Вы встречались с ним несколько раз?

Она сердито сверкнула глазами:

— Вам нужны детали? Где и когда?

— Не обязательно.

— Я думала, что могу управлять собой. Но… — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Вскоре я почувствовала, что просто… просто схожу с ума. Я готова была бросить все: мужа, сына, работу — и убежать к нему. Все ради того, чтобы быть с ним. Вот он какой. Потом… — Горькая складка залегла в углу рта. — Я требовала слишком многого. Он не хотел серьезных отношений. Вымышленные имена, ночь в отеле — его устраивало только это. Поэтому он перестал отвечать на мои сообщения. Тогда я и очнулась.

— Вы видели его после этого? — спросила Лунд.

Она все еще витала в своих воспоминаниях.

— Мои слова могут показаться глупыми, но он спас мой брак. Я осознала, что на самом деле имеет значение.

— Да, да, — бросил Майер нетерпеливо. — Нам все равно, ломает он браки или спасает их. Мы хотим только знать, кто он такой.

— Понимаю. — Она смотрела на них в нерешительности. — Зачем он вам нужен?

— Мы не на рынке, дорогуша, — прорычал Майер. — Скажите нам, как его зовут!

— Я не хочу опорочить его. Он бросил меня, но он хороший человек. Добрый.

— Ради бога, называйте уже имя. А мы как-нибудь похлопочем, чтобы его причислили к святым.

— Нам нужно это узнать, Нетта, — сказала Лунд. — И мы узнаем. Так или иначе. — Она посмотрела на дверь. — Мне бы не хотелось сидеть и ждать, когда здесь появится ваш муж с адвокатом. Но если придется… Кто такой Фауст?

Через час и десять минут Хартманн сидел в комнате для допросов и слушал адвоката, которого нашла Риэ Скоугор: строгую пожилую женщину из одной крупной юридической фирмы. Она поддерживала их партию. Делала пожертвования. Ему следовало бы помнить ее имя.

— У нас есть немного времени перед допросом, — говорила она, снимая пальто. — Давайте проведем его с максимальной пользой.

— Я хочу уехать отсюда. Это смешно.

— Вы никуда не сможете уехать, пока не ответите на их вопросы.

— Но…

— В распоряжении полиции оказались электронные письма, которые ведут к вам.

— Какое им дело до моих писем?

Она сверилась со своими бумагами.

— Женщина по имени Нетта Стьернфельтт дала показания о том, что у вас с ней были сексуальные отношения. Она идентифицировала вас как человека с псевдонимом Фауст. Этот человек также встречался с Нанной Бирк-Ларсен.

Хартманн поднялся, заходил по небольшой комнате как тигр в клетке.

— Вы не хотите ничего мне сказать, Троэльс?

— Я им уже говорил: я никогда не встречался с девушкой по имени Нанна Бирк-Ларсен. И мне нечего к этому добавить.

Она тем не менее ждала большего. На ее морщинистом серьезном лице все заметнее проступало разочарование.

— Может, тогда поговорим о том, как исправить положение? — наконец спросила она.

— Исправить положение? Я невиновен!

— Давайте не будем отвлекаться на невиновность. Полиции еще предстоит обосновать выдвинутые обвинения, но…

Он был потрясен услышанным.

— Обосновать обвинения?

— У них уже есть основания завести дело. Сейчас для вас крайне важно, чтобы они услышали ваше видение событий.

— Мое видение? — Хартманн расхохотался. — Как вы не понимаете, что здесь происходит? Каждый раз, когда одна их притянутая за уши версия разваливается, они изобретают другую. Это все происки Бремера.

— Не Поуль Бремер изобрел Нетту Стьернфельтт.

Он умолк.

— И судя по всему, не он изобрел вашу переписку с ней.

— Я никогда не разговаривал, не встречался и не связывался каким-либо образом с Нанной Бирк-Ларсен. И им это известно.

Она сделала какую-то пометку в блокноте.

— Я поговорю с Риэ Скоугор насчет того, какой иск мы сможем выдвинуть против полиции. Я согласна, их методы возмутительны.

— Абсолютно.

— И это еще одна причина не молчать, а говорить с ними. Вы должны…

— Нет.

Она сложила на груди руки:

— Вы должны, Троэльс. Иначе что они подумают? Что каждый бы подумал на их месте?

Майер стоял в коридоре и зевал. Лунд прислонилась к стене.

— И что теперь, Лунд? Или мы всю ночь ждать их будем?

Она посмотрела на часы:

— У них было достаточно времени.

В конце коридора возникла долговязая фигура Леннарта Брикса. Он на ходу говорил по телефону, судя по тону и формулировкам — с журналистами. Лунд дождалась его. Он остановился и встал перед ней.

— Мы сделали то, что считали правильным, — сказала она. — И у нас были все основания для этого.

— Основания для того, чтобы задержать лидера партии? Не спросив меня?

— Разве мы должны спрашивать разрешение на то, чтобы делать свою работу? — спросил Майер.

— Могли бы подождать полчаса и обговорить все со мной.

— Хартманн — это Фауст, — сказал Майер. — Он был за рулем машины. Он был в квартире. Все указывает на него.

— За одним исключением, — сказал Брикс. — У него алиби.

— Мы работаем над этим, — сказала ему Лунд.

Дверь открылась, и вышла адвокат Хартманна.

— Он будет с вами говорить, — объявила она.

В небольшой комнате их теперь было шестеро: адвокат Хартманна и стенографист, а также Лунд, Майер и Брикс. И Троэльс Хартманн, бледный, усталый, злой и решительный.

— Моя жена умерла два года назад. Это случилось внезапно. — Он сделал глоток из чашки с кофе. — Сначала я все держал в себе, с головой ушел в работу, делал вид, что ничего другого не существует.

Внезапно он замолчал.

— Продолжайте, Троэльс, — сказала ему адвокат.

— Однажды среди рекламы в почтовом ящике я обнаружил листовку ночного клуба, на которой был указан адрес их сайта знакомств. Там можно было пообщаться с людьми. В общем-то, к этому все и сводилось — к разговорам.

Майер кашлянул в кулак.

— Я зарегистрировался на сайте. Да, под именем Фауст.

— Со сколькими женщинами вы встречались?

— К нашему разговору это не имеет отношения.

Майер по-птичьи наклонил голову набок.

— Больше десяти, но меньше двадцати, — скороговоркой выпалил Хартманн.

Все молчали.

— Я не горжусь этим.

— Вы известный человек в городе, — сказала Лунд. — Где проходили ваши свидания?

— На публике мы встречались только раз — когда виделись впервые. После этого… если оба хотели продолжения… я посылал за ними такси.

— Куда их везло такси?

— Чаще всего я пользовался служебной квартирой на Сторе-Конгенсгаде.

— И что там происходило? — спросил Майер.

Хартманн метнул на него хмурый взгляд:

— Вас не касается.

— Еще как касается, — парировал Майер. — Нанна Бирк-Ларсен была там. Через два дня ее нашли изнасилованной, избитой и мертвой. Не знаю, верят ли политики в совпадения, но тут у нас…

— Я не встречался с ней! Я даже не знал о ее существовании.

Майер так и сидел с наклоненной головой, не меняя позы.

— Позвольте мне освежить вашу память.

Он отобрал из папки перед собой несколько листков.

— Это распечатки ваших электронных писем. И писем Нанны. Взгляните. — Он передал ему бумаги. — Взгляните.

Хартманн стал читать.

— В апреле, — сказала Лунд, — вы связались с ней в первый раз. Она ответила вам через сайт знакомств. Переписка продолжалась все лето и часть осени.

— Нет, — сказал Хартманн. — Я не писал ничего из этого. Посмотрите на другие мои письма. Это не мой стиль.

— Ваш стиль? — насмешливо переспросил Майер.

Хартманн указал на даты писем:

— Я перестал заходить на сайт за несколько месяцев до этих дат, потому что встретил кое-кого. Да, это Риэ Скоугор. И мне больше не нужны были другие женщины. — Он сложил листки, передал их обратно. — Сайт знакомств остался в прошлом. Эти письма писал не я.

— Кто-то в мэрии взломал его почту, — сказала адвокат.

— В мэрии? — повторила Лунд.

— Я ведь вам уже говорил! — воскликнул Хартманн. — У меня были подозрения.

— А в квартиру мог попасть практически кто угодно, — добавила адвокат. — Ключи хранились в письменном столе. Любой служащий мэрии или даже посетитель мог сделать дубликат.

— Да бросьте! — начал Майер.

— Выслушайте меня! Я признаю, что пользовался услугами сайта знакомств. Но я не знаю, кто написал эти письма. Должно быть, кто-то узнал мой пароль. И писал от моего имени.

— У моего клиента алиби, — напомнила адвокат. — Он был с Риэ Скоугор в тот вечер. Все выходные они вдвоем провели на конференции.

Брикс стал бросать косые взгляды на Лунд и Майера, не скрывая своего настроения от Хартманна и адвоката.

— Так что? — настаивала женщина. — Вы по-прежнему считаете, что в данных обстоятельствах Троэльс Хартманн может быть подозреваемым?

— Если в прессу просочится хоть одно слово, — бросил полицейским Хартманн, — я привлеку к суду все ваше управление. И каждого из вас лично. Я не позволю, чтобы меня оклеветали марионетки Поуля Бремера…

— Достаточно, — остановил его Брикс. — Нам нужно поговорить.

— Какова вероятность того, что он говорит правду? — спросил Брикс, когда они вышли в коридор. — Что его страничку на сайте могли взломать?

— Чушь это все, — сказал Майер. — Там нужен пароль. И компьютер, с которого отправлялись письма, стоит в их служебной квартире.

Лунд через открытые жалюзи наблюдала за Хартманном.

— Что вы думаете? — спросил у нее Брикс.

— Сейчас мы больше ничего от него не добьемся. Чтобы проверить записи его телефонных звонков, нужен ордер. Но почему он думает, будто здесь замешан Бремер?

— Потому что он параноик, — быстро ответил Брикс. — Отпустите его. И я не хочу, чтобы это попало в газеты…

— Мы к этому не причастны, — перебила его Лунд. — Сколько можно повторять?

— Больше никаких утечек. Держите меня в курсе. Не делайте ничего, не поговорив сначала со мной. Я сам скажу Хартманну, что он может идти.

Когда Брикс ушел, Лунд и Майер вернулись в кабинет.

— Нужно обязательно поговорить с Риэ Скоугор, — сказала Лунд. — Да, и насчет той конференции. Кто проверял, что они были там?

Майер порылся в бумагах на своем столе, нашел нужный отчет.

— Свендсен. По информации от гостиницы при конгресс-центре, они оба зарегистрировались в девять утра в субботу. Сняли номер и большой конференц-зал. А выехали в воскресенье после обеда.

— Свендсен лентяй каких поискать. Как они расплачивались?

Шуршание страниц.

— Кредитной картой Риэ Скоугор.

Майер смотрел через стеклянную дверь, как Хартманн идет по коридору по направлению к спиральной лестнице. Лунд проследила за его взглядом.

— Значит, наш красавчик-кандидат — серийный донжуан, — усмехнулся Майер. — А я-то думал, что он должен быть стопроцентным джентльменом.

— Интересно, кто, помимо Скоугор, видел там Хартманна? Надо проверить.

— Да, я попрошу кого-нибудь заняться этим. Но вы понимаете, что газетам все станет известно. Кто-то сливает информацию прессе. Это не вы. И не я. — Он ткнул пальцем в сторону кабинета Брикса. — Но кто-то точно сливает.

У нее зазвонил телефон. Вибеке.

— Привет, мам. Я перезвоню тебе. И сегодня приду поздно. Не говори Марку про Бенгта и Швецию. Я сама.

— Пришел отец Марка, — сказала Вибеке.

Лунд не сразу смогла переключиться на то, что не касалось расследования. Хартманн. Марк. Тайс Бирк-Ларсен. Карстен.

— Если хочешь застать его, то поспеши, — сказала ей мать.

Тайс Бирк-Ларсен и Пернилле сидели рядом за столом под низко висящим светильником из муранского стекла. Сотруднице социальной службы, которую к ним прислали, было около сорока — хорошо одета, очень профессиональна. Ее вполне можно было принять за адвоката.

— У вас не было ранее подобного опыта? — спросила она.

— Нет, — ответил Бирк-Ларсен.

Пернилле с отрешенным видом смотрела в окно.

— Кто-нибудь из вас обращался за психологической помощью или за консультацией?

Он покачал головой.

— Появление общего ребенка обычно приводит к возникновению у пары очень прочной связи. Потеря этого ребенка неизбежно оказывает влияние на отношения между родителями.

Она словно читала учебник.

Пернилле встала и отошла к выложенной кафелем стене, сложила на груди руки.

— Сейчас меня волнуют не наши отношения, — заявила она.

— А что же?

У женщины были ярко-голубые глаза и слишком легкомысленная прическа для ее возраста и рода занятий.

— У вас есть дети? — спросила Пернилле.

— Это не имеет значения. Того, что случилось, уже не изменить. Вы должны думать друг о друге. И о вашей семье.

— Я не нуждаюсь в ваших советах! — отчеканила Пернилле.

Женщина полезла в сумку, достала оттуда буклеты.

— Эти проспекты дадут вам представление о том, что такое психологическая помощь и что она может вам дать. — Она положила буклеты на стол и встала, начала одеваться. — Особенно рекомендую обратить внимание на наши группы поддержки скорбящих. Бывает очень полезно поговорить с другими людьми, оказавшимися в той же ситуации.

— Нам есть чем заняться, — ответила Пернилле.

Женщина направила на нее твердый взгляд.

— Это не предложение, — сказала она. — Это условие, на котором ваш муж отпущен из-под стражи. Если вы не станете посещать ни одну из групп, он вернется в тюрьму. Ему крупно повезло, что после истории с учителем он вообще может ходить по улицам.

Бирк-Ларсен проводил ее, поблагодарил на прощание.

Вернувшись наверх, он увидел, что Пернилле стоит возле раковины с бессильно опущенными руками.

— Она сказала, что группа поддержки скорбящих собирается завтра.

Незадолго до визита соцработника ему позвонили из газеты. Он пока не рассказал об этом Пернилле, но знал, что молчание ничего не изменит.

— Они снова собираются писать о том политике, — добавил он, не дождавшись ответа.

— Что у них есть?

— Не знаю.

Она потянулась к телефону.

— Полиция ничего тебе не скажет, Пернилле. Как ты не понимаешь? Они считают, что нас это не касается.

Лунд не отвечала на звонок, Пернилле услышала только запись автоответчика.

Она включила телевизор, нашла новости. Там уже шел сюжет о Хартманне. Сотрудники отдела по расследованию убийств вызвали кандидата в мэры для допроса, после чего он был отпущен.

Пернилле прибавила звук и слушала с блестящими глазами, впитывая каждое слово.

— Мама! Я не могу заснуть, — услышали они сонный тонкий голосок.

Маленькая фигурка в пижаме стояла на пороге детской.

Тайс Бирк-Ларсен мгновенно вскочил, поднял Эмиля на руки. Поцеловал, зашептал в теплое ухо ласковую бессмыслицу.

— Нанну обнаружили мертвой в одной из машин, принадлежащих штабу Хартманна, — говорил диктор. — Девушка подверглась многократному насилию, и, как сообщает наш источник…

Он торопливо понес ребенка обратно в спальню, обнимая его крепко, прижимая к себе хрупкое дрожащее тело.

Вебер смотрел новости, когда Хартманн вернулся в ратушу.

— Осмелюсь спросить, как все прошло?

Хартманн сел рядом с ним:

— Дело серьезное. Нужно узнать, кто пользовался квартирой.

Вебер выглядел расслабленно — галстук снят, в руках чашка кофе. Он снова был готов ночевать в кабинете.

— Я уже все проверил. В основном в квартиру имели доступ люди, которых мы знаем. Которым можем доверять. Все сведения в полицию переданы.

— Нет, нет, нет. Тот чиновник из моего департамента. Олав. Каким-то образом он умудряется торчать здесь целыми днями. Должно быть, это он.

— Лунд вызывала его вместе со всеми нами.

Скоугор сидела за столом и слушала их с мрачным видом. Волосы небрежно собраны на затылке резинкой. Она казалась усталой, деловитой, отстраненной.

— Что мне говорить прессе? — спросила она.

— Как репортеры все узнали? В ту же минуту, как я вышел оттуда? Лунд…

— Это их работа, Троэльс, — сказала ему Скоугор. — Кто-то обмолвился — в мэрии или даже в самом Управлении полиции. Такой сюжет не удержишь в секрете.

— Кто-то узнал мой пароль. Кто-то использовал мой профиль на сайте знакомств, чтобы писать той девушке. И вдобавок Нетта Стьернфельтт рассказала обо мне полиции. Господи… — В приступе бессильной ярости он смахнул бумаги со своего стола и замер у окна в голубом сиянии неоновой вывески.

— Что за сайт знакомств? — спросила Риэ Скоугор с холодным любопытством. — И кто такая Нетта Стьернфельтт?

Вебер встал, пробормотал что-то о необходимости перепроверить кое-какие сведения и вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.

— Отлично, — сказала она, убедившись, что Хартманн не намерен отвечать. — Говорить ты со мной не хочешь. Мы подадим иск. Заставим их замолчать. Забудь об этом. Нам больше не нужны кричащие заголовки. Все бумаги будут посланы в суд и полицию уже завтра.

— Мы не будем судиться. Оставь это. Как я могу надеяться стать мэром Копенгагена, если погрязну в судебных разбирательствах с полицией?

— Это единственная причина?

Они были вместе уже почти шесть месяцев. Шесть счастливых месяцев в основном. Она хорошо справлялась со своей работой, была умна, смела и проницательна. Но работа слишком сблизила их. Ему захотелось воздуха. Ей тоже.

— Полиция ищет мужчину, который переписывался с этой убитой девушкой на сайте знакомств, — произнес он, стараясь, чтобы слова были как можно более просты и скучны. — Как оказалось, этот человек использовал мой профиль. Я создал его очень давно. Еще до того, как мы…

На ее лице невозможно было прочитать ни одной эмоции — ни тепла, ни презрения в темных глазах.

— Не представляю, как так вышло. После того как я перестал заходить на сайт, кто-то стал делать это под моим именем. И познакомился с той девушкой. Посылал ей сообщения и встречался с ней в нашей квартире на Сторе-Конгенсгаде.

Он подошел к ней.

— Не смотри на меня так, Риэ. Ты помнишь, каким я был, когда мы познакомились.

Он прикрыл глаза. Голубые буквы за окном сияли так ярко, что просвечивали сквозь сжатые веки.

— Когда ты перестал туда заходить?

— Как только встретил тебя.

Он приблизился вплотную к ней, хотел обнять. Она отвернулась и направилась к письменному столу, хотя никаких дел у нее там не было.

— То есть теперь у нас две проблемы, — сказала Скоугор. — Квартира и профиль на сайте. — Составь список людей, который могли узнать твой пароль. И еще подумай над тем, что скажешь завтра на собрании альянса.

Она взяла со стола его ежедневник.

— Я попрошу Мортена скорректировать график твоих встреч. С прессой разберусь сама. Иди домой, Троэльс. Я не хочу, чтобы тебя видели в таком состоянии.

— В каком состоянии?

— В жалком.

Он кивнул, соглашаясь с ее диагнозом. Засунул руки в карманы брюк.

— Это все, что ты хочешь мне сказать?

— А ты мне? Или следует ждать чего-то еще? Сколько мне еще предстоит узнать?

— Больше ничего, — пообещал он.

— Надеюсь.

Когда Лунд вошла тем вечером в квартиру матери, первым, что она услышала, был голос Карстена. Отец Марка говорил о хоккее. Она сняла пальто, прошла в спальню, надела новый свитер — не черный с белым, а белый с черным. Потом появилась в гостиной.

Карстен.

Атлетичный, умеющий расположить к себе мужчина. Слишком рассудочный, слишком честолюбивый, он всегда считал себя выше обыденного и, конечно, не мог долго оставаться полицейским. Сейчас он говорил с Марком о правилах и тонкостях хоккея, размахивая новенькой клюшкой, которую привез сыну в подарок.

Сын смотрел как зачарованный. И Вибеке тоже. Карстен не утратил этого своего таланта.

— То есть так легче забить? — спросил Марк.

— Вот именно. И ты можешь этому научиться. Мы с тобой сходим как-нибудь потренироваться.

Лунд стояла в темном углу, наблюдая за этим диалогом — с завистью. Со страхом.

Карстен обернулся. Волосы у него были светлее, чем ей запомнилось, и длиннее. Очки в новой модной оправе, зауженный коричневый костюм — никто не посмел бы появиться в таком виде в коридорах управления.

— Привет! — сказала она и вышла из тени, чтобы улыбнуться ему.

— Сара! — воскликнул он слишком громко.

Они не обнялись.

Марк тоже улыбался. На мгновение между ними возникла краткая и хрупкая связь, они вновь были семьей.

Лунд подошла, провела рукой по волосам Марка, не обратила внимания, что тот нахмурился и отодвинулся.

— Так что, Карстен, когда вы приехали?

Он держал клюшку легко и небрежно, как профессионал. Специально для Марка.

— Сегодня днем. Как-то сразу все сложилось.

— Они сняли дом в Клампенборге, — сказала Вибеке. — Есть хочешь?

Лунд кивнула. Вибеке, довольная, занялась кастрюлями.

— На прошлой неделе предложили здесь работу, — продолжал Карстен. — А это шанс побыть дома… Слишком заманчиво, не мог отказаться. В Брюсселе и с двумя малышками… мы белого света не видели.

Марк подошел, взял у него клюшку, попробовал выполнить несколько ударов.

— И я так скучал по этому парню, — добавил Карстен, обнимая Марка за плечи.

Они стояли перед ней вдвоем, словно позируя для портрета. И снова Лунд заставила себя улыбнуться.

— А что с твоими планами насчет Швеции? — спросил Карстен.

— Переезд пришлось на время отложить, — быстро ответила она.

— Я слышал, Бенгт попал в аварию.

Лунд посмотрела на мать.

— Да, к счастью, он не сильно пострадал.

— Он сломал руку! — возмущенно крикнула от плиты Вибеке.

Она подала Лунд тарелку с тушеным мясом.

— Новоселье пришлось отменить, — продолжала Вибеке. — И мою поездку в Легумклостер тоже.

— Я веду дело, — сказала Лунд. — У нас совсем не так, как в Брюсселе — с девяти до четырех.

Карстен так и не убрал руку с плеч Марка, и жест теперь казался собственническим.

— Ну да, всякое случается, — сказал он. — Надеюсь, особенно спешить причин нет.

— Ха! — опять подала голос Вибеке. — Куда спешить? Бенгт уже прислал ее вещи обратно. Ими весь мой подвал завален.

Марк заметно оживился:

— Значит, мы не переезжаем?

Карстен наконец опустил руку:

— Боюсь, мне пора домой, жене надо помочь. Спасибо за выпивку.

Он обнял Вибеке и поцеловал ее. Получил в ответ теплую улыбку.

— Всегда рада видеть тебя, Карстен, — сказала она. — Заходи в любое время.

Он прижал к себе Марка, выбил пальцами дробь на клюшке.

— Я провожу тебя, — сказала Лунд.

Квартира находилась на третьем этаже. Она нажала на кнопку лифта.

— Не хочу показаться любопытным, но… Надеюсь, у вас с Бенгтом нет проблем?

— Мы разберемся.

— Карен просила узнать, не придете ли вы к нам на ужин завтра. Поговорили бы. И девочки наконец познакомятся с Марком.

— Я не смогу.

Улыбка исчезла. Он никогда не любил, когда ему отказывали.

— Тогда, может, я заеду за Марком?

Лифт был неторопливым. Лунд снова вдавила кнопку вызова.

— Ты хочешь, чтобы я согласилась, а ты бы потом позвонил и все отменил? Как обычно?

Он сложил перед собой руки. Дорогой плащ, дорогие очки, небрежная прическа. Карстен создал себя заново — таким, каким хотел.

— Ты похудела, — сказал он. — А в остальном — ничуть не изменилась.

— Я в порядке.

В кармане ее джинсов зазвенел мобильный. Она достала его, посмотрела на дисплей. Майер.

— Я оставил свой номер телефона и адрес Вибеке, — сказал Карстен.

— Хорошо.

Она уже шла обратно в квартиру, прижав к уху трубку. Карстен махнул рукой на лифт и пошел вниз пешком.

— Я говорил с конгресс-центром, — сказал Майер.

— Да?

— Никто не видел Хартманна вплоть до середины воскресенья. Он простудился. Все встречи со спонсорами проводила Риэ Скоугор.

Она услышала, как внизу хлопнула дверь подъезда. Это ушел Карстен.

— Давайте поговорим об этом утром, Майер. Спокойной ночи.

Четверг, 13 ноября

Утренние восьмичасовые новости Лунд и Майер смотрели у себя в кабинете. На экране Риэ Скоугор стояла перед частоколом микрофонов.

— Вчера заместитель мэра по вопросам образования был приглашен в полицию для дачи показаний, — говорила она. — Он оказывал следствию максимальное содействие и сумел предоставить им информацию, которой полиция ранее не располагала. Мы не вправе углубляться в подробности, но хочу подчеркнуть, что Троэльс Хартманн не имеет никакого — повторяю: никакого отношения к убийству Нанны Бирк-Ларсен. Он готов помогать…

— Обычная трепотня, — резюмировал Майер. Он помахал в воздухе распечаткой. — Я тут поинтересовался его прошлым. Сорок два года, родился в Копенгагене, сын политика Регнера Хартманна. Отец был заклятым врагом Бремера, между прочим. Проиграл ему все до единого сражения, оставил на поле боя свое здоровье и некоторое время назад умер.

Скоугор отбивалась от вопросов.

— Дурные слухи распространяют политические противники, и это прискорбно…

Лунд махнула кружкой с кофе в сторону экрана.

— Значит, сын продолжает дело отца? — сказала она.

— Да, все говорит об этом, — согласился Майер. — Вступил в молодежное отделение Либеральной партии в девятнадцать, в двадцать четыре стал членом городского совета. Работал в различных комитетах, возглавил местную группу партии четыре года назад и, как следствие, был назначен главой департамента образования и заместителем мэра.

Лунд опять строила бутерброды из хлеба, масла и ветчины, протянула один Майеру. Он откусил кусок и продолжил:

— Представляете? У нашего красавчика никогда не было настоящей работы. Всю свою жизнь он потратил на эту мышиную возню в ратуше. Теперь понятно, почему он запсиховал, когда его маленький стеклянный дворец пошел трещинами.

— Альянс состоится, — торжественно объявила Скоугор перед объективами телекамер.

— Эй, Лунд? — Он помахал перед ее лицом рукой с бутербродом, роняя крошки на стол. — Меня хорошо слышно?

— Да-да, я слушаю.

— Он женился на девушке, которую любил с детства, в тот год, когда возглавил партийную группу. Два года назад она умерла от рака. Она была на седьмом месяце беременности.

— А вот это уже настоящая жизнь, — сказала Лунд. — У полиции на него что-нибудь есть?

— Ничего. Чист, как снег. Вы все его послания прочитали?

— Да. Я не вижу никаких оснований считать, будто их писали два разных человека. На мой взгляд, все письма примерно одинаковые. И всегда подписаны одной буквой «Ф».

Майер взглянул на распечатки.

— А вы видите отличия? — спросила она.

— Нет. Но что с того? Сколько существует способов написать: «Встретимся в восемь тридцать, солнышко»? Или: «Моя очередь принести презервативы»? Или: «Как тебе больше нравится, дорогая»?

Вошел Свендсен и бросил на стол несколько папок.

— Что это?

— Дела о пропавших женщинах за последние десять лет. Вы просили подобрать.

— Заметили что-нибудь интересное?

— Нет. Брикс считает это пустой тратой времени.

— Вы сами читали дела?

— Брикс сказал, что вы не там копаете. Если хотите и дальше этим заниматься, воля ваша, но нас не отвлекайте.

— Сколько женщин было убито?

Свендсен постучал пальцем по стопке папок.

— Я занят, — сказал он. — Сами посчитаете.

На столе кофе и выпечка, из розовых светильников в форме артишока льется мягкий свет — собрание началось. За столом четыре лидера меньшинств и Хартманн.

На этот раз Йенс Хольк выглядел немного лучше — он побрился, надел пиджак.

— Что происходит, Троэльс? — спросил он. — Девушка действительно была в квартире вашей партии? Да или нет?

— Да. По крайней мере, так утверждает полиция.

Хольк вздохнул:

— Прекрасно. И ты тоже был там?

Скоугор села рядом с Хартманном, приготовилась записывать.

— Я был в квартире незадолго до нее. — Он оглядел всех. — Именно этот факт стал причиной вчерашнего недоразумения с полицией. Теперь все выяснилось.

— И машину тоже вел ты? — не унимался Хольк. — Что все это значит? Что нам прикажешь думать…

— Боже мой, Йенс! — вскричал Хартманн и поднялся из-за стола. — Да перестань же! Я знать не знал эту девушку. Никогда не встречался с ней. Никогда с ней не говорил. Для меня это все полная неожиданность, и я шокирован не меньше, чем ты.

— От этого мало пользы, Троэльс.

— Полиция интересуется уже не мной, а городской администрацией, разве ты не понимаешь? Кто-то имел доступ к моему компьютеру. Кто-то знал мои пароли. — Он указал на дверь. — Кто-то из ратуши. Все, что я могу сейчас сделать, — это оказывать полиции помощь.

— Вы могли бы рассказать нам обо всем раньше, а не ждать, пока мы узнаем это из газет, — с укором сказала Маи Йуль.

— Я не знал! В те выходные я был на конференции, встречался со спонсорами. И если бы меня считали виновным, разве я сидел бы сейчас с вами?

Хольк больше не возражал. Молчала и Маи Йуль.

Дверь приоткрылась, заглянул Мортен Вебер, постучал пальцем по циферблату своих часов.

— Предлагаю всем сохранять благоразумие, — сказал Хартманн. — Согласны? Мы ведь по-прежнему вместе?

Первой нарушила напряженное молчание Маи Йуль.

— Вы сказали, что все выяснилось? — спросила она.

— Да, больше не будет никаких сюрпризов.

Она глянула на Холька:

— Тогда я за альянс.

— Разве у нас есть выбор? — буркнул Хольк. — Если альянс распадется, мы все пойдем ко дну. — Он встал, хмуро посмотрел на Хартманна. — Ты загнал нас в этот угол, Троэльс, тебе и исправлять ситуацию. Наберись мужества, сделай заявление в прессе. Нельзя все время прятаться за спиной Риэ. Это твоя проблема.

Когда все ушли, Вебер спросил у Хартманна:

— Ну как? Они с тобой?

— Да. А ты что-нибудь выяснил?

— Компьютером в квартире пользовались только мы трое — ты, я и Риэ. И еще тот, кто знал твой пароль. Кто бы это мог быть?

— Понятия не имею.

— А ты не мог оставить компьютер включенным?

— Да дело не в этом. Среди нас есть соглядатай. Продолжай расспрашивать, ищи.

— Это не так-то просто. С нами работают люди, которым мы доверяем. Или должны доверять.

Хартманн посмотрел на него. Вебер… Этого человека он знал всю свою взрослую жизнь. Одинокий холостяк, постоянно носит в кармане шприц и флакон с инсулином и никогда не жалуется. Безропотно выполняет всю самую неблагодарную работу, зачастую — грязную.

— Прости меня, Мортен.

— За что?

— За то, что не слушал тебя.

Вебер рассмеялся:

— Вчерашний день. В политике есть только сегодня и завтра. И больше ничего.

— Ты справишься?

— Постараюсь.

Подошла Скоугор с его пальто в руках.

— С тобой снова хочет поговорить Лунд, — сказала она.

— Нет!

— Адвокат говорит, что у тебя нет выбора. Уходи по черной лестнице, я вызвала машину. — Она посмотрела ему в глаза. — Они отвезут тебя на квартиру на Сторе-Конгенсгаде. — Она передала ему его перчатки. — Лунд хочет задать тебе какие-то вопросы на месте.

Антон и Эмиль застегивали зимние куртки, пока Пернилле проверяла, все ли у них взято для школы. В конторе за столом в красном комбинезоне и черной шапке сидел Тайс Бирк-Ларсен. Он только что говорил с банком, держался спокойно, старался искать выход и быть благоразумным.

Шторм, разразившийся между ними вчера, не утих. Они спали в одной постели, не касаясь друг друга. Да и не спали практически. Посреди ночи к ним пришел Эмиль, весь в слезах. Потом Антон описался — впервые за долгое время.

Шторм не стих. Он ушел в глубину.

— Банк согласился дать нам кредит в сто тысяч, — сказал Бирк-Ларсен, когда она спустилась вниз. — С этой суммой мы сможем заплатить людям зарплату за этот месяц и продать дом.

Всего один месяц. Он зажег сигарету и проводил глазами струйку дыма, медленно улетавшую под грязный потолок.

— Ты не видел шапку Эмиля? — спросила Пернилле.

Он закрыл глаза:

— А на полке ее нет? Там, где всегда?

— Если бы она там была, я бы тебя не спрашивала.

Он затушил сигарету:

— Ладно. Я поищу.

Пока его не было, она бесцельно ходила по конторе, прибирала разбросанные банковские выписки. Думала, о чем еще не знает. Бирк-Ларсен принес утреннюю газету. С первой полосы на нее смотрело лицо того политика. Его не арестовали, только допросили и отпустили.

— Мама! — позвал один из сыновей.

Вбежал Антон:

— Там кто-то пришел.

В проеме гаражной двери стоял высокий мужчина лет тридцати: дорогая лыжная куртка, широкая улыбка.

— Мне нужно поговорить с Тайсом Бирк-Ларсеном, — произнес он.

— Если вы насчет перевозки, то мой муж сейчас подойдет.

— Мое имя — Ким Хогстед. — Он протянул ей визитку. — Я тележурналист. Я звонил вам несколько раз.

Она взяла визитку.

— Я знаю, что вы не хотите говорить со мной и мне подобными.

— Да, не хотим.

— Но послушайте, полиция работает из рук вон плохо. — Он казался искренним. — Я веду криминальную хронику и никогда не видел, чтобы в расследовании делали столько ошибок. Для вас это должно быть очень тяжело. Не могу даже вообразить…

— Не можете, — сказала она.

— Теперь, когда в дело оказался вовлечен политик… — Он удрученно развел руками.

— И что?

— Информацию по делу окончательно закроют. Для вас тоже.

— Чего вы хотите?

— Мы хотим помочь. Дать вам возможность рассказать все своими словами. Не словами полиции, не нашими, а своими собственными.

Она даже не сразу поняла, о чем он говорит.

— То есть вы хотите, чтобы я рассказала о Нанне?

Он не ответил.

— Что вы за люди такие? Вам лучше уйти. Если мой муж спустится…

— Три года назад в Хельсингборге пропал пятилетний мальчик. Полиция ничего не смогла узнать. Мы напечатали интервью с его родителями. Предложили вознаграждение. И его нашли. Живым. Помните?

— Вам действительно лучше уйти.

— Мы не сможем вернуть вам Нанну. Но мы хотя бы можем объявить, что за информацию будут выплачены деньги. Я знаю, вы хотите узнать, что случилось. Подумайте о моем предложении, прошу вас.

— Уходите! — крикнула она.

Репортер вышел из гаража. Она швырнула его визитку в корзину для бумаг.

По лестнице спустился Тайс Бирк-Ларсен с детской шапкой в руке.

— Может, я сам отвезу их в школу?

— Нет! Мы уже говорили об этом. Почему ты все время повторяешь одно и то же?

Он понуро стоял у стены.

— Ладно. Встретимся на собрании.

— Эмиль! — крикнула она пронзительно. — Я же просила тебя, не надо это брать. Когда ты будешь, наконец, слушаться?

Бирк-Ларсен осторожно забрал из цепких пальчиков Эмиля игрушку.

— Будьте умницами, ребятки! — сказал он и погладил их по головам.

Квартира, принадлежавшая либералам, была покрыта отметками криминалистов: наклейки, стрелки, цифры, меловые контуры…

Троэльс Хартманн стоял в гостиной возле рояля. С ним была адвокат.

— Я припарковал машину и поднялся сюда.

— Вы видели кого-нибудь в подъезде или возле дома? — спросила Лунд.

— Не припомню. Да я и не смотрел особенно по сторонам. Это был просто…

— Что?

— Просто еще один вечер.

Лунд не торопила его, ждала, что Хартманн сам продолжит. Политик смотрел на разбитый вдребезги столик. На расколотое зеркало. На смятые простыни на широкой кровати в спальне.

— Что здесь произошло? — спросил он, потрясенный.

— Расскажите, что вы делали, когда вошли, — сказала Лунд вместо ответа.

— Я повесил пиджак на вешалку. Помню, у меня болела голова. Неделя была тяжелая.

Он подошел к письменному столу у окна. Майер последовал за ним.

— Я сел здесь. Немного поработал над речью.

— Что за речь? — спросил Майер.

— Для спонсоров и предпринимателей. Мы надеялись получить больше поддержки на конференции в выходные.

Лунд поинтересовалась, что он сделал с ключами от «форда».

Он посмотрел на разбитый журнальный столик:

— Я оставил их вот здесь. Они мне больше не были нужны.

— Не понимаю, — сказал Майер. — Какой смысл ехать сюда, чтобы написать речь? Почему нельзя сделать это дома?

Хартманн задумался, прежде чем ответить.

— Наверное, в разных местах работается по-разному. Дома меня все отвлекает. А здесь… — Он обвел взглядом комнату: белый рояль, канделябры, бархатные обои, дорогая мебель. И битое стекло. — Здесь я как будто на маленьком острове. Тут легко думается.

— Почему вы отпустили на выходные своего водителя? — спросил Майер.

— Он бы мне не понадобился. На конференцию меня собиралась везти Риэ. Не было смысла заставлять его сидеть без дела.

— Итак, вы отпустили водителя, сами взяли машину из автопарка своего штаба со стоянки мэрии? А потом оставили ее здесь?

— Это противозаконно? Я написал речь. Потом около половины одиннадцатого пешком пошел к Риэ. Вот и все. Что еще вам сказать?

— Этого достаточно, — вмешалась адвокат. — Мой клиент оказал вам всю посильную помощь. Если вопросов больше нет…

Лунд подошла к окну, посмотрела на улицу. Майер становился все раздраженнее.

— И как речь, Троэльс? Удалась? — осведомился он.

— Вполне. Спасибо, что спросили.

— Пожалуйста. Значит, вы пробыли с бизнесменами и спонсорами весь уик-энд?

— Да. — Он запнулся, как будто Майер подставил ему подножку. — Вообще-то, по большей части с ними общалась Риэ. Я свалился с простудой, пролежал в постели до воскресенья.

Лунд вернулась к ним.

— Сколько вы выпили, находясь здесь? — спросила она.

— Это не имеет отношения к делу, — вставила адвокат.

— Криминалисты нашли в квартире бутылку из-под бренди и стакан с вашими отпечатками.

— Ах да. Я действительно выпил немного бренди. Чтобы справиться с простудой.

— Бутылка — это, по-вашему, немного?

— Она была почти пустая.

Лунд пролистала свой блокнот.

— Домработница в тот день делала закупки. Она утверждает, что пополнила все запасы.

Хартманн глянул на адвоката:

— Она бы не выбросила бутылку, если там еще что-то оставалось. Да, я выпил, что из этого?

Лунд молча смотрела на него.

— В тот день была годовщина нашей свадьбы. Мы с женой…

— Так это был особенный день для вас? — сказал Майер.

— Это не ваше дело!

— Вы принимаете успокоительное, — продолжила Лунд. Она взяла со стола пакет с вещественным доказательством. — Мы нашли ваши таблетки.

— Неужели вы готовы на любую низость? Ради чего? Или Бремер обещал вам повышение?

— Алкоголь и сильнодействующие препараты, — покачал головой Майер. — Я в шоке. Вы же политик. Завесили своими портретами весь город. А вы знаете, что это опасный коктейль? Как же так?

— Да, я выпил. Но уже несколько месяцев я не принимал никаких лекарств.

— То есть у вас просто выдался паршивый денек, вы это хотите сказать?

Хартманн ходил по гостиной взад и вперед, глядя на метки, которыми были испещрены стены.

— Вы выпили целую бутылку крепкого спиртного, — продолжал Майер, — приняли парочку веселящих пилюль. Или больше?

— Это становится утомительным.

— Утомительно слушать ваши заверения в том, что вы приехали сюда, напились в стельку и тем не менее точно помнили, что ушли из квартиры в половине одиннадцатого.

— Да! Представьте себе, я помню! И еще я помню, к каким выключателям прикасался. Сколько раз ходил в туалет. Вам интересно? Давайте я возьму вас за руку и мы вместе сходим проверить кнопку лифта…

— Вы поехали на лифте? — спросила Лунд.

— Да. Невероятно, но факт. Я поехал на лифте.

Лунд покачала головой:

— Управляющий зданием утверждает, что в ту пятницу лифт не работал.

Он раскинул руки:

— Ну значит, я пошел по лестнице! Какая разница?

— Хартманн рассказал вам, что он делал в квартире, — повторила адвокат. — Риэ Скоугор подтвердила, что после этого он пришел к ней. — Она взяла Хартманна под руку и повела к входной двери. — Мой клиент сотрудничал с вами, насколько это было возможно. Нам больше нечего здесь делать.

Полицейские посмотрели им вслед.

— Почему этот гад все время врет нам? — вскричал Майер.

Лунд смотрела на чуть смятые простыни в спальне. Никто не лежал на них. На кровати просто посидели, возможно — поговорили.

— Куда же пошла Нанна? — пробормотала она.

Хартманн проезжал мимо длинных охряных казарм Нюбодера, когда ему дозвонился Мортен Вебер:

— Ну, как прошло?

Вопрос показался ему странным. Вряд ли он предполагал более одного варианта ответа.

— Все прошло нормально, Мортен. В чем дело?

— Ты помнишь Дорту? Она у нас временно работала на подмене.

— Не очень.

— Ну, такая приятная женщина? У нее еще спина болела. Я посоветовал ей своего иглотерапевта.

— Да-да, помню, кажется. И что с ней?

Машина катилась по длинной Сторе-Конгенсгаде: кафе и магазины, по левую руку — великолепный купол Мраморного собора.

— Она рассказала мне кое-что интересное.

Хартманн ждал продолжения, но, поскольку Вебер молчал, спросил:

— Что именно?

— Я бы не хотел говорить об этом по телефону.

— Господи, Мортен! Неужели ты думаешь, что и телефон мой прослушивается?

Помедлив, Вебер ответил:

— Может быть. Не знаю. Нам надо поговорить с Олавом. Ты был прав.

Группа поддержки скорбящих собралась в холодном помещении при церкви: десять человек вокруг пластикового стола в пустом безрадостном зале.

Бирк-Ларсены сидели на соседних стульях и слушали истории чужого горя. Рак и автомобильные аварии, сердечные приступы и самоубийства. Слезы живых и молчание мертвых.

Пернилле не слушала. Тайс Бирк-Ларсен кивал, но ничего не говорил.

За окном на голых ветках дерева рвался и вился на ветру потрепанный белый шарфик — словно потерянная молитва.

Когда подошла их очередь, они едва сказали несколько слов. Никто не давил на них. Да, собственно, и внимания никто не обратил — лишь один худощавый мужчина, который гордо держал высоко поднятую голову, даже когда говорил о своем умершем сыне.

Наверное, дело в смущении, думал Бирк-Ларсен. Ему было, в общем-то, все равно. Инспектор социальной службы ясно сказала: либо на собрания, либо обратно в тюрьму. Поэтому он пришел сюда и даже надеялся, что будет какая-то польза. Хотя, при взгляде на отрешенное лицо Пернилле, теперь сомневался в этом.

Ничто не поможет, кроме правды. Только тогда несчастье, постигшее их, уйдет в прошлое. Только тогда они смогут отпустить его. Но правда казалась еще более недостижимой, чем когда-либо.

На улице он предложил положить ее велосипед в кузов фургона и отвезти ее домой.

— Хочу подышать, — сказала Пернилле.

— Ты уверена?

— Увидимся дома.

Она повела велосипед через парковку к выезду на проезжую часть. Там ее неожиданно остановил тот худощавый мужчина из группы. Его звали Петер Лассен.

— Мы не успели толком познакомиться на собрании.

Она пожала его протянутую руку.

— Надеюсь, вам хоть немного поможет наше общение.

— Да, конечно…

Он посмотрел на нее внимательно:

— По-моему, вы так не думаете.

Она хотела уйти, но передумала.

— Я помню, каким нелепым это казалось мне в первый раз, — продолжал Лассен. — Как можно поделиться тем, что ты чувствуешь? Ты думаешь, что твоя боль особенная, не такая, как у других. Так и есть.

— Если мне понадобится ваш совет, я спрошу, — сказала Пернилле с внезапной злостью.

Она отбросила велосипед и быстро пошла вперед, чувствуя, как набегают слезы.

У дороги она остановилась, устыдившись своего поведения. Этот человек был вежлив и любезен. Он не заслужил ее грубости и сарказма.

И она вернулась, попросила прощения.

На лице Лассена появилась робкая, добрая улыбка.

— Не нужно извиняться. Разрешите угостить вас кофе.

Момент нерешительности, и она согласилась.

В крошечном кафе было пусто. Они устроились у окна с капучино и бисквитами.

— В январе будет пять лет. Я тогда приготовил лазанью. Мы сидели за столом и ждали его возвращения.

За окном, выстроившись парами, шла большая группа малышей. Детский сад на прогулке. Лассен улыбнулся, глядя на них.

— Мы поставили новые батарейки для фонаря на его велосипед. Он хорошо знал дорогу. Мы ездили этой дорогой вместе несколько раз.

Он помешал кофе, к которому не притронулся.

— Нам сказали, что это была красная машина. Полиция нашла краску на одной из педалей. — Он качнул головой и, к ее удивлению, засмеялся. — Я потом часто сидел на повороте, выглядывая поцарапанную красную машину. Каждый вечер примерно в то время, когда это случилось. — Он развел руками. Она обратила внимание на его тонкие бледные кисти. — Машина так и не появилась. Тогда я стал сидеть там весь день. И опять ничего. — Усмешка снова тронула его лицо. — В конце концов я не мог ничего делать, только сидел и ждал. День и ночь. Смотрел на машины. Думал, что вот-вот она появится. И когда это произойдет, я вытащу этого подонка и…

Лассен прикрыл глаза на мгновение, и она увидела, что ему по-прежнему больно.

— Жена пыталась меня остановить. Но разве я мог? Как? Я потерял работу, потерял друзей. — Он отодвинул чашку и бисквит. — И однажды я вернулся домой и обнаружил, что ее тоже нет.

За окном на тротуаре остановилась женщина, она держала за руку ребенка. Готовилась перейти дорогу. Заурядные моменты жизни, но такие особенные для нее, для Лассена и для других, кто пережил подобное. Ничего более ценного и дорогого для них не существовало.

— Боль потери не отпускает меня ни на секунду. Красная машина отняла у меня не только сына, она отняла все, что я имел. Но я так и не нашел этого человека. Пернилле?

Она отвернулась от окна, встретилась с ним взглядом.

— Вы понимаете, о чем я говорю?

— Но вы все равно не перестаете искать? Разве вы сможете забыть? Разве сможете сдаться?

Лассен мотнул головой. Он казался разочарованным.

— Так думать неправильно.

— Но вы не можете не думать. Вы постоянно возвращаетесь к одной мысли — где он, где эта машина? Вы не в силах перестать. Обманывайте себя сколько хотите, прячьтесь от себя. Это не в вашей власти.

— Нужно отпустить…

Она начала понемногу уставать от его проповеди.

— Тогда скажите мне, что вы забыли. Что смирились с тем, что убийца, отнявший у вас сына, все еще ходит где-то там. — Взгляд за окно. — И возможно, снова убьет чьего-то ребенка.

— А если его так и не найдут? — сказал Лассен. — Вы запрете себя в этом аду навечно?

— Его найдут. Если не полиция, то я сама.

Он моргнул, и снова на его лице мелькнуло разочарование.

— И что потом? — спросил Лассен.

— Прошу меня извинить. Мне пора забирать из школы сыновей. — Она поднялась со стула. — Спасибо за кофе.

В кабинете Хартманна Вебер вновь накрывал стол — бутерброды и кофе. В дверях появилась женщина, и Хартманн не сразу смог вспомнить ее имя… Нетта Стьернфельтт.

Он быстро встал, прошел к двери, заметив, как вскинулась от стола голова Скоугор.

Она была такой же красивой, как он ее запомнил, стройной и изящной. И с тем же тревожным, требовательным блеском в глазах.

— Прости меня, Троэльс, — сказала она. — Я не хотела вот так врываться к тебе.

— Сейчас не лучшее время.

— Я хотела извиниться, если сказала что-то лишнее.

— Ты не виновата. Мне не надо объяснять, что такое полиция.

— Они так неожиданно появились, стали задавать вопросы. Как-то добрались до писем и… Мне казалось, они знали все.

— Да, я разговаривал с полицией, — сказал Хартманн. — Не бойся. Больше никто не узнает. Все будет хорошо.

Она стояла так близко. Ее рука легла на лацкан его пиджака.

— Спасибо, что пришла. Но я сейчас действительно очень занят.

Ее пальцы скользнули по пиджаку вниз.

— Понимаю. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я буду рада помочь. — Она улыбнулась. — Во всем.

Ее рука осмелела, прикоснулась к белой рубашке, прижалась плотнее. Хартманн отступил на шаг.

— Ладно, — сказала она. — Я пойду.

— Так будет лучше.

Он вернулся в кабинет, встал рядом со Скоугор, погруженной в чтение. Вебер, как обычно в таких случаях, предпочел удалиться.

— Она… она приходила попросить прощения.

Скоугор не отрывала глаз от документов.

— Ты не доверяешь мне? — спросил Хартманн.

Молчание.

Он сел на ее стол, заставил взглянуть на него.

— Не отталкивай меня, Риэ. Это все в прошлом. Я же говорил тебе.

Она отгородилась от него, сложив на груди руки, уставилась в потолок влажными несчастными глазами.

— Риэ!

Стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в кабинет вошел Олав Кристенсен.

— Мне передали, что вы хотели со мной поговорить, — сказал он.

— Мортен! — позвал Хартманн.

Они усадили чиновника напротив. Вебер положил перед собой материал, собранный за последние дни.

— Вы проявляли сильный интерес к квартире, Олав, — сказал он.

— Нет. Ничего подобного. Я просто устроил туда несколько гостей. — Он указал на Хартманна. — С разрешения заместителя мэра.

— Хартманн всего лишь подписывает служебные записки. Ваши гости ни разу не появились.

Его напускная наглость давала трещины.

— Чего вы от меня хотите? Я что, администратор гостиницы? Я только делал то, что мне говорили. Может, мне уже адвоката звать пора?

— Вы сами пользовались квартирой? — спросил Хартманн.

— Не понимаю, о чем вы.

Вебер положил перед ним листок бумаги:

— Шесть месяцев назад вы спрашивали у Дорты, свободна ли квартира на выходных.

Кристенсен взял распечатку собственного письма, прочитал его.

— Если я правильно помню, нужно было разместить поляков, которые делали отчет о системе социального обеспечения.

— Польская делегация жила в гостинице! — отчеканил Вебер. — Я ужинал с ними. Не пытайтесь нас обманывать!

— Да? Ну, тогда я не помню.

Перед ним появился еще один листок.

— За последнее время вы несколько раз бронировали квартиру для людей, которым она была не нужна. Никаких форм при этом никто не заполнял, то есть в архиве об этом ничего нет. Если бы не Дорта…

— Дорта здесь больше не работает. А у людей иногда меняются планы. Так бывает…

— Мы похожи на идиотов? — Хартманн показал по очереди на Вебера, на Скоугор, которая записывала весь разговор, на себя. — Или мы вчера родились?

— Не надо винить меня в своих проблемах. Я тут ни при чем.

— Последний раз спрашиваю: вы бронировали квартиру для себя?

— Будьте осторожнее в своих обвинениях против меня…

— Нет, Олав, это вам надо быть осторожнее. — Хартманн выждал несколько секунд перед следующим вопросом. — Это вы привели туда девушку?

— Разумеется, нет.

— Это вы сделали дубликаты ключа? Вы пользовались моим компьютером?

Кристенсен рассмеялся:

— Так, значит, в партии либералов уже ищут козла отпущения?

Риэ Скоугор подвинула через стол бумагу:

— Сегодня утром нашу сеть проверила служба безопасности. Оказалось, кто-то подключался ко всем нашим компьютерам и отслеживал все наши действия, видел наши пароли, читал нашу почту.

— Я-то тут при чем?

— Вы дипломированный специалист по компьютерной инженерии. Вы это и сделали.

— Я? Государственный служащий? Ну нет. — Он ухмыльнулся Хартманну через стол. — Вот он пусть дает объяснения, а не я. В газетах все написано.

— Я сам отвезу тебя в полицию, — прорычал Троэльс Хартманн.

— Он не убивал девушку, Троэльс! — пронзительно крикнула Скоугор. — Он был на приеме, вместе с нами. Он не мог быть в квартире в это время.

Олав Кристенсен откровенно потешался над ними.

— Знаете что? — сказал он, вставая. — Оставлю-ка я вас разбираться с этим без меня. Ну вы даете… — Он снова рассмеялся, тряся головой. — Все-таки прав Бремер: плохи ваши дела.

— Если не ты, то кто? — взревел Хартманн.

У двери стояла коробка с рождественскими украшениями. Кристенсен выудил мишуру, помахал ею с издевательским смешком:

— Может, Санта-Клаус?

Майер подытоживал все, что им удалось узнать:

— Хартманн встречался в квартире со множеством женщин. Несколько месяцев назад перестал. Потом начал снова.

За оконным стеклом вспыхивали синие маячки патрульных машин.

— Он попытался удержать Нанну Бирк-Ларсен. Ревновал. Договорился встретиться с ней. И они разругались.

— Кто-то должен был хоть что-то заметить, — сказала Лунд. — Разносчик газет. Сторож на парковке.

— Но никто ничего не заметил. Давайте снова вызовем Скоугор.

— Она ничего не скажет.

— Откуда вы знаете? В прошлый раз с ней говорили вы. — Он одернул на себе шерстяной джемпер на молнии. — А у меня есть подход к женщинам.

Лунд взглянула на него, вздохнула, покачала головой.

— Он ни разу не звонил Нанне, — сказала она. — И в тот вечер его телефон был отключен с половины одиннадцатого.

— Подход к женщинам, — раздельно повторил Майер.

Она потрогала виски. Надвигалась мигрень.

— Ладно, — сказала Лунд и бросила на стол бумаги.

— Решено, — объявил Майер.

Он ушел своей подпрыгивающей походкой. Лунд не могла избавиться от ощущения, что в свое время арестовывала кого-то очень похожего на Яна Майера.

Она снова вернулась к отчетам мобильного оператора. Кто-то позвонил Хартманну в десять двадцать семь, за пару минут до того, как он выключил свой телефон. Значит, где-то должна быть расшифровка всех звонков. Она поискала ее, нашла. Просмотрела фамилии. Подумала, не сказать ли Майеру, но вместо этого надела пальто.

Вернувшись на Сторе-Конгенсгаде, она зашла во двор и стала разглядывать пожарные лестницы, идущие по всему тыльному фасаду знания.

Нетта Стьернфельтт прибыла через десять минут после звонка Лунд.

— В чем дело? — спросила она. — Я все вам рассказала…

— Вы сказали, что не говорили с Хартманном уже несколько месяцев.

— Это так. Мне надо торопиться, у сына заканчиваются занятия в молодежном клубе.

— Но вы звонили ему в ту пятницу. Тридцать первого октября в десять часов двадцать семь минут. Я могу это доказать. Могу доказать, что вы солгали.

Женщина теребила кожаные перчатки.

— И не в первый раз, — сказала Лунд.

Нетта Стьернфельтт оглянулась, проверяя, нет ли кого-нибудь рядом.

— Я обещала мужу больше не встречаться с ним.

Лунд молча ждала продолжения.

— Я скучала по нему. Хотела увидеть.

— Что он сказал вам, когда вы позвонили?

— Сказал, что все кончено. Чтобы я перестала ему звонить.

— И что вы сделали?

Она не ответила и повернулась, чтобы уйти.

— Вам выписали штраф в тот вечер. Вы припарковались слишком близко к повороту — здесь, на Сторе-Конгенсгаде. — Лунд догнала ее. — Не повезло. Со мной тоже так бывает.

— Мой муж узнает?

— Просто расскажите мне, что случилось.

Стьернфельтт посмотрела сначала в один конец длинной пустой улицы, потом в другой.

— Мне не нравилось, как он оборвал наши отношения. Я была дома, одна. Сходила с ума.

— Поэтому вы приехали сюда, чтобы увидеться с ним. В котором часу, Нетта? Это важно.

— Разве на парковочном талоне не указано время?

— Я хочу услышать это от вас.

— Было около полуночи. В окнах горел свет. Поэтому я позвонила в домофон.

Лунд взглянула на блестящую латунную табличку с номерами квартир на двери.

— Он впустил вас?

— Нет, — сказала она с горечью. — Вообще не реагировал. Мне пришлось жать на кнопку несколько минут, прежде чем кто-то снял трубку домофона.

— И тогда вы поговорили с ним?

— Ни с кем я не поговорила, кто бы это ни был… — Она пожала плечами. — Тот человек не сказал ни слова.

— Вы ничего не слышали?

— Я пыталась уговорить открыть мне дверь. Но там повесили трубку.

Лунд посмотрела на красно-коричневую кирпичную стену, уходящую вверх.

— И вы поехали домой?

— Нет. Я так злилась на него, что пошла во двор и стала выкрикивать его имя.

Они вместе прошли под арку и остановились посреди внутреннего дворика.

— Сначала ничего не происходило. А потом я увидела в окне силуэт. — Она замолчала и подняла глаза на окна четвертого этажа. — Это был не он.

— Что вы имеете в виду?

— Это был не он! Кто-то другой.

— Разве вы могли рассмотреть с такого расстояния? Да еще в темноте. Вы уверены, что это был другой человек?

— Вы так сильно хотите обвинить Троэльса?

— Я хочу одного: правды. Почему вы решили, что там был не он?

— Тот, кто был в окне, показался мне ниже ростом. Троэльс высокий. И всегда держится прямо. А тот человек… — Она бросила попытки сформулировать разницу. — Я знаю точно: это был не Троэльс Хартманн.

Лунд пришлось удовольствоваться этим заключением.

— И еще… — добавила Нетта Стьернфельтт. — Он смотрел прямо на меня. И мне стало не по себе. Я больше не захотела здесь оставаться. Троэльса в квартире не было, и я ушла.

Пернилле везла мальчиков домой и слушала, как они препираются на заднем сиденье. Обычно их маленькие ссоры не могли вывести ее из равновесия. Но теперь…

— Это моя, — говорил Антон. — Отдай! Отдай! Свою надо было брать.

— Мам, скажи, чтоб он отстал!

Движение было плотным, вечер — дождливым. Их голоса переполняли ее мозг, но не настолько, чтобы заглушить черные мысли.

— Ты вредина!

— Скажи ему, мам! Я уже давно не играл с этой машинкой!

— Вы не можете играть по очереди?

Родителям свойственно изрекать подобные глупости: делитесь тем, что у вас есть, ведите себя тихо, будьте послушными, скажите нам, куда вы идете, что делаете, о чем думаете. И о ком.

— Мам! Он меня обижает!

— Заткнись! — завыл Антон. Или Эмиль.

Когда они ныли, их невозможно было отличить.

— Моя! Моя! Моя!

Как два маленьких кипящих чайника со свистком на носике.

Среди машин она увидела небольшой просвет, рванула руль вправо, зная, что пристегнутых ремнями мальчишек качнет в их креслах, потом вдавила тормоз. Под испуганный вопль детей машина ударилась о поребрик. Вокруг с бранью разбегались пешеходы.

Вот тогда они притихли, глядя на нее, застывшую на водительском сиденье, и на людей, огибающих машину.

Никаких повреждений. Они всего лишь в безумном рывке выскочили с ровного безопасного пути, который и есть жизнь.

— Мама? — произнес тихий детский голос.

Она посмотрела в зеркало заднего вида на их лица. И испытала шок от того, что сделала. От того, что внесла в их юные хрупкие жизни такой страх.

— Пусть Эмиль берет машинку, — сказал Антон. — Мы будем по очереди играть.

Она снова плакала. Слезы текли по щекам, размывая вечерний мрак. Руль стал слишком тяжелым. В машине пахло детьми, бензином и сигаретами Тайса.

— Мама! Мамочка?

Тайс Бирк-Ларсен готовил ужин, когда в дверь вошли мальчики.

— Как вы поздно, — сказал он. — Что-нибудь случилось?

— Я забирала детей из школы, я же говорила тебе.

— Знаю, но уже столько времени. Я уже всем позвонил. И Лотте…

— Я тебе говорила.

Он не стал продолжать.

— Я тут решил спагетти приготовить, с мясным соусом.

У нее было странное лицо.

— Я позвонила тому журналисту, который заходил сегодня утром, — проговорила она.

Он перестал мешать соус.

— Договорилась о встрече. Он скоро приедет.

— Зачем ты это сделала? Почему не обсудила со мной? Мне же никак нельзя мешать расследованию, полиция предупреждала…

Она расхохоталась:

— Полиция? Теперь ты делаешь все, что они тебя велят?

— Пернилле…

— Нам нужна помощь. Мы должны сдвинуть наконец дело с мертвой точки. Ведь должны быть свидетели. Газета предложит награду за информацию.

Он запрокинул голову, зажмурив глаза.

— Если это был не Троэльс Хартманн, значит кто-то другой…

Он вернулся к плите, проверил соус.

— Мне это не нравится.

— Тем не менее это решено.

— Пернилле…

— Все, я уже согласилась дать интервью! — крикнула она. — Ты оставайся здесь и вари спагетти, если тебе нравится. Я сама справлюсь.

Майер снова и снова задавал Риэ Скоугор одни и те же вопросы.

— Значит, ни один из спонсоров не видел Хартманна до воскресенья?

— Я уже миллион раз вам говорила: он был болен.

Майер развел руками:

— Как же так? А мне он сказал, что его речь имела успех. Что-то я не пойму. Зачем вы его прикрываете? Ваш отец — член парламента. Что он скажет, когда вы предстанете перед судом за дачу ложных показаний и за соучастие в преступлении?

Она, по-видимому, готовилась к допросу: изящная блузка в тонкую полоску, аккуратно уложенные волосы. Привлекательная женщина. Даже красавица, когда соизволит улыбнуться.

— Неужели такой человек, как Хартманн, значит для вас больше, чем карьера?

— Вы не знаете Троэльса Хартманна. И я не покрываю его.

— А вы его знаете, Риэ? Он ведь не рассказал вам о своем псевдониме Фауст на сайте знакомств. Не рассказал о том, что встречался с десятками женщин.

Она улыбнулась:

— Все совершают порой поступки, о которых потом сожалеют. Разве вы не такой?

— Я всегда все рассказываю жене. Так надежнее. И так правильно.

— Все это закончилось после того, как мы познакомились.

Он встал со своего места, уселся на стол рядом с ней и начал зачитывать выдержки из электронных писем:

— «Я хочу тебя. Хочу прикоснуться к тебе. Хочу почувствовать тебя».

Следующая страница:

— «Я уже еду в квартиру. Дождись меня. Не одевайся».

Он положил листки перед ней:

— Все подписаны буквой «Ф», то есть «Фауст». Откуда вы знаете, что он не писал и Нанне Бирк-Ларсен?

Она вздохнула со снисходительной улыбкой.

— Что вам известно, Риэ? — настаивал Майер. — Пожалуйста, расскажите.

Никакого ответа. Он вернулся к конференции:

— Что именно случилось с Хартманном? Почему ему пришлось оставаться в номере?

Он закурил сигарету.

— Простуда. Обычная простуда, как у всех.

— Обычная простуда означает, что ты валяешься в кровати, потеешь, как свинья, кашляешь, сморкаешься каждую минуту. Так и было у Хартманна?

— Да.

— И он был весь в соплях?

— Ну да.

— Куча грязных платков, наверное?

— Точно.

— Ничего подобного. — Он посмотрел в свой блокнот. — Я говорил с горничной, которая убирала номер. Она сказала, что номер выглядел так, будто там жил один человек, а не двое. Никаких сопливых носовых платков, никаких следов больного человека.

— Она, должно быть, перепутала наш номер с другим.

— Нет, не перепутала. А вы покрываете человека, подозреваемого в убийстве. Что автоматически делает вас соучастницей. — Он сделал длинную затяжку. — Будет ли папочка навещать вас в тюрьме? Как вы думаете, дочерям членов парламента делают поблажки?

И по-прежнему ничего.

— Значит, так это работает? Для вас одни правила, а для несчастных, что оплачивают ваше жалованье, совсем другие?

— У вас слишком много комплексов.

Майер помахал рукой в воздухе, разгоняя дым от сигареты.

— Ума не приложу, откуда бы им взяться.

— Если вы больше ничего не хотите мне сказать, я ухожу.

В дверь заглянул оперативник из ночной смены — с сообщением.

— Подождите-ка…

Он взял протянутый лист бумаги, прочитал. Сообщение было от жены, она надиктовала список покупок: огурцы, молоко, хлеб, сахар, оливки, сыр. И бананы.

Скоугор уже надела пальто и взяла в руки сумку.

— Так вы утверждаете, что были с Хартманном все выходные?

— Сколько можно повторять…

Майер прищурился:

— Тогда почему вы звонили ему в субботу вечером на мобильный, который был тогда отключен?

Она остановилась, уже в дверях.

— Вы же были с ним, Риэ. Или вы хотели заняться телефонным сексом, лежа в одной постели? Но просто забыли напомнить ему включить телефон?

— Я не помню…

— Нет, нет! Не надейтесь, что вам удастся ускользнуть. — Он помахал перед ее лицом списком покупок, не забывая держать листок исписанной стороной к себе. — Я только что получил от мобильного оператора перечень всех звонков. Вы пытались связаться с ним. Несколько раз. Ни разу не дозвонились.

Впервые она почувствовала себя неуверенно.

— Похоже, вы беспокоились о нем. Что вряд ли имело смысл, коль вы находились в одном номере. — Майер затряс головой. — Ничего не понимаю. Совсем запутался.

Он подошел к ней:

— Я даю вам последний шанс. Вы врали мне от первой до последней буквы, но я готов закрыть на это глаза. Только помните: еще одно слово лжи — и вы соучастник, а не свидетель.

Он поманил ее обратно к стулу.

— Вам выбирать.

Она не двигалась с места.

— Приезжал ли Хартманн к вам в пятницу вечером? Подумайте!

Она шагнула в коридор.

— Последний шанс, Риэ…

Лунд стояла перед домом Хартманна. В высоких окнах второго этажа горел свет. Чудесный ухоженный сад перед крыльцом, на заднем дворе — обширный газон. Дом находился на просторной, хорошо освещенной улице в Северном Эстербро, рядом с районом посольств. Вилла, а не дом, и стоит как минимум десять миллионов крон. В политике водились деньги.

Она побродила по саду в поисках следов — любых: недавно вскопанной земли, свежих посадок, обломков чего-либо. Пересекла зеленый ковер газона, зашла за дом. Обнаружила выкрашенную белой краской дверь в подвал. Перед ней намело кучу сухих листьев высотой не менее полуметра. То есть дверью давно не пользовались. Она заглянула в единственное на первом этаже освещенное окно. Это был дом для большой семьи или даже для целой династии. Но там обитал лишь печальный и красивый Троэльс Хартманн.

Она обогнула дом, так и не обнаружив ничего интересного. Вышла через боковую калитку и вновь оказалась перед каменными ступенями входной двери, из-за которой не доносилось ни звука работающего телевизора, ни музыки, ни голосов.

Лунд позвонила в звонок.

Позвонила еще раз, потом постучала — громко, несколько раз.

Дверь открыла женщина, иностранка, вероятно филиппинка.

Назад: 6

Дальше: 8