Книга: Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Назад: 3

Дальше: 5

4

Среда, 5 ноября

Хартманн прибыл в Управление полиции в самом начале десятого и сразу направился в кабинет Лунд, где и уселся напротив нее и Букарда в свете яркого зимнего солнца, падающем в узкое окно. Жесткая, бдительная Риэ Скоугор сидела рядом с ним, не пропуская ни слова из сказанного.

— Вчерашний инцидент произошел по вашей вине, — заявил Хартманн. — Этого не случилось бы, если бы мы не медлили с заявлением. Но мы пошли вам навстречу, а ваши люди проболтались.

Это была политика. До дела Бирк-Ларсен Лунд удавалось избегать ее. Так что теперь она чувствовала себя на чужой территории. Но ей было интересно.

Шеф нагнулся, поймал взгляд Хартманна, произнес со значением:

— От нас утечки не было. Я гарантирую это.

— А водитель сознался? — предположил Хартманн.

Лунд качнула головой:

— Нет, и не сознается. Он этого не делал.

Лицо с плакатов, красивое, задумчивое, доброжелательное, исчезло. Троэльс Хартманн начинал злиться.

— Постойте. Вчера вы сказали…

— Вчера я сказала, что мы его подозреваем в совершении убийства. Так и было. Больше мы его не подозреваем. Так ведутся расследования. И именно поэтому мы просили вас не разглашать информацию о деле.

— Но вы по-прежнему считаете, что нашей машиной кто-то воспользовался?

— Да.

— Вероятно, ее украли, — добавил Букард.

— Украли? — Такой вариант не обрадовал Хартманна. — Когда вы собираетесь сделать заявление?

— Еще не сейчас, — сказала Лунд. — Нам хотелось бы подождать.

— Подождать чего? — спросила Риэ Скоугор.

Лунд пожала плечами:

— Водитель был ранен. Мы надеемся, что сможем сегодня с ним поговорить. Посмотрим, что он скажет…

— Если наша машина была украдена, — перебила ее Скоугор, — пресса должна узнать об этом как можно скорее.

Лунд сложила руки на груди и посмотрела на Хартманна, не на его помощницу.

— Нам было бы проще, если бы преступник думал, что мы подозреваем кого-то другого.

— Мы больше не можем играть в ваши игры, — сказал Хартманн. — Риэ составит пресс-релиз. — Он обратился к Букарду: — Вам пришлют проект. Это окончательно. Как только…

Лунд передвинула свой стул так, чтобы сесть прямо напротив него.

— Я буду крайне признательна вам, если вы немного подождете.

— Ничем не могу помочь.

— Ваше заявление может серьезно навредить нам…

Глаза Хартманна зажглись гневом.

— Мне уже нанесен вред. И чем дальше, тем ущерб будет больше. Букард…

Шеф кивнул.

— Как я сказал, проект заявления вам предоставят. Если найдете ошибку, сообщите нам. И больше не желаю ни о чем слышать.

— Я понимаю.

— Тогда все. — Хартманн поднялся. — Мы закончили. До свидания.

Но Лунд еще не закончила. Она встала и пошла за ними в коридор. Хартманна и Скоугор она догнала, когда они подходили к спиральной лестнице.

— Хартманн! Хартманн!

Он остановился, обернулся без улыбки.

— Только выслушайте меня…

— Журналисты ведут себя так, будто подозреваемый — я. — Хартманн ткнул себя пальцем в грудь. — Будто это я убил девушку.

— По телевизору вы сказали, что будете сотрудничать…

— Мы сотрудничали, — сказала Скоугор. — И смотрите, к чему это привело.

Лунд стояла перед Хартманном, яркие глаза горели, умоляли.

— Мне нужна ваша помощь.

Скоугор потянула Хартманна за рукав:

— Троэльс, мы опаздываем.

— Лунд?

Из диспетчерской выглянул Свендсен, один из сотрудников отдела, крикнул ей:

— У вас посетители.

Она попросила Хартманна:

— Одну минуту, пожалуйста. Дайте мне всего одну минуту.

Две фигуры в конце длинного коридора. Высокий крупный мужчина, грубые черты, широкие бакенбарды, черная кожаная куртка. Женщина в бежевом матерчатом плаще, каштановые волосы, милое лицо омрачают растерянность и страх. Он мял в руках черную шапку. Они ждали — и боялись того, что ждали. Женщина смотрела на стены из черного мрамора и цеплялась за руку мужчины.

Лунд прошла к ним, деловитая, быстрая. Обменялась с парой несколькими словами, потом повела по коридору в свой кабинет, мимо стоящих у стены Троэльса Хартманна и Риэ Скоугор.

Женщина на мгновение задержала на них взгляд, потом пошла дальше.

— Троэльс, нам пора, мы опаздываем, — повторила Скоугор.

Лунд вернулась к ним, направила взгляд на Хартманна. Он был потрясен видом супругов.

— Троэльс…

— Это были?..

Лунд кивнула, молча смотрела на него.

— Если я подожду, это поможет?

— Да.

— Откуда вы знаете? — сказала Скоугор.

— Я знаю, что, если заявление будет выпущено, наши шансы уменьшатся. — Лунд вздохнула, пожала плечам. — А у нас их и так мало.

— Хорошо. — Он не смотрел на Скоугор, которая буравила его злыми глазами. — Но только до завтра. А затем… Лунд…

Она слушала.

— Завтра, — закончил Хартманн, — мы заявим о своей непричастности к делу. Что бы вы ни говорили.

В кабинете Лунд, рядом с нетронутыми чашками с кофе, сидели Тайс и Пернилле Бирк-Ларсен.

— Мы получили предварительное заключение судмедэксперта, — говорила Лунд, — но он еще не закончил работу. Похороны…

— Нам нужно уехать отсюда, — перебил ее Бирк-Ларсен. — Сегодня после обеда мы забираем мальчиков на побережье. Эти чертовы репортеры… — Он посмотрел ей в лицо. — И ваши люди все время приходят в квартиру. Пока мы в отъезде, делайте там что хотите.

— Если вы даете согласие…

— Что они с ней делают? — спросила Пернилле.

— Какие-то дополнительные исследования. Я точно не знаю. — Ложь, к помощи которой она частенько прибегала в подобных случаях. — Мы сообщим вам, когда ее можно будет забрать.

Мать ушла в себя, подумала Лунд. Погрузилась в воспоминания. Или в картины, которые ей рисует воображение.

Снова отец:

— Куда Нанну отправят?

— Обычно тело забирает похоронное бюро. Вы можете выбрать…

Пернилле вынырнула из транса:

— Что с ней произошло? — Прерывистый вдох. — Что он с ней сделал?

Лунд развела руками:

— Нам придется подождать окончания экспертизы. Я понимаю, что вы хотите знать. Это…

Казалось, что Тайс Бирк-Ларсен готов закрыть уши руками.

В дверь постучали. Сотрудник из дневной смены. Извинился, попросил какие-то документы из стола Лунд. Документов нужно было много, Лунд отвлеклась, помогая их найти. И не заметила, что дверь осталась открытой.

А Пернилле заметила это. И что через коридор приоткрыта еще одна дверь — в комнату, где хранились материалы по делу. Она посмотрела в эту узкую щель… Шок.

Фотографии на стене. Пара лодыжек, стянутых полоской черного пластика. Израненные ноги на металлическом столе патологоанатома. Мертвое лицо Нанны, покрытое синяками, глаза закрыты, опухшие фиолетовые губы. Сломанный ноготь. Майка, разорванная в нескольких местах. Стрелки, указывающие на детали, на ссадины и порезы. Круги, выделяющие пятна крови. Заметки, описывающие повреждения. Ее тело, повернутое боком, ноги связаны. Лежащее на столе, неподвижное.

Пернилле поднялась.

Едва дыша, с колотящимся сердцем, она пошла к двери, Тайс за ней.

Задетый полой плаща, со стола упал карандаш. Лунд оторвалась от документов, увидела, что происходит, в ярости вытолкала полицейского прочь, крикнула ему вслед:

— Дверь за собой закрывайте!

Обернулась к ним:

— Простите.

Они стояли в немом ужасе, высокий мужчина и его жена. За пределом слез, за пределом чувств.

— Мне очень жаль, — произнесла Лунд; ей хотелось закричать.

Одной рукой он сжал край стола, другой вцепился в пальцы жены.

— Думаю, нам надо идти, — выговорил Тайс Бирк-Ларсен.

Они пошли по коридору как два привидения, потерявшиеся между мирами, рука в руке, не ведая, куда идут.

— Звоните мне в любое время, — крикнула им вдогонку Лунд, ненавидя себя за то, что ничего другого сказать им не могла.

Ректор Кох была слишком занята для разговора с полицией.

— Мне нужно привести гимназию в нормальное рабочее состояние, — сказала она. — И мы готовим панихиду, я должна написать речь.

— Речь не о том, что нужно вам, — сказала ей Лунд.

Они стояли в коридоре возле класса Нанны. Входили и выходили школьники. Оливер Шандорф, заметила Лунд, держался неподалеку от них, явно подслушивая.

— Неужели вы считаете, что наша гимназия каким-то образом причастна к преступлению?

Подобные заявления притягивали Майера, как магнит притягивает гвоздь.

— Знаете что? Если вы перестанете мешать нам делать нашу работу, может, мы сумеем ответить на этот вопрос. — И он смерил Кох негодующим взглядом.

Когда та ушла, Майер сказал Лунд:

— Люнге приехал в полдень, и ему велели выгрузить плакаты в подвальный этаж. И потом его еще видели возле спортивного зала.

— Что он там делал?

— Не представляю. Может, работать не хотел. Или плохо себя чувствовал. Или ему нравилось смотреть, как девчонки играют в баскетбол.

— Может, он там и потерял ключи от машины.

Майер пожал плечами.

— У какого класса была физкультура после этого? — спросила Лунд.

— Это был последний урок в зале в тот день. Следующий уже был в понедельник. И никто не сообщал о найденных ключах. Хотя я не удивлен.

Они шагали по коридору в сторону вестибюля.

— Что мы знаем о девушке?

Майер сверился с записями:

— Одна из лучших учениц. Хорошие оценки. Красивая. Много друзей. Учителя ее высоко ценили. Мальчишки хотели с ней спать.

— А она позволяла?

— Только Оливеру Шандорфу, но с ним она порвала полмесяца назад.

— Наркотики?

— Никогда. И даже практически не пила. Вот здесь у меня фотография с вечеринки. Никто не видел ее после половины десятого.

Лунд посмотрела на снимок: Нанна в голубом парике и черной шляпе ведьмы, рядом с ней Лиза Расмуссен; обе улыбаются — Лиза как подросток, а Нанна более…

— Она кажется очень… взрослой, — заметил Майер.

— В смысле?

— В смысле… кажется очень взрослой. Особенно по сравнению со своей подружкой.

Он вынул еще одно фото. Снова Нанна и Лиза, минутой раньше или позже. Лиза положила руку на плечи Нанне, а та широко улыбается.

Лунд смотрела на парик и шляпу.

— Зачем она так старалась, готовила костюм, если собиралась уйти рано?

— Да, странно.

Лунд бросила взгляд вдоль коридора, в сторону шкафов раздевалки, на плакаты на стенах.

Майер потряс перед ней своим блокнотом.

— У вас есть готовые ответы? — спросила она его.

— Готовые вопросы, Лунд. Для начала.

Они привели Лизу Расмуссен в пустую аудиторию. Первый вопрос Лунд:

— Ты не говорила нам о том, что Оливер и Нанна поссорились на вечеринке во время танцев. Почему?

Девица надула губы, потом:

— Это не было важно.

Майер прищурился на нее:

— Твою лучшую подругу изнасиловали и убили, а ты говоришь «не важно»?

Она не собиралась плакать, как при первых беседах; на этот раз она вела себя враждебно.

— Мы танцевали. Подошел Оливер. Никакой такой драмы не было.

Лунд улыбнулась:

— Он швырнул в нее стул.

Молчание.

— Нанна была пьяна?

— Не-е-ет, — гнусаво протянула она капризным тоном.

— Зато ты напилась, — сказал Майер.

Подергивание плечом.

— Немного. Ну и что?

— Почему они расстались? — продолжал Майер.

— Не знаю я.

Он перегнулся через стол, очень медленно произнес:

— Почему… они… расстались?

— Она говорила мне, что он инфантильный! Как ребенок.

— Тогда почему ты думала, что она с ним?

— Я не могла ее найти.

Затем за дело взялась Лунд:

— Из-за чего они поругались?

— Оливер хотел поговорить с ней. А она отказалась.

— И потом она ушла. Где в это время был Оливер?

— За стойкой бара. Была его очередь.

— Ты уверена?

— Я видела его там.

Не спуская глаз с Лизы Расмуссен, Майер бросил ей через стол листок.

— Это график дежурства в баре, — сказала Лунд. — Шандорф здесь не упомянут вообще. И никто, кроме тебя, не помнит, чтобы он стоял в тот вечер за стойкой.

Она не стала читать график. Просто закусила нижнюю губу, как маленькая девочка.

— В чем она была? — спросил Майер.

На мгновение задумалась:

— Шляпа ведьмы, ну, такая… с пряжкой. Парик голубой. Еще у нее была метла. Из веток связанная. И еще платье такое, как будто из лохмотьев…

— На улице холодно, Лиза, — перебил ее Майер. — Тебе не показалось странным, что она так легко одета?

— Наверное, она была в куртке, сняла ее в классе…

— Значит, из зала она должна была подняться в класс, чтобы одеться, — сказала Лунд.

— Но нет! — быстрый как молния, перехватил эстафету Майер. — Ведь раньше Лиза говорила нам, что Нанна пошла из зала вниз. — Он посмотрел на нее. — Правильно, вниз?

— Да, вниз, — пробормотала девушка.

— Тогда как она забрала свою куртку? — атаковала Лунд.

— Да, — присоединился Майер. — Как?

— Я не знаю, была ли у нее куртка. Там было много народа… — Лиза Расмуссен смолкла и сидела с красным виноватым лицом.

Майер буравил ее взглядом.

— Я думал, сегодня ты не будешь рыдать, Лиза. Почему вдруг тебе стало так трудно говорить?

— Ты не знаешь, когда она ушла и был ли с ней Оливер Шандорф, — подытожила Лунд.

— Мы знаем, что ты врешь! — заорал Майер. — Так как все было? Оливер нашел ключи от машины, да? Затащил в машину Нанну, чтобы доказать, какой он взрослый? А ты подглядывала?

Лунд вмешалась, обняла девушку за плечи. Слезы теперь текли рекой.

— Нам очень важно, чтобы ты рассказала нам все, что знаешь, — сказала она Лизе.

Писклявым голосом перепуганного ребенка Лиза Расмуссен захныкала:

— Ничего я не знаю… Оставьте меня в покое!

Зазвонил мобильный Майера. Он выслушал краткую информацию.

— Ты должна рассказать нам… — продолжала Лунд.

— Нет, не должна, — сказал Майер и натянул куртку.

Полуподвальный этаж гимназии состоял из лабиринта разнообразных помещений, переходящих одно в другое. Сейчас их поочередно проверял Свендсен, недовольный тем, что эта работа легла на него одного.

В зоне, выделенной для хранения велосипедов, он нашел метлу из веток и несколько полиэтиленовых пакетов.

Лунд огляделась. Ряды железных дверей. За ними комнаты, похожие на тюремные камеры.

В одном из пакетов обнаружился голубой парик.

— А где ее велосипед?

— Я здесь один, — сказал Свендсен четвертый раз за это утро.

— Опечатайте тут все и вызовите команду криминалистов, — распорядилась Лунд.

Вебер сидел за компьютером. Каждый прошедший день только усиливал впечатление, будто он поселился в штабе.

— Видел цифры нового опроса? — спросил он.

— Значение имеет завтрашний опрос, — ответил Хартманн. — Когда они поймут, что образовался альянс…

Мортен Вебер нахмурился:

— Давай не будем считать цыплят, пока не увидим подпись Кирстен Эллер на бумаге.

— Я разговаривал с ними вчера вечером. Дело решенное, Мортен. Перестань дергаться.

Скоугор закончила говорить по телефону. Она тоже не выглядела довольной.

— Как я вижу, сегодня вы в виде исключения хоть в чем-то согласны, — пошутил Хартманн. — Что опять я сделал не так?

— Люди Эллер считают, что ты чего-то недоговариваешь, — сказала Скоугор. — И такое же мнение есть в наших рядах.

— Скажи им… скажи им, что машина была похищена.

На столе Вебера зазвонил телефон. Перед тем как ответить, он воскликнул:

— Почему нельзя сказать правду?

— Мы помогаем полиции!

— У полиции свои цели, — сказала Скоугор. — Им наплевать на нас.

Хартманн уперся. Та полицейская, Лунд, чем-то зацепила его. И он хотел дать ей шанс.

— Нет, Риэ, я не из тех политиков…

— Иногда ты доводишь меня до белого каления, — прервала его Скоугор. — Продолжай в том же духе, и скоро вообще не будешь политиком.

— Звонила Кирстен Эллер. — Вебер положил телефонную трубку. — Она хочет встретиться с тобой. Прямо сейчас. — Он посмотрел на Хартманна поверх очков. — Ты вроде говорил, что с альянсом дело решенное, Троэльс?

— Чего она хочет?

— Во-первых, такой мелкой сошке вроде меня никто не докладывает. А во-вторых, это очевидно.

Хартманн молчал.

— Она хочет поторговаться, — сказала Скоугор.

Они оба смотрели на него так, будто он должен был это знать.

— На ее месте только дурак не воспользовался бы ситуацией, — вздохнул Вебер.

Хартманн решительно поднялся:

— Я все улажу с Кирстен Эллер.

Через пятнадцать минут он сидел в зале совещаний в штабе Центральной партии. Эллер не улыбалась.

— Я недооценила настроения в группе, — сказала она.

— Какие?

— Все эти полицейские разбирательства бросают на вас тень. Только об этом сейчас и говорят. Сторонники Бремера чуют вашу кровь.

— Машина была украдена. Водитель невиновен.

— Почему об этом ничего не известно, Троэльс?

— Потому что полиция попросила нас молчать. Так было нужно. К тому же это ничего не меняет.

— Меняет. Вы могли хотя бы предупредить меня.

— Нет, не мог. Так просила полиция.

— Сегодня утром мне звонил Бремер. Он предлагает построить десять тысяч квартир муниципального жилья с минимальной платой.

— Вы его знаете. Это всего лишь слова.

— Мне очень жаль, Троэльс, но альянса не будет. При таких обстоятельствах я не могу.

Хартманн едва сдержался, чтобы не вспылить:

— Бремер водит вас за нос. Он просто хочет потянуть время, пока не станет слишком поздно для объединения. Потом он выбросит вас за борт как ненужный балласт. Никаких квартир не будет. Вам еще повезет, если вы получите хоть какое-то место в городском совете.

— Таково решение группы. Я не в силах ничего изменить.

Хартманн чуть не закричал от бессилия, от того, что она такая идиотка. Но сдержался.

— Если, конечно, вы не предложите что-нибудь получше, — добавила Эллер.

Бремер сидел в студии, готовясь к телеэфиру. Вокруг софиты, кинокамеры. Визажистка с кисточками. Микрофоны на лацкане.

С трудом сдерживая ярость, в студию ворвался Троэльс Хартманн, подошел, посмотрел сверху вниз на улыбающегося мэра в белой рубашке с пудрой на щеках, выпалил:

— Ваше вероломство безгранично!

Бремер улыбнулся еще шире и потряс седой головой:

— Ты что-то сказал?

— Вы слышали.

Визажистка закончила обмахивать его лицо кисточкой, но не ушла, а осталась стоять и слушать.

— Сейчас я занят, Троэльс, — добродушно посетовал Бремер. — Да и у тебя дела, я полагаю. Может, попозже…

— Я требую объяснений.

Они решили отойти к окну за неимением более уединенного места. Хартманн не выдержал, заговорил еще на полпути:

— Сначала вы крадете наш план. Потом обещаете абсолютно нереальное количество квартир, которое, я точно знаю, вы никогда не построите…

— А-а, — усмехнулся Бремер, — как я понимаю, ты поговорил с Кирстен. Она ужасная болтушка, и я предупреждал тебя.

— Теперь вы спекулируете смертью девушки и пользуетесь чужой бедой, чтобы вызвать кризис… хотя прекрасно знаете, что мы делаем все, чтобы помочь родителям и полиции.

Лицо Бремера потемнело. Он двинулся на Хартманна, грозя пальцем ему в лицо:

— Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, с кем разговариваешь? Я что, обязан просить у тебя разрешения на каждый свой шаг? Ты сам виноват во всех своих проблемах. Ты не имел никакого отношения к той машине и все же не захотел об этом сразу объявить. И о чем только думала твоя Скоугор?

— Я делаю то, что считаю нужным.

Мэр расхохотался:

— Ты дитя, Троэльс. Я и не догадывался, что все так плохо. Да еще этот нелепый альянс с клоунами Эллер…

— Не надо казаться хуже, чем вы есть, Бремер. Это трудно, я знаю…

— О господи, я словно с твоим отцом разговариваю. То же безрассудство, та же паранойя. Как это печально.

— Я требую…

— Нет!

Голос Бремера громом прокатился по студии, и все присутствующие умолкли. Хартманн тоже.

— Нет, — повторил мэр спокойнее. — Ты мне не указчик. Найди мне стоящего соперника, а не портновский манекен в модном костюме.

Церковь была аскетичной и холодной, священник — тоже. Они сидели перед ним, пока он перечислял возможные варианты — молитв, музыки, цветов. Они могли попросить что угодно, кроме одного — того, в чем нуждались более всего: понимания.

Беседа напоминала диалог в магазине.

— Можно нам «Чиста, как розы бутон»? — спросила Пернилле, полистав вместе с Тайсом сборник гимнов.

Священник был в коричневом пиджаке и серой водолазке. Он уточнил номер страницы и сказал:

— Номер одиннадцать-семь. Чудесный гимн. Один из моих любимых.

— Я хочу, чтобы здесь все было красиво и украшено цветами, — добавила она.

— Будет так, как пожелаете. Могу дать вам адреса нескольких флористов.

— Она любит цветы.

Сидящий рядом с ней на жесткой скамье Тайс Бирк-Ларсен уставил глаза в каменный пол.

— Голубые ирисы. И розы.

— Что еще нужно? — спросил Бирк-Ларсен.

Священник полистал записи:

— Пожалуй, мы с вами уже все обсудили. Я еще скажу прощальную речь, но попрошу вас заранее написать для меня несколько слов о Нанне. Сделайте это дома. Когда у вас будет время.

Он глянул на часы.

— Вы не должны упоминать о том, что с ней случилось, — сказала ему Пернилле.

— Только о том, какой была Нанна. Конечно.

Долгая пауза. Потом она сказала:

— Нанна всегда была счастливой. Всегда.

Он сделал пометку:

— Я буду рад сказать об этом.

Бирк-Ларсен встал. Священник последовал его примеру, пожал ему руку.

Пернилле оглядела пустое темное помещение. Попыталась вообразить гроб, увидеть в нем холодное жесткое тело.

— Если вам захочется поговорить с кем-то… — произнес священник — как доктор, предлагающий записаться на прием. В его глазах ровно светилось профессиональное сочувствие. — Помните, что ей сейчас хорошо. Нанна теперь с Господом.

Он кивнул, словно это были самые мудрые, самые правильные слова для него.

— С Господом, — повторил он.

В молчании они направились к выходу. Сделав два шага, она остановилась, обернулась на священника в коричневом пиджаке и темных брюках:

— Как это мне поможет?

Он ставил на место стул, на котором сидел. Блокнот он засунул в карман, как плотник, сделавший замеры. Возможно, он уже прикидывал, какой выставить счет.

— Как это поможет мне?

— Дорогая, — проговорил Бирк-Ларсен, попытался взять ее за руку.

Она высвободилась не глядя.

— Я хочу понять! — крикнула Пернилле человеку, стоявшему на ступенях, застывшему на пути к алтарю, пойманному ее гневом. — К чему мне ваши лицемерные слова?

Он не стушевался, не оскорбился, а нашел в себе смелость вернуться и посмотреть ей в лицо.

— Порой жизнь бессмысленна, безжалостна. Ужасно потерять свое дитя. Вера поможет вам обрести надежду и силы…

Ее лицо исказилось гневом.

— …поможет понять, что в жизни есть смысл…

— Все это чушь собачья! — не вытерпела Пернилле. — Мне плевать, с Господом она или нет. Вы понимаете?

Она сжала руки у груди. Ее голос срывался. Священник продолжал стоять неподвижно. Тайс Бирк-Ларсен застыл, спрятав лицо в ладонях.

— Понимаете вы это? — выла Пернилле. — Она должна быть… — В темной церкви где-то под крышей захлопала крыльями птица. — Со мной.

Лунд жевала «Никотинель». И смотрела на рыжеволосого парня, Оливера Шандорфа, сидящего напротив нее в пустом классе. Он сильно нервничал.

— Вчера ты рано ушел из гимназии, Оливер. Тебя не было на уроках в понедельник.

— Я неважно себя чувствовал.

— Лень — это не болезнь, — наставительно заметил Майер.

Шандорф надулся и стал выглядеть на десять лет моложе.

— За этот год у тебя больше всех пропусков, — добавила Лунд, глядя в записи.

— Оболтус, — ядовито ухмыльнулся Майер. — Единственный сынок богатых и равнодушных родителей. Все понятно.

— Послушайте! — воскликнул Шандорф. — Я всего лишь поссорился с Нанной. И это все!

Лунд и Майер переглянулись.

— Ага, ты говорил с Лизой, — кивнул Майер. — Что еще она сказала?

— Да не виноват я ни в чем. Я никогда не сделал бы Нанне ничего плохого.

— Почему она тебя бросила? — спросила Лунд.

Он пожал плечами:

— Кто ее знает. Да мне вообще наплевать.

Майер склонился к нему, принюхался к стильному небесно-голубому джемперу Шандорфа.

— Держу пари, ей тоже не нравилось, что ты куришь травку.

Шандорф нервно провел рукой по лицу.

— Задержан четыре месяца назад за употребление наркотиков. Два месяца назад — еще один привод. — Майер снова понюхал свитер. — Никак не разберу, что ты куришь… — Он вдруг озадаченно уставился на школьника, словно что-то увидел. Почти уткнувшись носом в лицо оторопевшего и перепуганного Шандорфа, он всматривался в его глаза. — Погоди-ка, что это?

— Что?

— Да у тебя в глазах… Какая-то точка в глубине… Прямо не знаю, что и думать.

Майер чуть не начал ковырять пальцем глазное яблоко Шандорфа, которому уже некуда было отодвигаться, он и так вдавился в спинку стула.

— Уф, — с облегчением выдохнул Майер. Отодвинулся. — Ничего страшного. Это просто твой мозг.

— Да пошел ты, — пробормотал Оливер.

— Ты давал Нанне пробовать это свое дерьмо? — прорычал Майер. — Ты говорил ей: эй, давай вмажемся… и лучше, если ты будешь без штанов?

Рыжая голова склонилась на грудь.

— Нанне это не очень нравилось.

— Что? — уточнила Лунд. — Травка или?..

— Ни то ни другое.

— И поэтому ты взъелся на нее? — Майер сидел уложив подбородок в согнутые в локтях руки. Его поза словно говорила: никуда отсюда не уйду. — На танцах. Стал бросаться стульями. Орал на нее.

— Я был пьян!

— Ага, — обрадовался Майер. — Тогда все в порядке. Так что ты делал после половины десятого?

— Дежурил в баре.

Лунд показала ему лист бумаги:

— Тебя нет в графике дежурств.

— Я помогал разливать напитки.

И опять Майер:

— Кто тебя там видел?

— Да много кто.

— Лиза?

— Ну и она тоже.

— Нет, она тебя не видела, — сказала Лунд.

— Я ходил между столами… Собирал бокалы…

— Слушай, умник. — Майер снова повысил голос, но говорил уже другим тоном: холодным и угрожающим. — После половины десятого тебя никто не видел.

Встал, подтянул свой стул к Шандорфу, сел к нему вплотную, так что они касались друг друга. Обнял его за плечи, сжал. Лунд тяжело вздохнула.

— Что ты сделал, Оливер? Скажи дяде Яну. Пока он не рассердился. Мы оба знаем, что тебе не поздоровится, если это случится.

— Ничего…

— Ты ушел вслед за ней? — Еще одно крепкое пожатие. — Или болтался в подвале?

Шандорф выбрался из его хватки. Майер подмигнул ему:

— У Нанны был кто-то другой. Ты узнал это. Ты ревновал ее. Нет, ну в самом деле. — Майер поднял брови и покивал. — Только подумай. Ты богатенький сынок. Она была твоей. Как смела эта смазливая телка из поганого Вестербро променять тебя на кого-то?

Шандорф с криком подскочил, закрывая лицо руками:

— Я уже рассказал вам, как все было.

Он почти визжал, как испуганный ребенок.

— Ключи от машины… — вновь приступил к нему Майер.

— Что?

— Ты знал, что машина стоит во дворе.

— О чем вы говорите?

— Нанна не хотела тебя. И ты ее изнасиловал. Отвез в тихое место. И сбросил в канал по дороге домой…

— Замолчите!

Майер ждал. Лунд наблюдала.

— Я любил ее.

— Оливер! — просиял Майер. — Ты только что говорил, что тебе было наплевать на нее. Ты любил ее, а она считала тебя ничтожеством. И поэтому ты поступил так, как поступил бы любой никчемный обкуренный сопляк вроде тебя. Ты изнасиловал ее. Связал. Засунул в багажник той черной машины…

Шандорф медленно сполз на сиденье, мотая головой из стороны в сторону.

— Засунул ее туда, чтобы никто не услышал, как она кричит, и сбросил в канал.

Майер стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули ручки и блокноты. Бледный Оливер Шандорф обмяк на стуле, дрожа всем телом.

Лунд ждала. Через некоторое время она произнесла очень спокойно:

— Оливер. Если у тебя есть что сказать, лучше сделать это сейчас.

— Отвезем его в управление, — бросил Майер, доставая телефон. — Там, в камере, нам никто не помешает, и мы с Оливером чудно потолкуем по душам.

Дверь в класс распахнулась, и вошли двое: мужчина средних лет в дорогом костюме и встревоженная женщина за его спиной.

— Я отец Оливера, — сказал мужчина. — Мне нужно поговорить с сыном.

— Мы из полиции, — ответила Лунд. — Вы прерываете допрос. Выйдите.

Мужчина не двинулся с места. Женщина, явно ожидая от спутника дальнейших действий, вопросительно поглядывала на него.

— Ему предъявлено обвинение?

Майер помахал перед его лицом рукой:

— Алё? Вы нас слышали?

Вынут из кармана бумажник. Из него — визитка. Эрик Шандорф, влиятельный юрист из влиятельной фирмы.

— Не рекомендую вам говорить со мной таким тоном, — сказал Эрик Шандорф.

— Оливер помогает… — начала Лунд.

— Папа!

Зов перепуганного ребенка. Никаких вариантов быть не могло.

— Я хочу поговорить с ним, — повторил отец.

Пока в коридоре Майер шипел и ругался вполголоса, Лунд наблюдала через окно за отцом и сыном.

Оливер стоял с опущенной головой, переминаясь с ноги на ногу. Потом он поднял голову, и отец ударил его со всей силы по лицу тыльной стороной ладони.

— Счастливое детство, — прокомментировал Майер, закуривая. — А вот если бы я это сделал…

Минутой позже состоятельный юрист, его юный наследник и тихая жена вышли, не сказав ни слова.

— До скорой встречи, Оливер! — крикнул Майер в спину удаляющемуся Шандорфу.

Лунд прислонилась к стене, сложила руки на груди, закрыла глаза. Когда она вновь открыла их, на нее смотрел Майер.

— Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете, Лунд. Ну да, может быть, я слегка пережал с ним. Но если бы этот надутый кретин не появился посреди…

— Все нормально.

— Нет, правда. Я знал, что делал. У меня все под контролем. Всегда. Честно…

— Майер, — остановила его Лунд, глядя в широко раскрытые, чуть навыкате глаза. — Я же сказала: все нормально. Проверьте еще раз подвал. Свяжитесь с криминалистами. Если Оливер сидел за рулем машины, они смогут это проверить. Измерьте время пути отсюда до пустоши.

Она вытащила из сумки ключи от машины.

— Что-нибудь еще?

— Действуйте по ситуации.

— А вы, Лунд?

— Что я?

— Собираетесь в кино или еще куда?

Она кивнула, пошла к выходу и улыбнулась, когда Майер уже не мог ее видеть.

Цветы были на буфете и на узкой металлической полке над камином. Стояли возле раковины на кухне и, все еще завернутые в бумагу, лежали на полу.

Среди них были голубые ирисы. И розы.

Пернилле мыла посуду и смотрела в окно.

За столом, который смастерили Пернилле с Нанной, сидела женщина из отдела криминалистики и два сына Бирк-Ларсенов. Женщина улыбалась им, держа в руках ватные палочки. На вид ей было года двадцать два или около того. Немногим старше Нанны, когда та вышла из гимназии в ночь и не вернулась.

— Это так уж необходимо? — спросил Тайс Бирк-Ларсен.

— Нам нужно сделать анализ ДНК, — сказала женщина в синей форме. — Для сравнения.

Внизу уже стояла наготове машина. В багажнике чемоданы с одеждой, коробки с детскими вещами. Вагн Скербек помогал, как всегда.

Он принес мальчикам новые игрушки. Машинки. Дешевые и с острыми краями, но у Вагна было туго с деньгами, и Пернилле не хватало духу критиковать его подарки. Работники в их фирме вели себя так же, как все. Как Тайс. Как она сама. Отчаянно хотели что-то сделать, что-то сказать, но не знали что.

— Готовы? — спросила женщина и не стала ждать ответа. Перегнулась через стол, сначала Антону велела открыть рот, потому Эмилю.

Пернилле смотрела на них от раковины, с тарелкой в руке.

В доме снова была полиция. Двое мужчин в синем ходили по комнате Нанны, крепили новые наклейки, делали пометки.

Лотта, ее сестра, более молодая, более красивая и все еще незамужняя, занималась сборами. Теперь она вышла на кухню и обняла их всех по очереди.

— Возьми цветов, если хочешь, — сказал Тайс.

Лотта посмотрела на него и покачала головой.

— Мальчики, — обратился Тайс к сыновьям, — пойдемте посмотрим, что делает дядя Вагн. Поможем ему загрузить вещи.

Пернилле пообещала тоже скоро спуститься, проводила их к лестнице. Когда за ними закрылась дверь, она встала посреди неприбранной кухни.

В этой маленькой теплой квартире выросло неожиданное чудо. Это чудо называлось семья. Общая жизнь. Общая любовь.

Теперь люди в синем топали по спальне Нанны, открывали ящики, которые уже открывали вчера, тихо переговаривались, умолкали, когда думали, что она их слышит.

Вдруг вернулись сыновья, схватили забытых было воздушных змеев, показали ей машинки, подаренные Вагном.

— Осторожнее с острыми краями, — велела она им. — Осторожнее…

Они умчались, не слыша, и следом за ними ушел и один из полицейских в синей форме и голубых перчатках, унося что-то из вещей Нанны в свою машину.

Коп, который остался, был пожилым, с бородой и печальными глазами. Ему было неловко, он все отводил от Пернилле взгляд, опускал седую голову, изучал в который раз книжные полки Нанны.

Она подняла свою сумку, собираясь уйти.

В квартире стоял такой сильный запах цветов, что у нее заболела голова.

Здесь мы жили. Сидели все вместе за этим столом и думали, что так будет всегда.

И вот теперь мы бежим, скрываемся от неведения и страха, как будто от вины.

Дом. Повсюду метки криминалистов, повсюду следы их ботинок. Порошок для снятия отпечатков на стенах, рядом с улыбающимся лицом Нанны.

Сумка опустилась обратно на старый вытертый ковер. Пернилле вошла в комнату Нанны, где работал седой полицейский — просеивал кусочки короткой жизни ее дочери.

Она села на кровать и стала ждать, когда он наберется смелости взглянуть на нее.

— Мы уже заканчиваем. Извините…

— Что случилось в лесу? — спросила она и подумала: «Я не сдвинусь с места, я никуда не уйду, пока он не скажет».

Он отец. Она видела это по его лицу. Он понимал ее. Он знал.

— Простите, об этом нужно спрашивать не у меня. — Он возился с ящиком в письменном столе Нанны. — Я работаю. Вам придется выйти.

Пернилле сидела на простынях аккуратно заправленной кровати Нанны.

— Мне нужно…

Он закрыл глаза. Она видела его боль и то, что и он видел ее боль.

— Мне нужно знать, что случилось. Я мать…

Он снова повернулся к столу. Но на самом деле он ничего не делал, и они оба знали это.

— Что случилось с моей дочерью?

— Мне не положено…

— Те фотографии… у вас в полиции… Я видела… — Слова. Сейчас ей нужны были правильные слова. — Они все время стоят у меня перед глазами, я вижу их по ночам… Скажите мне… Я уже ко всему готова… Нет ничего хуже того, что я и так постоянно представляю.

Он замер с опущенной головой.

— Нет ничего хуже. Прошу вас… — Она подняла руку, дотронулась до своих волос. Голос был тих и слаб. — Вы должны мне сказать…

Коп нагнулся еще ниже к столу.

— Я ее мать. Неужели я должна умолять?

Молчание.

— Сутками напролет я вижу, как она умирает снова и снова. И с каждым разом ее смерть все ужаснее. Скоро похороны…

Его трясло.

— Мне нужно знать, — повторила она.

Потом увидела, как он вздохнул. И наконец услышала.

Тайс Бирк-Ларсен осмотрел гараж: все ли в порядке. Помог Вагну выгрузить из фургона металлический сейф. Заглянул в салон машины, где мальчики играли со своими новыми игрушками. Проверил сложенные в багажнике вещи — вот их семья, сведенная к нескольким чемоданам, готовая ехать.

— Есть новости, Тайс?

Бирк-Ларсен закурил, качнул головой.

Выскочили из машины Антон и Эмиль, вцепились в красные штанины Скербека. Стали выпрашивать у него деньги на мороженое, заставили его улыбнуться.

— Я что, похож на свинью-копилку? — воскликнул Скербек, вынимая из кармана монетки, просыпая несколько на пол. — Вот вам, держите, купите себе по конфете. Но только не пиво, слышите? — Это была их старая шутка.

— А кто тот водитель, которого поймали? — спросил он у Тайса, когда дети убежали. — В газетах даже имени не назвали…

— Я не знаю. Нам они ничего не говорят. Не считают нужным.

Бирк-Ларсен еще раз оглядел гараж, стараясь думать, как раньше: о заказах, о накладных, о счетах. Ничего не получалось. Смерть Нанны словно замкнула их в бесконечном моменте настоящего, в замороженной точке времени, откуда не было выхода. Где не было надежды на спасение.

— Мы люди маленькие, — пробормотал он.

— Нет, это не так.

Вагн Скербек стоял рядом с ним, не обращая внимания на детей, которые снова тянули его за комбинезон.

— Спасибо, что взял все на себя, — сказал Бирк-Ларсен. — Не знаю, что бы… — Слишком много слов. Он похлопал Скербека по плечу.

— Ты спас мою шкуру, Тайс. — Лицо Скербека напряглось. На шее поблескивала его любимая серебряная цепь. — Я не забыл и не забуду. Тот гад, конечно, получит свое. Ты только скажи мне, если что надумаешь.

— О чем ты?

— Если он получит маленький срок. Или если его выпустят досрочно… Ты скажи мне, Тайс… Я хочу…

— Помочь? — Бирк-Ларсен затряс головой.

— Если ты этого захочешь…

— Она мертва.

Бедный Вагн. Нелепый Вагн. И преданный, как сторожевой пес. И такой же глупый.

— Мертва. — Одно короткое беспощадное слово. — Разве ты не понимаешь?

Однако спичка была поднесена. И вспыхнула внезапная ярость. Тайс Бирк-Ларсен как молотом ударил массивным кулаком по металлическому сейфу, так что тот задрожал на ножках.

— Где, черт возьми, Пернилле?

Наверху в кухне, окруженная цветами, задыхаясь от их запаха.

Коп говорил по телефону. И был встревожен.

— Пернилле?

Разыскивая ее, он поднялся по лестнице.

— Мы никуда не едем, — сказала она.

Он качнулся на больших ступнях, как всегда делал перед спором. Не то чтобы они часто спорили. Победителем всегда выходил он.

— Мальчики ждут. Коттедж забронирован…

— Мы не едем.

Дело было не в том, что она проигрывала. Скорее, она никогда не боролась. Теперь это — и много другое тоже — изменилось. Она сама еще не осознала, но со временем разберется.

— Нанна была жива, когда машина упала в воду. — Ее голос ничего не выражал, лицо тоже.

— Что?

— Она была еще жива. Лежала в багажнике. Не могла выбраться. Утонула.

Пернилле пошла в комнату Нанны. Одежда, вещи. Разбросаны повсюду, взывая к людям, чтобы их прибрали. Это забота матери…

Она принялась ставить книги на полки, складывать на место одежду. Глаза блестели от набегающих слез. Потом она остановилась, бессильно опустив руки.

— Нам пора ехать, — сказал Тайс Бирк-Ларсен.

Он стоял рядом с аквариумом, подаренным Нанне. Как завороженная, Пернилле следила за плавающими там золотыми рыбками, запертыми за стеклянными стенами, глядящими наружу и неспособными понять окружающий их мир.

— Нет, — сказала она. — Мы остаемся. Я хочу быть здесь, когда его найдут. Хочу увидеть его лицо.

Они плавали круг за кругом, озадаченные собственными отражениями, ни о чем не думая, никуда не приплывая.

— Его должны найти, Тайс. Его поймают.

Такого момента еще не было между ними. Бирк-Ларсен мял в руках шапку.

— Мы остаемся, — повторила Пернилле Бирк-Ларсен. — Я приведу мальчиков. Ты неси вещи.

Люнге не спал. На голове повязка, игла капельницы в руке. Свежие порезы и ссадины закрыли старый шрам на щеке. В седых усах остатки запекшейся крови.

— Йон? — произнесла Лунд.

Движение. Дыхание. Наполовину открытые глаза. Она понятия не имела, слышит ли он ее. И доктор, которого она заставила впустить ее, знал не больше.

— Мне жаль, что так получилось. Вы меня понимаете?

Брови мужчины дрогнули.

— Я знаю, что вы не нападали на девушку.

Он был подсоединен к аппарату, на котором мигали цифры и ползли графики.

— Мне очень нужна ваша помощь, Йон. Я хочу знать, что произошло в гимназии. Кого вы видели, Где вы потеряли ключи.

Его глаза ожили, посмотрели на нее.

— Вы припарковали машину. Отнесли плакаты в здание. Потом пошли в спортивный зал. Вам тогда стало плохо?

Люнге закашлялся. Какой-то звук. Слово.

— Что? Йон?

Еще один звук. Один глаз широко раскрылся. В нем страх и боль.

— Подвал.

— Вы спустились туда, чтобы сложить плакаты. И там вы потеряли ключи?

— Он разозлился, когда я туда вошел. Сказал, что мне туда нельзя.

— Йон. — Она привстала, приблизилась к его рту, чтобы ничего не пропустить. — Кто разозлился?

Снова свистящее дыхание. Он не мог говорить.

— Где в подвале? На стоянке велосипедов?

— Нет.

Лунд попыталась вспомнить планировку темного подвала.

— В соседнем помещении?

— В бойлерной.

И опять кашель и шипение. Дверь открылась — это вернулся врач, и он не был доволен тем, что увидел.

— Кого вы встретили в бойлерной? Йон?

Лунд вынула из сумки фотографию класса Нанны, сделанную для школьного альбома. Указала на портрет Оливера Шандорфа, спросила:

— Вы видели его? Вот этого? Пожалуйста. Посмотрите.

Тяжелое, хриплое сипение:

— Нет.

— Вы уверены? Посмотрите внимательно.

Врач замахал на нее:

— Все, все. Хватит. Прекратите немедленно. Уходите…

— Минуту, — сказала Лунд, не двигаясь с места. — Только…

Она поднесла фотоснимок к лицу человека на больничной кровати.

— Я буду показывать пальцем на всех по очереди. Кивните, когда я дойду до него. Хорошо?

Один за другим, лицо за лицом.

Когда ее палец остановился на высоком темноволосом школьнике с приятной внешностью, ничем не примечательном юноше, Йон Люнге кивнул.

— Вы видели в бойлерной этого мальчика?

— Хватит, говорю я вам, — прошипел доктор, хватая ее за руку.

— Йон?

Он встретился с ней взглядом. Его голова едва заметно качнулась.

Лунд поднялась, сбросила с себя руку доктора.

— Да, его, — сказала она.

Майер курил во дворе гимназии, когда она позвонила ему.

— Мне нужно, чтобы вы вернулись в подвал, — сказала Лунд.

После секундной паузы:

— А теперь скажите, что это была шутка.

Он посмотрел на команду криминалистов. Он был голоден, они тоже. И Свендсен начинал выводить его из себя.

— Идите туда, — сказала Лунд.

— Ребята собирают оборудование. Мы там уже все осмотрели. Что с Люнге?

— Выпишут через неделю. В подвале есть бойлерная?

— Есть, но ее держат под замком. Туда никто не может зайти, кроме сторожа.

— Я еду.

Он слышал в трубке шум движущейся машины. Черные, залитые дождем улицы были пусты. Она доберется до них через несколько минут. Майер двинулся обратно к бетонным ступеням, ведущим в подвал.

— Вы разве не знаете, что говорить по телефону за рулем опасно?

— Вы уже там?

— Сейчас, ждем сторожа.

— Мне нужно знать, что там.

— Хорошо, хорошо.

Он велел сторожу открыть дверь.

— Вошли?

— Да! Не кричите на меня.

— Что видите?

Пауза. Потом Майер сказал:

— Вижу бойлер, само собой. — И еще через пару секунд: — Тут просто склад всякого хлама. Столы, стулья, книжки. — Он откашлялся. — Все, Лунд. Ну да, дети могли сюда забраться. Но здесь ничего нет.

— Вы уверены?

— Постойте.

— Вы слышите меня?

Майер раздраженно крякнул в трубку.

— Связь плохая, Лунд, — буркнул он.

Бросил телефон в карман, пошел вперед, светя фонариком вправо, влево. Вверх, вниз.

Ему это уже приходило в голову. Но сторож говорил, что к бойлеру топливо подавалось из бака снаружи и никто не заходил туда, кроме техника раз в неделю. Каждую пятницу после обеда.

В конце бойлерной была вторая дверь. Без ручки. Выглядела так, будто ею не пользовались уже много лет.

Майер достал платок, надавил на металлическую дверь. Просунул голову, посветил фонариком.

Сюда приходили подростки. У его ног виднелись остатки самокрутки, втоптанные в пол. Пивные банки. И…

Майер присвистнул. Упаковка от презервативов, надорванная и пустая.

Какой-то шум послышался позади. В основном помещении подвала что-то происходило. Неважно.

Вытащил мобильник, набрал ее номер и стал говорить, не дожидаясь, пока она ответит:

— Думаю, вам стоит взглянуть на это, Лунд.

Тишина в трубке — сигнал не проникал в эти бетонные глубины здания гимназии.

— На что?

Майер чуть не подпрыгнул от неожиданности. В лицо ему ударил луч, затем быстро опустился на пол.

— Вы превысили скорость. Признайтесь, Лунд. Вы такой же нарушитель, как я.

Она не отвечала. Просто смотрела на то, что уже видел он: грязный матрас на полу. Пятна крови в углу. Пятна крови на серой облупленной стене.

На потрескавшейся штукатурке закутка в подвале гимназии стали проявляться отпечатки пальцев. Сотрудники в белых костюмах помечали, рисовали, фотографировали. Лунд беседовала по телефону: уговаривала Марка, чтобы он делал уроки, начал заниматься шведским.

— Я могу задержаться. Бабушка тебе поможет.

Проходя через холл гимназии, она остановилась рассмотреть цветы и фотографии на маленьком алтаре, установленном возле раздевалки в память Нанны.

— Да, хорошо, — говорила она. — Пока, милый.

Там была фотография двух девочек, наряженных ангелами. Нанна и Лиза Расмуссен, лет тринадцати. Перед снимком пара красных свечей. На холодном сквозняке подрагивал одинокий язычок пламени.

— Кто зажег свечу? — спросила Лунд.

Майер пришел в холл минут за пять до нее. Услышав вопрос, он на миг смутился:

— Не знаю. Какая разница?

— Нам не следует вмешиваться, Майер.

— А кто сказал…

Она отмахнулась:

— Забудьте.

— Вы идете в подвал?

Сара поправила одну из фотографий. Посмотрела на лицо погибшей девушки. Протянула к Майеру руку. Тот помотал головой, озадаченный.

— Зажигалку. Я бросила курить, помните?

— А-а.

Он бросил ей «Зиппо». На вид серебряная зажигалка казалась довольно дорогой. Лунд смотрела на фотографии, на цветы, желая дать как можно больше ответов. Зная, что это предстоит сделать. Потом она зажгла вторую свечу. Заплясало крошечное желтое пламя.

Маленькое приношение. Жалкое.

— Нам пора в подвал, — сказала она и пошла вслед за Майером вниз.

Янсен, рыжеволосый криминалист, стоял возле переносного прожектора и перечислял, что им удалось выяснить на данный момент. Кровь на матрасе, на столе, на полу. Какие-то пятна, похожие на сперму. Волосы. Шляпа ведьмы. У Нанны была такая же. И отпечатки пальцев. Много отпечатков.

— Как сюда можно попасть? — спросил Майер.

— Одна дверь из подвала, — ответил Янсен. — И еще одна со стороны лестницы в школе. Нужен лишь ключ.

— Один ключ…

— Для каждой двери свой, — уточнил Янсен.

В белом сиянии прожекторов видна была каждая деталь. На низком столе пустые бутылки из-под кока-колы, водки и одна — из-под кьянти. Тарелки с остатками еды. И таблетки. Красные, зеленые, оранжевые. Яркие цвета детских сластей.

— Марихуана, — сказал Майер, — амфетамины, кокаин.

Тридцатью минутами позже в гимназию прибыла ректор Кох. Ей не позволили пройти к месту досмотра: слишком много людей в белых костюмах, слишком много находок.

В одном из классов Лунд спросила ее:

— Как вы используете то помещение?

— Для хранения столов и стульев. — Кох привезла с собой собачку, крошечного коричневого терьера, и поглаживала ее, пытаясь успокоиться. — Складывали туда ненужные книги и тому подобное. Ничего…

— Ничего?

— Ничего особенного там не было. Я не знала, что дети туда ходят. Им не положено…

Подошедший Майер хмыкнул:

— Не положено, а они ходят. И проводят там свои вечеринки. У вас под носом!

— Что вы там нашли?

Лунд не ответила и продолжила спрашивать:

— Празднование Хеллоуина было организовано школьным советом? У них был доступ в подвал?

— Все двери должны были быть заперты, — стояла на своем Кох. Она крепче сжала собачку. — Нанна… была там?

Лунд выложила на стол школьные фотографии, показала на юношу, которого опознал Люнге. Йеппе Хальд. Симпатичный. Аккуратные чистые волосы. Очки.

— Расскажите мне о нем.

Кох улыбнулась:

— Йеппе умница. Президент школьного совета. Лучший ученик. Мы гордимся им. Из хорошей семьи.

— Где живет этот вундеркинд? — спросил Майер.

— Он снимает квартиру вместе с Оливером Шандорфом.

— Шандорф тоже ваш лучший ученик? — съязвил Майер.

По-прежнему улыбаясь, но уже не так тепло:

— Они оба из хороших семей. У обоих отцы юристы. Уверена, что они пойдут по стопам родителей и изберут ту же профессию…

— Не то что дочь грязного грузчика из Вестербро? — прищурился Майер.

Улыбка не дрогнула на губах директрисы.

— Я этого не говорила. У нас нет предвзятости.

— Лишь бы платили за учебу?

Ректор Кох смерила его взглядом.

— Упс. Кажется, сегодня меня оставят после уроков.

— Благодарю за помощь, — сказала Лунд директрисе и увела его из класса.

Йеппе Хальд ходил взад-вперед возле окна, поглядывая на вспышки синих маячков, сопровождаемых завываниями сирены.

В кабинет быстрым шагом вошли Лунд и Майер, бросили на стол свои папки.

Высокий и худой, черные волосы, толстые линзы очков — странноватый старший брат Гарри Поттера, да и только. Или хочет казаться таким.

— Зачем меня сюда пригласили?

— Просто мы хотели задать несколько вопросов, — дружелюбно пояснила Лунд. — Пожалуйста, садись.

— Но мне еще надо писать доклад по физике.

Полицейские переглянулись. Майер уронил голову в ладони и притворился, что плачет.

Пока Хальд усаживался, Лунд сказала:

— В пятницу вечером ты встретил в подвале человека. Он привез плакаты для избирательной кампании.

Хальд смотрел на пустые стулья.

Майер наклонился к нему, жизнерадостно ухмыльнулся:

— Мы пытались дозвониться до твоего папочки, но он занят — у него примерка адвокатского парика. Так что насчет того человека в подвале?

— Да, я видел его.

— Почему сразу не сказал?

Молчание.

Лунд не отступала:

— Ты же знал, что мы ищем водителя.

— Откуда мне было знать, что он и есть тот водитель?

Майер поднес сложенные пальцы к губам и поцеловал их, словно повар, восхищающийся идеальным блюдом.

— Прекрасно сказано. Ты и Шекспира знаешь?

— Шекспира?

— «Первым делом, — заревел Майер, — мы перебьем всех долбаных законников!»

Йеппе Хальд побледнел. Лунд неодобрительно посмотрела на Майера.

— Шекспир никогда не использовал слова «долбаный». Вы неправильно научите мальчика. Йеппе. Йеппе!

— Что?

— Водитель потерял ключи от машины. Ты, случайно, их не находил?

— Я здесь из-за каких-то потерянных ключей?

— Что ты делал в подвале? — спросила Лунд.

— Носил… носил кое-что для бара.

Майер стал ковырять ногти. Его пальцы постепенно складывались в кулак.

— Мы тут нашли одну комнату, — проговорил он медленно. — Там кто-то устроил свою вечеринку. Что-нибудь слышал про это?

Хальд колебался. Почти сказал «нет». Потом передумал:

— Кажется, организаторам выделили комнату для хранения пива и напитков. Вы о ней говорите?

— О той, где хранились пиво, напитки, наркотики и презервативы! — ответил Майер, все еще разглядывая ногти. — Мы о ней говорим.

— Я про это ничего не знаю.

Лунд надолго замолчала, хранил молчание и Майер. Некоторое время они перебирали свои бумаги, а Йеппе Хальд сидел ни жив ни мертв, едва дыша. Наконец она показала ему фотографию.

— Это шляпа Нанны. Мы нашли ее в той комнате. Она заходила туда?

Отрицательно помотал головой. Пожал плечами:

— Не знаю.

Майер протяжно вздохнул.

— Последний раз я спускался вниз за пивом около девяти. Никого там не видел.

Майер медленно опустил голову на сложенные на столе руки и застыл в такой позе, глядя на парня напротив прищуренными глазами.

— Ты уверен, что после девяти больше не ходил туда? — быстро спросила Лунд.

Для пущей убедительности Хальд помолчал секунду и только потом ответил:

— Абсолютно уверен.

— Тебя никто не видел после половины десятого. Что ты делал?

— Э-э…

— Подумай как следует, Йеппе, — произнес Майер, сдерживая зевок. — Подумай, прежде чем ответить.

Хальд заговорил с большей уверенностью:

— Зеркальный шар закоротило, я поставил последний предохранитель и поехал, чтобы купить запасные на всякий случай. Пришлось далеко ехать на велосипеде.

— Мы проверим, — пробормотал Майер, с головой зарывшись в руки.

— Когда я вернулся, то нашел в классе спящего Оливера. Он выпил слишком много. И я повел его домой. — Выпрямился на стуле, стал похож на примерного ученика. — Пришли мы около двенадцати. Я уложил его в постель.

— Около двенадцати! Так рано? — удивилась Лунд.

— С утра я собирался на охоту.

— На охоту! — На Лунд это произвело впечатление.

Майер пробубнил в рукав что-то неприличное.

— Да, в поместье Сондеррис. Наш охотничий клуб проводил большое мероприятие. Я был там до воскресенья.

— Тоже займусь охотой, прямо через минуту, — пообещал Майер.

Лунд водила ручкой в блокноте.

— Я в самом деле хочу помочь, — взмолился Хальд.

Тонким голосом Майер пропел:

— Я в самом деле хочу помочь!

— Но я больше ничего не знаю.

Лунд улыбнулась ему, сказала:

— Хорошо. — Черкнула в блокноте что-то еще. — Что ж…

Она захлопнула блокнот, пожала плечами. Йеппе Хальд улыбнулся ей в ответ.

— Тогда это все, — сказала Лунд. — Если только… — Она ткнула пальцем храпящего Майера. — У вас есть еще вопросы?

Тот выпрямился, направил взгляд в лицо юноше.

— Ты не против, если я возьму у тебя образец крови? — спросил он очень громко. — И отпечатки пальцев?

Он прикоснулся к руке Хальда, тот отдернул ее.

— Я постараюсь не сделать тебе больно.

Майер повернулся к Йеппе Хальду своим большим правым ухом и ждал. Ответа не услышал.

— В противном случае, — добавила Лунд, — мне придется арестовать тебя, после чего мы все равно возьмем образцы.

Йеппе Хальд, умный мальчик, звезда старших классов, проговорил детским жалобным голосом:

— Больше я ничего не скажу. Говорите с моим адвокатом.

Лунд кивнула:

— С адвокатом. Отлично. Майер?

— Конечно. — Он взял Хальда за плечо. — Сначала ты сделаешь положенный тебе телефонный звонок. Затем я познакомлю тебя с понятием «тюремная камера».

Через тридцать минут работы команды на телефонах стали поступать результаты.

— Мы проверили алиби Оливера. — Майер докладывал Лунд. — В субботу была его смена в кафе, где он подрабатывает. Там встретился с какой-то женщиной. Они прошлись по барам, напились, а потом поехали в дом его родителей. Где и оставались до понедельника.

Вошел один из помощников с пакетом. Майер довольно заурчал:

— Ты ангел.

Лунд посмотрела, что он достает из пакета. Большой хот-дог на булке с жареным луком и соусом ремулад. И сверху кусочки соленых огурцов. Майер жадно впился в сосиску зубами.

— Вы посылали кого-то за едой, а мне ничего не сказали? — спросила Лунд.

— Я подумал, вы едите только шведские сосиски.

Поставив руки на бедра, она бросила на него испепеляющий взгляд. Майер продолжал есть с выражением блаженства на лице.

— Вот мерзавец, — сказала Лунд. — Какой мотив?

— Я проголодался.

Поднятые брови и молчание.

— А, вы не об этом. Йеппе и Оливер. Они врут. Сначала надо понять, что в их словах ложь. Мотив будет где-то неподалеку. Смотрите учебник дедукции Майера, страница тридцать два.

Лунд все еще сердилась из-за еды и из-за шутки про шведские сосиски. В основном из-за еды.

— Я съезжу поговорю с Рыжим, потом вам позвоню, — предложил Майер.

— Смысла нет. Он, как и Йеппе, сразу завопит про адвоката.

— Нет, — стоял на своем Майер. — Адвокат ему будет положен, только когда мы возьмем его под арест. Но если поговорить с ним просто как со свидетелем… Я знаю закон. И в основном соблюдаю его. А еще…

— Нет.

— Иногда вы бываете очень упрямы. И все из-за того, что я не купил вам хот-дог…

— Нам нужен материал для анализов. Кровь и ДНК. — Лунд быстро приняла решение. — Арестуем их обоих.

У Майера были сомнения.

— Сама идея мне нравится, но адвокаты вряд ли соизволят приехать быстро. Да мы тут полдня просидим сложа руки, пока они не появятся.

— У нас есть чем заняться. Обыщем квартиру. Проверим их электронную почту, получим список звонков с их телефонов. И найдем ту женщину, с которой Шандорф, по его словам, провел выходные.

Майер ел, слушал и бурчал с полным ртом.

— Что-нибудь еще?

Опять эти интонации в голосе. Обычно он говорил по-другому, она уже научилась различать его настроения.

— Почему вы злитесь, Майер?

Остатки сосиски исчезли у него во рту, пока он думал над вопросом.

— Потому что, — сказал он, — у меня есть чувства.

Лунд ничего на это не сказала.

— Так что-нибудь еще? — повторил Майер.

— Нет.

Но потом она передумала:

— Да. — Лунд подошла и уперла палец в его грудь. — Когда в следующий раз будете посылать кого-то за сосиской, заказывайте и на мою долю.

Лунд решила все же сначала посоветоваться с Букардом. Шеф взял с ее стола папку фотографий из морга, стал смотреть. Ссадины, раны, синяки. Ее мучили жестоко и долго.

— Что у вас есть на парней? — спросил он. — Доказано их присутствие в той комнате?

— Анализы пока не готовы. Но лаборатория обрабатывает наши материалы в первую очередь.

Букард продолжал перебирать фотографии.

— Ты, разумеется, помнишь, кто их родители?

Лунд нахмурилась:

— Почему это должно нас заботить?

По какой-то причине шеф был в дурном настроении.

— У нас и так уже немало неприятностей. Нужно вести себя более благоразумно.

В дверь заглянул Майер и объявил:

— Хартманн хочет встретиться.

— Что ему нужно? — спросила Лунд.

— Не сказал. Но, похоже, что-то важное.

— Хартманн подождет, — сказала Лунд. — Мы едем на обыск.

Она направилась к двери, но Букард остановил ее за руку:

— О чем мы только что говорили? Троэльс Хартманн может стать следующим мэром Копенгагена. И мы не будем раздражать людей из ратуши без особых на то причин.

— Нам нужно обыскать квартиру подозреваемого…

— Я могу взять это на себя, — вставил Майер. — Не беспокойтесь, обо всем доложу.

Букард кивнул:

— Прекрасно. Так и поступим.

Он вышел из кабинета.

— Не забудьте позвонить Хартманну, — крикнул Майер Лунд, выскакивая вслед за Букардом в коридор. — Он ведь лично с вами хотел встретиться.

Лунд ждала у стойки бара, чувствуя себя ужасно неловко. Она не часто ходила в рестораны, даже с Бенгтом. После последних сумасшедших дней ресторан в Нюхауне казался слишком теплым и мирным. Слишком обыденным.

Хартманн опоздал на пять минут, извинился и, пока они ждали столик, спросил:

— Как дела у родителей девушки?

Это вопрос политика или человека, пыталась понять Лунд.

— Вы для этого пригласили меня сюда? Чтобы поговорить о родителях?

— Как я понимаю, вы не сторонница светских разговоров.

— Во всяком случае, не в разгар трудного дела. Как, например, этого.

— Завтра у меня пресс-конференция, и я бы хотел сказать правильные слова.

— Правильные для кого?

— Для вас. Для меня. В большей степени меня волнуют родители Нанны.

Есть такие люди, у которых отлично получается изображать искренность.

— Говорите, что считаете нужным, — предложила она ему.

— В расследовании уже было достаточно неприятных сюрпризов. Новых не предвидится?

Не моргнув глазом, Лунд ответила:

— Судя по всему, нет.

— Могу ли я сказать, что между преступлением и нами нет никакой связи?

Она кивнула:

— Думаю, да. — Она внимательно следила за его лицом. — Если вы считаете, что это так.

Подошла официантка, освободился столик, который заказывал Хартманн.

— Это все? — Лунд была готова уйти.

Он положил ладонь ей на локоть, очень мягко.

— Я хотел извиниться. За то, что подозревал вас в утечке информации. Похоже, дело в нас; в штабе происходят странные вещи. — На мгновение в глазах Хартманна вспыхнул гнев. — Для меня все это стало полной неожиданностью. — Он взглянул на нее. — Вы не голодны?

Мимо пронесли блюдо с едой. Фрикадельки и паста. Выглядели они гораздо аппетитнее, чем тот хот-дог, который не купил ей Майер.

— Я буду то же самое, — показала Лунд на приглянувшуюся ей тарелку. — Одну минуту, пожалуйста.

Она вышла в вестибюль, позвонила матери и услышала самое многословное, самое дружелюбное приветствие за многие месяцы. Потом узнала, что было тому причиной: из Швеции приехал Бенгт. В Копенгагене он собирался остаться всего на одну ночь.

— Вам надо поздороваться, — проворковала она и передала трубку Бенгту.

«Сейчас мне это совсем ни к чему», — думала Лунд, слушая его рассказ об успехах Марка в занятиях шведским, о настоящей форме хоккейного клуба Сигтуны, которую раздобыл Бенгт в подарок Марку, об идеальной древесине для идеальной сауны.

Она кивала, но в голове у нее была лишь маленькая грязная каморка в подвале гимназии, матрас, запятнанный кровью, стол с едой и наркотиками, выброшенные за ненужностью шляпа ведьмы и голубой парик.

— Когда ты придешь домой? — спросил Бенгт. И вернул ее своим вопросом в нескладное настоящее.

— Скоро, — пообещала она. — Скоро.

Пауза.

— Когда?

Он никогда не давил на нее. Никогда не казался недовольным, или обиженным, или холодным. Его приятный миролюбивый характер был основой ее любви к нему. А может, просто ей так было удобнее.

— Как только закончу. Мне жаль, что приходится задержаться. Правда. Давай поговорим, когда я приду. Мне пора.

Вернувшись за стол, она принялась за еду. Они снова обсудили завтрашнее заявление Хартманна, поговорили о сотрудничестве. Вблизи Хартманн был ей интересен. В нем чувствовалась хрупкая наивность, невидимая на глянцевых портретах. Он был вдовцом. Она успела просмотреть газетные подшивки в управлении тогда же, когда проверяла прошлое Яна Майера. Жена Хартманна умерла два года назад от рака. Утрата стала для него тяжелым ударом. В какой-то момент из-за этого чуть не прервалась его политическая карьера, а другой работы у него никогда не было.

Она вдруг осознала, что он не сводит с нее глаз и необыкновенно молчалив для политика.

— В чем дело?

— У вас… — Его рука приподнялась в направлении ее лица. — У вас что-то на губе.

Лунд схватила салфетку, вытерла рот. И продолжила есть с не меньшей жадностью, чем прежде.

Это был уютный ресторан, из тех, куда ходят семейные пары. Или мужчины с любовницами. Если бы кто-то знакомый вошел туда в тот момент и увидел ее с этим мужчиной…

— Так мы договорились? — заключил он.

— Вы рассказываете свою историю, мы свою. Все как есть.

— А как ваша личная жизнь? — Он улыбнулся. — Простите, само вырвалось. Конечно, это совсем не мое дело.

— Моя жизнь в порядке. Я с сыном переезжаю в Швецию. Там живет мой жених, недалеко от Стокгольма. Я уже нашла себе там работу. Гражданскую, но тоже в полиции.

Она отпила еще вина, пожалела, что тарелка уже опустела.

— То есть в жизни у меня все неплохо, — зачем-то повторила она.

— Сколько лет вашему сыну?

— Двенадцать. А что насчет вас?

— Я уже чуть постарше.

— Я имела в виду…

— Знаю, знаю. Детей у меня нет. Моя жена умерла. Почти все время я отдаю работе… — Он почти пристыженно развел руками. — Хотя недавно я встретил одну женщину. Надеюсь, для меня еще не все потеряно.

— Женщина из вашего штаба, — сказала Лунд с уверенностью. — Риэ Скоугор.

Хартманн склонил голову с улыбкой:

— Вы и сквозь одежду видите?

Он едва прикоснулся к своей еде и вину. Казалось, он готов был провести так всю ночь — говорить, говорить, говорить.

— Мой жених приехал из Швеции, — сказала Лунд. — Мне пора домой. Вот… — Она вынула бумажник, чтобы заплатить за свою часть счета.

— Нет, нет, — быстро сказал Хартманн. — Позвольте мне. Я пригласил вас.

— Спасибо. Только если платить будете вы, а не налогоплательщики.

— Заплачу лично я, Сара, — сказал он, помахивая кредиткой.

— Спасибо еще раз, Троэльс. Доброй ночи.

Как обычно, Бенгт тут же заснул. Лунд вылезла из постели, натянула свитер, отошла к окну и, сидя в плетеном кресле, позвонила Майеру.

— Что вы нашли? — спросила она шепотом.

— Пока ничего.

Майер тоже говорил приглушенно. Было очень непривычно.

— Должно же быть хоть что-то.

— Криминалисты забрали компьютер, взяли образцы крови и ДНК.

Ужин с Хартманном по-прежнему занимал ее мысли.

— А в комнате Нанны не было ничего, что указывало бы на то, что она собиралась на свидание?

— Может, обсудим это завтра? Я без сил.

— Я уверена, она с кем-то встречалась.

— Да, Лунд. С Оливером. Но вы же не дали мне поговорить с ним. — В трубке послышался какой-то шум, движение, плач ребенка. — Ну вот, смотрите. Вы перебудили весь дом.

Она вышла в столовую, включила свет, села у стола.

— Родители ничего нового не вспомнили?

— Я их завтра спрошу. — Чертыхание. — Один идиот из наших сказал матери, что девушку утопили заживо. Теперь она с ума сходит.

Лунд выругалась.

— Тогда вы с Бирк-Ларсенами не говорите, я сама съезжу.

— Так на сегодня, может, уже все?

— Да, — сказала Лунд. — Конечно.

Она прошла мимо комнаты Марка. Сын крепко спал. Бенгт проснулся, но не хотел этого показывать. «Здесь все в порядке, — думала Лунд. — Я им не так уж и нужна».

Четверг, 6 ноября

Утро было серым и сырым, моросило. Они вместе позавтракали, потом Лунд отвезла Бенгта на поезд. По пути говорила о грядущих выходных. О том, с кем они встретятся в Швеции. Что будут делать.

Он по большей части молчал и слушал. Потом она сказала:

— Вечеринка в честь новоселья…

— Забудь о ней. Я все отменил.

Она удивилась: неужели и правда в его голосе прозвучала нотка неудовольствия? Трудно было сказать наверняка. Он ведь никогда не сердился.

— Давай подождем, пока ты не закроешь дело, Сара. И тогда…

— Нам не нужно ждать. Я же говорила тебе. В субботу мы будем там.

Он отвернулся к окну, бесцельно глядя на поток автомобилей.

— Я не хочу приглашать людей, если ты снова позвонишь и скажешь, что не приедешь.

Да, ошибки быть не могло. Он недоволен.

— Конечно же я приеду! Я очень хочу познакомиться с твоими родителями. И… — Из памяти всплыли имена, которые он называл вечером. — И с Оле и Миссан, и с Янне и Панне, и с Хассе, и с Бассе, и с Лассе…

Он засмеялся. Это у нее пока еще получалось.

— Боссе, а не Бассе.

— Прости. Еще не выучила.

— Ну что ж, если ты уверена…

— Уверена! Я обещаю.

Она высадила его на Центральном вокзале, а сама поехала в Вестербро.

Лунд сидела на кровати Нанны и пыталась вспомнить, каково это было быть подростком. Комната была маленькая и яркая, заполненная вещами, разбросанными в хаотическом беспорядке. Фирменные пакеты недорогих магазинов одежды, школьные конспекты, книги и журналы, косметика и бижутерия…

Отражение личности Нанны Бирк-Ларсен, отражение ее жизни.

Лунд перечитала дневник Нанны, ничего не обнаружила. Ничего в тетрадках, в фотоальбоме. Она думала о том, какой сама была в том возрасте: нескладной угрюмой девицей. В ее комнате царил еще больший беспорядок, чем в этой, но беспорядок совсем иного рода. Он существовал для нее, Сары, был выражением своей одинокой, интровертной хозяйки. Здесь, думала Лунд, Нанна создала место для подготовки. Это была персональная гримерная, говоря театральным языком, из которой она выходила, чтобы очаровывать внешний мир, покорять его своей красотой, своими нарядами, своим искрометным и несомненным умом.

Всем тем, чего недоставало юной Саре Лунд, эта девушка обладала в избытке. И еще у нее была любящая мать.

А теперь Нанна была мертва.

Должна где-то быть тропа из этой комнаты к шокирующему концу Нанны в канале на Кальвебод-Фэллед. Должны быть причины, а причины оставляют следы.

Она посмотрела на шкаф Нанны, перебрала его содержимое. На нескольких предметах одежды ярлычки были срезаны, — вероятно, вещи были куплены в секонд-хенде. Остальная одежда была с ярлыками. И…

Лунд опять и опять пыталась представить себя в девятнадцать лет. Что она носила? Почти все то же самое, что и сейчас: джинсы, рубашки, свитеры. Практичная одежда для практичной жизни, не для привлечения внимания окружающих. Для симпатичных девушек естественно одеваться так, чтобы их замечали. Сама Лунд была исключением. Тем не менее та одежда, которую она нашла, перебирая вешалки в шкафу Нанны, казалась слишком правильной, слишком взрослой, слишком… продуманной.

Потом Лунд сдвинула все вешалки в одну сторону, чтобы рассмотреть маленькую гору обуви у задней стенки шкафа. За разрозненными парами туфель и кроссовок что-то блеснуло. Лунд потянулась за находкой, и платья Нанны скользнули по ее щеке, словно крылья гигантского мотылька.

В ее руках оказалась пара новых ковбойских сапог из коричневой кожи, украшенных цветными узорами, блестками, кусочками зеркал.

От них буквально пахло деньгами. Это были очень дорогие дизайнерские сапоги.

— Моя жена вернулась, — прозвучал грубоватый мужской голос у нее за спиной.

Лунд подскочила, ударилась головой о штангу с вешалками. Это был Тайс Бирк-Ларсен.

Он смотрел, как она потирает ушибленный лоб.

— Не говорите ей лишнего.

Уселись втроем за стол, вокруг застывших лиц и улыбок из прошлого.

— Я сожалею о том, что вчера случилось, — начала Лунд.

День за окном просветлел. Цветы увядали, но их сладкий запах по-прежнему главенствовал в доме.

— Сотрудник, который с вами разговаривал, переведен в другой отдел. Вы его больше не увидите.

Тайс Бирк-Ларсен — голова опущена, глаза мертвы — пробормотал:

— Ну, хоть что-то.

— Это ничто, — сказала Пернилле. — Я хочу знать правду. Я хочу знать, что случилось. Я ее мать.

Лунд раскрыла блокнот:

— После вечеринки Нанну никто не видел. Вероятно, ее увезли в украденной машине. В той, в которой мы ее нашли.

Лунд посмотрела в окно, потом снова на мать.

— Ее насиловали.

Пернилле застыла.

— И избивали. Мы думаем, это потому, что она пыталась сопротивляться.

Больше ничего.

— Это было в лесу? — спросила Пернилле.

— В лесу. Мы так думаем. — Лунд заколебалась. — Но возможно, сначала ее удерживали в каком-то другом месте. Пока мы просто не знаем.

Большой мужчина отошел к раковине, поставил побелевшие кулаки на столешницу, уставился на блеклое серое небо.

— Она сказала нам, что будет у Лизы, — проговорила Пернилле. — Нанна не обманывала меня.

— Может, она сказала правду. — Пауза. — У вас есть предположения? — Взгляд на фигуру у окна, сгорбленную спину в черной кожаной куртке. — Больше ничего не можете вспомнить?

— Если бы у нее были неприятности, Нанна сказала бы мне, — настаивала Пернилле. — Она бы мне сказала. Мы с ней… Мы были…

Слова не слушались ее.

— …близки.

— Когда она перестала встречаться с Оливером Шандорфом?

— Он замешан?

Длинная широкая тень пересекла стол. Тайс Бирк-Ларсен повернулся, прислушиваясь.

— Мы просто собираем информацию.

— Примерно шесть месяцев назад, — сказала Пернилле. — Оливер был ее парнем.

— Она была огорчена, когда они расстались?

— Она — нет. Скорее, он переживал.

Лунд внимательно слушала Пернилле.

— Она отказывалась отвечать на его звонки. Нанна… — Пернилле нагнулась к ней через стол, пытаясь заглянуть Лунд в глаза. — Когда у нее что-то случалось, она всегда говорила мне. Ведь так, Тайс?

Молчаливый мужчина неподвижно стоял у окна, высокая фигура в красном комбинезоне и кожаной куртке.

В сумке Лунд зазвонил телефон. Майер.

— Хорошо, скоро буду.

Они смотрели на нее выжидающе.

— Мне нужно ехать.

— Что там? — хрипло спросил отец.

— Ничего, это по работе. Я видела в комнате Нанны сапоги. На вид дорогие. Это вы ей купили?

— Дорогие сапоги? — переспросил он.

— Да.

— Почему вы спрашиваете об этом? — сказала Пернилле.

Пожатие плечами.

— Я задаю много вопросов. Возможно, слишком много. Это не нравится людям. — Помолчав: — Такая у меня работа.

— Мы не покупали ей дорогих сапог, — сказала Пернилле.

Комната для допросов. Адвокат был раздражителен, лыс и сложён как хоккеист. Когда Лунд вошла, он орал на Майера, который со скучающим взором и детской улыбкой сидел на краю стола, подперев подбородок рукой.

— Вы нарушили все права моего клиента. Вы допрашивали его в отсутствие адвоката…

— Я не виноват, что вы желали понежиться в постельке. В чем проблема-то? Я провел для него экскурсию. Угостил завтраком. Да я ему подгузники менять готов, если надо…

— Пройдемте со мной, Майер.

— Вам это так не пройдет, — не унимался адвокат, когда Лунд уводила Майера в смежную комнату.

Майер сел, посмотрел на нее:

— Они посадили Оливера Шандорфа в последнюю свободную камеру. Поэтому я немного покатал Йеппе по округу и привез его сюда около пяти.

Гадая, чем это может им грозить, Лунд спросила:

— Вы его допрашивали?

— А вы видели его электронную почту? Там есть что почитать. И на той неделе он звонил Нанне пятьдесят шесть раз. Если вы спросите меня…

— Вы допрашивали его без адвоката?

— Адвокат обещал приехать в семь. А объявился только в девять. — Майер вдруг превратился в самого рассудительного человека на свете. — По-вашему, лучше было запереть ребенка в камере? Я проявил сочувствие, накормил его завтраком. Было бы просто невежливо, если бы за все это время я не сказал ему ни слова, Лунд.

В дверь ворвался Букард в голубой рубашке с серым лицом.

— Вчера у нас возникли проблемы с размещением подозреваемого, — тут же стала объяснять Лунд. — Адвокат задерживался на два часа. Майер купил ему завтрак.

— Он не был голоден, — вставил Майер, — но мне показалось, что так будет правильнее.

— Возможно, Хальду показалось, что его допрашивали, но…

Лунд предпочла оставить фразу незаконченной. Букард был не сильно впечатлен.

— Я бы хотел послушать самого Майера.

— Лунд описала все предельно точно.

— Составьте рапорт. Принесите мне. Я приложу его к вашему досье… — Многозначительная пауза. — После разбирательства.

Когда шеф удалился, Лунд села за свой стол, взялась за фотографии и распечатки телефонных звонков.

Майер повеселел:

— По-моему, все прошло неплохо?

В зале для пресс-конференций яблоку негде было упасть. Кинокамеры, микрофоны. На этот раз Троэльс Хартманн был в галстуке — черном. С утра он посетил парикмахера, которого выбрала для него Риэ Скоугор, терпеливо сидел в кресле, пока его стригли так, как она захотела: коротко и строго. Скорбно.

Потом проработали текст:

— Последние дни были крайне сложными. Но мы работали в тесном сотрудничестве с полицией. Они подтверждают, что машина была украдена. Ни один из наших сотрудников не подозревается ни в чем противозаконном. Мы выражаем глубочайшее соболезнование родителям девушки. Все наши действия диктовались желанием помочь полиции в расследовании, ничем больше.

— Водитель все еще под подозрением? — спросила одна журналистка.

— Мы наняли того водителя через агентство. Подозрения с него сняты.

Море голосов, самый громкий поверх голов:

— Это мнение полиции?

Хартманн поискал взглядом кричавшего и увидел лысую голову и широкую ухмылку Эрика Салина.

— Я не могу говорить от имени Управления полиции. Но мы обсуждали с ними наше заявление. Они не возражают, чтобы я донес до сведения прессы тот факт, что мы случайно оказались втянутыми в расследование. Мы не причастны к этому делу. По остальным вопросам рекомендую вам обратиться в полицию.

Вопросы по-прежнему сыпались на него дождем.

Умный политик выбирает вопросы, на которые будет отвечать. Выбирает осторожно. Хартманн слушал крики журналистов и думал о Бремере, ждал молча, когда прозвучит нужный ему вопрос.

— Будет ли образован альянс с Центральной партией?

Продуманное выражение недоумения на лице.

— Знаете, местная политика далеко не так интересна, как ее рисуют таблоиды. Благодарю вас.

Он поднялся, завершая пресс-конференцию.

Женщина-репортер тоже вскочила:

— Так будет альянс или нет?

Хартманн проигнорировал вопрос.

Тогда встал политический редактор одной из ежедневных газет.

— Бремер тоже заигрывает с Эллер?

Его ослепила вспышка одного из фотографов. Надо строго придерживаться текста, так наставляла Риэ Скоугор.

— Да. — В зале стало тихо, все глаза смотрели на него. — Но если честно, мне кажется, он староват для нее. А теперь…

Внезапный взрыв хохота.

Чаша весов дрогнула и качнулась в его пользу. Газетчики ненавидели Бремера не меньше, чем он. По крайней мере, так они писали в своих статьях.

Троэльс удалился в свой офис. Вокруг него тут же засуетилась Риэ Скоугор. Поправила ему галстук, пиджак. Выглядела она молодой и довольной. Кратко пожурила его за одно-единственное отступление от заготовленного текста, но оно оказалось полезным. Так что в целом она была счастлива.

— Я в порядке, — сказал Хартманн, уклоняясь от ее рук. — Все хорошо.

— Троэльс, у тебя сегодня еще несколько встреч. Потом посещение школы. Там будут фотографы. Еще очень много дел.

Он отошел к окну, как упрямый ребенок.

Она тоже умела играть в эту игру. Надутые губки. Отработано практикой. И она с утра побывала в парикмахерской. Строгая, элегантная прическа. Платье, идеально сидящее на стройной фигуре.

Вбежал Вебер, размахивая пачкой бумаг. Проект речи в связи с заключением альянса. Он хотел, чтобы Хартманн показал ее Эллер при встрече.

— Хорошо, я посмотрю в машине…

— Возьми с собой Мортена, — сказала Скоугор. — Вы вдвоем все обговорите. Пройдетесь по пунктам…

Вебер потряс головой:

— Тут нет ничего нового. Я Хартманну не нужен. У меня полно работы…

— Не беспокойся, я останусь здесь и буду держать оборону до твоего возвращения! — настаивала она. — Поезжайте! — Она с улыбкой замахала руками, выпроваживая их. — Поезжайте и поговорите!

Иногда Хартманн играл с Риэ в шахматы. Обычно побеждал он. Потому что она поддавалась? Такая мысль порой приходила ему в голову.

— Ну, идите, мальчики! — прикрикнула на них Риэ Скоугор, словно мать на шаловливых детей, и снова замахала тонкими руками, блестя кольцами.

— В субботу вечером, — сказал Майер, — Йеппе Хальд действительно был в охотничьем поместье, но несколько раз звонил Шандорфу.

— Что говорит та женщина, с которой был Оливер?

— Разведена, хотела развлечься. Ей показалось, что парень был чем-то подавлен.

Лунд подняла брови:

— И это все?

— Нет.

Снова отзвук обиды в голосе. Наверное, сказывался наложенный ею запрет на курение в кабинете.

— А что с отпечатками в бойлерной?

— Там перебывала половина гимназии.

— ДНК?

— Еще ждем результатов. Ну что, готовы?

Она посмотрела через стеклянную дверь в комнату для допросов по другую сторону коридора. Там сидел Оливер Шандорф, уронив голову на стол.

— Я хочу быть там, — заявил Майер. — Мы же вместе работаем над этим делом.

Это было верное замечание.

— Ладно. Пойдем вместе. Но вопросы задаю я.

Как только они открыли дверь, Шандорф, взлохмаченный, в зеленой рубашке поло, указал на Майера:

— С ним я говорить не буду.

— Не будешь, — согласилась Лунд. — Я поговорю с тобой. — Пауза. — С добрым утром, Оливер. Как себя чувствуешь?

— Дерьмово.

Она протянула ему руку. Парень пожал ее. Лысый адвокат, которого они видели раньше, тоже поздоровался с ней. Лунд села с ними за стол. Майер устроился в дальнем углу, в пятне света, падающего из окна.

— Мы только хотим получить ответы на некоторые вопросы, — объявила Лунд. — После этого ты сможешь пойти домой. — Никакой реакции от Шандорфа. — Нанна сказала родителям, что проведет выходные у Лизы. Она собиралась встретиться с тобой?

— Нет. Я уже говорил вам.

— Ты знаешь, с кем у нее было свидание?

— Нет.

Из папки, принесенной с собой, Лунд вынула пару снимков тех шикарных сапог, что она нашла в шкафу Нанны:

— Это ты подарил ей?

Он взглянул на фотографию с удивлением:

— Нет.

Майер откинулся на спинку стула, протяжно и громко зевнул. Лунд не обращала на него внимания.

— Из-за чего ты так разозлился на вечеринке, что начал бросаться стульями?

Лысый адвокат просиял и отчеканил:

— Мой клиент не обязан отвечать.

И на адвоката Лунд даже не взглянула.

— Я пытаюсь помочь тебе, Оливер. Расскажи нам правду, и мы оставим тебя в покое. Спрячешься за своим адвокатом, и я обещаю…

— Она сказала, что нашла другого!

— Все, хватит, — сказал адвокат. — Мы уходим отсюда.

Глаза Лунд ни на миг не оторвались от рыжего парня.

— Она называла его имя?

Адвокат уже вскочил:

— У моего клиента была тяжелая ночь…

— Она еще что-нибудь сказала?

— Повторяю, — перебил ее адвокат, — больше никаких вопросов.

Шандорф помотал головой:

— Все, о чем я просил ее, — это спуститься в подвал и поговорить со мной. Но она не…

— Оливер! — рявкнул юрист.

— Малыш, — обратился Майер к Шандорфу, — он тебе не отец. Он не ударит тебя, я ему не дам.

— Она не хотела пойти со мной.

Лунд кивнула:

— И что ты сделал?

— Обозвал ее несколько раз… И больше никогда ее не видел.

Она собрала свои бумаги:

— Спасибо, это все.

В коридоре Лунд остановилась в задумчивости:

— У Нанны был кто-то. Он подарил ей дорогие сапоги, о которых никто не знал.

— Их мог купить Оливер, — нетерпеливо воскликнул Майер. — Он врет. Может, у нее с ним было свидание.

— Здесь что-то не так.

— Здесь что-то не так, — пробормотал он, потянувшись за сигаретами.

— Не курите здесь, — приказала она. — Я уже вас просила.

— Я скажу вам, что здесь не так, Лунд. Вы. Вы здесь уже так давно сидите, что стали мебелью. Думаете, никто никогда не сможет вас заменить. Вот что не так — вы.

И он закурил. Выдул дым под потолок. Закашлялся. Сказал:

— Мой кабинет. Мой.

В дверь просунул голову Свендсен:

— Звонили криминалисты. Отпечатки из бойлерной грязные. Сегодня результатов анализа ДНК не будет.

Лунд ничего не сказала. Стала рассматривать фотографии сапог на своем столе.

— Хорошо, — ответил Свендсену Майер. — Придется вернуться в квартиру парней.

Свендсен вздохнул:

— Мы же там целую ночь проторчали.

— Мы плохо искали.

Они ушли. Лунд смотрела на сапоги. Зазвонил телефон. Это был судмедэксперт, он хотел поговорить с ней.

Пернилле сидела в квартире наедине с цветами, полицейскими метками и одеждой Нанны. И ждала.

К полудню она была близка к безумию. Поэтому она поехала в гимназию, поговорила со смущенной директрисой, потом нашла того приятного, спокойного, с грустными глазами учителя Раму.

И узнала только одно: Оливер Шандорф и Йеппе Хальд провели ночь за решеткой.

Потом она ждала в пустом кабинете, слушая юные голоса, звучавшие в коридоре, мечтая узнать среди них звонкий голос Нанны. Ждала, пока не появилась Лиза Расмуссен. Зареванная, она бросилась прямо в раскрытые объятия бежевого плаща Пернилле, ее трясло от рыданий, она всхлипывала, как маленькая девочка.

У нее были такие же светлые волосы, как у Нанны. Пернилле целовала их, зная, что не следует делать этого. Они были подругами, почти сестрами. Эти две девочки…

Пернилле отпустила девушку, улыбнулась, перестала пытаться назвать словами то, что было выше понимания. Ребенок — это краткая и благословенная интерлюдия долга, а не твоя собственность. Она понятия не имела, что делала Нанна за пределами их квартирки над гаражом. И не спрашивала. Старалась не думать об этом.

А Лиза знала. Эта невысокая, слегка полноватая девушка изо всех сил стремилась быть такой же красивой и умной, как Нанна, и так никогда и не преуспела ни в одном, ни в другом. Лиза утерла глаза, встала перед ней неловко, как будто уже хотела уйти.

— Есть кое-что… — сказала Пернилле. — Есть кое-что, чего я не понимаю.

Молчание. Девушка переминалась с ноги на ногу.

— Нанна была чем-то огорчена?

Лиза помотала головой.

— А Оливер? Он как-то замешан в этом?

— Нет.

Капризные подростковые нотки в голосе.

— Тогда почему полиция все время про него спрашивает? Почему, Лиза?

Она прислонилась к столу, перебирая что-то руками у себя за спиной, протянула недовольно:

— Не знаю я.

Пернилле вспомнила о той женщине-полицейском, Лунд, о ее немногословной настойчивости. Вспомнила ее большие сияющие глаза, которые, казалось, ни на миг не переставали смотреть.

— Вы пошли на вечеринку вместе. Она что-нибудь говорила? Она не казалась… — Слова. Простые слова. Простые вопросы. Как у Лунд. — Она не казалась не такой, как всегда?

— Нет. Она ничего не говорила. Она была… просто Нанна.

Только не рассердиться, убеждала себя Пернилле. Только не произнести то, что в голове… Ты маленькая несносная лгунья, и это написано на твоем некрасивом толстом лице.

— Почему она сказала, что после вечеринки пойдет к тебе?

Девушка затрясла головой, как плохая актриса в плохой пьесе:

— Я не знаю.

— Вы же подруги, — продолжала Пернилле, думая: не слишком ли сильно она давит? Не кажется ли сумасшедшей? Злой? И все же сказала: — Вы подруги. Она бы обязательно рассказала тебе о своих планах. — Слова звучали все громче, все быстрее: — Она бы поделилась с тобой, если бы что-то случилось!

— Пернилле, ничего она мне не говорила, честное слово.

Схватить ее, вытрясти из девчонки правду. Заорать на нее. Пока она не скажет… Что?

— Может, она сердилась? — спросила Пернилле. — На меня?

— Не знаю.

— Ты должна мне сказать! — крикнула она срывающимся голосом. — Это важно!

Лиза не шевелилась, только с каждым сердитым словом, брошенным в нее, становилась все спокойнее и неприступнее.

— Она… ничего… не… говорила.

Сжав девушку за плечи, Пернилле впилась взглядом в эти дерзкие глупые глаза:

— Скажи мне!

— Мне нечего вам сказать, — ответила Лиза ровным бесцветным голосом. — На вас она не сердилась. Правда.

— Тогда что произошло? — взвизгнула Пернилле, готовая ударить девчонку. — Что с ней произошло?

Лиза стояла с вызывающим видом, словно говоря: ну давайте, сделайте это. Ударьте меня. Это ничего не изменит. Нанна все равно не вернется.

Пернилле всхлипнула, вытерла слезы, вышла в коридор. Остановилась у цветов и фотографий в раздевалке. Алтарь Нанны.

Она села на скамейку напротив. Третий день. Лепестки осыпаются. Записки выпадают из букетов. Все уходит в неведомую серую даль за пределами человеческого зрения.

Она подняла ближайший листок бумаги. Детский почерк. «Мы тебя никогда не забудем».

Но вы забудете, думала Пернилле. Вы все забудете ее. Даже Лунд когда-нибудь забудет. Даже Тайс, если только у него получится, направит свою безграничную, бесформенную любовь на мальчиков, Антона и Эмиля, в надежде, что их детские личики скроют память о Нанне, что преданность вытеснит боль.

Вокруг нее мелькали фигуры — тащили портфели, натягивали куртки, обменивались книгами, переговаривались.

Она смотрела и слушала. В этих скучных серых коридорах недавно ходила и ее дочь. В каком-то смысле до сих пор ходит — в воображении Пернилле, и оттого боль еще острее. Почему горе вызывает такую нестерпимую физическую боль, ведь это всего лишь пустота? Почему же она ощущала его всем своим телом? Нанна потеряна. Украдена у нее. И пока вор не пойман, пока его деяние не раскрыто, ее смерть будет угнетать их всех, как темная злая болезнь. До тех пор они будут заперты в настоящем.

Она поднялась, пошла по лестнице, споткнулась, упала. Протянутая рука предложила ей помощь. Пернилле увидела лицо, смуглое и доброе.

— Вы не ушиблись?

Это был учитель Рама, с которым она уже встречалась сегодня.

Она ухватилась за его руку, дотянулась до перил, встала на ноги.

— Как вы себя чувствуете?

Да, все задавали ей этот вопрос в последние три дня и не хотели слышать ответ.

— Плохо, — проговорила она. — Я чувствую себя плохо.

Она задумалась: а как Нанна относилась к этому приятному, умному мужчине? Нравился он ей или нет? О чем они говорили?

— Лиза рассказала что-нибудь? — спросил Рама.

— Кое-что.

— Если я могу…

— Помочь?

И эту фразу ей тоже часто говорили. Все прибегали к одним и тем же словам. Может, он имел в виду то, что сказал. А может, для него это была всего лишь очередная банальная формула, припасенная для неловких ситуаций.

Пернилле вышла из гимназии. Кажется, Тайс был прав. А она вела себя глупо. Полиция работает. Лунд знает, что делает.

Женщина из агентства недвижимости осматривала строительные леса, затянутые полиэтиленом окна, горы пиломатериалов, сложенные у входа.

— Дом необходимо продать. Как можно скорее.

Тайс Бирк-Ларсен был в своей черной куртке, в ботинках на толстой подошве и красном комбинезоне. Он по привычке каждое утро натягивал рабочую одежду, хотя работа, недавно столь важная для него, теперь исчезла из его реальности. Фирма держалась на Вагне Скербеке. Вагн вполне мог справиться. Да и выбора не было.

— Разумеется, — кивнула женщина.

— Я не буду ждать лучшей цены. Возьму что дадут. Лишь бы поскорее избавиться от него.

— Понятно.

Он пнул ногой доски:

— Материалы в подарок.

На улице играли дети: перекидывались мячом, смеялись, кричали. Он наблюдал за ними с завистью.

— Это прекрасный дом, — сказала женщина. — Почему не подождать хотя бы пару месяцев?

— Нет. Я продаю немедленно. Разве это проблема?

Она помялась:

— Да нет, не проблема, но… Вы видели оценку экспертов?

Она вытащила пачку документов. Бирк-Ларсен ненавидел бумаги. Это была работа Пернилле.

— Эксперты страховщика установили наличие сухой гнили.

Он мигнул, почувствовал тошноту и бессилие.

— Но это ведь должна покрыть страховка.

Она не смотрела на него, качая головой.

— Сухая гниль в вашу страховку не входит. Мне жаль.

Ветер набирал силу. Затрепыхался полиэтилен на окнах.

Мимо проехали на велосипедах двое мальчишек с воздушными змеями на бечевке.

— Но…

Наманикюренным пальцем она указала на строчку в контракте.

— Вот здесь написано про сухую гниль — на нее требуется отдельная страховка, которой у вас нет. Простите. — Смущенный вздох сочувствия. — Если продавать дом сейчас, вы потеряете много денег. В таком состоянии…

Он молча смотрел на дом и думал о своих несбывшихся мечтах. Отдельные комнаты для сыновей. Счастливое лицо Нанны в верхнем окне, затянутом теперь черным полотнищем.

— Продавайте, к чертовой матери. — Тайс Бирк-Ларсен махнул рукой.

Троэльс Хартманн ползал по полу на четвереньках — он рисовал красками с детишками в детском саду. Мортен Вебер присел на корточки рядом с ним.

— Троэльс, — сказал он, — не хочу мешать тебе развлекаться, но фотографы уже ушли. Тебе пора ехать на другие встречи.

Хартманн неумело нарисовал желтого цыпленка, встреченного восторженным писком малышей, улыбнулся и спросил у Вебера:

— Другие встречи будут такие же веселые?

— Такие же необходимые.

Хартманн обвел взглядом юные мордашки вокруг себя:

— Это наши завтрашние избиратели.

— Ну тогда приедем сюда еще раз завтра. Пока мы более заинтересованы в тех, кот голосует сегодня.

— Они приготовили для нас пирог.

Вебер нахмурился:

— Пирог?

Через две минуты они сидели вдвоем за столиком, в стороне от детей и воспитателей.

— Попробуй кусочек, Мортен.

— Извини. Не могу.

— Твой диабет лишь предлог. Ты в любом случае не прикоснулся бы к нему, слишком ты правильный для сладкого!

Они были достаточно близки для такой шутки, так считал Хартманн.

— Что нам известно о том репортере? — спросил он.

— Ты говоришь об Эрике Салине?

— Он охотится за мной, Мортен. Почему? Кто он? Как он узнал о машине?

— Он грязный репортеришко, который ищет, на чем бы заработать. Считай это комплиментом. Он не стал бы тратить на тебя время, если бы у тебя не было шанса на выборах.

— Но машина? Откуда он узнал, что она наша?

Вопросы Хартманна были неприятны Веберу.

— Ты считаешь, что информацию слил кто-то из штаба? — спросил он.

— А ты нет?

— Такая мысль мне приходила. Но не могу представить, кто бы это мог быть.

Хартманн отодвинул тарелку с пирогом и пластиковый стаканчик с апельсиновым соком, полюбовался на расшалившуюся детвору.

— Я на сто процентов уверен в нашей команде, — заявил Вебер с помпой. — В каждом из сотрудников. А ты?

Ответить Хартманну помешал звонок. Он поднес телефон к уху, послушал, посмотрел на Вебера:

— Нам пора ехать.

Шагая по длинным гулким коридорам, Хартманн кипел негодованием.

— Где она?

— Обещала перезвонить через минуту.

Внизу у входной двери их встретила Риэ Скоугор и теперь еле поспевала за Хартманном. Вебер замыкал их маленький отряд, молчал и слушал.

— Эллер говорит, что Поуль Бремер сделал ей более интересное предложение. Она его еще не приняла. Хочет знать нашу реакцию.

— Наша реакция такова: пусть подавится.

Скоугор вздохнула:

— Это политика.

— Нет, это не политика. Это конкурс красоты. И мы в нем не участвуем.

— Выслушай ее. Узнай, что она хочет. Мы можем пойти на компромисс в отдельных направлениях…

Она остановила Хартманна перед дверью в штаб.

— Троэльс, ты должен успокоиться.

Его взгляд обежал стены. Иногда ратуша очень напоминала тюрьму, пусть и весьма комфортабельную.

Мобильник Скоугор издал трель.

— Привет, Кирстен. Буквально еще одну секунду. Сейчас Троэльс свяжется с тобой.

Дав отбой, она посмотрела на Хартманна и сказала:

— Будь вежлив. Держись равнодушно.

Он развернулся и пошел прочь. Она рассердилась, поймала его за плечо, крикнула:

— Эй! — Ее голос был резок и сух. — Остановись и выслушай меня хоть раз! Если Эллер будет на нашей стороне, мы победим. Если проиграем, то превратимся в еще одну маленькую партию, подбирающую крошки со стола Бремера. Троэльс…

Он снова уходил. Ее рука вцепилась в синий лацкан, потянула его обратно в тень.

— Ты понимаешь, что я говорю? Мы не получим большинства, играя в одиночку. У тебя нет столько голосов. — Она взяла себя в руки, немного успокоилась. — И тут ничего не поделать. Таковы факты.

Хартманн протянул руку за телефоном.

— Главное — будь спокоен, — сказала она и дала ему мобильный.

Хартманн набрал номер, поздоровался, обменялся парой общих фраз, потом:

— Я слышал о вас и Бремере. Что ж, такое случается. Не будем расстраиваться.

Он прикрыл глаза, слушая ответную реплику. Опять уклончивые фразы о дверях, которые еще не захлопнуты, о предложениях, которые пока не окончательны. И неизменные интонации нахального просителя.

— Как я понимаю, альянс у нас не сложился, — сказал Хартманн. — Давайте как-нибудь выпьем вместе кофе. Будьте здоровы! До свидания.

Скоугор побелела от злости. Вебер вообще ушел.

— Довольна? Я был спокоен.

Судмедэксперт был разговорчивым мужчиной с белой бородой на загорелом лице. Всю дорогу к моргу он рассказывал о том, как надо делать сидр.

— В Швеции хорошие яблоки. Я дам вам рецепт!

— Отлично.

В морге они натянули перчатки и подошли к столу.

— Это необычный случай, — сказал он, поднимая белую простыню.

Перед ней открылось тело Нанны Бирк-Ларсен. Вымытое и с признаками трупного окоченения.

— Кровь в волосах свернулась задолго до того, как она попала в воду. На руках и ногах отчетливо видны следы ударов, и еще на правом боку.

Лунд взглянула на указанные места, думая, что видела и так уже слишком много.

— Подойдите сюда, — велел он, — вот, на правом бедре.

— Вроде все это мы уже осматривали. Это ссадина?

— Нет. Вот пощупайте кожу.

Лунд пощупала. На ощупь — кожа.

— Вокруг этой раны имеется покраснение, — рассказывал о своем открытии судмедэксперт. — Когда тело находится в воде, эта краснота исчезает. Но через несколько дней проявляется снова.

Лунд помотала головой:

— Это потертости. Она находилась на твердой грубой поверхности, возможно на бетонном полу.

— В подвале гимназии бетонный пол.

Она еще раз потрогала поврежденный участок бедра. Перед глазами стояла тайная комната с окровавленным матрасом и наркотиками.

— Сколько времени она так провела?

— Несколько часов.

Лунд переваривала информацию, пыталась делать выводы.

— Вы уверены?

— Уверен. У нас есть основания полагать, что имела место серия изнасилований — возможно, с перерывом в несколько часов. Но у нас нет ни единой ДНК. Должно быть, насильник пользовался презервативом. Он не оставил никаких следов — ни под ногтями девушки, ни где-либо еще.

— Смыло водой?

— Да, — кивнул он, — сначала я тоже так думал. Но она находилась в багажнике. Посмотрите на ее руки.

Он поднял по очереди руки девушки.

— Кто-то подстриг ей ногти.

Руки упали обратно на белую простыню. Потом настал черед Лунд разглядывать их.

— В легких и печени следы эфира, — продолжал он, перелистывая отчет. — То есть девушку усыпляли, возможно несколько раз. Все было спланировано. Этот парень прекрасно знал, что делает. Я не… — Он умолк, словно сомневаясь в себе. — Это не моя сфера, но я не удивлюсь, если услышу, что он уже делал это прежде. Во всем чувствуется… метод.

Лунд взяла у него отчет.

— Надеюсь, вам это поможет.

Она пожала плечами.

— Что ж, — покивал он. — Если обнаружим что-то еще, я вам пришлю. Ах да… — Он улыбнулся. — И рецепт сидра.

Лунд пошла обратно в свой кабинет. Перед дверью Букард спорил с лысым адвокатом — пытался удержать Оливера Шандорфа и Йеппе Хальда. Юрист собирался через судью требовать их немедленного освобождения. На лице Букарда не читалось особых надежд преуспеть в данном конкретном споре.

Эллер закрыла за собой дверь. Села, положила широкие ладони на широкие бедра и сказала:

— Ну и шуточку вы со мной сыграли, должна вам сказать.

— Это не шутка, Кирстен.

— Очень надеюсь. Потому что я ответила Бремеру «нет». Не думайте, что это было просто. Это не то слово, которое он привык слышать.

— Могу себе представить.

— Но, с другой стороны, мне не пришлось выбирать слишком долго. Наши пути во многом совпадают. А он… — Она улыбнулась. — Он просто старый кукловод.

Хартманн никак не отреагировал на это признание.

— Вы правы насчет необходимости нового курса. Надеюсь, вы справитесь, — добавила Эллер. — На кону моя голова.

— А что ваша группа?

— Сделает, как я скажу. Ну что ж… приступим к делу?

Через пять минут за столом в зале заседаний рядом со штабом Хартманна начались переговоры. Программы и назначения, финансирование и стратегии продвижения. Риэ Скоугор записывала и выдвигала предложения.

Хартманн и Эллер заключили альянс.

Майер вернулся после повторного обыска квартиры школьников.

— Этих отличников уже отпустили? — спросил он.

— Да.

— Придется снова вызвать.

Лунд сидела, уткнув нос в фотографии на столе: раны девушки, ее новые сапоги.

— Я не думаю, что это сделали они, — проговорила она.

— А я уверен, что они.

У него с собой было небольшое устройство для чтения карт памяти. Он подключил его к компьютеру Лунд.

— Вот, взгляните на это.

Компьютер разобрался, что за устройство к нему присоединили, открылось окно.

На экране замельтешили смазанные кадры любительского видео: вечерника по случаю Хеллоуина, подростки в костюмах — пьют пиво, орут, дурачатся, оставленные без надзора взрослых.

Лунд смотрела. Вот Йеппе Хальд — блестящий ученик, гордость учителей, всегда спокойный и невозмутимый умница Йеппе — вопит с экрана, то ли пьяный, то ли обкуренный. Лиза Расмуссен в коротком обтягивающем платье, примерно в том же состоянии, что и Хальд, едва стоит на ногах.

— Откуда у вас это?

— Из комнаты Йеппе Хальда. Он снимал это на свой телефон, а потом переписал на карту памяти. — Майер многозначительно взглянул на Лунд. — Чтобы потом смотреть на компьютере.

Лунд кивнула.

— И по-моему, он совсем не так умен, каким его считают в гимназии, — добавил Майер.

— Стоп!

Майер остановил кадр.

Нанна в черной шляпе с пряжкой на тулье. Нанна живая, дышит, улыбается. Красивая, очень красивая. Очень… взрослая.

Она не выглядела пьяной. Она не вопила. Она казалась… удивленной. Как взрослый человек, на которого внезапно налетела орава несмышленых малышей.

— Дальше, — сказала Лунд.

Майер включил медленную скорость. Картинка перешла с Нанны на Оливера Шандорфа — растрепанная рыжая шевелюра, безумный взгляд. Заливая в горло пиво из банки, он не сводил с Нанны голодных глаз.

— В нашей школе таких вечеринок не было, — заметил Майер. — А в вашей?

— Меня бы в любом случае не пригласили.

— Ну да, точно. А теперь смотрите. — Майер испустил долгий горький вздох и сел рядом с Лунд. — Шоу начинается.

Картинка поменялась. Теперь снимали в другом месте, более темном. Света мало. Стол с едой, напитками. Должно быть, та комната в подвале.

Что-то шевелилось в глубине, росло в кадре по мере продвижения снимающего.

Лунд пригнулась к экрану, впитывая каждую деталь. Чувствуя, как забилось сердце.

Звуки — тяжелое частое дыхание. Оливер Шандорф, обнаженный, рыжая голова раскачивается в такт его телу, извивающемуся над другим телом, тоже обнаженным, лежащим под ним с раскинутыми ногами, неподвижным.

Контраст между ним и девушкой был разительным. Шандорф весь — маниакальная энергия и отчаяние. Она… Пьяна? Без сознания? Невозможно понять. Но что-то с ней не так.

Ближе.

Шандорф ухватил девушку за лодыжки, заставил обхватить себя ногами. Ее руки взметнулись, словно она хотела ударить его. Он был как сумасшедший, оттолкнул ее руки, зарычал.

Лунд смотрела.

Фокус переместился за спину Шандорфа. Ее ноги сомкнулись вокруг него. Подростковый секс. Как будто где-то тикают часы, твердя: сделай это сейчас, и сделай быстро, или другого шанса не будет.

Снова рычание, снова яростные толчки.

Ближе. Черная шляпа, уже бывшая в кадре ранее, лежит поверх ее глаз, поверх лица. Светлые волосы. Вот шляпа начинает сползать…

— Черт, — воскликнула Лунд.

Что-то случилось. Картинка хаотично заплясала. Они услышали его, поняли, что за ними подглядывают. Проклятья и суматоха. Девушка едва различима, пытается прикрыть себя. Светлые волосы, шляпа, голая грудь — все, что удалось разглядеть.

— Думаю, мне пора ехать за нашими героями, — сказал Майер.

На ступенях ратуши стояли друг подле друга Троэльс Хартманн и Кирстен Эллер, они прикрывали глаза от ярких вспышек фотокамер, улыбались, жали руки.

Дожидаясь Майера, Лунд смотрела новостной канал на своем компьютере. Потом снова включила школьное видео. Нашла тот фрагмент, который в первый раз с Майером они пропустили.

Гимназия. Нанна в вечернем платье. На голове шляпа. Улыбается в видоискатель мобильника Йеппе. Поднимает бокал с чем-то, похожим на кока-колу. Трезвая. Элегантная и спокойная. Совсем не ребенок. Ничего общего с ее одноклассниками. А через несколько минут… Раздетая, в подвале, принимающая звериные толчки Оливера Шандорфа.

— Надеюсь, ты прав, Майер, — прошептала она.

Сторож открывал для Лунд двери гимназии, когда позвонил Майер:

— Я привез обоих.

— Пока не допрашивайте их.

Пауза.

— С каких пор все изменилось?

— Я должна кое-что проверить.

Протяжный вздох.

— Не беспокойтесь, Лунд. Вся слава достанется вам.

Шаги Лунд рассыпались эхом по темным пустым коридорам.

— Дайте мне двадцать минут, — сказала она и отключилась.

Цветы на алтаре Нанны возле шкафчиков поникли, свечи догорели. Лунд спустилась по холодной лестнице в подвал, освещая себе путь фонариком, нащупывая выключатели, которые никак не могла найти.

Через полосатую заградительную ленту, в дальнюю тайную комнату. Там повсюду — метки, линии, обведенные мелом пустые бутылки в пятнах порошка для снятия отпечатков. Она посмотрела на запачканный кровью матрас: одно большое пятно в ногах. И еще красная полоса на стене возле матраса. Крови немного. И она не размазана.

Майер не стал ждать, не видел смысла. Он привел Оливера Шандорфа в кабинет Лунд, усадил перед компьютером, заставил смотреть на экран. Огромная тыква. Пьяные ученики. Наркотики. Алкоголь.

Оказавшись один на один с Шандорфом и получив возможность поступать, как он считает нужным, Майер почувствовал себя гораздо свободнее. Он сел рядом с парнем, наблюдал за тем, как тот смотрит видео: всклокоченные рыжие кудри, лицо сморщено от страха и страдания.

— У тебя два варианта, Оливер, — сказал он тусклым равнодушным голосом. — Или ты признаешься прямо сейчас…

Нанна, в ведьминской шляпе, со счастливой улыбкой на лице.

— …или мы будем смотреть дальше. И подождем, пока выспится твой адвокат. Если он вообще соизволит вылезти из постели.

На экране танцевальный зал сменился коридором, потом лестницей и наконец подвалом. Тайная комната приближалась.

Две фигуры слились воедино в желтом свете тусклой лампочки.

Шандорф не отрываясь смотрел на экран.

— Я могу тут с тобой хоть всю ночь просидеть, — сказал ему Майер. — Но я знаю, что это сделали вы двое, и ты это знаешь. Так давай уже покончим с этим?

Молчание.

Майер почувствовал, что в нем начинает просыпаться злость, постарался успокоиться.

— Оливер? Оливер?

Лунд вытащила принесенные с собой фотографии. Фрагменты тела Нанны. Крупным планом ссадины и раны на спине, на бедрах.

По какой-то причине электричества в подвале не было, поэтому она посветила на снимки фонариком. Поднесла их к матрасу, к пятнам крови на полу.

Затем вынула фотографии рук Нанны. С коротко обстриженными ногтями. Обвела лучом фонарика помещение, подмечая каждую деталь, перечитала список обнаруженных при осмотре вещей. Ножниц не было.

Она взяла телефон, посмотрела на дисплей — сигнал не проходил в этот склеп.

Оливер Шандорф как замороженный сидел перед компьютером. Два спаривающихся тела. Его рыжие кудри скачут вверх-вниз. Он хватает ее ноги, закидывает себе за спину. Отталкивает ее руки, когда они тянутся, чтобы вонзиться в него ногтями.

Вот камера подбирается ближе. Его тело работает как насос, пронзая ее в безумном, исступленном ритме. Затем смятение. Беспорядочные кадры, среди которых видно, как он вскакивает, идет на невидимого наблюдателя, помешавшего им.

Скривив губу, как упрямый мальчишка, со смесью стыда и вызова на лице, Шандорф сидел в отделе убийств и отказывался говорить.

— Может, Йеппе заговорит первым, — сказал Майер.

На экране как раз возник Хальд. Пьяный, не контролирующий себя.

— Ты ведь понимаешь, что он здесь неподалеку. — Майер похлопал парня по плечу. — Может, он прямо сейчас говорит, что это был ты. Только ты. Вот будет здорово!

Шандорф был неподвижен, как камень.

— Знаешь, никак не могу забыть фотографии Нанны. Их сделали, когда ее вытащили из воды. Так и вижу их. — Майер не спускал с Шандорфа глаз. — Не вынуждай меня показывать их тебе. Для нас обоих так будет лучше.

Лунд не была готова выходить наружу в поисках сигнала, здесь еще оставались дела. Она натянула пару резиновых перчаток и взяла разбитый пивной стакан из круга, обрисованного мелом. Направила на него фонарик.

По краю стакана следы помады. Ярко-оранжевой, кричащей.

Достала фотографию Нанны с вечеринки. Вот она стоит в своей черной маскарадной шляпе, и эта шляпа — единственное, что было в ней детского.

Заглянула в пепельницу. Перебрала окурки сигарет и самокруток. Наткнулась на комочек из фольги. Раскрыла его пальцами в перчатках: сережка. В луче фонарика блеснули три поддельных бриллианта в серебряной оправе.

Снова уткнулась в фотографии. Нанна и ее одноклассники. Лиза Расмуссен.

Прошло три дня, как они вытащили тело Нанны Бирк-Ларсен из ледяной воды канала возле аэропорта. За все это время почти не было момента, чтобы они работали без версии. И каждая версия рассыпалась. Они гонялись за тенями, а те таяли в свете фактов. Загадка, сулящая ответы. И тем не менее…

Это расследование не было похоже ни на одно из тех, которые она вела раньше. В нем были слои, тайны, головоломки. Да, расследования никогда не бывают черными или белыми. Но никогда она не встречалась со столь неоднозначным, ускользающим делом.

Лунд смотрела на фотографию. Нанна и Лиза. Веселые, счастливые.

Где-то наверху послышался звук, потом другой. Шаги в темноте.

— Может, это вообще не твоя идея была, — говорил Майер. — Может, все затеял Йеппе, а ты лишь поддержал приятеля.

Он нагнулся, ища взгляд Шандорфа.

— Оливер?

Никакой реакции. Только несчастное лицо, обращенное к монитору компьютера.

— Для тебя все еще может кончиться не слишком плохо, если ты расскажешь мне, как было дело. Так как мы с тобой поступим?

Майер откинулся на стуле, заложил руки за голову.

— Будем сидеть всю ночь, разглядывая снимки? Или покончим с этим?

Ни звука.

— Прекрасно. — В голосе Майера зазвучало раздражение, и он досадовал на себя за это. — Что-то я проголодался. На двоих у меня денег не…

— Это не она, придурок, — буркнул Шандорф.

Майер моргнул:

— Что?

Наконец Оливер Шандорф поднял на него глаза:

— Девушка в бойлерной. Это не Нанна.

Наверху, перед алтарем в память Нанны, светился одинокий огарок.

Лунд проверила телефон. Связь была.

Опять услышала что-то… шаги за ближайшей дверью. Лунд не собиралась прятаться. Направила луч на источник шума:

— Лиза?

Девушка застыла в ярком белом свете, в руке она держала стеклянную вазу с розами.

— Как ты сюда попала? — спросила Лунд.

Лиза поставила розы под фотографией Нанны.

— Цветы все завяли. Совсем забыли про них.

— Как ты сюда попала?

— Дверь в спортивный зал не закрыта. Замок сломан. Это все знают.

Она заправила за ухо светлую прядь, посмотрела на алтарь.

— Когда ты познакомилась с Нанной?

— В начальной школе. Уже в последний год. Потом Нанна выбрала Фредериксхольм, и я тоже. — Она переставляла цветы. — Хотя я не надеялась, что поступлю. Нанна умная. А ее отцу пришлось искать деньги. У моего отца хватает денег, но я… я глупая.

— Когда вы поссорились?

Лиза не смотрела на нее.

— Мы не ссорились.

— Телефон Нанны у нас. Мы знаем, что в последнее время ты не звонила ей, только писала сообщения.

Тишина в ответ.

— А Нанна тебе звонила.

— Это была не ссора, так…

— Из-за Оливера?

Немедленно:

— Я уже не помню.

— Мне все же кажется, что дело в нем. Нанне он не нравился. А ты влюбилась в него всерьез.

Лиза засмеялась:

— Иногда вы задаете странные вопросы.

— Поэтому ты пошла в бойлерную.

— Мне пора домой.

Лунд показала ей сережку:

— Ты кое-что там забыла.

Девушка уставилась на пакетик с уликой, обругала себя, развернулась, чтобы уйти.

— Мы можем провести у тебя дома обыск, чтобы найти платье, — сказала Лунд ей в спину. — Или ты сама мне все расскажешь?

Лиза Расмуссен остановилась, обхватила себя руками, словно озябла в тонкой красной куртке.

— Это очень важно, — продолжала Лунд. — Нанна тоже была в бойлерной? Или ты одна пошла с ребятами?

Застигнутая врасплох на полпути между ребенком и взрослым, Лиза выпалила:

— Я злилась на нее, понятно?

Лунд сложила руки на груди и ждала продолжения.

— Она всегда все решала. Обращалась со мной как с маленькой. Я была пьяна. Когда мы увидели, что этот придурок Йеппе шпионит за нами, мы пытались остановить его. Я в темноте споткнулась и упала. — Она закатала рукав, под ним заживающие царапины и полоски пластыря. — Вот, порезалась.

— Что было потом?

— Оливер отвез меня в больницу. Мы там провели почти всю ночь.

Она села на ступеньку, уличные фонари освещали ее заурядное юное лицо.

— Он все еще с ума сходил по Нанне. Я думала, может, я смогу… — Она опустила рукав, опять обхватила себя. — Безмозглая дура. Нанна была права.

— Где была Нанна?

— Не знаю.

— Лиза…

— Я не знаю! — выкрикнула она. И спокойнее: — Примерно в половине десятого мы вышли в вестибюль, она надела на меня свою шляпу. Обняла меня. И попрощалась. — Она смотрела Лунд в лицо. — Это все. Потом она ушла.

Лунд кивнула.

— А вы не расскажете моему папе? А то он меня убьет.

В машине, по дороге с одного приема на другой, Хартманн и Риэ Скоугор слушали радио. В новостях уже называли выборы состоявшимися. Альянс изменил соотношение сил в игре. Незыблемая на протяжении долгих лет политическая система города оказалась на пороге перемен.

Дело Бирк-Ларсен они оставили позади. Впереди лежала финишная прямая избирательной кампании. Встречи, пресс-конференции, рукопожатия, все новые и новые голоса. А также тайные совещания в узком кругу датской политики, в пышных залах, где правые, левые и центр собирались, чтобы соревноваться в широте неискренних улыбок и двусмысленности обещаний, обмениваться вежливыми оскорблениями, угрожать под видом заботливых советов.

Позже тем же вечером, вымотанный, мечтающий только о том, чтобы отвезти Риэ Скоугор к себе домой, в постель, Хартманн оказался лицом к лицу с ее отцом. Член парламента от Либеральной партии с незапамятных времен, Ким Скоугор был крепким общительным человеком с сильным ударом. В чем-то он напоминал Поуля Бремера, который в тот момент мило беседовал со своими заклятыми врагами в соседней комнате. Раскатистый смех мэра перекрывал шум приема, организованного Скоугором в здании парламента.

— Не ожидал, что в списке ваших гостей окажется Бремер, — сказал Хартманн.

— Держи друзей поблизости, а врагов еще ближе, — ответил Ким Скоугор с улыбкой много знающего человека. — В конце концов, у всех нас одна цель — лучшая жизнь. Мы всего лишь расходимся в средствах достижения этой цели.

Хартманн молча улыбнулся.

— Вы больше не связаны с тем делом? — спросил Скоугор.

— Вы имеете в виду убийство девушки?

— Разве есть еще и другие?

— Мы никогда не были в нем замешаны. Это всего лишь случайное совпадение. Больше вы об этом не услышите.

Скоугор поднял свой бокал:

— Хорошо. Иначе нам было бы трудно оказывать вам поддержку.

— Пап… — вмешалась его дочь. — Давай не сейчас.

Он продолжал:

— Премьер-министр… и кое-кто еще хотят быть уверенными в том, что вы контролируете ситуацию.

— О да. Предвыборная кампания идет успешно. Мы выиграем выборы. — Улыбка, утонувшая в океане других улыбок. — Прошу меня извинить…

Он прошел в соседнюю комнату, взял Поуля Бремера под руку, попросил отойти на два слова. Вдвоем они нашли пустой угол возле камина.

— Как я слышал, Троэльс, приз в виде мадам Эллер достался тебе, — сказал Бремер. — Поздравляю. Надеюсь, цена оказалась не слишком высокой.

— Я знаю, чем вы занимались.

Бремер моргнул под стеклами очков, потряс головой.

— Если я еще раз застану вас за грязными играми… — Хартманн приблизился вплотную к мэру и проговорил хриплым шепотом: — Я подам на вас в суд. Вы поняли меня?

— Ни слова не понял, — ответил Бремер. — Не представляю, о чем ты говоришь!

— Отлично, — проговорил Хартманн и повернулся, собираясь уйти.

— Троэльс! Вернись.

Бремер догнал его, прищурился, глядя Хартманну в лицо:

— Ты мне всегда нравился. Еще с тех пор, когда ты был здесь новичком и держал свою первую речь на публике. Сегодня…

Хартманн пытался понять, что в словах Бремера искренность, а что издевка, и не мог.

— Сегодня ты победил меня. Такое случается не часто. А когда случается… мне это не нравится. И еще мне не нравится, когда ты в очередном приступе паранойи обвиняешь меня в чем-то, о чем я не имею понятия.

Хартманн молча слушал, пытаясь не чувствовать себя как школьник-озорник перед учителем.

— Если бы я хотел раздавить тебя, неужели ты думаешь, я бы не сделал этого давным-давно? — Он похлопал Хартманна по плечу. — Подумай об этом. — Его улыбка превратилась в оскал. — Ты испортил мне настроение, Троэльс. Я ухожу. Надеюсь, ты чувствуешь, что виноват. — Бремер задумался, глядя на Хартманна. — Виноват. Да. Вот точное слово.

Шандорфа и Хальда отправили домой. Лунд взяла у Лизы Расмуссен показания и договорилась, чтобы девушку отвезли домой на полицейской машине. Провожая ее к выходу, она снова спросила:

— Ты действительно не знаешь, с кем она собиралась встречаться?

Лиза выглядела измученной — и освобожденной. Секрет тяжелым бременем давил на нее все эти дни.

— Нанна была счастлива. Это было видно. Как будто ждала чего-то. Чего-то особенного.

Когда Лиза Расмуссен уехала, в кабинет Лунд ворвался Майер, размахивая листком бумаги:

— Я предъявлю им обвинения в даче ложных показаний и в том, что они затягивали расследование.

— Зачем вам это нужно?

— Почему вы мне не позвонили и не сказали, Лунд? Почему вы не сказали мне ни слова? Я чувствую себя полным идиотом.

Она подняла телефон:

— В подвале не было связи. Я пыталась.

— Не верю.

В его голосе зазвенели дерзкие мальчишеские нотки.

— Вы живете в своем маленьком мирке, в каком-то Лундленде. Где нет никого, кроме вас.

— Ладно. Мне жаль, что так получилось.

— А мне ни закурить нельзя, ни поесть. Я даже повысить голос не могу на подозреваемых!

— Не волнуйтесь. Я скоро уеду.

В руках Майера появилась пачка сигарет. Он помахал ею демонстративно, достал сигарету, закурил и выдул дым в сторону Лунд.

Она вздохнула.

— У нас нет ни единой зацепки, — пробурчал Майер.

— Неправда.

— Вы серьезно?

Она отметила, что говорит все громче. Должно быть, это сигарета действует ей на нервы. Ей ужасно хотелось курить.

— У нас масса информации. Вы просто не хотите слушать.

Он уселся на край стола и сказал:

— Я слушаю.

Через пять минут напротив них сидел серьезный и похожий на мопса Букард.

Она показывала ему собранные ею документы и снимки, один за другим, терпеливо поясняя каждый.

— Нам уже многое известно о том человеке, кто это сделал. Мы знаем, что он усыплял ее эфиром. Он держал ее взаперти и насиловал в течение пятнадцати — двадцати часов. Затем…

Еще фотографии тела. Руки, ноги, ступни, бедра.

— Он вымыл ее. Постриг ей ногти на руках. Потом отвез в лес, где, как он знал, ему никто не помешает.

Фотографии дороги, ведущей через Пинсесковен. Светлые волосы на сухом дереве.

— Там он сыграл в игру. Позволил ей убежать, а потом поймал ее. Может быть… — Она обдумала эту мысль. — Может быть, не раз.

— Кошки-мышки, — сказал Майер и затянулся сигаретой.

— В шкафу Нанны мы нашли пару дорогих сапог, — продолжила Лунд. — Ее родители эти сапоги увидели впервые.

Она показала фотографию: коричневая кожа и блестящий металл.

— Нанна не могла купить их сама, слишком дорого. Кулон…

Черное сердечко на дешевой позолоченной цепочке.

— Мы по-прежнему не знаем, как он появился у Нанны. Может, подарок того же человека, кто купил ей сапоги. Только кулон дешевый. И старый.

Лунд положила на стол фотографию Нанны и Лизы на вечеринке, где Лиза выглядит как напившаяся девчонка, а элегантная Нанна в черной шляпе спокойно улыбается.

— И самое важное из того, что нам известно: у Нанны было тайное свидание. Она переоделась и оставила свой костюм в гимназии, так как собиралась с кем-то встретиться. С кем именно, не знает даже лучшая подруга.

Букард тяжело вздохнул:

— Ты же не думаешь, что это учитель, а, Сара?

Лунд молча посмотрела на него.

— Понятно, — сказал Майер. — Завтра мы начнем все с самого начала.

— А теперь послушайте меня! — рявкнул Букард. — Школы относятся к ведомству Хартманна, он пока еще глава департамента образования. Он должен знать, что мы собираемся делать.

— Конечно, — кивнула Лунд. — Завтра я позвоню ему.

— И мне нужно, чтобы ты задержалась еще немного, — добавил Букард.

Майер закрыл глаза, выдул кольцо дыма под потолок.

— Я здесь только до субботы. У Марка в понедельник начинаются занятия в школе. Я сделала все…

— При всем моем уважении, — вставил Майер, — я не думаю, что ей следует остаться. Я знаю свою работу. И… — Он нахмурился. — Будем честны. Хорошей команды из нас не получилось. Считаю, что Лунд должна поступить так, как запланировала.

Букард уставился на нее в замешательстве.

— Майер целый день не ел, — сказала она. — От голода он становится раздражительным. Нет, — поправила она сама себя, — он становится еще более раздражительным.

— В гимназии…

— Нам нужно искать. Искать изо всех сил.

Назад: 3

Дальше: 5