10
Вторник, 18 ноября
По пути в Вестербро Лунд застряла в утренней пробке. Майер сидел на пассажирском сиденье и зачитывал ей вкратце результаты проверки Скербека.
— Единственный ребенок. Родителей нет. Мать умерла при родах. Возможно, это объясняет его странное отношение к женщинам.
— Нечего тут психологию разводить. Я этой чуши уже наслушалась в свое время.
— Отлично. Ему было пятнадцать, когда исчез его отец — скорее всего, отправился в Амстердам, где с наркотиками и проститутками попроще. С тех пор Вагн жил со своим дядей. Образования почти никакого. Я думал, что он хотя бы раз сидел, но ничего серьезного за ним не числится. — Он перелистнул несколько страниц. — Если полиция и интересовалась им, то только в тех случаях, когда нужен был Тайс.
— В каком смысле?
— Если Тайсу нужно алиби, он называет Вагна. Полиция трижды не смогла прижать Тайса, и все три раза из-за свидетельств Вагна. Я говорил с тем копом на пенсии, который предупреждал нас насчет Тайса. Он считает, что эти двое были в одной команде.
— А дети? Жена? Или бывшая жена?
— Никого. Живет один в дешевой квартире в полукилометре от Бирк-Ларсенов. Мы там все осмотрели, никаких намеков на Вестамагер или что-либо еще.
— Должно быть что-то.
— Он крестный отец сыновей Бирк-Ларсена. По-видимому, очень близок с семьей. Иногда он даже жил с ними. Может, он клеился к Нанне под носом у родителей…
Лунд только посмотрела на него.
— Ладно, последнее предположение зачеркнуто. Конечно, Тайс и Пернилле узнали бы так или иначе, и он бы уже кормил червей. А еще… — Майер замолчал.
— Что еще?
— Нанна ведь выглядела счастливой? У меня была пара дел об изнасилованиях. Те девочки… все было написано в их глазах. Даже много лет спустя. Та дамочка Лонструп с седыми косичками…
— Нанну никто не насиловал и ни к чему не принуждал, — сказала Лунд, сворачивая с трассы и выискивая указатель на дом престарелых. — Она вертела Йенсом Хольком как хотела и держала это в полной тайне. Нанна была Тайсом и Пернилле в одном флаконе.
Они подъехали к современному двухэтажному зданию из красного кирпича.
— Пугающая смесь, — заметил Майер.
Заведовала домом престарелых энергичная пышная женщина с осветленными волосами и перманентной улыбкой. Вагна Скербека она обожала.
— Хотела бы я, чтобы таких людей было больше. Вагн навещает своего дядю каждую пятницу.
— Вы уверены, что он был здесь и тридцать первого? — спросила Лунд, когда они шагали по длинному белому коридору, где им встречались группки стариков, играющих в карты.
— Абсолютно уверена. Дежурная сестра всегда регистрирует всех посетителей в журнале.
Журнал у нее был с собой, и она показала Майеру интересующую их страницу:
— Вот. Он пришел в восемь пятнадцать.
— Тут не указано, во сколько он ушел.
— Он не уходил в тот вечер — заснул в кресле. Его дядя неважно себя чувствовал. Вагн зашел ко мне попрощаться на следующее утро. Было часов восемь или около того.
— Это он сказал вам, что провел здесь всю ночь? — спросила Лунд. — Кто-нибудь еще видел его?
Заведующая оскорбилась за Скербека:
— Вагн был здесь. Он и раньше оставался.
— Но его никто не видел?
— Он сам уложил дядю в кровать, так что нам не пришлось этого делать. К чему все эти вопросы? Вагн — сокровище. Я бы хотела, чтобы таких…
— Чтобы таких людей было больше, — закончил за нее Майер. — Это мы усвоили. Где комната его дяди?
В маленькой комнате маленький старый человек. Он ходил с палочкой и выглядел совсем дряхлым.
Они сидели, пили кофе и слушали его истории, разглядывали картинки с мельницами и полями, которые рисовал карандашами мальчик Вагн. Старик так увлеченно говорил о детстве племянника, что, казалось, оно одно еще придавало смысл его жизни.
— Вагн что-нибудь рассказывал о своих друзьях? — спросила Лунд.
— Нет. — Старик издал хриплый смешок. — Вагн у нас тихоня. Он все держит в себе. В Вестербро мальчишки его очень задирали, и если бы не парочка хороших друзей, ему пришлось бы совсем туго. Понимаете ли… — Старик умолк и смежил веки.
— Понимаем ли мы что? — напомнил о себе Майер.
Старик встрепенулся:
— Вагн слишком мягкий для этой жизни. — Его доброе лицо огорченно сморщилось. — Я делал, что было в моих силах. Но быть с ним все время я, конечно, не мог.
— Имя Метта Хауге говорит вам что-то?
Он приободрился:
— Да, здесь есть одна славная сестричка Метта, вы о ней?
— А Нанна Бирк-Ларсен?
Улыбка растаяла.
— Вагн так переживал, когда умерла эта бедная девочка.
Лунд смотрела на фотографии на стене. Черно-белый портрет женщины — покойной жены, скорее всего; несколько фотографий Вагна в разном возрасте.
— Почему? — спросила она.
— У него нет семьи, и эти Бирк-Ларсены — самые близкие ему люди. Я — это всего лишь я. Моя жена умерла молодой. Я взял его к себе, чтобы мне не было одиноко. И никогда не пожалел об этом. — Он оглядел крохотную комнатку. — Столько лет прошло, а он все равно приходит ко мне. А ведь тут есть старики, к которым даже родные сыновья за год ни разу не наведаются. Я вижу Вагна каждую неделю. Каждую.
— Он был здесь в тот вечер, когда вам нездоровилось? — спросил Майер. — Пару недель назад? Что он делал?
— Мы посмотрели телевизор, как обычно.
На столе лежала программа передач. Майер взял ее в руки, пока Лунд стала ходить по комнате, глядя на фотографии и на нехитрый скарб старика.
— В тот вечер, — сказал Майер, — показывали «Коломбо». И передачу про садоводство, а потом «Звездный поиск». Что вы смотрели?
— Я помню детектива в плаще. Но я неважно себя чувствовал. — Он пригорюнился. — Стар я стал. Постарайтесь избежать старости, если сможете. Но Вагн дал мне мои таблетки, и мне стало лучше.
Лунд кинула на Майера быстрый взгляд.
— Что за таблетки? — спросил он.
— Я не знаю, спросите сестер. Я пью все, что мне дают.
Она вернулась к столу со свадебной фотографией, сделанной давным-давно, — черно-белый портрет неловко замерших серьезных людей.
— Кто эти люди?
— Родители Вагна. Это мой брат. — Пауза. — Бездельник.
— Чем они занимались?
— Думаю, тогда она уже была беременна. Хотя в то время о таких вещах не говорили, конечно. — Его рассмешила эта незамысловатая шутка.
— Так чем же они занимались?
— Работали в больнице. Никудышные были люди, скажу я вам. — Ему становилось труднее дышать и говорить. — Уж так неудачно началась его жизнь. Мальчишкам… Им нужна дисциплина, нужен пример. Им нужно показать, как себя вести. И еще они должны знать, что если они нарушили правила, то будут последствия. — Он умолк на пару секунд, словно удивленный собственным пылом. — У меня с Вагном, надо сказать, проблем никогда не было. Но как я посмотрю, сейчас есть такие подростки…
Покинув старика, они узнали у медсестер, что давал дяде Скербек. Это оказался фенобарбитал, сильное успокоительное.
Машину снова вела Лунд.
— Сколько?
— Всего одну таблетку. Но и ее достаточно, чтобы уложить лошадь. Но если он уходил, ему пришлось бы пройти мимо сестринского поста. Вы видели охрану…
Лунд тряхнула головой:
— Я заглянула на верхний этаж, пока вы говорили с сестрами. Есть и другие выходы. Он мог уйти незамеченным, если нужно.
— Тогда он умнее, чем кажется.
— Ну да, я же говорила.
Майер замолчал на некоторое время.
— Что такое? — спросила она.
— Вы слышали, что говорил старик. И заведующая. Они все души в нем не чают.
— Это ничего не значит, Майер.
— Что?
— Это ничего не значит!
— Каждую пятницу он приезжает сюда и сидит со стариком! В то время как среднестатистический житель Копенгагена думает только о том, как бы поскорее ударить по пиву. Это…
— Это. Ничего. Не значит.
— Если бы не Скербек, не было бы у Тайса Бирк-Ларсена его фирмы.
Лунд думала вслух:
— Слабый ребенок, в школе предмет насмешек. Родителей нет, его воспитывает дядя.
Неожиданно полил дождь. Лобовое стекло тут же покрылось пленкой воды. Майер протянул руку и включил дворники.
— Говорил же, что лучше мне сесть за руль.
— Мы проведем опознание. Посмотрим, не узнает ли его Амир.
— Вы хватаетесь за соломинки. Есть новости из леса?
Она включила дворники быстрее. Вокруг машины встали стены дождя.
— Если на Вагна мы ничего не найдем, Брикс закроет дело Хауге, — сказал Майер. — Нам придется показать ему что-нибудь более существенное, чем несколько таблеток да старый снимок.
— Я в курсе, большое спасибо.
Тайс и Пернилле Бирк-Ларсен поговорили с адвокатом Лиз Гамборг за кухонным столом. Они жаловались на действия полицейских, непрекращающиеся визиты, бесконечные вопросы. Женщина выслушала их и сказала:
— Я сочувствую вам, но что-либо поделать с этим не в моих силах. Идет уголовное расследование. Это дело об убийстве.
— Но они же ничего не делают, — воскликнула Пернилле. — В смысле — нет никакого результата. Говорят, что дело закрыто, а на следующий день приходят опять — и все начинается сначала.
— У полиции обычно имеются основательные причины для того, что они делают, Пернилле. Даже будучи родителями Нанны, вы не имеете права знать или задавать вопросы.
— Не имеем права?
— По закону — нет. Я, конечно, поговорю с управлением по своим каналам, спрошу, почему их сотрудники приходят без предупреждения.
— Этого мало, — заговорил Бирк-Ларсен. — Мы больше не желаем иметь с ними дела. Все, на этом конец. И видеозапись мы тоже не покажем.
— Они могут получить ордер.
— Я не желаю, чтобы они приходили сюда, в мой дом…
— Я поговорю с ними, посмотрю, что можно сделать.
— И еще одно. Полицейские зачем-то пристают к одному из наших водителей. Он наш близкий друг.
Пернилле остановила его:
— Тайс! Речь идет о нас.
— Я не позволю им цепляться к Вагну. Он всегда помогал мне. И я не брошу его.
— Тайс…
— Эти сволочи забирали его на допрос. Если это повторится, я попрошу вас вмешаться.
Адвокат сделала пометку в блокноте:
— Конечно, обращайтесь. Но полиция не стала бы допрашивать его без причины.
Он барабанил пальцами по столу.
— Я прошу вас помочь ему.
— Разумеется.
Лиз Гамборг достала визитку, передала Бирк-Ларсену:
— Вот, пусть у него будет мой номер. Можно звонить в любое время.
Вагн Скербек жаловался всем, кто соглашался слушать. Большинство уже разъехались на заказы, и в конце концов он остался наедине с Леоном Фревертом. Вдвоем они перегружали чьи-то вещи в алый фургон размером поменьше.
— Нет, это же надо, меня допрашивали, как будто я уголовник какой-то! Как будто я что-то плохое сделал. Или кто-то подставил меня.
Фреверт сменил черную вязаную шапочку на бейсболку. Сейчас она была надета козырьком назад. Вид у Фреверта был нелепый.
— И эти недоумки держат тебя там часами и задают одни и те же вопросы снова и снова.
Он отвлекся, чтобы проследить, как Фреверт засовывает в фургон ковер, свернутый рулоном. Во дворе Антон и Эмиль гоняли футбольный мяч. Фреверт справился с ковром, взялся за коробку с посудой. Скербек подошел к нему вплотную, заглянул снизу вверх ему в лицо:
— Может, кто-то надоумил их? Уж не ты ли?
Фреверт был выше его, но более костлявый. И постарше.
— Что ты такое говоришь, Вагн? И что бы я им сказал?
— Кто-то ведь придумал, что сказать.
Фреверт захихикал:
— Ты превращаешься в параноика. Они всех подряд проверяют.
Детский голос с улицы:
— Вагн, Вагн!
— Вы что это, играете моим мячом? — воскликнул Скербек. — Я же говорил вам, это мой мяч. Ну, я вас сейчас…
Он ссутулился, как горилла, скорчил грозную рожу, вышел из гаража во двор смешной подпрыгивающей походкой. Мальчики завизжали, бросились врассыпную. Скербек поймал их обоих — Антона подхватил правой рукой, Эмиля левой, закружил их вокруг себя, пока они счастливо вопили. Так и застали их Бирк-Ларсен с Пернилле, вышедшие из дома вместе с какой-то женщиной в деловом костюме.
Скербек отпустил мальчишек.
— Мой мяч, — сказал он им напоследок, — и не забывайте об этом.
И они убежали, хихикая, перекидывая друг другу мячик.
Женщина направилась к своей машине. Бирк-Ларсен передал Скербеку визитку, сказал, что нужно позвонить по этому номеру, как только полиция опять приблизится к нему. Скербек поблагодарил, положил белый прямоугольничек в карман.
— Мы сегодня собирались заняться в доме водостоками, Тайс. Леон может пойти со мной. Вместе как-нибудь поставим.
— Ага, так я и позволил хлюпикам вроде вас водостоки крепить. Пусть Леон остается здесь. Я сам пойду с тобой и покажу, как это делается.
Опять подскочили мальчишки, уцепились за красные штанины Скербека.
— Пернилле, этим проказникам нужно срочно отправиться в поход в магазин игрушек. Я через часик вернусь и свожу их, хорошо?
Она довольно долго стояла и смотрела на него, прежде чем сказала:
— Хорошо.
В кабинете, отделанном красным деревом, стоя в тени возле окна, Хартманн рассказал им о разговоре с Лунд.
— Чудесно, — воскликнул Вебер. — Если не Хольк, кто тогда?
— Не представляю.
— Значит ли это, что ты снова под подозрением? — спросила Скоугор. — Снова эти обыски, допросы?
Хартманн пожал плечами.
Вебер откинулся на спинку стула, закрыл глаза и произнес:
— А ты еще думал, теперь полиция переключится на Бремера. Что с твоим заявлением?
— Он виноват. Будет разбирательство.
— Когда, Троэльс? Через месяц или два после того, как мы проиграем выборы? Я предупреждал тебя: не надо было играть по правилам этого старого пройдохи.
— Полиция допросит Стокке. Им он не сможет врать. Время Бремера на исходе.
— И наше тоже, — сказала Скоугор. — Бремер так и не отказался от участия в сегодняшних дебатах.
— Зачем ему отказываться?
Она посмотрела на него так, будто вопрос был идиотским:
— Если бы ты оказался в таком положении, я бы не выпустила тебя на публику. Зачем? Не вижу смысла…
— Дилетанты, — простонал Мортен Вебер. — И зачем я вообще связался с вами?
Хартманн ждал пояснений.
— Герт Стокке пропал, — сказал Вебер. — Мне сообщили пару минут назад. К нему пришла полиция, но дома его не было. Стокке живет один. После вчерашнего заседания совета его никто не видел. — Он дал им время осознать новость. — Твой главный свидетель только что сделал ноги, Троэльс. И что мы будем делать теперь?
— Найдем его, — сказал Хартманн.
Скоугор вышла из кабинета, села за свой стол, стала кому-то звонить.
— Нелегко найти человека, который не хочет быть найденным, — проговорил Вебер.
— Запись с камеры видеонаблюдения.
— А с ней что?
— Узнай, кто передал ее полиции. — Он надел пиджак, подошел к Веберу, приставил палец к его груди. — Сделай это сам, никому не поручай.
Лунд и Майер прибыли в Хумлебю. Скербек как раз уехал узнавать насчет кровли. Они смотрели на дом — новые рамы, новые двери, свежая краска, доски и оконные стекла, готовые к установке.
— Бирк-Ларсен здесь? — спросила Лунд у одного из рабочих в красных комбинезонах.
Она оставила Майера заниматься организацией опознания, а сама прошла через открытую входную дверь внутрь, осторожно пробираясь по застеленному полиэтиленом полу мимо панелей гипсокартона, ведер со штукатуркой и ящиков с инструментами.
Лунд нашла его в помещении, которое когда-нибудь станет гостиной. Она будет очень светлой, когда полиэтилен на больших окнах сменит стекло. Бирк-Ларсен стоял на стремянке и штукатурил потолок.
— У вас дверной звонок не работает, — сказала Лунд, жуя «Никотинель» и осматриваясь. — Я хотела поговорить с вами о Скербеке.
Он сделал глубокий вдох, спустился на пол и отошел с ведром штукатурки в другой угол комнаты. Лунд пошла за ним.
— Что именно он делал в те выходные, Тайс, когда остался в фирме за главного?
Бирк-Ларсен приставил к стене панель гипсокартона, достал из кармана строительный нож, выдвинул лезвие.
— Вы уехали в пятницу вечером, сразу после того, как Нанна ушла на школьную вечеринку. Вы заранее спланировали поездку?
— Нет. Зачем вы спрашиваете одно и то же?
— Потому что нам отвечают одно и то же. Когда вы решили поехать?
— За день до того. Нам позвонила мать Пернилле и предложила пожить в коттедже.
— Вы созванивались с Вагном, пока были в отъезде?
— В субботу я вообще не подходил к телефону, у меня ведь отпуск был. А в воскресенье там была какая-то проблема с гидравлическим подъемником, мы поговорили.
— Сколько раз?
Он не ответил, продолжая передвигать панели.
— Вам никогда не казались странными его отношения с Нанной?
Это стало последней каплей. Сделав несколько шагов, он очутился прямо перед ней:
— Я знаю Вагна больше двадцати лет. Его бросил отец, а мать допилась до смерти. Он всегда был нашим другом. Меня не волнует, что за истории вы сочиняете. Мне плевать, ясно?
Он быстро двинулся к выходу, распахнул дверь. Лунд шла вслед за ним, остановилась на пороге:
— В тот день один из ваших людей видел Амира и Нанну вместе. Он — единственный человек, который знал, что она собирается уехать из дома. Мне нужно выяснить, был ли это Вагн Скербек или кто-то еще.
— Убирайтесь, — процедил Бирк-Ларсен. — Мне нечего вам сказать.
Она спустилась по ступенькам крыльца, обернулась к его каменному лицу:
— Мать Вагна не допилась до смерти. Она умерла при родах. Когда рожала Вагна.
— Убирайтесь, — повторил он.
— Тайс!
Наполовину отделанная дверь с грохотом захлопнулась перед ее лицом. Она наклонилась к прорези для почтового ящика и крикнула:
— Он лгал вам. Подумайте об этом.
Комнату для опознаний в восточном крыле разделяла стеклянная стена, непрозрачная с одной стороны. В той половине, где выстраивали людей для процедуры опознания, был небольшой подиум, в другой половине — столы и стулья. Женщина-адвокат, нанятая Бирк-Ларсеном, стояла рядом с Лунд и Майером, наблюдая за тем, как Амир ходит вдоль ряда из шести мужчин по ту сторону стекла. Все шестеро были в одинаковой форменной одежде защитного цвета, с номером на шее.
— Кого-нибудь узнаете? — спросила Лунд после того, как Амир прошел несколько раз.
— Не знаю. Я ведь видел его всего какую-то секунду.
— Не спешите. Рассмотрите всех хорошенько. Думайте о том, что вы видели. Попытайтесь вспомнить лицо.
Амир поправил на носу массивные очки, подошел ближе к стеклянной стене.
— Вас не видно, — сказал Майер. — Ни о чем не беспокойтесь.
Юноша покачал головой.
— Вы видели его анфас или в профиль? Подумайте, не торопитесь с ответом.
Он опять пошел вдоль стены.
— Может быть, вот этот… Номер три.
Скербек.
— Номер три? — повторила Лунд.
— Может быть.
— Так он или не он? — хотел точно знать Майер.
— Или, может быть, номер пять…
Адвокат шумно выдохнула.
— Нет, не знаю.
Лунд положила руку ему на плечо.
— Амир, — обратилась к нему адвокат, — как далеко находится ваш дом от гаража Бирк-Ларсена?
— Через две улицы.
— То есть большую часть жизни вы каждый день ходили мимо его гаража. И вы заходили к Бирк-Ларсенам, когда были маленьким мальчиком, поиграть с Нанной?
Он ничего не говорил.
— А это значит, — продолжала адвокат, — что сейчас вы могли всего лишь узнать человека, которого видели раньше.
Лунд кивнула одному из полицейских в форме, чтобы Скербека отвели в ее кабинет. Адвокат возмущенно накинулась на инспекторов:
— Поверить не могу, что вы решились проводить опознание! Номер пять — это же один из ваших сотрудников? И даже если бы он назвал Вагна… Конечно, он видел его — в гараже! — Она посмотрела на часы. — Все, мы уходим.
— Не так быстро, — остановила ее Лунд.
Скербек в красном комбинезоне и в шапке сидел напротив полицейских недовольный и изнывающий от скуки.
— В период с десяти вечера и до восьми утра вас в доме престарелых никто не видел, — сказал Майер.
— Кто мог меня видеть-то? Я спал в кресле в дядиной комнате.
— Точно. А всю субботу и воскресенье вы провели в гараже Бирк-Ларсена.
— Это так.
— Но и там вас никто не видел, Вагн.
— Да, я был там один. Сломался гидравлический подъемник, я его чинил в гараже, никуда не ходил. Мне нравится возиться с техникой. Зачем Тайсу платить механику, если я и сам могу починить что нужно?
— Вы отключили телефон.
— Я же говорю: я чинил подъемник. Кто хотел связаться со мной, мог оставить сообщение на голосовой почте.
— Но в результате никто не может подтвердить, что вы действительно там были.
— Пернилле и Тайс могут.
В течение всего этого диалога Лунд стояла у двери, неприметно для Скербека наблюдая за тем, как он отвечает.
— Вам сорок один год, Вагн. Почему у вас нет жены и детей?
— Не встретил подходящей женщины.
— Или просто женщины вас не любят? — предположил Майер.
— К тому же вы массу времени проводите с Антоном и Эмилем, — вставила Лунд.
— Конечно, я ведь их крестный. Нет ничего дурного в том, чтобы проводить время со своей семьей.
Лунд качнула головой:
— Это не ваша семья.
Он встретился с ней взглядом:
— Вам не понять. И мне вас жаль.
— Вы и Пернилле, — продолжал Майер. — Неужели у вас с ней за все это время ничего не было? Например, когда Тайс сидел в тюрьме? Нет ли у вас прошлого…
Скербек повернулся к адвокату:
— Я что, должен отвечать на этот бред?
— Если хотите, — сказала она.
— Нет.
Майер закурил.
— Тогда какого черта вы там крутитесь? Я в толк не возьму. Вы отдаете им все свое время, все свои деньги. А что взамен?
— Взаимное уважение.
— Взаимное уважение? За что вас уважать? Вы жалкий, старый одиночка, который липнет к чужому дому. — Майер ткнул указательным пальцем через стол. — Да еще с дурацкой цепью на шее. Только извращенцу взбредет в голову на пятом десятке вешать на себя такое?..
— Вы завидуете Тайсу? — спросила Лунд.
— Видели бы вы Пернилле в ярости.
Она подошла и села рядом с ним:
— Вы с Тайсом подружились еще детьми. Он стал взрослым и получил все — бизнес, семью, хорошую жизнь.
— А вам досталась ежедневная работа и объедки со стола чужого семейного счастья, — закончил за нее Майер. — Целый день вы пашете как лошадь, а потом смотрите, как Тайс идет домой к жене и детям.
— Это вы мне свою жизнь описываете? — спросил Скербек с глуповатой ухмылкой.
— Вы неудачник, — бросил ему Майер. — Ни будущего, ни семьи. Только беспросветная работа с утра до ночи. А тут красавица-дочка босса спуталась с паршивым индусом…
— Даже для полицейского у вас слишком грязный язык.
Адвокат положила свой блокнот на стол:
— Мой клиент будет рад ответить на вопросы по существу дела, если таковые у вас остались. В противном случае…
— Вы знаете, что такое фенобарбитал? — спросила Лунд.
— Я не сделал ничего дурного.
— Почему вы вечно крутитесь вокруг них? — не унимался Майер. — Вы торчите у Бирк-Ларсенов день и ночь. Даже когда Тайс пошел избивать учителя, вы были с ним. Почему?
— Потому что я перед ним в долгу. Ясно?
Они зацепили что-то важное, но Лунд понятия не имела, что это и куда двигаться дальше.
— За что, Вагн?
— Сами ищите. Вы, тупицы. Притащили меня сюда, кричите, обзываете… Вы что думаете, я ваших хитрых приемчиков не знаю? — Вагн Скербек встал со стула. — Тупицы. Я хочу домой.
— Оставайтесь здесь, — велела Лунд.
За дверью она столкнулась со Свендсеном.
— В Вестамагере что-то нашли, — сообщил он.
— Что?
— Пока непонятно. Сейчас поднимают, какие-то там сложности.
— Поехали, — решила Лунд.
Свендсен кивнул на фигуру в алом комбинезоне в комнате для допросов:
— А с этим что делать?
— Заберите у него паспорт, — приказала Лунд. — И скажите, чтобы никуда из Копенгагена не уезжал. — Ей в голову пришла мысль. — Просмотрите еще раз все, что у нас есть на него. Мы что-то упустили.
— И что мне теперь искать?
Свендсен терпеть не мог, когда его просили делать одно и то же дважды.
— Что-то было между Вагном и Тайсом Бирк-Ларсеном. Что-то такое… — Она оглянулась на Скербека, который почти лег грудью на стол и снова взялся за обкусанный стаканчик. Снова стал разыгрывать дурачка. — Что-то такое, что связывает их.
До выходных оставалось три полных дня предвыборной агитации. Затем надо будет пережить понедельник — «день тишины». И во вторник выборы. Встречи шли одна за другой, очередная состоялась в «Черном бриллианте», в Королевской библиотеке. Собрались в основном сторонники Хартманна и горстка прессы. За высокими массивными окнами, выходящими на воду, стоял тусклый зимний день.
Хартманн улыбался и кивал, прощаясь с аудиторией, после чего, уже у выхода, обменялся рукопожатиями и приветствиями с наиболее преданными спонсорами. Потом стоял на улице, ждал, когда его догонит Риэ Скоугор и когда за ними приедет машина. За спиной мокло под дождем черное стекло, впереди катила волны серая вода. Оставшись один, он неожиданно почувствовал себя свободным. То, что битва за свержение Бремера будет трудной, он знал с самого начала, но не представлял, что она истощит его до такой степени. Он был опустошен, окружен со всех сторон невидимыми врагами, лишен оружия, чтобы сражаться с ними.
Риэ Скоугор выскочила из здания библиотеки.
— Стокке… — сразу начал Хартманн.
— Мы не можем найти его. Тебе пора задуматься над тем, как будем формулировать опровержение.
— Если я откажусь от своих слов, то с тем же успехом могу сразу отказаться от выборов. Чем занята полиция?
Она теперь всегда убирала волосы назад, не распускала над плечами, как ему нравилось.
— Я не знаю. Пойду куплю нам что-нибудь поесть. Бог знает когда еще будет возможность перекусить.
Она ушла, а он остался стоять на ступенях, продуваемый ветром и под дождем, не замечая этого. Один.
Из тени вышел человек. Он был в черном плаще и черных очках, несмотря на ненастный день. Он сделал несколько шагов и остановился возле одного из плакатов, приклеенных к черному стеклу. На них Троэльс Хартманн улыбался всему миру — уверенный, скромный, молодой. Энергичный и смелый.
Десять шагов, и Хартманн оказался рядом с ним.
— У вас отлично организованная кампания, — сказал Герт Стокке.
Хартманн оглянулся, убедился, что тротуар вокруг них пуст.
— Старый король умирает. Новый король ждет у его смертного одра. Да здравствует Троэльс Хартманн, — отсалютовал Стокке.
— Вас ищут, Герт.
С опущенными уголками рта, с блестящей от дождя лысиной, Стокке сказал:
— Какого черта я влез не в свое дело? Надо было просто вести протоколы и молчать, Хольк и Бремер сами бы уж как-нибудь без меня обошлись.
— Но вы не молчали.
— Я привык хорошо выполнять свою работу.
— Знаю. И ценю это.
Стокке горько засмеялся:
— Правда? Тогда зачем бросили меня на растерзание? И даже не предупредили!
Хартманн прислонился к темному стеклу, слился с собственным отражением.
— Иногда события происходят помимо нашей воли, и у нас нет никаких средств, чтобы управлять ими. Теперь я знаю это лучше многих.
Снова невеселый смех:
— Вы так красноречивы. Но чиновники риторикой не увлекаются, так что ваши старания пропали втуне, простите.
— Вы солгали мне. Вы говорили, что ваша беседа с Бремером не была отражена в протоколе.
— А что мне было делать?
— Да хотя бы обратиться в полицию.
— Вы сами знаете, что это невозможно.
Помолчав, Хартманн спросил:
— И что теперь будет с вашей карьерой?
— О какой карьере вы говорите? Мне еще повезет, если не лишусь пенсии. Извините, это было ошибкой. Не знаю, зачем я сюда пришел…
Стокке развернулся и пошел прочь. Хартманн нагнал его:
— У вас будет карьера, если я выиграю.
К ступеням подъехала машина Хартманна.
Стокке снял очки, устало вздохнул:
— Чиновник усваивает это правило прежде всех остальных: никогда не верь словам политика.
— Моим словам можете верить. После выборов нам понадобятся порядочные, честные, преданные профессионалы. Не сомневаюсь, что вы полностью соответствуете нашим требованиям. А иначе вы бы не оставили записи о том разговоре.
— Слова, слова. Что стоит наобещать с три короба?
— Если мы победим, Герт, я найду вам хорошее место. Лучше, чем ваша нынешняя должность. И с лучшей зарплатой. — Он протянул руку. — Если я выиграю.
Стокке засмеялся, на этот раз более искренне.
— Что вас так насмешило? — спросил Хартманн.
— Люди Бремера вышли на меня. И сказали то же самое.
Хартманн подошел к машине, распахнул заднюю дверцу, посмотрел на Стокке. Тот потер рукой подбородок, подумал.
— Вы должны спросить себя, Герт, кому вы доверяете больше?
— Нет.
Хартманн силился придумать что-то еще, какую-то новую приманку, но Стокке уже зашагал к автомобилю.
— Вопрос должен звучать по-другому: кому я меньше не доверяю, — сказал чиновник.
Он сел на заднее сиденье. Из-за угла появилась Риэ Скоугор с сэндвичами.
— Я решил подбросить Герта, — сказал он ей. — Чтобы он снова не потерялся.
Пернилле задержалась в гараже, чтобы поговорить с Леоном Фревертом.
— В те выходные, когда…
Он таскал картонные коробки в фургон и казался смущенным ее расспросами.
— …вы были тут, Леон?
— Нет. Вагн позвонил и сказал, что приходить не нужно.
Он вернулся к тяжелым коробкам. Сильный человек, несмотря на худобу.
— Но вы должны были работать?
— Ну да. И в субботу, и в воскресенье. Но мне только лучше, что Вагн отменил смену, на такси работа всегда есть.
Он вышел на улицу и подхватил сразу две коробки. Она шла следом за ним.
— Вагн сказал, что приходить нет смысла. Был только один заказ, и тот отменили. Так что я снова сел в такси, и никаких заморочек.
Она смотрела в сторону, думала. Вспоминала вопросы, которые задавала та странная настойчивая женщина из полиции, ее манеру повторять одно и то же по несколько раз.
— Значит, отменили заказ? — спросила она.
Фреверт снял бейсболку и почесал лысеющий череп:
— Хотя непонятно как-то…
Дыхание Пернилле стало мелким и частым. Обмирая, она смотрела на бледного тощего мужчину, который упорно прятал от нее глаза.
— Почему непонятно? — сказала она.
— Мы тогда должны были перевозить товары для одного канцелярского магазина. Через пару дней я столкнулся с хозяином того магазина, и он устроил мне разнос за то, что мы его подвели. Я-то понял со слов Вагна, что магазин сам отменил перевозку. А хозяин магазина утверждал, что позвонил Вагн и сказал, что мы не сможем. — Фреверт взялся за очередную коробку. — Думаю, у Вагна была серьезная причина так сказать. — Он поставил коробку в фургон, закрыл дверцы. — Ну что, все?
Она не могла вздохнуть, едва держалась на ногах.
— Фургон понадобится Вагну утром. Я занесу ключи к нему домой вечером, когда закончу. Скажете ему, Пернилле?
Он все никак не уезжал, стоял рядом.
— Я думаю скоро взять отпуск. Как, вы не против, если меня не будет какое-то время?
На ватных ногах она поднялась наверх и долго сидела у стола, не способная что-либо делать. Потом все же решила прослушать сообщения на автоответчике. Разумеется, первое же сообщение было от него. Деловитый и в то же время развязный голос Вагна произнес:
— Привет, это я. Еду обратно. Кажется, до полиции наконец дошло, что я тут ни при чем. Теперь они будут держаться от нас подальше.
Пернилле собрала каштановые волосы в хвост на затылке — как Лунд. По какой-то причине сегодня она оделась по-летнему — тонкий джемпер поверх белой блузки.
— Я все-таки хотел бы сводить мальчишек в магазин игрушек. Видел там прикольные водяные пистолеты, им понравятся.
Как будто ничего не случилось, поразилась она.
— Завезли какие-то новые модели, целых три. Ну, до встречи. Пока.
В кухню поднялся Бирк-Ларсен. Она только взглянула на него, увидела его лицо и все сразу поняла, чуть не произнесла это вслух: кошмар вернулся.
— Мальчики готовы? Они собирались в магазин за игрушками, — сказал Бирк-Ларсен.
— Готовы.
Из-за закрытой двери в комнату Антона и Эмиля доносился веселый детский щебет. Это был один из редких случаев, когда сыновья играли дружно, не ссорились. Бирк-Ларсен посмотрел на их куртки, лежащие на столе, на приготовленные шарфы и шапки. Сгреб все в охапку и отнес на вешалку.
— Может, лучше сегодня просто поужинаем все вместе дома. А потом посмотрим с детьми телевизор.
Он смотрел на жену, ожидая ее одобрения.
— Хорошая мысль, — выговорила она едва слышным шепотом.
Прошло немного времени, и они услышали, как лязгнула дверь гаража. Бодрый голос, который до сих пор казался неотъемлемой частью их жизни, окликал снизу:
— Эй, есть тут кто-нибудь?
Бирк-Ларсен первым направился вниз. За ним встала из-за стола Пернилле.
Красный костюм, серебряная цепь, широкая ухмылка.
— Привет, Тайс. Получил мое сообщение?
Бирк-Ларсен стоял на нижней ступеньке и молчал.
— Ну что, ребята готовы?
Пернилле встала рядом с мужем. Теперь они вдвоем молча смотрели на Скербека.
— Сегодня они не смогут с тобой поехать, — сказал наконец Бирк-Ларсен. — Антон простыл.
На лице Скербека отразилось подозрение.
— Как это простыл? Еще утром был здоров.
— Мм, ну да…
Пернилле не раскрывала рта. Скербек переводил взгляд с одного лица на другое.
— Мне всегда приходилось врать вместо тебя, Тайс, потому что сам ты врать не умеешь.
— Вагн, — прохрипел Бирк-Ларсен, — давай не сейчас.
— Это же смешно. Я люблю мальчиков. Я так хотел побыть с ними сегодня.
Казалось, он вот-вот расплачется — или взорвется.
— Да, — сказал Бирк-Ларсен, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Разве вы не видите, чего они добиваются? Они хотят нас поссорить. Им не найти того урода, кто это сделал, поэтому они цепляются к нам.
— Ты обманывал нас, Вагн.
После долгой паузы Скербек спросил:
— Что они вам наговорили?
Они только смотрели на него, ничего не говоря.
— Господи… — Он повернулся, чтобы уйти.
— Вагн, — позвал Бирк-Ларсен.
Скербек оглянулся и ткнул в его сторону пальцем:
— Я всегда стоял за тебя, Тайс. И за тебя, Пернилле. Вы знаете это.
— Вагн!
Он схватился за дверь.
— Всегда! — крикнул Скербек и выбежал в дождь.
Телестудия находилась в новом здании в районе Исландс-Брюгге; все помещение было уставлено низкими голубыми светильниками. Бремер появился буквально за несколько минут до эфира, он был возбужден, рассыпался в извинениях. Они уселись за стол, Хартманн стал делать в блокноте последние пометки, а Бремер ерзал, то и дело оглядываясь по сторонам. Телекамеры пока не включали. Представление еще не началось.
— Вот что я скажу тебе, Троэльс, — проговорил Бремер злобным шепотом, — ты меня разочаровал.
Хартманн только на миг оторвался от своих записей.
— Вместо того чтобы делать скоропалительные выводы, ты бы лучше пришел ко мне и разобрался в этих смехотворных обвинениях.
— Может, с них и начнем дебаты?
К ним подошла девушка-визажист, стала пудрить потный лоб Бремера. Освещение приглушили. Объявили трехминутную готовность.
— А может, с твоего дурацкого заявления в полицию? — парировал Бремер.
— Начинайте, с чего пожелаете.
Бремер хитро усмехнулся:
— Ты больше не можешь обвинять меня в укрывательстве убийцы. Полиция выяснила, что это не Хольк. Кстати, я сообщил его жене.
— А с матерью Олава Кристенсена вы говорили? Спросили ее мнение?
— Ты ничего не знаешь. Надо же, и я считал тебя достойным…
— Поберегите силы, они вам понадобятся на допросах в полиции.
Бремер схватил стакан с водой, выпил залпом половину.
— Не будет никаких обвинений. Если только их не предъявят Герту Стокке. — Он повеселел. — А, вот идет Риэ Скоугор. Должно быть, хочет рассказать тебе то, что ты уже узнал от меня.
Хартманн встал из-за стола, чтобы переговорить с ней.
— Я говорила с полицией, — прошептала она. — У Бремера есть свидетели, которые подтвердят, что при его встрече со Стокке имя Холька не упоминалось вообще.
— Не было никаких свидетелей! В протоколе это четко указано.
— Не было, так появились. Полиции теперь придется выбирать между словом Стокке и словом мэра. Троэльс…
Хартманн вернулся за стол, но сел не на свое место, а в кресло ведущего, ближе к Бремеру.
— Стокке получит расчет, — сказал ему Бремер, глядя в камеру. — Это будет конец проблемы. И конец тебе.
Хартманн наклонился к нему, заглянул в глаза под нависшими веками, шепнул:
— Чувствуете, как почва уходит из-под ног, а, Бремер? Вы как дряхлый актер, который не понимает, что пора уходить со сцены. Единственный, кто не понимает. В каком-то смысле это трагедия. — Помолчал. — И когда вы наконец уйдете, Поуль, люди постараются поскорее забыть о вас. О том, что вы вообще были, чего хотели добиться. Вы превратитесь в еще одну мелкую неприятную деталь в истории города. В вашу честь не воздвигнут памятников, не назовут вашим именем улиц, даже цветов на могилу не положат. Останется только грязное чувство стыда.
Бремер потрясенно смотрел на него, не в силах произнести ни слова.
— Неужели вы считаете, что можете спастись, выдумав несуществующих свидетелей? — спросил с улыбкой Хартманн. — Это смешно.
Объявили одну минуту до начала. Вспыхнуло съемочное освещение.
— Ваш дом построен на лжи, и он начинает гореть вокруг вас. Еще немного, и пламя закроет от вас остальной мир. И тогда вы превратитесь в прах и пепел. Вас не станет.
Он резко встал, пересел на свой стул. Бремер смотрел на него с бесконечной ненавистью и горечью.
— А ты? Думаешь, ты лучше меня?
— Да, — сказал Хартманн. — Да, лучше.
— Тогда расскажи мне, как исчезла кассета с записью камер наблюдения. Расскажи, как могло случиться так, что представительская квартира твоей партии связана с убийством той бедной девочки и никто даже не замечал этого, ни один из вас.
Хартманн уткнулся в свой блокнот и водил ручкой по бумаге.
— Кто украл пленку, Троэльс, и прятал ее, хоть она и снимала с тебя подозрения? Как так получилось, что Скоугор вдруг узнала о том, что Стокке может быть вам полезен?
Хартманн не поднимал головы.
— Ты ничуть не лучше меня, — процедил Бремер. — Просто ты об этом еще не знаешь.
Ведущий прошел к своему креслу, сказал:
— Мы начинаем.
Зажглись еще софиты.
Поуль Бремер улыбнулся.
И Троэльс Хартманн тоже.
Подсвеченные прожекторами, в тухлых мутных водах канала на Кальвебод-Фэллед двигались две темные фигуры водолазов. Лунд и Майер смотрели, как складные носилки погружаются на веревках в воду.
Потом носилки подняли на поверхность. То, что лежало на них, напоминало кокон размером с человека. Синий блестящий полиэтилен, перемотанный скотчем.
Четыре криминалиста вытащили это на берег.
Дежурный патологоанатом уже ждал в белом защитном костюме, чемодан с инструментами стоял у его ног. Натянув перчатки, он взял скальпель, взрезал полиэтилен и приготовился раскрыть его.
— Прошу всех нервных удалиться, — объявил он, и никто не шевельнулся.
Запахло гнилой плотью и гнилой водой. По фигуре забегали лучи фонариков, выхватили из темноты желтые кости — ребра и череп.
Брикс ждал выше, на гребне насыпи. Лунд стояла так близко, как позволил патологоанатом.
— Что это? — сказала она. — Вы можете поскрести здесь?
— Это не тело.
— Я вижу.
Тупой стороной скальпеля он стер грязь и налет с клейкой ленты, которая обматывала тело. Появились печатные синие буквы, сложилось слово «Меркур» с синим крылышком слева.
Лунд развернулась и пошла к машине.
По дороге Майеру позвонили из управления.
— Ну? — спросила она.
— Похоже, они нашли то, о чем говорил Вагн. Двадцать один год назад в Христиании была большая драка, вероятно, на почве продажи наркотиков или чего-то такого. Вагна сильно избили, но могли и убить.
— Их остановил Тайс, — закончила за него Лунд.
— Вот честно: не понимаю, зачем вы задаете вопросы.
До Вестербро было недалеко. Скербек жил в муниципальной застройке рядом с мясоперерабатывающим предприятием.
— Да, между ними должна была существовать какая-то связь.
— Тогда зачем Вагну убивать его дочь?
— Вот у него и спросим, — сказала она.
Это было уродливое блеклое здание в три этажа с супермаркетом в подвальном помещении. В конце улицы бродили проститутки, вышедшие на ночной промысел. Увядшие девицы прихорашивались и выставляли ноги перед машинами, мчащимися мимо них на мост Дюббёльсбро.
Здешние квартиры были самыми дешевыми в городе. Длинные ряды одинаковых маленьких блоков на фасаде соединялись внешним переходом с металлическими перилами. Скербек жил на втором этаже. Перед дверью уже стоял Свендсен.
В квартире было пусто, и пустой она простояла весь день. От Бирк-Ларсенов Скербек уехал, в доме престарелых не появлялся.
Свендсен ушел вниз по лестнице. Лунд и Майер остались на переходе.
— Давайте рассуждать, — предложила она. — Вагн дал дяде лекарство в десять. Нанна появилась в квартире на Сторе-Конгенсгаде часом позже.
— Со временем все четко получается.
— Но как Вагн узнал, что она там?
По переходу мимо бледно-серых дверей шел высокий и тощий человек в бейсболке. Заметив полицейских, он тут же опустил козырек на лицо.
— Может, он следил за ней, — предложил объяснение Майер. — И знал, куда идти.
— Как? Она ведь оказалась в квартире только потому, что стала искать паспорт и вспомнила, что оставила его там.
Человек в кепке вернулся к лифту и нажал на кнопку вызова. Лунд и Майер подошли туда вслед за ним. Он отвернулся в сторону, достал телефон из кармана, словно собирался звонить.
— Мы дважды его допрашивали! — сказал Майер. — Нужно было арестовать.
Если он и позвонил кому-то, то ему не ответили.
— Давайте спустимся по лестнице, Лунд. Мы тут до утра проторчим.
Она пошла за ним в ту сторону, откуда они пришли. Потом остановилась, оглянулась.
Мужчина в бейсболке так и не стал ни с кем говорить по телефону. И не смог удержаться, посмотрел копам вслед. И тогда она увидела.
— Эй! — крикнула Лунд. — Эй!
Он побежал по узкому переходу к дальней лестнице.
— Майер!
Лунд рванулась вслед за мужчиной. На лестнице было темно, она едва могла ориентироваться. Металлические перила, металлические ступени под ногами. Внизу раздавался топот. Когда она выскочила на улицу, то сразу увидела белый «мерседес» со знаком такси на крыше.
Леон Фреверт. Последний человек, который видел Нанну живой.
Майер подбегал к «мерседесу» с другой стороны, намереваясь прыгнуть на капот.
У него нет оружия, подумала она. Спасибо Бриксу.
— Майер!
Но это было уже неважно. «Мерседес» так резко вырулил с парковки, что покрышки взвизгнули и задымились.
Лунд первой прыгнула в их машину, на пассажирское сиденье. Вытащила из бардачка мигалку, включила и поставила на крышу.
— На этот раз, Майер, поведете вы.
— Кто это был? — спросил он, падая на сиденье.
Она не ответила, уже звонила в управление:
— Объявляю в розыск Леона Фреверта. Белый «мерседес». Со знаком такси на крыше. Регистрационный номер аш-зет-девять-восемь-ноль-пять-ноль. Действовать с осторожностью. Фреверт подозревается в убийстве Бирк-Ларсен.
Майер стартовал так резво, что ее вжало в спинку кресла.
Может, он повернул направо в Вестербро. Или поехал через мост Дюббёльсбро обратно в город или в сторону Амагера, к мосту на Мальмё.
Он нажал на тормоза, распугав стайку проституток в мини-юбках.
— Куда? — спросил Майер. — Лунд, куда?
В лес, думала она. К мертвым деревьям Пинсесковена. В конце концов все ведет туда.
— Лунд! Куда теперь?
— Я не знаю.
У Леона Фреверта был брат. Свендсен привез его в невзрачную квартирку Фреверта рядом с улицей Вестерброгаде.
Звали его Мартин. Бухгалтер с собственной компанией в Эстербро, темный костюм и галстук, моложе брата, не такой тощий и не такой серый. Больше денег, решила Лунд, и больше мозгов.
Майер оглядел жилище:
— Ваш брат не придавал большого значения мебели?
Мартин Фреверт сидел на единственном стуле. В комнате был еще диван и узкая кровать. Больше ничего.
— Когда я был здесь в прошлый раз, квартира была полностью обставлена. То есть три недели назад, — добавил он прежде, чем кто-либо из них успел спросить.
— Чего не хватает? — поинтересовалась Лунд.
— Стола, всех его компакт-дисков. И всех личных вещей.
— Так вы не знали, что он отказался от аренды квартиры?
— Мне Леон ничего не сказал. Он всегда говорил, что ему здесь нравится. Он сам выбирал.
Они нашли билет до Хошимина с пересадкой во Франкфурте на следующий понедельник, купленный двумя днями ранее.
— И он не говорил вам, что собирается во Вьетнам? — спросил Майер.
— Нет. Он был там в отпуске примерно год назад. — Мартин Фреверт виновато сгорбился. — Еще он ездил в Таиланд. Думаю, ради секса…
— Да бросьте, — сказал Майер. — Он купил билеты, собрал деньги, упаковал вещи, все продал. И ни слова не сказал своему маленькому братику?
Фреверт оскорбился:
— Он не сказал мне ничего! Что вам от меня надо? Зачем бы я стал врать вам?
— Как у него с женщинами? — спросила Лунд.
— В последнее время подружек не было. Раньше он был женат.
— А дети? — сказал Майер.
— Нет. Их брак плохо закончился.
— Тогда друзья?
Мартин Фреверт глянул на часы:
— У Леона не много друзей. Иногда мы приглашаем его к нам на ужин. Хотя… — Он пожал плечами. — О чем с ним говорить? Он водит такси и грузит ящики.
Лунд приказала Свендсену отвезти младшего Фреверта в управление и взять у него письменные показания. Потом подошла к дальней стене комнаты. Она была оклеена первыми полосами газет, все материалы — по делу Нанны. Снимки Хартманна, Йенса Холька и Кемаля, но больше всего фотографий улыбающейся Нанны.
— Брат ничего не знал, — сказал Майер. — Этот отморозок все держал в секрете.
— И он был у нас. — Лунд смотрела на газетные листы. Все портреты Нанны обведены фломастером. — Он был у нас, и мы отпустили его.
Она вышла, спустилась по лестнице на придомовую парковку. Там все полыхало от синих маячков. Полицейские машины стояли повсюду и прибывали новые.
Рядом с черной лестницей курил Свендсен.
— Он бросил такси возле дома Бирк-Ларсенов, потом сел в свою машину, — сказал Свендсен. — Ее мы тоже объявили в розыск. Его телефон отключен. Мы засечем его, как только он снова заработает.
— Почему мы не знали, что Фреверт работал на Бирк-Ларсена? Вы же его допрашивали.
Свендсен посмотрел на нее недовольно:
— Ну и что?
— Вы его допрашивали. Почему мы не знали?
— Мы вызывали его только как свидетеля, не как подозреваемого. Вы никогда не говорили, что нужно его прощупать.
— Лунд… — хотел было вмешаться Майер.
— Вы тут новичок или на практике, Свендсен? — рявкнула она. — Неужели я должна разжевывать вам, что делать?
— Он был свидетелем! — крикнул в ответ коренастый коп.
Майер счел за лучшее отойти.
Она направила палец в лицо Свендсену:
— Если бы мы знали, что он работал на Бирк-Ларсена, то не стояли бы сейчас здесь как идиоты. А Леон Фреверт сидел бы уже за решеткой.
— Нечего винить меня в своих ошибках.
— Вы, — махала она пальцем перед его носом, — лентяй. А лень я ненавижу больше всего на свете.
Она пошла в своей машине. Майер трусил позади, бормоча что-то примирительное.
— Мы работали круглыми сутками! — орал ей вслед Свендсен. — Я не позволю всякой сучке называть меня лентяем! Так и знайте!
Она села за руль.
— Они стараются изо всех сил, — сказал через опущенное окно Майер. — Не надо так.
— Пусть найдут Леона Фреверта, и тогда я, быть может, даже куплю им пива. Разошлите его портрет по всем газетам. И снова привезите на допрос Скербека.
— Лунд…
Она завела машину и тронулась с места.
— Лунд! — крикнул Майер, припустив бегом, чтоб не отстать. — Какого черта нам опять понадобился Вагн?
— Теперь как свидетель, — ответила она и нажала на газ.
Мортен Вебер слушал по радио новости с мрачным выражением на лице. Пара репортеров и фотографов подкараулили Хартманна на пути в ратушу и преследовали его с вопросами почти до самого кабинета, где их развернула Риэ Скоугор.
Вебер увеличил громкость, пока Хартманн снимал пальто.
— Источники в Управлении полиции сообщают, что убийца Нанны Бирк-Ларсен все еще не установлен. Возникают новые осложнения в ходе предвыборной кампании. Это нераскрытое дело продолжает преследовать Троэльса Хартманна, поскольку представительская квартира Либеральной партии связана с убийством. Обвинения Троэльса Хартманна в адрес мэра не подтверждаются, так как новые свидетели показали, что Бремер не был осведомлен о…
— Выключи это, — велел Хартманн.
Кабинет был завален бумагами — протоколами, докладами, отчетами, пресс-релизами…
— Ты не свяжешься с полицией, Риэ? Узнай, какие новости.
Она кивнула без особого энтузиазма.
— Выпустите заявление о том, что наша позиция в отношении Бремера остается неизменной. Отдельно надо подчеркнуть, что все подозрения с меня полностью сняты.
— Будем надеяться, публика этому поверит, — буркнул Вебер.
— Что тебе сказал Бремер, Троэльс? — спросила Скоугор.
— Обвинил в том, что я скрывал от полиции и общественности ряд деталей.
— Что за детали?
— Кассета, похищенная у охраны. Партийная квартира. И еще он думает, будто мы вышли на Герта Стокке благодаря какой-то хитрости.
Скоугор ничего не сказала.
Вебер проверил сообщения на своем телефоне.
— Мало нам сегодня проблем, — сказал он. — Так еще этот прохвост Эрик Салин ждет тебя в штабе. Пишет, что хочет поговорить с тобой и что это важно.
— Для него или для меня?
— Я полагаю, для него. Не обращай внимания…
Хартманн вышел из кабинета в главное помещение штаба.
Эрик Салин, развалясь, сидел на диване и попивал вино. Увидев Хартманна, он тут же заявил, что приступил к работе над новым проектом для одной из ежедневных газет.
— И что сие означает? — спросил Хартманн.
— В настоящий момент это означает вас.
Хартманн уселся на кожаный диван напротив и приготовился слушать.
— Дело в том, — сказал Салин, доставая блокнот, — что мне не все понятно. Вот, к примеру, пропавшая видеокассета с записью камер наблюдения.
— Пообщались с Бремером?
— Я много с кем общаюсь, такая работа. Сейчас мне просто нужно кое-что прояснить. Исчезновение кассеты было чрезвычайно выгодно вам. Там видно, как вы берете ключи от машины.
— А еще там виден Хольк с девушкой. Ему это было еще более выгодно, вам не кажется?
— Возможно. Но кассета оказалась в полиции уже после смерти Холька. То есть ему она не сильно помогла.
— Эрик…
— Далее. Я правильно понимаю, что вашей представительской квартирой никто не пользовался больше недели?
— По всей видимости, так. Вообще-то, я занимаюсь предвыборной кампаний, а не размещением гостей.
Салин изобразил на лице легкое изумление:
— Ах да. Вы же возглавляете Либеральную группу. В такое горячее время, как подготовка к выборам, у вас должно быть множество встреч. И тем не менее квартира никому не понадобилась. Вы не находите это странным?
— Нет. Мы проводим встречи здесь, в штабе кампании.
— Пожалуй, — улыбнулся ему Салин. — Простите, что докучаю вам своими назойливыми вопросами. Новый редактор, знаете ли. Все-то ему надо перепроверить…
— Вы в курсе, Эрик, что полиция сняла с меня все до единого подозрения?
— Да, я знаю об этом. Но я должен спросить еще кое о чем. Столько слухов ходит… про Риэ Скоугор…
Хартманн напрягся.
— Вы наверняка уже слышали, Троэльс. Об этом все говорят. Будто бы информацию о Стокке она получила, раздвинув ноги для Брессау, пресс-секретаря Бремера.
Он взял с журнального столика одну из газет, нашел фотографию Брессау рядом с Бремером, положил газету перед Хартманном.
— Парня трудно винить. Скоугор красотка что надо. Типа… — он почесал лысую голову, — типа Снежной королевы. — Салин ухмыльнулся. — Говорят, она была с ним в гостинице в ту ночь, когда вас выпустили из тюрьмы. Вела с ним милые постельные беседы, так сказать. Само собой, за определенные услуги. Если это правда, то Брессау конец, разумеется. Ну, поживем — увидим. Мою работу часто называют грязной. Но так ли она отличается от вашей?
Хартманн молчал, переваривая услышанное.
— Я знаю, что вы и вам подобные считаете мою личную жизнь своей собственностью, — сказал он наконец. — Но шпионить за моими сотрудниками я вам не позволю. — Он встал. — И прошу вас больше здесь не появляться.
Салин сгреб со стола свой блокнот и ручку.
— Вы сами выбрали публичный путь, Троэльс. Вы должны были ожидать определенного интереса к вашей персоне. — Снова эта ехидная ухмылка. — Люди имеют право знать, за кого они голосуют. Они хотят видеть живого человека, а не смазливую физиономию с плаката. Хотят получить правду, а не ту жвачку, которой их кормит ваша агитационная машина.
— Доброй ночи.
— И все-таки: если она готова зайти так далеко ради своего кандидата, остается только гадать, на что она еще способна. — Эрик Салин подошел ближе, заглянул в глаза Хартманна. — Что еще она может сделать? И после этого вы начинаете обвинять Бремера в препятствовании правосудию? Чья бы корова мычала, а, Троэльс?
— Вам бы светскую хронику вести. У вас призвание.
— Ой, вот поддел так поддел. — Он игриво ткнул Хартманна в ребра. — Ладно, это все шуточки, но мне придется снова к вам подкатить, Троэльс. Будут еще вопросы. Не прячьтесь от меня.
— Эрик…
— Вы ничего не выиграете, если откажетесь говорить со мной. Это я вам гарантирую.
Вагн Скербек сидел в кабинете Лунд и требовал адвоката.
— Никто вас ни в чем не обвиняет, — сказал ему Майер. — Мы просто хотим знать, что Леон Фреверт делал возле вашей квартиры.
Красная куртка и комбинезон, черная шапка, — казалось, он никогда не носил ничего другого.
— То есть это значит, что вы меня больше ни в чем не подозреваете?
— Где имеет смысл поискать Фреверта?
— Это было извинение? Бог мой, ну вы и фрукты…
— Вы хотите, чтобы все прояснилось, Вагн? — спросила Лунд. — Вы же почти член семьи.
— Леон хотел занести мне ключи от фургона. Он закончил работу, завтра в гараж не собирался. До меня ему ближе добираться, чем туда. Обычно он подсовывает ключ мне под дверь.
Лунд записала это.
Майер поднялся из-за стола с фотографией Фреверта — единственной, имевшейся в распоряжении полиции, и не очень качественной.
— Вы хорошо его знаете?
Скербек нахмурился:
— Леон уже давно подрабатывает грузчиком и водителем. — Он снял наконец свою неизменную шапку. — Будь он немного понадежней, мы бы взяли его на постоянную работу. Но я не знаю… Он какой-то… Ни с кем не дружит, всегда что-то…
Скербек так и не смог сформулировать фразу.
— Что еще вы можете рассказать о нем? — спросила Лунд.
— Был женат когда-то. Потом они разошлись, и с тех пор он стал каким-то странным. Вы думаете, я нелюдимый? Нет. А вот Леон Фреверт — точно.
— Как вы думаете, куда он мог поехать?
— Кто его знает.
— Он работал на Бирк-Ларсена, когда пропала Нанна? — спросила она.
Скербек мял в руках шапку.
— Ну? — подтолкнул его Майер.
— Он вроде бы не появлялся несколько недель. Я не могу помнить, кто и когда садился у нас за руль. Летом он точно много у нас работал, правда с перерывами.
— Как он вышел на вашу фирму?
— Через меня. Есть одно агентство, с которым мы работаем, когда нам нужны люди на временную работу.
— Когда вы впервые познакомились с ним?
Маленькие темные глаза Скербека перестали бегать.
— У Оге Лонструпа. Когда я там работал, Леон тоже иногда брал заказы.
Лунд задумалась:
— Значит, вы говорите, что двадцать лет назад Леон Фреверт работал на «Меркур»?
Лицо Скербека ничего не выражало, когда он спросил:
— Так это он сделал?
Она не ответила на этот вопрос.
— Люди вашей профессии видят много пустых домов и складов. — Она подвинула к нему бумагу и ручку. — Прошу вас написать здесь все адреса, которые могут быть известны Фреверту.
Он засмеялся:
— Все, что ли? Вы шутите. То есть я хотел сказать… таких мест миллион.
— Начинайте, — сказал Майер. — Когда закончите, можете идти.
Скербек кивнул:
— Значит… — Он вдруг охрип. — Это я привел в их дом убийцу.
Он прикрыл глаза.
— Вагн… — произнес Майер.
Скербек крикнул, обращаясь к ним обоим:
— Из-за вас Тайс и Пернилле думают, что Нанну убил я. А теперь мне придется вернуться к ним и сказать, что, может быть… может быть… — Крик и злость угасли или обратились внутрь. — Может быть, так и есть в некотором смысле.
Лунд внимательно наблюдала за ним.
— Пока просто составьте список, — сказала она.
Майер инструктировал ночную смену, Лунд слушала. Рядом с картой города висели свежие фотографии Фреверта, портреты Нанны, Метты Хауге и нескольких других женщин из старых нераскрытых дел.
Задания были стандартными: выяснить, чем занимался Фреверт последние двадцать лет, опросить подружек, бывшую жену, соседей, знакомых по работе, найти сотрудников уже несуществующего «Меркура» и на всех этапах отмечать все, что может связывать его с Меттой.
— И я хочу знать, куда поехала его машина после того, как он высадил Нанну, — говорил Майер. — Достаньте распечатку его телефонных звонков. Нам нужны все номера, по которым он звонил в тот уик-энд. Все понятно?
Оперативники разошлись. Заглянул Свендсен и направился к Майеру, стараясь делать вид, будто не замечает Лунд. В руках у него был пакет для вещдоков и какие-то старые папки.
— Что у вас? — спросила Лунд, вынудив его посмотреть в ее сторону.
— Я нашел данные об одном складе, которым «Меркур» пользовался на правах аренды. Налоговики описали все наличное имущество за неоплаченные счета, но продавать задержанные вещи не стали, так как в основном там было никчемное барахло. Я получил от налоговой ключи — электронная карта для входной двери и обычный ключ от хранилища. Сохранилось ли там что-нибудь…
— Хорошо, — сказала Лунд.
Свендсен уставился на нее.
— Хорошо, — повторила она.
Майер проводил взглядом раздраженного Свендсена.
— Вас никогда не учили работать в команде, Лунд? — поинтересовался он.
— Все зависит от команды. Тело, найденное в канале, — это Метта Хауге. Сколько их там еще?
— Пока нам и так достаточно работы. На поиски остальных нет времени. Она тоже была связана?
— Метта была мертва задолго до того, как ее замотали в полиэтилен. Пробит череп, сломаны ключица, предплечье, плечо и бедро.
Он посмотрел на снимки, которые она изучала:
— Да, он не шутил.
— Что мы пропустили, Майер? Нанну продержали взаперти все выходные, насиловали, сунули в багажник живую и потом утопили. Метту избили до смерти, завернули в полиэтилен, обмотали скотчем с маркировкой «Меркур» и бросили в воду.
На столе лежала еще информация о Метте Хауге от экспертов. Девушка была в изорванном хлопчатобумажном платье. Ни бюстгальтера, ни трусов.
— Тут написано, что она занималась на курсах самообороны и дзюдо. То есть была спортивной, крепкой девушкой, — прочитал Майер.
— Она бы сопротивлялась, — сказала Лунд. — Если бы кто-то напал на нее, она бы боролась за свою жизнь. Эти два случая такие похожие и в то же время такие разные, как так может быть?
— Вы думаете, тут действовал не наш клиент?
— Я не знаю, что думать. Может, у него были какие-то отношения с Меттой. Потом они испортились, и он разозлился. С Нанной все было по-другому. — Она взяла пакет с ключами от склада. — А если у них были отношения, то мы можем что-то узнать про них из ее вещей.
— Завтра, — сказал Майер.
— Нет. Сейчас.
Майер надел куртку.
— Послушайте, Лунд. Может, у вас нет личной жизни, а у меня есть. У моей младшей болит ухо, я обещал прийти домой пораньше.
— Хорошо. Завтра расскажу вам, если что-то найду.
— О, ради бога. Одна вы туда не поедете.
Она стала переписывать себе в блокнот адрес склада.
— Понятно, — сказал Майер. — Хватит. Пришло время поговорить начистоту. — Он прижал кулаком бумаги, которые она перекладывала на столе. — Лунд, я наблюдаю за вами две недели. Вы в ужасном состоянии.
Она наконец посмотрела на него.
— Я говорю вам это как друг. Вам нужно выспаться. Нужно выкинуть это дело из головы хотя бы на несколько часов. Сейчас я отвезу вас домой. Никаких возражений. Никаких…
Она улыбнулась, похлопала его по груди ладонью, сняла с вешалки куртку, вышла в коридор. И не оглянулась, услышав за спиной шаги.
— Но только быстро! — крикнул Майер.
Вела она. Склад находился в доках, безлюдных в этот час. Снаружи он освещался двумя флуоресцентными трубками.
Майеру позвонили из дома. Он извинялся, поговорил с малышкой:
— Здравствуй, мое солнышко. Тебе очень больно?
— Конечно, если это воспаление, — вскользь бросила Лунд и вышла из машины, не закрыв за собой дверцу. Майер оставался внутри.
— Я заеду в аптеку по дороге домой, — продолжал он разговор уже с женой. — Постараюсь как можно скорее, обещаю. Подожди минуту…
Лунд уже была у двери с электронным замком.
— Эй! — крикнул ей Майер. — Шансы, что эта штука работает, примерно равны моим стать папой римским. Неужели так трудно подождать?!
Она сунула в прорезь электронный ключ-карточку, услышала, как внутри замка что-то щелкнуло. Открыла дверь, потом обернулась, помахала ему карточкой и вошла.
Майер кричал ей вслед:
— Лунд! Проклятье! Лунд!
Она еще успела услышать, как он сказал в телефон тоном скорее озабоченным, чем сердитым:
— Прости, милая. Просто она совсем спятила, надо присматривать за ней…
Красная металлическая дверь была с доводчиком. Она плотно захлопнулась за спиной Лунд, и ее металлический лязг ухнул куда-то вперед в непроглядную тьму.
Тайс Бирк-Ларсен отказался говорить с двумя оперативниками, которые пришли к нему в контору с требованием предоставить им доступ к документации фирмы. Пернилле была не столь категорична. Она спустилась к ним и даже ответила на их вопросы, пытаясь при этом задать свои собственные.
В основном они интересовались наемными работниками и графиком их поездок.
— Конечно, мы учитываем, кто какую работу выполняет, — сказала она.
Полицейские копались в календарях, регистрационных журналах, отчетах. Разрешения они не просили.
— В чем дело? Что вы ищете?
Один из них нашел зарплатную ведомость, стал перелистывать страницы.
— Мы хотим знать, когда здесь работал Леон Фреверт.
— Зачем?
Он не ответил.
— Это наши документы, они касаются только нашей фирмы…
— У нас есть ордер. Мы возьмем все, что сочтем нужным.
— Но это же финансовые документы!
Он усмехнулся:
— И здесь все записано? С налоговиками мы тоже сотрудничаем, Пернилле. Я могу передать туда вот это…
— Что вам нужно?
— Мне нужны документы, в которых указывается, кто и когда именно у вас работал. За весь последний год.
Она молча открыла шкаф, достала нужную им папку, швырнула на стол.
— Пожалуйста, — сказала она и ушла наверх.
Тайс мыл посуду на кухне. На подоконнике умирали в горшочках базилик и петрушка. Пернилле не поливала их, даже не вспоминала.
Она встала рядом с мужем, пытаясь поймать его взгляд:
— Они ищут Леона Фреверта. Спрашивали, где он, как давно у нас работает. Хотят…
— Не обращай на них внимания, — оборвал он ее сердито.
— Да, но…
— Не слушай их! Каждый день они подозревают кого-то нового. Утром это был Вагн. Теперь Леон. Завтра они на меня…
— Тайс…
— Не могу поверить, что мы такое подумали про Вагна. Как только мы могли послушать их…
— Тайс…
— Если бы не Вагн, у нас не было бы этого дома. Если бы не Вагн… — Он наконец умолк.
— Может, тебе стоит позвонить ему, — сказала она.
— Уже звонил. Он не отвечает.
Из темноты детской донесся испуганный голос:
— Что-то случилось с дядей Вагном?
В кухню прошлепал босыми ногами Антон в голубой пижаме, присел на стульчик, сна ни в одном глазу.
— Пап, к нам опять приходили полицейские?
— Да… Я кое-что потерял. Они нашли и принесли мне.
Руки на коленках, умное лицо — у Антона всегда наготове новый вопрос.
— А что ты потерял?
Тайс посмотрел на Пернилле:
— Вообще-то, мы с мамой хотели сделать вам сюрприз, но… — Он вытащил из кармана связку ключей. — Вот что я потерял. Это ключи от нашего нового дома. Мы переезжаем.
Пернилле смотрела на мужа и сына улыбаясь.
— У тебя там будет своя комната, — сказала она. — А летом мы сможем сидеть на веранде. В саду поставим вам горку.
Мальчик насупился:
— Мне тут нравится.
— Там тебе понравится еще больше.
— Мне тут нравится.
— Там тебе понравится еще больше.
Жесткие нотки в голосе Тайса Бирк-Ларсена заставили мальчика умолкнуть.
— Иди спать, Антон, — велел он, и ребенок без слов ушел.
Лунд бродила по шестому этажу, проверяя отдельные хранилища, когда позвонил Майер.
— Какого черта вы там делаете?
— Я нашла этаж, где хранили вещи «Меркура».
Здание по-прежнему регулярно использовалось — освещение было в порядке, бетонный пол подметен. Каждой отдельной компании выделялся свой этаж. Все хранилось за дверями из прессованных опилок.
— Вы говорили, что это ненадолго.
К стальному ключу, который раздобыл Свендсен, была привязана бирка с номером 555, написанным карандашом. Лунд посмотрела на ближайшую дверь: 530.
— Вы хоть знаете, что входная дверь защелкнулась на замок? Я не могу войти.
Он тревожился, был почти в отчаянии.
— Я вернусь через минуту. Что вы делаете?
— Прямо сейчас? Отливаю. Вы сами спросили.
Справив малую нужду с набережной прямо в море, Майер снова позвонил домой. Его снова отчитали.
— Я же тебе говорил — у нее с головой не в порядке. Я не могу оставить ее одну. — Он выслушал перечень жалоб. — Я не могу ее оставить! Ты сама знаешь почему.
«Женщины», — сердито подумал он, дав отбой.
Он посмотрел на здание. Вопреки его ожиданиям, это была совсем не развалюха. Да, весь фасад испещрен граффити, резкий запах от стен, свидетельствующий о том, что не все столь щепетильны, как он, когда дело касается зова природы, и не утруждают себя несколькими лишними шагами до воды. Однако на каждом этаже подмигивали датчики охранной системы, входная дверь была крепкой. Правда, нигде не видно камеры наблюдения, но в остальном…
Он вытащил фонарик из кармана просторной куртки, осветил лучом серый бетон фасада.
Справа что-то блеснуло. Он подошел и почувствовал, как под ногами хрустят осколки. Осмотрел. Стекло чистое, разбито недавно. Посветил фонариком в окно над собой — так и есть, выбито. А рядом со стеной стоит придвинутый вплотную мусорный контейнер. С его помощью кто-то смог забраться внутрь.
Майер отбежал от здания на несколько шагов, стал светить фонарем в верхние этажи.
— Черт, — прошептал он.
Она шла по коридору, пока не увидела на одной из дверей три пятерки. Идентичная остальным желтая дверь из прессованных опилок, которая закрывалась, как и все остальные, на щеколду с навесным замком. Только эта щеколда была сорвана и висела на одном гвозде.
Перчаток у Лунд с собой не было. Поэтому она вытянула рукав свитера так, чтобы он закрыл пальцы, затем медленно потянула дверь на себя.
Помещение было наполовину пустым. Все, что там находилось, концентрировалось у дальней стены.
Картонные коробки — похожие на те, что она часто видела в гараже Бирк-Ларсена, но здесь их скрепляла белая липкая лента с синим логотипом. Слово «Меркур» и крылышко слева. Такой же лентой обмотали тело Метты Хауге.
Содержимое коробок выглядело как обыкновенное старье.
Зазвонил телефон. Она взглянула на имя, определившееся на дисплее.
— Я же сказала — одна минута, Майер.
— На фасаде разбито окно. Кто-то уже был внутри.
— Логично. Дверь в хранилище с вещами Хауге оказалась взломана, когда я сюда пришла.
— На каком вы этаже?
— На седьмом. Это последний этаж.
Майер оглядел верхний ряд окон.
— Да, я вижу ваш фонарик. Вы у окна.
Лунд ощупала рукой карманы, соображая.
— У какого окна? Я без фонарика.
— Оставайтесь на месте, Лунд. Вы не одна. Я иду внутрь.
Она прошла в угол холодной темной комнаты. Переключила телефон на режим вибрации.
Кто-то ходил по зданию. Она слышала шаги — в одну сторону, потом обратно. Человек искал.
В одной из коробок лежало что-то блестящее. Она заглянула туда — тяжелый металлический подсвечник. Она взяла его в руку и вышла в коридор. Глядя налево, направо, она шла в восковом сиянии дежурного освещения, но не видела ничего, кроме бетона, пыли и желтых дверей.
Ян Майер понесся обратно к машине Лунд, проклиная на бегу Брикса, из-за которого он остался безоружным. Из-под завала упаковок «Никотинеля» и салфеток выудил наконец «глок».
Полный магазин. На рукоятке застывший комок жвачки.
Он положил пистолет на крышу автомобиля, подключил гарнитуру телефона, снова позвонил ей:
— Лунд, вы там?
— Да, — ответила она шепотом.
— Хорошо. Я уже иду.
Он пролез в выбитое окно, мягко опустился на пол. Желтые двери, бетонный пол, и больше ничего.
Майер нажал кнопку вызова на телефоне:
— Лунд? Вы меня слышите? Алло?
Она не отвечала.
— Лунд!
Какой-то шум из динамиков. Недовольный механический гул, скрип натянувшихся тросов, скрежет колес. И вдруг громкий голос:
— Черт!
— Лунд?
— Майер, он сел в лифт и спускается вниз. Я на лестницу. Лифт!
Где-то недалеко от Майера на первом этаже как будто проснулось и заворочалось ржавое железное чудовище. Он пересек бетонный пол, нашел лифтовую шахту: на стене кнопки, складные металлические двери, за сеткой ползут вверх и вниз тросы. Вынул «глок». Прижался к стене.
— Я у лифта, — шепнул он в телефон.
Стал слышен топот по лестнице в отдалении, но его заглушал визг металлической клетки, ползущей сверху.
В шахту упал свет, потом кабина замерла, остановившись.
Пистолет на изготовку. Теперь ждать, когда скользнут в сторону двери лифта. И тогда двигаться.
Тишина.
Майер ждал.
Ни звука.
Дуло вперед. Он выглянул из-за угла, целясь в голову воображаемого пассажира лифта.
Ничего, кроме трех стен клетки и голой лампочки под потолком.
Майер осмотрелся, но увидел только пустоту.
Растерянный, он сказал в микрофон гарнитуры:
— В лифте никого нет.
Шаги барабанной дробью вниз по лестнице, ближе и ближе.
— Я поднимаюсь к вам.
— Его здесь нет. — Ее голос звенел от страха. — Он спустился. Он с вами…
— Я иду…
Он двинулся к лестнице. И увидел, как в лицо распахивается желтая дверь из прессованных опилок. Металлические болты с сокрушительной силой ударили его в голову, в грудь, в ноги.
Крик. Вопль. Его?
Майер оказался на полу, оглушенный неожиданностью и болью.
Яростно ругаясь, он пытался сжать пальцами «глок».
Пистолет.
Его не было.
Он перекатился со стоном. Поднял голову. И увидел черный ствол. Его глаза расширились.
Оглушительный грохот выстрела. Вспышка пламени.
Яна Майера вдавило в пол, резкий кинжал боли пронзил все тело.
Конечности отказывались повиноваться, их словно приморозило к холодному бетону. И вновь над ним нависло дуло.
Он сказал…
Ничего.
Какие могли быть слова?
Он думал о младшей дочке, плачущей дома. Думал о жене и о сердитых словах, которые они сказали друг другу в их последнем разговоре.
Второй выстрел был громче первого, и после него не осталось ничего, кроме крови и боли.
И одно слово, произнесенное голосом, который умер в тот миг, когда оно прозвучало:
— Сара…
И для него все исчезло.
Лунд летела по ступеням, спотыкаясь, с криком, думая и гоня прочь все мысли, отбиваясь руками от пустоты перед собой.
Этажи потеряли счет. Добравшись до нижнего, она не могла остановиться и все бежала кругами по площадке, словно должна была найти еще ступени. Словно пустой холодный лестничный пролет вел куда-то в бесконечность.
Но нет, никуда он не вел. И всего лишь в нескольких шагах лежал Майер — недвижный силуэт на полу. И шум — кто-то убегал.
Лунд склонилась над ним.
Он дышал рывками. Из горла кровь. На груди кровь.
— Ян. Ян. Посмотри на меня.
Приложила руку к его лицу — теплая красная каша изливалась изо рта.
Легкие, сердце, подумала она.
Рванула футболку. Увидела зияющую рану.
Окровавленными руками достала из кармана телефон, позвонила.
На улице взревел двигатель.
Ждала.
Ждала.
Ждала.
«Скорая помощь». Мигалка, сирены, топот.
Они внутри. Медики в зеленых костюмах что-то делали, кричали, летали руки, отталкивали ее, чтобы не мешала.
На его лицо легла маска.
Крики.
— Еще физраствор.
Гудение, писк аппаратов. Потом вдруг, уже в карете «скорой помощи» — мир за окном поворачивается. Визжит резина.
— Кислород падает. Пульс высокий.
В его руке капельница. Большие глаза раскрыты, в них испуг.
Лунд сидела рядом на скамейке, смотрела, была за гранью слез.
— Он уходит, — сказал кто-то. — Дефибриллятор!
— Продолжать вентиляцию. Еще физраствор.
Майера качало и трясло, провода на груди.
— Готово.
Аппарат на стене.
— Разряд!
Майер дернулся.
— Еще раз!
Майер дернулся.
Руки на груди, жмут, жмут, жмут.
В ее мозгу слова: «Только живи! Только живи!»
Никто не слышит.
Час спустя. Она сидела на скамье в коридоре возле операционной. Все еще липкая от его крови. Все еще растерянная после того, что случилось.
Развилки на дорогах. Сделанный выбор.
Если бы она позволила ему поехать домой к больному ребенку.
Если бы они вошли вместе, как требует каждый учебник.
Если бы…
К ней шел Брикс. Вечерний костюм, белый галстук-бабочка, нарядная рубашка.
— Я приехал, как только смог, — сказал он.
Дальше по коридору люди в зеленых хирургических костюмах тихо переговаривались из-под масок.
— Какие новости? — спросил он.
В операционную вбежала медсестра с жидкостью в пластиковом пакете.
— Еще оперируют.
Она смотрела, как входят и выходят люди. Пыталась угадать их мысли.
— Что вы делали на складе?
— Что?
Он повторил вопрос.
— Мы думали, среди вещей Метты Хауге могут быть улики. У кого-то возникла та же идея.
— Оставьте это мне, — сказал Брикс. — И на этот раз будете делать только то, что я вам скажу.
В коридоре появилась Ханна, жена Майера. Она шла как во сне, лицо неподвижное, ни кровинки.
— Где он? — спросила она.
— В операционной, — сказала Лунд. — Пойдемте, я провожу вас в приемный покой.
— Нет.
Брикс зыркнул на нее сердито. Высокий импозантный мужчина в вечернем костюме — такие моменты принадлежали ему и ему подобным. Он положил руку на плечо Ханны Майер и повел ее по коридору в приемный покой.
Лунд осталась одна смотреть им вслед.
Стояла и не двигалась, не могла двинуться.