23

У Мейри Хендерсон была квартира в Портобелло, на восточном берегу города. В викторианские времена здесь был модный пляж. Да и сейчас летом горожане приезжали в Порти погреться на солнышке в выходной. Квартира Мейри находилась на одной из улочек между Хай-стрит и Променадом. Окно машины у Ребуса было опущено, и он ловил запах соленого воздуха. Когда его дочь Сэмми была малышкой, они приезжали в Порти прогуляться по бережку. Пляж тогда чистили и свозили сюда тонны песка из других мест. Ребусу нравились эти прогулки — он заворачивал брючины по щиколотки, погружал ноги в пенистый прибой Северного моря.

— Если все идти и идти, то придешь куда? — спрашивала Сэмми, показывая на линию горизонта.

— На дно морское, — отвечал он.

Он как сейчас видел ее испуганное личико. В этом году ей исполнится двадцать. Двадцать. Он засунул руку под сиденье и шарил там, пока не нащупал пачку сигарет, припасенную на крайний случай. От одной сигареты вреда не будет. В пачке среди сигарет лежала одноразовая зажигалка.

В окне Мейри на первом этаже все еще горел свет. Ее машина была припаркована прямо перед входной дверью. Он знал, что задняя дверь дома выходит на небольшой закрытый газон для сушки белья. Мейри должна выйти через переднюю дверь. Он надеялся, что с ней будет Милли Докерти.

Он не мог объяснить, почему у него возникла уверенность, что Мейри прячет Милли; достаточно того, что эта мысль у него возникла. У него нередко случались ошибочные озарения, но он не спешил от них отмахиваться, повторяя про себя, что горбатого могила исправит, и готовясь к почетному членству в клубе поклонников Квазимодо. Если ты перестаешь доверять своей интуиции, тебе крышка. В животе у него заурчало, все-таки оливки и орешки — это не еда. Он с тоской подумал о лавочках на Портобелло, торгующих рыбой с картошкой навынос, но, вздохнув, закурил сигарету. Он находился через дорогу от входа в дом Мейри и в шести машинах дальше по улице. В одиннадцать часов было совсем темно — ни малейшего шанса, что Мейри засечет его.

Он считал, что знает, почему Клайд Монкур приехал в Эдинбург. По той же причине, по которой сюда пожаловал и бывший член ОДС.

В четверть двенадцатого дверь парадной открылась и вышла Мейри. Она вышла одна, в плаще из непромокаемой ткани, в руках плотно набитый пластиковый пакет. Она оглядела улицу, потом отперла машину и села за руль.

«Ты чего так нервничаешь, деточка?» — подумал Ребус, глядя, как зажглись фары ее машины. Он закурил еще одну сигарету, чтобы «заесть» вкус первой.

Она поехала в город по Портобелло-роуд. Он надеялся, что далеко она не уедет. Вести слежку за автомобилем даже в темноте вовсе не так легко, как это может показаться по кинофильмам, в особенности если человеку, за которым ты следишь, знакома твоя машина. Движения почти не было, что тоже затрудняло слежку, но хорошо хоть Мейри держалась больших магистралей. Если бы она пользовалась объездами и задворками, то наверняка сразу же засекла бы его.

Принсес-стрит оккупировали байкеры, они наводнили открытые допоздна бургер-бары и носились взад-вперед по улице. Интересно, подумал Ребус, не вышел ли на прогулку Клайд Монкур — протрястись после ужина. При таком обилии бургеров и байкеров он, вероятно, чувствовал бы себя здесь как дома. Монкур был крепок на манер некоторых стариков; они словно съеживаются с возрастом, но это только потому, что они теряют жидкость и в результате твердеют, как скала. У Клайда Монкура не осталось никакой мягкости. Его рукопожатие было рассчитано на крепких мужиков в салуне, которые не упустят случая проверить, кто кого пережмет. Даже Пейшенс сказала, что он до боли стиснул ей руку.

Вечер стоял великолепный, идеальный для прогулки, и многие этим воспользовались. Неудачный расклад для театральной программы «Фринджа» — кому охота битых два часа сидеть в душном темном зале, когда настоящее шоу происходит снаружи, непрерывно и абсолютно бесплатно. Доехав до западного конца Принсес, Мейри ввернула налево на Лотиан-роуд. Улица уже кишела пьяными. Они, вероятно, направлялись в какой-нибудь индийский ресторан или пиццерию. Потом они горько пожалеют о своем неразумном решении. Свидетельство тому — утренние тротуары. За перекрестком на Толлкросс Мейри включила мигалку, показывая, что будет пересекать встречные полосы. Ребус не мог понять, куда ее черт несет. Ответ не заставил себя ждать. Она припарковалась на краю дороги и выключила габариты. Ребус, газанув, проехал мимо, пока она запирала дверцу, и остановился на перекрестке впереди. Никаких препятствий для дальнейшего движения не было, но он все равно стоял, наблюдая за ней в зеркало заднего вида.

«Ну-ну», — пробормотал он себе под нос, когда Мейри перешла на другую сторону и нырнула в салун «Быстрый шланг». Он включил заднюю передачу, сдал назад и втиснулся на место в нескольких машинах от Мейри. Посмотрел на «Быстрый шланг». Над салуном мигала неоновая реклама, желтая и красная, что, несомненно, очень нравилось тем, кто жил по другую сторону, где Ребус припарковал машину. К входной двери вел ряд ступенек, на верхней торчали двое вышибал. Стиль Дикого Запада, принятый в «Шланге», никак не повлиял на одеяние вышибал — черные вечерние костюмы, белые рубашки и черные галстуки-бабочки. У обоих, в соответствии с их коэффициентом умственного развития, были короткие стрижки, руки они держали за спиной, что делало и без того широкие грудные клетки еще шире. Ребус посмотрел, как они открывали двери двум ковбоям в широкополых шляпах и их подружкам в мини-юбочках.

«Ну что ж, была не была».

Он запер машину и целеустремленно двинулся через дорогу, стараясь выглядеть как бездельник, желающий приятно провести время. Вышибалы подозрительно посмотрели на него — и не открыли перед ним дверь. Ребус решил, что достаточно наигрался на сегодня, а потому достал удостоверение и сунул под нос более высокому из двоих, на случай если тот умеет читать.

— Полиция, — сказал он для верности. — Мне что, дверь не откроют?

— Только на выходе, — сказал меньший вышибала.

Пришлось Ребусу самому открыть дверь.

Стойка распорядителя зала была оформлена на манер старинного банка — вертикальные деревянные решетки, за ними улыбающееся женское лицо.

— Платиновая ковбойская карта, — сказал Ребус, снова показывая удостоверение.

За стойкой находился довольно просторный коридор, в котором посетители сражались с «однорукими бандитами». Вокруг интерактивной видеоигры собралась большая толпа: бородатый актер с монитора приглашал пристрелить его любому, у кого хорошая реакция. На большинстве парней перед монитором была обычная одежда, но на некоторых — ковбойские ботинки и галстуки-боло. Пояса с громадными пряжками, видимо, полагались по этикету, как и джинсы — для мужчин и для женщин, исключительно «левисы» и «вранглеры» с отворотами. Два туалета помогали тебе определить свой пол, если возникали сомнения.

Следующие двери вели в танцевальный зал с четырьмя барными стойками — по одной в каждом углу громадного помещения. На украшение зала было потрачено немало денег, при этом самые изысканные элементы декора высвечивались направленными лучами прожекторов, размещенных за искусственным стеклом в верхней части стен. Внутри стояла кукла индейца в натуральную величину, какими любят оживлять сигарные лавки, — какая-то мешанина из индейских головных уборов, курток и всякого такого прочего и еще копия — Ребус надеялся, что всего лишь копия, — старинного пулемета. На беззвучных экранах телевизоров, утопленных в одну из стен, крутились черно-белые вестерны, у другой стены расположился механический бычок. Бычок был отключен от питания — после того как с него свалился подросток, который в результате несчастного случая впал в кому. Заведение из-за этого чуть не закрыли. Почему не закрыли — об этом Ребусу думать не хотелось. Рядом с одной из стоек стояло что-то вроде питьевого фонтанчика, но Ребус знал, что это плевательница. Он заметил, что на ближайшей к плевательнице стойке торговля шла хуже, чем на остальных.

Ребус выделялся в толпе. Хотя в салуне были люди его возраста, они все одевались более или менее в стиле вестерн и почти все танцевали. Здесь имелись освещенные прожектором, но пустые — если не принимать в расчет музыкальные инструменты — подмостки. Музыка звучала из динамиков. Диджей в закрытой кабинке рядом со сценой между песнями что-то выкрикивал — его, наверное, было слышно на полпути между Эдинбургом и Техасом.

— Вам помочь?

Заметить его в толпе было нетрудно, и вышибалы, конечно, доложили о нем администратору первого этажа. Менеджеру было под тридцать — прилизанные волосы и усыпанная стразами жилетка. Говорил он с ярко выраженным лотианским акцентом.

— Фрэнки сегодня работает?

Если бы Ботуэлл был в танцевальном зале, то Ребус наверняка увидел бы его. Наряд Ботуэлла затмил бы даже грохот динамиков.

— Сегодня я здесь старший.

Его улыбка заверила Ребуса, что ему здесь рады, как геморрою на родео.

— Нет, сынок, все в порядке, можешь расслабиться. Просто я ищу одного человека, а платить за вход неохота.

Администратора это объяснение явно успокоило. По его виду было понятно, что работает он недавно. Может, его недавно повысили из барменов.

— Меня зовут Лорн Странг, — сообщил он.

— А меня — Лорн Сосидж.

Странг улыбнулся:

— Настоящее мое имя Кевин.

— Не оправдывайся.

— Можно поставить вам за счет заведения?

— Лучше налить, если ты не против.

Ребус внимательно осмотрел танцзал — Мейри здесь не было, а это означало, что она либо в туалете, либо где-то за сценой. Он не мог понять, что ей нужно за сценой клуба Фрэнки Ботуэлла.

— Так кого вы ищете? — спросил Кевин Странг.

— Я же сказал — одного человека. Она обещала сюда прийти. Может, я немного опоздал.

— Да народ только начал собираться. До закрытия еще два часа. Что будете?

Они подошли к бару. На барменах были белые передники, закрывающие грудь и ноги, и золотистые тесемки на рукавах, чтобы не пачкать манжеты.

— Это чтобы им неповадно было делать записи на ладонях? — спросил Ребус.

— Здесь никто не мошенничает.

Один из барменов извинился перед клиентом, которого уже начал было обслуживать, и подошел к Кевину Странгу.

— Мне пиво, пожалуйста, — сказал Ребус.

— Разливное? У нас только полупинты.

— Это почему?

— Так выгоднее.

— Честный ответ. Дайте мне бутылку «Бекса». — Он посмотрел на танцующих. — В последний раз такое количество ковбоев я видел на съезде строителей.

Музыка начала стихать. Странг ободряюще похлопал Ребуса по спине.

— Мой выход, — сказал он. — Желаю хорошо провести время.

Ребус проводил его взглядом — Кевин прошел через танцующих, поднялся на сцену и постучал по микрофону, отчего динамики издали глухой стон. Ребус не знал, чего от него ждать. Может быть, Странг объявит, как танцевать традиционный шотландский танец. Но он просто заговорил тихим голосом, и всем поневоле пришлось смолкнуть, чтобы расслышать его. Ребус подумал, что в «Быстром шланге» у такого администратора зала нет будущего.

— Ребята, я рад видеть всех вас в салуне «Быстрый шланг». А сейчас прошу вас приветствовать: на «Дедвудский дилижанс» поднимается ансамбль, который сегодня будет наигрывать нам хоудаун…«Чапараль»!

— Последовали щедрые аплодисменты, через дверь в заднике сцены вышли участники ансамбля. Из фойе появилось несколько любителей компьютерных игр. В ансамбле было шесть человек, и они едва уместились на сцене. Вокалист с гитарой, бас-гитара, ударные, еще одна гитара и две вокалистки на подпевке. Первый номер они начали несколько неуверенно, но к концу разогрелись. Ребус к этому времени почти допил свое пиво и уже собирался вернуться в машину.

Но тут он увидел Мейри.

Неудивительно, что вышла она из дома в дождевике. Под ним, оказывается, скрывалась бахромчатая черная юбка, жилетка коричневой кожи, белая блуза с низким вырезом без рукавов. Широкополой шляпы он на ней не увидел, но на ее шее был повязан красный платок. И пела она с душой.

Она была вокалисткой на подпевке в ансамбле.

Ребус заказал себе еще пива, сел и уставился на сцену. После нескольких песен он уже научился отличать голос Мейри от голоса другой певицы на подпевке. Он обратил внимание, что большинство мужчин глазеют на эту вторую. Она была гораздо ниже Мейри, с длинными черными волосами и в юбке короче некуда. Но пела Мейри лучше — самозабвенно закрыв глаза, покачиваясь от бедер и от усердия чуть сгибая ноги в коленях. Ее напарница много жестикулировала, но это ей мало помогало.

В конце четвертой песни вокалист с гитарой сказал короткую речь — остальные в это время переводили дыхание, настраивали инструменты, прихлебывали спиртное или отирали лица. Ребус не особо разбирался в музыке кантри-и-вестерн, но «Чапараль» был неплох. Они не разменивались на всякий вздор про любимых собачек, умирающих супругов и верность любимому. В их песнях была более жесткая, городская струя и соответствующие слова.

— И если вы не знаете Хала Кетчема, — сказал певец, — то вы много потеряли. Вот одна из его песен. Она называется «Субботний вечер в маленьком городке».

Мейри исполняла ведущую партию, ее напарница легонько постукивала в тамбурин и помалкивала. По завершении песни раздались громкие одобрительные крики. Ведущий певец вернулся к микрофону и поднял руку в сторону Мейри:

— Кэти Хендрикс, леди и джентльмены.

Снова одобрительные крики — Мейри поклонилась.

После этого они начали играть собственные сочинения, две песни, которые им лучше было бы не петь. Вокалист сообщил, что обе композиции записаны на первой кассете ансамбля, которую желающие могут приобрести в фойе.

— Объявляется перерыв — можете погулять пятнадцать минут, но потом обязательно возвращайтесь.

Ребус вышел в фойе, вытащил шесть фунтов из кармана и купил кассету. Когда он вернулся, участники ансамбля расположились у одного из баров в надежде, что посетители поставят им выпивку — а может, ее оплачивало само заведение. Ребус потряс кассетой над ухом Мейри.

— Мисс Хендрикс, не дадите мне автограф?

Музыканты вытаращились на него — все, включая Мейри. Она взяла его за лацканы и потащила прочь от бара.

— Вы что здесь делаете?

— Как, вы не знали? Я большой любитель музыки кантри-и-вестерн.

— Вы не любите ничего, кроме рока шестидесятых, вы мне сами говорили. Следите за мной?

— Вы неплохо поете.

— Неплохо? Да я пела так, что закачаешься.

— Вот она — моя Мейри: от скромности не умрет. Почему под псевдонимом?

— Только не хватало, чтобы мои кретины-сослуживцы прознали! Думаете, оно мне нужно?

Ребус представил себе «Шланг», набитый подвыпившими журналистами, аплодирующими коллеге по перу.

— Нет, не думаю.

— И вообще, у всех в ансамбле вымышленные имена — чтобы проныры из службы соцобеспечения не засекли, что они работают. — Она показала на пленку. — Неужто купили?

— Ну, никто не предложил мне взять это даром в качестве вещественного доказательства.

Она улыбнулась:

— Значит, мы вам понравились?

— Понравились, честно. По логике вещей вроде не должны были бы. Я и сам удивлен.

Она почти ему поверила, почти.

— Вы так и не сказали, почему следите за мной.

Он положил кассету в карман.

— Милли Докерти.

— Что с ней?

— Я думаю, вы знаете, где она.

— Что?

— Она испугана, ей нужна помощь. Она могла броситься к журналистке, которая добивалась встречи с ней. Ведь известно, что журналисты прячут своих информаторов, защищают их.

— Вы думаете, я ее прячу?

Он помедлил.

— Она что-нибудь говорила вам о вымпеле?

— О каком вымпеле? — Мейри сразу перестала быть похожей на певичку из ковбойского бара. Вид у нее снова был деловой.

— О вымпеле на стене в комнате Билли Каннингема. Она вам говорила, что он прятал за ним?

— Что?

Ребус сокрушенно покачал головой.

— Давайте заключим договор, — сказал он. — Мы поговорим с ней вместе. В таком случае ни один из нас ничего от другого не утаит. Ну, что скажете?

Бас-гитарист протянул Мейри апельсиновый сок.

— Спасибо, Дуэйн.

Она залпом выпила сок — остался только лед.

— Послушаете второе отделение?

— Оно того стоит?

— О да, у нас будет потрясающая версия «Кабацких баб».

— Могу себе представить.

Она улыбнулась:

— Встретимся после второго отделения.

— Мейри, вы знаете, кто владелец клуба?

— Какой-то тип по фамилии Босуэлл.

— Ботуэлл. Вы его не знаете?

— Никогда не видела. А что?

Вторая часть проходила в ритме фокстрота: два медленных танца, два быстрых, потом медленный, а на закуску печальная кантри-версия «Кабацких баб». К последнему танцу зал был набит битком, и Ребусу польстило, когда сравнительно молодая женщина пригласила его потанцевать с ней. Но вскоре из туалета вернулся ее мужчина, и на этом все закончилось.

Когда ансамбль снова повторил на бис несколько тактов, один из клиентов запрыгнул на сцену и одарил вокалисток шерифскими значками. Женщины прикололи значки себе на грудь, и это вызвало самый бурный восторг за весь вечер. Публика вообще была настроена добродушно, и Ребус провел в целом совсем не плохой вечер. Хотя Пейшенс едва ли получила бы удовольствие от такого времяпрепровождения.

Закончив играть, музыканты удалились в ту дверь, из которой появились. Через несколько минут Ребус увидел Мейри — по-прежнему в сценической одежде, дождевик лежал сложенный в пакете вместе с туфлями без каблука, в которых она сидела за рулем.

— Ну? — сказал Ребус.

— Ну пошли.

Он двинулся было к выходу, но она направилась к сцене, движением руки приглашая и его.

— Вообще-то, я не горю желанием, чтобы она увидела меня в таком виде, — сказала она. — Не уверена, что такая одежда соответствует образу и профессии журналиста. Но не могу я сейчас переодеваться!

Они поднялись на сцену, потом прошли через дверь и оказались в коридоре с низким потолком; тут были закутки со швабрами, ящики с пустыми бутылками и маленькая комната, где по вечерам ансамбль готовился к выступлению, а днем уборщица могла выпить чашку чаю. Дальше была темная лестница. Мейри нащупала выключатель и стала подниматься.

— И куда мы направляемся?

— В «Шератон».

Ребус промолчал. Лестница была крутая, витая. Они добрались до площадки с какой-то дверью на висячем замке, но Мейри снова полезла наверх. На второй площадке она остановилась. Здесь была еще одна дверь — без замка. За дверью оказалось большое темное пространство. Ребус решил, что это чердак здания. Сквозь слуховое окно и щели в крыше внутрь проникал свет, в котором проступали внушительные очертания стропил.

— Осторожнее — не ударьтесь головой.

Чердак, несмотря на свои громадные размеры, был тесен. Его заполняли чайные коробки, стремянки, груды одежды, напоминающей старую форму пожарных.

— Она, вероятно, спит, — прошептала Мейри. — Я нашла это место, еще когда мы играли здесь в первый раз. Кевин сказал, что ей можно здесь побыть.

— Вы имеете в виду Лорна? Он знает?

— Он мой старый приятель, он и предложил это убежище. Я ему сказала, что Милли моя подруга — приехала на «Фриндж», а остановиться негде. Я сказала, что у меня в квартире и без того уже восемь человек живут. Это, кстати, ложь — я не люблю к себе пускать. А куда ей было деться? Весь город забит до отказа.

— Но что она делает целый день?

— Она может спуститься вниз, подогреть воду. Тут и туалет есть, она могла бы пойти, но она так напугана — не думаю, чтобы рискнула.

Под ногами у них было столько препятствий, что хватило бы для игры в какой-нибудь безумный гольф. Они пробрались к фасадной стороне здания. Небольшие окошки вместе образовывали длинную, тонкую арку. Стекла были грязные, свет через них проникал.

— Милли? Не бойся, это я.

Мейри вглядывалась во мрак. Глаза Ребуса приспособились к темноте, но мест, где можно спрятаться, тут было предостаточно.

— Ее здесь нет, — сказала Мейри.

На полу лежал спальный мешок: Ребус узнал его — он видел этот мешок, когда в первый раз пришел к Милли. Рядом валялся фонарик. Ребус поднял его и включил. На полу обложкой вверх лежала раскрытая книга.

— Где ее сумка?

— Сумка?

— Разве у нее не было сумки с вещами?

— Была. — Мейри поглядела вокруг. — Что-то не вижу.

— Он ушла, — сказал Ребус.

Но почему не забрала спальный мешок и фонарик? Он скользнул лучом по стенам.

— Не чердак, а лавка старьевщика.

По полу змеился старый прорезиненный пожарный шланг. Ребус провел по нему лучом фонарика до самого конца и увидел ноги. Он повел лучом вверх от вывернутых наружу носков ног, и луч скользнул по телу. Она сидела в углу спиной к стене.

— Стой здесь, — приказал он и направился к телу, стараясь, чтобы фонарик не дрожал в его руке.

Шею Милли Докерти обвивал пожарный шланг. Кто-то пытался задушить ее шлангом, но старая резина лопалась. И тогда ей в горло затолкали медную насадку шланга. Она так и торчала оттуда, словно горловина воронки. Ею и воспользовались как воронкой. Ребус наклонился поближе и принюхался.

Он не был до конца уверен, но ему показалось, что пахнет кислотой. Если бы он пригляделся внимательнее, то увидел бы, что ее горло выжжено. Но он не стал приглядываться, а направил луч фонарика на пол, где лежала ее сумка, — содержимое было вывернуто на пол. Рядом с деревянной шкатулкой валялась смятая бумажка. Он поднял ей и развернул — конверт компьютерной дискеты, надписанный «SaS».

— Похоже, они нашли то, что искали, — сказал он.

В салуне «Быстрый шланг» никто не танцевал.

Всех отправили по домам. Поскольку «Шланг» находился в районе Толлкросс, он попадал в ведение дивизиона С. Полицейских прислали с участка на Торфихен-плейс.

— Джон Ребус! — изумился, увидев его, офицер уголовного розыска. — Ты просто вездесущий, куда там «свидетелям Иеговы»!

— Но я же не пытаюсь обратить тебя в свою веру, Шаг.

Ребус проводил взглядом инспектора Шага Дэвидсона — тот поднялся на сцену и исчез в дверях. Все они находились наверху — там, где происходило действие. Там устанавливали на треногах галогенные лампы в помощь фотографам. Ключа к навесному замку на первом этаже обнаружить не удалось, поэтому воспользовались кувалдой. Ребусу не хотелось спрашивать, кого или что они рассчитывали найти за дверью, запертой снаружи на навесной замок. Он сомневался, что найденное будет иметь отношение к делу. Отношение к делу имело лишь одно, и оно стояло у стойки бара рядом с плевательницей, попивая охлажденный лонг-дринк. Ребус подошел к нему:

— Ты уже говорил со своим боссом, Кевин?

— Все время попадаю на его автоответчик.

— Плохо дело.

Кевин Странг чуть не откусил кусок стакана.

— Что вы хотите сказать?

— Плохо для бизнеса.

— Да, это верно.

— Мейри говорит, что вы с ней друзья.

— Мы учились в одной школе. Она на два года старше меня, но мы вместе играли в школьном оркестре.

— А вот это хорошо — с голоду в любом случае не помрешь.

— В каком — в любом?

— Если Ботуэлл тебя уволит, ты всегда сможешь подработать на улице. Ты ее видел? Говорил с ней?

Кевин понимал, кого имеет в виду Ребус. Он замотал головой еще до того, как Ребус закончил вопрос.

— Нет? — не отставал от него Ребус. — И тебя это даже ни чуточку не интересовало? Не считал нужным хотя бы взглянуть, что она собой представляет?

— Даже в голову это не приходило.

Ребус посмотрел на столик вдалеке, где один из полицейских с Торфихен-плейс допрашивал Мейри; рядом на всякий случай находилась и женщина-полицейский.

— Плохо дело, — снова вздохнул Ребус. Он подался поближе к Кевину Странгу. — Между нами, Кевин, — кому ты сказал о ней?

— Да никому я не говорил.

— Тогда тебе плохо придется, сынок.

— Как это?

— Ну ведь не случайно же они ее нашли, Кевин. Они знали, что она там. И только два человека могли сообщить об этом. Ты или Мейри. В дивизионе С ребята серьезные. Они вытащат всю твою подноготную, Кевин. Ты, считай, единственный подозреваемый у них, других нет.

— Я не подозреваемый.

— Она умерла часов шесть назад, Кевин. Где ты был шесть часов назад?

Ребус сочинял на ходу — время смерти точно они узнают, когда поработает патологоанатом. Но он полагал, что вычислил довольно точно.

— Я вам ничего не скажу.

Ребус улыбнулся:

— Ты, Кевин, слизняк. Хуже того, ты слизняк наемный.

Он сделал движение, чтобы потрепать Кевина Странга по щеке, но Странг уклонился, подался назад и задел плевательницу. Они оба смотрели, как она с грохотом упала на пол, прокатилась туда-сюда, потом замерла. Секунду-другую ничего не происходило, потом что-то, что с трудом можно было назвать жидкостью, громко чавкнув, вывалилось оттуда. Все повернулись. Единственное, что нашел для своего взгляда Кевин, был Ребус. Кевин сглотнул слюну.

— Слушайте, я не мог не сказать мистеру Ботуэллу — просто чтобы прикрыть свою задницу. Если бы я не сказал ему, а он бы потом узнал…

— И что он ответил?

— Пожал плечами, сказал — под мою ответственность.

При этом воспоминании его пробрала дрожь.

— Где ты был, когда сообщил ему об этом?

— В кабинете, рядом с фойе.

— Сегодня утром?

Странг кивнул.

— Скажи мне, Кевин, мистер Ботуэлл не ходил взглянуть на вашу постоялицу?

Странг опустил взгляд в свой пустой стакан. Для Ребуса это был весьма красноречивый ответ.

Расследование такого серьезного преступления, как убийство, проходит в строго установленном порядке. Для начала Ребус обязан был доложить старшему группы все, что знал о Милли Докерти. Кроме того, он обязан был сообщить о своем разговоре с Кевином Странгом. И наконец, он должен самоустраниться, предоставив дивизиону С вести расследование без помех.

Но в два часа ночи он остановил машину у дома Фрэнки Ботуэлла на Рейвелстон-Дайкс, всерьез раздумывая, не позвонить ли в дверь. Если ничего существенного выяснить не удастся, он, по крайней мере, узнает, как выглядит мистер Ботуэлл по ночам — так же вульгарно, как и днем, или нет. Но Ребус отказался от этой затеи. Во-первых, люди из дивизиона С всяко до утра побеседуют с Ботуэллом — он был уверен, что уж до Ботуэлла они-то доберутся. А когда доберутся, то не обрадуются, услышав от него, что Ребус их опередил.

Во-вторых, шанс был упущен. Он услышал, как поднялись автоматические двери гаража, и увидел притушенные фары машины Ботуэлла — глянцево-черного «мерседеса» с кузовом под заказ: машина съехала с тротуара и унеслась прочь.

Значит, известие наконец дошло до него, и он поехал в «Шланг». Либо пустился в бега.

Ребус сделал себе заметку на память: побольше разузнать о Ли Фрэнсисе Ботуэлле.

А сейчас Ребус даже радовался тому, что расследованием занимаются другие. Он неспешно поехал на Оксфорд-террас, изо всех сил стараясь не уснуть за рулем. Никто не ждал его в засаде перед домом, поэтому он тихо отпер дверь и прошел в гостиную — тело его слишком устало, чтобы бодрствовать, но сознание было слишком растревожено, чтобы погрузиться в сон. На этот случай у него имелось верное средство: кружка чая с молоком и виски. Но на диване его ждала записка, написанная рукой Пейшенс. Почерк у нее был получше, чем у большинства докторов, но ненамного. Расшифровав ее каракули, Ребус снял трубку и набрал номер Брайана Холмса.

— Извини, Брайан, но в записке сказано звонить в любое время.

— Подождите секунду.

Он слышал, как Холмс вылезает из кровати, уносит с собой беспроводной телефон. Ребус представил себе Нелл Стэплтон — звонок разбудил ее, и теперь она переворачивается на другой бок, проклиная беспардонного Ребуса. Дверь спальни закрылась.

— Ну вот, — сказал Холмс, — теперь можем говорить.

— Что за срочность? Есть новости о нашем друге?

— Нет, на этом фронте все тихо. Расскажу утром. Но я подумал, известно ли вам, что случилось.

— Так я же сам ее и нашел.

Ребус услышал, как открывается холодильник, из него достается бутылка, жидкость наливается в стакан.

— Кого нашли? — спросил Брайан.

— Милли Докерти. Ты разве не об этом?

Но у Холмса, конечно, были другие новости — не мог он так быстро узнать о Милли.

— Она мертва, убита.

— Они что, убирают всех свидетелей? Что с ней случилось?

— Нет, такие сказочки на ночь не рассказывают. Какая у тебя новость?

— Побег из Барлинни. Точнее говоря, из фургона, который остановился на полпути между Барлинни и больницей. Вся операция была спланирована.

Ребус опустился на диван.

— Кафферти?

— Он очень правдоподобно изображает, что болен — прободная язва. Это случилось сегодня вечером. На дороге два грузовика заблокировали тюремный фургон. Маски, обрезы — и чудесное исцеление.

— Господи боже.

— Вы не волнуйтесь. По всей трассе М-восемь патрули.

— Если он собрался в Эдинбург, то этой дорогой он воспользуется в последнюю очередь.

— Вы думаете, он вернется?

— Можешь не сомневаться, Брайан, он возвращается. Ему нужно добраться до того, кто прикончил его сына.