22
На следующее утро в девять тридцать Ребус сидел в своей машине возле дома Лахлана Мердока.
Промыв глаза вчера вечером, он почувствовал, будто промыл и мозги. Всегда все сводилось вот к чему: он старался поступать по правилам, но в конечном счете прибегал к нарушению закона. Почему? Да потому, что так было проще. Каков был бы процент раскрываемости преступлений, если бы детективы не спрямляли себе кое-где путь? Он позвонил Мердоку из автомата в конце дороги. Никто не ответил, автоответчик не в счет. Мердок был на работе. Ребус вышел из машины и набрал на домофоне номер квартиры Мердока. И опять никакого ответа. Тогда он вскрыл замок, этому его научил один старый уголовник — Ребус прошел у него целый курс. Войдя внутрь, он резво поднялся по лестнице, как частый посетитель, а не посторонний. Но на лестнице все равно никого не было.
На дверях квартиры Мердока был обычный цилиндровый замок без всяких сложностей, открыть его не составило труда. Ребус сразу же направился в спальню Мердока. Он не думал, что Милли оставила в квартире дискету, но уверен не был. Люди, не имеющие доступа к банковским ячейкам, нередко путают свой дом с сейфом.
Почту почтальон уже доставил, и на незастеленной кровати Мердока лежали письма. Ребус бросил на них взгляд. Он увидел письмо от Милли. На конверте стояла марка предыдущего дня, а вложение было написано на одном листочке линованной бумаги.
«Извини, ничего не сказала. Не знаю, сколько буду отсутствовать. Если полиция спросит, не говори ничего. Больше ничего сейчас сообщить не могу. Люблю тебя. Милли».
Ребус оставил письмо там, где оно лежало, и вытащил пару хирургических печаток, украденных у Пейшенс. Он подошел к письменному столу Мердока и включил компьютер, потом принялся перебирать дискеты. Их тут были десятки. Некоторые в пластмассовых футлярах. На большинстве имелись наклейки, исписанные мелким почерком, как догадался Ребус — почерком Мердока. Он предположил, что немногие остальные принадлежат Милли.
Эти он просмотрел в первую очередь, но не нашел там ничего интересного. Дискетки без наклеек были либо пусты, либо испорчены. Он принялся искать в ящиках другие дискеты. На полу по одну сторону кровати лежал мешок для мусора с вещами Билли. Он просмотрел содержимое мешка. У кровати со стороны Мердока царил хаос — книги, пустые пепельницы, пачки сигарет, со стороны Милли порядка было больше. С ее стороны стояла прикроватная тумбочка с лампой и будильником. Теперь он понял, почему сторона Милли аккуратнее: тумбочка заменяла мусорное ведро. Он просмотрел мусор. Нашел там несколько смятых записок на желтоватой клейкой бумаге. Он вытащил их, разгладил. Это были послания от Мердока. На первом — семизначный телефонный номер, а под ним записка: «Почему бы тебе не позвонить этой суке?»
Ребус разгладил другие, начиная понимать. Тут было с полдюжины телефонных посланий — все от одного человека. Ребусу номер показался знакомым. Впрочем, на других записках было и имя.
Мейри Хендерсон.
Вернувшись на Сент-Леонардс, Ребус с облегчением узнал, что Холмс и Кларк ушли куда-то по делам. Он отправился в туалет, плеснул воду себе на лицо. Глаза его по-прежнему были воспалены, красные по кромке, раздражение не прошло. Пейшенс вчера вечером внимательно их осмотрела и вынесла приговор: Ребус будет жить. Когда Бремнеры наконец отправились домой, Пейшенс помогла ему отскрести остатки краски с волос и рук. Но на правой руке все же что-то осталось.
— Кухулин Красной руки, — сказала Пейшенс.
Нет, с учетом всех обстоятельств она была просто чудо. Доктора в момент кризиса обладают удивительной способностью сохранять спокойствие. Она даже сумела унять его, когда он ближе к ночи собрался поехать к Каролине Рэттрей и поджечь ее квартиру.
— На вот, — сказала она, протягивая ему виски, — подожги лучше себя.
Он улыбнулся, глядя на себя в зеркало в туалете. Смайли здесь не было — удавить его до смерти никто не мог, не было здесь и Ормистона с его колкостями, не было и самодовольного Блэквуда. Он был здесь у себя дома. Он снова недоуменно спросил себя: чем он занимается на Феттс? Почему Килпатрик затребовал его? Теперь он думал, что у него есть на сей счет довольно четкое представление.
Центральная библиотека Эдинбурга расположена на мосту Георга IV по другую сторону от Национальной библиотеки Шотландии. Это была студенческая территория близ Королевской мили, а потому в настоящее время и территория фестиваля. По улице бродили толпы распространителей листовок, зазывающих и разогревающих публику, которую вполне можно было залучить к себе теперь, когда наименее популярные театральные труппы разъехались по домам. Из вежливости Ребус взял аляповатую зеленую листовку у девочки-подростка с длинными светлыми волосами и читал ее до первой мусорной урны, где она присоединилась к куче других таких же листовок.
Эдинбургский зал был не столько залом, сколько галереей, окружающей открытое пространство. Далеко внизу читатели в другой части библиотеки сидели за столами или бродили среди стеллажей. Нет, Мейри Хендерсон не читала книг, она просматривала местные газеты, расположившись за одним из немногих предназначенных для читателей столов. Ребус остановился рядом с Мейри, заглянул поверх ее плеча, что она читает. Перед ней стоял изящный портативный компьютер, включенный в розетку. Его молочно-серый экран был заполнен записями. Прошла минута, прежде чем она почувствовала, что у нее за спиной кто-то стоит. Она оглянулась, предполагая увидеть библиотекаря.
— Поговорим, — сказал Ребус.
Она сохранила документ на экране и проследовала за ним на одну из больших библиотечных лестниц. Табличка предупреждала: сидеть на подоконниках запрещается, они в опасном состоянии. Мейри примостилась на верхнюю ступеньку, а Ребус — несколькими ступеньками ниже, оставив место для прохода.
— Я тоже в опасном состоянии, — сердито сказал он.
— Почему? Что случилось? — Вид у нее был невинный, как у витражного стекла.
— Милли Докерти.
— Ну?
— Вы ничего мне про нее не сказали.
— А что именно я должна была вам про нее сказать?
— Что вы пытались с ней связаться. Вам это удалось?
— Нет. А что?
— Она скрылась.
— Правда? — Она задумалась. — Любопытно.
— И о чем вы хотели с ней поговорить?
— Об убийстве одного из ее соседей по квартире.
— И все?
— А должно быть что-то еще? — Вид у нее был заинтересованный.
— Забавно, что она делает ноги, когда вы ее разыскиваете. Как продвигается ваше расследование?
За выпивкой в Ньюхейвене она сказала ему, что проводит расследование «прошлой лоялистской активности» в Шотландии, как она это назвала.
— Вяло, — призналась она. — А ваше?
— Зашло в тупик, — солгал он.
— Оставим исчезновение мисс Докерти. Откуда вы узнали, что я хотела связаться с ней?
— Это не ваше дело.
Она вскинула брови:
— Ее сожитель вам сказал?
— Пока без комментариев.
Она улыбнулась.
— Идемте, — сказал Ребус, — может, за кофе вы будете поразговорчивей.
— Допрос с помощью булочки, — намекнула Мейри.
Они прошли короткий отрезок до Хай-стрит и свернули направо к собору Святого Эгидия — в склепе открыли кофейню, куда можно было попасть через вход прямо напротив старого здания парламента, где нынче размещался Высокий суд. Ребус кинул взгляд на представительное здание за парковкой — не видать ли там Каролины Рэттрей. Кофейня была полным полна — столиков здесь было немного, зато туристов хоть отбавляй.
— Поищем что-нибудь еще? — предложила Мейри.
— Если честно, я передумал, — сказал Ребус. — У меня есть одно дельце на другой стороне улицы.
Мейри с трудом сдержала вздох облегчения.
— Я вас предупредил, — остерег он ее, — не пытайтесь водить меня за нос.
— Предупреждение принято и понято.
Она помахала ему на прощание и пошла назад в библиотеку. Ребус проводил ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Красивые ноги, и вблизи, и на расстоянии. Петляя между адвокатских машин, он быстро прошел к зданию суда. У него была мысль оставить письмо Каролине Рэттрей в ее ящике — он не сомневался, что таковой у нее непременно должен быть. Но, войдя в бывший парламентский зал заседаний, он тотчас увидел ее — она разговаривала с коллегой-юристом. Отступать было некуда — она сразу его заметила. Быстро свернув разговор, она положила руку на плечо коллеги, наскоро попрощалась и направилась к Ребусу.
Невозможно было представить, что эта женщина в строгом адвокатском костюме только вчера вечером обрызгала его краской из баллончика. Улыбка, которой она на прощание одарила сослуживца, теперь была обращена к Ребусу. Под мышкой Каролина Рэттрей держала папки с документами.
— Какими судьбами, инспектор?
— Не догадываетесь?
— Ах да, я пришлю вам чек.
Идя по парковке, он твердил про себя, что не позволит ей запудрить ему мозги, но вот пудра уже толстым слоем ложится на них.
— Чек?
— Ну, на химчистку или еще на что.
Проходивший мимо юрист кивнул ей.
— Привет, Мэнси. Ах да, Мэнси!..
Несколько секунд она говорила с ним, придерживая его за локоть.
Вот, значит, как — чек на химчистку! Ребус порадовался короткой передышке — ему нужно было остыть. Но тут кто-то постучал ему по плечу. Он повернулся и увидел Мейри Хендерсон.
— Я совсем забыла, — сказала она, — американец уже в городе.
— Да, я знаю. Вы что-нибудь предприняли в связи с этим?
Она покачала головой:
— Нет, выжидаю.
— Хорошо. Глупо было бы его спугнуть.
Каролину Рэттрей, казалось, заинтересовало это новое лицо, настолько заинтересовало, что она потеряла нить собственного разговора. Остановившись на полуслове, она отделалась от Мэнси и повернулась к Ребусу и Мейри, которая с готовностью улыбнулась ей: две женщины, жаждущие, чтобы их представили друг другу.
— Ну, до встречи, — сказал Ребус Мейри.
— Что ж, ладно, — ответила она.
Мейри, пятясь, сделала шаг-другой — может, он передумает — и только потом повернулась лицом к выходу. Каролина Рэттрей шагнула вперед, протянула руку, словно собираясь представиться без посторонней помощи, но это не входило в планы Ребуса — он перехватил ее руку и удержал ее. Она вырвалась и сердито посмотрела на него, потом кинула взгляд в сторону двери — Мейри успела выйти.
— Похоже, у вас новая симпатия, инспектор.
Она попыталась потереть себе запястье. Это было непросто — папки с документами норовили выскользнуть из ненадежного укрытия между ее локтем и животом.
— Лучше симпатия, чем психопатия, — сказал он и тут же пожалел о своей шутке. Надо было просто отринуть обвинение.
— Психопатия? — повторила за ним она. — Не понимаю, о чем это вы.
— Слушайте, давайте забудем, а? Просто забудем. Я все рассказал Пейшенс.
— Мне в это трудно поверить.
— Это ваша проблема, не моя.
— Вы так думаете? — Слова Ребуса, казалось, ее позабавили.
— Да.
— Вспомните кое о чем, инспектор. — Голос ее звучал ровно и спокойно. — Вы начали это, вы, а не я. И вы же потом солгали. Моя совесть чиста. А ваша?
Она улыбнулась ему одними губами и пошла прочь. Ребус развернулся и обнаружил себя перед статуей Вальтера Скотта — писатель сидел, скрестив ноги и опираясь на трость. Вид у Скотта был такой, будто он слышал каждое слово их разговора, но своего суждения выносить не собирался.
— Вот и помалкивай, — буркнул Ребус, не заботясь о том, что его могут услышать.
Он позвонил Пейшенс и пригласил ее выпить перед ужином в гостинице «Плейфер» на Джордж-стрит.
— По какому поводу? — спросила она.
— Без повода, — ответил он.
Оставшуюся часть дня он испытывал беспокойство. Ему позвонили из Глазго, но только чтобы сообщить, что у них ничего нет ни на Джима Хея, ни на «Театр активного сопротивления». Он пришел в «Плейфер» заранее, прошествовал через холл (всюду следы увядшей славы, так идеально увядшей, что в этом угадывался тонкий расчет) к бару. Он назывался «мини-бар», что вполне устраивало Ребуса, который заказал «Талискер», взгромоздился на мягкий барный табурет и запустил руку в вазочку с орешками, которая появилась при его приближении.
Бар пока был пуст, но в скором времени должен был заполниться преуспевающими бизнесменами, неспешно возвращающимися домой, и другими бизнесменами, которые хотели выглядеть преуспевающими и готовы были на это раскошелиться, постояльцами, которые жаждали промочить горло перед прогулкой и сытным ужином. У конца стойки рядом с кабинетным роялем стояла без дела официантка. Рояль до вечера защищали от пыли покрывалом, а пока звучала фоновая музыка, правда, трубач был совсем неплох. Уж не Чет ли это Бейкер, подумал Ребус.
Ребус заплатил за виски, стараясь не думать о том, сколько с него содрали. Спустя какое-то время он решил спросить, можно ли добавить лед. Ему хотелось растянуть процесс. В бар вошла пожилая пара и села к стойке в двух табуретах от него. Женщина надела элегантные очки и принялась изучать карту коктейлей. Ее муж тем временем заказал «Драмбуи» — говорил он с явным американским акцентом. Муж был невысокий, но коренастый, смотрел вокруг мрачным взглядом. На нем была белая шапочка для игры в гольф, и он все время поглядывал на часы. Ребусу удалось встретиться с ним взглядом, и он приподнял свой стакан.
— Сланджи.
Мужчина кивнул ему в ответ, но промолчал. Его жена, однако, улыбнулась:
— Скажите, пожалуйста, многие ли еще говорят по-гэльски в Шотландии?
Муж зашипел на нее, но Ребус с удовольствием ответил.
— Не многие, — согласился он.
— Вы из Эдинбурга?
«Едим-бургер» — так это прозвучало.
— В общем — да.
Она обратила внимание, что в стакане Ребуса остался один тающий лед.
— Не хотите присоединиться к нам?
Муж снова зашипел — что-то о том, что нельзя дергать людей, которые хотят одного: выпить в тишине и спокойствии.
Ребус посмотрел на часы, рассчитывая в уме, хватит ли ему денег, чтобы отплатить паре тем же.
— Спасибо, с удовольствием. Я, пожалуй, выпью «Талискер».
— А это что такое?
— Односолодовый виски. Его делают в Скае. Там еще осталось несколько человек, которые говорят по-гэльски.
Жена стала напевать первые такты «Песни о лодке со Ская» — о французском принце, переодевшемся в женское тряпье. Ее муж улыбнулся, чтобы скрыть смущение. Путешествовать с сумасшедшей — дело нелегкое.
Жена, которая, усевшись, положила свою яркую сумочку на стойку бара, вытащила оттуда пудреницу, открыла ее и посмотрелась зеркальце.
— А вы не наш таинственный незнакомец? — спросила она.
Ребус поставил стакан.
— Что?
— Элли! — остерегающим голосом одернул ее муж.
— Дело в том, — сказал она, убирая пудреницу, — что Клайду кто-то назначил встречу в этом баре. А кроме вас, здесь никого нет. Ни имени, ни всего остального он не сообщил.
— Просто недоразумение, только и всего, — сказал Клайд. — Соединили не с тем номером.
Но он тем не менее вопросительно посмотрел на Ребуса. Тот кивком подтвердил его догадку.
— Уж что таинственный — это точно.
Перед Ребусом появился новый стакан, и бармен решил, что он заслужил еще порцию орешков.
— Сланджи, — сказал Ребус.
— Сланджи, — сказали муж и жена.
— Я опоздала? — спросила Пейшенс Эйткен, проводя рукой по спине Ребуса. Она уселась на стул, отделявший Ребуса от туристов. Клайд по какой-то причине теперь снял свою шапочку, под которой обнаружились довольно густые волосы, зачесанные назад.
— Пейшенс, — сказал Ребус, — позволь представить тебе…
— Клайд Монкур, — с явным облегчением проговорил человек. От Ребуса определенно не исходило никакой угрозы. — Это моя жена Элеонора.
Ребус улыбнулся:
— Доктор Пейшенс Эйткен, а меня зовут Джон.
Пейшенс посмотрела на него. Он редко использовал слово «доктор», представляя ее. И почему он не назвал свою фамилию?
— Послушайте, — сказал Ребус, глядя сквозь нее, — а не удобнее ли нам будет за столиком?
Они сели за столик на четверых, тут же подошла официантка, принесла маленький поднос с закуской, уже не только орешки, а черные и зеленые маслины и сырные палочки. Ребус принялся уминать солененькое. Да, выпивка дороговата, зато закуска дармовая.
— Вы в отпуске? — спросил Ребус, чтобы завязать разговор.
— Угадали, — сказала Элеонора Монкур. — Мы просто в восторге от Шотландии.
Тут она стала перечислять, что особенно приводит ее в восторг: много всего, от резкого звука волынок до обдуваемого ветрами западного побережья. Клайд не прерывал ее, попивая из своего стакана и время от времени покручивая в нем лед. Иногда он отрывал взгляд от виски и переводил его на Джона Ребуса.
— Вы бывали когда-нибудь в Штатах? — спросила Элеонора.
— Нет, никогда, — ответил Ребус.
— Я была два раза, — сказала Пейшенс, удивив его. — Раз в Калифорнии и раз в Новой Англии.
— Осенью?
Пейшенс кивнула.
— Настоящий рай, правда?
— А вы не из Новой Англии? — спросил Ребус.
Элеонора улыбнулась:
— Нет-нет, мы с другой стороны. Из Вашингтона.
— Из Вашингтона?
— Она имеет в виду штат Вашингтон, — пояснил муж. — Не Вашингтон в округе Колумбия.
— Мы живем в Сиэтле, — сказала Элеонора. — Вам бы понравился Вашингтон. Он такой дикий.
— Она имеет в виду «необжитой», — пояснил Клайд Монкур. — Добавьте счет за это к нашему общему. Вот наш номер, мисс.
Пейшенс заказала лагер и лайм, и официантка принесла заказ. Ребус внимательно смотрел, как Монкур достает из кармана ключ. Официантка записала номер.
— Предки Клайда родом из Шотландии, — сказала Элеонора. — Откуда-то из-под Глазго.
— В Килмарноке.
— Точно, в Килмарноке. Их было четверо братьев. Один уехал в Австралию, двое в Северную Ирландию, а прадедушка Клайда отправился из Глазго в Канаду вместе с женой и детьми. Он проехал всю Канаду и обосновался в Ванкувере. А уже дедушка Клайда перебрался в Штаты. У него родственники в Австралии и Северной Ирландии.
— А где в Северной Ирландии? — невзначай спросил Ребус.
— Портадаун, Лондондерри, — сообщила она, хотя Ребус задал вопрос ее мужу.
— Бывали у них когда-нибудь?
— Нет, — сказал Клайд Монкур. Он снова заинтересовался Ребусом, который открыто и прямо встретил его взгляд.
— У нас на северо-западе полно шотландцев, — продолжала щебетать миссис Монкур. — Мы устраиваем шотландские вечеринки и собрания кланов. А летом — хайлендские игры.
Ребус поднес стакан к губам и только тут, казалось, заметил, что в стакане пусто.
— Пожалуй, надо повторить, — сказал он.
Принесли выпивку с новыми резными бумажными подставками под стаканы. Официантка унесла почти все деньги, которые были при себе у Ребуса. Это он, Ребус, анонимным звонком пригласил сюда Монкура, а Пейшенс использовал для усыпления его бдительности — на тот случай, если Монкур окажется умнее, чем предполагал Ребус. Монкуру и рта не нужно было раскрывать — за них двоих говорила его жена, и ничего из ею сказанного даже отдаленно не могло пойти на пользу Ребусу.
— А вы, значит, доктор? — спросила она у Пейшенс.
— Да, терапевт.
— Я восхищаюсь докторами, — сказала Элеонора. — Благодаря им мы с Клайдом как огурчики. — Она широко улыбнулась.
Пока жена говорила, муж разглядывал Пейшенс, но как только она закончила, обратил взгляд на Ребуса. Тот поднес стакан к губам.
— Некоторое время, — сообщала теперь Элеонора Монкур, — дедушка Клайда был капитаном клипера. Его жена родила на борту, когда судно направлялось забрать… что это было, Клайд?
— Груз леса, — сказал Клайд. — С Филиппин. Ей было восемнадцать, а ему за сорок. Ребенок умер.
— И знаете что? — сказала Элеонора. — Они сохранили тело в бренди.
— Забальзамировали его? — подсказала Пейшенс.
Элеонора Монкур кивнула.
— А будь на этом клипере сухой закон, они бы вместо бренди использовали смолу.
— Нелегкая была жизнь, — сказал Клайд Монкур, обращаясь к Ребусу. — Эти люди создали Америку. Выживали только выносливые. Были, конечно, и совестливые, только для совестливости не всегда находилось место.
— Немного похоже на Ольстер, — сказал Ребус. — Туда тоже переехало немало довольно выносливых шотландцев.
— Правда?
Монкур допил свой стакан в тишине.
Все единодушно решили, что больше заказывать выпивку не будут. Клайд напомнил жене, что они перед ужином должны еще совершить прогулку до сада на Принсес-стрит и обратно. Выйдя из отеля, пары обменялись рукопожатиями, Ребус взял Пейшенс под руку и повел вниз, словно они направлялись в Новый город.
— А где твоя машина? — спросила она.
— На Джордж-стрит. А твоя?
— Там же.
— Тогда куда мы идем?
Он оглянулся, но Монкуров уже не было видно.
— Никуда, — сказал он, останавливаясь.
— Джон, — сказала Пейшенс, — когда я в следующий раз понадоблюсь тебе как прикрытие, ты уж, будь добр, спроси у меня для приличия, хочу ли я этого.
— Ты не одолжишь мне несколько фунтов? Чтобы не искать банкомат.
Она вздохнула и полезла в сумочку.
— Двадцати тебе хватит?
— Надеюсь.
— Если только ты не собираешься вернуться в бар отеля.
— Ну, я поднимался по склонам и покруче.
Он сказал ей, что вернется поздно, скорее всего очень поздно, и клюнул ее в щеку. Но она подтянула его к себе и надолго приложилась губами к его губам.
— Кстати, — спросила она, — ты разговаривал с этой любительницей граффити?
— Я ей сказал, чтобы она исчезла. Это не значит, что она послушается.
— Очень ей советую, — сказала Пейшенс, целуя его в последний раз в щеку.
Он отпирал машину, когда на его руку легла чья-то тяжелая рука. Рядом с ним стоял Клайд Монкур.
— Ты кто такой? — проговорил американец, оглядывая Ребуса.
— Никто, — сказал Ребус, стряхивая руку американца.
— Не знаю, зачем ты затеял всю эту херню в отеле, но советую тебе держаться от меня подальше, приятель.
— Это может оказаться затруднительно, — сказал Ребус. — Городок у нас небольшой. И это мой город, а не твой.
Монкур сделал шаг назад. Ему было под семьдесят, но рука, которую он положил на руку Ребуса, не потеряла силы. В нем чувствовалась мощь и решительность. Он принадлежал к тому разряду людей, которые добиваются своего, чего бы это ни стоило.
— Кто ты такой?
Ребус открыл дверцу машины. Он уехал, не сказав больше ни слова. Монкур тяжело смотрел ему вслед. Американец стоял, задумчиво кивая, он широко расставил ноги и поглаживал рукой пиджак на высоте груди.
Пистолет, подумал Ребус. Он дает мне понять, что у него есть пистолет.
Дает понять, что воспользуется им.
