Часть шестая

Ничего не произошло.

Ребус ежедневно ходил на работу и смотрел, как вывозятся все новые и новые коробки. Люди в комбинезонах приходили с тележками и забирали их, а потом прибыл какой-то чин из отдела канцелярии прокурора по расследованию нераскрытых преступлений и поблагодарил их, а также заверил, что ни одно из нераскрытых дел в Лотиане и Границах не будет забыто. Этот человек, казалось, уже знал Дэниела Коуэна, и они вместе ушли на долгий ланч, после которого Коуэн вернулся порозовевший, готовый широко улыбнуться каждому в офисе.

— Работу получили? — спросила Элейн Робисон, тогда как Ребус и Питер Блисс притворились, что им совершенно не интересно.

— Пока ничего официального.

— И все-таки получили, — настояла она, и улыбка на лице Коуэна стала еще шире.

ОРНП должен был прекратить существование к концу недели, но полки опустели уже к среде. Айтишник просмотрел компьютеры, сохранил файлы на съемном диске, а потом все стер.

— При желании все восстановим, — объяснил он.

Глядя на это, Ребус вспомнил эпизод из «Одиссеи-2001»: неумолимо замедляющуюся речь ХАЛа.

— Столько крови, пота и сил, — молвил Блисс.

За несколько дней до этого Ребус пригласил его в паб и за выпивкой выложил свои теории насчет Грегора и Кенни Магратов. Блисс не принял ни одной версии и в итоге ушел из бара. С тех пор их отношения стали сугубо служебно-формальными. Ребус оставил на его столе записку: «Повспоминай — нигде не екнет?» Блисс скомкал ее и выбросил в мусорную корзину.

— Эй, вы, — воззвала к их разуму Робисон. — Хватит дуться.

— Он первый начал, — ответил Ребус в надежде, что Блисс улыбнется.

Пустые мечты, как выяснилось.

Он звонил Шивон Кларк, получал сведения по инвернесскому делу. Гэвина Арнольда предупредили — очевидно, Демпси, — чтобы тот не смел сливать ему информацию. От Кларк было мало толку. Теперь, когда инвернесская команда получила из Эдинбурга все материалы по делу Аннет Маккай, Джеймс Пейдж и его люди остались за бортом. Демпси даже лично приезжала на юг допросить Гейл Маккай, Фрэнка Хаммеля и Томаса Редферна. По следующему запросу в Северное управление отправили запись с видеокамеры на автобусной станции.

— Все это им не поможет, — сказал Ребус Кларк. — Берут что ни попадя за неимением лучшего.

Ни в фургоне, ни в «лендровере» ничего не нашли. После многих анализов ни в теле Аннет Маккай, ни на нем не обнаружили ничего, что указывало бы на Кенни Маграта — лобковый волос принадлежал Фрэнку Хаммелю. В конечном счете Аннет и четырех других жертв разрешили похоронить. Следя за телерепортажем — скорбную процессию возглавлял Даррил, мать держалась за его руку, а Хаммеля нигде не было видно, — Ребус понял, что кладбище ему знакомо: там же похоронили Джимми Уоллеса. Он вспомнил тот день, вспомнил, как приглашали нести гроб — не по именам, а по числу людей; как голосила вдова, как потом к нему подошел Томми Бимиш.

«Слишком много таких, как Джимми, — не успеешь получить золотые часики, как ложишься на стол прозектора…» — «Ты поэтому продолжаешь работать?..»

Конечно, поэтому. Чем он будет заниматься на следующей неделе, черт возьми? Поедет на рыбалку или купит собаку? Или, что вероятнее, будет сидеть, созерцая бутылочные ряды на манер известных ему стариков, которые воспринимали сидение в баре как своего рода работу.

Он столкнулся на лестнице с Малькольмом Фоксом, и тот остановился, чтобы сообщить ему, что «Жалобы» больше не имеют к нему «активного интереса».

— Да ну?

— В настоящее время. Так что желаю вам удачи с восстановлением.

— Ушам не верю.

— Я совершенно искренне, — сказал Фокс, сверля Ребуса взглядом. — Я хочу, чтобы вы вернулись в полицию. Скорее рано, чем поздно, вы накосячите, и тогда мы познакомимся ближе. Я только молю Бога, чтобы вы не прихватили на дно таких, как Шивон Кларк…

В четверг Элейн Робисон попыталась договориться о времени и месте прощального возлияния, назначенного на следующий вечер, но Питер Блисс охладел к этой идее.

— Я занят, — сказал он. — Тогда на уик-энд?

Блисс помотал головой:

— Давайте просто закроем лавочку — и делу конец.

Нам нечего отмечать.

— Питер…

Но Блисс принял решение. Он даже не мог заставить себя переглянуться с Ребусом. По крайней мере, до вечера пятницы, когда они перегружали содержимое своих ящиков в пакеты, готовясь покинуть офис навсегда. Дэниел Коуэн уже попрощался — пружинистой походкой отправился на заседание нового отдела. Робисон вышла в туалет. Блисс улучил момент и обратился к Ребусу:

— Грегор Маграт был наш человек. Для меня он таким остался и останется. А ты льешь помои на все, что он сделал. Я в этом не участвую и никогда тебе этого не прощу. — Ты говорил с ним? — спросил Ребус.

— Он места себе не находит. Его допрашивали по твоему доносу.

Щеки Блисса порозовели, голос начал дрожать от волнения.

— Он прикрывал задницу своего братца годами.

— Ты как заезженная пластинка, Ребус.

— Может быть, но песня все равно хитовая. Маграт играл тобой, Питер, — не это ли тебя гложет?

— Он заслуживает хоть какого-то уважения.

— А чего заслуживают жертвы?

Блисс произвел какой-то гортанный звук, схватил со стола свою хозяйственную сумку, протиснулся мимо Ребуса к двери и заспешил по коридору. Вернулась Робисон, Ребус ждал ее в одиночестве.

— Ну вот и все, — сказала она.

Потом заметила отсутствие Блисса.

— Он спешил, — извинился за Блисса Ребус.

Она взглянула на него якобы строго, но сердце ее к этому не лежало. Они обнялись, и она чмокнула его в щеку.

— Вперед, к подножному корму, — воззвала она, сжав его руку.

Ребус закрыл за ними дверь.

Вечером, переборщив с выпивкой, он сделал обычный звонок. Телефон на другом конце трезвонил, пока механический голос не предложил оставить сообщение.

— Нам нужно поговорить, Грегор. Вы сами знаете.

С этим придется покончить.

Потом он повторил свой номер и отключился. Первые пять-шесть раз Маграт отвечал, но прерывал разговор, стоило Ребусу назвать себя. После этого Ребус слышал только голос автоответчика.

Ребус посмотрел на свое отражение в окне гостиной.

— Что, пятница в большом городе? — спросил он под барабанную дробь дождя.

Копии дел пропавших женщин по-прежнему лежали на его обеденном столе, и он, отодвинув стул, уселся перед ними. Скоро настанет день, когда он почувствует, что пора все это выкинуть, но не сейчас. До сих пор не нашли ничего, что могло бы связать Кенни Маграта с этими женщинами в дни их исчезновения. В записях Кенни обнаружились пробелы, но, с другой стороны, кто безупречен в таких вещах? Он, как и его жена, не вел дневник, не хранил старые календари и записные книжки. Ребус потянулся к бутылке пива и отхлебнул из горлышка. Его рука замерла на письме, лежавшем уже два дня, — приглашение на собеседование в отдел кадров полицейского управления Лотиан и Границы. На нем стояла дата медицинского обследования, к письму прилагался бланк, который он должен был заполнить и вернуть. Ребус в сотый раз перечитал письмо, вертя медиатор в пальцах.

— Может, стоило купить, к чертям собачьим, гитару, — пробормотал он себе под нос и встал, чтобы поискать ручку.

Дом Кафферти представлял собой викторианский особняк, отдельно стоявший на зеленой улочке, примыкавшей к Клинтон-роуд. Вместе с конюшней он занимал пол-акра. В доме было много гостевых комнат, но сам Кафферти обычно сидел в рабочем кабинете, окнами выходившем на задний двор с садом. В кабинете стояло большое старое кресло, которое он приобрел, когда ему было лет двадцать пять. В нем он читал и размышлял. Нынче вечером он думал о Дарриле Кристи. Тот пригласил его на похороны Аннет. Кафферти приехал в церковь в назначенный час и сразу отметил, что парень привез с собой качков — с полдюжины незнакомых Кафферти лиц. Молодые, но стреляные; может быть, вытащенные из Ирака или Афганистана. Они стояли чуть поодаль от основной группы скорбящих и сохраняли дистанцию, когда процессия направилась к могиле. Даррил с двумя младшими братьями и еще трое человек несли гроб.

Ни Фрэнка Хаммеля, ни Дерека Кристи не было.

Приехала женщина из полиции с севера. Кафферти не знал ее имени, но видел по телевизору. Он думал, что встретит здесь Ребуса, но не было и того. Один крепыш протиснулся сквозь толпу провожающих к Кафферти и шепнул: «Мистер Кристи хотел бы поговорить с вами до вашего ухода». Кафферти держался в стороне, глядя на людей, собиравшихся на поминки. Даррил усадил мать в лимузин, поцеловал в щеку и закрыл дверь. Потом поправил пиджак и галстук и устремился к Кафферти. Тот протянул ему руку, но Кристи проигнорировал его жест.

— Держитесь? — из вежливости осведомился Кафферти.

— На самом деле у вас на уме другой вопрос.

— Ну хорошо. Где Фрэнк Хаммель?

— Вышел из игры. Переписал на меня бизнес. — Глаза Кристи остановились на Кафферти. — Вы не против?

— А почему я должен быть против?

— Потому что вы все еще хотите чувствовать себя игроком. Но мы оба знаем, что с этим покончено. Я видел вас в деле, а потому готов к любой войне.

— Я давно от всего отошел.

— Хорошие слова, но им должен поверить ваш мозг. Я упорно учился, Кафферти, и знаю, какие районы контролировал Хаммель. В сложившихся обстоятельствах я не ищу войны — что ваше, то по-прежнему ваше. И изменить эту ситуацию может только одно: если вы вдруг сочтете, что самое время урвать чужого или нарушить границу. Мы понимаем друг друга?

И лишь теперь Кристи подал Кафферти руку. Пацану было восемнадцать! Всего-то! В его годы Кафферти был обычным бойцом. И вот его учит жизни мелкий шкет с наполеоновским комплексом и кучкой телохранителей.

Но он тем не менее пожал протянутую руку.

Нынче, сидя в своем кабинете, он понимал, что Даррил Кристи сделал правильный ход в правильно выбранное время. Смена власти произошла мирно. Хаммель не высовывался, но его продолжали числить среди живых.

«Что ваше, то по-прежнему ваше… в сложившихся обстоятельствах…»

Наглый щенок!

Умный подлец, его нельзя недооценивать. Кафферти бесила собственная роль в этой истории — покровительственные замашки, рука на плече, тогда как у Даррила уже был готов план, выверенный и точный.

Достойно восхищения. По крайней мере, пока.

Однако пацан есть пацан. Есть жестокие уроки, которых он не усвоил. Он еще наделает ошибок, приобретет врагов. Неприкасаемых нет.

Никто не вечен.

Именно поэтому Кафферти встал и проверил, заперты ли передняя и задняя двери…