12
Рано утром я стояла у окна гостиной, всматриваясь в тени на моем участке.
«Плимут» из ремонта еще не вернули, и я, глядя на стоящий напротив дома фургон через едва разведенные шторы, думала о том, может ли спрятаться под ним взрослый мужчина. Спрятаться и схватить меня за ногу, когда я стану открывать дверцу. Убивать меня ему не обязательно — я и сама умру с перепугу. Улица была пуста, тусклый свет фонарей едва пробивался сквозь дымку тумана. Никого не видно. Ничего не слышно. Все как обычно. Наверное, и Кэри Харпер, возвращаясь домой из таверны, не заметил ничего странного.
До завтрака с главным прокурором оставалось меньше получаса — чтобы не опоздать, нужно было набраться смелости, выйти за дверь и преодолеть расстояние в тридцать футов до машины. Я еще раз прошлась взглядом по кустам, растянувшимся невысокой стеной за передней лужайкой. Их силуэты вырисовывались все четче на фоне светлеющего неба. Над ними сиял круглый диск луны. В ее свете серебрилась прихваченная изморозью трава.
Как он подбирался к их домам? Как подобрался к моему дому? Скорее всего, на машине. Странно, но над этим вопросом, похоже, до сих пор никто как следует не задумывался. Даже Бентон ничего не сказал, хотя средство передвижения — такой же важный пункт в составлении профиля преступника, как возраст, пол и расовая принадлежность. Перед глазами снова встало необычно хмурое лицо Уэсли во время нашего последнего разговора в Квантико.
Своим беспокойством я поделилась за завтраком с Этриджем.
— Полагаю, дело в том, что Уэсли просто не обо всем тебе говорит, — пожал плечами прокурор.
— Раньше он всегда был со мной откровенен.
— Не забывай, Кей, что Бюро — особенная организация, и там предпочитают держать рот на замке.
— Обычно он охотно делился со мной своими теориями, высказывал разные мнения, но в данном случае все не так. У меня создалось впечатление, что у него просто нет времени на эти дела. Да и ведет он себя как-то странно. Серьезен, даже угрюм, в глаза не смотрит. — Я перевела дыхание. — Уэсли изменился, и, должна признаться, это мне действует на нервы.
— Думаешь, от тебя что-то скрывают? — спросил Этридж.
— Думаю, что да, Том.
— И чувствуешь себя немного параноиком, а, Кей?
— Не без того.
— А мне ты доверяешь? Веришь, что я на твоей стороне и забочусь в первую очередь о твоих интересах?
Я кивнула и снова перевела дыхание.
Мы сидели в обеденном зале отеля «Капитолий», излюбленном месте встреч политиков и плутократов. В трех столиках от нас расположился сенатор Партин, его изрезанное морщинами лицо заметно отличалось от того, что мелькало нередко на экранах телевизоров. Сенатор разговаривал о чем-то с молодым человеком, которого я видела где-то, но вспомнить, где именно, никак не могла.
— Большинство из нас в тяжелые времена испытывают подобные чувства. Нам кажется, что мы одиноки, всеми брошены, что мы одни в дремучем лесу. — Говоря это, Этридж сочувственно смотрел на меня.
— Так и есть, я одна в лесу. Но только мне это не кажется — такова реальность.
— Я понимаю озабоченность Уэсли.
— Конечно.
— Меня беспокоит, Кей, что ты строишь свои теории на интуиции, что идешь на поводу у инстинкта. Иногда такой путь ведет к беде.
— Может быть. Но порой к беде ведет и другой путь, когда люди чрезмерно все усложняют. Убийство же чаще всего удручающе примитивно.
— Не всегда, Кей.
— Почти всегда, Том.
— Ты не думаешь, что Спарачино каким-то образом причастен к этим смертям?
— Я думаю, что мы не можем позволить себе объяснять все случившееся его махинациями. Не исключено, что Спарачино и убийца идут параллельными курсами. Они оба опасны. Даже смертельно опасны. Но они разные. И никак не связаны. Ими движут разные силы.
— По-твоему, исчезнувшая рукопись тут ни при чем?
— Не знаю.
— И прогресса в этом направлении нет?
Разговор все более напоминал допрос, и я чувствовала себя неловко, как школьница, не выполнившая домашнее задание. Уж лучше бы и не спрашивал.
— Нет, Том. Я не знаю, где она.
— Возможно ли, что Стерлинг Харпер сожгла рукопись в камине перед смертью?
— Не думаю. Мы исследовали обгоревшие клочки бумаги. Эксперт пришел к заключению, что в камине сожгли высококачественную, дорогую бумагу. Такую используют для переписки или составления важных юридических документов. Вряд ли кому-то придет в голову расходовать ее на черновик книги. Скорее всего, мисс Харпер уничтожила какие-то личные документы, письма.
— Письма от Берилл Мэдисон?
— Это мы еще не установили, — ответила я, хотя лично для себя такую возможность уже исключила.
— Может быть, письма Кэри Харпера?
— Его письма нашли в доме. Впечатление такое, что все на месте и их давно не трогали.
— Если письма были от Берилл Мэдисон, зачем мисс Харпер их сжигать?
— Не знаю, — снова ответила я, понимая, что Этридж думает о Спарачино.
Да, Спарачино. Вот уж кому не откажешь в решительности. Мне уже показали поданное им исковое заявление, все тридцать три страницы. Адвокат обвинял меня, полицию, губернатора. Роза рассказала по телефону, что ей несколько раз звонили из журнала «Пипл», а один репортер, изгнанный охранником из фойе, снимал мой офис с автостоянки. Похоже, слава бежала впереди меня. А еще я становилась специалистом по отказу от комментариев и улепетыванию от газетчиков.
— Думаешь, мы имеем дело с психопатом? — в лоб спросил Этридж.
Как бы ни запутывала дело оранжевая акриловая нить, указывавшая на возможную связь убийцы с угонщиками самолета, версия с психопатом представлялась более вероятной, о чем я и сказала прокурору.
Он опустил голову, помолчал, а когда поднял глаза, то их выражение сразило меня наповал. Печаль, боль, сочувствие…
— Кей, — начал Этридж, — мне нелегко это говорить… — Я потянулась за печеньем. — И все же ты должна знать. Что бы ни происходило вокруг тебя, какого бы мнения ты лично ни придерживалась, я не могу оставлять тебя в неведении.
Есть уже не хотелось. Я решила, что лучше закурить.
— У меня есть один знакомый. Скажу так, он имеет отношение к Министерству юстиции…
— Если это касается Спарачино…
— Это касается Марка Джеймса.
Я была бы не так потрясена, если б он выругался.
— И что Марк?
— Может быть, мне бы следовало задать этот вопрос тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Несколько недель назад вас видели вместе в Нью-Йорке. В ресторане «Галлаксер». — Наступила неловкая пауза, и Этридж, прочистив горло, не к месту добавил: — Уж и не помню, когда я там был. — Дым от сигареты струйкой поднимался вверх. — Стейки там замечательные…
— Перестань, Том, — тихо сказала я.
— В былые времена там собиралось много ирландцев. Вот уж любители выпить да поболтать…
— Прекрати, черт возьми! — Получилось излишне громко.
Сенатор Партин повернулся и посмотрел в нашу сторону. Взгляд его на мгновение задержался на Этридже, потом перешел на меня. Подлетевший к столику официант подлил кофе и осведомился, не нужно ли нам что-то еще. Мне вдруг стало жарко.
— Хватит нести ерунду, Том. Кто меня видел?
Прокурор покачал головой:
— Важно другое: откуда ты его знаешь?
— Мы давно знакомы.
— Это не ответ.
— Еще со Школы права.
— Вы были близки?
— Да.
— Интимно?
— Господи, Том!
— Извини, Кей. Это важно. — Он промокнул салфеткой губы, пододвинул чашку с кофе и обвел взглядом зал. Этридж явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Известно, что вы провели вместе ночь в Нью-Йорке. В «Омни».
У меня вспыхнули щеки.
— Мне нет никакого дела до твоей личной жизни, Кей. Сомневаюсь, что это вообще кого-то интересует. Но данный случай — исключение. Мне очень жаль. — Он еще раз прокашлялся и наконец посмотрел мне в глаза. — Будь оно проклято! Приятелем Марка, Спарачино, вплотную занимается Министерство юстиции.
— Приятелем?
— Все очень серьезно, Кей, — продолжал Этридж. — Я не знаю, каким был Марк Джеймс, когда ты с ним познакомилась, но хорошо знаю, каким он стал. Я видел его досье. После того как вас заметили вместе, я провел небольшое расследование. Семь лет назад у Марка Джеймса случилась неприятная история в Таллахасси. Рэкет. Мошенничество. В общем, его осудили на несколько лет. Он даже посидел в тюрьме. Закончилось тем, что Джеймс сошелся со Спарачино, которого подозревают в связях с организованной преступностью.
Наверное, я сильно побледнела, потому что Этридж быстро протянул мне стакан воды и терпеливо выждал несколько секунд, понадобившихся для того, чтобы взять себя в руки. Но, когда наши глаза снова встретились, он не стал уходить от темы, а продолжал с того, на чем остановился.
— Марк Джеймс никогда не работал в «Орндорфф и Бергер». В фирме о нем никто не слышал. Что и неудивительно, поскольку он, похоже, никогда не занимался адвокатской деятельностью. Его лишили лицензии. Сейчас Марк Джеймс не более чем личный помощник Спарачино.
— Спарачино работает в «Орндорфф и Бергер»? — поинтересовалась я.
— Да, работает. Его сфера — индустрия развлечений. Здесь Джеймс тебя не обманул.
Я промолчала, изо всех сил сдерживая подступившие к глазам слезы.
— Держись от него подальше, Кей, — негромко предупредил Этридж. — Ради бога, порви с ним. Что бы между вами ни было, порви с ним.
— Рвать нечего, Том, — дрожащим голосом ответила я. — Между нами ничего нет.
— Когда ты разговаривала или виделась с ним в последний раз?
— Несколько недель назад. Он мне звонил. Разговор занял не больше тридцати секунд.
Этридж кивнул, как будто ничего иного и не ожидал.
— Ему не позавидуешь. Знаешь, преступникам живется не так уж сладко. Сомневаюсь, что Марк Джеймс может позволить себе долго разговаривать по телефону. Он бы и с тобой на контакт ни за что не вышел, если бы не крайняя необходимость. Расскажи, как ты оказалась с ним в Нью-Йорке.
— Он сказал, что хочет со мной увидеться. Что ему нужно предупредить меня насчет Спарачино. — Я опустила глаза.
— И что же? Он тебя действительно предупредил?
— Да.
— Что он сказал?
— Примерно то же самое, что только что говорил ты.
— Зачем? Зачем Марку понадобилось предупреждать тебя?
— Он объяснил, что хочет меня защитить.
— И ты ему веришь?
— Черт возьми, я уже не знаю, кому верить.
— Ты его любишь?
Я промолчала, только посмотрела на него в упор.
Этридж поднял руку.
— Пойми, Кей, мне нужно знать, насколько ты уязвима. Ради бога, не думай, что мне приятно вести этот разговор и задавать такие вопросы.
— Вот и ты, Том, не думай, что мне все это доставляет удовольствие.
Мой голос прозвучал немного резковато. Этридж взял с колен салфетку, аккуратно сложил ее и подсунул под тарелку.
— Я боюсь, Кей, — произнес он настолько тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы услышать его. — Боюсь, что Марк Джеймс может доставить тебе очень большие неприятности. Есть основания полагать, что за вторжением в твой офис стоит именно он. В таком случае…
— Какие основания? — перебила я, повышая голос. — О чем ты говоришь, Том? Какие у тебя могут быть основания… — Слова застряли в горле, потому что у нашего столика появился вдруг сенатор Партин и его молодой спутник. Я даже не заметила, как они поднялись из-за стола и подошли. Судя по выражению их лиц, оба понимали, во что вмешиваются.
— Джон, рад тебя видеть. — Этридж отодвинул стул. — Ты ведь знаком с Кей Скарпетта, нашим главным судмедэкспертом?
— Конечно, конечно. Здравствуйте, доктор Скарпетта. Надеюсь, все в порядке? — Он с вежливой улыбкой пожал мне руку. — Познакомьтесь, мой сын Скотт.
Мне сразу же бросилось в глаза, что сын явно пошел не в отца и не унаследовал ни его грубоватых черт, ни мощного телосложения. Передо мной стоял высокий, красивый, по-спортивному подтянутый молодой человек с великолепными черными волосами. Ему было за двадцать, и он смотрел на меня с высокомерным любопытством, граничащим с дерзостью. Недолгая дружеская беседа не помогла избавиться от напряжения, и, когда отец с сыном наконец оставили нас в покое, лучше мне не стало. Официант принес еще кофе и удалился.
— Где-то я его уже видела.
— Кого? Джона?
— Нет-нет. С сенатором мы встречались и раньше. Его сына, Скотта. Лицо показалось очень знакомым.
Этридж пожал плечами:
— По телевизору. — Он мельком взглянул на часы. — Скотт Партин — актер. По крайней мере, пытается таковым стать. По-моему, сыграл пару ролей в каких-то сериалах.
— О боже… — прошептала я.
— Может быть, даже снялся в двух-трех фильмах. Побывал в Калифорнии, сейчас живет в Нью-Йорке.
— Нет!
Этридж опустил чашку и с беспокойством посмотрел на меня.
— Как он мог узнать, что мы здесь встречаемся? — спросила я, понизив голос.
Память не подвела: я прокрутила эпизод с обедом в «Галлаксере» и вспомнила. Одинокий молодой человек, лениво потягивавший пиво за столиком в углу зала.
— Понятия не имею, Кей. — Глаза Этриджа озорно блеснули. — Но, откровенно говоря, не удивлен. Молодой Партин уже несколько дней следует за мной как тень.
— Это ведь не твой контакт из Министерства юстиции…
— Упаси господи. — Прокурор покачал головой.
— Спарачино?
— Не исключаю такой возможности. По крайней мере, это объяснимо, не так ли, Кей?
— Объяснимо? Но зачем ему преследовать тебя?
Этридж проверил счет.
— Чтобы знать, что происходит. Шпионить. Запугивать. — Он поднял голову. — Выбор за тобой, Кей.
Скотт Партин, как мне показалось, принадлежал к той породе немногословных и уверенных в себе молодых людей, которые производят впечатление одним своим угрюмым великолепием. В «Галлаксере» он читал «Нью-Йорк таймс» и с хмурым видом пил пиво. Если я и заметила его, то лишь потому, что такие красавчики, как и роскошные букеты цветов, невольно притягивают к себе всеобщее внимание.
Спускаясь с Марино на первый этаж нашего здания, я вдруг почувствовала, что должна поделиться с ним своим открытием.
— Ошибиться я не могла. Это точно был он. Сидел через два столика от нас в «Галлаксере».
— Один? Никого больше?
— Совершенно один. Читал газету, пил пиво. По-моему, ничего не ел, но точно не помню.
Мы вошли в архив, встретивший нас запахом картона и пыли.
Еще одна ложь. Получалось, что Марк врал мне едва ли не на каждом шагу. Он сказал, что Спарачино не знал о моем приезде в Нью-Йорк, а встреча в ресторане произошла по нелепой случайности. Присутствие молодого Партина в «Галлаксере» могло означать только одно: его направили туда следить за мной, а раз так, то Спарачино наверняка знал, что я буду там с Марком.
— Ну, это еще как посмотреть, — заметил Марино, пробираясь между заставленными пыльными коробками стеллажами. — Жизнь в Большом Яблоке недешевая, и можно предположить, что юный Партин подрабатывает, выполняя кое-какие поручения Спарачино. Его могли послать следить не за тобой, а за Марком. Вспомни, именно Спарачино порекомендовал Марку тот ресторан. По крайней мере, так сказал тебе сам Марк. Итак, Спарачино имел основания предполагать, что в тот вечер Марк будет обедать в «Галлаксере». Он приказывает Партину отправиться туда и выяснить, с кем встречается Марк. Партин идет, садится за столик, пьет пиво, и тут появляетесь вы. Он выходит, звонит своему шефу и сообщает последнюю информацию. Есть контакт! В следующий момент в зал входит сам Спарачино.
Как бы мне хотелось в это верить!
— Имей в виду, это всего лишь предположение, — добавил Марино.
Хотелось, но не верилось. Снова и снова я повторяла себе, что правда состоит в другом: Марк предал меня, и он не адвокат, а преступник, отсидевший срок в тюрьме.
— Учитывать надо все возможности.
— Конечно, — пробормотала я.
Пройдя по узкому полутемному коридору, мы остановились перед тяжелой металлической дверью. За ней находился стеклянный тир, где специалисты-баллистики тестировали «грязное» оружие. Сумрачное прохладное помещение, казалось, пропахло свинцом. На полках вдоль стены лежали десятки самых разных пистолетов, револьверов, дробовиков, винтовок и автоматов, конфискованных у владельцев по решению суда и переданных затем в лабораторию. Дальняя стена представляла собой стальной щит, испещренный тысячами следов от пуль самого разного калибра. Марино направился к куче сваленных в углу голов, туловищ, рук и ног. Выглядела эта куча отвратительно, напоминая массовое захоронение где-нибудь в Освенциме.
— Ты ведь белое мясо предпочитаешь? — спросил Марино, вытаскивая бледно-розовый мужской торс.
Я промолчала и, открыв чемоданчик, достала свой «рюгер». Марино тем временем приспособил к туловищу голову с европеоидными чертами, темными волосами и карими глазами и водрузил манекен на ящик у стальной плиты примерно в тридцати шагах от меня.
— У тебя одна обойма, чтобы отправить парня к праотцам. — Он вытащил из-за пояса автоматический десятимиллиметровый, проверил предохранитель и протянул пистолет мне, как и положено, рукояткой вперед. — Счастливого Рождества.
— Спасибо, не надо, — вежливо ответила я.
— Док, с этой своей штуковиной ты и опомниться не успеешь, как окажешься не у дел.
— Если промахнусь.
— Чепуха, все промахиваются. Но ведь «рюгер» перезарядить ты уже не успеешь.
— И все-таки я предпочитаю пользоваться своим. У твоего слишком большой разброс.
— Зато какая убойная сила!
— Знаю, но у меня «силвертип», а это тоже не шутка.
Мне уже доводилось стрелять из девятимиллиметрового, и симпатией к нему я не прониклась. Во-первых, мой точнее. Во-вторых, автоматическое оружие не так надежно и часто заедает. Менять качество на количество я не собиралась. К тому же в таких делах немаловажное значение имеет привычка.
— Свалить можно и одной пулей, — сказала я, опуская наушники.
— Ну да, если влепишь между глаз.
Поддерживая правую руку левой, я потянула за спусковой крючок. Первая пуля в голову, еще три в грудь, пятая зацепила плечо. Все случилось очень быстро. Манекен слетел с ящика и с грохотом ударился о стальную стену.
Не говоря ни слова, Марино положил девятимиллиметровый на стол и вынул из наплечной кобуры служебный револьвер. Похоже, мой отказ оскорбил его лучшие чувства. Я понимала, что раздобыть для меня пистолет стоило ему немалых трудов и лейтенант рассчитывал на заслуженную благодарность.
— Спасибо, Марино.
Барабан с щелчком встал на место.
Я попыталась исправить положение, добавив, что ценю его заботу, но он уже либо не слышал, либо не слушал.
Все шесть пуль попали в цель, в подпрыгивающую голову манекена. Вторая порция свинца растерзала туловище. Воздух наполнился кисловатым запахом пороха. «Да, — подумала я, — такого лучше не злить — дольше проживешь».
— Нет ничего лучше, чем расстрелять лежачего.
— Ты права, док, — сказал он, снимая наушники. — С этим ничто не сравнится.
Мы опустили деревянную фрамугу и прикрепили к ней стандартную бумажную мишень. Расстреляв коробку патронов и оставшись вполне довольной результатом — по крайней мере, все мои пули поразили противоположную стену, — я выстрелила пару «силвертипов», чтобы прочистить канал ствола, и, взяв тряпку, обильно смочила ее раствором «хопп № 9». Запах раствора неизменно напоминал Квантико.
— Хочешь знать мое мнение? — бросил Марино, также прочищая ствол. — Тебе дома нужно иметь ружье.
Я молча убрала «рюгер» в чемоданчик.
— Что-нибудь вроде самозарядного «ремингтона». Пятнадцать пуль тридцать второго калибра. Прикинь сама. В три раза больше, чем у тебя в барабане. Разок угостишь — добавки не попросит.
— Марино, — устало сказала я, — все в порядке, понимаешь? И мне не нужен целый арсенал.
Он посмотрел на меня исподлобья.
— Представляешь, каково это, когда ты стреляешь, а ему хоть бы хны?
— Нет, не представляю.
— А вот со мной такое бывало. Как-то в Нью-Йорке я разрядил всю обойму в одного мерзавца, клиента психушки. Четыре пули в грудь. И его это не остановило. Я раньше про такое только у Стивена Кинга читал. Прямо-таки живой мертвец.
Я выудила из кармана халата пару чистых салфеток и начала вытирать руки от смазки.
— Тот псих, что гонялся за Берилл по дому, он из таких, док. Точно тебе говорю. Стоит завестись, и его уже не остановишь.
— А что тот… в Нью-Йорке? Он умер? — рискнула спросить я.
— Да. В «скорой помощи». Мы с ним вместе ехали, в одной машине. Та еще выдалась поездочка.
— Тебе сильно досталось?
На лице Марино не дрогнул ни один мускул.
— Не сильно. Наложили семьдесят восемь швов. Ты же меня без рубашки ни разу не видела? Вот, лучше и не надо. У него был нож.
— Господи… — прошептала я.
— С тех пор я ножи не люблю.
— Я тоже.
Мы направились к выходу. От масла, растворителя и пороха осталось неприятное ощущение, как будто я пару дней не принимала душ. Многие даже не представляют, до чего это грязное дело — стрельба.
Марино сунул руку в карман, достал бумажник и, порывшись, протянул мне небольшую белую карточку.
— Но я же еще и запрос не оформляла, — пробормотала я, глядя на лицензию, дававшую мне право носить скрытое оружие.
— Ну, понимаешь, судья Райнхард мне кое-чем обязан.
— Спасибо, Марино.
Он улыбнулся и придержал дверь.
Вопреки указаниям Уэсли и Марино и элементарному здравому смыслу я задержалась на работе, а когда опомнилась, уже стемнело и на стоянке никого не осталось. Лучше бы не заходила; одного взгляда на календарь хватило, чтобы испортить себе настроение.
Роза систематически реорганизовывала мою жизнь. Назначенные встречи переносились, передвигались и даже отменялись, лекции и демонстрационные занятия передавались Филдингу. Мой непосредственный начальник, глава департамента здравоохранения, после трех неудавшихся попыток застать меня на месте осведомился, уж не случилось ли со мной чего.
Филдинг с замещением вполне справлялся, что неудивительно. Роза печатала ему протоколы вскрытий, то есть делала его работу, а не мою. Солнце все так же вставало и садилось, дела на службе катились как по маслу, и мне оставалось только гордиться тем, какую замечательную команду я подобрала. Наверное, примерно то же самое чувствовал Господь после того, как закончил творческий процесс и понял, что никому уже больше не нужен.
Вместо того чтобы отправиться с работы домой, я завернула в Чемберлейн-Гарденс. На стенах кабины лифта висели те же просроченные извещения и объявления. Со мной поднималась сморщенная, иссохшая старушка. Вцепившись в свою палку, как птичка в ветку, она неотрывно таращилась на меня печальными водянистыми глазами.
Я не предупредила миссис Мактиг, что приеду, и, когда после настойчивого стука дверь номера 378 наконец отворилась, она недоуменно уставилась на меня через порог, за которым теснилась мебель и гремел телевизор.
— Миссис Мактиг? — На всякий случай я снова представилась. — Вы меня помните?
Лицо прояснилось, дверь открылась шире.
— Да. Конечно! Как замечательно, что вы заглянули. Проходите, пожалуйста.
На ней были розовый стеганый халат и такие же тапочки. Впустив меня в гостиную, миссис Мактиг выключила телевизор и убрала с дивана плед. На столике стоял поднос с орешками, печеньем и недопитым стаканом сока. Перед моим приходом вдова сидела на диване, смотрела вечерние новости и щелкала орешки.
— Извините, пожалуйста, что помешала. Мне нужно было вас предупредить о своем приходе.
— Не извиняйтесь, вы совсем не помешали. Выпьете что-нибудь? — быстро предложила она.
Я вежливо отказалась и, пока она прибиралась, присела на край дивана. Мне вспомнилась моя бабушка, неизменно сохранявшая присутствие духа и бодрость. Даже когда вокруг ее ушей начала загнивать плоть. Сердце сжалось от боли. Летом, за год до смерти, она прилетела в Майами, и однажды мы отправились с ней за покупками. Посреди «Вулворта» булавка, на которой держался ее импровизированный подгузник из мужских плавок и гигиенических тампонов, расстегнулась, и все сползло к коленям. Мы поспешили в дамскую комнату, давясь от смеха, и мне стоило больших трудов удержать под контролем свой собственный мочевой пузырь.
— Говорят, сегодня может пойти снег, — заметила миссис Мактиг, усаживаясь на другом конце дивана.
— Да, на улице довольно сыро, — рассеянно ответила я, раздумывая, как подступить к неприятному для хозяйки разговору. — И весьма холодно. Не люблю ездить в снег.
— Зато, может быть, у нас наконец-таки будет настоящее, белое Рождество. Это что-то особенное, правда?
— Правда. — Я уже обвела взглядом комнату, но так и не обнаружила того, что искала, — пишущей машинки.
— Не могу припомнить, когда в последний раз на Рождество лежал снег.
Неуклюжим разговором о снеге миссис Мактиг пыталась прикрыть нараставшее беспокойство, но получалось у нее плохо. Она понимала, что я пришла не просто так, а принесла какие-то плохие новости.
— Вы точно ничего не хотите? Может быть, бокал портвейна?
— Нет, спасибо.
Молчание.
Пора решаться.
— Миссис Мактиг. — Она посмотрела на меня по-детски беззащитно и тревожно. — Вы не могли бы еще раз показать мне ту фотографию? Помните? Ту, что показывали, когда я была у вас в прошлый раз?
Застывшая на бледных, тонких губах чахлая улыбка напоминала старый шрам.
— Ту, с Берилл Мэдисон.
— Ах да, конечно.
Старушка медленно поднялась и покорно поплелась к секретеру. На ее лице, когда я попросила показать также конверт с бумагой, отразился то ли страх, то ли недоумение.
Бумагу я узнала сразу, как только прикоснулась к сложенному пополам кремовому листку, — та самая, из двадцатифунтовой пачки. На просвет был хорошо виден и водяной знак Крейна. На фотографию я едва взглянула, чем окончательно сбила миссис Мактиг с толку.
— Извините. Вы, должно быть, не совсем понимаете, что я делаю.
Она не нашлась что сказать.
— Интересно, фотография выглядит более старой, чем бумага.
— Да, так и есть. — Ее испуганные глаза настороженно следили за моими манипуляциями. — Фотографию я нашла среди бумаг Джо, а в конверт ее положила для сохранности.
— Это ваша бумага?
— Нет. Разумеется, нет. — Она поднесла к губам стакан с соком, осторожно сделала глоток и поставила стакан на место. — Бумага мужа, но выбрала ее я. Очень хорошая, дорогая, для солидного бизнеса. После его смерти остались и бумага, и конверты. Мне, как понимаете, много не надо.
Задать следующий вопрос можно было только напрямую.
— Скажите, пожалуйста, у вас есть пишущая машинка?
— У меня нет, а у мужа была. Я отдала ее дочери. Она живет в Фоллс-Черч. Я-то письма пишу от руки. Не так, конечно, много, как раньше… с моим артритом…
— А вы не помните, какой марки была машинка?
— Ох, дорогуша, я не знаю. Помню только, что она была электрическая и довольно новая. Джо менял машинки едва ли не каждый год. Знаете, когда появились компьютеры, он все равно продолжал вести переписку по старинке. Берт — это его менеджер — несколько лет уговаривал Джо перейти на компьютеры, но так и не уговорил.
— Машинка была у него в офисе или дома?
— И здесь и там. Он часто приносил работу домой и засиживался в кабинете допоздна.
— Ваш муж переписывался с Харперами?
В какой-то момент из рукава халата выскользнула салфетка, и теперь миссис Мактиг нервно теребила ее дрожащими пальцами.
— Мне очень жаль, что приходится задавать так много вопросов, — мягко сказала я.
Она рассматривала сухие, сморщенные руки с тонкой, полупрозрачной кожей и молчала.
— Пожалуйста. Это очень важно, иначе бы я не спрашивала.
— Из-за нее? — Салфетка погибала у меня на глазах.
— Из-за Стерлинг Харпер.
— Да.
— Пожалуйста, миссис Мактиг, расскажите, что знаете.
— Она была очень красивая. Такая обходительная, вежливая. Настоящая леди…
— Ваш муж переписывался с мисс Харпер?
— Думаю, что да. Да.
— Почему вы так уверены в этом?
— Раз или два я заставала его, когда… когда он писал ей. Он говорил, что это по делам.
Я промолчала.
— Да. Мой Джо. — Она улыбнулась, глядя вдаль мертвыми глазами. — Такой уж он был. Кавалер. Как говорили раньше, дамский угодник. Знаете, он всегда целовал даме руку. С ним любая чувствовала себя королевой.
— А мисс Харпер, она ему тоже писала? — Бередить старую рану не хотелось, но я твердо намеревалась довести дело до конца.
— Этого я не знаю.
— Он ей писал, а она не отвечала?
— Джо любил писать. У него это было в крови. Говорил, что когда-нибудь напишет книгу. И знаете, всегда много читал.
— Понятно, почему они так сдружились с Кэри Харпером.
— Мистер Харпер часто ему звонил, когда был чем-то расстроен или у него что-то не получалось. Звонил Джо, и они долго разговаривали. На самые разные темы. О литературе. Обо всем на свете. — От салфетки остались клочки, и миссис Мактиг скручивала их в жгутики. — Джо обожал Фолкнера, и еще ему очень нравились Хемингуэй и Достоевский. Когда мы начали встречаться, он писал мне такие прекрасные письма. Вы и представить себе не можете…
Письма. Вроде тех. Что он уже в зрелом возрасте писал другой своей любимой. Роскошной, великолепной, незамужней Стерлинг Харпер. Письма, которые та сожгла перед тем, как уйти из жизни. Сожгла, чтобы не разбивать сердце его вдове.
— Так вы их нашли? — едва слышно вымолвила она.
— Нашли — что?
— Его письма к ней?
— Нет. — Возможно, это была самая милосердная полуправда из всех, что я когда-либо говорила. — Ничего такого мы не нашли. Никаких писем от вашего мужа в личных бумагах Харперов полиция не обнаружила. Ни писем, ни почтовой бумаги с его фирменным бланком, ничего.
Она немного расслабилась, не услышав того, что подкрепило бы ее подозрения.
— Вы когда-нибудь встречались с ними? Может быть, бывали в Катлер-Гроув или принимали их у себя?
— Да-да. Дважды, если не ошибаюсь. Однажды мистер Харпер приезжал на вечеринку. И один раз они у нас заночевали. Втроем. Харперы и Берилл Мэдисон.
Во мне проснулся угасший было интерес.
— Когда это случилось, не помните? Когда они ночевали у вас?
— За несколько месяцев до смерти Джо. В самом начале года, через месяц или два после того, как Берилл выступала у нас на собрании. Да, это определенно было в феврале, потому что у нас еще стояла рождественская елка. Принимать ее… для меня это был настоящий подарок.
— Вы имеете в виду Берилл?
— Да! Я так обрадовалась! Они втроем, кажется, ездили в Нью-Йорк по делам. По-моему, встречались с агентом Берилл. Оттуда прилетели в Ричмонд, а поскольку было уже поздно, заночевали у нас. То есть заночевали только Харперы, потому что Берилл ведь жила в городе. Поздно вечером Джо сам отвез ее домой. А наутро отвез и Харперов. В Уильямсберг.
— Вам что-нибудь запомнилось о том вечере?
— Немного. Помню, что я приготовила баранью ногу, а они опаздывали, потому что в аэропорту потеряли багаж мистера Харпера.
Почти год назад. Тогда Берилл уже начала получать письма с угрозами. По крайней мере, так нам представлялось на основании имеющейся информации.
— Приехали уставшие, — продолжала миссис Мактиг. — Но мой Джо такой молодец. Лучшего хозяина не сыскать. Гостей принимать умел.
Не тогда ли она все поняла? Не тогда ли заметила, как муж смотрит на другую женщину? Не тогда ли догадалась, что он влюблен в Стерлинг Харпер?
Я хорошо помнила, каким был Марк в наши последние дни вместе. Помнила тот отстраненный, чужой взгляд. Именно его глаза сказали все. Я видела, что он смотрит на меня, но думает о ком-то другом. И все же, зная и понимая, я не верила до конца инстинкту, не хотела верить, что мой Марк любит другую. Надежда жила, пока он сам все мне не сказал.
— Кей, мне очень жаль, — угрюмо пробурчал он, когда мы в последний раз пили кофе по-ирландски в нашем любимом баре в Джорджтауне. В тот день с серого неба падали пушистые снежинки, и мимо проходили парочки в теплых куртках и ярких вязаных шарфах. — Ты знаешь, я люблю тебя.
— Но не так, как люблю тебя я. — Сердце сжалось. Никогда в жизни мне не было так больно.
Марк опустил глаза.
— Я не хотел, чтобы так получилось.
— Конечно, не хотел.
— Прости. Мне действительно очень жаль.
Я ему верила. Верила, что не хотел. Верила, что жаль. Да вот только от этого ровным счетом ничего не менялось.
Я не знала ее имени, потому что не желала знать. По крайней мере, это была не та женщина, на которой он потом женился. Не Джанет, которая погибла. Хотя, возможно, он и здесь соврал.
— …сильно не в духе.
— Простите, что вы сказали? — спросила я, отгоняя непрошеные воспоминания и сосредотачиваясь на миссис Мактиг.
— Мистер Харпер. — На нее как будто накатила волна усталости. — Он так расстроился из-за багажа. К счастью, потом все утряслось и сумки быстро вернули. — Миссис Мактиг помолчала. — Господи, сейчас это кажется таким далеким, а ведь на самом деле времени прошло немного.
— А Берилл? Какой вы ее запомнили? Какой она была в тот вечер?
— Все они ушли. Все умерли.
Сложив руки на коленях, она смотрела в свое темное, пустое зеркало. Все умерли, кроме нее. Все гости того памятного, такого прекрасного и такого страшного вечера превратились в призраков.
— Мы говорим о них, миссис Мактиг. А значит, они с нами.
— Да. — Глаза ее наполнились слезами.
— Нам нужна их помощь, а им — наша.
Она кивнула.
— Расскажите о том вечере, — снова попросила я. — О Берилл.
— Она была очень тихая. Я помню, как она смотрела на огонь.
— Что еще?
— Что-то случилось.
— Что? Что случилось, миссис Мактиг?
— Мне показалось, что между ними что-то произошло. Между ней и мистером Харпером.
— Почему вам так показалось? Они поругались?
— Это было уже после того, как мальчик доставил багаж. Мистер Харпер открыл сумку и достал пакет с какими-то бумагами. Он очень много пил…
— И что потом?
— Мистер Харпер повел себя довольно… странно. Сначала накричал на них, на сестру и на Берилл, а потом бросил бумаги в огонь. Мне запомнились его слова: «Вот что я об этом думаю! Дрянь! Мусор!»
— А вы не знаете, что именно он сжег? Может быть, документы? Например, контракт?
— Не думаю. — Миссис Мактиг покачала головой. — Помню, у меня сложилось впечатление, что это была рукопись Берилл. И злился он больше на нее.
«Автобиография, — подумала я. — Вероятно, мисс Харпер, Берилл и Спарачино встречались в Нью-Йорке, чтобы обсудить ее детали с Кэри Харпером. И именно это так разозлило последнего, что он потерял над собой контроль».
— Джо даже пришлось вмешаться, — добавила миссис Мактиг. Она сидела в той же позе, сплетя на коленях побелевшие от напряжения пальцы.
— Что же он сделал?
— Отвез ее домой. Берилл Мэдисон. — Она со страхом посмотрела на меня. — Вот почему это случилось. Да-да, я знаю.
— Почему это случилось?
— Вот почему они все умерли. Я знаю. Я почувствовала это тогда. Страшное чувство.
— Вы можете его описать — это чувство?
— Вот почему они все умерли, — повторила миссис Мактиг. — В тот вечер в комнате было столько ненависти!
