11
Дождь начался после полуночи, а к утру, когда температура упала, мир покрылся стеклянной пленкой. В субботу я осталась дома. Мысли снова и снова возвращались к разговору с Элом Хантом. Меня угнетало чувство вины. Как и каждый, кого когда-либо задело самоубийство знакомого человека, я терзала себя упреками за то, что ничего не сделала, чтобы его остановить.
Я добавила Эла к списку. Теперь в нем было четверо. Двое стали жертвами злобного маньяка, еще двое умерли своей смертью, и тем не менее все четыре случая были как-то связаны между собой. Возможно, оранжевой нитью. В субботу и воскресенье я работала дома, может быть, потому, что в офисе чувствовала бы себя ненужной — ведь я находилась в отпуске. Там все прекрасно шло и без меня. Люди тянулись ко мне, обращались за советом и… умирали. Главный прокурор штата попросил о помощи, а я ничего не смогла ему предложить.
У меня осталось только одно оружие. Я сидела у компьютера, приводя в порядок мысли и записи, обложившись справочниками и держа под рукой телефон.
С Марино в эти дни мы не виделись и встретились только в понедельник утром на железнодорожной станции Стэплз-Милл-роуд. Было темно и ветрено, но воздух согревало теплое дыхание двигателей. Пахло маслом. Мы прошли между двумя поездами, отыскали свой вагон и, заняв места, возобновили начатый на станции разговор.
— Доктор Мастерсон оказался не из болтливых, — сказала я, осторожно опуская на пол дорожную сумку. Разговор с психиатром Эла Ханта состоялся накануне. — По-моему, он помнит его гораздо лучше, чем готов признать… И почему только мне всегда достаются сиденья со сломанной подножкой?
Марино широко зевнул, не потрудившись, разумеется, прикрыть рот, и опустил свою подножку. У него все работало. Поменяться местами он не предложил. Если бы предложил, я бы согласилась.
— Так сколько ему было? Восемнадцать? Девятнадцать? Рановато для психушки.
— Да. Тяжелая форма депрессии.
— Я так и подумал.
— То есть?
— Такие всегда в депрессии.
— Какие такие?
— Ну, скажем так: пока я разговаривал с парнем, слово «гомик» приходило на ум чаще обычного.
Я подумала, что слово «гомик» вообще не выходит у Марино из головы, когда он разговаривает с теми, кто не похож на него.
Поезд плавно, тихо и почти незаметно, как лодка от пирса, отошел от платформы.
— Жаль, что не записала разговора. — Марино снова зевнул.
— С доктором Мастерсоном?
— Нет, с Хантом. Когда он завалился к тебе в гости.
— Теперь это уже не важно.
— Не скажи. По-моему, парень чертовски много знал. Хотел бы я с ним потолковать еще разок.
Сказанное Хантом имело бы значение, если бы он не повесился, а его алиби не было бы стопроцентно непробиваемым. Полиция только что не разобрала дом на кирпичики. Ничего, что связывало бы Эла Ханта с убийством Берилл Мэдисон и Кэри Харпера, обнаружить не удалось. Более того, в первом случае Хант обедал с родителями в загородном клубе, а во втором ходил с ними же в оперу. Полиция проверяла показания — Ханты говорили правду.
Вагон тряхнуло, потом качнуло. В темноте злобно свистнул гудок. Мы катили на север.
— Это все из-за истории с Берилл, — бубнил Марино. — Хочешь знать мое мнение? Он настолько отождествлял себя с убийцей, что начал потихоньку сходить с рельсов и, когда понял, чем это пахнет, полез в петлю.
— У меня другое мнение. Думаю, Берилл открыла старую рану. Напомнила ему о том, что он не способен иметь отношения с женщинами.
— Похоже, они оба, Хант и убийца, одного поля ягоды. У обоих проблемы с женщинами. Оба неудачники.
— Хант не проявлял агрессии и не был склонен к насилию.
— А может, его тянуло, ты ж не знаешь? Он понял, что не в силах противиться, и… — Марино закончил мысль выразительным жестом.
— Мы не знаем, кто убил Берилл и Харпера, — напомнила я. — Мы ничего не знаем об убийце. Мы не знаем мотива. Сравнивать убийцу с Хантом нет оснований. Может быть, он того же поля ягода, что и Джеб Прайс. Или некто по кличке Джим-Джим.
— Джим-Джим, вот еще сказала! — фыркнул Марино.
— Мы не можем сейчас никого исключать.
— Да уж. Наткнешься на этого Джим-Джима, выпускника «Валгаллы» и террориста по совместительству, разгуливающего с оранжевыми нитками на рукаве, звякни, ладно? — Он заворочался, устроился поудобнее и, закрыв глаза, пробормотал: — Мне нужен отпуск.
— Мне тоже. Мне нужен отпуск от тебя.
Накануне вечером позвонил Бентон Уэсли. Мы поговорили о Ханте, и я упомянула, куда и зачем иду. Он сразу же заявил, что отправляться одной неразумно, и посоветовал привлечь к этому делу Марино. Я бы не имела ничего против, но поездка обернулась сущим кошмаром. На утренний поезд, в 6.35, свободных мест не оказалось, и Марино взял билеты на еще более ранний, отправляющийся в 4.48. В три я заехала в офис за пенопластовым ящиком, который лежал теперь в дорожной сумке. Я не выспалась, чувствовала себя разбитой и злилась на весь свет. Джеб Прайс и ему подобные могли не беспокоиться: их миссию — свести меня в могилу — успешно выполнял мой ангел-хранитель, лейтенант Марино.
Остальные пассажиры выключили верхний свет и преспокойно дремали. Поезд неспешно тащился через Ашленд, мимо аккуратных, чистеньких каркасных домиков. «Что за люди в них живут?» — думала я, глядя на темные окна и голые флагштоки, приветствовавшие нас с пустынных крылечек. Потянулись сонные витрины, парикмахерская, магазин канцтоваров, банк. Мы обогнули кампус колледжа Рэндольф-Мейкон с его строениями в георгианском стиле и припорошенной снежком спортивной площадкой с выстроившимися рядком разноцветными санями. Поезд набирал ход. За городом открылись глинистые берега и темнеющий за ними лес. Легкое, ритмичное покачивание убаюкивало. Я прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. По мере удаления от Ричмонда напряжение постепенно отпускало, по телу растекалось тепло. Незаметно для себя я задремала.
Примерно через час случайный толчок вывел меня из полузабытья. Я открыла глаза — за стеклом синел рассвет, и мы проезжали Квантико-Крик. На застывшей свинцовой воде слегка покачивались лодки. Я подумала о Марке. Вспомнила нашу ночь в Нью-Йорке и более ранние времена из казавшегося таким далеким прошлого. После того загадочного послания на автоответчик никаких других вестей от него не было. Где он и что делает? Я хотела бы это знать и вместе с тем боялась, что открою нечто неприятное, может быть, даже страшное.
Марино, проснувшись, тупо уставился на меня. Пришло время завтрака и сигарет, причем необязательно именно в таком порядке.
Вагон-ресторан примерно наполовину заполняли пребывающие в полукоматозном состоянии личности. Таких можно встретить везде, на каждой автобусной или железнодорожной станции Америки, и везде они выглядят одинаково, и везде чувствуют себя как дома. Молодой человек сонно покачивался в такт музыке, звучавшей в его наушниках. Усталая женщина держала на руках ребенка. Пожилая пара забавлялась картишками. Мы отыскали свободный столик в углу, и пока Марино делал заказ у стойки, я успела закурить. Лейтенант принес сэндвич с ветчиной и яйцом, единственным достоинством которого было то, что его успели разогреть. Кофе оказался вполне сносным.
Разорвав зубами целлофановую упаковку, Марино бросил взгляд на мою дорожную сумку. В ней лежал пенопластовый ящик с образцами печени Стерлинг Харпер, пробирками с ее кровью и содержимым желудка. Все это было обложено сухим льдом.
— И скоро оттает? — поинтересовался лейтенант.
— Не беспокойся, времени у нас много. Только бы не пустили в объезд.
— Насчет времени ты права. Чего-чего, а его нам девать просто некуда. Может, расскажешь про тот сироп от кашля? Знаю, ты уже объясняла, но я как-то плохо соображаю ночью.
— И не только ночью. Уже утро, а ты никак не проснешься.
— Послушай, док, ты когда-нибудь устаешь?
— Ох, Марино, я так устала, что даже не знаю, доживу ли до конца поездки.
— Ну-ну, перестань, ты мне нужна живая. Сам я эти потроха ни за что не повезу.
Я вздохнула и заговорила неторопливо и размеренно, как диктор, начитывающий на пленку лекцию.
— Активным ингредиентом обнаруженного в ванной комнате мисс Харпер сиропа от кашля служит декстрометорфан, аналог кодеина. В умеренных дозах он безвреден. Он является D-изомером сложного вещества, название которого тебе ни о чем не говорит…
— Неужели? Откуда ты знаешь, что оно мне ни о чем не говорит? А может, говорит?
— Триметокси-N-метилморфинан.
— Ладно, док, твоя взяла. Не слыхал. Ну и словечко, язык сломаешь.
— Есть еще один препарат, являющийся L-изомером того же вещества. L-изомер называется левометорфаном и обладает мощным наркотическим действием, которое примерно в пять раз превосходит действие морфина. Отличить один изомер от другого можно только с помощью оптического прибора, поляриметра. Декстрометорфан отклоняет свет вправо, тогда как левометорфан — влево.
— Другими словами, без этой штуковины два лекарства не различишь, — заключил Марино.
— По крайней мере, при проведении обычных токсикологических тестов это невозможно. Левометорфан легко спутать с декстрометорфаном, потому что у них одинаковый состав. Единственное отличие состоит только в том, что они по-разному отклоняют свет. То же наблюдается и в случае с D-сахарозой и L-сахарозой. Они тоже отклоняют свет в противоположных направлениях, хотя структурно обе являются дисахаридами. D-сахароза — обычный столовый сахар, а L-сахароза никакой питательной ценности для человека не имеет.
— Не уверен, что дошло, — признался Марино, потирая глаза. — Если они одинаковые, то почему разные?
— Представь, что декстрометорфан и левометорфан — близнецы. Люди они разные, но выглядят одинаково. Только у одного рабочая рука правая, а у другого левая. Один практически безвреден, другой вполне может убить. Ну как, понял?
— Вроде бы. И сколько надо принять этого левометорфана, чтобы отправиться в мир иной?
— Думаю, мисс Харпер хватило бы тридцати миллиграммов. Или пятнадцати двухмиллиграммовых таблеток.
— Допустим, она их приняла. Что дальше?
— А дальше глубокая кома и смерть.
— Как, по-твоему, она знала всю эту ерунду про изомеры?
— Не исключено. Нам известно, что у нее был рак. Мы также можем подозревать, что мисс Харпер хотела скрыть самоубийство. На это указывает расплавленный пластик в камине и пепел чего-то еще, что она сожгла перед смертью. Возможно, сироп от кашля оставлен на полке специально для того, чтобы сбить нас со следа. Так что в общем-то я и не удивилась, когда тесты показали наличие декстрометорфана.
Родственников у Стерлинг Харпер не было, друзей — в лучшем случае — мало, и она не произвела на меня впечатление бывалой путешественницы. Узнав о ее недавней поездке в Балтимор, я сразу же подумала о больнице Джонса Хопкинса с прекрасной онкологической клиникой, считающейся одной из лучших в мире. Несколько коротких звонков по телефону подтвердили мое предположение: мисс Харпер действительно периодически посещала клинику, где у нее брали анализы крови и костного мозга. Такие анализы проводят обычно при онкологическом заболевании, которое она тщательно от всех скрывала. Потом я получила данные анализов, и разрозненные кусочки мозаики заняли вдруг свои места. В нашей лаборатории поляриметра не было, и провести тест на левометорфан мы не могли. К счастью, доктор Исмаил из балтиморской клиники обещал оказать помощь, если я доставлю ему необходимые образцы.
Было около семи, и мы подъезжали к границе округа Колумбия. Тянувшиеся за окном леса и болота сменились вдруг городскими постройками, между деревьями мелькнул белым пятном Мемориал Джефферсона. Высокие офисные здания так близко подходили к железнодорожному полотну, что за безукоризненно чистыми стеклами окон можно было рассмотреть цветы в горшочках и абажуры на лампах. Потом поезд вильнул и, как крот в нору, устремился в туннель под Моллом.
Доктора Исмаила мы отыскали в фармакологической лаборатории онкологической клиники. Я открыла сумку и поставила на стол пенопластовый ящик.
— Здесь те образцы, о которых мы говорили? — с улыбкой спросил он.
— Да. Они заморожены. Мы к вам прямиком с вокзала.
— Что ж, если концентрация достаточная, я смогу дать ответ через день-два.
— А что вы собираетесь с ними делать? — полюбопытствовал Марино, оглядывая лабораторию, которая, на мой взгляд, ничем не отличалась от остальных.
— Все просто, — снисходительно ответил доктор Исмаил. — Сначала получим экстракт содержимого желудка. Это самая трудная и продолжительная часть исследования. Потом поместим экстракт в поляриметр, с виду похожий на обычный телескоп, только с поворотными линзами. Смотрим в окуляр и крутим объектив. Вправо и влево. Если в представленном образце содержится декстрометорфан, луч будет отклоняться вправо и свет в поле кадра становиться ярче по мере вращения объектива вправо. В случае с левометорфаном все будет наоборот.
Найдя в лице Марино внимательного слушателя, доктор объяснил, что левометорфан используется как сильное болеутоляющее средство, которое выписывают почти всем больным раком. Поскольку лекарство разработали здесь, клиника с целью изучения терапевтического диапазона вела учет всех пациентов, получавших его по рецепту.
— Мисс Харпер приезжала к нам каждые два месяца. Мы проводили анализ костного мозга и крови и каждый раз обеспечивали ее запасом лекарства, что составляло около двухсот пятидесяти таблеток по два миллиграмма каждая. Давайте посмотрим… — Доктор Исмаил разгладил страницы толстого журнала. — Так… Последний раз она приезжала к нам двадцать восьмого октября. У нее должно было остаться по меньшей мере семьдесят пять, а то и сто таблеток.
— Мы их не нашли, — сказала я.
— Жаль. Очень жаль. — Он поднял голову и посмотрел на меня грустными глазами. — Все шло хорошо. Она отлично держалась. Очень приятная женщина. Я всегда с удовольствием общался и с ней, и с ее дочерью.
Мы с Марино переглянулись.
— Вы сказали, с дочерью? — спросила я после паузы.
— Мне так показалось… Молодая женщина. Блондинка…
— Она была с мисс Харпер в последний раз? — перебил его Марино. — В конце октября?
Доктор Исмаил наморщил лоб.
— Нет. По крайней мере, в клинике я ее не видел. Мисс Харпер была одна.
— Сколько лет мисс Харпер приезжала сюда?
— Точно не помню, нужно посмотреть регистрационную карту. Но не меньше двух лет.
— И эта молодая женщина всегда ее сопровождала?
— Вначале не всегда, но последний год, насколько я помню, они всегда приходили вместе. Кроме того, октябрьского визита. Должен признать, на меня это произвело сильное впечатление. Приятно, когда больной получает такую поддержку со стороны родственников. К сожалению, чаще случается иначе.
— Где останавливалась мисс Харпер, когда приезжала в Балтимор? — спросил Марино.
— Большинство наших пациентов останавливаются в расположенных поблизости отелях, но мисс Харпер особенно нравилась бухта.
Нервное напряжение и недостаток сна сказались на быстроте моей реакции.
— А вы не знаете, в каком отеле? — не отставал Марино.
— Нет. Даже не представляю.
У меня перед глазами как будто вспыхнули обрывки отпечатанных на белых завитках пепла слов.
— Извините, доктор Исмаил, у вас есть телефонный справочник?
Через пятнадцать минут мы с Марино уже стояли на улице и высматривали такси. Ярко светило солнце, но воздух был прохладный.
— Черт. Надеюсь, ты права, — повторил лейтенант.
— Скоро узнаем, — ответила я, безуспешно пытаясь скрыть волнение.
В деловом разделе телефонного справочника значился отель под названием «Харбор-Корт» — «бор Ко», «бор К» с обожженных клочков бумаги. Отель относился к числу самых роскошных в городе и находился через улицу от Харбор-Плейс.
— Я скажу тебе, что у меня в голове не укладывается, — продолжал Марино, провожая взглядом очередное промчавшееся мимо такси. — С чего такая секретность? Мисс Харпер решила свести счеты с жизнью, да? Ладно, пусть. Но зачем заметать следы? Сжигать бумаги? Ты что-нибудь понимаешь?
— Мисс Харпер была гордая женщина и, скорее всего, считала самоубийство постыдным деянием. Наверное, она хотела, чтобы ее смерть выглядела естественной, и, может быть, поэтому выбрала для последнего шага ночь, когда в доме была я.
— Почему?
— Возможно, не хотела, чтобы ее тело нашли только через неделю. — Машины пролетали мимо, и я уже начала подумывать, не лучше ли отправиться пешком.
— Думаешь, она знала насчет всех этих изомеров?
— Думаю, знала.
— С какой стати?
— С такой, что мисс Харпер хотела уйти из жизни достойно. Я допускаю, что она уже давно планировала самоубийство на случай обострения болезни, так как не хотела ни страдать сама, ни мучить своими страданиями других. Левометорфан — идеальный выбор. Искать его, при наличии в доме средства от кашля, никто никогда бы не стал.
— Ловко. — Марино махнул рукой, и такси, слава богу, повернуло в нашу сторону и подкатило к тротуару. — Знаешь, я ее зауважал.
— Это трагедия. Настоящая трагедия.
— Как посмотреть. — Он сунул в рот жевательную резинку и с ожесточением задвигал челюстями. — Я бы, к примеру, не хотел оказаться на больничной койке с трубкой в носу. Может быть, поступил бы так же.
— Она покончила с собой не из-за рака.
— Понимаю. — Мы шагнули к машине. — Но одно с другим связано. Ей и без того оставалось недолго, а тут сначала убивают Берилл, потом брата. — Он пожал плечами. — Какой смысл коптить небо?
Такси влилось в общий поток. Я назвала адрес. Минут десять мы ехали молча, потом машина свернула под узкую арку и выползла в широкий мощеный дворик с многочисленными клумбами и крохотными деревцами. Швейцар во фраке и цилиндре мгновенно взял меня под локоть и сопроводил в великолепный, ярко освещенный вестибюль, отделанный в розово-кремовой гамме. Все здесь было чистеньким, новеньким, блестящим: прекрасная мебель, свежие цветы, вышколенный персонал, услужливый, расторопный, но не навязчивый.
Нас провели в офис. Менеджер отеля, мистер Т. М. Бланд, если верить латунной табличке на отполированном до блеска письменном столе, увидев нас, быстро закончил телефонный разговор. Марино не стал тратить время на любезности и сразу же перешел к делу.
— Список наших гостей — документ конфиденциальный, — радушно улыбаясь, ответил мистер Бланд.
Не дожидаясь приглашения и не обращая внимания на плакат с предостерегающей надписью «У нас не курят. Спасибо», Марино занял кожаное кресло, закурил и помахал перед менеджером полицейским жетоном.
— Пит Марино, — лаконично сообщил он. — Управление полиции Ричмонда, отдел убийств. Со мной доктор Кей Скарпетта, главный судмедэксперт штата Вирджиния. Можете не сомневаться, мы понимаем, что у вас тут все конфиденциально. Такое отношение к клиентам заслуживает уважения. Но вот какое дело: Стерлинг Харпер мертва. Ее брат, Кэри Харпер, тоже мертв. Мало того, еще и Берилл Мэдисон мертва. Кэри Харпер и мисс Мэдисон убиты. Что случилось с мисс Харпер, мы пока не знаем. Поэтому и пришли.
— Я читаю газеты, детектив. — Мистер Бланд стрельнул в меня взглядом. — Разумеется, наш отель всегда готов оказать властям любую необходимую помощь.
— Итак, они останавливались у вас…
— Кэри Харпер никогда не был нашим гостем.
— Но его сестра и мисс Берилл Мэдисон были.
— Совершенно верно.
— Как часто они у вас останавливались и когда это было в последний раз?
— Извините, мне нужно проверить регистрацию. — Мистер Бланд поднялся. — Будьте добры немного подождать.
Минут через пятнадцать он вернулся с компьютерной распечаткой, которую передал Марино.
— Как видите, за последние полтора года мисс Харпер и Берилл Мэдисон шесть раз почтили нас своим вниманием.
— То есть они останавливались здесь примерно раз в два месяца, — заметила я, пробегая глазами по столбику дат. — За исключением последней недели августа и конца октября, когда мисс Харпер была одна.
Менеджер кивнул.
— С какой целью они приезжали в Балтимор? — спросил Марино.
— Возможно, по делам. За покупками. Или просто отдохнуть. Не знаю. Мы не следим за нашими гостями.
— Меня ваши гости тоже не интересуют, — проворчал Марино, — если только не попадают на кладбище. Вы заметили что-нибудь необычное в поведении двух леди за то время, что они находились здесь? Расскажите, чем они занимались.
Улыбка окончательно сползла с лица мистера Бланда. Он взял со стола ручку с золотым пером, повертел ее, как будто забыл, для чего она предназначена, опустил в нагрудный карман розовой рубашки и робко откашлялся.
— Я могу говорить лишь о том, что видел сам.
— Большего и не требуется.
— Приезжали они обычно порознь. Мисс Харпер вечером, Берилл Мэдисон на следующий день. Выезжали тоже в разное время и никогда вместе. Почти никогда не пользовались одним и тем же видом транспорта. Например, я ни разу не видел, чтобы они вместе садились в такси.
— Из отеля обе отправлялись на железнодорожный вокзал? — поинтересовалась я.
— Мисс Мэдисон, по-моему, чаще уезжала в аэропорт, а мисс Харпер… да, она обычно пользовалась поездом.
— Как они устраивались в отеле?
— Да, — вставил Марино. — В бумажке ничего про это не сказано. — Он постучал пальцем по распечатке. — Какой номер брали? Двухместный или одноместный? Ну, с двумя кроватями или с одной?
Мистер Бланд слегка покраснел.
— Леди всегда останавливалась в двухместном номере с видом на бухту. И раз уж это так вас интересует, детектив, они пользовались правами гостей отеля. Только имейте в виду, эта информация конфиденциальная.
— Я что, по-вашему, похож на репортера?
— Подождите, — вмешалась я. — Вы хотите сказать, мистер Бланд, что они останавливались у вас бесплатно?
— Совершенно верно, мэм.
— Может, объясните? — насторожился Марино.
— Таково было пожелание Джозефа Мактига, — с достоинством ответил менеджер.
— Извините? — Я подалась вперед. — Джозефа Мактига? Подрядчика из Ричмонда? Того самого Мактига?
— Покойный мистер Мактиг занимался застройкой набережной. Его холдинг является одним из крупнейших держателей акций этого отеля. Исполняя пожелания мистера Мактига, мы всегда, даже после его смерти, проявляли к мисс Харпер максимум внимания.
Через несколько минут мы с Марино уже садились в такси. Право отблагодарить швейцара долларовой монетой лейтенант любезно предоставил мне.
— Может, ты скажешь мне, кто такой, черт побери, этот Джозеф Мактиг? — спросил Марино, захлопывая дверцу. — Что-то подсказывает мне, что ты его знаешь.
— Я навещала его вдову в Ричмонде. В Чемберлейн-Гарденс. Вспомни. Я рассказывала.
— Черт возьми!
— Да, для меня это стало сюрпризом.
— И что, по-твоему, из этого следует?
Я и сама не знала, но кое-какие выводы напрашивались сами собой.
— Вообще все немного странно, — продолжал Марино. — Начать с того, что мисс Харпер уезжала поездом, а Берилл почему-то улетала. Спрашивается, какой смысл, если обеим по пути.
— Ничего странного. Очевидно, они просто не могли путешествовать вместе. Не могли позволить себе такой риск. Из-за Кэри Харпера. Он ведь запретил сестре общаться с Берилл. Представь, что было бы, если бы Харпер приехал встречать ее на вокзал и увидел бы их вместе. А может быть…
— Что? — не выдержал паузы Марино.
— Может быть, мисс Харпер помогала Берилл с книгой, рассказывала о семье, снабжала информацией…
Марино отвернулся к окну.
— Хочешь знать, что я думаю?
— Что?
— Эти две дамочки — тайные лесбиянки.
Таксист бросил любопытный взгляд в зеркало заднего вида.
— Думаю, они действительно любили друг друга, — согласилась я.
— И крутили романчик? Срывались каждые пару месяцев в Балтимор и думали, что их здесь никто не видит.
Я промолчала.
— А что? — не сдавался Марино. — Может, поэтому Берилл и решила сбежать в Ки-Уэст. Это ж дом родной для всей розовой братии.
— Твоя гомофобия отвратительна. И утомительна. Будь осторожнее, а то как бы люди не стали задавать вопросы о тебе.
— Да уж, — буркнул Марино.
Я только вздохнула.
— Тут ведь какой вариант просматривается, — продолжал Марино. — Берилл, пока отсиживалась там, вполне могла найти себе подружку.
— Вот и проверь.
— Ну уж нет. В эту проклятую американскую столицу СПИДа и москитов меня и медом не заманишь. А уж тратить время на болтовню с кучкой педиков…
— Местная полиция проверила ее контакты? Ты отправлял запрос? — перебила я Марино.
— Да, ребята поводили носом. Поручение не из приятных. Парни ничего не ели, пили только воду. Один из тех, о ком она писала, сейчас умирает от СПИДа. Копы перчаток не снимали.
— Когда разговаривали?
— Да, беседовали в хирургических масках, представляешь? Ничего полезного не выяснили. Так, по мелочам.
— Конечно, — возмутилась я. — Вряд ли стоит рассчитывать на сотрудничество, если относишься к человеку как к прокаженному.
— Хочешь знать мое мнение? Взять бы пилу да отпилить к чертям этот кусок Флориды. Пусть себе плывет…
— Как хорошо, что твоим мнением никто не интересовался.
В Ричмонд мы вернулись уже вечером, и дома меня ждал с десяток телефонных сообщений.
Надеясь, что среди них есть и от Марка, я села на кровать с бокалом вина и включила автоответчик.
Берта, моя уборщица, сообщала, что слегла с простудой и в ближайшие два дня не придет. Главный прокурор предлагал встретиться за завтраком и обсудить вопросы, связанные с поданными исками. Три репортера один за другим требовали прокомментировать последнюю новость. Мама интересовалась, что я предпочитаю на Рождество: индейку или ветчину, — завуалированная попытка выяснить, может ли она рассчитывать на мое присутствие, по крайней мере, в этот праздник.
Следующий голос, негромкий, с придыханием, я не узнала.
— У тебя такие чудесные светлые волосы. Натуральные или ты их осветляешь, Кей? Я оставил для тебя небольшой подарок на заднем крыльце.
Сдерживая рвущийся страх, с «рюгером» в руке, я еще раз перемотала пленку. Спокойный, размеренный, тихий, чуть громче шепота, голос. Белый мужчина. Ни акцента, ни эмоций. Я торопливо прошла по комнатам, включая везде свет, вздрагивая от звука собственных шагов. Выбежала в кухню. Заднее крыльцо было за ней. С колотящимся сердцем остановилась у вентиляционного окна. Подняла револьвер и чуть-чуть раздвинула занавески.
Над крыльцом, отгоняя с лужайки тьму и вычерчивая силуэты деревьев на границе участка, горел свет. Тихо. Пустынно. Я взялась за дверную ручку, выждала какое-то время и отодвинула засов.
Дверь открылась. Что-то едва слышно брякнуло о дерево. Я выглянула и, увидев, что висит на ручке, захлопнула дверь с такой силой, что в окнах задребезжали стекла.
Марино, судя по голосу, уже успел лечь в постель.
— Давай сюда! Сейчас же! — крикнула я в трубку на пару октав пронзительнее обычного.
— Оставайся на месте! — строго приказал он. — Не открывай никому, пока я не приеду. Поняла? Я уже выхожу.
Четыре патрульные машины выстроились у моего дома. Длинные пальцы фонариков обшаривали ближайшие кусты, скользили по деревьям. Полицейские работали молча.
— Бригада выехала, — сказал Марино, ставя на мой кухонный стол портативную рацию. — Сильно сомневаюсь, что он еще бродит где-то рядом, но убедиться лишний раз не помешает.
Я впервые видела его в джинсах. Лейтенант выглядел бы почти стильно, если бы не белые спортивные носки, дешевые мокасины и серый свитер на размер меньше нужного. Кухню заполнял запах свежесваренного кофе. Сварила я его столько, что хватило бы на всех соседей. Взгляд мой метался по комнате, ища какое-нибудь занятие.
— А теперь расскажи все по порядку еще раз, — сказал Марино, чиркая зажигалкой. — Только медленно, с толком и расстановкой.
— Я прослушивала сообщения на автоответчике. Дошла до последнего. Услышала голос белого мужчины. Молодой. Послушай сам. Он сказал что-то насчет моих волос. Хотел знать, крашеные они у меня или нет. Потом добавил, что оставил подарок на заднем крыльце. Я вышла на кухню, выглянула в окно и ничего не увидела. Сама не знаю, чего ждала. Может, коробки с какой-нибудь мерзостью, перевязанной ленточкой. Когда открыла дверь, услышала, как что-то царапнуло о дерево. Эта штука висела на ручке.
Пластиковый пакет для вещдоков лежал на середине стола. И в нем «подарок» — необычный золотой медальон на толстой золотой цепочке.
— Ты его видел на Харпере тогда, в таверне? — спросила я.
— Да. — Марино поиграл желваками. — Точно. И теперь уже ясно, у кого он был все это время. Наш приятель снял его с тела Харпера, и вот тебе рождественский подарок. Похоже, он испытывает к тебе теплые чувства.
— Перестань! — раздраженно бросила я.
— Послушай, док, дело серьезное. — Лейтенант взял пакет в руки, рассматривая медальон через пластик. — Ты заметила, застежка погнута? И колечко на конце тоже. Цепочка, наверное, порвалась, когда он срывал ее с шеи Харпера. Потом поправил плоскогубцами. Может, еще и сам носил. Вот дерьмо! — Он стряхнул пепел. — Ты повреждений на шее не заметила?
— От шеи мало что осталось, — тупо напомнила я.
— Видела когда-нибудь такой медальон?
— Нет.
Рисунок на золоте напоминал герб, но никаких надписей не было, кроме выгравированной на обратной стороне даты — 1906.
— Судя по клейму ювелира, медальон английский. Отметки обозначают, когда, где и кем он был изготовлен. Думаю, надо обратиться к ювелиру. Ясно, что не итальянский…
— Док…
— Восемнадцатикаратное золото обозначают числом семьсот пятьдесят, у четырнадцатикаратного обозначение пятьсот…
— Док…
— У меня есть знакомый ювелир-консультант в Швейцарии…
— Эй, послушай меня, — не выдержал Марино. — Это не важно. Ты понимаешь меня?
Я лепетала как истеричка.
— Даже если мы проследим всех владельцев этой цепочки и нарисуем какое-нибудь гребаное фамильное дерево, самое важное все равно не узнаем. А самое важное для нас — имя того ублюдка, что повесил эту штуковину тебе на дверь. — Он вздохнул, помолчал и продолжил уже мягче: — В этом доме есть выпивка? Бренди. У тебя водится бренди?
— Ты же на работе.
— Да не мне, — рассмеялся Марино. — Тебе надо выпить. Иди и плесни на донышко. Вот столько. — Он показал два пальца. — Потом потолкуем.
Я отошла к бару и вернулась с крохотной рюмкой. Бренди обожгло горло, кровь мгновенно разнесла по телу тепло. Дрожь внутри утихла. Меня уже не трясло. Марино наблюдал за мной с любопытством ученого. Его пристальный взгляд заставил меня заметить то, на что я до сих пор не обращала внимания. На мне все еще был тот самый мятый костюм, в котором я ездила в Балтимор. Колготки безжалостно впились в талию и пузырились на коленях. Жутко захотелось умыться и почистить зубы. Чесалась голова. Хорошо еще, что рядом не было зеркала.
— Он тебя предупреждает, — тихо заговорил Марино. — И слов, как мы знаем, на ветер он не бросает.
— Хочет попугать. Знает, что я занимаюсь этим делом. Дразнит. Играет на нервах. Психопаты нередко изводят следователей или даже подбрасывают им сувениры. — Я и сама не верила тому, что говорю, а уж Марино и подавно.
— Мы будем за тобой наблюдать. Выставим охрану возле дома. И запомни пару простых правил. Следуй им «от» и «до». Без глупостей. — Он посмотрел мне в глаза. — Прежде всего по мере возможности радикально измени привычный распорядок дня. Если ходишь в магазин по пятницам, начни ходить по средам и выбери другой магазин. Не выходи из дома или из машины, пока не осмотришься. Заметишь что-то необычное, например припаркованную на улице незнакомую машину или чужака на своем участке, немедленно возвращайся домой, запирай все двери и звони в полицию. Если, войдя в дом, что-то почувствуешь, сразу же уходи и вызывай полицию. Попроси, чтобы кто-нибудь вошел вместе с тобой, и пройди с ним по всем комнатам.
— У меня же сигнализация.
— У Берилл тоже была сигнализация.
— Она сама его впустила.
— Не открывай дверь никому, в ком не уверена на сто процентов.
— И что же, по-твоему, он может обойти сигнализацию?
— Все возможно.
То же самое говорил мне недавно Уэсли.
— Не задерживайся в офисе допоздна и не выходи, если рядом никого нет. То же самое и по утрам. Ты обычно приезжаешь затемно, на стоянке пусто — приезжай попозже. Не выключай автоответчик. Записывай все. Получишь еще один звонок, сразу же сообщи мне. Будут продолжаться, поставим твою линию на прослушку.
— Что ж Берилл не поставили? — Я уже начала злиться.
Марино промолчал.
— Так что? И как быть с моими правами? Надеюсь, вторгаться в личную жизнь никто не будет? По крайней мере, до тех пор, пока меня не придушат, а?
— Хочешь, я у тебя переночую? Устроюсь на диванчике, — спокойно предложил Марино.
Я представила, как это будет выглядеть утром. Марино в трусах и обтягивающей живот майке шлепает босиком в направлении ванной. Крышку на унитазе он, конечно, не закроет…
— Не беспокойся.
— У тебя ведь есть разрешение на ношение оружия?
— На скрытое ношение? Нет.
Он отодвинул стул и поднялся.
— Потолкую утром с судьей Райнхардом. Выпишем тебе разрешение.
Вот и все. Часы показывали полночь.
Через минуту я осталась одна. Сон не шел. Я выпила еще рюмку бренди. Потом еще. Легла. Уставилась в потолок. Если неприятности — ваши частые гости, начинаешь задаваться вопросом, а не сами ли вы их приглашаете. Некоторые как магнит притягивают к себе разные проблемы и опасности. Может быть, Этридж был прав, когда сказал, что я, излишне увлекаясь расследованием, сама подвергаю себя риску. Мне и раньше доводилось попадать в ситуации, когда до путешествия в вечность оставался всего лишь один шаг.
В конце концов усталость взяла свое. Я уснула. Мне снилось, что Этридж прожег сигарой дырку в жилетке. Филдинг, делая укол, никак не мог найти артерию и исколол тело так, что оно стало напоминать подушечку для булавок. Марино скакал на детской лошадке, и я точно знала, что он обязательно упадет.
