Книга: Ферма трупов
Назад: 2
Дальше: 4

3

Бентон перезвонил лейтенанту Моту в двадцать девять минут седьмого. Судя по голосу, тот был практически не в себе.
— Где вы? — снова спросил Уэсли в трубку.
— На кухне.
— Лейтенант Мот, успокойтесь, пожалуйста. Объясните, где именно вы находитесь.
— Я в доме агента Макса Фергюсона, на кухне. Просто в голове не укладывается. Никогда не видал ничего подобного.
— Вы один?
— Да, никого больше. Только там, наверху, — я уже говорил. Я позвонил коронеру, и диспетчер тоже разыскивает, кого можно прислать в помощь.
— Спокойнее, лейтенант, спокойнее, — повторил Уэсли со своим обычным хладнокровием.
В трубке раздавалось тяжелое дыхание Мота. Я включилась в разговор:
— Лейтенант Мот? Это доктор Скарпетта. Обязательно проследите, чтобы все оставалось так, как есть.
— Господи, — выдавил он, — я уже перерезал веревку…
— Нет-нет, все в порядке…
— Я вошел и… Боже милостивый, я не мог оставить его так.
— Вы поступили правильно, — заверила я его. — Но теперь крайне важно, чтобы никто до него не дотрагивался.
— А как же коронер?
— Даже он.
Уэсли взглянул на меня:
— Мы вылетаем. Будем у вас не позднее двадцати двух ноль-ноль. До нашего приезда оставайтесь на месте и ничего не предпринимайте.
— Слушаюсь, сэр. Тут и буду сидеть, на этом самом стуле, пока грудь не отпустит.
— У вас боли в груди? Когда это началось? — спросила я.
— Как зашел в комнату и все увидел, так и прихватило.
— Раньше с вами такое было?
— Не припомню. Вроде бы не бывало, чтоб так сильно.
— В каком месте болит? — с растущей тревогой продолжала расспрашивать я.
— Прямо посередке.
— В шею или руку отдает?
— Нет, мэм.
— Голова не кружится? Испарины нет?
— Ну, малость вспотел.
— Кашлять больно?
— Да я не кашлял, так что ничего сказать не могу.
— У вас были заболевания сердца или высокое артериальное давление?
— Вот чего не знаю, того не знаю.
— Вы курите?
— Я и сейчас с сигаретой.
— Лейтенант Мот, послушайте меня внимательно. Затушите сигарету и постарайтесь успокоиться. Меня очень тревожат ваши боли: вы пережили сильный шок, вы много курите, а это верный путь к инфаркту. К сожалению, вы там, а я здесь, поэтому я прошу вас немедленно вызвать «скорую».
— Вроде утихает понемногу, да и коронер вот-вот приедет. Он врач.
— Вы имеете в виду доктора Дженретта? — спросил Уэсли.
— Да, никого другого у нас нету.
— Лейтенант, с сердцем не шутят — отнеситесь к этому серьезно, — настаивала я.
— Да, мэм, я постараюсь.
Уэсли записал все необходимые адреса и телефоны. Разъединившись, он набрал другой номер.
— Пит Марино все еще на тренировке? — спросил он кого-то на другом конце провода. — Сообщите ему, что у нас чрезвычайная ситуация. Пусть как можно быстрее собирается и ждет нас на вертолетной площадке. Все объяснения при встрече.
— Думаю, стоит привлечь Каца, — предложила я Уэсли, который уже поднялся из-за стола. Речь шла о моем коллеге из Ноксвилла, исследователе в области судебной медицины. — Если дело не так просто, как кажется, может понадобиться его метод, чтобы проверить на отпечатки все, что только можно.
— Отличная мысль.
— Уже поздно — вряд ли он еще на Ферме. Наверное, лучше сразу сбросить ему на пейджер.
— Ладно, я постараюсь с ним связаться, — ответил Уэсли.
Когда через пятнадцать минут я вошла в вестибюль, Бентон с огромной сумкой через плечо уже ждал меня. Я успела только сменить лодочки на более удобную обувь и захватила кое-что из самого необходимого, в том числе свой медицинский чемоданчик.
— Доктор Кац уже выезжает из Ноксвилла, — сообщил мне Уэсли. — Он встретит нас на месте.
Снаружи, под сияющим вдалеке месяцем, расстилалась ночь. Шорох листвы походил на шум дождя. Мы прошли по подъездному пути, удаляясь от жилого корпуса, и пересекли дорогу, отделявшую комплекс зданий академии от акров тренировочных полигонов и стрельбищ. Вдруг совсем рядом, в зоне отдыха, где в тени деревьев расположились жаровни для барбекю и столики со скамейками, я заметила знакомую фигуру. Я никак не ожидала увидеть здесь Люси и решила было, что ошиблась, но тут же вспомнила, как она однажды сказала, что иногда приходит сюда после ужина посидеть в одиночестве и подумать. Я воспрянула духом, решив, что это отличный шанс помириться с ней.
— Бентон, — сказала я, — подожди секунду.
Когда я подошла к деревьям, до меня донесся негромкий, едва слышный голос, и я со страхом подумала, уж не разговаривает ли Люси сама с собой. Она сидела на столе, и я, приблизившись еще на несколько шагов, хотела уже окликнуть ее, но увидела рядом с ней, на скамейке, еще одного человека. Они были так близко друг к другу, что их силуэты сливались в один. Я замерла, укрывшись за густыми ветвями высокой сосны.
— Вот всегда ты так, — протянула Люси обиженным тоном, который был мне хорошо знаком.
— Все это тебе только кажется, — успокаивающе ответил женский голос.
— Ну, если бы у меня не было повода так думать…
— Люси, пожалуйста, может, уже хватит?
— Дай мне тоже.
— Зачем тебе начинать?
— Я и не собираюсь. Просто затянусь разок.
Чиркнула спичка. В темноте загорелся огонек и на секунду выхватил из темноты профиль Люси, наклонившейся к собеседнице, которую я так и не смогла разглядеть. Тлеющий кончик сигареты, переходившей из рук в руки, засветился красным. Тихонько повернувшись, я возвратилась к Уэсли, и мы отправились дальше.
— Увидела кого-то знакомого? — спросил он.
— Да нет, обозналась, — ответила я, пытаясь подстроиться под его широкий шаг.
Мы молча прошли мимо пустых стрельбищ с рядами рам для мишеней и стальными фигурами, навсегда застывшими по стойке «смирно». Вдали виднелась наблюдательная вышка, поднимавшаяся над макетом здания, полностью сложенным из автопокрышек. Здесь спецназ ФБР — подразделение по освобождению заложников — проводил учения с использованием боевого оружия. На ближней, поросшей травой площадке нас уже ждал бело-голубой «белл джет-рейнджер», похожий на гигантское спящее насекомое. Рядом стояли пилот и Марино.
— Все в сборе? — спросил пилот, когда мы подошли.
— Да. Спасибо, Уит, — ответил Уэсли.
Уит, в своем черном летном комбинезоне являвший прекрасный образчик развитой мускулатуры, открыл двери вертолета и помог нам забраться внутрь. Усевшись на свои места — я и Марино сзади, Уэсли впереди, — мы пристегнули ремни и надели наушники. Лопасти начали вращаться, постепенно набирая обороты.
Несколько минут спустя темная поверхность земли уже осталась далеко внизу. Вертолет, поднявшись высоко над горизонтом, нес нас на юг, к маленькому городку в горах, где снова погиб человек. Мы летели с открытыми воздухозаборниками и выключенным освещением кабины, переговариваясь рваными обрывками фраз по внутренней связи.
— Он не мог долго пробыть дома, — сказал Марино. — Известно, когда?..
— Да, — прервал его Уэсли с места второго пилота. — Из Квонтико он уехал сразу после совещания. В час уже вылетел из «Нэшнл».
— Установлено, во сколько самолет прибыл в Эшвилл?
— Около половины пятого. Домой он добрался не раньше пяти.
— Ты имеешь в виду — в Блэк-Маунтин?
— Да.
— Мот нашел его в шесть, — добавила я.
— Бог ты мой. — Марино повернулся ко мне. — Что ж он, начал наяривать, едва переступил…
В разговор вклинился пилот:
— Могу музыку включить, если хотите.
— Да, можно.
— Какую лучше?
— Классическую.
— Бентон, какого…
— Ты в меньшинстве, Пит.
— Как бы там ни было, Фергюсон приехал домой незадолго до смерти. По крайней мере хоть это ясно, — вернулась я к нашей прерывистой беседе, шедшей теперь под аккомпанемент Берлиоза.
— Похоже на несчастный случай, связанный с самоудовлетворением. Но точно мы пока не знаем.
Марино слегка подтолкнул меня локтем.
— У тебя аспирина нет?
Я на ощупь порылась в сумочке, потом достала из медицинского чемоданчика фонарик, но так ничего и не нашла. В ответ на мой отрицательный жест Марино вполголоса выругался, и только тут я заметила, что он все еще одет в спортивный костюм с капюшоном, а на ногах у него армейские ботинки на шнурках — то, в чем он был на тренировке. Больше всего он сейчас походил на сильно пьющего тренера какой-нибудь захудалой команды, и я не смогла удержаться, чтоб не осветить фонариком предательские пятна красной краски в верхней части спины и на левом плече. Марино все-таки подстрелили.
— Ты бы на всех остальных посмотрела, — услышала я вдруг его голос. — Эй, Бентон, аспирина не найдется?
— Что, укачивает?
— Нет, я прям кайф ловлю, — ответил Марино. Он ненавидел летать.
Погода нам благоприятствовала: рассекая ясное ночное небо, мы шли на скорости порядка ста пяти миль в час. Машины скользили далеко внизу, похожие на жуков с горящими глазами, а огни городов и поселков мерцали, как светлячки в ветвях деревьев. Темнота и мерная тряска убаюкивали, но нервное возбуждение не давало мне уснуть. Лихорадочная работа мозга никак не желала утихать: в голове теснились образы, порождая вопросы без ответов.
Перед глазами возникал выхваченный из темноты профиль Люси, изящные очертания ее скул и подбородка. Я видела ее лицо, склонившееся к огоньку в ладонях подруги, слышала их взволнованные голоса и никак не могла понять, почему эта сцена так поразила меня. Что в ней было такого особенного? Может, Уэсли лучше осведомлен о жизни моей племянницы? Люси стажировалась в Квонтико с самого начата осеннего семестра, и Бентон видел ее гораздо чаще меня.
Пока мы не добрались до горных районов, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения. Какое-то время внизу была только непроглядная тьма.
— Поднимаемся на высоту четыре с половиной тысячи футов, — прозвучал голос пилота в наушниках. — У всех все нормально?
— Курить тут, я так понимаю, нельзя, — вздохнул Марино.
Часы показывали десять минут десятого. Чернильное небо над нами испещряли звезды. Внизу безмолвным, недвижным океаном раскинулся Голубой хребет. Мы миновали темные пятна лесов и, плавно снижаясь, устремились к кирпичному зданию — по-видимому, школе. Прямо за ней было футбольное поле, освещенное полицейскими мигалками и ярко горевшими сигнальными огнями. Ко всей этой совершенно излишней иллюминации добавлялся еще и свет нашего прожектора в тридцать миллионов свечей, бивший из-под брюха. Уит аккуратно опустил вертолет на траву рядом с центральной линией.
— Стадион «Боевых коней», — прочитал Уэсли на растяжке, прикрепленной к ограде. — Надеюсь, у них дела идут лучше, чем у нас.
Лопасти замедляли вращение. Марино выглянул в окно.
— Ни одного школьного матча не видел, как сам играть перестал.
— Я и не знала, что ты был в команде, — заметила я.
— Ха! Двенадцатый номер.
— И в какой позиции играл?
— На переднем крае, блокирующим нападающим.
— Я так и подумала.
— Это, кстати, Сваннаноа, — объявил Уит. — Блэк-Маунтин немного восточнее.
Нас встречали двое полицейских из Блэк-Маунтин, оба в форме и оба на вид слишком зеленые даже для того, чтобы водить машину, не говоря уже о стрельбе. При нашем появлении они побледнели и старались только не слишком глазеть на нас. По их напряженным гримасам можно было подумать, что мы прибыли на космическом корабле, бесшумно опустившемся на поле в лучах неземного сияния. Они явно не понимали, каким ветром в их маленький городок занесло столь важных персон и как себя с ними держать, и из-за этого разговор у нас по дороге не клеился.
Вскоре мы припарковались на узкой улочке. По стенам домов в такт шуму двигателей метались огни мигалок. Я насчитала, помимо нашей, еще три патрульные машины, две пожарные, «скорую», два автомобиля без опознавательных знаков и «кадиллак».
— Отлично, — пробормотал Марино, захлопывая за собой дверь. — Мало не полгорода собралось.
Лента, огораживающая место преступления, была протянута от столбиков крыльца к кустам на участке и продолжалась по обеим сторонам бежевого двухэтажного дома, покрытого алюминиевым сайдингом. На гравийной подъездной дорожке стоял «форд-бронко», а за ним «скайларк» обычной окраски, но с полицейскими антеннами и маячком.
— Это его машины? — спросил Уэсли, пока мы поднимались по бетонным ступенькам.
— Те, что на дорожке? Да, сэр, — ответил один из наших сопровождающих. — Вон там с угла, наверху, — комната, где его нашли.
Увидев лейтенанта Мота, появившегося в дверях, я не на шутку встревожилась. Он, совершенно очевидно, не последовал моему совету.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я его.
— Ничего, держусь. — Облегчение, которое принесло ему наше появление, было таким явным, что, по-моему, еще немного, и он бросился бы к нам с объятиями. Лицо его все еще оставалось серым, а пот, пропитавший воротник джинсовой рубашки, поблескивал на лбу и шее. Табачным перегаром от него так и несло.
Мы немного замешкались, стоя в прихожей, спиной к лестнице на второй этаж.
— Что уже сделано? — спросил Уэсли.
— Док Дженретт сделал фотографии, целую кучу отснял, но ни к чему там не притрагивался, как вы и сказали. Если хотите с ним переговорить, он на улице, болтает с ребятами из отделения.
— Машин вокруг полно, — заметил Уэсли, — а где же люди?
— Парочка парней на кухне. Еще один или двое ковыряются во дворе и в лесочке позади дома.
— Наверху они не были?
Мот глубоко вздохнул.
— Ну, врать не буду — поднимались они туда глянуть. Но ничего там не потревожили, уж это будьте спокойны. Близко только док подходил. — Лейтенант направился вверх по лестнице. — Макс… он… Ах ты, черт! — Остановившись, он оглянулся на нас. На глазах у него блестели слезы.
— Я пока толком таки не понял, как вы его нашли, — сказал Марино.
Пока Мот собирался с духом, мы добрались до второго этажа. Пол здесь устилал тот же темно-красный ковролин, что и внизу, стены были обшиты медового цвета сосновыми панелями, покрытыми густым слоем лака.
Мот прочистил горло.
— Вечером, часов около шести, я заглянул к нему узнать, как насчет того, чтобы составить мне компанию за ужином. Он не открыл, ну, я решил, что он в душе или вроде того, и вошел внутрь.
— Вы не замечали ничего, что могло бы свидетельствовать о его увлечении чем-то подобным? — как можно более тактично спросил Уэсли.
— Нет, сэр, — с чувством ответил Мот. — Даже и представить не мог. Прямо в голове не укладывается… Ну, я слыхал, что некоторые занимаются всякими такими штуками, но вот зачем — ума не приложу.
— Удавку во время мастурбации используют, чтобы сдавить сонную артерию, — объяснила я. — Это ограничивает приток крови и кислорода к мозгу, что якобы способствует усилению и продлению оргазма.
— Еще такую штуку называют «бесконечное кончанье», — с обычной своей деликатностью бросил Марино.
Дальше Мот с нами не пошел, и к освещенной комнате в конце коридора мы направились без него.
Спальня агента бюро расследований штата Макса Фергюсона была обставлена в сдержанном, совершенно мужском стиле: пара приземистых сосновых комодов и стойка с ружьями и дробовиками над письменным столом-бюро. Его пистолет, бумажник, удостоверение личности и упаковка презервативов лежали на тумбочке, рядом с кроватью, застеленной лоскутным одеялом. Костюм, в котором я видела Фергюсона в Квонтико, он аккуратно повесил на стул, носки и ботинки оставил рядом.
Между дверями в туалет и гардеробную, в нескольких дюймах от тела Фергюсона, накрытого цветастым вязаным покрывалом, стоял деревянный барный стул без спинки. Сверху свисал перерезанный нейлоновый шнур, прикрепленный к крюку в потолке. Я достала из медицинского чемоданчика перчатки и термометр. Когда я убрала покрывало, Марино тихонько выругался. Открывшаяся картина, похоже, была самым страшным кошмаром Фергюсона. Сомневаюсь, что смерть от пули страшила его хотя бы вполовину так же сильно.
Фергюсон лежал на спине, в черном лифчике четвертого размера, набитом носками, от которых слабо тянуло мускусом. Черные обтягивающие трусики из нейлона, которые он тоже нацепил перед смертью, были спущены к волосатым коленкам, а на обмякшем члене все еще болтался презерватив. Лежавшие рядом журналы выдавали его пристрастие к женщинам в садомазо-костюмах, с силиконовыми грудями и сосками величиной с блюдце.
Я осмотрела удавку, врезавшуюся в подложенное под нее полотенце, обмотанное вокруг шеи. Шнур, потертый и слегка распушившийся, разрезали непосредственно над восьмым витком умело завязанной висельной петли. Белки глаз Фергюсона были почти полностью прикрыты веками, язык вывалился наружу.
— Я правильно понимаю, что он занимался этим, сидя на стуле? — спросил Марино, смотря на кусок шнура под потолком.
— Да, — ответила я.
— То есть он онанировал и свалился с него?
— Возможно также, что он потерял сознание и соскользнул со стула, — предположила я.
Марино подошел к окну и наклонился над стоявшим на подоконнике бокалом с янтарной жидкостью.
— Бурбон, — сообщил он. — Чистый или почти чистый.
Ректальная температура составляла 32,8 градуса, что вполне отвечало предположительному времени наступления смерти — около пяти часов назад — и условиям, в которых находилось тело. В мелких мускулах началось трупное окоченение. Резервуар на конце презерватива с пупырышками был пустым. Я проверила упаковку на тумбочке — не хватало только одного. Фиолетовая обертка из фольги нашлась в плетеной корзине для мусора, стоявшей в туалете.
— Интересно, — сказала я.
— Что именно? — отозвался Марино, просматривавший содержимое комодов.
— Я как-то считала, что презерватив он бы стал надевать в последнюю очередь, уже подготовив все остальное.
— Ну, в общем-то вполне логично.
— Тогда обертка должна была бы валяться рядом с телом, разве нет? — Я как можно осторожнее вытащила ее из мусора и положила в пластиковый пакет.
Марино ничего не ответил, и я добавила:
— Думаю, все зависит от того, что он сделал сперва — надел удавку или спустил трусы.
Я вернулась в спальню. Марино продолжал рыться в ящиках, то и дело оглядываясь на тело со смешанным выражением недоверия и отвращения на лице.
— А я-то думал, что хуже нет, как дать дуба, сидя на толчке, — выдал он.
Я бросила взгляд на торчащий из потолка крюк. Определить, как давно его туда ввернули, не представлялось возможным. Я хотела спросить Марино — не обнаружил ли он других порнографических материалов, как вдруг из коридора послышался глухой удар.
— Какого черта?.. — вскинулся Марино и рванул к двери. Я бросилась следом.
Мот неподвижно лежал ничком на ковре у лестницы. Я опустилась на колени, перевернула тело и взглянула на посиневшее лицо.
— Остановка сердца! Беги за подмогой!
Марино загрохотал вниз по лестнице.
Я выдвинула нижнюю челюсть Мота, чтобы дыхательные пути оставались свободными. Пульс на шее не прощупывался. Прекардиальный удар не помог. Я начала непрямой массаж сердца — надавила на грудь один, два, три, четыре раза, потом запрокинула ему голову и выдула воздух в рот. Грудь поднялась. Еще раз-два-три-четыре-выдох.
Я поддерживала ритм в шестьдесят нажатий в минуту. У меня самой сердце билось как сумасшедшее, пот катился по вискам, а руки были будто налиты свинцом. На третьей минуте я наконец услышала взбегавших наверх парамедиков и полицейских. Меня подхватили под локоть и оттеснили в сторону. Теперь уже другие руки, обтянутые медицинскими перчатками, ловко подсоединяли трубки и подвешивали капельницу для внутривенного вливания. То и дело слышались громкие, отрывистые распоряжения и сообщения о состоянии пациента, делавшиеся с обычным бесстрастием реанимационных бригад.
Стоя у стены и пытаясь отдышаться, я заметила невысокого блондина в костюме для гольфа, смотревшемся здесь довольно-таки нелепо. Мужчина наблюдал за происходившим наверху с лестничной площадки и, несколько раз взглянув в мою сторону, наконец решился обратиться ко мне.
— Доктор Скарпетта?
На серьезном, дочерна загорелом лице белым оставался только лоб, который, по-видимому, прикрывал козырек бейсболки. Я подумала, что «кадиллак» перед домом скорее всего принадлежал именно ему.
— Да?
— Джеймс Дженретт, — представился он, подтверждая мою догадку. — Как вы? — Он вытащил из кармана аккуратно сложенный платок и подал его мне.
— Все в порядке. Очень рада, что вы здесь, — ответила я совершенно искренне. Мой последний пациент явно нуждался в квалифицированном специалисте с докторской степенью. — Думаю, я могу доверить лейтенанта Мота вашим заботам. — Трясущимися руками я отерла лицо и шею.
— Разумеется. Я поеду в клинику вместе с ним. — Дженретт протянул мне свою карточку. — Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, свяжитесь со мной по пейджеру.
— Вскрытие Фергюсона будет проводиться завтра? — спросила я.
— Да. Если захотите ассистировать, буду только рад. Тогда все и обсудим. — Он взглянул вниз.
— Обязательно приду. Спасибо. — Я с трудом выдавила улыбку.
Дженретт вслед за носилками спустился по лестнице и вышел из дома, а я вернулась в спальню. Из окна я увидела, как в пульсирующем кроваво-красном свете маячка Мота грузят в «скорую». Неизвестно еще, выживет ли. Я остро ощущала присутствие тела Фергюсона в жестком бюстгальтере и обмякшем презервативе, и в то же время все происходящее казалось каким-то нереальным.
Хлопнули задние дверцы «скорой». Сирена коротко, как бы протестующе, взвыла и загудела. Я не знала, что Марино тоже уже в комнате, пока он не тронул меня за руку.
— Кац подъехал, — сообщил он.
Я медленно повернулась.
— Понадобятся еще люди, — сказала я.
Назад: 2
Дальше: 4